Почем булыжник?
Люблю ходить на Староконку. А кто не любит? Ну неодесситы, понятно. Вернее, те, кто никогда не был в Одессе. Им-то с какого рожна любить неведомый и невиданный блошиный рынок? А те, кто на Староконке побывал, кто накупил на три копейки пятаков, кто добыл, выискал какую вещь заветную, того уже от Староконки не оторвать. Пусть даже в мечтах.
А я… А я вчера пошел на Староконку, как всегда, в выходной. Солонку какую в коллекцию прикупить, вообще что к чему глянуть. Мало ли…
Пошел не один, а с товарищем. А товарищ мой тем хорош, что понимает меня с полуслова. Что и пригодилось.
Дело в том, что глянулась мне одна вещица. Солонка. Простенькая. Такие по две-три гривны отдают. Ну просят, конечно, по пять. Это максимум.
А при солонке, мной примеченной, мужик присутствует. Разложил на газетке свое добро, а газетку, чтоб не шебуршала, с четырех углов камнем-дикарем придавил.
В общем, все к действу готово. Газетка разложена, камни давят, товар разложен, хозяин при нем на стульчике. Короче, можно подходить. Но никто не подходит.
Мужик этот было заскучал. Но тут мы подвалили.
– Почем солонка? – интересуюсь.
Мужик глянул на меня, дабы мой уровень лоховитости выяснить.
Не выяснил и пустил пробный шар:
– Это вещь очень старая, еще советская…
– Я тоже советский и тоже не молодой, – вежливо отвечаю.
– Так-то оно так, – мужик все прикидывает, – но ты же не античный!
– Вы хотели сказать – антикварный?
Мужик точно не ведает значения ни того, ни того слова, поэтому дипломатично отвечает:
– А как же!
Тогда задаю следующий вопрос:
– Так сколько солонка-то стоит?
Мужик в последний раз попытался меня оценить, опустил глаза, пошевелил губами и с таким видом, будто отрывает от себя по меньшей мере почку, изрек:
– Ладно, за десять долларов отдам!
Мой товарищ хотел было рассказать мужику, куда ему идти, причем немедленно, но я остановил его взглядом.
– Надо подумать, – изрек глубокомысленно. – Надо подумать…
И стал вертеть солонку в руках.
Мужик как завороженный следил за мной. Удача, невиданная удача крутилась подле него!
– Нет, пожалуй, дороговато, – сказал я раздумчиво и поставил солонку на место.
Испугавшись, что вот так, не купив солонку, уйду, мужик взмолился:
– А сколько даешь?
Я вновь глянул равнодушным взглядом на его товар…
И тут меня осенило!
Я начал вглядываться пристально и жадно в кусок камня-дикаря, удерживавшего левый край газеты. Потом взял его в руки. Рассмотрел. Глянул украдкой на мужика. Опять стал рассматривать камень. Мой товарищ стал заглядывать ко мне через плечо, попытался взять камень в руки. Но я не дал!
– Ск-к-к-олько? – заикаясь спросил я.
Мужик опешил. Мир рушился. За камень, грязный камень, который он только что поднял с тротуара, готовы были платить. Причем, судя по всему, немало.
Немало… Но сколько?
Видно было, что он ошарашен и ужасно боится продешевить.
– Это редкий камень! – завел он знакомую песню.
– Я знаю, – тяжело дыша, не стал скрывать я.
Увидев такое дело, мужик решился.
– Пятьдесят долларов! – зажмурив глаза, бухнул он.
– Тридцать! – мгновенно отреагировал я.
– Ты что? – обиделся мужик. – За такую вещь? Ладно, давай сорок пять!
– Больше тридцати пяти не дам! – заверил я.
– Сорок! – выпалил мужик.
– Нет! – Я положил камень и повернулся, чтоб уйти.
– Ладно, тридцать пять…
– Поздно! – отрезал я и стал уходить.
А вслед мне неслось:
– Двадцать пять, двадцать, пятнадцать…
Когда мужик окончательно потерял лицо, к нему подошел мой товарищ и спросил:
– А за три гривны солонку отдашь?
– Бери… – сокрушенно махнул мужик рукой.
