Страшный советник

«Что-то у меня сегодня овал лица какой-то цилиндрический, – с тоской подумал старший советник Андрей Андреевич, взглянув на себя в зеркало. – И надо было мне с этими алкоголиками состязаться! Ведь в такую даль сейчас тащиться! Черт бы подрал индийское гостеприимство, и делегацию эту, и Тадж Махал с Агрой вместе!»

Деваться было некуда – невзирая на последствия вчерашнего званого ужина, устроенного муниципальными властями Дели в честь делегации мэрии города Борзова, уже через час Андрею Андреевичу предстояло отправиться в далекий, нудный путь в город Агру с целью ознакомления борзовцев с его достопримечательностями, и в первую очередь с всемирно известной гробницей Тадж Махал, воздвигнутой Великим Моголом Шах Джаханом в память о своей любимой жене Мумтаз.

Улица встретила советника ослепительным солнцем и пронзительным криком какой-то птички, которая, как показалось с больной головы Андрею Андреевичу, отчетливо прочирикала: «Чурбан! Опять водку пил! Вот послу скажу, он велит тебя распилить, распилить, распилить!».

Старший советник российского посольства в Индии Андрей Андреевич, которого посольская молодежь звала за глаза «страшным советником», на самом деле не имел ни в лице, ни в фигуре, ни в характере своем каких-либо чересчур безобразных особенностей, позволявших узреть в нем нечто действительно страшное. Надо, правда, признать, что постоянное поражение, которое несло стремление Андрея Андреевича к самоограничению в еде в неустанной борьбе с холодильником, таившим в прохладных недрах своих всяческие вкусности, в конце концов придало его корпусу излишнее благородство пропорций, а лицу – выражение постоянной легкой печали из-за эстетической несостоятельности собственной фигуры и опасения за здоровье, а вовсе не по поводу судеб человечества, как полагали некоторые наивные посольские дамы.

Впрочем, это не давало молодым нахальным дипломатам повода, по убеждению Андрея Андреевича, называть его «страшным». Скорее всего, рассудил он, дело было в их дурацком увлечении игрой слов. В конце концов «страшный советник» ограничился тем, что публично обозвал одного из старших референтов (такая микробная дипломатическая должность, с которой когда-то начинал свою карьеру и сам Андрей Андреевич) «страшным референтом», и успокоился.

Дабы в дальнейшем не возвращаться более к этой теме, заметим, что старший советник – это человек, отвечающий в посольстве практически за все – от написания аналитических сообщений в Центр «о реакции в стране пребывания» до мельчайших хозяйственно-административных подробностей, вплоть до приема родов у любимой кошки посла, и отличается от дореволюционного околоточного надзирателя только тем, что в странах с теплым климатом от него не требуется чистить снег и скалывать лед с тротуаров.

Тем, кто слабо знаком с отечественной дипломатией, поясним, что написание откликов «о реакции в стране пребывания» на очередные судьбоносные или знаковые решения московского руководства – это как «Отче наш» для посольств и генконсульств. Измученный требованиями «немедленной и объективной реакции», которая зачастую следовала в стране пребывания с большим опозданием или, что было еще чаще, вообще не следовала, Андрей Андреевич завел себе список из десятка политиков, политологов и аналитиков, которых и «цитировал» в своих депешах, нисколько не стесняясь тем, что названные им господа, возможно, и слыхом не слыхивали о предмете его писанины. Первое время Андрей Андреевич, сохранявший остатки юношеской честности и наивности, называл себя в душе «сволочью-борзописцем», но потом вошел во вкус и стал выдавать такие перлы, что престарелый посол, подписывая его панегирики, кряхтел от наслаждения и сулил советнику, что тот «далеко пойдет». Эта идиллия чуть было не кончилась полным провалом, когда вконец зарвавшийся советник написал как-то со ссылкой на газету «Нахпур Таймс», что индийская общественность поздравляет президента Ельцина и всех россиян с успешным внедрением национальной идеи державного «Диттынаха!», способной дать отпор любым нахальным внешним и особенно внутренним запросам и притязаниям.

На улице было жарко. Так жарко, как может быть только в Дели в середине июня, когда столбик термометра переваливает за сорокаградусную отметку, а над городом неподвижно нависают могучие кучевые облака, несущие с Индийского океана муссонные ливни.

Жилой городок посольства словно вымер, лишь вдоль забора, прячась в тени деревьев, к выходу двигался какой-то товарищ, то и дело отирая платком багровое вспотевшее чело.

