9. Горький пепел воспоминаний
Миар привычно обходил храм. Его сегодняшняя служба началась с полчаса назад и должна была закончиться незадолго до рассвета. Мальчишка любовно провел ладонью по мраморной колонне, подпирающей потолок, осенил себя знаком Силы, мимоходом поклонившись статуе Влюбленных, и вернулся на лавочку подле входа, устало вытянув ноги.
Храм Влюбленных в Торгкае, столице Ира, заслуженно считался одним из красивейших на материке. Построенный более трехсот лет назад, он пережил страшные годы Ночной войны и практически не изменился за прошедшее время. Именно здесь, как и прежде, короновались правители Ира, венчались принцы и принцессы, проводились самые торжественные обряды. Но Миару нравилось совсем не это. Поступив служкой в этот храм, придя в религию, молодой инкуб нашел здесь то спокойствие, которого ему не хватало в родном Веллене, столице Арталии. Сейчас подросток занимал низшую ступень в церковной иерархии и выполнял самую тяжелую работу, но со временем он надеялся стать священником – ведь в Ире все расы считались детьми Влюбленных; в этом, кстати, и заключалось одно из коренных различий в верованиях Ира и Арталии: в той же Арталии инкубу вряд ли бы разрешили не то что служить при храме, даже просто подойти к нему. А то как же! Принадлежит к расе нарушителей брачных устоев, да и вообще, просто подозрительный тип…
Пламя горевших в позолоченной люстре свечей заплясало и задергалось. Начавший было задремывать Миар вздрогнул и заозирался по сторонам, пытаясь понять, что происходит. Влетевшая через одно из настежь распахнутых по случаю жары окон летучая мышь бестолково заметалась по зале, и служка встал, собираясь прогнать летуна, но крылатая тварь вдруг пала на землю, превратившись в скорчившегося на каменном полу черноволосого мужчину, и перепуганный инкуб сжался на своей лавке, молясь Влюбленным, чтоб его не заметили.
Храм Влюбленных посетил вампир. И судя по тому, как быстро ночной гость поменял форму, был он из высших…
– За что?! – вдруг зло выкрикнул брюнет. Ночные посещения храма не одобрялись даже в лояльном Ире, других посетителей здесь не было, а потому он мог не бояться, что кто-то услышит его. – Влюбленные, за что?! – Он вдруг вскинул голову, в упор уставившись на статую богов, стоящую в центре храма. – Почему она?!
Перепуганный Миар сжался в уголке на своей лавке, боясь не то что пошевелиться, – вздохнуть лишний раз. Хоть в обязанности служки и входил сбор подаяния для нужд храма, беспокоить такого молящегося десятилетнему мальчишке совсем не хотелось.
– Почему она, Влюбленные?! – Голос вампира дрогнул. – Ей было всего два года! В чем она провинилась перед вами?!
Мраморная статуя, изображавшая крылатых мужчину и женщину, слившихся в поцелуе, молчала, но странный посетитель и не ждал ответа…
– Если это из-за моих грехов, то почему погибла именно она?! В чем провинилась Дари?! Что она могла сделать против вашего имени?! Она была ребенком! Она не совершила еще ничего! Или это из-за меня?! Из-за того, что я вампир?! Но ведь вы сами создали нас такими! Мы все ваши дети! Так гласит Святая Книга! – в его голосе зазвучала боль.
У сидевшего неудобно Миара затекла спина. Ребенок осторожно пошевелился, стараясь не шуметь, не привлекать внимания – вряд ли вампир обрадуется, узнав о нечаянном наблюдателе, – на миг отвел взгляд от безутешного молящегося, а когда вновь повернул голову… почувствовал железную хватку на своем горле.
– Кто ты?! – В черных глазах вампира светилось безумие.
– Я… Я просто служка! Я ничего не слышал, честное слово! – Миар вдруг очень отчетливо понял, что сейчас умрет. Упырю достаточно чуть сильнее сжать пальцы, и он попросту сломает позвоночник незадачливому инкубу. – Я ничего не знаю! Пожалуйста, не убивайте меня! – Подросток буквально физически чувствовал страх. Казалось, ужас черным туманом сочится сквозь стены, обволакивает помещения храма, уничтожает всякую возможность шевелиться, сопротивляться.
