Глава 12
Посыльный из газовой компании под бдительным оком Роксаны вынул из-под плиты пустой баллон. Оставь его без присмотра, он вполне может что-нибудь стащить — ложку положить в карман или бутылочку приправы с полки взять. Она понюхала — воздух припахивал газом от отсоединенного шланга.
Свежий баллон встал на место, газовщик опустился на колени затянуть шланг, зажег горелку для проверки. Вспыхнуло чистое голубое пламя. Он взвалил на плечи пустой баллон, и Роксана проводила его до двери.
Поспешила за деньгами — и остановилась, взглянув на квитанцию: газ опять подорожал. Ей даже пришло в голову сказать газовщику, чтобы забрал баллон. Керосин для старенького примуса обойдется дешевле. Да, но он засорился и качает плохо. А ей в любом случае нужно готовить обед.
Перебирая конверты в поисках помеченного надписью «Газовый баллон», Роксана заметила деньги в конверте «Хлеб и масло». Двадцать рупий? Откуда? Они уже несколько дней обходились без масла.
Под руку попался конверт «Электричество», она нащупала и в нем деньги… Сорок пять рупий. Но она оплатила счет третьего числа!
Роксана рассчиталась с газовщиком и вернулась к шкафу. Проверка всех конвертов показала сто восемьдесят рупий сверх ее расчетов.
Вечером она рассказала об этом Йезаду.
— У меня какая-то путаница в деньгах, — осторожно призналась она, опасаясь, как бы муж не подумал, что она небрежно считает. — Я проверила несколько раз…
— Может быть, это Капур обсчитался в моей зарплате? Да ладно, что волноваться из-за лишних денег? Потратишь на необходимое.
Он внутренне усмехнулся, хоть и был несколько озадачен — он всего сто двадцать клал.
Йезад все время надеялся — и странным образом почти опасался — что Вили увидит очередной вещий сон. Большой будет соблазн. Вили что ни день подстерегала его на их общей площадке третьего этажа, пичкая его «классными наводками», как она их называла. Иногда ему чудился какой-то смысл в ее болтовне, и тогда он ужасался самому себе: как он может видеть логику в числовом бреде несчастной Вили? Он ненавидел себя за слабость, побуждающую его цепляться за ее фантазии.
Но потом он вспоминал ее сон про бюстгальтер — как прикажете понимать, если все это бред? Черт ее знает, может быть, Вили одарена некой врожденной способностью, чем-то близким науке статистической вероятности? Вроде Шакунталы Деви и прочих математических кудесников, которые в уме перемножают двадцатизначные числа быстрее всякого калькулятора. Как ни крути, но наводки Вили, похоже, действуют.
Разрываясь между миром реальности и надеждами, внушаемыми Вили с ее королевством чисел, Йезад решил положиться на судьбу. Если получит повышение в «Бомбейском спорте», то больше никаких «Кубышек». Но Капур что-то замолчал на эту тему. Может, напомнить ему? Или, еще лучше, просто попросить прибавку? В конце концов, он ее заслуживает, учитывая, сколько работы он взял на себя в последнее время — не нужно ждать выборов…
В ожидании эдикта судьбы он время от времени делал маленькие ставки (чтоб контакт поддерживать, говорил он себе), выигрывая и проигрывая по мелочам, но не касаясь заначки, оставшейся от мощного сна размера 36С. Скоро он почувствовал себя экспертом, а тему снов и чисел мог обсуждать, как другие описывают свой день на работе. Теперь ему нравилось волноваться, решая, как ставить, особенно нравилось острое возбуждение перед получением результатов, которое переходило в ликование или раздражение. А от всякой прибавки к заначке он понемножку докладывал в Роксанины конверты.
— Опять ошибка в расчетах, Йездаа, — объявляла она, обнаруживая лишние деньги.
Веселый тон свидетельствовал о ее готовности подыгрывать мужу. Роксана полагала, что он получает дополнительные комиссионные, а то, что потихоньку кладет деньги в конверты, — это его способ дать ей понять, что больше они не будут ссориться.
Через несколько недель после первого выигрыша Вили подстерегла его после работы.
— Хорошие новости, Йезад-джи.
Он потянулся за бумажником, но она задержала его руку.
— Как вы возбуждаетесь, дорогой. Хоть сон дайте рассказать вам, прежде чем доставать деньги.
«Опять нижнее белье, — подумал он, нащупывая банкноты, тщательно упрятанные в отделение для монет. Остатки выигрыша. Пересчитал — маловато для приличной ставки, а жаль. Эх, была бы сейчас возможность раздобыть наличность».
— На самом деле, лучше я оставлю тебе денег и пойду.
— Десять секунд, Йезад-джи, сон короткий и приятный.
Он замялся, и Вили добавила:
— Вас видела во сне.
— Ну да?
— Самый простой из всех моих снов. Другой бы забыл при пробуждении. Мы с вами были у меня на кухне и ели шоколад.
— И все?
