11
Странствующий рыцарь

Лу разбирался в собаках лучше, чем я в людях.

Нэнси вернулась домой поздно. Я сидел с собаками и смотрел телевизор. Она была в клубе с друзьями. Меня это не волновало. Буль я умным, как мой пес, возможно, об этом стоило задуматься раньше.

Прошли годы, и я много раз проходился по списку взаимных упреков. Сперва трактовал его в свою пользу и ощущал себя совершенно правым. Потом, много лет спустя, стал более справедливым по отношению к ней. Но, каковы бы ни были причины, в тот вечер, вернувшись домой, она приняла решение, что ей будет лучше без меня, и огрела меня этой новостью, как стальной трубой по голове.

Пять лет – долгий срок, чтобы любить человека. И когда Нэнси попросила меня съехать, я… если честно, я сорвался. Закатил ей истерику, как ребенок, потом вылетел из дома вместе с Лу, с пакетом собачьего корма и спальным мешком под мышкой и поехал куда глаза глядят, по дорогам штата Вашингтон, готовый ночевать в машине или под открытым небом. Я не знал, куда податься, но хотел оказаться в лесу, где никто, кроме птиц, не услышит моих жалоб, выброшенных на ветер.

В какой-то момент, забравшись выше в горы, я увидел дорожный указатель, гласивший просто: «Красный пик». Мне это понравилось. Какая разница, в конце концов! Я свернул и начал карабкаться вверх по разбитой грунтовке. Моей бедной машине это не слишком нравилось, но мне было наплевать. Я хотел попасть наверх, и точка. Наконец у меня была цель. Мы с Лу взбирались на Красный пик.

Через полчаса я выяснил, что Красным пиком именуется место, где нет ничего, кроме пожарной наблюдательной вышки, на высоте пять тысяч футов, на перевале Блуэтт, откуда открывался великолепный вид на три горы, расположенные поблизости, на сосновые леса, густые, как медвежья шерсть, на бескрайнее небо с кружащими ястребами и изумрудные пастбища. Я и сам не понимал, как ухитрился заехать сюда на своей развалюхе. Но мы добрались, и я оставил машину у конца дороги, а мы с Лу уставились на деревянную пожарную башню, возвышавшуюся впереди за деревьями, на утесе. Она пустовала, поскольку сезон пожаров еще не начался.

— Пойдем, Лу, — позвал я его. — Давай туда заберемся.

— Ар-ру-а, — согласился он. Ему хотелось меня взбодрить. Когда я грустил, он не отходил от меня ни на шаг, укладывал голову на колени, клал на колено лапу, тихонько фыркал.

Прошлой ночью, когда я бегал по дому с криками, он ходил за мной, как приклеенный. Даже пытался меня отвлечь, то принося мячик, то роняя у ног поводок. Но теперь наконец-то я больше не жаловался и не ныл, и он тут же воспрянул духом и устремился наверх по каменистой тропе.

Дорога вилась мимо пастбищ и сосен, поднимаясь по нагретым солнцем скалам, продуваемым всеми ветрами. Башня была прямо над нами. Лу залаял и побежал к ней.

— Осторожно, — крикнул я ему вслед. Я не сомневался в ловкости Лу, но, конечно, беспокоился за него. Стоит ему оступиться, и здесь это верная смерть. А если я потеряю Лу сейчас – меня ждет комната с мягкими стенами в психушке.

Ветер задувал все сильнее. Я поднялся по лесенке с наружной стороны башни, Лу вскарабкался следом за мной. Лестницы никогда не были для него проблемой, при необходимости он поднялся бы и по стремянке.

Я открыл незапертый люк и оказался внутри. Лу заскочил следом, старательно обнюхивая каждый дюйм: он ощущал ароматы еды, крысиного помета и всего, что тут могло быть еще. Затем он сел и стал вылизываться. У меня при себе в рюкзачке была упаковка с пончиками и бутылка воды; мы съели по пончику каждый, потом я напился из бутылки, а он у меня из ладони.

Отсюда открывался панорамный вид на горы и пронзительно-синее небо с высокими круглыми облаками. Высоко нал кронами деревьев парил ястреб. Не могу представить себе ничего прекраснее.

Я был несчастен, но красота окружающего мира от этого не страдала. Лу что-то чувствовал, но он был собакой и сосредотачивался на простых и доступных вещах. Я старался подражать ему, не заглядывать в будущее и в прошлое, жить настоящим и просто смотреть вокруг.