Вампир прищурился:
– Служка? Молиться умеешь?
– Д-да…
Хватка чуть ослабла, а в следующий миг Миара буквально швырнули к подножию статуи богов:
– Тогда молись.
– О чем?! – Какой-то острый угол упирался прямо в спину, но инкубу было не до этого.
– О том, чтобы тебя услышали и ответили. Иначе я проверю: может, твоя кровь понравится им больше, чем твои слова.
Мальчишка медленно встал и, повернувшись спиной к вампиру, опустился на колени перед статуей. Выбора у него не было.
Так горячо Миар не молился никогда. Заученные слова, ставшие еще с год назад банальными и бессмысленными фразами, обрели новый смысл и глубину – особенно сейчас, когда за плечом стояла смерть.
Вампир, находившийся в нескольких шагах от служки, даже не скрывал своего скепсиса. Он уже был готов убивать, и подросток чувствовал это, сейчас просто тянул время, играя с Миаром, как кошка с мышкой.
Смолкли последние звуки, и на молящегося навалилась какая-то усталость. Он ведь не был священником, не мог правильно воззвать к богам, а значит, сейчас…
Мальчик поднялся с колен, бессмысленно провел ладонями по серому балахону, стряхивая невидимую пыль, и повернулся к вампиру. К своей смерти.
По губам упыря скользнула злая усмешка, мужчина шагнул вперед, а у Миара вдруг подкосились ноги…
Все, что было потом, инкуб видел будто со стороны. Не мог ни телом своим управлять, ни слова молвить…
За его спиной развернулись огромные, коснувшиеся противоположных стен полупрозрачные крылья. Служка вскинул голову и, в упор глянув на ночного гостя неестественно голубыми глазами, тихо спросил:
– Ты действительно хочешь узнать ответ на свой вопрос, Иштван?
Мужчина словно и не удивился происходящему, подался вперед, и в голосе его зазвучали тоска и боль:
– Почему она, Влюбленный?! Почему она?! – Пламя свечей отражалось на иссиня-черных волосах, а он вновь и вновь повторял одно и то же: – Почему Дари погибла?! Почему я не смог помочь ей?! В чем она провинилась перед вами?! Почему я не смог ее спасти?!
Воплощение Влюбленного улыбнулось одними губами:
– Только ее? А как же Алэра? Она ведь была вместе с дочерью…
Он вернулся в замок перед самым рассветом. Рухнул в кресло в кабинете, сорвал с шеи уже ненужную повязку, покрытую бурыми пятнами засохшей крови, – рана, нанесенная шурином, и не думала заживать – и закрыл лицо руками… Разговор в храме не принес никакого облегчения. Конечно, отправляясь туда, он и сам не верил, что Влюбленные ответят на его вопросы, но теперь, после бессмысленных слов: «Это твой путь, и ты должен его пройти», – легче не стало. Он и сам не знал, как ему удалось уйти из храма, оставив в живых этого мальчишку… Но ведь смог. Впрочем, стоило ли хвалить себя за это или, наоборот, ругать – он не знал.
А все равно память услужливо напоминала: был отпущен целый месяц. Ты мог! Мог спасти Дари. И не спас…
Оставив перепуганного служку молиться своим богам, граф еще какое-то время бездумно бродил по городу… Напугал пару грабителей, решивших пощипать богатея… Другими словами, попросту убивал время.
Сейчас, в замке, когда до рассвета оставалось всего полчаса, вампир сидел, бездумно уставившись в стену и крутя в руке снятый с запястья уже ненужный обручальный браслет и даже не пытаясь задернуть шторы. В голове крутилась фраза из Святой Книги: «Все мы – дети Ваши, и судьба каждого в руце Вашей»… Но облегчения это не приносило никакого.
Вампир уже хотел швырнуть браслет на стол – вдовцы могут и не носить это напоминание о браке, – но почему-то передумал и спрятал за пазуху.
Сквозь стену просочилась полупрозрачная фигура. Склонила голову в поклоне:
– Милорд, – и повернулась к окну.
