Савин Влад
Днепровский вал
Москва, Кремль. 18 мая 1943 (альт-ист)
Третья мировая война здесь началась 16 апреля 1943 года. Если считать нашу «битву за уран» по сути сражением не Отечественной, а пока лежащей за горизонтом Третьей Мировой. А вот станет ли она явью, зависит от нас.
— И что мнэ с вами дэлать, товарищ Лазарев? — Сталин говорил в грузинским акцентом, появляющимся, как я уже знал, лишь при волнении — наградить или наказать?
Казнить нельзя помиловать. В зависимости от того, знает ли наш противник, что война уже началась? Ведь во все времена, нападение на собственный военный корабль однозначно считалось «казус белли», основанием для войны!
Триста тонн уранового концентрата сейчас перегружают в Северодвинске в спецхранилище. Этот груз следовал в Нью-Йорк из Бельгийского Конго, с рудников, которые в этой, как и в нашей истории, снабжали «проект Манхеттен». Чтобы американцы угрожали нашей стране, сделав Бомбу. А мы, попавшие сюда непонятным образом из 2012 года, вмешались, чтобы этого не случилось. Даже если придется начать в Атлантике самую первую битву той, будущей войны. Транспорт «Чарльз Кэрролл» со всей командой, крейсер «Бирмингем», линкор «Айова», авианосец «Белью Вуд», а также испанский крейсер «Сервера», разве это противники для атомной подводной лодки? Хотя янки уверены, что их корабли топила немецкая субмарина U-181, которую мы тоже… А кто-то в Вашингтоне сейчас составляет планы, как после ставить русских на место. Вот только русские уже знают, и решились ударить раньше. Причем так, чтобы враг и не понял, что против него уже ведется война.
— И что же мне с вами делать, товарищ Лазарев?
Вопрос был явно риторический. Так как Сталин, очевидно, все уже решил. Но Вождь был настроен благодушно, и это успокаивало, было бы страшнее, если бы он, без всякого разноса, просто смотрел на тебя как на вещь, уже списанную в утиль. Ему виднее — ну, расстреливать или сажать меня явно не за что, а если не наградят, и даже одну звездочку снимут, переживу. За то, чтобы не была американского атомного шантажа, а вот советские атомарины вышли бы в море в пятидесятом.
— Задание вы выполнили отлично, товарищ Лазарев. Но какой ценой? Про седые волосы у некоторых ответственных товарищей говорить не будем, но ведь теперь вся история так изменилась, при вашем прямом участии. Вы знаете, что вчера Тобрук пал?
Не удержались, значит, англичане. Если на советском фронте затишье, как перед бурей, так, бои местного значения на плацдармах за Днепром, то в Европе и Средиземноморье творится такое! После тяжелейших потерь, нанесенных англо-американскому флоту, вступления Испании в войну на стороне Еврорейха, падения Гибралтара и Мальты, немцы как с цепи сорвались. Роммель, вернувшись в Африку с подкреплением, имея свободное и беспрепятственное снабжение, вырвался из Туниса и погнал англичан на восток к Египту, и если в знакомой нам истории, в прошлом сорок втором году он дошел до Эль-Аламейна с меньшими силами и на голодном пайке, то что будет сейчас, когда у него одних своих немецких дивизий столько же, сколько у бриттов, а еще итальянцы и французы присутствуют на подхвате? Американцы эвакуируются, англичане в гордом одиночестве отступают, в Тобруке был сильный гарнизон, кажется две дивизии, держать этот порт и базу снабжения сколько удастся, не давая воспользоваться Еврорейху — выходит, удержать не удалось, штурма не выдержали, даже до осады дело не дошло. И будет, похоже, еще одна битва при Эль-Аламейне, сколько из истории помню, место там было удачное для обороны, горный проход, который никак не обойти, и последний рубеж перед Каиром.
Вот только как это на наш фронт повлияет? Испанцы еще десяток «голубых дивизий» пришлют, вместо той, что здесь разбили под Ленинградом, когда блокаду снимали, в феврале-марте сорок третьего, почти на год раньше, чем у нас? Я конечно, не маршал Жуков, но не только сводки Совинформбюро читаю, и более подробную информацию тоже, для сравнения с нашей реальностью, по данным с Сан Санычего компа, и доклад в руки Кириллову, а тот или Берии, или самому Вождю. И значится там, что до сих пор у немцев вместо группы армий «Юг» какая-то сборная солянка, где истинные арийцы в меньшинстве, а прочее, это всякие там французы, поляки, хорваты и прочая шваль со всей Европы, ну прямо «великая армия» Бонапарта — нет, числом все это будет даже больше, чем когда они на Сталинград наступали, но вот качеством… Ну не верю я в тевтонскую ярость битых французов, которые свою-то страну защитить не смогли!
— И за что вы так американцев и англичан ненавидите, товарищ Лазарев? Союзники наши, пока что, и помощь нам оказывают, не то что решающую, но такую, без которой не обойтись, узкие места всякие. Нельзя нас сейчас с ними воевать — вы же так себя ведете, словно они и есть наши главные враги. Про «холодную войну» в вашей истории знаю, и очень может быть, что и здесь то же случится, года через три-четыре. Что плохого вам американцы сделали, если для вас они большие враги, чем немцы, с которыми ваш дед воевал? Отвечайте!
— Товарищ Сталин, сам я с американцами дело не имел, но со многими людьми разговаривал, кто с ними и общались близко, и работали вместе. И конечно, судил по тому, что они в нашем мире творили. Вынес из этого стойкое мнение, что они по сути такие же фашисты как Гитлер. Может в этом времени они пока другие, не знаю. Но в нашем мире они были именно такими, что Британия, что США.
— Интересно, товарищ Лазарев. А как же их «демократия», «права», «общечеловеческие ценности»? Так они кажется говорили, в вашем времени?
— С оговоркой: для своих. У британцев и янки общее, что для себя, по их внутреннему убеждению, лишь они сами белые люди, ну а прочие соответственно. Разница лишь в том, что англичане — «аристократы» и говорить с низшим будут через губу. А янки — «демократы», могут и по плечу похлопать, и улыбнуться, но вот гнуть вас под свой стандарт будут с такой же железной хваткой. Поскольку внутри себя абсолютно уверены, что их правила, их ценности, их интерес, это абсолют. И если вы этого не понимаете, это ваши проблемы. И если вы даже от этого всего помрете, это необходимая жертва на пути прогресса. То есть по сути это тот же фашизм, лишь под косметикой и в белых перчатках — мы цветы, вы все для нас удобрение. Общечеловеческое же в их понимании, это только и исключительно американское, строго соответствующее их правилам, а что в них не укладывается, то не имеет права существовать. Именно американцы, в моем времени, весьма активно навязывали свой образ жизни, свои ценности, свои законы, всему миру — не останавливаясь перед убийствами, террором, организацией «цветных» революций, бомбардировками и прямой агрессией. Прочие европейские страны вели себя как-то более сдержанно, даже Германия, где после войны долго существовали всякие «организации ветеранов СС», а генералы открыто говорили о реванше, но я не припомню враждебных СССР политических акций со стороны официальных германских властей. Вот отчего я считаю янки, даже не британцев, нашим непримиримым врагом. Чтобы ужиться с ними в мире, надо стать американцем, а я этого категорически не хочу. И боюсь, что на одной планете нам с ними будет тесно.
— А опыт вашего «мирного сосуществования», «разрядки», как вы ее называли?
— Тогда, в начале девяностых, мы поверили, что они могут быть неагрессивны. Что «свобода», «демократия», «права человека» для них истинные ценности, а не отмычки к чужим карманам. Чего нам стоила эта ошибка, вы знаете. Политика «разрядки» означала лишь, что не сумев добиться военного превосходства, без чего применять к нам политику силы было страшно, они сделали ставку на наше разложение изнутри, в чем и преуспели.
— Не так все просто, товарищ Лазарев? Вы ведь говорили, что были и внутренние причины?
— Да, были. И возможно даже, определяющие. Но внешнее влияние безусловно, сыграло роль катализатора. Говоря упрощенно, лучше бы наши воры тащили в свои закрома, а не в чужие.
— Ворам, товарищ Лазарев, свободы не должно быть ни под каким видом. Особенно когда их действия имеют все признаки измены Родине. Что ж, мне понятна ваша позиция, будем думать, что делать с внутренней и внешней политикой, после войны. А пока, что же делать с вами? В каком состоянии К-25?
— Корабль в «Севмаше», планово-предупредительный осмотр после похода, пока замечаний по технике нет. Экипаж готов выполнить любое задание.
