Глава двенадцатая
Проникнуть на территорию расположения части оказалось вовсе не так уж и трудно. Равиль даже удивился — насколько это было просто. Для охраны своего расположения, шурави выставили только стационарные и несколько авангардных постов по периметру. Причем на таком расстоянии, что солдаты не могли даже видеть соседей. К тому же, большая часть периметра скрывалась от глаз в густых зарослях деревьев и кустарника. Недаром о Джелалабаде говорили как о жемчужине Востока. С незапамятных времен он славился своей зеленью. Видимо, желание спрятаться от палящего солнца в тени буйных зарослей и возобладало над принципами безопасности — шурави окопались в тени. При этом их блиндажи только имитировали маскировку, а между постами даже часовые не ходили. При желании и при известной доле осторожности, достаточно наблюдательный человек мог без особого труда найти все бреши в этом оцеплении. Оставалось только предположить, что подходы к расположению были заминированы. Но даже минные поля имеют свои проходы. Хотя бы для того, чтобы бойцы на авангардных постах могли сменяться или снабжаться водой и провиантом.
Равилю хватило два дня, чтобы определить маршрут, по которому можно было бы обойти все рогатки и подобраться к расположению поближе. Провести через оцепление достаточно большой отряд, было бы, конечно, нереально. Но ударный взвод хорошо обученных правоверных подобраться к шурави вплотную незамеченным смог бы. "Видимо, никто не пытался", — сделал вывод Равиль. Насколько плотно охраняют территорию за оцеплением, он еще не знал. Но вывод уже напрашивался.
Еще больше он удивился, когда в первый раз прополз по намеченному маршруту всего в сотне шагов от ближайшего поста. Оказалось, что периметр даже колючей проволокой не был оборудован. Про себя он отметил: "Не знает Тахир, насколько шурави беспечны. Может, это только днем, а ночью?.." Но ему нужен был день. Ему нужно было найти Воина. Он шел по его следам уже вторую неделю.
Дальше была пустыня. Расположение части было как на ладони. Сотни палаток жарились на солнце всего в трехстах метрах от его позиции. Где-то там был его кровник. Равилю нужно было только найти — в какой из палаток обитал Воин. Их разделял только песчаный обрыв и около двухсот метров камышовых зарослей. Но как отыскать в этом муравейнике своего врага он не представлял. Точно так же он не знал, как до него добраться и как с ним справиться, не имея оружия. Прямо перед ним, в сотне шагов, там, где начинались заросли, белел выцветшим на солнце камышом небольшой шалаш. Укрыться в нем было бы заманчиво. Но и опасно. Кому понадобилось строить его в этих зарослях, оставалось только догадываться. Равиль поднес к глазам изувеченный взрывом бинокль, и застыл охваченный ужасом. Кустарник зашелестел в трех шагах, справа от его укрытия…
Радиоузел «глушил» бригаду сутками. Только совсем недавно к затасканной до дыр пленке с песнями Антонова присоединилась новенькая бобина с хитами Примы. Да и та уже порядком всем надоела. В каптерке, выложенной кирпичом рядом с ружпарком, звуки трансляции хоть не так на мозги давили. Да и попрохладнее здесь было.
Маслевич уже не знал куда деваться. Замполит распекал его уже целую вечность:
— И сколько мне еще ждать, солдат?
Маслевич попытался изобразить готовность и служить и прислуживать:
— Я щас приведу, товарищ старший лейтенант, — и рванулся к выходу.
Но Белинский остановил:
— Стой!..
Не глядя в сторону застывшего в дверях солдата, замполит спросил, казалось, что у стенки:
— Так ты знаешь, где эти выродки?
"Все. Попал…" — решил про себя Маслевич.
Его догадку Белинский подтвердил все тем же безразличным тоном:
— Сгною на губе…
В кишках у Маслевича затошнило: "Все… Зачмырят дембеля…" Про «шуршачок», в котором имели обыкновение оттягиваться дембеля, знал только он. Все остальные были в карауле…
…У Равиля едва сердце не остановилось. Оружия у него не было. Оставался только штык-нож. Но он лихорадочно схватился за цевье бесполезного сейчас ППШ и затаил дыхание. Треск веток с невероятной скоростью, к его облегчению, удалялся. Кто-то несся сквозь кусты сломя голову. Еще через секунду он увидел, как в десяти шагах от него сорвался с обрыва и метнулся в камыши иссиня-черный с седыми полосами на спине варан. Равиль смахнул со лба крупные градины пота. Там, где только что исчезла ящерица, мелкой дрожью вибрировала струна растяжки. "Сигнальная мина, или?.." — мелькнуло в голове. Равиль вернулся к наблюдению только когда снял с растяжки гранату.