Призрак повел ладонью, и тяжелые ставни медленно начали сами собой закрываться: посмертие давало свои преимущества.
– Не надо, Брайн, – покачал головой граф. – Оставь как есть.
Дворецкий удивленно покосился на него:
– Простите, милорд?
– Оставь как есть! – повысил голос Иштван.
Привидение удивленно нахмурилось:
– Боюсь, я не понимаю вас, милорд. Без этого в комнату проникнет солнце.
– Я не спас ее, Брайн. – Иштван поднял голову. – Дари погибла, Брайн!
Всего несколько часов назад Брайн был вместе с графом там, где вершилась его судьба, сам видел все происходящее, но промолчать сейчас иль Сангра-и-Микелта не мог.
Слуга отвел взгляд:
– Мне очень жаль, милорд.
Ставни продолжили закрываться.
– Оставь, я сказал! – рявкнул верховный.
– Милорд?
– Я не хочу жить, Брайн, – горько обронил мужчина. – Не закрывай окно.
За прошедший месяц в замке Хэнедоара мало что изменилось. Из слуг практически никто не выжил, а граф отпустил в Чертоги всех и, несмотря на недвусмысленные намеки дворецкого, заниматься наймом или обращением новых не собирался.
Брайн не справлялся. Призрак мог, конечно, разогнать пауков, стереть пыль, пересмотреть белье, в конце концов, но замку требовалось множество рук: надо было поставить выбитые слюдяные стекла, отремонтировать двери, отскоблить застаревшие пятна с деревянного пола.
В повисшей тишине было слышно, как ветер гудит в каминной трубе, завывает, заглядывая в выбитые окна…
Призрак на мгновение задумался, а потом решительно шагнул вперед:
– Уделите мне один час, милорд?
Иштван, погруженный в свои невеселые мысли, вначале не понял:
– В смысле?
– В Чертоги Влюбленных не вхожи самоубийцы, а солнце взойдет и завтра, милорд, – вкрадчиво протянул призрачный дворецкий. – Я всего лишь прошу уделить мне час вашего времени.
Где-то в удалении скрипнула дверь, противно зазвенела уроненная и разбившаяся ваза. Дворецкий поморщился, но промолчал, ожидая ответа хозяина.
Высший кивнул:
– Хорошо. Что ты хочешь?
Брайн щелчком пальцев захлопнул ставни, потом так же быстро закрыл окно и задернул шторы и лишь после этого повернулся к хозяину:
– Я прошу простить мне мою наглость, милорд, но позвольте мне поделиться с вами своими воспоминаниями…
Такого вампир совсем не ожидал. Но спорить почему-то не стал, а просто кивнул.
Призрак, не касаясь земли, осторожно подошел к Иштвану, обогнул кресло и, встав за спиной хозяина, коснулся кончиками пальцев его висков и тихо попросил:
– Закройте глаза, милорд, мне будет проще.
Верховный покорно смежил веки…
Воспоминания, чужие, пряные, обрушились лавиной…
Ночь пахла мятой и кориандром. Луна пьянила, как первая любовь, а на губах все еще горел вкус ее поцелуя…
Их было двое. Два брата-инкуба жили в городе давно, уже лет десять, не меньше. Оба близнеца прославились любовными похождениями, но рогатые мужья почему-то не спешили устроить красавчикам темную. Может, их останавливала молодость соперников, может – слава бретеров, тянувшаяся за братьями подобно шлейфу, а может, Брайну и Нэйру Римхарам попросту везло.
А потом приехала она. Сняла небольшой домик на окраине города и появлялась на его улицах лишь после заката. Ее красота, ее молодость вскружили голову многим юношам Сторха, которых не смущало странное поведение незнакомки. Но выбрала она только одного. Эмеше-Тимеа-Анико иль Сангра-и-Микелта полюбила Брайна Римхара.
А он, что звучит странно по отношению к инкубу, чья раса всегда славилась любвеобильностью, ответил ей взаимностью.