— Готов, это хорошо, товарищ Лазарев. Если я правильно понял, основной функцией представителя органов госбезопасности в вашем экипаже было, допустить применение ядерного оружия лишь с санкции Правительства СССР, во избежание тяжелых политических последствий? Мы не подумали, к сожалению, что в настоящий момент применение любого оружия против так называемых союзников, это политически, такой же случай. Так что разумно будет включить в экипаж в случае будущих подобных миссий, нашего представителя, для контроля. С товарищем Кирилловым вы хорошо знакомы — есть возражения, против его кандидатуры?
— Никак нет, товарищ Сталин!
— Ученые, товарищи Курчатов, Александров, Доллежаль, заверяют меня в исключительной важности доставленного вами груза, для советской атомной программы. И за образцово выполненное задание Партии и Правительства, есть мнение, наградить вас, товарищ Лазарев, второй Золотой Звездой. С замечанием на будущее лично от меня: даже не думайте никогда, превысить свои полномочия, втянув СССР в войну с кем-то без санкции Правительства.
— Служу Советскому Союзу, товарищ Сталин!
Я поймал себя на том, что сказал это абсолютно искренне. Что «за Родину, за Сталина», совершенно не казалось мне смешным. Культ личности — что с того, если личность заслуживает? Служить сталинскому СССР всяко лучше чем «вхождению России в мировой капитализм», или в мировую политико-экономическую систему, как сказал в будущем наш всенародно избранный?
Это говорю я, получивший из рук Вождя адмиральские погоны и выходит, уже две Звезды. Какой-нибудь невинно осужденный думал бы иначе…
Но ведь я, это я? И представить себя на месте какого-нибудь Солженицына, сейчас просто не могу.
— Служите хорошо, товарищ Лазарев. Вот только несанкционированных драк с союзниками не надо категорически. Нет, ну если только девушку защитить. Впрочем товарищу Кириллову я о том сам скажу.
А «жандарм» тут при чем? В день, когда мы в Северодвинск пришли, а назавтра с утра уже на аэродром, было там что-то в «Белых ночах», как с легкой руки нашего экипажа прозвали гарнизонную столовую, в честь пока еще не построенного ресторана. Так мои все на борту были, лодку в завод поставить, все цэу раздать, проконтролировать, всем забот хватало. Стоп, а большаковцев Кириллов сразу куда-то забрал! Ну, жук, хоть бы рассказал, пока летели, чтобы мне перед Сталиным не позориться, что не знаю!
Джемс Эрл, коммандер ВМС США. По документам — корреспондент «Чикаго трибьюн». Молотовск, 20 мая 1943.
Как голова болит, о-о-о! Снова в госпиталь, это традиция, что ли уже?
А как хорошо все начиналось! Осел, груженный золотом, возьмет любую вражескую крепость, кто так сказал, еще какой-то римлянин или грек? Если б он не помер сколько-то веков назад, я бы с удовольствием плюнул ему в лицо. Или набил бы морду, чтоб он испытал то же, что я.
Но обо всем по порядку. Выйдя наконец из госпиталя после той истории, кстати мое начальство о ней так и не узнало, не идиот же я, чтобы портить свой имидж, я развил бурную деятельность по поиску этой чертовой русской подлодки. Рассуждая здраво, если это опытовый по сути корабль, построенный здесь, часто терпящий аварии и нуждающийся в ремонте, то и техническое обслуживание, и упомянутый ремонт, а то и базирование с заправкой-перезарядкой, он должен проводить на этом заводе. Так что, получив от русских властей аккредитацию в этом городе Молотовске (ну и дыра! Никакой культуры — всего один приличный кабак. Ном на Аляске в сравнении с этим местом, светоч цивилизации, там питейных заведений десятка три), я стал искать и копать.
Как добывается информация? Совсем не обязательно, как в дурных книжках, бегать с биноклем и фотоаппаратом по всяким местам, хотя бывает и такое, не только у шпиона, но и у мирного репортера, на что иногда приходится идти, чтобы добыть сенсационный материал, опередив конкурента! Но самое первое, это люди — поверьте, что у любого уважающего себя репортера обязательно есть знакомые в самых различных местах, которые при случае приносят ему информацию. А так как никто не будет заниматься этим бескорыстно, то встает вопрос об оплате. В бытность свою репортером во Фриско я нередко расплачивался информацией же, интересной клиенту, а если ее не было, то добывал, или исполнял иные деликатные просьбы, делая по сути работу частного сыщика. Пока в одном из дел на меня не обратили внимание парни из флотской разведки, но это давняя история, не имеющая отношения к тому, что произошло сейчас.
Чем еще можно заплатить за информацию? В диких или разоренных войной странах очень хорошо работает метод «бусы и зеркальца», всякие полезные мелочи, и поверьте, иные сведения не менее ценны, чем золотой песок, покупаемый за эти бусы у негритосских вождей. Ну а договориться, чтобы часть средств, выделенных мне на оперативные расходы, присылали в виде товара, с моряками заходящих сюда американских судов, это такая мелочь! Ну и бизнес, господа — по традиции, у успешного агента не принято спрашивать о прибыли, ушедшей в его личный карман.
Эти русские, ну совсем не деловой народ! Не понимают явных намеков, на мой взгляд очевидных даже дикому африканскому папуасу! Хотя охотно берут мелкие подарки. Когда я предлагал им наши сигареты, совали в ответ свой вонючий «Беломор», что я буду делать с этой гадостью? Пару раз удавалось завязать какой-то контакт, но затем мои «контрагенты» очень быстро куда-то исчезали. Да и я, помня о прошлой истории, закончившейся для меня госпиталем, был осторожен, стараясь избегать откровенно подозрительных связей.
Что ж, господа, есть еще один способ. Женщины всегда были слабым звеном, и чем я хуже поляка Сосновского? Тем более, при русской бедности, например шелковых чулок тут не знают, а также многих других подобных вещей. На внешность и физические данные не жалуюсь пока, так что вперед, заодно получу удовольствие, с пользой для здоровья. О боже, если бы знал, ох как голова болит, чем это меня так?
Нет, вначале все пошло хорошо. Обзавелся знакомствами, все же мужчина я видный и опытный, стал сбывать товар. И очень скоро заметил, что встречаются со мной одни и те же, прочие же как-то быстро отходят в сторону, или вовсе исчезают с горизонта. Стал разбираться, поспрашивал наших парней, кто заходили сюда раньше, ведь не один же я такой, это наша исконно американская черта, что где дешевле купить и дороже продать. Так оказывается, здесь существует самая настоящая мафия, как в Чикаго! Причем женская — как я понял, из штабного персонала, секретарши, связистки, которые замкнули на себя все контакты с иностранцами в смысле товарооборота, и категорически не терпят конкурентов. И это все очень серьезно, поскольку у этих русских девушек в приятелях и крепкие парни с тяжелыми кулаками, из числа матросов и солдат, и друзья в русской военной полиции (ну это очевидно, как иначе работать?). И наши морячки, и даже парни из британской миссии, с недавних пор стараются иметь дело лишь с этими «стервами», как их прозвали, иначе возможна куча проблем, от избиения неустановленными лицами в темном переулке, до отсидке в каталажке полицейского участка, были уже прецеденты!
Поначалу я даже обрадовался. Штабные, ну так это как раз то, что мне надо, те кто информацией владеют! И как оптовый покупатель, прошу у «пышечки Хильды» — ну, это одна их этих, кажется на меня глаз положила, Женечкой называет, голосок медовый — свяжи меня, кто у вас главный? В «Белых ночах» встречаемся — и вот тут, увидев их старшую, я окончательно поверил, что это не подстава от русского «Смерша». Рынок есть рынок, его нигде и никогда никакая власть и полиция запретить не могли. И там, как на Диком Западе, выживают и преуспевают как раз такие стервозные особи, независимо от возраста и пола.
В контрразведке женщин конечно тоже используют и часто. Но вы где-нибудь видели их там на начальственном посту? А вот в бизнесе бывает — знал я одну такую во Фриско, поначалу домашняя куколка была, а как муж помер, так взяла дело в свои руки, внешность болонки, хватка и зубы бультерьера! Так вот, у той русской, что с моей «Хильдой» пришла, как она на меня посмотрела, взгляд был именно такой, как у снайпера, или римской госпожи на раба — как на неодушевленный объект, с которым волен поступить по своему усмотрению. И русские в кабаке перед ней почтительно расступались — словом, поверьте моему еще репортерскому опыту, не пешка это а Фигура.
И честное слово, я перед ней себя чувствовал, как наверное, перед английской королевой. Сразу к делу — что вы можете нам предложить, мистер? Нет, так не пойдет, эти тряпки, макияж, галантерея, копейки стоят, а вы понимаете, что в СССР это вообще-то статья? Нам рисковать, ради мелочей? Леди, ну какой риск, мы ведь союзники, друзья, я аккредитованный журналист, и какое преступление в том, что я получу некоторую информацию, недоступную конкурентам?