Советник с нескрываемой завистью посмотрел на прозрачный садовый шланг, вольготно раскинувшийся на травке, и подумал: «Как хорошо было бы хоть на пять минуток стать этим шлангом. Полежать бы так в теньке, да чтоб через тебя при этом пропускали ледяной лимонад с пузырьками газа. Или лучше пиво…» Припекало так, что даже грифы-стервятники, испокон веку парящие над древним городом в поисках чего-нибудь, еще совсем недавно жизнеутверждающе хрюкавшего, мычавшего, рычавшего или даже распевавшего веселые песни о прекрасном Хиндустане, а теперь завершившего свой земной путь и ставшего вкусной падалью, с угрюмым видом расселись по деревьям, распустив крылья, приоткрыв страшные клювы и хрипя от знойной истомы.

Советник с большим уважением относился к этим пернатым тварям, как-то раз убедительно доказавшим ему глубокую неправду высокомерного учения англичанина Чарльза Дарвина, утверждавшего, что разум присущ-де только людям, а животными, птицами и прочими земноводными гадами управляют единственно рефлексы и инстинкты.

«Чуден Ганг в тихую погоду, когда спокойно и величаво несет он в мутных волнах своих всякую гадость», – так, наверное, сказал бы Николай Васильевич Гоголь, окажись он каким-то чудом рядом с Андреем Андреевичем на огромном мосту над священным Гангом в самом священном городе Индии Бенаресе, откуда пару лет назад советник с удивлением наблюдал, как складно умеют работать смекалистые грифы. Нет ничего любезнее сердцу правоверных родственников усопшего индуса, чем предать его тело огненному погребению на костре на самом престижном месте – на лестницах-гхатах в Бенаресе, на берегу реки, а недожаренные по причине дождя или экономии дорогих дров останки покойного завернуть в саван и погрузить в воды Ганга. Грифы – огромные, тяжелые и в обычных условиях сварливые птицы, и, налети они на дрейфующую поживу всей стаей, то не миновать им ужасной давки и неотвратимой общей погибели на дне речном.

«Так вот! – думал тогда Андрей Андреевич, глядя на стройную очередь грифов, чинно ожидавших на берегу, пока один из их собратьев, плотно наклевавшись, улетит прочь, уступая другому место на кадавере. – Так вот! При чем здесь инстинкт? Налицо явные кооперация и согласованность, прямо как у ведомств, получивших приказ хорошенько выпотрошить сладко мздящую тушу какого-нибудь зарвавшегося олигарха, вздумавшего поднять свою смрадную лапу на руководство царской семьи. Кажется, старикашка Дарвин вообще зря потащился на какие-то Галапагосы кожистых черепах изучать. Лучше бы он вокруг себя осмотрелся. У него всякие глупости о том, что человек – венец природы, как рукой сняло бы».

Садясь в автомобиль, чтобы ехать в гостиницу к борзовской делегации, советник, продолжая испытывать припадок нравственных мук по поводу вчерашнего злоупотребления спиртными напитками, вновь мысленно вернулся к своим прежним рассуждениям о несостоятельности теории Дарвина о происхождении видов. «Взять, к примеру, обезьяну, от которой, как он говорит, все люди произошли. Мы, мол, в сто раз ее умнее и лучше! А я вот сомневаюсь, чтобы она стала вчера этот мерзкий индийский виски пить. Не такая она дура! Право, зря мы от нее произошли. Надо было бы и дальше ею оставаться!».

Утро второго дня визита в Дели делегации борзовской мэрии начиналось скверно. Держась на почтительном и безопасном расстоянии, советник с нарастающей тревогой наблюдал за бушевавшим в фойе первого этажа гостиницы мэром города Борзова. Обычно спокойный и уравновешенный, мэр, красный, как отварной рак, теперь произносил, нет – исторгал из себя невыносимые ругательства в адрес собственной делегации, да так свирепо и зычно, что сновавшие по залу индийцы – постояльцы и прислуга – стали собираться в маленькие кучки, тревожно переглядываясь и перешептываясь между собой, а завтракавшие в кафе какие-то европейского вида туристы дружно бросили хлебать овсянку и в недоумении воззрились на разбушевавшегося русского.

«Пора принимать меры! – испуганной птичкой порхнула мысль. – Индийцы сейчас за полицией побегут или, что еще хуже, его кондрашка хватит. Беда!»

