2
На выходе из тюремного блока мне вернули изъятые при аресте вещи; я на ходу рассовал их по карманам, а потом мы покинули Ньютон-Маркт, погрузились в запряженную четверкой лошадей карету и покатили на встречу с ее императорским высочеством принцессой Анной. Мне было чертовски не по себе.
Дабы хоть как-то отвлечься, я время от времени поглядывал в окошко, но хоть шторм и закончился еще утром, всюду на глаза попадались поломанные деревья, принесенная разлившимися сточными водами грязь и мутные лужи. Город вовсе не выглядел умытым после непогоды, скорее наоборот.
Как бы то ни было, в окно я время от времени посматривал и потому очень скоро заподозрил неладное.
– Позвольте! – обратился тогда к гвардейцам. – Императорский дворец – в другой стороне!
– Вы не читаете газет? – уставился на меня рябой с выражением искреннего недоумения. – Ее высочество последнюю неделю находится на обследовании в Центральном госпитале.
«Еще и в госпитале!» – внутренне поморщился я, но никак выражать своего недовольства не стал. Оставалась надежда, что лечащие врачи не позволят затянуться нашей встрече надолго.
Да и о чем мне говорить с наследницей престола, всю жизнь окруженной одними придворными, наставниками и докторами? Кто я для нее? Не родственник точно, забавная диковинка, не более того.
Вся территория Центрального госпиталя была обнесена высоким забором, но шлагбаум торчал задранным к небу, и экипаж беспрепятственно проехал в распахнутые ворота. Никто и не подумал остановить нас и поинтересоваться целью визита.
Впрочем, дальний корпус, отведенный под нужды императорского двора, охраняли куда серьезней. Службу там несли гвардейцы, и хоть, без всякого сомнения, они знали моих сопровождающих в лицо, все же попросили выйти из кареты и придирчиво осмотрели путевой лист и пропуск.
В вестибюле госпиталя нас уже встречала целая делегация: врачи, ассистенты, какие-то неприметные личности в белых халатах с цепкими взглядами опытных сыщиков.
Важный господин, усатый и пузатый, провел меня в одну из комнат на первом этаже, удивившую неказистым убранством, и указал на пустой короб.
– Раздевайтесь и складывайте вещи, – потребовал он.
Я обернулся к гвардейцам:
– Какого черта?!
– Последняя проверка, – объявил лейтенант Грейс.
– А без нее никак не обойтись?
Лейтенант покачал головой.
– Это переходит все границы разумного! – проворчал я.
– Ваша благонадежность находится под большим вопросом, виконт, – напомнил рябой гвардеец, – но ее высочество однозначно и недвусмысленно выразила заинтересованность во встрече. Не создавайте нам лишних сложностей, прошу вас.
Ругаться и призывать громы и молнии на головы гвардейцев я не стал, разделся и с благодарностью принял от усатого господина больничную накидку и тапочки.
– Проходите, виконт, – указал врач на следующую дверь.
Большую часть соседней комнаты занимал огромный аппарат с откинутой шторкой посередине, через которую можно было забраться внутрь.
– Прошу! – указал на него толстяк. – Убедительная просьба не ерзать и не двигаться. Процедура много времени не займет.
– Процедура? – охнул я.
– Мы просветим ваши внутренности икс-лучами, – спокойно пояснил важный господин. – Если внутри вас обнаружатся посторонние предметы, мы это определим. Аппарат Рентгена, слышали о таком?
Я что-то читал о новом слове в диагностике несколько лет назад, но спросил о другом:
– Посторонние предметы – это как?
– Это бомба, виконт, – спокойно ответил рябой гвардеец.
– Как ее можно привести в действие, по-вашему?
– С помощью часового механизма, разумеется, – на полном серьезе ответил лейтенант и поторопил меня: – Виконт, не заставляйте нас терять время попусту.
Я забрался в аппарат, обшитую изнутри свинцовой фольгой шторку немедленно задернули, и усатый господин посоветовал:
– Там ручки, возьмитесь за них. И умоляю: не шевелитесь!