С новой позиции расположение части просматривалось не лучше, но камышовый шалаш у самых зарослей… Равиль глазам своим не поверил. Кровь хлынула к вискам, а сердце забилось в бешенном темпе. Сам Аллах вел к нему его врагов. Первым в шалаше исчез Воин…
…Особенных следов погрома не наблюдалось, но, все же, кто-то в шалаше уже побывал — брагу, которую они «зарядили» неделю назад, кто-то вылакал. На дне сорокалитрового углеродного баллона булькали только остатки пойла.
Белоград отдал гитару Старостенку и попытался вылить из углеродного баллона остатки браги.
— От, драконы, все выжрали. Мачмала одна.
Халилов тоже возмутился:
— Ну, шакалы!
— И кто бы это? — задался Мамедов.
Белоград тут же «вычислил» виновника:
— Про шуршу только Мася знает. Разорву, урода.
Старостенок с ленцой изобразил объективность:
— Та мало ли шакалов бродит?
Халилов первым утратил интерес к баллону. Вместо возмущаться, он уселся на выходе из шалаша и с самым сосредоточенным видом принялся забивать косяк.
— Та шакалы и баллон бы унесли. А тут — явно свои… — глубокомысленно заключил Юсуф.
Настроения, как не бывало. Только Цымбал оживился:
— Чуваки! Так вы гляньте — это ж натурально чилим готовый! Тока два косяка надо.
Все уставились на Цымбала как на штатного придурка. В руках он еще вертел газовый редуктор с длинной металлической трубкой. Венчали редуктор два соска калибром с сигарету. Глядя на недоуменные рожи бойцов, Цымбал только гоготнул:
— Та! Забивай! Сорокалитровый чилим на бражке.
Пока бойцы соображали, Цымбал ввернул редуктор на место. Через полминуты, хрюкая от предвкушения удовольствия, он прилип к отверстию в корпусе баллона и одним духом «высосал» сразу два косяка, торчащих из редуктора.
Халилов только и смог, что заметить:
— Ну, артист.
— Та!.. Ушлепака красноклювый! — поддержал Старостенок.
Пока Цымбал втягивал в себя убойную смесь из наркотического дыма и паров перебродившей браги, рожа у него покраснела, как в парилке, а глаза полезли на лоб, как у рака. Но он не сдался, пока не «задушил» оба косяка. «Задушил» за один вдох. После этого он попытался непослушными руками перекатить полный дыма баллон сидящему рядом Старому, да так и не справившись с непосильной задачей, заливаясь идиотским смехом, рухнул навзничь, как подстреленный, и, под всеобщий хохот, затих в полной отключке…
…Равиль не задавался вопросом: отчего шурави смеются? Больше его интересовало, где именно в шалаше разместился Воин. Граната могла и не достичь своей цели. И все же — сам Дионис вел к нему его врагов. Он принялся искать способ подобраться к шалашу поближе. Гранату нужно было бросать наверняка — к ногам Воина…
…Для Юсуфа, казалось, дозы не существует. Еще никто не видел его вдрызг обкуренным. И сейчас он был единственным, кого еще хоть что-то интересовало:
— Дан, а чё за песню ты тогда в клубе пел про Аистов? Чё там за Сашка был?
Белоград нашел в себе силы возмутиться:
— Ну, ты даешь, Холера…
Просветил Мамедов:
— Тебя еще не было тогда. Это взводный наш был — лейтенант Стовба… Александр Иванович Стовба. А вместе — Аист.
Старостенок поддержал:
— Писарюги штабные говорят, его к Герою представили.
Неожиданно для всех ожил Цымбал:
— Ни хрена себе, за кой хрен?
Старостенок толкнул в сторону Цымбала баллон:
— Грызло пришлёпни, сруль Македонский, пока не оторвало!..
Цымбал, как смог, изобразил испуг и с идиотским смешком подкинул:
— От, блин… Не дембеля, а ящеры клыкастые. Хоть бы не порвали…
Рустам грустно усмехнулся и продолжил:
— Они прикрывать тогда остались. Летуны бомбу тогда новую испытывали… Потом мы узнали — объемную.