В общем, расторговала она меня по-полной. Впрочем, вполне в пределах суммы, выделенной мне правительством на оперативные нужды. Те же шелковые и даже нейлоновые, по последней моде, чулки, целыми пачками, а также отрезы ткани на платья, и всякая мелочь вроде туфелек, шляпок, зонтиков — а вот бижутерию и макияж, на удивление, просили очень мало. Я должен буду пригнать партию всего этого, в количестве достаточном для торговли в немаленьком магазине — а зачем мне доллары, мистер, что я с ними буду здесь делать? — все проблемы с таможней и реализацией «стервы» берут на себя, взамен же меня обязуются снабжать информацией, как раз по теме!
Что они будут делать с товаром, для меня было ясно. Несмотря на все гонения большевистским правительством на прежние высшие классы и так называемую «экспроприацию», на тайном рынке все время всплывали и царские золотые монеты, и ювелирные украшения, мне рассказывали, в прошлую зиму кольцо с бриллиантом можно было обменять на мешок картошки. Сейчас же у русских с этим стало получше — но принарядиться женщины хотели всегда, невзирая на войну и прочие бедствия, в России же теперь ничего кроме военной формы не шьют. И остается лишь гадать, сколько прибыли получат «стервы» на перепродаже модного товара.
Я честно пригнал им два огромных ящика этого барахла. Получил в ответ информацию, самого общего вида. Да, суперсубмарина в десять тысяч тонн была заложена здесь вместо одного из линкоров, в тридцать седьмом, вступила в строй летом прошлого года. Имеет подводный ход теоретически до двадцати пяти узлов, но реально развивали не больше двадцати, при больших расходах воздуха опасно, можно взорваться. Турбины, насколько известно, обычные, как на эсминцах, «изюминка» в котле, что-то придумали с регенератором, какой-то «компонент Икс», активно поглощающий углекислоту в выхлопных газах, и выделяющий кислород, еще дополняется перекисью водорода из резервуаров, при форсаже перекись идет сразу на турбину, так это же схема Вальтера, которую разрабатывают немцы! Но вот этот компонент необычайно ядовит, летуч, горюч, и химически агрессивен — разъедает даже резервуары и трубы из особого материала, только лишь медленнее, но все равно, было несколько тяжелых аварий с жертвами, в последний раз едва дошли до базы, «кочегары» погибли почти все. Так называют персонал отсека-регенератора, там служат каторжники-добровольцы, кто раньше был моряком, им обещана свобода после войны, вот только из первого их набора год назад в живых не осталось уже никого, клапана травят, атмосфера в отсеке ядовитая, два-три похода, и людей списывают на берег, умирать, или хоронят прямо в море, тех кто умер там, выбрасывают тела за борт из аппаратов вместо торпед. Офицеры тоже в большинстве штрафники, ну вы понимаете, мистер, в другие отсеки, и в центральный пост, тоже яд попадает, но меньше, и у тех кто там есть шанс дожить до конца войны. А кто командир? Малышев, кто был на Щ-422 вначале войны. Его отстранили «за нерешительность и малодушие», и даже объявили, что расстреляли, но на самом деле дали возможность искупить.
Чем лодка вооружена? Торпеды есть и обычные, и управляемые смертниками. Тоже из бывших каторжников, у кого семьи здесь. Эти торпеды используются в основном, как противолодочные — есть режим малой скорости, шесть-девять узлов, днем и на небольшой глубине вражеская лодка-цель видна, водитель успевает реагировать, впрочем предусмотрен и прожектор для поиска цели.
И так далее. Конкретного материала мало! Что за «компонент Икс», если он так летуч, так можно взять пробы воздуха и воды вблизи? А как русские решили проблему управления под водой таким монстром? Как им удалось добиться бесшумности? И что еще за ракетное оружие, в дополнение к торпедам, причем для стрельбы как по маневрирующим кораблям, так и по берегу на большом удалении? И любой, кто представляет, что такое сработавшийся, сплаванный экипаж, не поверит в каторжников-смертников на один поход, в команде подлодки, они же утопят ее еще у причала! Но я честно ждал, в надежде что последуют и ответы на все эти вопросы.
И вдруг я узнаю, что эта лодка, «Morgikha» как ее называют сами русские, пришла на завод. Узнаю заметьте, сам, и совершенно случайно. И было бы сильным преуменьшением просто сказать, что я разозлен. Обмануть Джемса Эрла, это даже китаезам безнаказанно не удавалось, ну кроме одного раза, когда мне пришлось из Шанхая паленую задницу уносить! Отлавливаю мою «Хильду», и говорю ей так ласково, слушай, сучка, через час я жду вашу «королеву Анну» в том же трактире, что в прошлый раз. И если она не придет, я гарантирую вам всем крупные неприятности — я все же корреспондент не самой последней газеты в Штатах, а не какой-то матрос с задрипанного парохода! Через час не успеете — ладно, давай через два, но это последний срок!
Ну и в чем дело, мистер, что за спешка, чего вам еще надо? А отчего я должен интересующие меня новости из слухов узнавать? Товар получили — отработайте. Меня интересует…
Нет, мистер — и говорит, стерва, каким-то скучающим тоном — это уже риск большой. Вы про законы СССР знаете? Да плевать мне на ваши проблемы! Вы подписались, теперь я решаю, ну а основное правило торговли, покупатель всегда прав. Вы правильно заметили, ваши дела со мной ваш же НКВД очень не одобрит, если узнает. Ну так меня всего лишь вышлют, мы же все-таки союзники, а вот вас, по всей строгости закона, и замолчать не получится, уж я позабочусь, кто бы вас сверху ни прикрывал.
Тут я, признаться, блефовал. Если меня вышлют, то следующая моя миссия после третьего провала, «трижды ноль», будет с парашютом в оккупированную Францию или еще какую-нибудь Бельгию. А это совсем другой риск, если провалиться, высылкой точно не отделаешься. Но вот понимает ли это чертова стерва? То что у русских коррупция страшная, я уже усвоил «не подмажешь не поедешь», и основная плата наших морячков русским барышням была совсем не за эти самые услуги, а за быстрое и удобное проталкивание самых повседневных дел — но вот в главном, что касалось собственно войны и политики, русские были непреклонны. Ну как у нас, какой-нибудь гангстер может плевать на ФБР, пока ходит в друзьях у Большой Шишки, но вот если он вляпался в громкое дело и им занялись всерьез, я искренне не завидую! Так и у русских, я успел узнать, есть выражение, «когда вашу папочку достанут из сейфа и сдунут с нее пыль».
Ну а что с русскими стервами станет после, когда я отчитаюсь, и буду на коне, мне глубоко плевать. Бизнес, ничего личного — кто-то должен и проиграть, и уметь проигрывать, если расклад не твой.
— Вы мне угрожаете? — спрашивает стерва, тем же надменным тоном — ну что ж…
И делает кому-то знак. Подходят двое, в русской морской форме, один габаритом похож на гориллу, второй помельче. Вышвырните этого, пусть охладится!
Мне бы выйти. Но я-то знал, что утопив их, топлю и себя! И конечно же, сыграло самолюбие, и наша исконно американская привычка решать все проблемы кулаком. Как незабвенный Брен Элкинс из книжонок Роберта Говарда — «я дал ему в рыло, и он отлетел ровно на девятнадцать с половиной футов. Тут набежали толпой его дружки, и я аккуратно выкинул их всех в окно, кроме двух последних, которыми я вытер окровавленный пол». Когда-то я всерьез занимался боксом, хотя до Джека Демпси мне далеко, но китаезам хватало, со всеми их кунгфу. А еще в зале была моя «группа поддержки», полтора десятка матросов с «Эмпайр Баффина», и отступить у них на виду значило, потерять лицо.
— Извини, приятель — отвечаю я. И бью сначала мелкого, чтобы не путался под ногами. Вернее, пытаюсь ударить. Он как-то плавно перетекает в сторону, подобно капле ртути. И мой кулак, провалившись в пустоту, попадает словно в капкан. Стол бьет меня с размаху в лицо, или моя голова об стол? Успеваю заметить, как морячки с «Баффина» дружно вскакивают, мне на выручку — и как решительно все русские, бывшие в зале, тоже вдруг оказываются на ногах. Затем мне на затылок будто обрушивается кувалда. И темнота.