Так и сделал, тогда раздалось низкое гудение. Толстяк стоял и пристально следил за мной все время, пока длилась процедура. Я успел покрыть последними словами и наследную принцессу, и ее охранников, заодно не забыл помянуть втравившего меня в эту историю фон Нальца.
Когда гул стих и я выбрался из аппарата, ассистент сразу полез вытаскивать фотопластину, а усатый господин попросил:
– Будьте любезны, подождите в приемной!
Я в сопровождении гвардейцев вернулся в соседнюю комнату и зябко поежился из-за забравшегося под накидку прохладного ветерка, но, когда собрался одеться, меня остановили.
– Намереваетесь идти на встречу с ее высочеством в этом тряпье? – рассмеялся рябой гвардеец. – Виконт, вы большой оригинал!
– Это, как вы изволили выразиться, тряпье – моя одежда.
– Не беспокойтесь, – улыбнулся лейтенант Грейс и расправил щегольские усики, – мы предоставим вам новую. Эту, если пожелаете, заберете на обратном пути.
– У вас есть мои мерки?
– Разумеется!
В этот момент распахнулась дверь аппаратной и к нам присоединился усатый господин с фотопластиной.
– Сердце без патологий! – объявил он и спросил: – С группой крови точно ничего не напутали? Это критично!
– Нет, доктор, полное совпадение, – отозвался лейтенант Грейс.
Я с удивлением повернулся к нему, намереваясь потребовать объяснений, но рябой гвардеец вдруг стиснул мою шею в сгибе локтя и прижал к лицу влажную тряпку. В нос ударил сладковатый эфирный запах, голова закружилась, и сознание унеслось в те неведомые дали, где нет хлопот и забот, где воображение легко подменяет собой законы физики, а слова разнятся на цвет и вкус.
Меня усыпили хлороформом.
Сначала не было ничего, потом тьму прорезало лившееся откуда-то из неведомой выси сияние. Так продолжалось бесконечно долго, а потом некое наитие подсказало, что я лежу с широко распахнутыми глазами и пялюсь на горящую под потолком лампу.
Свет обернулся страшной ломотой в висках, я попытался зажмуриться и не смог. Попытался прикрыть лицо ладонью, и безвольно вытянутая вдоль тела рука сразу соскользнула вниз, угодила онемевшими пальцами в непонятную посудину, загремела сталью.
И тотчас надо мной нависло лицо в марлевой повязке.
В глазах незнакомца расплескался страх, он попытался отпрянуть, но не успел – пальцы сами собой стиснули какую-то железку и стремительным движением воткнули ее в шею медика.
Ударила кровь, в горле врача заклокотало, обеими руками он зажал рану и бросился наутек. Я нагнал его, толкнул в спину, направляя лицом в закрытую дверь, придавил, ударил скальпелем в поясницу, меж ребер, под левую лопатку.
Бил наверняка. Бил, чтобы убить.
И осознание этого в один миг вдруг отрезвило, заставило отшатнуться и отбросить окровавленный клинок.
Нет, мне и раньше доводилось убивать, но не собственными руками, ощущая, с какой легкостью клинок входит в податливую плоть, как скрежещет он о ребра и дрожит зажатая в ладони рукоять. И предсмертной агонии жертвы, придавливая тело к полу, тоже никогда не унимал, так какого дьявола это кажется столь удивительно знакомым?!
Я с шумом выдохнул и вновь очнулся, уже в очередной раз. Наркоз продолжал дурманить сознание, и освобождалось оно от воздействия хлороформа мучительно медленно, временами вновь погружаясь в мягкие объятия забытья.
Сейчас в голове прояснилось, и мне едва удалось задавить рвавшийся наружу крик.
Совершенно обнаженный, я стоял над окровавленным телом медика, да и сам был залит кровью с ног до головы.
Да что за чертовщина тут творится?!
Я перевернул свою жертву на спину, но врачу было уже не помочь. Тогда выпрямился и окинул взглядом комнату, посреди которой очнулся от наркоза.
«Операционная», – всплыло в памяти знакомое слово.