— Я же сказала — короткий и приятный. — Она хихикнула. — А вообще-то длинный и приятный, потому что это была большая плитка «Кэдбери», и ели мы ее вместе. Я откушу, потом вы откусите. Шоколад липкий, слюна сладкая…
— Ты наверняка уже знаешь число, ты же специалист, зачем тебе я?
— Во сне я нуждалась в вас, — кокетливо сказала Вили. — Шоколад-то вы принесли.
— Я?
— Да, и сами развернули плитку, показали мне, какая большая, и пересчитали квадратики, прежде чем мне отдать.
— И?..
— Восемнадцать квадратиков, — обольстительно шепнула Вили. — Восемнадцать, мой милый, и есть наше число.
Они пожали руки, желая друг другу удачи, и Йезад поспешил домой.
Рассеянность Йезада в тот вечер напугала Роксану, которой показалось, что муж снова впадает в депрессию. Подумать только, в последнее время у них все было так хорошо. Что могло вызвать в нем эту перемену?
Она собиралась рассказать ему, что Мурад каждый день возвращается домой с опозданием и что с сыном надо бы поговорить. Однако теперь она решила отложить этот разговор.
Мальчики смирно сидели за своим столом, стараясь показать отцу, как они делают уроки, пока он пьет свой чай. Когда чай был допит, Джехангир с важным видом объявил, что ему поручили написать эссе на тему «Почему я считаю Индию великой страной».
— Поможешь мне, папа? — спросил он, желая доставить удовольствие отцу.
— Помогу, когда учительница попросит написать, почему Индия безнадежная страна.
Ответ Йезада мгновенно заставил Роксану забыть о своем решении.
— Зачем говорить ребенку такие жестокие вещи?!
— Истина бывает подчас жестокой. А с выдумками можешь помочь ему ты. Или профессор Вакиль изобретет нужные факты.
— С удовольствием, — ответил Нариман.
Джехангир посмотрел на мать, ожидая ее позволения.
Она кивнула, и Джехангир уселся за обеденный стол.
— Я готов, дедушка.
Сидя в угловом кресле, Йезад наблюдал эту сцену: сосредоточенное выражение на личике сына, радость на измученном лице Наримана. Во что же превратилась его жизнь, если он не в состоянии сесть рядом с сыном и помочь ему написать школьное сочинение?
В раздражении он сорвался с кресла, наткнувшись на чайный столик, и прошел в маленькую комнату. Выставив оттуда Мурада, он попытался закрыть на засов дверь. Но разбухшая дверь, которую никогда не закрывали, не поддавалась, пришлось приложить силу.
Защелкнувшийся засов насторожил Роксану. Выждав минуту, она приложила к двери ухо.
Тихо. Даже шагов не слышно. Йезад так нервничает весь вечер! Так странно ведет себя.
— Йезад? — тихонько постучалась она.
Он не ответил.
— Йезад, с тобой все в порядке?
Роксана в панике заколотила в дверь руками и ногами.
— Отопри, Йезад! Йезад, я прошу тебя!
Дверь распахнулась так неожиданно, что она чуть не упала. Он выставил руку, подхватив жену, но загораживая ей путь в комнату.
— Ты прекратишь свою истерику или мне связать тебя по рукам и ногам?
Он захлопнул дверь. Ошеломленная Роксана уставилась на нее, потом отвернулась и опустилась на стул рядом с Джехангиром, который давно перестал писать.
— Ты пиши, пиши, — слабым голосом сказала она, — папа просто чем-то расстроен.
— Может быть, на работе неприятности? — предположил Нариман.
— Откуда я знаю? Он ничего не рассказывает, ведет себя как чужой, — прошептала Роксана.
Джехангир соскользнул со стула и уткнулся лицом в мамино плечо. Она поцеловала его в голову.
— Он не свяжет тебя, — рыдал Джехангир.
— Ну конечно, нет…
— Просто сказал, потому что сердился, — пробормотал Мурад.
* * *
Йезад лежал на кровати, коря себя и объясняя себе, что у него не было выбора: ему же необходимо запереть дверь? Как иначе? И он же делает все это ради семьи, разве нет? Единственное — он не уверен, что принял правильное решение. Он поднялся на ноги, прошелся по комнате, сжимая и разжимая кулаки, и решительно шагнул к шкафу.
Достал конверты. Многие были пусты — в начале месяца платили по счетам. Стал опустошать те, в которых что-то было: «Хлеб и масло», «Молоко и чай», «Рис и сахар»… и на мгновение ему почудилось, будто он продукты из них выгребает… «Без фокусов, — одернул он себя. — Завтра все вернется сторицей».
Но почему, почему ему кажется, что он обкрадывает семью? Господи, если бы он мог рассказать обо всем Роксане… Но она в жизни бы не согласилась в этом участвовать! Не только из отвращения к азартным играм — она бы сказала, что риск чересчур велик.
Наспех пересчитав деньги — всего около семи сотен рупий, — он положил их в бумажник, вернул на место пустые конверты и подошел к двери.