— Мистер Эрл, у нас есть встречное заявление, подкрепленное свидетельскими показаниями, что вы приставали к советской гражданке, военнослужащей, с крайне непристойным предложением. Также доказано, что драку начали именно вы, получив отказ. Нет, если вы настаиваете, возбудим дело. Но только учтите, по советским законам, содеянное вами считается злостным хулиганством, за которое, будь вы нашим гражданином, положен тюремный срок. Вы же, поскольку иностранец и союзник, скорее всего подвергнетесь высылке. Это, повторяю, если вы настаиваете, отказавшись от примирения сторон и предания забвению этого печального инцидента. В случае же мировой, советская сторона готова безвозмездно оказать медицинскую помощь шестнадцати пострадавшим американским гражданам, включая зубные протезы.
— Ты во что нас втравил, Джемс, гадина? Не видел, что там «песцы», знак на рукаве, это русские морские коммандос? С ними драться, даже двое на одного, это самоубийство, уже проверено! Они же ни черта не боятся, безбашенные совсем, нам сказали, их и так завтра под Нарвик, в огонь, где половина ляжет, смысл их наказывать? Мне плевать, из какой ты конторы, ты всем парням заплатишь за увечья персонально, и втрое больше обещанного, или крупные проблемы тебе мы все обещаем!
— Эх, мистер, ну угораздило же вас! Вы что, не знали, что эта особа, с которой вы там, близкая знакомая самого адмирала? Как это, какого, командир в/ч здесь, под ним «песцы» и ходят. Не для протокола, но вот если бы вы на его месте, и к вашей девушке кто-то пристанет, вы бы своих доверенных людей не послали, руки-ноги поотрывать? Адмиралу морды бить не по чину, особенно если у него такие головорезы есть, которым убить что чихнуть. Так что, когда из госпиталя выйдете, держались бы вы от этой особы подальше, а если встретите, боже упаси на нее даже взглянуть косо, не то что голос повышать!
Анна Смелкова, Северодвинск
Ну что ты за тварь, американец? Пыжишься, а ведь все равно, ноль! Даже дважды ноль.
Я совсем другой стала. С тех пор, как мне Михаил Петрович про свой мир рассказал, и показал, на своем «компьютере», я уже сама научилась по каталогам файлы находить и открывать. Узнала, что нас ждет — и чувство такое… Ну как я когда-то в Минске в кафе сидела, вместе с немцами, и бомбой в сумке, а время идет, взрыватель кислотный уже раздавлен, скоро рванет, успею ли?
Я стала бояться не успеть. Перевести стрелку, чтобы наш мир никогда не узнал, даже через пятьдесят лет, того, что случилось там. Не сделать чего-то, что можно было сделать. Ведь истинное геройство, это не встать во весь рост под пулями, а делом приблизить общую цель. Если надо, не жалея себя.
Ленка рассказывала, о чем поет ей этот американец. Самое страшное, что для него это норма, его философия, его правила. Живи лишь для себя, в свое удовольствие — нет, работать тоже надо, но лишь потому, что надо же заработать, что потреблять! Очень удивился, когда Ленка ему зачем-то сказку про Золотую Рыбку прочла — вы, русские, такой непрактичный народ? А вот если бы я — нет, даже не в президенты, срок кончится, и все. И не миллион долларов, и не тонну золота — тоже, имеет свойство завершаться. А попросил бы я у рыбки, раз она такая всемогущая, такой мешок, из которого что захочешь, то и достанешь, сегодня миллион, завтра миллион. Ну и оружие конечно, чтобы никто у меня не отнял — а лучше, сразу рыбке условие поставить, чтобы пользоваться мешком мог один я. Поместье, чтобы жить по-королевски, а лучше целый остров, где-то в океане, чтобы никому налогов не платить, и на нем целый Версаль. И чтобы путешествовать, хоть лайнер, хоть линкор, чтобы никто не посмел меня тронуть. Да я господом богом стану — все куплю, если мешок-казна бездонная, найму самых лучших хоть солдат, хоть слуг, хоть рабочих, хоть ученых, и самые красивые женщины мира будут рады на меня лишь взглянуть, эй, пышечка, ну нет же у меня такого мешка, так что не дуйся, и ты для меня сейчас богиня!
А вот если бы у меня был такой мешок, так я пожелала бы из него, десяток таких кораблей, как у Михаила Петровича! И самолеты, и танки, которые будут через семьдесят лет, и конечно, атомных ракет — чтобы кончилась наконец эта проклятая война, и чтобы никто и думать не смел, напасть на нас снова! Чтобы никогда не было больше Блокады, и ничьи родители от голода там не умирали — господи, как папу с мамой вспомню, по-бабьи выть хочется! Но нет Мешка — и все придется делать нам самим. Чтобы эти корабли, и самолеты, и танки, а еще и заводы, города, электростанции, дороги, все-все это, нашими трудами!
Живи в свое удовольствие? Когда под столом бомба, и уже тикают часы. Это можно, по-вашему, назвать жизнью? Там, в будущем, ошиблись, сосредоточившись на одном лишь материальном и упустив воспитание, или считали, что человек, рожденный в социализме, сам станет коммунаром? Хотя я помню такое, еще перед войной, в некоторых семьях — «мы натерпелись в революцию, гражданскую, двадцатые, так пусть хоть сын или дочь поживут в свое удовольствие», вот и воспитали тех, кто готов лишь брать, ничего не давая взамен! И где сейчас эти детки — в полицаях? Нет, своих детей я воспитаю совсем по-другому! Я не фанатичка, не аскет, не монашка — просто, есть такая наука диалектика, по которой должно быть равновесие. Ну вот представьте, явится к вам волшебник, и скажет, одно желание ваше исполню, самое заветное — но кто-то, вам незнакомый совсем, умрет. Вы бы согласились — тогда представьте, что этот волшебник спросит каждого, что тогда?
Так что этот американец для меня не человек, а что-то вроде микроба. Именно так — потому что с этим взглядом даже его страна не победит никогда, лишь испоганит жизнь другим. Если в том будущем даже Михаил Петрович не сумел найти достойную себя, а готов был жениться на какой-то, которая предпочла его какому-то шведу? Чтобы быть там лишь при муже — не работать, убирает домработница, с ребенком сидит няня, обедать ходят в ресторан. Прожить вот так сколько-то лет, и ради чего?
Я прочла, в особом файле, «интересное в Интернете», что у них там, в будущем, даже нет семей! Причем по простой и мерзкой причине: подсчитано, что человек, живущий один, в сравнении с членом семьи, потребляет в расчете на одну свою душу почти вдвое больше еды, электричества, упаковки, прочих товаров и услуг — то есть он более выгодный потребитель. Нет, никто не запрещает семьи — просто, в их фильмах почти все положительные герои, это одиночки, или разведенные (так они раньше пропагандировали толерантность к неграм), а в печати, телевидении и наверное, том же Интернете, все больше голосов, что семья отжила свое, как устаревший институт общества, что только индивидуалист может добиться успеха! Но я все же успела узнать настоящих родителей, и любящих, и когда надо, строгих. А оттого мне жаль этих, не имевших того, что было у меня, бедные вы люди! И еще больше я их ненавижу, за то, что они пытаются свой гнилой товар впихнуть всем!
А потому, этот мистер Эрл для меня существо, стоящее на ступеньке эволюции гораздо ниже человека.
— Ну ты, Ань, даешь! — сказала мне после Ленка — с ним прямо, как графиня со слугой!
С паршивой овцы, хоть шерсти клок. Товарищ Кириллов, когда я ему это предложила, сначала очень удивился, а затем одобрил. Ну а я всего лишь вспомнила слова Михаила Петровича, по совсем другому поводу — «если не можешь предотвратить, так возглавь». И книжку про «лихие девяностые», какого-то Бушкова, оказавшуюся на компьютере в библиотеке.
Мистер, как мы реализуем товар, это наши проблемы. Ну например, если вы завтра увидите на улице женщину в новых вещах и спросите, она правдиво вам ответит, «получила в награду, как передовик». Мистер, вам непонятно? Нам платят, мы договариваемся с теми, кто решает, кого назначить передовиком. И вручают, при толпе свидетелей, на общем собрании. При чем тут букмекеры — а, и правда, похоже.
Не рассказывать же этому шимпанзе, что весь товар мы честно, по описи, сдаем Кириллову, после чего его и в самом деле распределяют в завкоме передовичкам. Большей частью.
— Из образа выходите — сделал нам замечание товарищ комиссар третьего ранга — вот как объяснить, что сами не носите то, что через ваши руки проходит? Извольте соответствовать — себе, на представительство, оставить приказываю платья, обувь, ну все что подобает, конечно в разумных пределах.
Капитан Юрий Смоленцев, «Брюс»
Так, товарищ комиссар третьего ранга, кому тут морду бить?