– …Ты идиот! – Голос Нэйра дрожал и срывался на крик. – Ты… Ты… Я даже не знаю, как тебя назвать! Это… Я не представляю, каким надо быть идиотом, чтобы решиться на такое!
– Я люблю ее, Нэйр.
Брайн с самого начала предполагал, что разговор будет тяжелым. Но не думал, что настолько.
– Любишь?! – расхохотался Нэйр. – Брайн, очнись! Да у тебя будет еще сотня таких, как она! Какая любовь?! Ты инкуб! Ты не можешь любить одну женщину! Она наскучит тебе через неделю!
– Я люблю ее, Нэйр.
– О, Влюбленные! Ну, о чем ты?! Ну… Ну, хочешь, я тебя с такой эльфийкой познакомлю! Всего сто лет, блондинка, голубоглазая, лет через тридцать станет главой рода! Сильвией зовут… А какая у нее фигурка!..
– Я люблю ее, Нэйр.
– Брайн, да услышь же ты меня! Она вампир. Понимаешь, вампир! Ты… Ты интересуешь ее только как пища! Ты хочешь стать таким, как она? Ты отказываешься от этого солнца, этого неба… Своей жизни, наконец! А что она дает тебе взамен?
Брайн улыбнулся:
– Она просто любит меня, Нэйр.
В комнате горела всего одна свеча. Наплывы воска покрывали весь шандал, огонек дрожал и грозил потухнуть, но мужчина, сидевший в глубоком кресле, не обращал на это никакого внимания. Он пришел в этот дом на окраине города за несколько минут до того, как солнце скрылось за горизонтом, отомкнул дверь подаренным ключом, покорно прошел в гостиную вслед за молчаливой служанкой и сейчас терпеливо ждал.
Стройная черноволосая девушка в зеленом платье проскользнула в комнату, потихоньку опустилась на подлокотник и чуть слышно вздохнула:
– Ты все-таки пришел.
– Разве я мог поступить иначе?
Она помолчала, провела ладонью по его встрепанным волосам:
– Брайн, я… – Ее голос дрогнул, и она начала опять, – я готова тебе поклясться чем угодно, даже своим посмертием… Я не пыталась околдовать тебя. Магия ночи тут ни при чем и…
– Дурочка, – тихо фыркнул он. – Ты забываешь, кто я. Инкубы чувствуют чары за милю…
Она хихикнула, склонилась к нему, обхватив его за плечи:
– Так это правда, что вы соблазняете женщин колдовством?
Он вскинул голову, в упор глянул на нее:
– А ты как думаешь?
Ее губы скользнули по его щеке…
– Почему ты сегодня такой?..
– Какой?
– Такой, – неопределенно буркнула она, не пытаясь объяснить своих слов, но он не стал ничего таить:
– Я боюсь, Эмеше… Я просто боюсь…
Девушка долго молчала, а потом наконец решилась.
– Может, ты передумаешь? – робко предложила она. – После этого действительно не будет пути назад…
Теперь замолчал он. Думал о чем-то своем, перебирая ее длинные черные как ночь волосы:
– Ты голодна?
Темные глаза глянули на него в упор.
– Два дня как.
А он наконец подобрал нужные слова:
– Я хочу быть с тобой, Эмеше. На этом свете и на том. В Чертогах Влюбленных и в вечной тьме. Я просто хочу быть с тобой. Всегда.
Ее губы скользнули по его шее…
Поутру Брайн проснулся с похмельной головой. Сел на кровати, тупо уставившись в пол и пытаясь собраться с мыслями…
– Как ты? – сочувственно спросила Эмеше, присаживаясь рядом.
Мужчина вскинул голову и через силу улыбнулся:
– Все в порядке.
Ни единого лучика не проникало сквозь плотно сомкнутые шторы, и в комнате царил полумрак.
Девушка зябко передернула плечами:
– Хорошо. А то я боялась… Я никогда раньше не занималась обращениями. Надо было, наверно, попросить брата, но он бы не одобрил моих действий.
– Почему?
– Он говорит, надвигается война. Говорит, на материке не любят таких, как мы. А чем больше обращенных, тем больше злобы… И вообще, он такой сноб!
