Издавна образ ученого в литературе создавался людьми неучеными. Со всеми вытекающими. Анекдотически рассеянный профессор такое творит, что возникает вопрос – как человек с такими мозгами еще таблицу умножения помнит? С одной стороны, это объясняют тем, что он только о своей науке и думает, с другой – просто неученым так приятней.

Бывает, что ученый действительно несколько увлечется, как великий химик Бутлеров, и на крик слуги «В вашу библиотеку забрались воры!» полюбопытствует, что же они читают.

Кто ученых не любит – ясно. Во времена упадка Рима его как-то решили очистить от чужеземцев и проходимцев. Результаты этой кампании были поразительны: изгнаны были не певицы, не танцовщицы, не те, кто выдавал себя за певиц и танцовщиц, даже не прислужники богачей, а именно ученые. Может, издавшего сей указ императора вскоре после этого прирезали совершенно случайно. А может быть, и нет…

Есть, конечно, и у ученых свои странности. Вот ботаники не так давно выпустили книгу с образцами почерков всех известных ботаников прошлого. Чтоб хоть как-то разбирать их почерка на этикетках гербариев, а то почерк у ботаников даже хуже докторского.

Стоит нам вспомнить и профессора Симона Ньюкомба, математически доказавшего, что аппараты тяжелее воздуха летать не могут. Так что все самолеты летают неправильно и антинаучно. Собственно, птицы тоже летать не могут – это всего лишь частный случай выводов профессора Ньюкомба. Может, он никогда птиц не видел?

Зато ученые в борьбе за свои взгляды готовы на все. Во время демонстрации первого фонографа в Парижской академии ее постоянный секретарь внезапно бросился на демонстратора и схватил его за горло с воплем: «Не позволим чревовещателю нас обмануть!» Но фонограф не смогли заглушить даже хрипы его жертвы. Что делать – если факты расходятся с теорией, тем хуже для фактов! Во время дискуссии Фомы Аквинского с Альбертом Великим о том, есть ли у крота глаза, два великих ученых категорически запретили присутствующему на диспуте садовнику принести им из сада крота и разрешить их спор. «Нам не важно, есть ли у крота глаза, мы хотим знать, должны ли они у него быть», – ответили авторитеты.

Впрочем, методу научных дискуссий еще недавних времен мы не забыли. Кибернетику, например, обвиняли в ниспровержении материалистической диалектики, в подготовке порабощения людей иным разумом и даже в лишении людей возможности размножаться старым добрым способом – чтоб уже все возненавидели. А когда выяснилось, что без этой продажной девки империализма военная техника работает плохо, и специальными постановлениями соответствующих органов ей была возвращена невинность, вошли в моду байки о роботах. Одна из самых типичных приведена Стругацкими – о кибернетике, который изобрел машину – предсказатель будущего и задал ей вопрос: «Что я буду делать через час?» Машина думала сутки и изрекла: «Будешь сидеть и ждать моего ответа».

На Западе традиция розыгрышей на эту тему, естественно, постарше нашей. Когда Ферми работал в Чикаго, он всегда ел в университетском кафетерии со своим коллегой Адамсом, а обслуживал его официант-итальянец, обожающий своего великого земляка. Но каждый раз, подав Адамсу еду, он долго стоял и с удивлением и вниманием смотрел, как тот ест. Ферми не выдержал и спросил, в чем дело. Оказалось, что студенты Ферми разыграли официанта, уверив его в том, что Адамс – сделанный Ферми робот.

А вот еще одна общая черта ученого люда – одеваться во что им удобней и не очень задумываться, что по этому поводу скажут соседи. Когда Эйнштейн переехал в Принстон, жена попыталась уговорить его одеваться хотя бы так, чтоб свести к минимуму риск подачи ему милостыни и привода в полицию для выяснения личности. «Зачем? Здесь меня никто не знает!» – ответил великий физик, не желавший менять привычки. Аналогичная просьба через пару лет была встречена не лучше: «Зачем? Здесь меня знают все!»

Заблуждения великих ученых тоже на чем-то основаны. Знаменитый Джоуль, например, считал, что электродвигатели никогда не вытеснят лошадь, и весьма убедительно это доказал. Действительно, стоимость цинка, расходуемого в батареях, больше стоимости овса, который съест лошадь, выполняющая ту же работу. А что есть и другие источники электроэнергии, Джоуля не учили. Так и назвали в его честь силу той физической величины, в практическую полезность которой он не верил. Или овес нынче дорог стал?..

Однако далеко не все ученые оторваны от жизни. В 1802 году Пьер Лаплас по поручению Наполеона пытался узнать подробности одной засекреченной работы Исаака Ньютона, но это ему не удалось. Она не рассекречена и поныне. Это работа Ньютона на посту заведующего Монетным двором Англии. За короткий срок он смог в восемь раз поднять производительность труда. В наше время, когда денег печатают много, его бы до чистой физики, пожалуй, и не допустили бы.