Вообще, чудное звание у нашего «жандарма». В этой истории, в отличие от нашей, с введением погон так же привели к единообразию всяких там воентехников, военфельдшеров, военюристов — но политработников и госбезопасность отчего-то оставили по-прежнему. И если раньше, майор ГБ был равен армейскому полковнику, старший майор ГБ — генерал-майору, то комиссар госбезопасности третьего ранга, это генерал-лейтенант?
Встретил он нас еще в Полярном, на причале. Мы наверх выползаем, эх, свежий воздух, ну не сравнить с искусственным! Смотрим, как наш Михаил Петрович свет Лазарев с самим комфлотом Головко, после официальной части думаем, вот и нам пора, конец мая уже, скоро начнется, как там будет на Днепре? Но нет, пары часов не прошло, едва ноги размять успели на твердой земле, как приказ, всем на борт, идти в Северодвинск, и «жандарм» с нами.
Заставил нас всех рапорты писать, что, как, где, едва не поминутно. И еще вызывал, расспрашивал, уточнял. Но больше конечно, с товарищем Лазаревым что-то обсуждали. В Северодвинск пришли, на свое, привычное уже место, стали, где все под нас специально оборудовано, выгружаемся со всем своим подводно-диверсионным имуществом, для следования пока в казармы отдельной роты ПДСС Северного Флота, база наша главная тоже в Северодвинске так и осталась. А «жандарм» сразу исчез куда-то со всеми бумагами — ну значит, так надо.
Таскают имущество наши же, из роты — поскольку вещи и секретные, и деликатного обращения требуют. Мы стоим, смотрим — во-первых, мы по здешним меркам, «деды», офицеры, спецы, а не сержанты, взятые из флотской разведки, и ни разу еще по-боевому на глубину не ходившие, во-вторых, мы с боевого выхода, так что сами должны понимать. Солнышко печет — север же, скоро белые ночи начнутся. И тут прибегает матрос-посыльный — к «жандарму», всех нас. Мы естественно, за ним, не ожидая ничего хорошего. С Кириловым Аня, тоже в каком-то расстройстве. Ждем указаний.
— Мужики (странно! Отчего не официальное, товарищи офицеры?). Помощь требуется, для деликатного дела. Вот вы, товарищ Смоленцев, очень хороший рукопашник? И у всех вас с этим лучше, чем у простых матросов СФ.
Тут вступил в разговор наш кэп, Большаков, а я, естественно, активно слушал. Выходит, пока мы в море, тут американец, да еще и самый настоящий шпион, клеится к Анечке, боевой подруге нашего командира? Нет, арестовать или выслать не проблема, так ведь другого пришлют? А можно ли его в госпиталь еще на месяц, нет убивать или калечить не надо, аккуратно так, вот оттого вас и просим! Проблема в том, что он не один. Ну да, а что вы хотели, в переулке ночью мы и без вас бы справились. А вот через час в «Белых ночах», и с ним будет десяток или больше американских матросов, так что… Нет, мужики, желательно без трупов, и без особо тяжких, зачем нам сейчас разборки с союзниками? «Двухсотый» или тяжелый «трехсотый» с их стороны, это уже предмет для серьезного расследования, причем не только нашего, ну а насчет битых морд никто заморачиваться не будет.
Успеваем еще сбегать в казарму. Еще осенью я, ради тренировки, уговорил заводских сделать для меня нунчаки. Зачем — как спортивный снаряд, тащ старший майор, вот покрутить так восьмеркой или кругами, минут двадцать, это как гантелей махать. Видя мой пример, и другие подсуетились, причем не только наши, но и местные. Страшная вообще штука, на испытаниях от удара со всей силы фрицевскую каску вогнуло внутрь, а если бы в ней голова? Но, товарищи бойцы, если хотите научиться этим владеть, то надевайте обязательно каску, как я когда-то, еще на гражданке, мотоциклетный шлем. От скользящего удара спасет, а то башку разобьете.
Зачем нунчаки, тем более мне? А это необходимая осторожность, зная что американские матросы очень любят таскать в карманах всякие штуки, вроде ножей и кастетов, огнестрел на нашей территории, это вряд ли. А когда драка толпой и в помещении, не всегда успеешь увернуться, могут и зацепить, и на хрена мне в госпиталь, даже с царапиной, перед большими делами на фронте? Если можно подстраховаться — нунчаки, чтобы вы знали, бьют все, что не огнестрел и не длинномер, при равной подготовке можно сделать троих с ножами, они просто не дотянутся, дистанция не та, даже в руках хоть сколько-то владеющего «восьмерка», это пропеллер самолета, куда сунуть руку с тем же результатом, переломит кость. В общем, идеальное не военное, а полицейское оружие, чтобы разгонять толпу, гораздо опаснее дубинок, вот только научиться намного сложнее.
Сидим, смотрим. Говорят тихо, но нам и так видно, что тона высокие. Вот Аня дает нам знак, встаем я и Шварц. Эй, мистер, нельзя так с девушкой, или у вас по-другому? Мистер в ответ пытается дать мне в физиономию. Смешно.
Работаю двумя руками на едином движении вперед, техника не каратэ, без противохода, ближе к айкидошной. Похоже на «полочку», только правая рука не подхватывает за локоть бьющей, а подныривает под нее, в морду, основанием ладони, и сразу на захват, айкидошный «икке». И мистер плашмя и с размаху врезается рылом в стол, а на ровном месте бы на пузо, рука назад на залом. Пытается приподняться, и тут Шварц легко впечатывает ему кулаком по затылку, в четверть силы, иначе бы убил.
Ох, е! Что в зале творится! Да, американские парни, мало вы играли в свой же американский футбол! Зверская же изначально была игра, в темном средневековье — когда собирались на поле две команды, улица на улицу, в Лондоне вашем, мяч был, и ворота, иногда в виде некоей черты, за которую надо мяч доставить, но вот дальше! Дозволялись все приемы, и состав команд был не фиксирован — и шло на поле самое жесткое рубилово, отползали раненые, падали и убитые, зато набегали свежие бойцы, наших бьют! И продолжалась игра не по времени, а пока у одной из команд дух не ломался, и она оставляла поле боя. И считалось это всерьез, одним из методов боевой подготовки ополчения, мечи и копья были запрещены, а вот ножи, дубинки, кастеты, пожалуйста, что на поле творилось, представьте сами! Это уже после облагородили, сначала категорически запретили всякие посторонние предметы, затем — атаковать противника, не владеющего мячом, ну и наконец, вообще бить руками. И случилось это в Англии уже в веке девятнадцатом, а вот в США футбол сохранил многие прежние черты.
Так и в нашей учебке когда-то в той еще жизни было такое же развлечение, занеси мяч в ворота. И разрешались любые приемы, кроме как естественно, убивать и калечить, ушибы в счет не шли. Так там одним из эффективных методов в атаке был строй, или клин, против толпы новичков, где каждый за себя, действовало безотказно. И сейчас, я не успел среагировать (повторяю, кто не понял. Я, и не успел!), как наша шестерка, кэпа не было, не по чину, а вот Гаврилов решил вспомнить курсантские забавы, уже прошлась через зал клином, как русский паровой каток, расшвыривая янкесов нунчаками и добавляя сапогами, нашим «песцам» из молодых осталось лишь упокоить нескольких брызнувших в стороны, ну а всем прочим в зале — да, кто-то из наших морячков, бывших совершенно не в деле, тоже готов был нас поддержать! — только выступить свидетелями, когда через полминуты после нашего исчезновения в многострадальные «Белые ночи» ворвался взвод комендачей, до того ожидавших во дворе напротив.
Вот только стоимость переломанной мебели «жандарм» Кириллов приказал из нашего денежного довольствия вычесть. Задание выполнили, но зачем же при этом столы и стулья ломать, от этого убыток социалистической собственности?
Так и влетели, прямо с корабля на бал, вернее, на драку.
А на фронте затишье, как перед грозой. В Египте что-то происходит — ну так где он, тот Египет?
Фельдмаршал Монтгомери. Каир, 20 мая 1943
Как воевать в таких условиях?!
Война, это как спортивная игра, требующая высочайшего мастерства. И, с точки зрения искусства, столь же захватывающая и красивая. Но игроку должны быть обеспечены требуемые условия, джентльмен за игровым столом обязан быть отдохнувшим, выспавшимся, выбритым, и уж конечно не думать о еде и питье! Ну а когда этого нет, идти в бой могут лишь дикие русские! Любой же британец знает, что в таком случае подобает отступить, сдать эту партию, чтобы лучше подготовиться в следующий раз.