Огромная лампа под потолком заливала помещение ослепительным сиянием, в центре стоял стол, накрытый замаранной багряными пятнами простыней. К нему придвинули приставку с лотком, там валялись скальпели, хирургические ножницы, зажимы и использованные салфетки.
Заметив в углу комнаты умывальник с зеркалом, я приблизился, намереваясь умыться, но замер на месте, прикипев взглядом к собственному отражению.
Напугала не белая кожа недавнего покойника, в ступор вогнал рассекавший грудную клетку разрез. Торчали осколки разрубленных и раздвинутых уверенной рукой опытного хирурга ребер, зияла прямо напротив сердца обширная дыра.
Напротив? Да нет – вместо!
Сердца не было! У меня вырезали сердце!
Я только охнул. Нет. Нет, нет и нет.
Этого просто не могло быть! Всему виной хлороформ, которым меня усыпили. Это просто безумное видение, созданное силой моего воображения. Просто воплощенный талантом сиятельного подсознательный страх смерти.
Включив воду, я умылся и тихонько рассмеялся над своим нелепым опасением.
Вырезали сердце? Да это просто бред!
Ну в самом деле, кому могло понадобиться мое сердце? Кому, кроме меня?
Но сразу вспомнились все приключившиеся со мной за сегодняшний день странности, расспросы медиков, недомолвки, сданная на анализ кровь.
А что, если они решили пересадить мое сердце наследнице престола?
Дикий ужас перетряхнул меня с ног до головы, я стиснул пальцами запястье, пытаясь нащупать пульс, и не смог.
Проклятье! Я одним рывком вырвал раковину и зашвырнул в другой конец операционной.
Я не мертв! Я двигаюсь, рассуждаю, чувствую.
Я мыслю, значит, существую!
Но как быть с сердцем? Где мое сердце? Куда его унесли?!
И почему я еще не умер?
Нестерпимо захотелось броситься на поиски выпотрошивших меня негодяев, но проблеск здравого смысла остановил от этого в высшей степени неосмотрительного поступка.
Эти люди знали, что делали. Восставший из мертвых донор вряд ли порадует их. Они не вернут сердце обратно и не зашьют рану. Они меня прикончат. И на этот раз – окончательно и бесповоротно.
Бежать! Надо было немедленно отсюда бежать!
И тут меня осенило. Сердце падшего!
Эта адская штука продолжала биться даже после того, как я вырезал ее из груди инфернального создания, сила ее была такова, что не потребуются ни хирурги, ни иглы и швы. Я мог просто вложить ее себе в грудь и вновь стать живым.
Я мог сделать это!
И не просто мог, но именно так и собирался поступить. А время для мести еще настанет.
Меня передернуло от ненависти – сердце! Вырезать мое сердце! – но жуткое желание вырвать кому-нибудь глотку голыми руками, к счастью, вскоре схлынуло, и я в изнеможении опустился рядом с медиком. Увы, его залитая кровью одежда годилась только на выброс.
Осторожно приоткрыв дверь, я оглядел заставленное шкафчиками помещение, тихонько проскользнул в него и отобрал наряд, более-менее подходящий по размеру. Оделся, обулся и, погрузив покойника на каталку, накрыл его простыней.
Поверх пиджака и брюк я накинул белый халат, лицо закрыл марлевой маской, на голову нацепил белую шапочку и выкатил тележку с телом в коридор, нисколько не опасаясь быть разоблаченным местным персоналом.
Так оно и вышло – никто на меня даже не взглянул.
Каталку с покойником я оставил в глухом закутке, сам вышел на улицу, оттянул маску на шею и сунул в рот сигарету, которая нашлась в кармане позаимствованного пиджака. Деловито похлопывая себя по карманам, миновал пост и поспешил затеряться среди многочисленных корпусов военного госпиталя. Дежурившие на пропускном пункте гвардейцы и не подумали проверить документы у покидавшего их зону ответственности медика.
Пройти через ворота на улицу и вовсе не составило никакого труда. Халат, маска и шапочка к этому времени давно отправились в первый попавшийся мусорный бак, я спокойно обошел шлагбаум и зашагал по тротуару.
Мертвец спешил домой. Мертвец хотел новое сердце.
Драть!