Всё хорошо, что хорошо кончается. Андрей здорово изменился после Халхин–Гола и, особенно, после злополучного письма. И, хотя оно, в первую очередь, било по Смушкевичу и Коккинаки, т. к. он был «мёртв», но он находился в кабине потерянного самолёта, и если бы не Павел и его спецгруппа, он бы подвёл друзей и хороших людей под статью. Выписавшись из госпиталя, он засел в кабинете и много писал. Я, даже, подумала, что он решил мемуары написать, хотя на него это не похоже. Нет, в 4 толстых общих тетрадях, мелким бисерным подчерком, он излагал концепцию самолёта непосредственной поддержки войск с турбореактивными двигателями, повышенной манёвренностью и живучестью, рассчитывал единую централизованную ПВО района боевых действий, излагал основы самонаведения по двум осям при помощи полупроводникового болометра, как я выяснила, это те несколько пластин, которые он взял у Артура в лаборатории Белл. И, что было совсем удивительно: как вырастить монокристалл кремния. Зачем ему кристаллы кремния? В Крыму нас поселили в трехкомнатном коттедже, мы много гуляли, но он не расставался с карандашом и тетрадью. И мячиком для тенниса, которым разрабатывал левую руку. И каждый день занимался в спортивном городке на снарядах: лопинг, рейнское колесо, турник, кольца, батут. Он очень хотел восстановить форму, и побаивался медицинской комиссии, видимо, раны болели. Познакомил меня с комкором Жуковым, который командовал их отдельной армией на Халхин–Голе. Они довольно подолгу беседовали, сидя на скамейке, а мы с Митей и Тлюшей ходили и дышали свежим воздухом.

Времена сильно изменились: страна готовилась к войне. Удлинился рабочий день и рабочая неделя, запретили увольнения по собственному желанию. В Европе шла «странная война»: формально Англия и Франция находились в состоянии войны с Германией, но никаких боевых действий не велось. Наши войска вошли в Прибалтику и Польшу. 30 ноября началась война с Финляндией. Я боялась, что он засобирается и на эту войну, но он долечился, а по приезду в Москву с головой ушёл в дела, но вечерами подолгу писал и читал. Он изменился, стал более серьёзным. Но, по отношению к нам остался таким же добрым и заботливым.

Двигатели привез сам Швецов, и мы собрались возле них в закрытом цеху: Павел Осипович, Аркадий Дмитриевич и я. Я показал свои наброски: носовое шасси, достаточно широко разнесённые двигатели, три пушки и два пулемета в носу, восемь точек внешней подвески для РС, каплевидный фонарь. С этими двигателями около 700 км/ч с полной подвеской. Мощные закрылки и воздушный тормоз. Павел Осипович сказал, что для опытной машины это многовато и предложил строить именно опытную машину. Мои аргументы, что мы только потеряем время, т. к. срыв обшивки и разрушение деревянного корпуса практически гарантированы, успеха не имели. «Зато у меня есть фюзеляж для него, а вот плоскости надо делать. Через два месяца «гадкий утёнок» был готов, и я позвонил Сталину. Только что, был подписан мир с Финляндией. Я выполнил несколько подлётов без уборки шасси. В этой машине всё было непривычно: не было винтов, двигатели издавали довольно громкий свист и только на форсаже грохотали. В носу стояли массовые макеты пушек. Стояла радиостанция. Приехал Сталин и я прошёл на малой высоте над аэродромом, затем развернулся и прошел, набрав 640 км/ч. Пилотаж не показывал. Затем набрал 5000 метров за 2 минуты 20 секунд. Все результаты были рекордными, но полных оборотов я не давал. Выполнил снижение, ещё раз прошёл над аэродромом и показал действие воздушных тормозов, убрал тормоза, дал форсаж на 15 секунд, прошёл по коробочке и сел. Зарулил, механик приставил трап, спускаюсь на землю. Подхожу. А Сталин буквально разносит Сухого за то, что такую машину делали втихаря и на коленке! «А от вас, Андрей Дмитриевич, я вообще такого не ожидал!» На следующий день нас всех вызвали в Кремль. Были почти все члены ЦК. «Почему занимались самодеятельностью? Почему не известили ЦК? Тот же Андреев на недоведённой машине мог разбиться, и кто бы понёс ответственность?» В общем, попало нам крепко! Всем по выговору. Но, деньги были выделены и государственное задание мы получили. Уходя, я передал Сталину две тетради из 4–х, которые я писал все эти месяцы. Сталин вызвал меня на дачу в следующее воскресенье. Там было довольно много людей, в том числе Жуков, Чкалов и вновь назначенный нарком авиапрома Шахурин. Сталин попросил всех перейти в столовую, оставил только Жукова, Чкалова, Шахурина, ещё какого–то военного и меня. В руках у него были мои тетради.

