Владимир Коротких
ЧЕРНАЯ ЗАРЯ

Размеренно постукивая железными колесами по стыкам рельсов, медленно и уже давно среди бескрайней степи Средней Азии, местами переходящей в пустыню с горбатыми кривобокими барханами, тащился пассажирский состав. Двигаясь тяжело по раскаленной летним солнцем земле, под горячим сухим небом, он уныло скрипел и лязгал сцепками вагонов на редких плавных поворотах своего долгого пути. А солнце, уже в который раз, отыскав с восходом в своих лучах его длинное неуклюжее металлическое тело, удивлялось стойкому упрямству, заставляющему ползти в раскаленном мареве, где, казалось, жизнь невозможна, а какая и возможна, то прячется, забиваясь неизвестно куда.

Но поезд, уже безнадежно отставший от графика, с частыми остановками у семафоров, все же двигался, повинуясь безмерному желанию пассажиров поскорее прибыть к месту назначения.

Пассажиров было немного. Полупустые вагоны, покачиваясь в такт неспешного движения, были душны и тихи. Люди, разморенные жарой, с надеждой ожидающие окончания своего путешествия, большей частью дремали, лежа на полках, изредка переговаривались. За несколько дней, проведенных вместе, большинство тем было обсуждено, запасы продуктов иссякли и пополнялись скудной пищей из буфетов на редких небольших полустанках. Спиртное в таких условиях внутрь уже не лезло. Да и надоело все уже. Хотелось поскорее покинуть это жаркое унылое пространство. Попытки открывать окна для проветривания были неудачны, поскольку вместо желаемого ветра в вагон врывались пыль и зной. Поэтому единственным полезным в данной ситуации занятием было лежание и беспрерывное потребление чая, который услужливо подносили всем желающим проводники. Правда, цена чая была поганой, как и сам чай. По поводу сильно возросшей за последние пару суток цены проводники в один голос сетовали на отсутствие хорошей воды и разные сложности в приготовлении этого спасительного напитка в больших количествах. Люди соглашались, кивали, пили чай, по вкусу напоминающий заваренный веник, и спрашивали, скоро ли машинист нагонит расписание.

Впрочем, некоторые озлобленные такой ездой путешественники сами порой прорывались к начальнику поезда с вопросом: «Когда?..» — на что получали ответ: «Дорога сильно загружена, подолгу на семафорах стоим, эшелоны с какой-то техникой пропускаем».

Теперь, информированные, но мало удовлетворенные, они возвращались на свои места, опускались на полки, чертыхаясь на злополучную ситуацию, превратившую этот отрезок их жизни в мучительную маету. Хотя они и сами понимали, что никакой вины начальника поезда в чересчур нерасторопном движении нет. Они не спрашивали, какая такая техника мешает им прибыть вовремя в город Ташкент. Они все понимали.

Перезнакомившись за время пути, нередко даже обменявшись адресами и телефонами, они провожали сходящих с поезда попутчиков, как старых друзей, с добрыми пожеланиями и приглашением обязательно зайти в гости при первой же возможности.

А поезд тронулся с очередной станции, оставив часть пассажиров, прибывших к желанной цели, и покатился дальше, покачивая вагонами, по одинокой ветке железнодорожного полотна, разрезающей пустынный ландшафт.

По мере продвижения пустынная равнина постепенно сменялась гористыми возвышенностями с присутствием на них растительности и поселений, окруженных хлопковыми полями, бахчами и виноградниками, что благотворно влияло на настроение пассажиров.

Полуденное солнце, гревшее опущенную оконную штору, тщетно пыталось проникнуть в пространство купе, сохраняющего полумрак, но было настолько ярким, что косыми лучами все равно пробивалось сквозь щели и, отражаясь от перегородок, играло зайчиками на потолке.

В купе оставался всего один пассажир. Это был молодой человек лет двадцати пяти, среднего телосложения, русоволосый, сероглазый уроженец средней полосы российских просторов. Воспользовавшись тем, что последний его попутчик сошел на предыдущей станции, он разделся до трусов и плюхнулся на нижнюю полку, закрыв воспаленные и усталые глаза.

Вдоволь налюбовавшись за время пути диковинными пейзажами за окном, наговорившись с попутчиками, он был рад спокойному пребыванию в полном одиночестве.

Он дремал, время от времени переворачиваясь с боку на бок. Намокавшая от пота простыня омерзительно прилипала к телу, постоянно прерывая сон. Так продолжалось часа два. В конце концов он открыл глаза. Лежа лицом вверх, он просто наблюдал за солнечными зайчиками, прыгающими на потолке по замысловатой траектории. Они то расходились в разные углы, то сходились в середине, напоминая собой живые существа, непрестанно двигающиеся, следуя поворотам поезда, как бы ища выход наружу к своей матери-солнцу, от которой они отстали по своей детской несмышлености, из любопытства забравшись в эту душегубку.

Наблюдая за ними, молодой человек думал, что через несколько часов он приедет в Ташкент, поднимет штору, выпустит их к солнцу и уйдет из купе. Потом, на обратном пути, кто-то снова опустит штору, и они опять залетят сюда, а его здесь уже не будет. Но когда-то ведь он поедет назад, опустит штору и впустит их. Они вспомнят, как ехали сегодня, а он расскажет им про то, как провел время.

Так полежав еще некоторое время, он поднялся с полки, потянулся к окну и, резко подняв штору, произнес: «Ну, гуляйте, пацаны! Идите к маме! А то я тут в беседах с вами с ума сойду!» Купе в ту же секунду озарилось ярким, режущим глаза светом, обнаружившим столик с пустым стаканом из-под чая, пачку папирос на нем и коробок спичек. В нише над дверью лежал большой чемодан, а на крючке у двери висел офицерский китель с погонами старшего лейтенанта.

Молодой человек потянул ручку окна вниз и, наполовину открыв его, высунул голову наружу, подставив мокрое от пота лицо под горячий азиатский ветер. Поезд снова сбавлял ход. Покрутив головой по сторонам, он плюнул под откос и, ухмыльнувшись, язвительно прокричал под стук колес:

— Что, опять пропускаем?! Давай, пропускай, нам не жалко! У меня служба и в вагоне идет! Давай, давай! Гони свои танки кругломордые! А мы из пехоты! Че нам торопиться?!

Кричал просто так, от скуки, из желания продрать горло. Присев на полку, он взял из пачки папиросу, прикурил и, затянувшись, выпустил в открытое окно длинную струю терпкого табачного дыма, который с ветром тут же вернулся и заполнил купе. Поезд притормаживал, впереди виднелась станция. Он сделал еще пару затяжек, бросил папиросу за окно и напялил на себя спортивные брюки и майку. Посмотрев в старое тусклое зеркало на двери, проведя ладонью по щекам и подбородку, он спокойно сказал:

— Негоже, товарищ старший лейтенант, перед гражданскими небритой рожей позировать. Вы ведь славный и достойнейший представитель мотострелковых войск в этом вагоне, а может, и во всем поезде. Во как! А небритым и немытым — застрелиться лучше сытым! Короче, задача — побриться и пожрать!

С этими словами он погрозил пальцем отражению в зеркале и достал пакет с бритвенными принадлежностями. Перекинув полотенце через плечо, вышел из купе и направился в сторону туалета. В узком проходе он столкнулся с проводником-узбеком, который, гремя пустыми стаканами на подносе, стремился в противоположный конец вагона.

Глянув быстро на идущего к водным процедурам пассажира, развернувшись боком, чтобы не опрокинуть поднос, проводник уже без вопроса оповестил:

— Через четыре часа Ташкент!

— Отлично! — ответил он. — Надо же, как быстро кончилась дорога!

Приведя себя в порядок, гладковыбритый, причесанный, пахнущий мужским одеколоном «Шипр» и довольный от мысли о скором окончании пути офицер мотострелковых войск неторопливо возвращался в купе.

В проходе он опять встретил проводника, и тот, видно, уже забыв, кому вещал о скором прибытии, снова скороговоркой произнес:

— Через четыре часа Ташкент!

В купе молодой человек с досадой обнаружил сидящего на нижней полке худощавого лысоватого невысокого мужчину лет тридцати. На нем были джинсы синего цвета, светлая полосатая рубашка с короткими рукавами и сандалии. Вытирая носовым платком обильно покрывший лицо пот, мужчина поднялся и сказал:

— Добрый день. Не возражаете? Проводник подсадил до Ташкента.

— Да, конечно, пожалуйста. Вместе веселей будет.

Молодой человек, протянув руку, представился:

— Василий.

— Андрей.

Обменявшись рукопожатием, они уселись на свои места.

Просидев молча несколько минут, Василий первым попытался завести разговор:

— Ох, и жара, градусов сорок. Издалека едете?

— Издалека, из столицы, — неохотно ответил Андрей и с раздражением подумал: «Ну, началось…»

За время пути ему неоднократно приходилось отвечать на вопросы: «А откуда, а куда, а зачем, а надолго ли, а жена, а дети» и тому подобное… Рассказывать о том, куда, зачем и на сколько, он не собирался, поэтому всем гражданским любознательным лицам он излагал легенду про отпуск и непреодолимое желание посетить города Средней Азии. А они, добрые души, советовали, куда лучше съездить, где остановиться, какие вина пить, и охотно делились впечатлениями об увиденном ими самими.

Так что теперь в голове Андрея имелся достаточно сносный путеводитель по достопримечательностям данного района, которым он когда-нибудь действительно мечтал воспользоваться, поскольку бывать ему в этих краях ранее не приходилось. Хотелось посмотреть страну, побывать и на море, и в песках, и в тундре.