– Ребята! – зашептал советник трем молодым дипломатам, закрепленным за членами делегации и тоже топтавшимся в фойе. – Живо дуйте наверх в номера и любой ценой доставьте этих алкашей сюда. Проблюйте их, умойте, оденьте и пулей вниз! Мэр их тут уже пятнадцать минут ждет!

– Скажите этим козлам бухим!.. – взревел высокий гость, умудрившийся сквозь собственные громовые проклятья расслышать приглушенную команду Андрея Андреевича. – Скажите им, что если через пять минут их здесь не будет, то впредь дальше села Пережопина они у меня никогда и никуда не поедут, мать их!

– Вперед, ребята! – взмолился советник. Молодежь тут же бросилась вверх по лестнице, не дожидаясь лифта, а Андрей Андреевич повернулся к мэру и попробовал пошутить, чтобы хоть немного сбить накал страстей.

– Это, видать, делийский воздух так на них подействовал, Иван Иваныч. Воздух самой большой демократии в мире, так сказать. Опять же нечаянная передозировка напитков при исполнении служебных обязанностей.

– Да бросьте вы! – сердито, но уже без прежней надсады сказал начальник. – Вы вот и ваши дипломаты вчера с нами на этом приеме у индийцев были? Были! Я был? Был! Вы все сегодня как стеклышко, я – тоже нормальный, а они что?! Позорят ведь Борзов и Россию!

Далее разговор потек все же в более спокойном русле. Советник начал рассказывать о чудесах города Агра и знаменитой гробнице Тадж Махал, мэр стал задавать всякие вопросы…

– Скажите, Андрей Андреевич, – спросил мэр, – а йоги в Агре есть? Сколько о них слышал! Вот бы посмотреть их живьем! Устроить это можно?

– Запросто! Там их что алкашей у Белорусского вокзала… – сказал Андрей Андреевич и тут же осекся, моментально вспомнив, из-за чего только что свирепствовал мэр. «Зачем же я ему на больную мозоль соль сыплю!»

– Да, да, Иван Иваныч, очень даже просто! – торопливо продолжил он. – Я лично знаю там одного по имени Махалингам, который недавно на всю Индию прославился.

– Это чем же? – живо заинтересовался мэр.

– Он, видите ли, несколько лет неподвижно просидел под баньяном – это у индусов такое священное дерево – храня обет молчания по божественному повелению, а на днях ему это занятие, видать, надоело наконец. Заговорил он и первым делом возвестил своим собравшимся почитателям, что Бог Шива послал ему божественную силу – шакти и велел в ознаменование и доказательство этого совершить подвиг – поднять лингамом грузовик с кирпичами.

– Чем? Лингамом? Это что же такое – какая-нибудь хреновина мудреная? Священный домкрат?

– Да нет, это общечеловеческая ценность, которая есть у каждого нормального мужика, кроме женщин, – пояснил советник.

Мэр басисто заржал.

– Вот как он у них называется! Надо запомнить. Ну, и что йог? Поднял? Рассказывайте!

– Рассказываю. Назначил йог день и час, толпа собралась огромная – тысяч так тридцать-сорок, не меньше, все радостные, взволнованные в ожидании великого чуда. Приехал и грузовик, как было обещано, до отказа набитый кирпичами. Йог встал из-под баньяна да и пошел себе прямехонько к грузовику.

Советник выдержал томительную паузу, как подобает делать хорошему рассказчику в наиболее интересном месте, и надеясь выиграть хоть еще немного времени для сбора членов делегации.

– Ну, ну, говорите скорей, что дальше было, чем дело-то кончилось? – взмолился мэр.

– Увы, Иван Иваныч, ничем. Только было йог подошел к упомянутому транспортному средству и начал прикидывать, как бы половчее со своим лингамом к нему пристроиться, как подскочила полиция, схватила его за руки и арестовала за попытку нарушить общественную мораль и нравственность.

– Тьфу, черт бы их побрал! – расстроился мэр. – Вот всегда так, на самом интересном месте… Постойте-ка, Андрей Андреевич! Что-то уж больно история чудная. Может, вы немножко сочинили, а?

– Ничего себе сочинил! – изобразил возмущение советник. – Да вы знаете ли, что толпа, о которой я говорил, от огорчения впала в такое буйство, что властям пришлось почти сразу господина Махалингама выпустить, правда, получив от него обещание воздерживаться впредь от таких шоу. Об этом вся местная пресса несколько дней только и писала. Могу газеты показать.