Взялся за ручку и заколебался. А что, если сон Вили…
Рывком открыл задвижку. Вышел как ни в чем не бывало и двинулся в коридор.
— Прошу тебя, Йезад, — взмолилась Роксана, — что случилось? Куда ты?
— Хочу пройтись.
Он с лязгом закрыл дверь лифта и спустился вниз. Потоптавшись у парадного, на цыпочках стал подниматься по лестнице.
Шаги по каменным ступенькам гулко отдавались в пустоте. На втором этаже раздался смех, и он замер. Из-за двери доносились веселые детские голоса, маленькая девочка просто верещала от удовольствия, женский голос звал ужинать…
Ему хотелось бежать от этих звуков. Их привычность рвала ему душу, напоминая о происходящем в его собственной квартирке, еще недавно такой же уютной, счастливой и полной любви…
И все это восстановится, сказал он себе. Как только он возьмет верх над обстоятельствами. Он поднялся на третий этаж и поскребся в дверь Вили.
Не здороваясь, он вынул деньги из бумажника.
— Быстро, — сказал он, — беги к своему лавочнику и поставь за меня.
Вили растерялась от непривычно резкого тона, но ответила в обычной игривой манере:
— С удовольствием. Но вы уверены, мой дорогой? Такая сумма…
— Не твое дело. Быстро, пока еще принимают ставки!
Она без звука взяла деньги, обиженная поведением лотерейного коллеги — совершенно не в духе игры!
…Часам к девяти он забеспокоился по поводу первой цифры. Облокотившись о балконные перила, он ждал, мечтая о дуновении ветерка. Ноябрь, а жара как в мае, когда она только спадет? Какой будет первая цифра? Один. Должна быть единица.
В половине десятого он объявил, что хочет пройтись.
— Опять? — Измученный голос Роксаны прозвучал скорей утвердительно, чем вопросительно.
Йезад поймал взгляд, которым она обменялась с отцом.
— Ты что, установила для меня правила и квоты? Как Куми для него?
— Это ты похож на Куми, глупости говоришь, как она!
— Шуточка с половинкой. Следишь за каждым моим движением. Если я говорю, что хочу пройтись, у тебя сразу сто вопросов…
— Иди куда хочешь! Иди, беги, ползи, я не знаю, что у тебя на уме, и знать не хочу!
Он хлопнул дверью лифта и, повторив маневр, через пару минут постучался к Вили.
— Ну что?
Вили расплылась в улыбке.
— Один, мой милый, первая цифра один.
Увидев облегчение на его лице, Вили решила помочь:
— Еще не поздно отменить ставку на второе число, если вы не доверяете моему сну. Лалубхаи согласится из любезности ко мне.
Йезад не ответил.
— Вы же получите выигрыш по первой цифре.
Йезад быстро подсчитывал: он поставил семьсот восемьдесят пять рупий. Значит, он уже выиграл в девять раз больше, то есть уже выиграл… семь тысяч шестьдесят пять!
«Фантастика, — подумал он, — хватай и…»
Но если вторая цифра выйдет восьмерка, то… Сколько же он выиграет?
— Дай карандаш, Вили!
Он писал прямо на входной двери. Полученный ответ потряс его: шестьдесят три тысячи пятьсот восемьдесят пять!
Достаточно, чтобы за все заплатить. Даже отремонтировать потолки у Джала и Куми.
Голос Вили вторгся в подсчеты:
— Если отменять ставку, так мне нужно прямо сейчас бежать.
— Нет, — распорядился он, — ставка остается.
И, осознав резкость своего тона, улыбнулся Вили:
— Прости меня, такой стресс!
— Я понимаю, — ответила она и погладила его по плечу.
Упершись рукой в матрас, Йезад перевернулся на спину. От резкого движения колыхнулось изголовье кровати. Он проворчал, что в комнате невыносимо душно. Стянул ногами простыню и вытер о пижаму вспотевшие ладони. Через секунду он снова натянул простыню, дрожа от холодного пота.
Приподнявшись на локте, посмотрел на часы. Как же они громко тикают, ничего удивительного, что он не может заснуть. И циферблат в темноте не разглядеть, светился, когда часы были новые, а теперь потускнел.
Прищурившись, всмотрелся — половина первого. Закрылась лотерея.
Роксана пыталась успокоить мужа, приобняв его, но почувствовала, что он напрягается, и убрала руку. Она лежала без сна, спрашивая себя, не приближается ли конец их семейной жизни, раз даже ее прикосновение неприятно ему.
Постепенно он перестал метаться и ворочаться, она почувствовала, что он засыпает. Несколько раз он еще конвульсивно дернул ногами в темноте, потом заснул, прижав колени к животу.