Впечатлениями поделился Старостенок:
— Я такого больше и не видел никогда. Газ на кишлак туманом лег. Оставалось только трассером туда шарахнуть, и все живое…
Рустам продолжил после небольшой паузы:
— А духи нас тогда зажали… Как… как в сорок первом зажали. Стовба приказал нам Дана выносить. Задело его тогда. Мы то ушли и Дана вынесли, а Стовбу и пацанов, на утро, тесаками исполосованных, без ног нашли и два духа дохлых рядом. Похоже, он их зубами рвал. Я видел: они ступни ему отрезали… и жилы из-под кожи вынули…
Цымбал окаменел от страха:
— А жилы на фига?..
— Жилы?.. На шомпола наматываешь и дергаешь потом за них. Человек как кукла дергается… — пояснил Рустам. — Как он вырвался непонятно, но вырвался — факт, рядом два духа дохлых валялось. Не дополз только…
— А стихи летёха наш писал. Дан весь его блокнот себе переписал, за ночь… И песню ту в ту же ночь написал…
Мамедов уточнил:
— А потом, ту тетрадку матери отправили… Следом за телом…
Богдан достал из внутреннего кармана запятнанную кровью тетрадь с надписью «Аист»:
— Не отдал я ее. И песню позже написал. Я сам тогда, как труп был.
Старый встрепенулся:
— Ты сдурел, что ли?
— А как ты его в таком виде — маме? — возразил Богдан.
Рустам прикипел глазами к блокноту:
— Плохая примета, вещи покойника… плохая примета…
Белоград только опустил утвердительно голову:
— Знаю… Я думаю… я его сам старикам взводного в Днепродзержинск отвезу… Только домой вернусь и отвезу…
— Все равно, Данко, нехорошая примета… ой, нехорошая… — снова начал сокрушаться Мамедов.
Тяжелую паузу оборвал Халилов:
— Спой еще, Дан… «Аистов».
Богдан даже не шелохнулся. Только возразил:
— Не… После той аранжировки… той, что лабухи в клубе тогда сделали, она уже так не зазвучит.
Но Юсуф не унимался:
— А из блокнота взводного чего-нибудь, Дан?
Белоград слегка поколебался:
— Есть у него там одно… незаконченное. Что-то помешало ему. А что?.. Кто знает, может, на ту операцию мы ушли… Оно последним в тетрадке было… А может, он тоже продолжения не видел. Так бывает, упрешься в куплет, и все… душа замолкает… Я до сих пор над ним мозги сушу. Не идет, хоть ты тресни.
— Ну, ты даешь, Дан, «Аистов» за ночь сделал, а эту за год не можешь, — подал голос Цымбал.
Богдан бросил на бойца снисходительный взгляд:
— Дурень ты, Цибуля. Песни не делаются. Стовба мне говорил: песни на небесах пишутся. И так оно и есть: пока душа не запоет ничего путевого не выйдет.
Цымбал не преминул поднять все на хохму:
— Та, косячелу по локоть завали за шкурку и все запоет, даже запляшет…
— Да?.. — Белоград только грустно усмехнулся. — Ну, попробуй. Может, у тебя получится…
Пальцы побежали по грифу. Из гитары хлынули первые аккорды, следом полились первые слова:
— Сегодня вновь бессонница/ На сердце давит ранами/ И нет лекарств для памяти,/ Хранящей стон войны,/ Сегодня звезды алые,/ Как маки над курганами/ Пылают цветом кровушки/ На зелени весны/ Кто вышел с сорок пятого,/ Безногими, безрукими/ Но навсегда героями/ За Родину, за Мать…
…Это был Он. Равиль не мог ошибиться. Хотя и не слышал его голоса. Но кто еще мог играть на гитаре? Похоже, Воин сидел в шалаше дальше всех от выхода. Оставалось только доползти до него и протянуть гранату сквозь камышовую стенку прямо Воину под ноги. Он не успеет даже выбежать. Он явно сидел дальше всех от выхода. Равиль поправил «усики» предохранителя, чтобы выдернуть кольцо без заминки, и пополз к шалашу. До цели оставалось совсем немного…
…Цымбал только настроился слушать:
— А дальше, Дан?
Белоград ответил не сразу:
— Вот и я дальше хочу, а оно… Ждать надо… Душа запоет. Если тетрадь со мной, она… все равно запоет. Все равно, я закончу ее. Закончу и отвезу… матери его…
…К шалашу он подкрался почти бесшумно. Во всяком случае, никто его не заметил. И все же, как он не осторожничал, но ветка пересохшего на солнце камыша отодвинулась под его ладонью с оглушительным треском. Но скрывать свой маневр ему больше и не требовалось…