— Борис Михайлович, Георгий Константинович и Алексей Иванович, знакомьтесь – Андреев Андрей Дмитриевич! — все мотнули головой, Жуков сказал, что мы знакомы. — Товарищ Андреев передал мне свои разработки, где предлагает создать самолёт непосредственной поддержки войск и реконструировать ПВО военных округов. Можете, Андрей Дмитриевич кратко ввести товарищей в курс дела?

— Да, товарищ Сталин! — я достал из портфеля несколько эскизов, технические характеристики, графики и т. п… Раздал их присутствующим. — В течение прошлого года в Перми, инициативным порядком, проводились исследования и подготовка к серийному выпуску двухконтурных турбореактивных двигателей. Десять дней назад, 6 марта, мы показали опытный самолёт товарищу Сталину. Серийная машина, высотный истребитель, сейчас находится в разработке и через пять–шесть месяцев будет готова. Речь сейчас идёт о более мощном, бронированном самолёте, для которого, вполне реально, можно будет изготовить в течение 6 месяцев более мощные ДТРД с тягой 3500–4000 кг. Боевая нагрузка этого самолёта будет составлять примерно 3 тонны в норме и до 4 тонн в перегрузе. 8 основных точек подвески позволят разместить до 160 ракет РС–82. Или 8 ФАБ–500. Максимальная скорость 750 км/ч. Практическая дальность 2000 км. Боевой радиус – 300 км. Это – элементы бронирования, это контейнеры для дополнительных пушек или пулемётов, это – кассеты для ракет. Все необходимые конструкционные материалы у нас есть. Отсутствует только катапульта для пилота. Основные элементы конструкции я проработал, бюро Сухого просчитало прочность силовых элементов. Самолёт находится в предпроектном состоянии. Все заводы, которые могут делать детали для него, определены.

По второй части, я предлагаю выделить ПВО западных округов в отдельное командование, срочно доукомплектовать их радиолокаторами и передатчиками, как это уже сделано в Ленинграде и, в кратчайшие сроки, укомплектовать их новыми Су–9 и И–185–71ФН–К. Примерно по одной дивизии на округ. Перевести полки в режим постоянного боевого дежурства.

— Что скажете, товарищи? — спросил Сталин.

— Каково бронирование корпуса и топливных баков? — спросил Жуков

— С опасных направлений выдерживает снаряд «Эрликона» 37 мм, в остальных местах 12,7мм. Топливо – авиационный керосин.

— А не упрётся ли всё в двигатели? — задал вопрос Шахурин.

— Швецов говорит, что нет! 3.5 тысячи – реально достижимы в течение шести месяцев, массо–габариты уже просчитаны. Ну, получим чуть хуже характеристики. Но у нас и бомбардировщиков таких пока нет! А тут самолет непосредственной поддержки войск.

— На Халхин–Голе нам очень не хватало такого самолёта!

— А 750 км/ч даст возможность уйти от любого истребителя, даже с бомбовой нагрузкой! — вставил я.

— Товарищ Сталин! Андрей Дмитриевич говорил, что вы видели их самолёт. Нас он на просмотр не пригласил. Он – летает или стоит? — опять подключился Шахурин.

— Я видел его в воздухе. К самому самолёту я не подходил, потому, что товарищ Андреев и компания нарушили государственную дисциплину и безопасность полётов. Но, по докладам Андреева, он пилотировал самолёт, на полные обороты он не выходил, т. к. самолёт был изготовлен из неподходящих материалов. На отчёте в ЦК, товарищ Андреев доложил, что установлен мировой рекорд по скороподъёмности. И всё это на опытных двигателях.

— Сколько? — спросил Чкалов

— 5000 за 2,20 (2173 м/мин).

— Да, товарищ Сталин! Это новый рекорд.

— На 50 процентах мощности.

— А почему не давал полную?

— Катапульты нет. Выпрыгнуть из него невозможно. А фюзеляж – слабенький.

— Вообще невозможно? — спросил Сталин.

— У нас предусмотрены для этого воздушные тормоза. Я их показывал вам, но требуется разработка катапульты, которая будет выбрасывать лётчика из кабины мимо киля.

— Серьёзные вы задачи ставите перед нашей авиапромышленностью, товарищ Андреев! Ну что, товарищ Шахурин? Справится наша промышленность с этой задачей? Смотрите сами: армия говорит, что это нужно! Андреев говорит, что это возможно! Швецов говорит, что готов дать нужные двигатели. Что ещё требуется нашей промышленности?

— Надо проработать эти вопросы, товарищ Сталин! Так сразу ответить не могу!