Андрей нехотя продолжал:

— В отпуск, — и замолк в надежде, что Василий, удовлетворившись таким ответом, отстанет. Но тот, посмотрев с минуту в окно, снова спросил:

— К родне или так просто?

— Да так, просто хочу посмотреть достопримечательности, — нудно начал Андрей свою небылицу.

— Ага, ну правильно, — согласно кивнул головой собеседник, пристально и с некоторой долей лукавства посмотрев на Андрея. — Только вот зря вы в форме-то едете достопримечательности осматривать, — по-доброму улыбнулся он, слегка прищурив глаза и обнажив наполовину железные передние зубы.

— А что так? — удивился Андрей.

— Да так. Патрулей тут нынче много, расспросами измучают, — продолжал улыбаться Василий, — могут не поверить. В комендатуру потянут. Вы лучше в гражданку переоденьтесь. Да и с таким чемоданом, — он кивком головы указал на полку, — достопримечательности осматривать сложно.

Озадаченный и не готовый к такому развороту беседы Андрей, не особенно скрывая раздражение, язвительно спросил:

— Ну, вы-то уж точно на экскурсию собрались? В гражданке, и сумка у вас небольшая. На местного тоже мало смахиваете.

— Не-е-е, я к родне! — весело протянул Василий. — Не обижайтесь, товарищ старший лейтенант. Это я так. — Он снова махнул рукой, как бы подтверждая пустячность момента. Потом привстал и, подав руку Андрею, добавил:

— Прапорщик Бочок.

Андрей удивленно и с недоверием посмотрел на него, но руку все же пожал и смущенно в ответ представился:

— Старший лейтенант Ласточкин.

Василий достал из нагрудного кармана документы и протянул Андрею со словами:

— Это чтобы вы не сомневались. А то подумаете — шпион. А я вовсе не шпион, а простой советский прапорщик.

Андрей посмотрел документы и вернул владельцу. Потом, секунду помолчав, миролюбиво спросил:

— А что вы в таком наряде, как в самоволке?

— Да нет, не в самоволке, в отпуск ездил домой под Белгород, в деревню к старикам. Хотя можно так сказать, что частично и в самоволке, опаздываю из отпуска.

— Надолго?

— Дней на десять.

— Ничего себе! На десять дней! Это как же?! — Андрей от души рассмеялся, удивленный таким спокойствием прапорщика в создавшейся ситуации.

— Да я в Термезе, это городок такой на границе с Афганом, в госпитале от желтухи лечился. После этого в отпуск на месяц домой отпустили, по-научному — на реабилитацию. Солдат не пускают, только офицеров и нас, прапорщиков. Раньше и солдат пускали, а потом перестали. Много болеют — желтуха, тиф, малярия. Их теперь после лечения почти сразу назад в Афган отправляют. Ну, отгулял я отпуск, заодно вот зубы починил, — он еще раз обнажил металлические новые фиксы. — Уже несколько дней оставалось, а тут закавыка вышла, пришлось малость подзадержаться.

— Какая закавыка, с зубами? — с интересом переспросил Андрей.

— Да нет, но тоже медицинская, уважительная, со справкой.

— Со справкой? Ну, тогда чего ж волноваться, если со справкой?

— Да я особенно и не волнуюсь, хотя как посмотрят?! По-всякому ведь можно истолковать! — Василий озадаченно почесал затылок.

— Да чего тут толковать, заболел. Справка есть, чего еще надо?

— Да в том и дело, что справочка эта интересная! — Василий снова рассмеялся.

— Липа, что ли?

— Да нет, настоящая, с печатями, как положено! Но… — Он сделал паузу, вздохнул и, немного помолчав, словно обдумывая, стоит ли рассказывать, продолжил: — Короче, вот как было. Я, значит, в деревню свою приехал! Родня тут нашла! В общем — гульба, рыбалка! А я ж неженатый! А по девчатам-то как соскучился! Я ведь за год с лишним в Афгане их только в паранджах и видел! Да и то больше издали, да из бойницы бэтээра! А тут, — он покачал головой, — наши, чистопородные! А я-то человек военный, мужик на зависть! Да за меня любая готова выйти и в деревне, и в городе! Ну, в общем, все хорошо проистекало, — он опять слегка вздохнул, — а дней за пять до отъезда я почувствовал изменения в своем организме. Я к фельдшеру, он меня в райцентр направил. Я — туда! Короче — гонорея! Триппер по-нашему! Вот, считай, две недели я на уколы ездил, отпуск насмарку. На танцы уже больше не ходил, там же девки, а я с дефектом! Сарай дома строил.

Андрей откинулся на полку и засмеялся, потом, глядя на Василия, смеяться прекратил:

— Извини, брат, я не со зла. — Он приложил руку к груди. — Да что ты волнуешься, это ж тоже болезнь, кому какое дело?

— Да вообще, конечно, болезнь. Но для меня это удар судьбы, — Василий снова с горестью покачал головой. — Я ведь партийный. Выговор по партлинии получу за аморальное поведение, и накрылась моя мечта.

— Какая мечта?

— А такая. Ты-то уже вон старлей, — он кивнул на китель, висящий у двери. — Тебе сколько лет?

— Двадцать пять.

— Вот, двадцать пять, а я в свои двадцать семь только прапорщик.

— Так я же училище военное закончил, у меня высшее образование, поэтому и офицер, а ты чего страдаешь? Выговор через полгода снимут. Жрать он у тебя, что ли, просить будет? — недоумевал Андрей.

— В том-то и дело! Я сначала старшиной роты в мотострелковом полку был. Потом меня за хорошую службу поставили командиром взвода в роте, а это должность офицерская. Обещали сначала младшего лейтенанта присвоить и дать возможность учиться экстерном на офицера, без отрыва от службы. А тут желтуха и теперь еще справочка про триппер! Ну, да хрен с ней — переживем как-нибудь! Ну почему партийный человек не может случайно триппер подхватить? А вдруг он по любви? Водку партийный пить может — не аморально, а триппер по любви — не может! — Василий распалялся и жестикулировал в поддержку своим рассуждениям. Но делал это уже больше весело, чем грустно.

— Ну а любовь твоя про триппер чего тебе сказала? — смеялся Андрей, искренне сочувствуя товарищу.

— Да какая ж теперь признается? Я и сам не знаю, где меня наградили! Может, в деревне, может, в райцентре, а может, и в городе, где я зубы делал! — Он махнул рукой. — Главное, вылечился! Ну, не дадут младшего лейтенанта, значит, не судьба, переживем.

— Да не казнись ты, Вась, обойдется! — Андрей потрепал его по плечу. — Сейчас позову проводника, чаю закажем! Или, может, чего покрепче?

— Можно и покрепче, только тут брать не будем, они тут баланду разную продают, от нее можно с копыт свернуться. У меня есть. Домашний, проверенный. — Василий полез в свою спортивную сумку и быстро извлек оттуда пластмассовую трехлитровую канистру. Взяв в обе руки, он слегка ее взболтал и с удовольствием протянул: — Свой, домашний, мужикам везу в подарок. Они меня заждались там небось уже. Заказывали! Ну, скоро встретимся! Я тоже заскучал, скорей бы добраться. — Он опять полез в сумку, вытащил стакан, огурец и полбатона хлеба.

Андрей достал жестяную банку говяжьей тушенки из сухпайка, выданного ему на дорогу, и банку рыбных консервов.

Быстро вскрыв банки, нашинковав огурец и батон, они налили из канистры по полстакана чистой, пахучей, коньячного цвета жидкости.

— Пей постепенно, он градусов шестьдесят, — напутствовал Василий. — Братан гнал на дорогу и мужикам для гостинца. Я за дорогу к нему и не притрагивался, случая не было, да мне после желтухи сейчас не особенно и можно, первые полгода только по чуть-чуть.

Они подняли стаканы и чокнулись.

— За знакомство, — сказал Андрей.

— Ага, будем, — кивнул Василий.

Закусив, они покурили в раскрытое окно. Самогон был действительно крепок. Попутчики расслабились и сидели молча, глядя на горы, вздыбившиеся вдали.

Первым нарушил паузу Василий, приподняв с пола канистру:

— Ну, по чуть-чуть?

— Давай, только по чуть-чуть, — согласно кивнул Андрей. — А то, сам говоришь, патрулей много.

— Да у меня средство есть — мускатный орех. Запах напрочь отбивает, пожуешь и сам забудешь, что выпивал. Главное, не шататься. Ну давай. — Василий быстро плеснул понемногу в стаканы и, подняв свой, предложил: — Давай не чокаясь — за мужиков, которых с нами больше нет, земля им пухом и светлая память.

Выпили молча. Снова открыли окно и стали пускать туда папиросный дым. Мысли Андрея были о военном будущем, приближение которого он уже ощущал с необъяснимой тревогой в глубине души.

— Вась, расскажи про Афган, я ведь тоже туда еду, — попросил он.

— Я догадался. — Василий снова взял папиросу. — А ты откуда родом-то?

— Из Липецка, почти земляки с тобой.

— Да, рядом, считай, земляки. А я думал, ты из Москвы.

— Нет, я после училища два года служил под Горьким. На полигоне в болотах комаров кормил. Месяц назад получил старшего. Потом вызвали в штаб, приказали собирать шмотки и отправляться по разнарядке в распоряжение командования Туркестанского военного округа. Из тех, кого могли послать туда, я был единственный неженатый, меня, вероятно, поэтому и выбрали. Я через Москву поехал. Пару дней погулял до поезда. Да я и не жалею, что в Афган направили, я же военный, значит, должен уметь воевать по-настоящему, а не только на учениях. К тому же за два года эти болота и леса у меня тоску стали вызывать. Хоть вой. Понимаешь? — сказал Андрей, глядя на Василия.