Вокруг нас были горы и лес, деревья тянулись к небесам, ослепительный свет озарял мир. Я старался не думать ни о чем, кроме солнца и ветра и того, сколько времени ушло на то, чтобы создать это место, о потоке времени, сравнимом с переломанным хребтом гор, исцеляющем медленно, незримо и изнутри.

Я нашел квартиру в городе, неподалеку от вашингтонского университета. Здесь было почти так же шумно, как в Нью-Йорке, где я прожил много лет. Поначалу мы с Лу жили за городом, в сарайчике размером с собачью будку, потом перебрались в халупу с протекающими трубами, под окнами которой устроил жилище из ящиков какой-то бомж. Нам удалось убедить очередного квартирного хозяина в своей благонадежности, и мы переехали.

Большой старый дом был разделен на шесть крохотных и неудобных «квартирок». В большинстве своем их снимали студенты, которым было плевать на испорченный туалет и неработающее отопление. Мои апартаменты представляли собой странное зрелище. Кухонька была устроена на месте кладовки, а спальня располагалась в бывшем гараже с холодным бетонным полом. Зато в гостиной были деревянные полы, большие окна и удобный закуток для письменного стола. Именно там я и начал работу над своей первой книгой «Как выбрать собаку», посвященную обзору различных пород, которую я написал вместе с Нэнси Баер.

Лу нравился этот дом, он напоминал ему нашу первую квартиру в Лос-Анджелесе, где из окна он смотрел на голубей и проезжающие машины. Здесь Лу мог видеть и обонять нашего бездомного соседа, который готовил бобы на переносной плитке под навесом из брезента и деревяшек, украденных со стройки. По утрам он дружески махал нам рукой, умываясь в зацветшей от времени мраморной птичьей поилке. К Лу он сразу же проникся дружескими чувствами, кормил и чесал за ушами при встрече. Это была дружба с первого взгляда.

— Какой красавчик. Он кусается?

— Пару раз защищал меня. А так – нет.

— У меня железная штуковина в голове.

— Это как?

— Сам не знаю. — Он опустился на колени и поставил перед Лу банку с остатками фасоли. — Не помню толком. Очухался в больнице, вот так. До того сидел на площади, выпивал с друзьями. И тут прихожу в себя на койке, голова бритая, мочусь в трубочку…

— Меня зовут Стив, а это Лу.

— Приятно познакомиться. Я Генри. Ваши имена я не запомню. Надеюсь, без обид.

— Никаких проблем.

— Со мной проблем вообще не будет, не беспокойся.

— Я и не беспокоюсь. У меня собака, если что.

— Хороший пес, хороший. Похож на Марчелло Мастрояни.

— А квартирный хозяин знает, что ты здесь живешь?

— Да он редко заходит. Вроде ничего не говорил пока. Но если что я сразу свалю. У меня еще одна заначка есть под мостом.

— Славно.

— У меня и подружка есть. Она сейчас лечится, а так обычно со мной живет. Она собак любит. Ты не волнуйся, мы тебя не ограбим, и ничего такого. И за квартирой, если надо, присмотрю, ты уж только деньжат подкидывай иногда.

— Пива хочешь?

— Еще бы!

Мы с Генри выпили и еще немного поболтали. Я налил Лу в миску, и он радостно вылакал все до дна.

— Любит пивко?

— Любит.

— Умный пес.

Я показал Генри, как Лу выполняет команды, и велел принести пустую банку из-под пива. Он посмеялся и несколько секунд смотрел Лу в глаза. Временами в мозгах у Генри все туманилось, как будто железка у него в голове была антенной радиоприемника и то и дело теряла настройки. Порой он «застревал» между станциями, потом выходил из забытья с кристально ясным сознанием, все слышал и отлично понимал. Но потом вновь сбивался, и его голову забивали помехи.

— Хиросима в башке, — жаловался он в такие дни.

Мы с Нэнси Баер написали синопсис нашей книги «Как выбрать собаку» и разослали двадцати агентам. Мы предлагали честное и без прикрас описание различных пород, чтобы каждый читатель смог выбрать подходящую ему собаку в зависимости от своего образа жизни. Мы хотели избавить людей от возможных ошибок.