Еще одна битва при Эль-Аламейне? Арифметика, господа, наука точная! Если тогда, в ноябре прошлого года, мы остановили Бешеного Лиса с величайшим трудом и полным напряжением сил, то каковы наши, строго подсчитанные шансы, сейчас — когда у него втрое больше сил, а мы всего лишь на сорок процентов сильнее, чем тогда? Когда у джерри, после потери нами Мальты и Гибралтара, нет проблем со снабжением, а вот нам приходится думать, где взять снаряды, пока их достаточно, но что будет завтра? Когда у нас нет господства в воздухе, а у немцев сейчас откуда-то взялось огромное число самолетов, их новейшие «фокке-вульфы», это что-то страшное, по утверждению наших пилотов, кому повезло остаться в живых, конечно, завтра мы сумеем достойно ответить, но что делать сейчас?
Ответ очевиден. Хотя Эль-Аламейн, это чрезвычайно выгодная позиция для обороны, приняв здесь бой, мы неминуемо проиграем. Потому что Лис ожидает от нас именно этого хода, и наверняка придумал какой-то дьявольский план, а «игровое поле» местности хорошо знакомо ему еще по той битве. Он разобьет нас, а после на наших плечах ворвется в Каир. И это будет концом Британской Империи. А уж моей карьеры, точно.
Американцы поступили очень не по-джентльменски! Фактически уйти, когда союзник в беде, «вы ответственные за восточный участок фронта, мы за западный». Так ведь ясно, что если мы сдадим Суэц, то когда гунны обратят внимание на запад, то и янки Марокко не удержат! Ради высадки в Португалии — не повторяем ли мы той же ошибки, что с Грецией в сорок первом? Но спорить с сэром Уинстоном себе дороже. Вы лучший полководец Британской Империи, так сделайте же что-нибудь — как, если совершенно не идет масть? Сейчас у немцев почти равное с нами число танков. Вернее, у нас немного больше, раза в полтора — но у них около сотни страшных «тигров», которые пробивают любой наш танк как жестянку, первым выстрелом, с предельной дальности, нам же, по опыту боев в Тунисе, необходимо не меньше десятка стволов на каждый «тигр». В русской газете было, «тигры» горят, но я-то военный человек, знаю, во сколько обходился нам каждый подбитый «тигр», если платить столько за каждый, что есть у Лиса, у Британии не останется армии, это лишь русские могут себе позволить!
Итак, решение принято. Главные рубеж обороны будет по Нилу, сейчас весь перешеек и Синайский полуостров за ним спешно превращаются в сплошной укрепрайон, трудами тысяч египетских рабочих. И до 25 мая подойдут подкрепления, еще две дивизии с бирманского фронта, о боже, если японцы начнут наступление! — и что-то еще из Австралии, Новой Зеландии, Индии, части из новосформированных, пороху не нюхавшие, но лучше, чем ничего, войска же из метрополии нужны в Европе, если не удержим Португалию, о высадке на континент придется забыть еще года на два.
Ну а Эль-Аламейн будет лишь передовым рубежом. Сбить Лису дыхание, выиграть время. И встанут там поляки, выведенные из Ирана. Четыре пехотные дивизии, танковая бригада, и даже уланский полк. В конце концов, они не подданные Британии и не граждане доминионов, часть их даже экипирована, обмундирована и вооружена по-русски. И разменять эти пешки на необходимое нам время, пока Лис втопчет их в песок, более чем приемлемо, ну не своих же ставить смертниками? А если они еще и убавят какое-то число немцев, пусть даже одного за пять своих, это будет просто великолепная арифметика.
Передать генералу Андерсу, «Британия надеется, что вы с честью выполните свой долг». И добавить, от того, как вы сейчас будете сражаться, зависит, поддержим ли мы вас в желании после восстановить Жечь Посполиту «от моря до моря». Да, и что-то было про немецкие черные мессы, как раз в Польше, указать на то их ксендзам, если капитулируете, вас всех в жертву принесут. Ну и изъять у них, за ненадобностью, лишний транспорт, помня, как в прошлую кампанию, Лис гнал нас на наших же грузовиках, заправленных нашим бензином. Сейчас мы совершено не так богаты, чтобы снабжать еще и противника!
Простите, польские парни, но своими жизнями вы спасаете жизни тысяч британских парней. За которые я ответственен перед Британией, как ее полководец.
Да, есть еще эти, из Палестины. Примерно полмиллиона, в том числе тысяч сто боеспособных мужчин — которые отлично понимают, что сделают с ними немцы, если придут. Потому, просят нас дозволить сформировать Еврейский Легион, дайте оружие, людей хватит. Могли бы быть сейчас на месте поляков — но и время, и политические проблемы после, и их условие, использовать Легион лишь на Подмандатной территории? Понять их можно, окружающие их арабы уже грозят сделать с ними то же что и фюрер, кто тогда защитит их семьи? Но тогда для Британии, цинично говоря, вы не имеете никакой ценности, ну разве как подобие русских партизан, если немцы все же прорвутся? Оружия у вас, по нашей информации, уже припрятано в достатке, можем лишь закрыть пока глаза на ваши незаконные вооруженные формирования, ну и все.
Когда рушится Британская Империя, кому дело до каких-то евреев?
У Эль-Аламейна. 21 мая 1943
Пройти вот по этому маршруту. Обнаружив немцев, доложить, по возможности определив силы и средства. В бой не вступать, кроме случая, если противник по силам, разведка или дозор.
Теперь не для протокола. Если вы настаиваете на передаче вас СССР, в отличие от некоторых ваших соотечественников. Вам известно, что ваш Сталин объявил всех пленных предателями и по возвращении всех вас ждет лагерь или расстрел? Тем более с вашей биографией, служба в «хиви», зондеркоманды тоже ведь «вспомогательными подразделениями» у немцев именуются? Это вы не нам, а в «смерше» будете объяснять, что записались, чтобы перебежать к своим или к партизанам, но незадача, оказались сначала в Тунисе, а после у нас. А вот если вы отличитесь здесь, сражаясь с немцами, и получите от британского командования благодарность, или даже награду — это обязательно повлияет на вашу судьбу, когда мы вас вернем домой.
И окажите нам еще одну мелкую услугу. Вот оружие русского образца, на вас и всех ваших людей, обмундирование, правда старое, сейчас у русских ввели погоны и новую форму, но и прежняя пока в войсках, и документы, на ваши подлинные имена. А также личные письма, и прочие мелочи, которые могли бы оказаться в кармане у русских солдат, переброшенных из Ирана. Если кто-то из вас будет убит, и тело подберут немцы, или если вы будете иметь несчастье попасть в плен, настоятельно прошу вас придерживаться этой легенды. Мы же в этом случае обязуемся после сообщить о вашей героической гибели за нашу общую победу — или, соответственно, о вашем участии в бою против нас на стороне немцев, если вы окажетесь малодушны. Вам ведь не безразлична судьба ваших семей, кем будут они считаться и как с ними поступят?
Ну а техника у русских, особенно в Иране, вполне может быть британской. На машины лишь нанесена маркировка принадлежности к 909й стрелковой дивизии РККА.
Если вопросов нет, тогда — удачи!
(и лучше бы вы живыми не вернулись. Поскольку подлинная цель вашей миссии, это чтобы гуннам достались ваши трупы, пленные могут не выдержать допроса — надеюсь, удастся ввести Лиса в заблуждение, на какое-то время).
Э.Роммель. Солдаты пустыни. Л., 1993, пер. с нем. издания 1970 (альт-ист)
После взятия Тобрука, победа казалась близка. Британцы были теми же самыми, что и год назад, мы же стали много сильнее. С нами было боевое братство французов, испанцев, даже итальянцы временами показывали воинский дух.
Мы шли на восток, в темпе сбивая слабые вражеские заслоны. Атаковали противника, пока он нас еще не ждал, часто добиваясь успеха. Причем впереди шли храбрые французы, демонстрируя свой знаменитый «элан», наступательный порыв. Конечно, они несли потери, если приходилось встретить сколько-то подготовленную оборону — но когда подходили немецкие части, главная ударная сила, нам обычно уже были известны позиции и силы англичан, а дальше, дело техники и устава, чем славился уже германский солдат!
О событиях 22 мая 1943 года написано много. Заявляю, как командующий одной из воюющих сторон, что сравнение со «стоп-приказом» под Дюнкерком и поиск глубинных политических причин не имеют никакого основания! Причины были чисто военные. А критики должны помнить, что информация, доступная мне тогда, весьма отличалась от полной картины, известной сейчас. У русских, с кем мне пришлось очень много общаться по службе уже после войны, есть пословица, «каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны», так вот это именно тот случай!