— Понимаю, Андрюха, понимаю. — Василий медленно перевел взгляд в окно и продолжил: — Чего не понять? Ясно. Только все, конечно, сравнительно. Я ведь тоже не сразу прапорщиком-то заделался. Я перед армией в райцентре техникум лесного хозяйства окончил. Служить попал в Венгрию. Ох, и живут же там люди! Жратвы и шмоток — во! — Он провел большим пальцем по кадыку. — А на улицах пылинки не найдешь. А в деревнях? Короче — уже коммунизм! Служил в мотострелковом полку. Получил сержанта. Ну а под конец службы мне, учитывая, что я еще и с образованием, предложили остаться. Сделали старшиной роты, прапорщика присвоили. Служил я там шикарно! Как в отпуск еду, одних подарков родне два чемодана пру. Уже на машину стал деньги откладывать. Думал — куплю «Жигули», приеду в деревню! Эх! — Он описал рукой спираль в воздухе. — Там только у председателя, да и то «Москвич»!

А тут, как-то после Нового года, примерно через месяц после переворота в Афгане, нас собрали в штаб полка. Командир объявил о передислокации. Недели через две личный состав без оружия и техники гражданскими самолетами доставили в Ташкент, затем поездом в Термез. Поставили палатки в пустыне. Месяц мы технику и оружие получали, а потом по понтонной переправе через речку Амударью поехали исполнять интернациональный долг.

А дальше, чего тут расскажешь? Война, Андрюха. Второй год воюем за свободу и демократию афганского народа, а чего-то и конца не видно. Мешанина какая-то получается! Где среди них свои, где чужие, хрен разберешь. Ни фронта, ни тыла. Страна — горы да пустыня. Мы гоняемся за духами, а они за нами. Вот и весь рассказ.

— Много погибает наших?

— Их, Андрей, может, кто, конечно, и учитывает, да только до нас этих сведений во всем масштабе не доводят. Я в отпуске телевизор иногда все-таки смотрел, особенно последние две недели. Так там показывают, что мы только ихний народ нашей солдатской кашей кормим, да бэтээрами и танками им землю пашем, а воюет славная афганская революционная армия! Да только той армии, Андрюха, как и революции, там днем с огнем не сыскать! Во как! А тут, прямо дня за три до отъезда, смотрю вечерний выпуск, а там карта Афгана на экране показана, и на ней точка мигает. Диктор известный, в очках, и говорит, мол, две недели назад афганская армия, видите ли, в результате успешной операции окружила и уничтожила крупное контрреволюционное соединение, а также захватила кучу оружия, боеприпасов и пленных. Я его не виню! Он тоже своего рода прапорщик, кобыла подневольная! Но дело в том, что когда меня в госпиталь отправляли, наши с полка как раз туда в рейд уходили. Это рядом, по горам всего километров семьдесят. А про потери диктор — ничего, молчок. Так что мы с тобой туда едем, а кто-то уже оттуда в цинковых бушлатах домой возвращается. Выходит, что они там плугом надорвались, что ли, когда афганцам помогали землю пахать? Вот так, брат. Обидно. Чего тут скажешь? Только посоветовать можно. Дрянь разную из духанов ихних не ешь, воду пей кипяченую и по дури за наградами не гоняйся. Вот и все. Не обижайся, Андрей. — Василий протянул ему ладонь.

— Да ладно, Вась, я и не обижаюсь. — Андрей искренне ответил на рукопожатие.

А поезд тем временем уже не шел, а мчался на удивление быстро, словно хотел напоследок загладить свою вину перед скучавшими в нем бедолагами. За окном мелькали железнодорожные постройки и населенные пункты. Все предвещало близость крупного города.

В дверь купе постучали.

— Через полчаса Ташкент! — раздался знакомый голос проводника.

— Так, надо собираться. — Андрей поднялся, снял с полки чемодан и принялся укладывать в него свои вещи. Василий молча смотрел в окно.

Облачившись в форму, Андрей снова сел на место и спросил:

— Вась, а форма твоя где?

— В госпитале, в Термезе. Я ее там в каптерке у завхоза оставил на временное хранение. Завтра доеду до Термеза, переоденусь, отмечу отпускные документы и к Амударье подамся, на границу. Туда автоколонны из Афгана за грузами приходят. С ними и доберусь до своего полка. А ты дальше куда?

— Я пока в Ташкент за назначением. Там в комендатуре на меня документы лежат. А потом? — Андрей пожал плечами. — Куда пошлют.

— Да, хорошо, когда далеко пойдешь! Плохо, когда далеко пошлют! А может, еще в Союзе оставят? — попытался посочувствовать Василий.

— Вряд ли. Мне в дивизии сразу сказали, что туда. Может, там еще свидимся?

— Кто знает, может. — Василий оторвал кусок газеты и, написав на нем номер полевой почты, протянул его Андрею. — Держи, как определишься, черкни пару строк, может, действительно свидимся.

Поезд сбавил ход и вскоре окончательно остановился.

— Ташкент! Ташкент! Просьба покинуть вагон! — кричал проводник, вероятно, думая, что найдется сумасшедший, пожелавший без дополнительной подготовки и отдыха сразу двинуться в обратную дорогу.

Андрей с Василием в числе немногочисленных пассажиров вышли на перрон и двинулись на выход с вокзала.

Выйдя в город, они остановились и покурили.

— Ну, Андрей, давай прощаться. Я пойду в кассу билет до Термеза брать, а ты подойди к патрулю. — Василий кивком головы указал на стоявших в стороне троих военных с красными нарукавными повязками, одетых в форму южного образца с широкополыми шляпами-панамами на головах. — Тебе расскажут, куда добраться. Давай, брат, удачи!

Они обнялись и разошлись в разные стороны, пожевывая мускатные орехи.

Андрей обратился к начальнику патруля. Майор, проверив его документы, посоветовал:

— Вы сначала лучше устройтесь на ночлег в гостиницу КЭЧ (коммунально-эксплуатационная часть), а с утра в комендатуру пойдете, а то чего с таким чемоданом через весь город таскаться.

Андрей, поблагодарив, последовал его совету. Дело близилось к вечеру, сказывалась дорожная усталость, хотелось нормально вымыться и поесть.

Он добрался до гостиницы. Администратор — полная, средних лет женщина, не спрашивая его, на сколько он прибыл, молча и быстро внесла его в список проживающих:

— Ваша комната номер тринадцать, — сказала она, возвращая ему документы.

— А другого номера нет? — шутя спросил Андрей.

Женщина спокойно, не поднимая на него глаз и не меняя тембра голоса, ответила:

— Нет. У нас не номера, а койко-места, ваше за номером «один».

— Ясно. Ну, давайте ключ, — Андрей протянул руку.

— Ключ в комнате. Там уже живут. Если будете уходить последним, ключ мне сдадите, — так же монотонно ответила она.

— А буфет у вас тут есть?

— Есть, на первом этаже. Но спиртного там нет.

— Понятно, а еда в нем есть?

— Есть. — Она посмотрела на него, потом тихо сказала: — Там за углом, в квартале отсюда, небольшой базар. Рядом с ним столовая, хорошая. Только, — она приложила палец к губам, — буфет план не выполняет.

— Спасибо вам огромное. — Андрей улыбнулся ей и пошел в номер на второй этаж.

Дверь оказалась незапертой и была немного приоткрыта. Изнутри доносились мужские голоса. Он вошел в большую комнату с высоким потолком, под которым клубился табачный дым. В комнате стояли в ряд шесть кроватей. На спинках кроватей висели бирки с номерами. Кровать с первым номером находилась с краю у стены.

На кровати за номером «два» под простыней спал человек. На вешалке висела его форма с погонами капитана военно-воздушных сил. Рядом с кроватью на полу стояла пустая бутылка из-под пива. На тумбочке в скомканной газете горкой лежали остатки воблы.

Две кровати были пусты. На пятой и шестой сидели военные в тельняшках. Между кроватями на двух табуретках была постелена газета, на которой стояла бутылка водки и лежала закуска.

Увидев вошедшего, один из них оживленно, уже нетвердым голосом воскликнул:

— О! Здорово, пехота! — И, подняв руку, приветственно помахал Андрею.

Андрей, также подняв согнутую в локте руку, в тон ответил:

— Здорово, десантура!

— Давай к нам! — махнул рукой второй.

— Спасибо, мужики, мне бы сначала вымыться, я с поезда, — сказал Андрей.

— Ну, давай, душ по коридору направо!

Расположившись и оставив вещи, Андрей направился в душ. Он долго и с удовольствием мылся, стоя под сильной струей прохладной воды, словно пытаясь смыть не только пот и пыль дороги, но и усталость, перемешанную с какой-то необъяснимой душевной тревогой, внезапно охватившей его. Он не мог понять происхождения этого чувства, решив наконец, что это просто реакция на усталость и смену обстановки.

Войдя в комнату, он, к своему удивлению, обнаружил обратную картину — двое десантников, повалившись на койки, спали крепким сном, а ранее спавший сосед бодрствовал, сидя на кровати. Пивной бутылки у кровати и воблы на тумбочке уже не было.

Увидев Андрея, он поднялся. Это был высокий рыжеволосый кудрявый парень с крупными чертами лица и веснушчатым носом. Слегка потянувшись, он сказал:

— Здорово, я Сергей.

Андрей пожал протянутую руку и тоже представился.

Сергей посмотрел в сторону мирно спящих десантников и сочувственно промолвил:

— Из Афгана. Четвертые сутки в отпуск уехать не могут. Вроде бы на завтра билеты достали. А ты сюда надолго? — он кивнул на койку.