– Не надо, я вам верю! Подумать только, какие интересные люди бывают! – заулыбался мэр. – Надо с этим… как вы сказали?.. Махапенисом?.. обязательно познакомиться. Пусть учудит нам какое-нибудь чудо!

– Попросим! – скромно пообещал советник и, оглянувшись, добавил – Идут, наконец!

Сидор Семеныч, заведовавший в родном Борзове жилищно-коммунальным хозяйством, Владимир Владимирович, ответственный за масскультсектор, Петр Степаныч, главный бухгалтер городской администрации и прочая борзовская знать, в разной степени похмелья и испуга в ожидании разноса от начальства, стала нетвердой походкой подтягиваться к мэру, источая удушливый запах перегара и одеколонов разных сортов, которыми она, видимо, надеялась перебить свирепый сивушный выхлоп. Не хватало только Афанасия Никитина, личного секретаря мэра, и по удивительной иронии судьбы, тезки знаменитого тверского купца Афанасия Никитина, побывавшего столетия назад в Индии и написавшего о своих приключениях книгу «Хождение за три моря». Андрей Андреевич читал ее в далекие студенческие годы, но забыл напрочь, кроме фразы «…а жонки их чернявы да вертлявы зело».

– Вы что, духами опохмелялись? – поморщился мэр. – Где Афанасий?

Один из молодых дипломатов кратко и толково доложил, что, несмотря на все старания, просьбы, угрозы и даже пинок в зад, Афанасий, выпивший накануне интереса ради пальмовой самогонки местного разлива, чего нельзя было делать ни в коем случае, смог сделать несколько шагов от кровати к туалету, но затем «пошел в глухой отказ», окончательно и бесповоротно завалившись за кадку с фикусом.

– Ну и лингам с ним! – рявкнул мэр. – Пусть там и валяется! По машинам!

Выполняя указание, борзовцы россыпью поползли к выходу, а Андрей Андреевич, немного приотстав, начал с досадой выговаривать автору доклада о несчастном Афанасии.

– Сашка! Я ведь тебя специально вчера просил присматривать за Афанасием, чтобы он не чрезмерно злоупотреблял-то. Ведь ему сегодня до конца дня надо еще проект приветственной речи доделать…

– Да я ему об этом весь вечер талдычил, Андрей Андреевич, честное слово! А он только разозлился на меня и говорит: «Отстать, парень, я эту речь в любом состоянии сделаю, и ты мне не нянька. Небось, когда тверской Афанасий эту пальмовку глушил, ему никто не мешал. А мне попробовать нельзя?». Вот он и попробовал!

– Много?

– Да, думаю, стакана три всосал.

– Уф!

– Да и вообще, Андрей Андреевич! – загорячился Саша. – Скажите вы мне по совести – разве я для того шесть лет в институте учился и уже два года в посольстве проработал, чтобы заезжими алкашами заниматься?

– А я что? Думаешь, я какое-нибудь медвытрезвилище заканчивал? Ты-то только два года, а я уже двадцать лет пашу на ниве родной дипломатии и таких типов видел, по сравнению с которыми твой Афанасий просто херувим небесный. Молод ты еще жаловаться! Значит, слушай сюда: я поехал с мэром в Агру, а ты, будь добр, приезжай в гостиницу во второй половине дня, чтобы Афанасий успел проспаться. Накорми его, приведи в порядок и помоги ему до нашего возвращения речь состряпать, да красивую, со всякими там «руси-хинди бхаи-бхаи», «слияние Волги и Ганга», «прекрасное здание российско-индийской дружбы» и прочей хреновиной. Ну, пока!

Драма в гостинице, разыгранная борзовцами, к сожалению, и впрямь не была чем-то новым и удивительным для Андрея Андреевича и сотен его мидовских коллег, работавших в десятках посольств и консульств по всему белу свету. И чего только не довелось увидать Андрею Андреевичу – пьяные «в дым» делегации разного уровня и профиля; «ссыпавшегося» по ступенькам трапа самолета хмельного губернатора большой российской области, широко известного в свое время оголтелым либерализмом и личной близостью к президенту Ельцину, которого он с пьяных глаз несколько раз назвал «мой пердизент»; описанный личным помощником большого начальника единственный экземпляр его приветственного выступления, и многое другое того же не столь смешного, сколь свинского свойства.