— Хорошо, товарищ Шахурин. Займитесь этим срочно! Переходим ко второму вопросу!

— Разрешите, товарищ Сталин! — спросил Жуков. — Я уже использовал разработки товарища Андреева в боях, и оцениваю их положительно! Мы пересекались с ним в Крыму, в санатории, и я подробно знакомился с тем, что он предлагает. Считаю это нужным и своевременным. Я хотел бы видеть товарища Андреева у себя в округе на должности начальника ПВО.

— Борис Михайлович?

— У меня вопрос к Андрееву! Кто, кроме вас, способен выполнить эту работу?

— Оба Коккинаки, Крюков, Ворожейкин и, у нас в отделе подготовлены курсы для командиров дивизий, полков и эскадрилий ПВО.

— Это то, товарищ Сталин, что я хотел услышать. Я поддерживаю предложение Андреева. — сказал маршал Шапошников.

— Всё, товарищи! Андрей Дмитриевич, останьтесь. А вы, товарищи, не уезжайте!

Когда все вышли, Сталин меня спросил:

— Тебе жить надоело? Зачем устроил этот цирк? Почему ко мне не пришёл?

— Не хотел людей обижать! Прошлый раз вон как получилось! Мы дело сделали, а на нас – донос написали. Те, кто это дело бы завалил. Коккинаки во второй звезде из–за этого отказали.

— Донос мы прочитали и разобрались.

— Из–за меня людей в тыл к японцам посылали…

— Мальчишка ты ещё совсем! Ты делаешь государственное дело, так будь добр, соответствовать! Поедешь в ЗОВО. Там самое опасное направление. Подчиняться будешь мне! Лично! Пошли обедать!

В апреле кончилась «странная война», немцы начали наступление в Европе. 24 мая Англия эвакуирует свои войска с континента, а 22 июня 40 года наносят поражение Франции. За три месяца войска союзников разгромлены. Такого не ожидал никто!

Через 6 месяцев, 4 сентября, я взлетел на Су–9, и мы выиграли серию у Микояна! Николай Николаевич закончил работы по И–185. Чкалов показал их во всей красе! 18 августа 40 года я ещё раз принял участие в параде на И–185 М–71ФН–К. Су–9 ещё только делал подлётки. Практический потолок у нового «И» – 11000 м! Мы показали групповой пилотаж. В июне, по завершению испытаний, самолёты И–185 пошли в серию и их начали получать полки ПВО трех округов: Одесского, Западного Особого и Киевского Особого. Я догнал Сергея, я уже комбриг. Работы по штурмовику идут: изготовили 10 фюзеляжей. Два из них обстреливали, два ломали и продували в ЦАГИ. Шесть двигателей готово, дали тягу 3200 кг. Это чуточку хуже, чем у Су–25, но кои наши годы! Зато двигатели для Су–9 уже выпускаются серийно!

В сентябре мы были готовы к проведению летных испытаний «девятки». Полтора месяца 4 человека гоняли все 4 машины. Отрабатывали всё. Чкалов выложился полностью. Стефановский сказал, что он похудел! А меня сорвали с испытаний дела в Округе. Немецкая разведка стала проявлять интерес к тому, что происходит у нас. В ноябре начали поступать серийные Су–9, я приказал переучивание вести под Смоленском. Ворошилов сказал, чтобы Су–9 участвовали в параде 7 ноября. Едва–едва удалось отговорить Сталина не демонстрировать новую технику! Достаточно И–185, Ла–3 с М–82ФН, Як–1 и Пе–2! Первый Су–12 поднялся в воздух в декабре. Он показал отличную манёвренность и огромную огневую мощь. Но, катапульт, ни на Су–9, ни на Су–12, не было. На всех машинах стояли автоматы по скорости. Разгоняться свыше 900 км – запрещалось, просто убиралась подача топлива. 2 февраля Су–12 был принят на вооружение, с оговоркой: обязать АП установить катапульту. 15 марта я сбил Ю–86 на высоте 12500 тысяч, который занимался аэрофотосъёмкой позиций одной из моих дивизий. Был скандал с немцами, но здесь они летать перестали. 15 апреля первое звено Су–12 прибыло в Смоленск. Вместе с полковником Головановым отобрали наиболее опытных летчиков в двух полках. Спарок не было. Сергей сказал, что самолёт довольно сильно отличается от Су–25, но, тем не менее, я взлетел! Выполнил коробочку. Немного необычно, всё внизу, ты сидишь почти по плечи в высоком фонаре. Стёкла очень толстые. Самолёт прекрасно слушается. Заход на посадку, закрылки, воздушный тормоз, шасси, касание и тормозной парашют. Сбрасываю парашют. Заруливаю. Летает! Звонок Сталину.