— Не знаю, завтра в комендатуре станет известно.

Сергей снова кивнул головой и спросил:

— Туда?

— Туда. А ты? — в свою очередь поинтересовался Андрей.

— Нет, я был в командировке, тут рядом. Я вертолетчик, техник. Теперь еду назад в часть, на Урал. У меня через два с половиной часа поезд, так что уже собираюсь.

— А я пойду пройдусь, заодно чего-нибудь перекушу, — ответил Андрей.

Надев форму и пожелав счастливой дороги, он вышел из комнаты.

Жара спадала. Улица покрылась тенью домов, за которыми скрывалось уже не такое яркое солнце. Посмотрев на часы, Андрей быстро зашагал, в надежде поскорее дойти до кафе.

С аппетитом съев картошку с бараниной, пару салатов и выпив компот, он, удовлетворенный, вышел на улицу и не спеша пошел в сторону базара.

Базар, несмотря на вечер, был оживленным. Андрей, ранее не бывавший на Востоке, но слышавший об изобилии восточных базаров, просто ходил между торговыми рядами, с любопытством и восхищением глядя на разнообразие фруктов, ягод, дынь, арбузов и всякой зелени. Громкая непонятная речь местных жителей, преимущественно мужчин, облаченных в халаты и тюбетейки, торгующих всем этим съедобным великолепием, услаждала слух и вызывала страстное желание поторговаться и непременно что-нибудь купить.

Пожилой узбек махнул Андрею рукой, приглашая к прилавку, не в силах перекричать более молодых соседей:

— Подходи, сынок. Что желаешь? Дыня, арбуз, персик, слива, виноград, инжир, урюк? Выбирай.

Андрей, желающий всего, но осознающий, что в результате поедания этого многообразия он завтра может оказаться не в комендатуре, а на горшке, озадаченно смотрел на продавца.

— Возьми дыню, сынок. Хорошая, спелая дыня. Виноград возьми, сладкий. — Старик быстро достал нож и отрезал кусок дыни, предназначенный на пробу. — Кушай! Просто сахар дыня! Дешево тебе отдам, сынок. У меня младший сын тоже в армии служит. Сержант. Танкист. Военным всегда дешевле отдаю.

Дыня и правда была очень сладкая и душистая. Во рту расползался маслянистый нектар.

— Давайте дыню, отец. Только не очень большую, — сказал Андрей и подумал: «С десантниками съем», понимая, что одному ее не осилить. — Еще пару кистей винограда, вон того черного.

Самая маленькая дынька оказалась весом в три килограмма. Андрей взял ее под мышку и ждал винограда.

Старик, получив деньги за дыню, протянул ему виноград со словами:

— Это тебе подарок, прими.

— Да я запла… — начал было смущенно Андрей.

— Прими, сынок, от сердца, — старик приложил руку к своей груди.

Растроганный этим, Андрей сделал такой же жест и взял виноград со словами:

— Спасибо. Здоровья вам, отец.

Он вернулся в гостиницу. Десантники спали. Койка рядом была пуста. Положив дыню на тумбочку, он постоял у окна, глядя в надвигающиеся сумерки, и решил, что больше уже никуда не пойдет. Съев виноград, он улегся на кровать и крепко уснул.

Утром Андрей увидел, что за ночь соседей на пару человек прибавилось. Было еще рано, но лежать больше не хотелось. Он тихо, чтобы не потревожить спящих, встал и пошел умываться. Хотелось поскорее прибыть в комендатуру, чтобы, наконец, узнать, в какую сторону укажет вектор его судьбы. Вернувшись в номер, он посмотрел на дыню, одиноко лежащую на тумбочке, взял нож, отрезал кусок и с наслаждением, не торопясь, съел его. Затем отнес ее на тумбочку к десантникам, оделся, взял чемодан и ушел.

Улицы Ташкента были немноголюдны. Андрей шел, глядя на современные дома с признаками восточной архитектуры, на старинные здания и поливальные машины, орошающие проезжую часть. Спокойствие раннего города, с теплом не успевшего остыть за ночь асфальта, мало-помалу передавалось и ему.

По дороге он заглянул в небольшой книжный магазин. Тот только что открылся. Внутри ходил продавец и стирал тряпкой пыль с полок. Посмотрев на раннего посетителя, он пальцем указал в сторону:

— Русская литература там.

Андрей подошел к плотно заставленным книжным стеллажам и удивленно остановился. Художественная литература была представлена во всем ее многообразии. Здесь были и собрания сочинений классиков, и современные писатели, поэты, и серия ЖЗЛ. Он, словно не веря глазам своим, трогал пальцами книги. В Москве найти эти издания в свободной продаже было практически невозможно. Он вспомнил, как, еще учась в школе, собирал неимоверное количество макулатуры, чтобы, сдав ее, получить желанный талон и купить по нему книжку, а если повезет, то встать в очередь на подписку собрания сочинений какого-нибудь классика и потом выкупать в книжном магазине по одному тому издания.

— Много книг брать будете? — услышал он из-за спины голос продавца, который уже вытер всю пыль и с интересом наблюдал за тем, как Андрей завороженно смотрел на стеллажи.

Андрей молча продолжал рассматривать книжный строй.

— А то русские приезжие помногу берут. — Продавец скосил глаза на чемодан Андрея и продолжил быстро говорить: — Чемоданами берут. Наши берут, когда к вам в Россию едут. Говорят, хорошо продать там можно или поменять на что-нибудь.

— Нет, я потом. Дайте томик Омара Хайяма. — Андрей снял с полки небольшую книжицу в коричневом переплете с золотистыми буквами и, посмотрев на прилавок, добавил: — И блокнот с шариковой ручкой.

— Жаль, а то выручка была бы, — вздохнул продавец. — Взяли бы Пушкина, все полное собрание есть.

— Нет, Пушкина я дома читать буду. Вот на обратном пути накуплю чемодан и буду читать. А пока что восточную поэзию и философию почитаю.

С трудом всунув небольшой томик стихов в чемодан, Андрей вышел из магазина и, проехав несколько остановок на автобусе, прибыл в комендатуру.

Дежурный офицер указал на дверь, в которую следовало обратиться по его вопросу.

Постучавшись, Андрей вошел в небольшой кабинет. Подполковник, лет сорока, седой полный человек с пышными седыми усами, выслушав его рапорт о прибытии, предложил присесть, указав кивком на стул. Затем он не торопясь открыл сейф с бумагами, отыскал документы и положил их на стол.

— Так, Ласточкин, значит? Ну что, Ласточкин, нормально добрался, без происшествий?

— Так точно, без.

— Хорошо. Молодец. А то иногда бывают и происшествия. Мол, на войну еду, могу и нахлебаться как скотина, и в морду кому-нибудь заехать. А вместо войны — на губу или, чего хуже — под трибунал… Сам понимаешь, люди разные. — И он покрутил указательным пальцем у виска.

— Да нет, все нормально, — подтвердил Андрей.

— Верю. Просто предостерегаю. Хочешь на войну, значит, должен доехать туда в добром здравии, без выкрутасов. Понятно? — Подполковник пристально посмотрел на него.

— Так точно, понятно, товарищ подполковник! — Андрей встал со стула.

— Да ты сядь, сядь. Чего прыгаешь? Значит, вот твои документы и продовольственный аттестат. Распишись в журнале, — он протянул Андрею ручку. Потом отложил журнал в сторону и продолжил: — Сейчас, товарищ старший лейтенант, вы поедете в город Чирчик. Это рядом с Ташкентом, туда рейсовый автобус ходит. В Чирчике пересядете на другой рейсовый автобус и доедете до поселка Азадбаш, это недалеко от Чирчика. Там находится часть. Эта часть в настоящее время является перевалочной базой для переправки за границу. Доложитесь о прибытии в штабе, станете на довольствие и будете спокойно ждать отправки к месту дальнейшего прохождения службы. Вам ясно?

— Ясно, а сколько ждать придется?

— Не знаю, парень, как команда соберется, как транспорт. Самолетом полетите в Кабул. А оттуда по своим частям. Больше сведениями не располагаю. У тебя в документах обозначен номер полевой почты, тебе там скажут, куда двигаться. Ладно, бывай здоров, ни пуха… — Подполковник протянул Андрею руку.

К обеду Андрей уже был в Чирчике. Это был небольшой тихий городок. Андрей поставил чемодан на тротуар и закурил, осматриваясь вокруг. Автобус на Азадбаш должен был пойти только через час. Желудок подавал тревожные сигналы. Андрей вспомнил про утренний кусок дыни, сглотнул слюну и пошел по улице в надежде найти столовую. Он отошел достаточно далеко, но такого рода заведения так и не встретил. Раздосадованный, он повернул на другую улицу и пошел вдоль длинного казенного металлического забора. Пройдя метров сто, он дошел до КПП военной части. Рядом с входом была вывеска «Ташкентское высшее танковое командное училище». Дальше идти не было смысла, и он уже собрался топать назад.

В это время из ворот КПП выехал грузовой автомобиль «ЗиЛ» с крытым верхом и, свернув, остановился у тротуара. Через несколько секунд из дверей вышел офицер, высокий, слегка сутулый молодой человек, равный Андрею по возрасту и званию. За ним три курсанта с патрульными нарукавными повязками.

Офицер, заметив стоящего рядом Андрея, подошел к нему и, глядя на чемодан, отрывисто спросил:

— В Азадбаш, что ли?

Андрей молча кивнул.

— Ну, тогда подвезем. Мы туда же. Бросайте чемодан в кузов, сами — в кабину. Скоро поедем.