И тут из большой комнаты донесся голос Наримана. Он опять разговаривал во сне, но не возбужденно, а скорее удовлетворенно и тихо. Роксана порадовалась за отца, но ей было страшно, как бы он не разбудил Йезада. «О папа, — умоляла она про себя, — папа, только не громко…»
Они ходили в кино. В «Ригале» шел фильм «Великолепные Амберсоны». После сеанса они с Люси пошли пройтись вдоль Кафф-Парейд. Это уже стало привычкой первых лет их любви: в кино на предвечерний сеанс, долгая прогулка, потом обед в ресторане типа «Волги» или «Парижанина». Но на этот раз картина оказалась грустной и навела их на мысли о гордости и высокомерии, о падении и, позоре. Море волновалось, сильный ветер мешал разговаривать, сдувая слова, волосы и одежду.
Но они нашли себе скамейку в закрытом от ветра месте. Теперь сгущающиеся сумерки пахли дождем. Исчезли все торговцы кокосовым молоком, соком сахарного тростника и орешками. По пляжу бегала только девочка с цветами, которая бросилась к ним, как только они уселись.
— Чамайли, сахиб? Жасмин для мемсахиб? — пискляво клянчила она.
Он купил жасминовую гирляндочку и попробовал пристроить ее в волосы Люси. Но она, христианка, не привыкла носить цветы в волосах. Взяв у него гирлянду, обернула ее вокруг запястья. Он поднес ее руку к лицу и понюхал цветы.
— Жасминовое запястье на розовых лепестках твоей руки, — провозгласил он, целуя ее ладонь, целуя ее пальцы один за другим.
— Чего мы тут сидим? Моих родителей наверняка уже нет дома.
Ей не хотелось идти к нему, она боялась, что их у видят вместе. Но он уговорил ее — отец с матерью точно ушли к Сэмми и Джини Котвалам на вист, они останутся там ужинать и вернутся никак не раньше половины первого. Никакого риска столкнуться с ними.
— А если мы даже встретимся с ними, ты же должна когда-то познакомиться с моими родителями!
Начался дождь, и они поехали на такси. Дождь расходился, машины двигались все медленнее, сигналили все громче. Дворник в такси заедало, таксист высовывал руку и подталкивал его. На сиденье рядом с ним лежало полотенце — вытирать мокрую руку.
Машина остановилась перед домом. Сосед с первого этажа, мистер Арджани, сидел у окна, любуясь ливнем.
— Хэлло, Нари, — крикнул он и со значением добавил: — Родителей нет дома, я сам видел, как они уходили с полчаса назад.
Нариман кивнул, а проходя мимо соседской двери, услышал, как Арджани возбужденно докладывает жене, что молодой Вакиль ведет к себе какую-то новую девицу.
В ожидании лифта Нариман заглянул в лицо Люси.
— Жалкие люди, вот они кто, — прошептал он.
В квартире он, на всякий случай, закрыл дверь на цепочку. Люси спросила, не лучше ли им просто закрыться в его комнате.
— Моя дверь не запирается. А если она будет затворена, то они просто войдут.
— О Боже, — Люси передернуло от этой мысли, — да стоит ли того…
— Да, — шепнул он, целуя ее в ухо, отводя волосы, чтобы поцеловать в щеку.
— Тебе бы надо прикрыть фамильные портреты, — сказала она, когда они проходили по коридору в его спальню, — они так сердито смотрят на меня!
— Их никогда не любили ангелы.
Она присела на край кровати, снимая туфли. Он задернул шторы, и сумрачная комната погрузилась в темноту; остался лишь прочерк уличного света между штор. Он включил настольную лампу. Они снимали с себя одежду, но, оставшись в белье, Люси попросила:
— Погаси свет…
— Мне он нужен, чтобы видеть тебя — тебя всю. Пожалуйста.
— Зачем?
— Я хочу поклоняться тебе всеми органами чувств.
Она замерла, растроганная ответом, но пробормотала, что никогда не могла переспорить его. Он зашел сзади и расстегнул ее лифчик, вдохнул запах ее затылка.
— Что ты делаешь? — засмеялась она.
— Поклоняюсь тебе носом.
Он повернул ее к себе, вдыхая запах между грудей. Опустившись на колени, он стянул с нее трусики. Она переступила через них. Он наклонился и зарылся носом в треугольник волос. Ее руки задержали его там.
В постели, прильнув ухом к ее груди, он вслушивался в удары ее сердца. Поцеловал ее губы, ощутив вкус ее языка, потом уши, соски, пупок, прошел губами ниже…
Звонок в дверь. Звук яростно пронесся по затихшей квартире, сопровождаемый серией агрессивных ударов в дверь. Оба вскочили. Нариман решил не откликаться — кто бы ни ломился, подумают, что дома никого нет, и уйдут.
Но в дверь непрерывно звонили и стучали. Нариману почудился рев отца, и он вышел в коридор прислушаться. Действительно, отцовский голос. Кое-как натянули одежду. Люси бросилась в гостиную, на ходу оправляя прическу. Нариман бросил взгляд в зеркало и отпер дверь.