Как ни странно, целых три агента отозвались почти сразу. Одна из них, Тони Лопополо, обещала, что продаст книгу за неделю. Она обманула: у нее ушло на это две недели, зато продала она ее тому же самому издателю, который принял у меня спустя пятнадцать лет ту книгу, что вы держите сейчас в руках. Так закончились мои отношения с Нэнси Бэнкс – и началась писательская карьера.

Я работал с собаками, писал книгу, худел, набирал вес, проживал с Лу в затрапезной квартирке, за окнами которой обитал бомж, охранявший наш сон по ночам. С Генри мы частенько пили пиво вместе, и на пару месяцев я даже заделался завсегдатаем в окрестных барах. Я доходил до «Синей луны» с Лу, привязывал его снаружи, заходил сыграть партию в бильярд, спорил о музыке с завсегдатаями, выигрывал или проигрывал пару баксов и возвращался домой, пропахший сигаретным дымом и разлитым элем. Дома я писал дотемна, ложился спать, а поутру все повторялось. Лу следил за мной, как верный психотерапевт, готовый при первых же признаках депрессии оказать всю посильную помощь. Он ловил меня, как теннисный мяч. Он был хорошим другом. Он помог мне выжить.

Настоящие герои не топорщат пальцы и не раздувают щеки. Они ведут себя скромно, вежливо, у них доброе сердце, им не нужно никому ничего доказывать. Фермеры, призванные на войну, полицейские и пожарные, гибнущие, чтобы спасти людей, обычные люди, встающие на защиту других, когда прорывает плотину. Им не нужно чужое внимание, они просто делают то, что должны, когда возникает нужда.

Есть люди, которые перед лицом опасности складываются, как салфетки, а потом всю жизнь живут, не смея поднять голову от стыда. Другие находят в себе смелость сделать шаг вперед.

Лу не сложился.

Я вернулся домой из «Синей луны», сыграв партию в бильярд и выпив пару банок пива. Стояла теплая летняя ночь, можно было ходить с коротким рукавом. Лу встретил меня у порога с поводком в зубах, негромко ворча.

— Ладно, — сказал я и выпустил его наружу, не пристегивая поводок. Он добежал до дальнего края парковки, которая была у нас на заднем дворе, помочился на колесо старого ржавого «форда», потом забежал поздороваться с Генри, но того не было «дома» – видимо, сегодня он ночевал пол мостом. Лу поскулил, обнюхивая пустую банку из-под бобов, после чего вернулся и потыкался носом в меня: это был его способ определять, где меня носило. — Пойдем, Лу, я устал и хочу спать.

Я привык проводить ночи на раскладном диване в гостиной, а не в гаражной спальне, где стояла кровать. Мне нравилось просыпаться под лучами солнца, проникающими сквозь жалюзи, а не в темной и промозглой пещере.

Я погасил свет и залез в постель. Лу устроился на коврике в углу. Он облизнулся, зевнул и устроился поудобнее. Я заснул, думая о прекрасном двойном ударе, которым завершил сегодня бильярдную партию.

Крики – это было первое, что проникло в мои сны. Звуки из физического мира могут проникать в грезы исподволь, отвоевывать себе место, менять сновидения под себя, заставлять пробуждаться медленно, постепенно и оставаться все такими же реальными, как будто кошмар остался с тобой даже наяву, вцепился когтями, пробрался под кожу и остался там насовсем.

Я проснулся и обнаружил, что Лу стоит посреди комнаты, смотрит в потолок и рычит, напряженный и настороженный. Криков уже не было слышно, но до меня доносились стоны и грубый мужской голос.

В доме были тонкие стены, и я привык к самым разным звукам. Студенты шумели, никого не стесняясь, я привык засыпать под ритмичный стук, вопли, возгласы, визг и рычание. Но эти звуки были другими, в них ощущалось нежелание, насилие.

Надо мной жила молодая женщина лет тридцати, симпатичная одинокая блондинка. Мне она казалась не слишком общительной, и, вероятно, то же самое она думала обо мне. Мы иногда встречались у почтового ящика или в местном супермаркете. Я, кажется, даже слышал ее имя, но тут же забыл. Она не производила впечатление любительницы ночных приключений. И до сих пор она никого не приводила домой, а сейчас, посреди ночи, мой пес неотрывно смотрел в потолок и рычал, как волк-оборотень.

Бомж Генри и его жена могли сколько угодно болтать и смеяться в три часа ночи с приятелями, и Лу это не беспокоило, он лишь вилял хвостом и с любопытством косился в ту сторону. Гуляки, обитавшие в другой части дома, с которыми Лу не был знаком, могли скрипеть кроватями и стонать сколько угодно, и Лу лишь склонял набок голову и топорщил уши, гадая, что там может твориться интересного.