Андрей, радостный от подвернувшейся удачи, передал чемодан курсантам, которые к тому времени уже сидели в кузове, а сам влез в кабину и сел рядом с солдатом-водителем.

Начальник патруля стоял у машины, посматривал на часы, потом за ограду училища. Наконец минут через пять он, увидев кого-то, крикнул и махнул кулаком:

— Давай быстрее! Черт! Бегом!

За оградой показался солдат, который бежал к машине. Запыхавшись, запрыгивая в кузов, он крикнул:

— Виноват! Товарищ старший…

Офицер быстро сел в кабину рядом с Андреем и скомандовал водителю:

— Вперед!

Водитель молча повел машину.

Офицер похлопал себя по карманам:

— Вот, елки, сигареты забыл!

Андрей протянул ему свои папиросы, и тот, закурив, сказал:

— Концерт! Сам его в самоволку привез! Сам назад везу, а он еще и опаздывает! Зараза!

Андрей вопросительно посмотрел на начальника патруля, который бросил недокуренную папиросу за окно со словами:

— Крепкая, я лучше по дороге сигарет куплю.

После минутного молчания он объяснил:

— С утра мы ездили в Азадбаш, в ту часть, куда и вам. Это теперь наша зона ответственности. Проверили, все нормально. На губу никого везти не надо. Возвращаемся через час. Смотрим, по дороге этот боец в самоволку шагает, и уже почти до Чирчика дошел. Обычно они по Азадбашу бегают, винища гадкого понапьются в такую жару, поблюют, защитнички отечества! Песни про дембель горланят на всю округу! Большинство, конечно, в часть сами приходят, а какие не могут, тех мы на губу отвозим. А там их уже брать не хотят! Хоть вытрезвитель для них организовывай! — Он побарабанил пальцами по дверце машины и продолжил: — Хотя раньше там при части тоже губа была, когда там нормальные войска стояли. Потом, когда эти нормальные войска перекочевали туда же, куда и вы следуете, на базе этой части сделали перевалку. Здесь в основном солдатики после госпиталей ожидают отправки назад. Порой дней по десять ждут. А чего им остается делать? Часть нестроевая. Занятий с ними не проводят, на работах не используют, потому что они после болезни или ранений. А раз так, что делать вольным людям? Только диету нарушать! Местные им тут под забор ведрами свое самодельное дерьмо приносят. Ведро — десятка! Я раз попробовал — отрава! И башка от нее моментально слетает. Уже и с местными беседы проводились — бесполезно. Теперь вокруг части постоянно наряды ходят, местных кудесников отгоняют.

Но какое-то время губа все же там оставалась. Прапорщик один ею заведовал. У него в подчинении несколько караульных солдат было. Туда этих орлов запойных и определяли на пару суток каждого. Но в один прекрасный момент прапорщик куда-то отлучился, так эти больные сами там напились и караульных напоили. Потом вскрыли кабинет прапорщика, стащили свои документы, журнал учета задержанных и разбежались. С того времени губу как учреждение ликвидировали. Теперь мы их возим.

Он умолк, потом продолжил, спохватившись:

— Ну вот, значит, шагает боец в самоволку. Думали, пьяный, масштабов Азадбаша, видно, мало, решил до Ташкента прогуляться. Мы тормознулись рядом, а он и не убегает. Причем трезвый, как стекло! Наоборот, просит подвезти его в танковое училище! Мол, у него там друг детства учится на третьем курсе, и фамилию назвал. Правда, есть такой. Ну, вот и довезли. Друга нашли, наш танковый музей ему показали. Теперь назад едем, заодно и его везем.

Машина подкатила к части и остановилась у ворот.

— Приехали. Вам сюда. Штаб в здании слева от входа. Счастливо. А мы по поселку прокатимся, — сказал начальник патруля, выпуская Андрея из кабины.

Позади машины рядом с его чемоданом стоял солдат-самовольщик — невысокий кареглазый парень в хорошо подогнанной форме. Панама, франтовато сидевшая у него на затылке, приотпущенный ремень и сапоги в гармошечку выдавали в нем солдата второго года службы.

— Ваш, товарищ старший лейтенант? — он показал на чемодан.

— Мой. — Андрей подхватил чемодан и пошел на территорию части.

Солдат остался у ворот, видно, не очень торопясь туда.

Часть была большая. По аллеям между казармами праздно и неторопливо прохаживались бойцы. На плацу играли в футбол. Недалеко, в курилке под навесом, сидели несколько солдат с гитарой. Из громкоговорителей на всю часть неслась музыка: «Летящей походкой ты вышла из мая и скрылась из глаз в серый день января…» — динамично пел приятный мужской голос.

«Курорт», — подумал Андрей, поднимаясь по ступеням здания, на которое ему указал патрульный, заодно прикидывая, чем он тут будет заниматься ближайшие дней десять. Он разыскал в штабе офицера, который занимался вопросами отправки, и доложил о своем прибытии.

— Хорошо, — ответил на ходу капитан. — Пройдите пока в кабинет, я сейчас вернусь, — он указал на открытую дверь кабинета.

Андрей зашел и присел на табурет у стола, на котором грудой лежали папки с документами.

Капитан вернулся со стопкой таких же папок, положил их поверх лежащих на столе и устало опустился на стул.

— Не успеваю, хоть тресни! Жара еще! На хрена я согласился на это повышение? Продолжал бы служить сейчас в нормальном климате под Архангельском! Ну да ладно. — Он ладонью вытер пот с лица, сбавил голос и спокойно сказал: — Повезло тебе, старлей, завтра полетишь, а то тут за неделю от тоски рехнуться можно. Надолго отлучаться нельзя, в любое время может команда на сбор поступить, да и идти здесь некуда. В четыре утра сбор на построение у штаба. Ночлег в дальней казарме со спортзалом. Там комната для офицеров. Столовая напротив. Документы отдам во время построения. До встречи. Предупреди дневального, чтобы разбудил.

Андрей вышел из штаба и направился к месту ночлега. Он вошел в пустой спортзал. В дальнем углу упражнялся со штангой человек. Посмотрев на Андрея, он опустил штангу и жестом указал ему направление дальнейшего движения. Андрей проследовал по коридору и вошел в комнату с несколькими аккуратно застеленными кроватями. В комнате больше никого не было. Он опустил на пол изрядно оттянувший руки чемодан, снял фуражку и присел на одну из кроватей.

Такой скорый разворот событий застал его врасплох. Заранее мысленно приготовившись к нескольким суткам томительного, но как бы постепенного перехода из состояния мирной жизни к состоянию другой, новой, ведомой ему только по немногочисленным отрывочным рассказам, он думал, что будет вживаться в нее не торопясь, осмысливая информацию, полученную от тех, кто там уже побывал. А тут вот она, хватай ее, начиная с четырех утра! Вместе с тем он и не жалел о скоротечности событий. Лучше самому уже скорее все увидеть, чем слушать чьи-то пьяные бредни. Да и слушать было некого. Позабыв про голод, донимавший его всего полтора часа назад, он снял сапоги, продолжая сидеть в одиночестве, слегка откинувшись на спинку кровати. Жара действовала расслабляюще, и Андрей невольно провалился в дремоту.

Через некоторое время он проснулся оттого, что кто-то потрепал его по плечу.

Перед ним стоял тот самый человек, который тренировался со штангой в спортзале. Он был высокого роста, с могучим обнаженным торсом. Его крепкие, хорошо накачанные мускулы производили впечатление брони. Раскрасневшееся от тренировки и жары лицо с приплюснутым боксерским носом, плотно прижатыми к лысому черепу ушами и добрыми серо-голубыми глазами. Мужчине было уже более сорока лет. Он тихо, почти шепотом сказал:

— Устали? Разденьтесь, отдохните.

— Да нет, я нормально. Так, задремал что-то. Жарко, сморило. — Андрей встал с кровати.

Мужчина по-прежнему стоял рядом и смотрел на него.

— Обедали?

— Нет. Не успел еще. А где тут можно поесть? — спросил Андрей, снова почувствовав сильный голод.

— Теперь вряд ли. Время обеда прошло. Теперь только вечером. Ну, не беда. Я тоже за тренировкой обед пропустил. Ничего, сейчас пойдем за ограду, в поселке можно нормально поесть. А вы можете умыться с дороги, пока я оденусь. Кстати, как вас зовут?

— Андрей.

— Игорь Петрович.

Умывшись, Андрей вернулся в комнату.

Новый знакомый протирал щеткой ботинки. Когда он выпрямился, на его плечах Андрей увидел погоны подполковника войск артиллерии.

Андрей почувствовал неловкость от разницы в званиях. Заметив его некоторую сконфуженность, подполковник сказал:

— Я не ваш начальник, поэтому субординацию сведем к общению по именам. Возражений нет?

— Нет, товарищ подполковник.

— Вот и ладненько. Пошли есть.

Покинув пределы части, они направились по дороге в поселок.

— А фуражку, Андрей, вам лучше надеть, солнечный удар моментально можно получить, — по пути напутствовал Игорь Петрович. — Недаром местные в тюбетейках ходят. Здесь это жизненная необходимость.

Сам он был одет в форму южного образца, указывающую на то, что в этих краях он уже не первый раз.

Андрей надел головной убор, который до этого нес в руке. Летняя жара висела над землей в душном безветрии, заполняя легкие густым горячим воздухом.

Пройдя около километра, они свернули в узкую улочку, скоро приведшую их к чайхане под просторным навесом.

Хозяин-узбек вышел навстречу.

— Добрый день, товарищ подполковник, рад вас снова видеть! Покушать? Что хотите? Плов, лагман, чай, лепешка, вино?

— Нет, мы непьющие, особенно в жару. Пожалуйста, плова, зелени и чаю, — распорядился Игорь Петрович.