Лицо матери без кровинки, будто она вот-вот лишится чувств. С одной стороны ее поддерживает отец, с другой — Соли Бамбот. Нариман оттолкнул Соли, взял мать под руку:
— Что случилось?
— Мой обычный приступ, — задыхалась мать, пытаясь улыбнуться. — Неожиданно упало давление.
Они с трудом довели мать до родительской спальни. Нариман помог ей снять туфли. Уложив ее в постель, они вышли из комнаты.
И тут отца взорвало.
— Могу ли я узнать, что здесь происходит? Матери плохо, я привожу ее домой и обнаруживаю, что перед нами запертая дверь! Моего собственного дома! А мать еле на ногах держится!
— Прости, но я не думал, что вы так скоро вернетесь.
От отца пахло спиртным, от Соли тоже.
— Это не оправдание! — загремел отец. — И в чем причина…
И тут его взгляд упал на Люси, сидевшую в гостиной.
— Ах вот она, причина!
— Да, — тихо ответил Нариман. — Мне пришлось накинуть цепочку, ты не уважаешь мою личную жизнь.
— Бесстыжий! Для сына противоестественно скрывать личную жизнь от родителей, если только он не затевает бесстыдство! — Он драматическим жестом указал на Люси, отвернувшуюся к окну.
— Ш-ш-ш, Марзи, бедная Джеру только задремала, не буди ее, — вмешался Соли, — ей сейчас нужна тишина и покой. Мы все это обсудим позже, когда она придет в себя.
— Позже? — ярился отец. — Уже и так поздно! Мой сынок превратил мой дом в бордель, куда он позволяет себе таскать своих шлюх! Вот она, безнравственность, которая губит всю общину парсов!
Нариман пересек комнату и, взяв Люси за руку, повел к двери. Они не стали ждать лифта — отец мог и на площадку выскочить со своими оскорблениями.
Только спустившись на два этажа ниже, Нариман почувствовал себя в безопасности. На лестничной клетке стояла тишина.
— Я виноват, Люси. И стыжусь поведения отца.
— Ты ни в чем не виноват. — Люси старалась держаться, хотя голос ее дрожал. — Нам просто не везет.
Они обменялись улыбками и долгим поцелуем. Нариман усадил ее в такси и возвратился в дом.
Уйти к себе он не мог — отец пошел бы за ним. Поэтому он стоял в гостиной, дожидаясь паузы в словесном потоке. Она наступила.
— Я могу сказать только одно. Когда ты обзываешь шлюхой девушку, которую я люблю, а наш дом борделем, потому что я пригласил ее к нам, ты позоришь себя как отца. И это приводит меня в отчаяние.
— Нари, Нари, — останавливал его Соли, — так с отцом не разговаривают!
— Мой сын никогда не относился ко мне с уважением, которое следует оказывать отцу. Вот тебе доказательство, Соли, ты слышишь, что он говорит.
Взаимные обвинения и горькие упреки не кончались, Соли играл роль миротворца, попеременно унимая и ругая то отца, то сына.
— Будет тебе, Марзи. Как говорится, прости и забудь.
— Хватит, Нари, ни слова больше.
Когда наконец все стихло, Соли воспользовался случаем, чтобы подвести философический итог:
— Молодость есть молодость, Марзи. Пусть лучше сейчас погуляет и порезвится. А потом найдется хорошая девушка из парсов, и он остепенится. Правильно, Нари? После женитьбы никаких шуров-амуров.
Соли явно решил закрепить успех своей миротворческой деятельности через юмор:
— Скажи мне, Нари, эта твоя девушка… Придется ей на исповеди рассказать падре, чем вы с ней сегодня занимались?
Нариман не стал отвечать, но тот и не ждал ответа; он загоготал, воображая сцену в исповедальне.
— Мне известно из достоверного источника, что эти падре выуживают из девушек смачные детали: он тебя трогал там, а ты его трогала там, он тебе вставил?
Соли опять разразился хохотом, от которого колыхалось его брюхо; отец Наримана тоже хихикал. Спохватившись, они стали предупреждать друг друга, что нельзя беспокоить Джеру, потом Соли пристыдил Наримана за отсутствие чувства юмора, а Нариман огрызнулся и сказал, что не находит ровно ничего смешного в его школьнической трепотне.
Роксана хотела было подойти к отцовскому дивану, но побоялась нарушить беспокойный сон Йезада. В темноте слышалось отрывистое бормотание Наримана. Рука Йезада ударилась об изголовье. Услышал папу? Или это демоны в его собственной голове?
Отцовское бормотание становилось все тише и невнятней. Роксана услышала, что Джехангир тихонечко причмокивает губами, стараясь успокоить дедушку, и ее сердце наполнилось странным, болезненным счастьем. Какой удивительный ребенок, Господи благослови его, такой надежный, такой взрослый — это в девять-то лет…
Она лежала с открытыми глазами. О том, что мучает папу, можно догадаться. Но она что угодно отдала бы, чтобы понять терзания Йезада. Если уж он не хочет открыться ей днем, пусть бы хоть во сне заговорил, хоть намеком помог бы ей узнать, что его гложет.