Тогда же я еще не имел дело с русскими. Однако одной из моих лучших дивизий, Семнадцатой танковой, после печально известных событий февраля, командовал генерал-майор Дона-Шлодиен, прежде воевавший под Ленинградом, также в моем штабе был оберст Гагенбек (шутили же над ним из-за его фамилии), прошедший Сталинград и Харьков, были и другие достойные офицеры, вырвавшиеся из ада русского фронта и служившие теперь под моим началом в дивизиях, присланных нам в пополнение. Конечно мне, как профессионалу, был интересен ход событий на Востоке и я много беседовал с воевавшими там. И все сходились в мнении, что русские, особенно в последние полгода, это страшный и умелый противник, намного более опасный чем англичане и французы в кампании сорокового года.
Я знал от воздушной разведки, что рубеж обороны в проходе Эль-Аламейн, еще 19 мая не занятый войсками, сейчас энергично укрепляется, замечены были колонны, подходящие с востока, и саперные работы на самом рубеже. По предварительной оценке, силы противника, развернутые там на утро 21 мая, составляли не больше одной пехотной дивизии (данные верные, это была 5я дивизия 2го польского корпуса), и еще не менее двух дивизий выдвигались на рубеж. Внезапная атака утром 22 мая, пока враг не успел укрепиться, имела бы все шансы на успех. И мой первоначальный план, мой приказ, отданный вечером 21 мая, был именно таким!
Как положено, ночью выслали разведку. Под утро они вернулись с пленным, к несчастью, он был тяжело ранен и умер, прежде чем его сумели полноценно допросить. Однако по утверждению разведчиков, он успел сказать несколько слов на русском, и форма его, при тщательном осмотре нашими ветеранами Восточного фронта, была признана однозначно русского образца, собранные у противника документы также свидетельствовали о принадлежности его к русской 909й пехотной дивизии! Разведка была от нашей 17й танковой, но так как они проходили через боевые порядки французов, те тоже были в курсе.
Этот факт подействовал на лягушатников весьма деморализующее, с учетом того общеизвестного факта, что на русском фронте за последние месяцы уже погибло больше французов, чем за их войну сорокового года. И было уже обычным явлением, что в формируемых французских частях, при одном лишь слухе о посылке на Восточный фронт, резко возрастало дезертирство — хотя эти бравые «пуалю» охотно соглашались воевать против англичан «за Алжир». Но и Дона-Шлодиен, сильно встревоженный, тоже уверял меня, что если там обороняются русские, то это очень опасный противник, которого нельзя недооценивать. И атаковать малыми силами будет чрезвычайно опрометчиво, лучше подтянуть все. Откуда здесь русские — ну как же, они есть в Иране, и вполне могли, по просьбе британцев, послать сюда одну-две дивизии. Критики должны также учесть, что мои войска только перед этим прошли почти двести километров за три дня! Мы знали о нахождении где-то в Палестине польской армии, выведенной из Ирана, но не могли знать ее точное положение, как и быть уверенными в отсутствии здесь русских частей.
И какое решение должен был принять я, на основании всей этой информации? Которая казалась весьма достоверной — дополнительно к результату той разведки, еще был перехвачен радиообмен, однозначно свидетельствующий о нахождении против нас как упомянутой 909й дивизии, так и других русских частей. Говорят, что я должен был поступить в своем стиле, найти быстрый и неожиданный ход? Эти мои поступки были обусловлены тем, что я хорошо знал британцев, их особенности, среди которых медленность мышления и склонность с шаблону — а потому, мог безбоязненно позволить себе идти на риск. Чего же ждать от русских, я не знал, однако судя по их действиям на востоке, они были способны на многое. И риск здесь был абсолютно не оправдан!
Таковы были истинные причины моего приказа, приостановить наступление на один день, 22 мая. Чтобы на следующий день утром атаковать всеми силами двух танковых и четырех мотопехотных дивизий, при поддержке авиации, после мощной и эффективной артиллерийской подготовки. На сосредоточение сил ушел день, ночью же снова была намечена разведка. Проведенная по всем правилам, она без сомнения, показала бы, с кем мы имеем дело. День уже был потерян безвозвратно, что позже дорого стоило нам при штурме Александрии, но тогда хотя бы обошлось без постыдного фарса, случившегося назавтра.
На войне очень велика роль случая, поскольку там часто требуется принимать ответственные решения в сжатое время, при нехватки информации. Вспомните хотя бы известную историю в прошлую войну, про русские войска в Англии. Один из солдат британского резервного полка вышел из эшелона на какой-то станции, размять ноги, и на вопрос откуда он, ответил, из графства Росс (Ross-shire), слушатель же принял его ответ за «Россия», будучи при том репортером местной газетенки. Сенсацию быстро подхватили другие газеты, и дело кончилось тем, что из армии фон Клюка, наступавшей на Париж, были срочно изъяты две дивизии, переброшенные на берега Па-де-Кале, для отражения русского десанта. История, случившаяся с моей армией 22 мая, того же типа.
В том, что разведка в ночь на 23 мая не состоялась, виноват исключительно генерал Дона-Шлодиен. Его рассказы про ужасы Восточного фронта, что русские поставили себе на службу нечисть, оборотней, вервольфов, которые приходят ночью, убивают, взрывают, похищают, и растворяются во тьме, произвели весьма сильное впечатление, причем некоторые из наших ветеранов это подтвердили, у русских действительно есть великолепно обученные для действий ночью разведчики-диверсанты. Казалось весьма вероятным, что русские, так же находясь под воздействием «тумана войны», попробуют прояснить обстановку — и в итоге, главное внимание этой ночью уделили не столько разведке, сколько противодиверсионным мероприятиям, взяв под тщательную охрану все штабы, узлы связи, склады горючего и боеприпасов — объекты, наиболее часто подвергающиеся нападению диверсантов. Так же чья-то умная голова предложила не рисковать посылкой разведгруппы в русский тыл, «так мы скорее сами обеспечим их нашими пленными, чем захватим кого-то из них», а ловить русских разведчиков на нашей территории, для чего недалеко от переднего края был спешно организован демонстративный ложный «штаб», возле которого замаскировались группы захвата. Ночь прошла в тревожном ожидании, Дона-Шлодиен, как мне сказали, не спал вообще, как и некоторые офицеры моего штаба, да и я лег с «вальтером» под подушкой, поставив автоматчиков возле своего штабного фургона, это казалось вполне разумной предосторожностью.
Ночь, однако, прошла без инцидентов. Так как пленных не было, пришлось довольствоваться авиаразведкой. После чего «штуки» нанесли удар по обнаруженным целям, и в небе повисла «рама»-корректировщик, зенитный огонь противника был слабым. Ударила артиллерия, затем, строго по плану и графику, началась атака. Первыми должны были, как обычно, идти французы, во искупление того, что отсиживались два года, пока немцы воевали, без всяких обид. 4я французская пехотная дивизия, за ними развернулись наши 17я и 21я танковые, усиленные «тиграми» 504го и 508го тяжелых танковых батальонов. Французы также были фактически все моторизованы, пехота на бронетранспортерах, в сопровождении танков, интересно что это были трофейные английские «крусейдеры» и «юниверсалы», этот тактический прием, ставить трофейную технику в передовой отряд, не однажды позволял нам внезапно сблизиться с врагом. Четыреста танков, в том числе без малого сотня «тигров», атаковали после авиаудара и мощной артиллерийской подготовки, корректировщики работали превосходно, я слышал от Гагенбека, что русские очень умело препятствуют нашим радиопередачам, глушат и даже умышленно искажают наши сообщения, но сейчас не было ничего.
Все было кончено на удивление быстро. Со стороны противника не было ни маневра силами или огнем, ни вообще сколько-нибудь заметного управления боем. Когда танки ворвались на его позиции, почти не понеся потерь, стрельба с той стороны прекратилась. А еще через полчаса меня вызвал на связь Гагенбек, вам надо это видеть, герр генерал! И захватите наших берлинских гостей, журналистов с кинооператором.
Строй офицеров, безупречно четкий. Все в идеально вычищенных парадных мундирах, с аксельбантами, в конфедератках, с блестящими саблями. Позади них знаменосец в такой же форме держит склоненное бело-красное полотнище. А еще дальше угрюмая толпа солдат, уже безоружных, многие без касок и даже ремней — отделенная от меня цепочкой «тигров» 504го батальона. Мои гренадеры смотрят с брони, курят, смеются, и лишь эти с саблями предельно серьезны. Один, наряженный больше других, совсем как павлин, на поле боя абсолютно неуместно, делает шаг вперед.
Генерал Андерс, командующий 2 м польским корпусом, просит вас, герр генерал, принять добровольную и почетную капитуляцию…
И где же вы, такие чистенькие, отсиживались все сражение? На позициях, по которым после авиаудара и хорошей артиллерийской подготовки прошлись четыре сотни танков с мотопехотой, а панцергренадеры в горячке боя пленных не берут? Значит, это и есть тот самый корпус, который Сталин вооружил против нас, а они как-то оказались в Иране? Но от судьбы не уйдешь, попались нам не под Сталинградом — здесь, в Египте.
