Ночь
Пока ждали отправленных за едой Леню с Ахрором, роту разместили на ночлег.
Нет, все-таки мысль имеет силу действия! Иначе как еще объяснить, что под ночлег нам отвели именно те самые крытые помещения, которые я углядел, только войдя в крепость? Я так и не понял толком, что это были за клетушки — то ли чье-то жилье (только чье?), то ли какие-то торговые ряды (только для кого?). Во всяком случае, клетушки эти пустовали, а внутри царил довольно сильный беспорядок. С нашим приходом он превратился в тотальный бардак. В комнатки площадью примерно по шесть квадратных метров распределяли человек по десять.
Та, где оказались мы с Мордвином, больше всего напоминала все-таки лавку. По стенам развешаны полки, на которых в больших количествах стояли пиалы и чайники. Причем многие, как ни странно, целые. Видимо, на фоне общего запустения и заброшенности крепости целые керамические изделия воспринимаются как нонсенс, как издевка.
Не сговариваясь, повинуясь какому-то неожиданному внутреннему импульсу, ожесточенно расшарашиваем практически все целые пиалы и чайники о глиняные стены и пол… Спросил бы кто зачем — не объяснил бы ни тогда, ни сейчас. Но шарашили, точно помню, от души.
Главная прелесть этих клетушек — здесь немерено дров. Собственно, не дров как таковых — дерева. А как еще можем мы воспринимать в этом затерянном мире любую вещь из дерева? Неважно, чем она была до нас и чем, возможно, предполагалось, что останется и дальше — дверью, полкой, подставкой. Актуальны только дрова. Много дров. Столько дров, чтобы отогреться за несколько прошедших ночей и на неизвестно сколько предстоящих. Ведь никто из нас не питает иллюзий, что на этом островке блаженства мы останемся надолго. А без нас его вообще не существует — это мираж.
Костер разводим прямо внутри клетушки, ближе к двери на полу. За костром выпадает следить нам с Мордвином. Парни вповалку утискиваются у стен. Нести караул никому из нас не выпало.
Ближе всех к костру располагается Саня Иванов в обнимку со своим «ПК» — в этой комнате он самый «старый». Ему и место самое блатное — к теплу поближе и без толкотни.
Отрубаются все моментально, что немудрено после горячей еды и многодневного постоянного замерзания. Как ни странно, меня в сон клонит не так уж сильно. Настолько, видно, ликует душа — целую ночь можно греться! — что не готова пока менять это удовольствие на другое.
Потрескивают в костре дрова, комната медленно наполняется сладким запахом. Афганское дерево по-особому пахнет. «Сладко» — это самое близкое определение, хотя и не идеальное.
Снимаю сапоги, обворачиваю вокруг голенищ, кажется, навсегда отсыревшие портянки, блаженно протягиваю к огню ноги. Сколько я уже не снимал сапоги? Не помню… Левой ноге точно кранты — уже нарывает там, где натерло в первый день. Да хрен с ним, изменить-то ничего нельзя. Да и можно ли сейчас думать о плохом? Тепло, сладко потрескивают дрова. Сверху не капает, под задницей снега нет.
Сопят и постанывают вдоль стен умаявшиеся бойцы второй парашютно-десантной роты. Никто не кантует — сон стирает сроки службы. Блаженство — оно бывает разное. Иногда — такое. Ведь вопрос, с чем сравнивать.
Афганистан. Он у каждого свой. Вспоминаешь многое. Но есть моменты, которые засели в памяти навсегда. Да нет, не в памяти даже. Где-то в самом сердце, там, откуда вырастают все твои ощущения, чувства. Почему именно это или то? Никто не знает… Никто не объяснит… Но, уверен, у каждого, кто был на войне, живут внутри, среди сотен воспоминаний, несколько таких моментов, из которых складывается общее ощущение от этой войны. Моментов ужаса, отчаяния, ненависти — да. Но не только… Потому что не может быть только плохо. Не бывает…
Та ночь в крепости, этот огонь, этот сладкий запах, эти посапывающие у стен пацаны, это ощущение нереальности окружающего — кусочек «моего» Афганистана. Того Афганистана, что всегда «как вчера».
Спустя 15 лет, когда разгорятся своим сладким пламенем дрова в печурке гостевого домика Ахмад Шаха в Талукане, первое, что сразу всплывет в памяти, — ночь в крепости Алихейль, декабрь 84-го. Но это будет не скоро. А пока я даже не знаю, что со мной станет завтра. Но сейчас мне хорошо, мне блаженно…
А утром реальность снова вернется в свои права. Подъем, спуск, подъем, спуск, подъем… Пот стекает по лицу, по спине… Ночь — тупо сонными глазами таращусь на склон. Холодно.
Сейчас бы посушиться хоть чуть-чуть… Хоть портянки…
«Костры не жечь, накроют!»
Холодно…