* * *
Они только за утренним чаем посмотрели друг другу в глаза, обведенные темными кругами. Как она ужасно выглядит, подумал Йезад, лицо осунулось, плечи опущены. У него сердце разрывалось от вида жены.
Но утренний свет развеял его сомнения. Скоро он сможет сказать ей правду, объяснить, что сделал. Имея в руках шестьдесят три тысячи с чем-то там рупий, можно без труда добиться ее прощения.
Он вышел из дому еще до девяти и совершил привычный маневр к двери Вили. Если она успела получить его выигрыш, то он немедленно отнесет его Роксане и прекратит ее мучения. Опоздает на работу, конечно, но мистер Капур не умрет, если сам откроет магазин.
Постучался. Тишина. Постучался сильнее. Ничего. Куда девалась эта дура, она же знает, что он на нервах. Или это ее месть за его вчерашнюю грубость? Так он же извинился! А может быть, она еще у лавочника, деньги считает — сумма-то большая, пока пересчитаешь…
Постучал еще раз и достал платок вытереть вспотевшее лицо. Послюнив палец, старательно стер с двери цифры, нацарапанные вчера. Карандашные каракули размазались в свинцовое пятно. Постучав в последний раз, Йезад заторопился на работу.
Время ползло, напоминая Йезаду об улитке, которую притащил домой Джехангир из школьного сада после дедовых рассказов о любви к животным. Улитка ползала по балкону — интересно, куда она потом девалась? А день полз медленней улитки, казалось, он вообще не кончится.
Но день кончился, и магазин закрылся. Йезад помчался на станцию, пробился в первый подошедший поезд. К дому он несся, едва касаясь ногами земли. Слишком издерганный, чтобы соблюдать осторожность, он поднялся в лифте на третий этаж, проплывая сквозь вечерние запахи «Приятной виллы». Где — то жарились бараньи отбивные… Он сглотнул слюну. Наплевать, если его заметят у дверей Вили, все будет хорошо, еще чуть-чуть — и он передаст Роксане деньги.
Йезад уже переживал счастье примирения с женой, когда распахнулась дверь — вместо улыбчивой Лотерейной Королевы перед ним предстала убитая горем женщина, чей вид взывал о сострадании.
— Йезад-джи, — простонала она, — что за ужасный день!
Его первой мыслью была ее больная мать: скончалась?
— Бедная Вили, что случилось?
— Вы ничего не слышали? Где вы были весь день?
— На работе.
— И что? Весь Бомбей уже знает, весь город гудит. Только об этом и говорят — полиция прихлопнула «Кубышку».
— Когда?
— Рано утром.
Вили рассказала, что в полночь она, как обычно, стояла у окна, подкарауливая Сампата с первого этажа, который останавливался под фонарем, чтобы показать ей на пальцах вторую цифру лотереи.
— Сампат показал восемь пальцев.
Да, подумал Йезад. Да, мои беды позади.
Вили не заметила его облегченного вздоха, продолжая свой рассказ:
— А через несколько часов начался полицейский рейд. Наш бедный Лалабхаи был арестован в половине пятого.
— Но полиция и раньше закрывала лотерею, разве нет? Шум, гам, тарарам, подпольная лотерея ликвидирована, проходит несколько дней — и все начинается снова.
— На этот раз не так.
Все предыдущие рейды, сказала Вили, проводились по договору между мафией «Кубышки», полицией и политиками. В тюрьму попадала только мелкая сошка. А прошлая ночь стала сюрпризом для всех.
— В этот раз «Кубышку» действительно уничтожили. Я целый день провела в лавке Лалабхаи с его сыновьями, которые пытаются добиться его освобождения под залог.
По словам Вили, полиция пересажала всех, сверху донизу: крупную рыбу, мелкую рыбешку, всех. Ходят слухи, что после того, как террористы устроили страшный взрыв на бирже, когда был потрясен весь Бомбей, полиция была вынуждена взяться за «Кубышку». Никто, даже самые продажные политики, не желают, чтобы в Бомбее повторился Бейрут.
— Нет больше «Кубышки», нет Лалабхаи, я осталась ни с чем. Кому я теперь нужна с моими снами?
— Ничего, Вили, — сказал он, слегка подталкивая ее локтем, чтобы утешить. — Твой поразительный сон сбылся. Это называется закончить с блеском — как сотня в крикете перед уходом игрока на покой.
— Знаете, Йезад-джи, я как услышала про рейд, вы были первый, о ком я подумала. Как жалко, что вы не дали мне снять вашу ставку.
У Йезада похолодели руки.
— Но ведь вышло восемнадцать! Мы так и ставили — восемнадцать квадратиков шоколада «Кэдбери».
До него дошло, что он почти кричит, и он понизил голос:
— Рейд провели после того, как в полночь объявили выигрыш.