Поработав с сотнями отечественных визитеров, Андрей Андреевич пришел к твердому убеждению, что для многих из них главной целью было прокатиться в экзотическую Индию за казенный счет, хорошенько выпить и закусить, закупить товар и вообще славно провести время, не утруждая себя простым вопросом: «А зачем я здесь нужен?». Приезжало, конечно, и немало достойных людей, работу с которыми советник полагал не только служебной, но и почетной обязанностью, однако их число было несравнимо с капризной, часто полупьяной и совершенно бесполезной оравой всякого рода борцов за мир, профсоюзными, комсомольскими, молодежными и прочими вожаками многочисленных паразитарных организаций, рассматривавших посольство в качестве бюро путешествий. В отличие от индийцев, трепетно берегущих государственную «копейку» и наблюдавших за своими российскими партнерами с плохо скрытой брезгливостью, доморощенных «народных дипломатов» из России нисколько не волновало, что потраченные на них впустую сотни тысяч долларов можно было бы использовать для поддержания больниц, интернатов, нищих сельских школ, где мыкали горе простые бедные соотечественники.

Не более чем через полчаса тряской езды делегация дружно потребовала остановиться у первого же туалета, чтобы перевести дух и оправиться. Притормозив у придорожного ресторана, где был туалет, советник запустил борзовцев внутрь, а сам остался на улице, где от нечего делать стал перемигиваться с очаровательной крошечной совой, сидевшей на невысоком дереве напротив входа в ресторан.

В поведении совы, которая не побоялась познакомиться с совершенно незнакомым ей человеком, не было ничего удивительного. В отличие от многих соотечественников Андрея Андреевича, индийцы никогда не обижают тварей Божьих, не кидаются в них всякими тяжелыми предметами, не стреляют в них разрывными пулями, крупной и даже мелкой дробью и не пытаются дать им хотя бы пинка, не говоря уже о том, что цивилизованное убийство диких животных и птиц, называемое «охотой», в Индии повсеместно и строжайше запрещено.

Милое общение Андрея Андреевича с птичкой было вскоре прервано. «Ом! Харе Рама, Харе Кришна! Харе, Харе, Харе! Ом!» – загудел над ухом советника неприятный голос.

На Андрея Андреевича вплотную надвинулся молодой, наглого вида белокожий кришнаит в длинной оранжевой робе. Размахивая кадилом и бросив на намеченную жертву испытующий вороватый взгляд, кришнаит торжественно возгласил на чистом английском:

– Внемли, брат мой, великой истине, открывшейся мне по милости Кришны. Внемли и запоминай:

В Бесконечности нет ни большого, ни малого.

Там нет ни пространства, ни времени.

Там всё всегда и везде.

Там всё и ничего!

– Здорово ты сказал! – изобразил восторг советник. – Я тоже страсть как люблю сочинять абстрактные стихи. Вот, послушай:

В там, где положено,

Все исправно чмокало и хлюпало.

– Хорошо, правда? Скажи, мой друг, ты откуда такой взялся? Из Америки? Отлично! Очень я люблю Америку! Скажи, пожалуйста, это правда, что в Бесконечности ничего нет, даже денег?

– Именно! – важно подтвердил кришнаит. – Кстати, будь добр, подкинь немного божьему человеку, во имя священного ома.

– Рад бы, да у меня тоже совершенно «ом мани», то есть денег нет совсем. Хочешь, вместо денег дам тебе хороший бесплатный совет? Поезжай-ка ты лучше в Москву. Здесь народ больно умный, а там ты быстро озолотишься. Правда, могут и морду набить. Кстати, о морде. Иди-ка ты отсюда! Видишь, вон злые русские топают. Они ребята конкретные, православные, в Раме и Кришне плохо разбираются, но если решат с похмела, что ты гомик ряженый и ко мне пристаешь, то я тебе не завидую. Попутного ома, товарищ!

Автопробег Дели – Агра, так славно было начавшийся, оказался внезапно прерванным всего лишь в нескольких километрах от пункта назначения. Еще издали Андрей Андреевич заметил какой-то нездоровый ажиотаж на дороге и ее обочинах, который оказался при ближайшем рассмотрении акцией протеста «раста роко», когда индийские трудящиеся в знак несогласия с властями или хозяевами перекрывают все окрестные дороги. Посоветовав борзовцам вылезти из машин и немного размяться, советник направился разбираться с организаторами стачки.