Лу понимал разницу.

Она пришла домой, вероятно, уже когда мы спали. Выпила лишнего. Он пошел за ней после вечеринки, а когда она стала открывать дверь, силой вломился внутрь. Вот и все.

Уже много недель спустя я узнал, что он пробыл с ней два часа. Сперва надругался, затем запер в шкафу, сам уселся снаружи и принялся с ней говорить, отчитывая за неосторожность. Она принималась кричать и умолять, но он угрожал, что откроет шкаф снова, и она затихала.

Два часа он ее терроризировал, и наконец ее крики меня разбудили и превратили Лу из нежного доброго пса в свирепого защитника.

Я кинулся к телефону и в этот момент услышал, как наверху со скрипом открываются ставни. Лу лаял и рычал так, что едва не подлетал над землей. Снаружи за окном показались чьи-то ноги в тяжелых ботинках. Громила спускался по водосточной трубе.

Женщина вновь закричала. Теперь, когда окно было открыто, мы слышали ее лучше. Лу бился об дверь так, что готов был сорвать ее с петель, древесина трещала. Его невозможно было удержать, и я не хотел удерживать. Я открыл дверь.

Мужчина весил вчетверо больше, чем Лу. На нем был рабочий комбинезон, ботинки и потрепанная кепка с опущенными «ушами». Грубая кожа, мокрые от пота, рыжеватые волосы, торчащие из-под кепки. Вот и все, что я о нем помню.

Лу догнал его на тротуаре через два дома от нас, напротив частного приюта для матерей-одиночек. Эта ирония судьбы до сих пор доставляет мне удовольствие.

Он сбил мерзавца с ног, как кеглю, и вцепился ему в зад. Когда я подбежал ближе, то увидел, что Лу висит, как хвост, на вырванном клоке штанов. Насильник отшвырнул его в сторону, но Лу взмыл, как супермен, и опять повалил его наземь, пытаясь дотянуться до рук и горла. Он жаждал крови. Это то, ради чего природа создала собак.

Я содрогнулся. Лу был нацелен на убийство. Он ненавидел этого человека. В тот момент я еще не знал, что негодяй сделал с моей соседкой, но не сомневался, что мы должны его задержать.

Мужчина вновь оторвал Лу от себя и попытался сбежать через стоянку к университету, однако мой пес снова в него вцепился. Громила упал и ударился головой об асфальт. Лу подрал на нем одежду и застыл, возвышаясь, как гора. Всякий раз, когда негодяй пытался приподняться, он вновь кидался на него и заставлял лечь.

— Ты лучше убери отсюда пса, приятель, — послышался внезапно голос Генри из-за спины. Он здорово меня напугал.

— Почему?

— В чем бы этот парень ни был виноват, но как только копы приедут, они пристрелят собаку или отправят к ветеринару.

— Ты крики слышал?

— Проснулся от них.

Я осознал, что Генри прав.

— Лу! — закричал я что было мочи. Он повернулся ко мне, затем вновь уставился на свою жертву. Я услышал приближающиеся сирены.

— Лу! Иди сюда.

Он вышел из транса и потрусил ко мне. Полиция была уже совсем рядом.

— Пошли отсюда! — Генри потянул меня за рукав.

Лу был как в тумане, из пасти свисали нитки и клочья одежды, на губах пузырилась розовая пена. Я схватил его за ошейник, и мы поспешили домой.

Там я взял Лу на поволок, запер квартиру и вышел наружу к Генри. Лу била дрожь, он лизнул грязную руку Генри. Я был в ужасе, что могу его потерять.

— Никто ничего не видел, приятель, — заверил меня Генри. — Мало ли чья там могла быть собака.

— Да. Только мы об этом знаем. Я оставлю его дома на привязи, и сам схожу туда.

— И ни про какую собаку ты ничего не знаешь.

— Спасибо, Генри. — Это был один из тех дней, когда его сознание было ясным. Он прекрасно все слышал.

Я вышел на улицу как раз вовремя: две полицейских машины стояли на университетской парковке, негодяй в наручниках был прижат к капоту и орал от боли, весь зад у него был разорван, куска штанов не хватало. Женщины из приюта стояли на пороге в халатах и молча наблюдали за происходящим.