– Что ты имеешь в виду? – удивленно прищурился мужчина.
Она только скривилась:
– «Высшие – это высшие, низшие – это низшие. А на тех, кто не вампир, даже не смотреть!» – и говорила она сейчас, явно повторяя чужие слова.
– У вас большая разница в возрасте? – заинтересовался Брайн.
– Сорок три года. Он старше. И вообще, мрачный он тип! Я с ним уже года полтора не общалась.
Инкуб попытался перевести разговор в другое русло:
– А как проходит обращение?
– Три глотка крови. По одному – каждую ночь. Потом захоронение. На месяц. Ты будешь спать все это время. Проснешься уже вампиром… Брайн, подумай. – Она тревожно заглянула ему в глаза. – Еще есть время отказаться. Ты сможешь даже после второй ночи сказать, что уходишь. После третьей – пути назад нет!
– Ты меня прогоняешь?
– Ты… Как ты мог такое подумать?!
– Значит, я остаюсь.
А через два года началась Ночная война.
Пожалуй, спроси кто, и рассказать, с чего началась война, Брайн бы не смог. Кажется, была какая-то провокация. А может, и не было, кто знает. Просто началась война.
А война – это всегда кровь и грязь.
Эмеше не хотела его отпускать. А он и сам не хотел идти, но когда под стены замка Тшишмен, где спряталась от боев тана иль Сангра-и-Микелта, пришло ирское войско… У Брайна не было другого выхода.
Отряд, в который попал бывший инкуб, успешно отбил атаку королевской рати. На этом можно было остановиться! Можно было вернуться к Эмеше, но Брайн не смог. О тех ночах остались даже не воспоминания – какие-то обрывки, да и, похоже, делиться ими с графом призрак не собирался. Важнее для него было показать совсем другое…
После одного из боев его отряд попал в какой-то заброшенный городок. Улицы его были пустынны, дома щерились темными пятнами заколоченных окон, и лишь в двухэтажном здании на самой окраине шевелилась жизнь. Уж что-что, а это оголодавшие вампиры чувствовали очень хорошо.
Дверь слетела с петель с одного удара. Первая волна нападающих ворвалась в холл и замерла, когда навстречу им бросилась растрепанная девушка. Одна-единственная. Больше в этой комнате не было никого.
– Пожалуйста, прошу вас, не надо! Умоляю! – Волосы ее, небрежно заправленные под косынку, растрепались, а побледневшее лицо осунулось.
Командир отряда перехватил ее, отшвырнул в сторону:
– Пшла прочь!
Кто-то из оголодавших поймал девушку, сдернул с ее головы платок…
– Пожалуйста, не троньте их! Здесь больные, раненые! Прошу вас! Я, я готова отдать свою жизнь, только не троньте их, умоляю!
– Отпустите ее! – короткий приказ услышал каждый из вампиров. И ослушаться командира не посмел никто.
Девушка замерла на месте, не пытаясь уйти. Лишь губу кусала, уставившись взглядом в пол.
– Это что, лазарет? – чуть брезгливо поинтересовался главный. Жизнь в доме была. Но особо сильно шевелиться она явно не хотела.
– Да, – обронила девушка. – Все, кто мог, уехали. Кого смогли, вывезли, а кого нет… – она не договорила, отведя взгляд, но и так было понятно.
– А ты, значит, осталась, – вкрадчиво протянул вампир.
По рядам солдат пошел ропот. Есть хотелось так, что кружилась голова. Рядом, совсем рядом была еда, а тут…
– Я не могла иначе! – Простенькое коричневое платьице. Передник, посеревший от времени. Стоптанные туфли без каблука. Страх… И упрямый взгляд серых глаз. – Я целительница! И если я могу хоть как-то облегчить их боль, я должна быть с ними! Если вам нужна кровь – убейте меня! Но не троньте их! Умоляю!
Взгляд командира скользнул по рядам вампиров.
– Рассредоточиться. Проверить здание. Никого из больных не трогать. Хоть кто-то из них пострадает – весь отряд отправится в Чертоги к Влюбленным, – он был единственным высшим среди них. А потому спорить никто не посмел.