А где русские? Их тут нет и никогда не было — только подчиненные ему, Андерсу, польские войска. Он, генерал Андерс, всегда был другом Германии и искренне ненавидел сталинский режим. И всеми силами старался избегнуть сражения вверенных ему польских солдат с вермахтом, и собирался при первом случае повернуть оружие против проклятых русских.
То есть, изменить присяге? Я все же генерал, а не политик. И хорошо понимаю, что тот, кто предал однажды, легко предаст снова. А потому, ему не может быть веры.
И мы всерьез и даже со страхом целый день готовились к сражению? Чтобы разогнать это трусливое стадо? Что делать с ними, просто расстрелять? Неразумно, пусть получат то, что заслужили. Я смотрю на поляков, и отдаю приказ.
Мы прошли Эль-Аламейн. Впереди было всего семьдесят километров до Александрии.
Я не большой поклонник русской «альтернативной фантастики». Но помню одну книгу из этой серии, вышедшую кажется в начале шестидесятых. Там было про войну русских с каким-то вымышленным государством «Джорджия», правитель которого собрал многочисленную армию, с самым лучшим оружием — но когда русские вошли туда, готовые сражаться насмерть, они увидели пустые казармы, танки в ангарах, и ни одного человека, все разбежались, не желая воевать. И когда я через двадцать лет прочел это, то не счел за фантазию. Потому что помнил, как сдавалась польская армия Андерса под Эль-Аламейном, 23 мая 1943 года.
В.Андерс. Проданная армия (глава из кн. Проданная держава Лондон, 1950, альт-ист)
Восемьдесят тысяч отважных бойцов, четыре дивизии, танковая бригада и кавалерийский полк! Все они были проданы как римские рабы, за политическую выгоду. Что пообещал кровавый тиран Сталин англичанам, чтобы они бросили нас на убой, под танки страшного Роммеля? Не найдя повода расправиться с нами в своих владениях, кремлевский зверь нашел способ убить нас всех, оставшись чистым в глазах мировой общественности.
Я с самого начала возражал против поставленной задачи, поскольку корпус был фактически небоеспособен. Люди были измождены после заключения в сталинских лагерях, не хватало оружия, подразделения не были сплочены, курс боевой подготовки был не завершен. Но британцы нас успокоили, заявив что речь идет по сути о гарнизонно-караульной службе, три дня в пустыне, и возвращайтесь в Каир! Нам ничего не сказали про армию Роммеля, которая вот-вот будет здесь — напротив, нас заверяли, что немцы не ближе трехсот километров на запад. Потому мы даже не оборудовали укрепленных позиций, проводя время в ожидании скорого возвращения к цивилизации — когда утром 23 мая подверглись внезапному и массированному удару артиллерией и авиацией, а затем увидели не меньше тысячи немецких танков, и это были ужасные «тигры»!
Отважные польские рыцари дрались как львы, я лично, с моими офицерами, вел солдат в атаку, и множество трупов в фельдграу усеяли кровавые пески Эль-Аламейна, и несколько сот немецких танков застыли грудами горелого железа. Но немцев было впятеро больше, у нас же закончились снаряды и патроны. Тогда героические польские дивизии стали, в полном боевом порядке, отступать по залитой кровью пустыне на восток, к Нилу. Нас настигли и окружили, и чтобы избежать бессмысленных жертв, я приказал сложить оружие.
Сам грозный генерал Роммель, «Бешеный Лис Пустыни», смотрел на нас, и даже безоружные, последние рыцари героической Польши вызывали у него страх. Потому он и поступил с нами так бесчеловечно, не в силах видеть нас живыми. Его слова:
— Взять их всех на службу. Саперами. Кто откажется, расстрелять. Господ офицеров это касается особо, ведь по Женевской конвенции, их привлекать к любым работам дозволяется исключительно добровольно. Есть несогласные?
Мы строили дороги, аэродромы. А еще нас заставляли идти пешим строем на минные поля. Или тащить за собой катки от разбитых машин, если мины противотанковые. Всех, генералов, офицеров и рядовых, не делая различия. Мы подрывались, мне пока везло, но каждый раз я умирал в мыслях, слыша рядом взрыв и крики, мы не захотели принять последний бой с оружием в руках, и теперь разлетались в кровавые клочья по воле и нужде врага, бессильные ответить. Британцы не жалели мин, и у каждого оставленного ими рубежа мы теряли больше людей, чем при самой кровавой атаке. Мы не хотели воевать за Сталина, и теперь умирали за фюрера. И еще невыносимее была мысль, что в это время проклятая Красная Армия успешно наступала за Днепром, и будь мы в ее рядах, имели бы несравненно больший шанс выжить. Нас продали и русские, и англичане, нас все время заставляли поступать против своей воли, цивилизованных культурных людей, европейцев, как каких-то рабов!
И это все оставалось «добровольным»! Перед каждым выходом на мины, при построении, немецкий фельдфебель выкрикивал, кто не хочет идти? И почти всегда находились безумцы, кто устал бояться, когда тебя разорвет, и делал шаг вперед. И их не заставляли идти — а отводили в сторону и расстреливали.
У немцев был своеобразный юмор. После десяти выходов на мины, если конечно не взорвался, могли перевести из саперов в «хиви», так в вермахте называются прислужники, всякие нестроевые. Но это было доступно лишь для рядовых, для младших офицеров норма была двадцать, для старших тридцать, для генералов пятьдесят. Правда, для офицеров была привилегия встать в задние ряды.
Я сумел бежать, под Иерусалимом. И мне неслыханно повезло, остаться живым, избегнуть немецких пуль, не попасть в руки еврейских боевиков или арабских банд. Мне повезло добраться до контролируемой британцами территории, и быть узнанным, не принятым за немецкого шпиона. Затем было долгое путешествие в Лондон, госпиталь, восстановление нервов в санатории, и снова в строй, чтобы служить мой любимой Польше.
Мне известно, что спаслось несколько десятков человек из восьмидесяти тысяч. Будь проклят тиран Сталин, обрекший нас на такую судьбу!
Из архивов НКВД — подлинные разговоры заключенных поляков, тех самых, из которых формировалась армия Андерса. Наверное, мировоззрения поляков в Катыни было таким же?
Хельман, бывший полицейский: «Вначале мы, поляки, будем воевать против немцев, а затем, когда будем хорошо вооружены, мы повернем против СССР и предъявим требования вплоть до передачи Киева и других территорий. Таковы указания нашего национального руководителя — ксендза Сигмунда. Англия, заключив договор с Россией, пустила пыль в глаза Советскому правительству, фактически она за спиной Германии тоже воюет против СССР».
Ковцун, полковник польской армии: «Скоро придет Гитлер, тогда я вам покажу, что из себя представляет польский полковник!»
Ткач, полицейский: «Теперь нас, поляков, хотят освободить и сформировать войска, но мы покажем, как только получим оружие, — повернем его против русских».
Майор Гудановский: «Мы, поляки, направим оружие на Советы, отомстим за свои страдания в лагерях. Если только нас возьмут на фронт, свое оружие направим против Красной Армии».
Поручик Корабельский: «Мы вместе с Америкой используем слабость Красной Армии и будем господствовать на советской территории».
Капитан Рудковский: «Большевики на краю гибели, мы, поляки, только и ждем, когда нам дадут оружие, тогда мы их прикончим»…
Поручик Лавитский: «Вы, солдаты, не сердитесь пока на Советы. Когда немца разобьем, тогда мы повернем винтовки на СССР и сделаем Польшу, как раньше была».
Полька Пеляцкая, прибывшая в Тоцкие лагеря для поступления в польскую армию, в своем заявлении в НКВД пишет: «В Тоцком лагере нет никакого стремления к борьбе. Они довольны, что получили свободу, и при первом случае перейдут на ту сторону против советской власти. Их разговор полон цинизма и злобы к Советскому Союзу».
И еще один штрих. Когда армия Андерса, в разгар сражений на Кавказе, под Ржевом и под Сталинградом, удирала в Иран, при посадке на суда в Красноводске те из шляхтичей, кто не сумел обменять выдаваемое им в СССР очень не малое офицерское жалование, на фунты и доллары, демонстративно рвали советские деньги и бросали за борт. На причале был поэт Борис Слуцкий. Его свидетельство:
Мне видится и сегодня
То, что я видел вчера:
Вот восходят на сходни
Худые офицера,
Выхватывают из кармана
Тридцатки и тут же рвут,
И розовые за кормами
Тридцатки плывут, плывут.
И это — БЫЛО.
Так поставим памятник на катыньских могилах, даже если «виноваты» мы? Или ограничимся эпитафией — без чести жили, бесславно сдохли.