— И что? Все конфисковано. Сыновья Лалабхаи остались без гроша.
— Но все-таки…
Он как за соломинки хватался за слова.
— Все-таки… квитанции, записи… что можно предъявить… как доказательство…
— Думайте, прежде чем сказать! Лотерея незаконная — какие могут быть квитанции, какие записи в книгах? А были бы, так что вы с ними сделаете? В полицию отнесете? Хотите в тюрьму сесть вместе с Лалабхаи?
Йезад не ответил. Волоча ноги, прошел из ее квартиры в свою.
В маленькой комнате сел на кровать, чтобы снять с себя обувь. Позвал Роксану, с ней пришел Джехангир.
— Мне нужно поговорить с мамой наедине, — сказал Йезад сыну.
Сын посмотрел на мать. Та кивнула.
Йезад закрыл за ним дверь и достал из шкафа конверты.
— Сядь, — сказал он и положил конверты на колени жены.
Роксана начала проверять их. По ее лицу потекли слезы.
— Да, пусто, — глухо проговорил он. — Все пустые. Я взял деньги.
И он рассказал все. От самого первого тайного выигрыша. Роксана была готова вскипеть, но его безразличный голос заставил ее забыть обо всем, кроме страха за мужа. Уж лучше бы он сердился, пришло ей в голову.
Роксана отложила опустевшие конверты и придвинулась ближе к нему. Ощутив прикосновение ее плеча, он сразу оперся о него, и жена обвила его руками.
Он обещал попросить у Капура аванс — расплатится из будущих комиссионных. Не проблема, школы и колледжи скоро должны начать заказывать новый инвентарь, так что комиссионные пойдут. Что касается Вили, то он больше не хочет с ней разговаривать, пусть идет к черту вместе со своими вещими снами…
Йезад сбрасывал тяжесть с души, а Роксана благодарила судьбу за то, что уже середина ноября — внесена плата за обучение детей и оплачен счет за электричество.
ПО ДОРОГЕ на работу Йезад обратил внимание, что во многих витринах уже появились рождественские украшения. Еще неделю назад в витринах господствовала тема Дивали — теперь повсюду вата, пластмассовые елочки и мишура.
Подходящее утро, чтобы попросить у Капура аванс, решил Йезад. И прибавку тоже, сейчас он нуждался в ней, как никогда. Капур должен быть в прекрасном настроении — скоро доставят рождественское убранство витрины. Капур уже несколько дней, как ребенок, предвкушал его прибытие.
Любопытно, однако, подумал Йезад, как это Шив Сена еще не превратила Санта-Клауса в политическую проблему, учитывая, что выделывало ее хулиганье по поводу Валентинова дня. С тех пор как Шив Сена пришла к власти, она без передышки занималась цензурой и преследованиями. Понятное дело, список врагов возглавляли мусульмане — их излюбленный козел отпущения. Затем Шив Сена принялась уничтожать картины знаменитых индийских художников, объявив, что художники без должного почтения изображают индусских богов и богинь. Озверелые толпы поджигали редакции журналов для мужчин, ибо они пропагандировали наготу, секс и вульгарность и были угрозой для индийской нравственности. Женщинам теперь не разрешалось после восьми часов работать в барах и дискотеках, поскольку это противоречит индийским семейным устоям.
Пародия на правительство. Клоуны и мошенники. Или кривляющиеся жулики. Шив Сене подошел бы Санта-Клаус в маске и с автоматом в качестве рождественского украшения. Впрочем, такой Санта-Клаус и другим партиям подошел бы.
Йезад ответил на приветствие Хусайна и отпер дверь магазина, размышляя над тем, что придумал Капур для их рождественской витрины. Обыкновенно витрину наряжал Хусайн: разноцветные лампочки, серебряная звезда, поздравление, буквы которого осыпаны снегом и увешаны сосульками. Завершив работу, сияющий Хусайн приглашал мистера Капура и Йезада полюбоваться его неизменным шедевром.
Однако в этом году ожидалось нечто грандиозное.
— Подождите и увидите — о нашей витрине весь город заговорит. Скоро все доставят, Йезад. Вы в рождественском настроении?
Если бы он знал, что творится в его доме, думал Йезад, и как хлипки его финансы! И ему бы не хотелось, чтобы в витрине появилось нечто очень кричащее или религиозное — в городе уже и так полно яслей, Иисусов, Марий, Иосифов и Санта-Клаусов в мигающих огоньках.
У обочины засигналила машина, и Хусайн ринулся на разгрузку. Йезад потянулся за ним и наткнулся на Капура, который широко улыбался, стоя перед раскрытым багажником.
— Сам поехал в мастерскую за… Аре, Хусайн, поосторожней, самбхало! Давай поаккуратней с этими штуками!
Демонстрируя предельную аккуратность, Хусайн понес ящики, будто в них лежали новорожденные. По одному занес в магазин и осторожно уложил на прилавок, словно опасаясь разбудить.