Девушка не соврала. В доме действительно были только больные и раненые. Да и то лишь те, кто не мог покинуть своих кроватей. Те, кого бросили здесь умирать. Многие были без сознания, бредили… А за всех лекарей здесь оставалась одна целительница. Молоденькая, напуганная, но не побоявшаяся выйти навстречу отряду вампиров.
Брайн уже собирался вернуться в холл, когда сердце вдруг кольнула странная боль. И опять… И опять… Казалось, невидимый злодей раз за разом вгоняет острую иглу, стараясь поиздеваться… Вампир оглянулся по сторонам, оглядывая палату – последнюю, в которую он вошел… А взгляд вдруг прикипел к одной из кроватей.
Потому что на ней он вдруг увидел себя…
…Из города отряд вышел примерно через час. Никого не тронули. «Может, это спасет кого-то из наших», – чуть слышно обронил командир. А уже ближе к рассвету, когда отряд разместился в безопасном месте переждать день, Брайн обернулся летучей мышью и вернулся в город. Другого выхода у него не было.
Он отсутствовал в отряде четыре ночи. А когда вернулся, его никто ни о чем не спросил, хотя вампир очень боялся, что встанет вопрос о его дезертирстве. Лишь командир отвел бывшего инкуба в сторону и тихо сказал:
– Он может не проснуться через месяц. Никто никогда не пытался обратить умирающего.
…А через неделю объявили об окончании войны. Неизвестно, кто в ней проиграл. Важно другое – победителей в ней тоже не было…
Заключение мирного договора происходило дня через два после этого объявления.
Со стороны вампиров документ подписывал командир отряда, в котором состоял Брайн – вампир тогда так и не узнал, как его зовут, все обращались к этому высшему – «милорд». Король Ира, король Арталии, король Фешетеи уже подписали бумаги, и оставалось подставить подпись лишь вампирам, когда в комнату влетела крохотная летучая мышь, коснулась пола и обернулась человеком. Гонец пошатнулся, с трудом удержался на ногах и, опустившись на колено перед правителями, тихо выдохнул:
– Пять дней назад пал Тшишмен. Тана Эмеше погибла.
По рядам стоящих вампиров побежал ропот. Представители людей, замершие у противоположной стены, зашевелились, забеспокоились. Один жест, одно слово, и начнется новая бойня…
Капля чернил упала на пергамент… А потом высший размашисто расписался под договором.
Ночной ветерок что-то чуть слышно бормотал в поднебесье, перебирая листву многовековых деревьев.
Семейный склеп иль Сангра-и-Микелта был одним из первых разрушенных во время войны. Все, что от него сейчас оставалось, это несколько разбросанных то здесь, то там могильных плит. К одной из них и подошел Брайн.
Он не мог даже достойно проститься с любимой. Ее тело выбросили на солнце, и прах ее был уже давно развеян ветром.
Мужчина понимал, почему договор все-таки был подписан – вампиров оставалось слишком мало, да и замок, где оставалась Эмеше, был взят до того, как был заключен мир, но легче ему от этого не становилось.
Брайн присел на землю подле одного из надгробий – читать, кто когда-то покоился под ним, ему не хотелось, – ударом ладони по дну выбил из принесенной бутылки пробку, неспешно отхлебнул. Сладкое вино, которое он когда-то очень любил, казалось горьким. А может, это было от слез?
– Скоро взойдет солнце, – чуть слышно обронил знакомый голос. Голос того, кто подписал мирный договор.
– Я знаю.
– Ты погибнешь.
– И что с того?! – Вампир мог бы вытерпеть многое: крики, уговоры… Он уже решился и отступать не собирался. Но этот холодный, чуть равнодушный тон попросту вывел его из себя. – Я любил Эмеше, понимаете, любил! – собеседник Брайна был высшим, но сейчас вампиру было на это плевать. – Я не могу, не хочу жить без нее! Да что вы, в конце концов, понимаете…
Темнота помолчала, а затем горько усмехнулась:
– Что я понимаю? Действительно, что? – Высший присел на землю рядом, бесцеремонно отобрал у онемевшего от удивления Брайна бутылку, отхлебнул. – Она была моей сестрой… – Низший даже не знал, что на это сказать. – Через пару недель проснется твой брат. Тебе ведь есть для чего жить… Покажи ему ночь. Научи его. Он не протянет без тебя и пары часов. Научи его жить.