Он был в наручниках, значит, копов кто-то успел вызвать и рассказать им о происшедшем. Я вернулся домой, вывел Лу на поводке, и мы отправились на долгую прогулку вдоль канала. Небо на востоке уже порозовело, вокруг все было мирно и спокойно, если не считать еще одной сирены – скорее всего, это ехала скорая помощь. Я был бы рад рассказать полиции о том, что сделал Лу, как он бросился на этого негодяя и его обездвижил. Но Генри был прав – в этом смысле он был куда умнее меня – они бы забрали Лу, возможно, усыпили бы его. Возможно, им даже пришлось бы отпустить насильника из-за того, что Лу на него напал. Потом он подал бы на меня в суд, и его показали бы по телевизору.

Безумный мир. Совсем не такой, как мир собак, где всё решают запахи и звуки, где четко ясно, где правда, а где ложь. У животных все честно, все в открытую. Лу каким-то образом понял, что натворил насильник, и это привело его в ярость, сделало непобедимым. То, что случилось когда-то давно, с грабителями у магазина, на фоне нынешних событий выглядело детской игрой. Лу сделал все для того, чтобы этот негодяй был схвачен и понес наказание, и будь он не гражданской, а полицейской собакой, ему вручили бы медаль.

Какое-то время соседку сверху не было видно. Днем спустя к нам приходил полицейский для опроса свидетелей. Я рассказал ему все, как было, умолчав только о роли Лу.

— Он ее изнасиловал? — спросил я копа.

— Не имею права говорить, — сказал тот. Лу ласково улыбнулся ему снизу вверх и аккуратно наступил лапой на ботинок.

— Но вы его арестовали?

— Ну, — ухмыльнулся он, закрывая блокнот, — кто-то нам крепко помог.

— Вот и славно. — Я тоже улыбнулся.

— Да. Славно. — Он потрепал Лу по голове.

Я рассказывал эту историю друзьям впоследствии, и сейчас впервые об этом пишу. Теперь уже никто не сможет ничего сделать с Лу. Конечно, я сожалею, что мы легли спать в ту ночь слишком рано. Возможно, мы столкнулись бы с этим негодяем на входе и сумели бы ему помешать. Но все, что случается плохого и хорошего, — случается в свое время. И в итоге важны лишь намерения человека и то, как он реагирует в кризисной ситуации.

После той ночи я смотрел на Лу другими глазами. Пусть на каких-то пару минут, но он превратился в дикого зверя, и это, признаюсь, шокировало меня. Я видел агрессивных собак и прежде, и случалось, что свою злость они выплескивали на меня. Но это были от природы нездоровые собаки, ненадежные в повседневной жизни, а Лу оставался таким же нежным и любящим, как всегда, однако теперь я осознавал, что внутри у него таится зверь. Возможно, это было его наследие с диких времен, и за это я любил его лишь сильнее.

О нашей соседке я тоже много думал. Мне хотелось пойти к ней, поговорить, рассказать, как Лу напал на насильника, унизил его, причинил ему боль. Как женщина, которую мой пес никогда в жизни не видел, внезапно стала частью его стаи, потому что он учуял ее боль. Был ли это запах страха, ненависти или звуки, что до него донеслись, — но это выпустило зверя наружу, и зверь встал на ее защиту. Я хотел познакомить ее с Лу, но она исчезла, а когда появилась вновь, я подумал, что лучше оставить все как есть, не будить болезненные воспоминания, потому что это может оказаться невыносимо для нее и опасно для моего пса.

Единственным человеком, кто знал всю эту историю от и до – то, что случилось в доме, и что было после – остается мерзавец, которого Лу схватил. Пусть он рассказывает историю про чокнутого пса, пусть его задница ноет всякий раз, когда он садится на стул. Я надеюсь, он чувствует боль, я надеюсь, она жжет его, как огонь. Я надеюсь, что Лу до сил пор снится ему в кошмарах и дерет его своими клыками, а наяву он переходит на другую сторону улицы всякий раз, как завидит человека с черно-подпалой собакой.

Много недель спустя, когда мы с Лу играли в «чокнутого пса», я вспомнил, что произошло в ту ночь. «Ты самый умный, самый добрый и замечательный пес», — подумал я и понадеялся, что никогда больше такое не повторится.

— Лу, я тебя люблю, — сказал я, прижимая его к груди. Мне было тепло, спокойно и немного грустно.