Замечательные и нестандартные решения умел находить и Сергей Королев. Без всякого труда он смог протестировать сложнейшую установку, разработанную несколькими НИИ, которая должна была определить, есть ли на Марсе жизнь. Даже на Марс не возил – приказал вывезти в степь и включить. Установка провела тщательные исследования и доложила, что жизни на Земле нет, чем вопрос ее пригодности и решился раз и навсегда.

А как здорово продемонстрировал еще в 1748 году Бенжамен Франклин ценность и необходимость известковых удобрений в сельском хозяйстве – выложил ими на своем поле фразу «это поле удобрено», всходы там взошли гораздо быстрее и лучше, и все проезжавшие мимо могли это прочесть и запомнить. Вот это наглядная агитация! Так и сейчас: хочешь получить деньги на исследование – сумей четко и наглядно объяснить его пользу. Когда ядерный центр ЦЕРН колебался, заказывать ли европейцам некое важное оборудование в США или изготавливать самим, проблему решил бывший москвич, а ныне французский академик Анатоль Абрагам, просто рассказав анекдот об английском солдате в Австралии. Его невеста написала ему: «И что это такое есть у австралийских девиц, чего нет у меня?» Он ответил: «Ничего, дорогая, но у них это здесь». И вопрос решился в пользу старушки Европы.

Ученые вообще демонстрируют порой чудеса находчивости и предприимчивости. Великий Менделеев, к примеру, был очень практичным человеком и толковым руководителем. Вступив в должность ученого охранника депо образцовых мер и весов, он перед визитом великого князя Михаила завалил все проходы депо всевозможным хламом до полного неприличия. И выбил ассигнования на расширение.

Даже собственным студентам ученые в остроумии не уступают. В анекдотах обычно находчивый студент посрамляет глупого профессора. На самом же деле профессор и умней, и шутить ему проще – ему-то студент двойки не поставит. Лучше на экзамене не состязаться в остроумии с профессорами. А то один английский студент ответил на экзамене на сложный вопрос: «Бог знает, а я – нет». Преподаватель без труда возразил: «Бог выдержал экзамен, а вы – нет». А когда проваливший самому Боткину экзамен по анатомии студент воскликнул: «Сейчас вонжу себе нож в сердце и покончу счеты с жизнью!», Боткин ответил, что с такими знаниями анатомии студент все равно не определит, где у него сердце. И оказался прав.

Порою ученые весьма и весьма предусмотрительны. В 1927 году великий математик Гильберт должен был читать лекцию в Лоренцевском институте. Вылетая туда, он предварительно телеграфировал тему своей лекции: «Доказательство теоремы Ферма», но прочел совершенно другую лекцию. Его спросили: «Зачем вы так поступили?» – «Очень просто, – ответил Гильберт, – если бы самолет разбился, все были бы уверены, что я доказал теорему Ферма, но не успел сообщить об этом».

Что делать, ученые чувствительны к славе, хотя удостаиваются ее легко и незаметно. Когда у Альберта Швейцера спросили, как же он получил три докторские степени, он ответил, что третью он получил, потому что имел вторую, вторую – потому что уже имел первую, а первую – потому что не имел ни одной. Все совершенно логично, но почему же тогда этой степени нет у меня и у вас? Ведь вроде все совпадает… Наверное, надо что-то еще.

В США ученых ценят. Причем забота о них доходит в Штатах до совершенно животноводческого уровня: существует специальный фонд Грэма, собирающий и хранящий сперму нобелевских лауреатов для искусственного оплодотворения американок, мечтающих родить гения. Есть и более простые способы, но как внушить это тамошним феминисткам?

А вот что мне симпатично в ученом народе – способность не только к иронии (этого у всех навалом), но и к самоиронии. В вычислительном центре, обслуживающем одну из корпораций США, в центре машинного зала на специальной подставке стоит стеклянный ящик с надписью: «При аварии разбить стекло», а в нем находятся… обыкновенные конторские счеты.

А насколько ученые убедительнее и изощреннее в доказательствах очевидного, чем мы! В благой памяти 1970 году четвертинка водки стоила 1 рубль 49 копеек, а пол-литра – 2 рубля 87 копеек. Это обстоятельство в свое время использовали наши математики, чтобы доказать, что пьянство – дело нерациональное. И в самом деле, 1,49 в степени 2,87 с достаточно большой точностью равно числу «пи», иррациональному по определению. Вы представляете, кем нужно быть, чтоб такое заметить? Я – нет. Лучше я буду думать, что так заранее в Госплане и задумали, а потом кто-то проболтался.

И все же, все же, все же… Жительница Сан-Франциско Бетти Грэхем из всех передач ТВ больше всего любит сводку погоды, зарабатывая на ее просмотре до 27 долларов в месяц. Как именно? Очень просто: держит с мужем на доллар пари, что погода будет не такая, как в прогнозе. То ли простая домохозяйка Бетти Грэхем умнее всех ученых, то ли метеорология – не наука… Ученые когда-нибудь разберутся.