– А он проснется? – Это были уже отговорки. Брайн и сам это понимал не хуже тина иль Сангра-и-Микелта.
– Вот и проверь…
Моросил мелкий дождь. Фонарь со свечой давал очень мало света, но Брайну было этого достаточно.
Он уже натер лопатой кровавые мозоли на ладонях, но упрямо продолжал копать.
Она сидела прямо на земле, неподалеку. Все то же простенькое коричневое платье, всё тот же передник…
Она застала его на третью ночь, когда Брайн, кривясь от ненависти к себе, опустился на колени подле кровати брата. Нэйр по-прежнему, как и три ночи назад, был без сознания. Не размыкая глаз, что-то чуть слышно бормотал, сыпал проклятиями, кого-то звал…
– Неужели другого выхода нет? – Огонек свечи дрожал, раскидывая по стенам комнаты странные тени.
В этой палате оставался один лишь раненный инкуб, все остальные лежавшие в ней больные уже покинули этот мир, хотя Брайн был тут совершенно ни при чем.
– Разве другие выздоровели? – Вампир глянул в упор на лекарку.
Девушка медленно села на опустевшую кровать:
– Я целительница. Но спасти тех, кого уже ничто не держит на земле, не могу.
– А я могу ему помочь, слышишь, могу! – он и сам не знал, кого убеждает – ее или себя, решая сейчас все за брата.
Она молчала долго, то ли взвешивая все, то ли подбирая слова, а потом медленно кивнула:
– Я верю в тебя.
И хоронить Нэйра помогала именно она. Показала место, где земля была самой мягкой, выдала какую-то простыню из запасов лазарета… А потом приходила на эту могилу каждую ночь и каждый день, следя, чтобы никто из людей, вернувшихся после войны в город, ничего не заподозрил…
Он все-таки проснулся. Медленно встал, оглянулся по сторонам:
– Что… Что проис… происходит? – Слова давались новому вампиру с трудом.
Брайн молчал, не зная, как ему сказать… Объяснить, что месяц назад он заставил Нэйра отказаться от прошлой жизни… А еще он понимал, что брат теперь всегда будет его ненавидеть. За все. За то, что бросил его два года назад. За то, что сделал за него выбор. За то, что лишил его возможности увидеть день – ведь как ни крути, но и сам Брайн иногда просыпался, вспоминая ласковое прикосновение солнечных лучей.
Но брат вдруг и сам все понял. Шагнул вперед, покачнулся от слабости, вцепился в руку Брайна, чтобы не упасть:
– Спасибо. За все.
…Они молча уходили – вперед, куда-то во тьму, а целительница все стояла, смотрела им вслед, не зная, правильно ли она поступила, не ошиблась ли… А потом Брайн вернулся. Оставил брата в отдалении и, подойдя к девушке, протянул ей что-то на ладони:
– Возьми, это тебе.
Этого она совсем не ждала. Вскинула злой взгляд на вампира и прошипела:
– Я помогала вам не за плату! Мне не нужны подачки!
– Это не плата, – покачал головой мужчина. – Это… Если это будет у тебя, ни один вампир никогда тебя не тронет.
Она нерешительно протянула руку, и на ладонь ей упал кулон на тонкой цепочке: две капельки, одна кроваво-красная, оплетенная тонкими голубыми «нитями», вторая – голубая, оплетенная кроваво-красными «нитями», и все это находилось в ажурной серебряной оплетке.
– Спасибо… – Она молчала некоторое время, не зная, стоит ли еще что говорить, а затем решилась: – Если будет плохо, найди род Кел-ле.
Мужчина чуть склонил голову:
– Спасибо, целительница, – развернулся, нагнал брата…
А ветер донес крик:
– Меня зовут Фимиан!
…А еще через месяц в ворота замка Хэнедоара постучались два вампира, бывших когда-то инкубами:
– Мы хотим поступить на службу к графу.