Капур приступил к распаковке.
— Готовы? Тан-тан-тана! — изобразил он торжественные фанфары.
Из-под бумаги появилась величественная рогатая голова северного оленя. Олень из клееной фанеры был наряжен в белоснежную крикетную форму с островерхой шапочкой между рогами. Прочное основание позволяло поставить его на задние ноги. Оленей было пять, каждый в другой игровой позе; стоящий на воротах выглядел свирепей прочих, его глаза так и горели: только ошибись — и увидишь, что будет!
— Полевые игроки, — заметил Капур. — Ну как?
— Фантастика, — автоматически отреагировал Йезад, озабоченный только одним — не пропустить бы момент, когда можно обратиться с просьбой.
Капур недоуменно воззрился на него, и Йезад спохватился:
— Просто фантастика! Нет, правда! А почему не полная команда?
— В нашей витрине одиннадцать игроков не разместить. Но это еще не все!
Распаковав самый большой ящик, Капур извлек из него Санта-Клауса с занесенной битой, готового загнать мяч в воротца. Этот был не в белом, а в красном, как ему положено, с красными наколенниками и перчатками. Вот это Нариман ни за что бы не одобрил, подумал Йезад.
— Чало, давай, Хусайн, освободи витрину, — возбужденно говорил Капур, — расставим игроков. Фу ты, самое главное забыл показать!
Он полез в свой кейс, достал специально приспособленный электромоторчик, приладил его за плечом Санта-Клауса и включил. Санта-как-то нехотя, будто мучимый острым ревматизмом, поднял биту. Фанерная рука достигла высшей точки, замерла и начала тяжкий спуск.
— Ударил! — взвизгнул Хусайн.
Все развеселились. Игроков расставляли в спорах, но Капур всех примирил, пообещав, что каждый день расположение будет меняться.
— Завтра игроков расставишь ты, — объявил он Хусайну.
Взялись за то, что Капур называл аксессуарами: искусственный дерн под воротцами, белая лента для разметки поля. Ну и, конечно, обязательный рождественский падуб и вата, изображающая снег.
— Крикет на Северном полюсе! — Капур так и сиял. — Впервые в истории!
«Как ребенок с игрушечным Санта-Клаусом, — думал Йезад, глядя на босса. — И этот человек собирается выставлять свою кандидатуру на выборах? Ничего себе, ползает на четвереньках, расстилает дерн, разбрасывает мишуру, добиваясь одному ему ведомого эффекта».
Йезад внутренне усмехнулся — немыслимо представить себе Капура в роли политика!
— Хватит улыбаться, мистер Ченой, лучше помогите украсить витрину!
Йезад забрался в витрину к остальным вешать шарики и миниатюрные чулочки. Ему так хотелось вернуть амбициозного предпринимателя, нацеленного на рост и расширение дела. Если бы Капур получше соображал, он бы прямо сейчас сделал его ответственным — выборы там или не выборы. Йезад бы чудеса творил с «Бомбейским спортом», он бы сумел…
— Что мне сейчас пришло в голову, Йезад. Можно взять напрокат костюм Санта-Клауса и раздавать покупателям сладости.
— Вы это серьезно?
— А что, забавно будет.
«Ничуть», — подумал Йезад, но Капур уже завелся. Ну что ж, значит, приспел час обратиться с просьбой о займе, пока Капур чувствует себя Санта-Клаусом и собирается нарядиться в красное.
— У меня к вам большая просьба… — начал Йезад, — непредвиденные обстоятельства, срочные платежи.
— Без вопроса. Выпишите себе аванс, я подпишу.
— Спасибо, мистер Капур.
«Как все оказалось просто», — с облегчением подумал он.
— Кстати, что с вашими предвыборными планами?
— Все отлично. Получил большую поддержку от друзей и соседей.
— Вы знаете, что можете на меня рассчитывать.
— Я и рассчитываю на вас.
— Я тут подумал: нет смысла ждать, я же могу немедленно взять на себя дополнительные обязанности, чтобы освободить вас. У вас будет больше времени и чтобы планировать избирательную кампанию, и чтобы использовать рождественские праздники.
— Спасибо, Йезад. Думаю, пока справлюсь сам. Но когда развернется избирательная кампания, часть дел, конечно, придется передать вам.
— Может быть, уже сейчас договориться…
— Сахиб! — встревоженно позвал Хусайн, который обозревал витрину с улицы.
— В чем дело?
«Вот черт, не вовремя!»-думал Йезад, идя на улицу за хозяином.
— Большая проблема, сахиб! Есть бита, воротца, игроки на поле, саб куч хэ — все есть. А где мяч?
Капур дружески хлопнул Хусайна по плечу.
— Ну и глаз у нашего Хусайна, а, Йезад? Даже вы не заметили, что нет мяча.
— А где он, кстати?
— Еще не готов, — ответил Капур, — обещали через пару дней прислать.
И добавил, что все должны быть готовы к новому потрясающему сюрпризу.
