43
С высоты птичьего полета утром 3 февраля 1945 года на концентрационный лагерь Маутхаузен открывался необычный вид: на площади перед бараками выстроились четкие прямоугольники людских колонн. Барак за бараком — молча, потупив взгляд в землю, стояли тысячи людей.
Новость о побеге узников из двадцатого блока уже облетела лагерь, и ждать от взбешенной охраны хорошего не приходилось. С раннего утра немцы вымещали свою злость на узниках, оставшихся в лазарете двадцатого блока. И все утро из-за забора раздавались душераздирающие крики, выстрелы, лай и рычание собак. Теперь, видимо, пришла их очередь.
На перекличку заключенных выгнали позже обычного, часов в девять, ни один из бараков в этот день не был отправлен на работу — при других обстоятельствах небывалая роскошь.
С раннего утра в лагерь начали доставлять первых беглецов, вернее, их трупы, и около крематория медленно, но верно принялась расти гора тел.
Двое солдат вынесли из соседнего здания и поставили метрах в пятидесяти перед строем стол. Чуть позже они же принесли со склада и выставили на стол два закрытых ящика.
Через пару минут перед заключенными предстал лично комендант лагеря Франц Цирайс. Организуя поимку беглецов, он всю ночь провел в разъездах по городкам и деревням, окружающим лагерь, чудовищно устал, не выспался и был страшно зол. Каждая фраза, произнесенная им, невольно ассоциировалась у Васи с собачьим лаем. Переводчик начал переводить:
— Сегодня ночью из двадцатого барака был совершен побег. В благодарность за подаренную вам возможность трудом искупить свою вину перед рейхом вы заплатили хитростью и коварством: наша мягкость и терпимость натолкнулась на вашу подлость. Но, как комендант лагеря, я обещаю вам, что ни один из беглецов не уйдет от нашего возмездия, мы найдем и покараем всех. В дальнейшем с целью пресечения заговоров и побегов в лагере будут ужесточены меры безопасности, пайки будут сокращены. Сейчас в назидание все вы будете наказаны! Приступайте!
Комендант развернулся и в сопровождении двух офицеров пошел в сторону комендатуры.
«Приступайте» было адресовано одному из офицеров, стоящему рядом со столом. Получив команду, он расстегнул кобуру, достал пистолет и приказал:
— Всем лечь лицом в землю!
Заключенные как можно быстрее, чтобы не дай бог не обратить на себя внимание немцев, исполнили приказ. Вместе со всеми Василий, находящийся в пятой шеренге крайним слева, упал на землю.
А между тем солдаты охраны по очереди подходили к выставленному перед строем столу. Приглядевшись, Вася наконец смог разглядеть, что в ящиках, а разглядев, похолодел. Они доверху были наполнены патронами. Солдаты набивали две-три пистолетные обоймы, а затем, распихав их по карманам шинелей, направлялись к лежащим на земле заключенным.
На каждый барак пришлось по одному эсэсовцу.
Обзор с левой стороны Василию никто не закрывал, и, лежа на земле, он краем глаза мог наблюдать всю процедуру наказания на примере заключенных соседнего — двенадцатого блока.
Свой счет эсэсовец начал с узника, стоящего во главе колонны. Василию было прекрасно видно, как немец, не спеша двигаясь вдоль лежащих людей, шевелит губами, отсчитывая десяток. Наконец на десятом заключенном он остановился, быстро прицелился и выстрелил в затылок. На мгновение тело несчастного напряглось, а через секунду расслабилось, уже навсегда. Немец начал свой счет вновь, еще десять человек — и еще выстрел. Абсолютная тишина и лишь сухие хлопки выстрелов, отмеряющих десятки.
Василий так был поражен этим зрелищем, что на какое-то время забыл о собственной судьбе, вспомнив лишь в тот момент, когда недалеко от себя услышал стук сапог.
Медленная походка немца сама по себе уже была невыносимой пыткой. Что он рядом, Василий понял по хорошо начищенным сапогам, возникшим в поле его зрения. Поравнявшись с Василием, эсэсовец остановился. Ожидая выстрела, Вася невольно зажмурился и принялся повторять про себя слова единственной молитвы, которую знал. С секунду задержавшись, охранник двинулся дальше, а через несколько долгих секунд, где-то сзади, раздался выстрел.
Расстрел шел уже около часа, охранники не раз опустошили и пополнили магазины, когда в животе Вася ощутил вибрацию. Что это сигнал датчика возврата, он понял сразу, а поняв, вспомнил о своем маленьком незаконченном дельце. Неприятная мысль о том, что он может не успеть, обожгла его. Как будто прочитав его мысли, офицер рявкнул:
— Встать!
Заключенные поднялись. Вернее, поднялись не все, ровно десятая их часть так и осталась лежать на лагерной мостовой.
Только Василий встал, как перед строем, сжимая в руке палку, возник староста его барака.
— Ты! Ты! Ты!..
Каждое «ты» сопровождалось тычком палкой в направлении заинтересовавшего его заключенного. Отобрав таким образом около тридцати по виду наиболее физически здоровых заключенных, староста проговорил:
— Выйти из строя. Остальные бегом в барак.
«Ну все, конец, — Вася посчитал, что попал в очередную команду для отправки на тот свет. — На этот раз покорно ждать, как скот на бойне, я не буду», — подумал он, приглядываясь к старосте и прикидывая, как бы поудобней схватить немецкого прихвостня, чтобы быстро свернуть шею.