Чужие воспоминания ушли, оставив на языке горький привкус слез, а Иштван еще долго сидел, уставившись бездумным взглядом в стену. Перед глазами все стояло лицо Дари. Правда, теперь рядом с ним почему-то всплывал образ Эмеше. И если ту старую тоску еще можно было объяснить, то почему рядом с этими лицами вдруг начал крутиться образ Алэры – было совершенно непонятно! Жена графу опостылела уже очень давно.
Впрочем, размышлять ему было особо некогда. Брайн прав. Солнце взойдет и завтра. А сейчас надо было найти ответ еще на один вопрос.
Хитрый призрак, показав столь… личностные воспоминания, уже успел испариться, и графу пришлось поискать дворецкого по всему замку.
Брайна он нашел на кухне. Привидение, зависнув под самым потолком, отдавало приказания двум поварятам, урожденным низшим из рода Шабо, единственным выжившим после произошедшего месяц назад нападения на замок. Тогда, услышав шум, перепуганные мальчишки спрятались под огромным котлом, где их и нашел к исходу второй ночи вездесущий призрак.
Похоже, вазу разбили именно поварята, а никак не ветер, а иначе как объяснить, что, увидев хозяина, молодые вампиры – Лайош и Казмер – переглянулись и поспешно юркнули в кладовую.
Призрак тоже не захотел общаться, развернулся, скользнул к стене…
– А ну стоять! – рявкнул вампир. Это уже, честное слово, было просто верхом наглости!
Брайн замер, оглянулся:
– Да, милорд?
Иштван хотел спросить совсем о другом – ведь дворецкий не был дураком! Мог ведь просто рассказать о чем-то, а тут… воспоминания… но вопрос вдруг получился иным:
– Откуда у тебя Сангра?! Он переходил от матери к дочери в нашем роду.
Дворецкий долго молчал, подбирая нужный ответ, а потом, так и не найдя правильных слов, расстегнул манжет рубашки и, стянув с запястья прозрачный браслет, подал его графу.
Дымное, едва заметное кольцо, некогда сделанное из золота, странным образом зависло над ладонью Иштвана, и мужчина разглядел почти неразличимую надпись, змеившуюся по внутренней стороне браслета: «На том свете и этом, в Чертогах и во тьме… Брайн и Эмеше».
И браслет этот был точно такой же, какой сейчас лежал за пазухой у графа. Разве что имена были другими: «Иштван и Алэра».
– Я… Я не знал, – только и смог вымолвить граф, возвращая прозрачное кольцо Брайну – при жизни дворецкий всегда носил рубашки и камзолы, манжеты которых полностью скрывали запястья, и граф попросту не замечал обручального браслета.
Призрак грустно улыбнулся, надев едва заметный наруч обратно на запястье:
– Она хотела, чтобы венчание состоялось тайно, милорд. Маленький женский каприз… В любом случае я мог пригласить только Нэйра, а он в ту пору вряд ли бы согласился. А через три месяца после начала войны у Эмеше должен был родиться ребенок. Перед обращением я все оставил брату, милорд. Поэтому она захотела, чтобы нашей дочери Сангру подарил именно я. – Он помолчал, а потом неожиданно тихо обронил: – Самое обидное, милорд, я не успел перед уходом из Тшишмена отдать ей свой браслет или забрать – ее.
Поварята чем-то громыхали в кладовой. За плотно закрытыми ставнями занимался новый день.
Теперь молчание длилось еще дольше…
– Я не знал, что кто-то будет возле склепа, – тихо обронил граф. – Я просто хотел проститься с ней. И извиниться, что меня не было рядом.
Призрак склонил голову:
– Прошу простить, что помешал вам тогда, милорд.
А затем граф без сил опустился на ближайшую лавку:
– И зачем ты мне все это поведал, Брайн?
– Вы сказали мне, что я должен жить ради брата, милорд. Я могу предложить вам жить ради мести.
Судя по грохоту, мальчишки подобрались к чему-то очень большому и сейчас успешно его перевернули.
Иштван вытащил из-за пазухи свой обручальный браслет и надел его на руку.