— Хорошо, все сделаем. Садитесь, садитесь, — уважительно приглашал хозяин.

Спустя несколько минут военные уже с удовольствием, не торопясь, вкушали настоящий узбекский плов с бараниной и зеленью, запивая из пиал горячим пахучим чаем.

Расплатившись и поблагодарив за обед, они не спеша направились в часть, обсуждая по дороге колорит восточной кухни и жизни. Часы, оставшиеся до вечера, казались нескончаемо длинными.

Никто из них в разговоре не спешил касаться темы предстоящего путешествия. Андрей потому, что было неудобно лезть с вопросами к незнакомому человеку, да еще гораздо старшему по возрасту и званию, не то что прапорщик Бочок, с которым все было просто и ясно.

Подполковнику, со своей стороны, было и так понятно, что старший лейтенант впервые следует в Афганистан.

Они пришли в часть. Меж тем время само собой убывало и, согнав солнце с зенита, постепенно клонило его к горизонту. Они сидели на лавочке рядом с казармой в тени высокого пирамидального тополя. В стороне слышались голоса солдат, продолжающих играть в футбол.

Из казармы вышел дневальный и, обратившись к офицерам, спросил, во сколько разбудить их на построение, потом сообщил, что в клубе сегодня вечером покажут художественный фильм, и ушел.

«Летящей походкой ты вышла из мая и скрылась из глаз в серый день января…» — опять из громкоговорителей динамично пел приятный мужской голос.

— Снова эта песня, второй раз сегодня по радио передают, — заметил Андрей.

— Да нет, это не по радио, это радиоузел части. До отбоя, я так думаю, мы с вами еще не раз ее услышим, если не пойдем смотреть фильм. Кстати, не спросили, какую картину покажут? Ладно, там узнаем. Я за четыре дня уже слова этой песенки наизусть выучил. Кому-то она здесь очень нравится. Вообще-то неплохая песня, но ею так мозги забили, что скоро уставы забывать начнем! — смеясь ответил подполковник и, подхватив припев песни, запел вместе с громкоговорителем: — Я вспоминаю, тебя вспоминаю, та радость шальная прошла, как заря! Летящей походкой ты вышла из мая и скрылась из глаз в серый день января!..

— Да какие там уставы! — Андрей указал на неприкаянно бродивших по части солдат и тоже рассмеялся.

После ужина прямо из столовой они направились к клубу на просмотр фильма, надеясь скоротать время. У клуба толпились солдаты.

Не доходя до клуба, Андрей увидел солдата-самовольщика, вместе с которым их привез сюда патруль военного училища, и подозвал его.

— А ну, доложите, боец, какую картину нам сегодня будут демонстрировать?

Солдат при обращении к нему офицеров вытянулся и отрапортовал:

— Кино под названием: «В моей смерти прошу винить Клаву К.»!

Оба офицера, услыхав название картины, посмотрели друг на друга и расхохотались. Они хохотали с таким удовольствием, что солдат, стоявший рядом, решив, что картина осмеяна незаслуженно, попытался пояснить ее суть:

— Это про несчастную любовь. Современный фильм, я уже один раз его смотрел, классный фильм…

— Наверное, очень веселый?! — задыхаясь от смеха, спросил подполковник.

— Да нет, не очень, нормальный, — отвечал солдат.

— Ага, нормальный, только Клава эта всех в конце угробила. Да?! — заливался смехом Андрей.

Объяснения солдата только усиливали смех, и он потихоньку удалился в сторону клуба.

Насмеявшись от души, они повернули в сторону казармы.

— Да, фильмец как раз для поднятия настроения перед отправкой, — сказал подполковник.

— Нормальный фильм, про любовь, про пацанов. Я смотрел. Им интересно будет, — сказал Андрей. — Да и другого, наверное, не привезли.

В казарме было тихо. Дневальный отсутствовал.

— Наверное, тоже в кино подался, — решил Андрей.

— Ну, я думаю, не проспим. У меня часы с будильником. Швейцарские, водонепроницаемые, — успокоил подполковник и, отвернув рукав, показал наручные часы.

Часы были достаточно массивные даже для широкой кости их владельца. На циферблате было устроено еще два циферблата со стрелочками. Вокруг циферблата располагались еще какие-то деления по окружности. Такие часы Андрей видел разве что в кино про шпионов.

Глядя на часы, он, наконец, решил коснуться темы, ранее не упоминавшейся в их беседах:

— Игорь Петрович, часы в Афгане купили?

— Нет. Точнее, оттуда. Но подарок. Комдив один подарил, за очерк.

— За что? — переспросил Андрей.

Подполковник повторил:

— За очерк. Я ведь, собственно, только по погонам артиллерист. На самом деле я военный корреспондент. Время от времени езжу туда в командировки. В среднем на месяц-полтора каждый раз. Это третья моя командировка за полтора года, с момента ввода наших войск.

— Статьи в газеты пишете?

— Иногда и статьи. В основном очерки. Стараюсь материала побольше набрать. Может, когда-нибудь смогу написать что-либо более весомое, чем очерки.

— Книгу? — восхищенно спросил Андрей. Ему никогда ранее не приходилось разговаривать с представителями прессы. Корреспонденты, как артисты, казались ему участниками совершенно другой жизни, протекающей параллельно с жизнью обычных людей. А тут рядом такой типаж, подходящий скорее для кино с драками, стрельбой и погонями, но только не на роль работника пера и бумаги.

— Может, и книгу. Не знаю. Посмотрим, как сложится, — ответил подполковник. В его голосе почему-то послышалась легкая грусть.

Он сел на свою кровать, посмотрел на Андрея, стоящего рядом, и спросил:

— Ну а вы, Андрей, я вижу, первый раз туда?

— Первый, — ответил Андрей, смущаясь и как бы виновато. Он хорошо понимал, что вины его никакой нет в том, что многие уже там, а он только едет выполнять свой настоящий мужской военный долг. — По разнарядке, для прохождения дальнейшей службы. Куда конкретно, узнаю по прибытии.

— Ясно. Если не секрет, за провинность или в качестве поощрения?

— Не секрет. Я и сам толком не знаю. Особенно не объясняли. Пришла разнарядка. Я из претендентов один холостой, беспартийный и бесквартирный. Жил в офицерской общаге. С моей отправкой хлопот никаких. Хотя точно не за провинность. На последней проверке мой взвод себя хорошо показал. Мне комполка благодарность объявил. Короче, вот так, — сказал Андрей, сам будто бы впервые всерьез задумавшись над этим вопросом.

— Ну, а родители ваши как на это отреагировали?

— А что родители, я взрослый, да они и не знают. Перед отъездом из Москвы я позвонил им по телефону и обрадовал, что за хорошую службу, отличную боевую и политическую подготовку меня направляют служить в Германию. Номер полевой почты сообщу сразу, как доберусь. А по номеру полевой почты ведь не поймешь, где часть стоит, что в Германии, что там. Только цифры, и все. Дома был незадолго до этого — в отпуске. Так что в этом отношении все нормально.

Андрей рассказывал, ничего не утаивая, поскольку доброе, участливое отношение подполковника за время непродолжительного знакомства вызывало в нем уважение.

— А сами-то вы как относитесь к такой перемене места службы? — продолжал интересоваться подполковник, снимая с руки часы и кладя их на тумбочку.

Андрей присел на рядом стоящую кровать.

— Сам-то? Да нормально отношусь, можно сказать, по-мужски. Думаю, не простил бы себе потом, что, будучи офицером, не принял участия в настоящих боевых действиях, а так и пробегал на учениях по полигонам, да на картах провоевал. Я не жалею. Только вот… — он замолк, посмотрел в сторону, но скоро продолжил: — Шевелится у меня в душе пиявка. Неуверенность какая-то, что ли, тревога. — Он сцепил пальцы рук на уровне груди. — Вроде бы, с одной стороны, все в порядке. Я хорошо обученный командир взвода, в этом отношении мне стесняться нечего. Но, с другой стороны, трясет меня какой-то душевный мандраж, как бегуна перед стартом на олимпийских играх. — Андрей расцепил пальцы, достал папиросы и закурил, не спросив разрешения.

Но подполковник не возражал. Он внимательно смотрел на Андрея и слушал не перебивая.

— С бегуном все ясно — он боится проиграть, он к играм вон сколько готовился! А у меня что за трясун? — Он жадно и глубоко затягивался дымом. — Вот это состояние, Игорь Петрович, забрало меня примерно с середины дороги. Никак избавиться от него не могу.

Он искал глазами, куда бросить окурок и, не найдя, затушил его о подошву своего сапога, аккуратно положил на пол.

Подполковник посмотрел на него и, прервав паузу, дружелюбно сказал:

— Да в общем все не так уж сложно, хотя и совершенно непросто. Это страх, Андрей, — великое, на мой взгляд, чувство, которое одновременно может столкнуть человека в глубокую яму, а может и, наоборот, подтолкнуть к необычайному прогрессу, заставив многое преодолеть. Вы пока не вполне его осознали, потому что в таком обличье он, вероятно, посетил вас впервые и поселился на уровне подсознания. Страх за свою жизнь, вместе с тем подспудно и за судьбу близких. Раньше ведь вы тоже боялись, но было это осознанно. Боялись получить травму, не сдать экзамен, объясниться в любви, да много чего, но вам было все понятно, да и последствия неудач были предсказуемы. Однако вы никогда не боялись всерьез за свою жизнь. За то, что вдруг она может помимо вашей воли взять да оборваться. И последствия этого вами мало осознаваемы, хотя для окружающих вполне понятны. Поэтому в сложившейся ситуации ваше естество внутренне сопротивляется. И хорошо делает. Чем раньше вы признаетесь себе в том, что вместе с вами теперь этот беспокойный попутчик, тем лучше для вас.