Надо сказать, что индийский народ, сочтя себя обиженным или обманутым, не пьет с горя водку, не рассказывает друг другу скверные анекдоты про своих начальников, а обращается в суд, или к своему депутату, или в профсоюз, или в прессу в поисках защиты. Если это обращение не помогает, то индийский человек берет в руки дреколье, булыжник и прочее оружие пролетариата и идет вразумлять свое руководство, поскольку не верит, что авось все само по себе когда-нибудь и как-нибудь наладится, «по щучьему велению», как в глупой русской народной сказке про паразита и хулигана Емелю-дурака.

Руководитель акции протеста был вежлив, но тверд, однозначно дав понять советнику, что не пропустит ни русских стратегических партнеров, ни кого бы то ни было ни в Агру, ни обратно, пока не получит от властей полного удовлетворения своих требований. В его решимости можно было не сомневаться, однако Андрей Андреевич решил не сдаваться и для начала попросил индийца разъяснить суть дела, надеясь, что, выговорившись перед благодарной аудиторией, вожак смягчится и даст «добро» на проезд.

Неизвестно, помогла бы эта дипломатическая мудрость или нет, поскольку исход дела совершенно неожиданно и предельно быстро решил заведующий борзовским культурным сектором Владимир Владимирович, сумевший одним ловким ходом завоевать сердца индийцев.

Автокортеж посольства был не единственной жертвой борьбы местного населения за свои права. У завала, устроенного на дороге, застыли и другие транспортные средства, в том числе какой-то грузовик – мусоровоз. С борта его до самой земли свисало нечто органическое, поразительно напоминавшее гигантскую, переливающуюся всеми цветами радуги соплю. Она произвела сильное впечатление на борзовцев, особенно на Владимира Владимировича, имевшего, видимо, в силу своих культурных служебных обязанностей более тонкую душевную организацию, нежели прочие сыны земли борзовской.

Предводитель трудового крестьянства пустился в долгий рассказ об озорстве какого-то помещика-заминдара, который, стакнувшись с местной политической элитой, бесцеремонно попирал права местных землеробов. Слушая индийца и сочувственно поддакивая ему в нужных местах, Андрей Андреевич краем глаза наблюдал за Владимиром Владимировичем, который, будто зачарованный коброй хомяк, не мог оторвать взора от поразительной сопли, воспроизводя при этом на своем похмельном лице все ее радужные оттенки, словно хамелеон. Окончательно добил борзовского культурника какой-то чумазый мальчишка, вертевшийся рядом с грузовиком. Не удовлетворившись визуальным осмотром разноцветного чуда, гадкий, нехороший ребенок, который наверняка кончит когда-нибудь очень плохо, ткнул его пальцем, который затем хорошенько обнюхал, а потом, весело подмигнув борзовцу, смачно облизал. Владимир Владимирович, не откладывая дела в долгий ящик, молниеносно взорвался, подобно индонезийскому вулкану Кракатау в августе 1883 года, когда в атмосферу «было выброшено около 19 км³ вулканического пепла и др. продуктов извержения, выпавших в смежных районах на пл. св. 800 тыс. км²».

– Что это с ним? Ему плохо? – спросил встревоженный индиец, показав на скрюченного судорогой борзовского делегата, шумно расстававшегося с остатками завтрака.

– Нет, ему хорошо, а будет еще лучше, – с отвращением молвил советник. – Просто его очень огорчил ваш ужасный рассказ о страданиях трудового народа.

– Спасибо тебе, брат! – со слезой в глазах народный вожак поблагодарил хрипящего, словно раненый огнетушитель, представителя далекой России. – Не надо так переживать! Победа все равно будет за нами.

– Вы, я вижу, хорошие люди и отлично поняли нас! – обратился он к советнику. – Большего нам от вас и не надо. Езжайте с Богом! Эй! Плохиндер! Блохиндер! Сучиндер! Паркаш! Куда, ты, бананамать, лезешь, Паркаш Параперналия!? Я не тебя, а Паркаша Ахлювалию звал! Вот ведь бестолочь, клянусь навозом священной коровы! Идите скорее да живо разберите завал на дороге! Пусть русские братья, которые так славно нас поддержали, едут себе дальше.

Остаток пути до Агры делегация проделала, к счастью, без дальнейших осложнений. Очень бегло осмотрев беломраморный Тадж Махал и вспотев на беспощадном солнышке, как негры в джаз-банде, борзовцы под руководством советника устремились на поиски йога, которые вскоре увенчались полным успехом.