Глядя в перепуганные лица заключенных с ехидной улыбкой, открывающей гнилые зубы, староста продолжил:
— В течение часа вы должны убрать все трупы со двора и сложить их у крематория. Трупаков нынче слишком много, зондеркоманда не справляется. И поторопитесь, если не хотите пополнить их ряды.
Его радость была понятна, старосты бараков администрацией наказанию не подвергались.
Оглянувшись, Вася заметил, что приблизительно такое же количество узников отобрано для этой работы и из других бараков, и успокоился, похоже, действительно набирали для работы.
Работе Вася был рад, она была хоть и неприятная, но давала некоторую свободу перемещения по лагерю, а это ему сейчас было крайне необходимо.
Первый труп он нес в паре с коренастым поляком. Васе достались ноги. Стараясь все больше смотреть по сторонам, а не на покойника, он, огибая разбросанные тела, двинулся за идущим первым поляком.
Немца он увидел около ограды из колючей проволоки, отделяющей основной лагерь от женского. Детоубийца стоял спиной к Василию и курил.
Винтовки у него не было, лишь на поясе висела кобура.
Предпринимать действия сейчас было еще рано, третьего сигнала датчика пока так и не было. Начни он раньше — и уйти живым не получится.
«Только бы не потерять, только бы не ушел!» — с такими мыслями Вася прошел за спиной охранника во внутренний дворик крематория.
Оказавшись на его территории, он поразился открывшейся картине. Взору предстала целая гора уложенных штабелями обезображенных человеческих трупов: разбитые головы, отрезанные части тела, рваные раны со следами собачьих зубов. В воздухе витает тяжелый запах человеческих крови и испражнений. Голова одного из заключенных была отрезана и насажена на вбитый в землю кол. Результаты расправы над беглыми были чудовищны.
Быстро уложив в штабель свою скорбную ношу, Вася, с трудом сдержав рвоту, бросился бегом за поляком из этого страшного места.
Огибая идущие навстречу другие пары с трупами, Вася выскочил с территории крематория наружу и только тут смог вздохнуть полной грудью. Отдышавшись, он уже собирался вернуться к месту расстрела за следующим, когда ощутил третий сигнал.
«Ну все, пора!» На свершение его мести остается ровно одна минута.
Вася развернулся и двинулся к продолжающему курить охраннику.
Немец увидел его метров за пятнадцать. Все также стоя спиной, он лишь вполоборота повернул голову в сторону Василия, измерив его скучающим взглядом.
А вот то, что случилось дальше, немца заинтересовало гораздо больше. Вася нанес ему прямой удар правой, вложив в него всю свою силу и ненависть к выродку. Удар получился чудовищным — он сбил солдата с ног, кинув его вперед на пару метров так, что немец лишь чудом не налетел на забор из колючей проволоки. Упав на живот, охранник потянулся к кобуре, но Вася не дал ему воспользоваться пистолетом. Подпрыгнув, он обеими ногами приземлился на локтевой сустав правой руки охранника, отчетливо ощущая под ногами хруст сминаемых костей.
— А-а-а!!! — немец взвыл, одновременно переворачиваясь на спину.
Поймав его взгляд, Вася прочитал в нем дикую злобу, сулящую ему все муки ада, но вместе с тем прочитал он и первые искорки непонимания и испуга. Здесь, в этом месте, где он себя считал господом богом и где никто из заключенных не смел не то что обращаться с ним подобным образом, даже смотреть ему в глаза, здесь он испытывал такие чувства впервые.
— Не привык к подобному обращению? В средние века была такая казнь, четвертование. Я считаю, что те, кто в детей стреляет, ее заслуживают, — прошипел ему в лицо Вася и ударом правой ноги раздробил локоть второй руки нациста. Дикий вой эсэсовца, прерываемый всхлипываниями и скулежом, возвестил о том, что немец лишился второй руки. Боль придала охраннику сил, и он предпринял попытку вскочить на ноги. Но Вася ему этого не позволил. Ударом в лицо он повторно сбил его с ног, а затем подпрыгнул и приземлился на коленный сустав растянувшегося на земле немца.
Снова крик.
Где-то левее Вася услышал шум и обернулся, со стороны бараков в его сторону бежали аж трое охранников. Стрельбу они пока не открывали, видимо, опасаясь задеть своего. На беду детоубийцы, до них было довольно далеко, Вася успевал закончить начатое.
— Нет!!! Пожалуйста!
Немецкого Вася не знал, но по скулящей интонации понял, чего хочет немец.
— Ты мальчонку вспомни, которого застрелил, — в этот раз совершенно спокойно проговорил Василий и сломал вторую ногу немцу. Крика уже не было, немец потерял сознание.
Вася плюнул на немца и следующим ударом раздавил ему горло.
Датчик возврата как раз начал десятисекундный обратный отсчет, когда Василий закончил с охранником. Преследователи были уже метрах в пятидесяти, и Вася, не мешкая, бросился наутек по направлению к крематорию. Вбежав во двор, он заскочил за штабель с покойниками, скрывшись с глаз преследователей, и в этот момент его перебросило.
Разъяренные эсэсовцы влетели следом, но никого не обнаружили. Более тщательные поиски также не дали результата.