Андрей, удивленный и обезоруженный рассуждениями соседа о том, в чем он боялся себе признаться, спросил:

— Чем же лучше, Игорь Петрович? Тем, что я струсил и трясусь, как холодец?

Сосед продолжал спокойно отвечать ему, будто он рассуждал о чем-то вполне обыденном, а не о смятении чувств молодого человека, который мало-помалу начинал испытывать отвращение к себе:

— Если бы вы струсили, Андрей, вы сейчас не сидели бы здесь со мной, а находились в лазарете, выискивая хоть какое-нибудь заболевание, позволяющее вам остаться за пределами этой войны.

Поймите же, природа наделила нас разными чувствами, о которых все прекрасно знают, в том числе и страхом. Но, в отличие от животных, людям позволено им управлять. Вот когда человек не в силах с ним справиться, это и называется трусостью, отчаянием, по-разному — в зависимости от обстоятельств. Страх присущ каждому и обязательно себя проявит. И вы, как офицер, командир, должны всегда об этом помнить. Ведь в конечном итоге сила не в отсутствии страха, а в его преодолении. Когда поглощенный страхом человек не теряет рассудок, а все-таки продолжает исполнять то, что он должен. Измерять в этот момент, кто больше боялся, а кто меньше, не будут. Каждый потом сам в себе померяет.

Человек, лишенный чувства страха, либо искусственно демонстрирующий это, представляется мне опасным, потому что действует несоразмерно и легко может подвергнуть опасности остальных! Важно нормально воспринять страх в себе, не презирать его, а, если хотите, подружиться с ним, имея в виду, что он является неотъемлемой частью вашего мировосприятия, и стараться управлять им, как рукой или ногой. Но ни в коем случае не строить иллюзий, что с опытом боевых действий он покинет вас. Не дай вам бог достичь такого состояния. И помните всегда, что рядом с вами остаются те, кто по-прежнему, хорошо делая свое дело, превозмогает его.

— Но, значит, все же возможно постепенно избавиться от страха? Но почему «не дай бог»? — недоумевал Андрей.

Подполковник, слегка прищурив глаза, улыбнулся:

— Это уже будет по-другому называться. Видите ли, Андрей, побывав на войне, вы против своей воли навсегда поселите ее внутри себя. Она рано или поздно закончится. Но в каждом из участников она останется навсегда. Я даже не имею в виду ранения, болезни. Она поселится не только в памяти, но и в душах. И по-разному потом живут с нею люди.

Те, в ком остался страх, после будут продолжать служить, работать, жить и постоянно вспоминать ее. Будут вспоминать друзей, с которыми служили, несли тяготы. Разное будут вспоминать, разное. Но для них она все равно останется противоестественным кошмаром. Увы, устав жизни требует наличия людей в погонах, а значит, и работы для них.

Но будут и те, которые все же достигли этой нирваны, испытав иллюзию потери страха. Для них война станет необходимостью, как пища. Они будут искать любой возможности уехать на войну. Без нее жизнь для них перестает иметь смысл. Они чувствуют себя личностями только там. В мирной же жизни, не находя выхода своим душевным потребностям, многие из них деградируют. Окружающие недоумевают — герой спивается, как же так? Их, конечно, лечат от водки, а надо — от войны. На самом деле их страх не исчез, а потерял свое место. Он в силу надрыва сознания сместился из войны в мирную жизнь, вызывая иллюзию никчемности и парализуя волю. Поверьте, за время службы я побывал в разных местах, где оружие являлось предметом первой необходимости, и видел разных людей.

Воцарилось молчание. Андрей смотрел на собеседника, а тот потянулся к часам:

— Ого, время, однако. Ну что, на боковую? — Он встал с кровати и, как днем, по-доброму потрепал Андрея по плечу. — Надо подремать. Завтра новые впечатления. Их надо принимать свежими мозгами.

Андрей встал и направился к своей кровати. Но потом повернулся и спросил:

— Игорь Петрович, а вы как с ним?

— Я все-таки корреспондент. У меня несколько другие обязанности. Но когда приходится влипнуть в щекотливую ситуацию — договариваюсь с ним. Куда денешься? Спокойной ночи, Андрей.

Андрей улегся в кровать и, немного поворочавшись, обдумывая слова соседа, уснул.

Будильник на часах издавал громкое металлическое жужжание, которое противно сверлило мозги и действовало безотказно, как нашатырь. Казалось, что если его поднести к египетским пирамидам, то и раскопки делать будет ни к чему, фараоны сами повылезают.

— Подъем в вооруженных силах! — первым вскочил с кровати подполковник.

Андрей тоже быстро встал. Рядом с кроватью он обнаружил бумажный пакет с сухим пайком, в котором находился обычный набор каши и тушенки в жестяных банках, а также буханка хлеба. Такой же стоял и у кровати соседа.

— Молодец дневальный. Поклюем перед дорогой, — сказал Андрей.

То ли сон хорошо подействовал, то ли вчерашняя беседа, но уже не было гадкого настроения, тревожившего его последние дни. Сознание словно перелетело через невидимое ограждение, ранее не дававшее ему свободы.

Спустя непродолжительное время они уже были готовы к построению.

— Так, — подполковник посмотрел на часы, — осталось полчаса, уйма времени, чтобы поесть!

Они быстро вскрыли банки, порезали хлеб и сели у тумбочки. Подполковник распахнул тумбочку и вытащил из нее бутылку красного вина.

— Давайте, Андрей, на посошок. Я всегда перед отправкой стаканчик принимаю! Уже традиция. — Он разлил вино по стаканам. — За удачный взлет и приземление! За удачу!

— За все хорошее, Игорь Петрович!

На плацу, в свете фонарей, стояли в ряд несколько грузовых машин с крытым брезентовым верхом. Перед машинами находился строй солдат.

В стороне стоял уже знакомый офицер штаба. Увидев подошедших, он жестом подозвал их к себе.

— Возьмите ваши документы. В этот раз вас только двое, поэтому садитесь в «уазик».

Они молча забрались на заднее сиденье командирского «УАЗа».

— Равняйсь! Смирно! Повзводно, по машинам, марш! — послышалась команда для строя, а за ней топот солдатских сапог и скрежет закрывающихся бортов.

Колонна выехала из части и, освещая фарами безлюдный Азадбаш, повезла людей, сокращая время их мирной жизни, с установленной скоростью в восемьдесят километров в час.

«Уазик» въехал на аэродром и остановился на бетонном покрытии взлетной полосы.

Попутчики выбрались наружу. Небо предвещало скорый рассвет яркой серостью горизонта.

Неподалеку стоял большой транспортный самолет «Ил-76» и прогревал двигатели. Он то набирал обороты, то внезапно сбрасывал их до минимума. Транспортный отсек был открыт и темен, с откинутым широким помостом для входа, напоминающим гигантский язык. В темноте казалось, что это не самолет, а какая-то волшебная пещера, которая скоро поглотит людей, а выпустит их уже совершенно в другом мире, где и они тоже станут другими.

Грузовики остановились непосредственно у самолета.

— К машине! Строиться! — раздалась команда.

Солдаты, быстро выполняя приказ, выпрыгивали из-под брезента и строились рядом. Весь этот слаженно работающий механизм уже не напоминал того вчерашнего сообщества праздношатающихся бездельников.

Перед строем стояли два офицера. Один из них громким голосом проводил инструктаж:

— Сейчас вы погрузитесь в самолет и с этого момента будете находиться под командованием командира экипажа! — он жестом указал на рядом стоящего второго офицера и продолжил: — По окончании полета вы переходите в распоряжение командования сороковой армии Туркестанского военного округа, расположенной на территории сопредельного государства. То есть отправитесь по своим частям для продолжения службы! Вопросы есть?!

Строй молчал. Второй офицер взял слово:

— По моей команде проходите в отсек! — он указал рукой на раскрытое брюхо самолета. — Занимаете места на сиденьях по бокам и по центру. Кому не хватит места, садитесь на пол на вещмешки! Проходите без суеты! За места не драться! Во время полета с мест не вставать! Руками ничего не трогать! — Он помахал кулаком в сторону строя, видно, уже имея богатый опыт по перевозке любознательных бойцов, желающих стащить из самолета на память какую-нибудь диковинную безделицу. — На борту не курить и желательно не блевать! После посадки выход из отсека только по моей команде! Ясно?!

В это время внутри отсека самолета появилось освещение. Солдаты заняли места. Офицеры были усажены впереди, рядом с перегородкой, отделяющей грузовой отсек от кабины экипажа.

Медленно поднялся помост, наглухо закрыв чрево самолета. Монотонно засвистели реактивные двигатели, самолет слегка качнулся и покатился с места. Вскоре он остановился и, резко увеличив обороты, стал вибрировать своим многотонным могучим телом, стремящийся вперед, но до поры удерживаемый тормозами на месте. Обороты двигателей возросли еще и перешли в рев. Казалось, что прочный скелет самолета, это громадное чрево, заключившее в себя около двухсот душ, вот-вот разлетится на куски, не выдержав издевательства тормозной системы, не пускающей его в полет. Люди внутри молчали, вжавшись в сиденья, как бы помогая ему, приняв на себя часть напряжения этого стального существа.

Но в один момент самолет резко рванулся вперед и стремительно понесся по взлетной полосе. Оторвавшись от земли, он постепенно пошел вверх, глухо ударив себя по брюху убирающимися шасси. Наконец, видно, выбрав разрешенный для полета потолок, самолет перестал надрываться и, плавно покачивая своей мощной статью, летел по отведенному воздушному коридору к точке, обозначенной на карте полета коротким названием — Кабул. А военный народ, восхищенный взлетом и поначалу гадавший о том, на какой высоте их повезут, успокоился и частью дремал. При отсутствии иллюминаторов, что начисто лишало возможности наблюдать красоту полета в лучах восходящего азиатского солнца, это было единственным доступным делом.

Такое унылое занятие сменилось оживлением, когда вдруг желудочно-кишечный тракт пассажиров стал подпрыгивать внутри и подваливать всем своим ливером к горлу, стремясь к самостоятельному от тела существованию. В это время за бортом стали раздаваться характерные хлопки.

— Снижаемся! — прямо в ухо Андрея сквозь шум громко сказал подполковник. После экипажа он был самым спокойным на борту, поскольку летел в таких условиях уже не первый раз. — Плавно снижаться невозможно — горы. А это тепловые ловушки отстреливаются против ракет.

Ощущалось, как самолет закладывает виражи по кругу, переваливаясь с одного крыла на другое.

Посадка, против ожидания, произошла неожиданно быстро. Шасси ухнули о взлетную полосу, несколько раз тряхнуло при торможении, и самолет застыл, выключив двигатели. Помост медленно опустился, внутрь ворвались ветер и яркий свет.

Они последними вышли из самолета и присели на сложенных невдалеке пустых ящиках из-под боеприпасов. Андрей закурил папиросу, глядя вслед уходящему строю солдат. По взлетной полосе с оглушительным ревом пронесся истребитель и с резким набором высоты ушел вверх, пронзив небосвод своим стреловидным фюзеляжем, оставляя за собой светящуюся точку пламени форсажа. За ним тут же взлетел следующий. Аэродром пребывал в постоянном движении. Посадку совершил еще один транспортный самолет. Как только он отрулил на стоянку, в небо снова понеслась пара истребителей.

По аэродрому то и дело сновали машины, автоцистерны и техническая обслуга. В стороне от взлетной полосы стояло несколько боевых машин десанта, на броне которых сидели их экипажи.

В это время, громко посвистывая лопастями и нагоняя сильный ветер, недалеко от них на полосу приземлился вертолет «Ми-8». В воздухе, на высоте метров тридцати, завис еще один.

Несколько десантников с оружием и ранцами за плечами быстро подбежали к приземлившемуся вертолету и погрузились в него. Вертолет сразу же оторвался от поверхности и на небольшой высоте стал удаляться от аэродрома. За ним последовал и второй. Медленно поднимаясь вверх, они летели в сторону гор, которые были совсем рядом и плотным кольцом обступали город, на окраине которого и находился аэродром. Окраина города хорошо просматривалась и представляла собой в основном одноэтажные строения, обмазанные глиной. Дома располагались на горных склонах в хаотичном порядке, без какой-либо заметной планировки улиц. Вдали над городом по кругу летали еще несколько вертолетов и постоянно отстреливали ракетницы, как это делал их самолет при заходе на посадку.

— Ну, Андрей, как вам пейзаж? — спросил, улыбаясь, подполковник, слегка толкнув его локтем. — Не очень-то?

— Он что, весь такой, Кабул? — Андрей кивнул в сторону окраин.

— Нет, не весь. В центре электричество есть, водопровод и канализация. По некоторым улицам троллейбусы ходят, асфальт. Ну и дома повыше. При почти полнейшем отсутствии промышленности и наличии феодальных отношений в сельском хозяйстве, это здесь великое благо — столица. — Подполковник улыбнулся. — Город большой, тысяч семьсот-восемьсот населения будет. Больше таких крупных здесь нет. Может, еще три-четыре — от ста до двухсот тысяч жителей. Но вид-то какой! Гиндукуш! — он указал на горы, искренно восхищаясь природой.

В это время к их самолету подрулили три грузовые машины. В кузовах лежали грузы, очевидно, предназначенные для отправки.

— Не будем мешать народу. Пойдемте, — подполковник указал в сторону стоявших в полукилометре палаток, куда ушли прилетевшие с ними солдаты. — Отметимся там о прибытии, и вы уже точно будете знать, куда вам дальше двигаться. Может, ваша часть рядом.

Выполнив формальности и получив сведения о месте дальнейшего прохождения службы, Андрей, обливаясь потом, вышел из душной, разогретой солнцем палатки. Подполковник, у которого формальности заняли меньше времени, уже успел договориться о своей доставке к месту следования и ожидал Андрея у палатки.

— Чем порадуете? Куда вам путь указали?

Андрей поставил чемодан, вытер рукавом пот со лба и ответил ему, слегка пожав плечами:

— В Кундуз. Там штаб соединения. Сказали, туда надо лететь за назначением в часть. На довольствие поставили. Говорят, что попутный самолет туда неизвестно еще когда будет. Поэтому, если не будет попутного, придется ждать, пока команда наберется большая, тогда и полетим.

— Кундуз севернее километров на триста. Далековато, — посочувствовал подполковник.

— Да вот же. Поторчать тут, видно, придется еще не один день. — Андрей раздосадованно плюнул в сторону, но потом рассмеялся: — Там хоть кино про Клаву К. показывали да песню крутили! А может, по железной дороге? У них поезда ходят?

— Можно и по железной, только не доедете, — с улыбкой отвечал подполковник. — Она тут одна на всю страну, да и протяженность ее всего двадцать пять километров!

Они расхохотались.

— А вы дальше куда, Игорь Петрович?

— Я туда, — он указал рукой в сторону центра Кабула. — Смотрите, на горе в центре, вон там, здание высокое — дворец. Видите?

Андрей вгляделся и действительно различил на значительном возвышении массивное здание, отличавшееся грандиозностью от остальных.

— Вижу. А это что?

— Там штаб армии. Раньше это была резиденция Амина, которого наши полтора года назад оттуда подвинули.

В это время к ним подошел капитан с эмблемами мотострелка на погонах и спросил:

— Ну что, едете? Мы уже отъезжаем. Садитесь в БТР, — он указал за палатки, из-за которых виднелась башня бронетранспортера с пулеметом. — Мы как раз в сторону дворца едем. Там пройдете метров двести. Нас дальше не пустят, спецпропуск нужен.

— Да, конечно, еду, — ответил подполковник и повернулся к Андрею, перекинув через плечо свою спортивную сумку.

Они подошли к бронетранспортеру, в который забирались несколько солдат, прилетевших с ними. Подполковник повернулся к Андрею и сказал:

— Ну, до свидания, Андрей. Рад был познакомиться, — он протянул ему руку. — Всего хорошего. — Вскочив на броню, он скрылся в люке.

Бронемашина реванула двигателями и быстро покатила по грунтовой дороге, поднимая густую рыжую пыль.

Андрей смотрел вслед удаляющемуся бэтээру, пока тот не свернул за аэродромные постройки. Мысленно сказав добрые слова человеку, принявшему короткое, но очень необходимое участие в его жизни, он взял чемодан и направился к палаткам с целью определиться на постой.

Офицерская палатка стояла в стороне. Андрей поздоровался с временно обитавшими в ней людьми и поставил чемодан у свободной койки. В палатке находилось пятеро постояльцев. Четверо из них в одних трусах сидели кружком на табуретках и играли в домино. Один лежал на кровати и читал книгу. Увидев вошедшего, один из игравших, широкоскулый, светловолосый, с вихрастым чубом и крупными чертами лица мужчина лет тридцати, одобрительно воскликнул и посмотрел на читающего:

— Вот тебе и пара! Будем на выбывание козла забивать!

Тот опустил книгу и приподнялся, опираясь на локте. Это был кавказец. Он рассмеялся, сощурил свои карие глаза и ответил игроку с заметным акцентом:

— Отстань, пехота! Я тебе на русском языке миллион первый раз говорю! Я в домино, в карты и в шашки играть не люблю! На всякий случай еще говорю, что в лапту я тоже не играю!

— Ну, конечно! — не унимался игрок. — Ты же связь! Интеллигенция! Ты, наверно, на скрипочке хорошо играешь?!

— Нет, на скрипочке тоже не умею! Отвяжись! Я лучше художественную литературу читать буду!

— Да-а? — протянул игрок. — Литературу?! А про что? Про любовь небось читаешь? Тогда вслух нам почитай! Мы тоже по любви соскучились, — продолжал приставать игрок, деловито укладывая костяшку домино в линию на табуретку.

— Нет, не про любовь. Книга историческая, про Францию.

— Да-а? Про Францию? А как называется? «Королева Марго»?

— Нет. Сам не знаю как. Тут только половина книжки, но все равно интересно, — отвечал кавказец.

Игрок расхохотался:

— А куда же ты первую половину израсходовал?!

— Я не расходовал! Я ее на улице нашел! Ее до меня кто-то расходовал!

Кавказец отложил книгу в сторону и сел на кровать, свесив босые ноги. Он был поджарый и худой. Сидя на кровати, слегка склонив голову с коротко остриженными волосами, он громко втянул носом воздух и, медленно выдохнув через рот, сказал.

— Жрать хочется. Когда обед дадут?

— Да ты че? В завтрак не наелся?! — смеялся игрок. — Еще только двенадцать часов, а ты уже снова жрать собрался!

— Э-э-эх, — кавказец покачал головой. — Нехорошо, брат. Ты же замполит, а значит, должен проявлять заботу об окружающих! А ты тут уже всех своим домином извел! Третий день уже играешь! Тебе не надоело, скажи! Какой ты после этого замполит? Я не знаю! — он красноречиво жестикулировал в тон своим рассуждениям.

— Ну да! Сейчас, брат, проявлю заботу! — веселился игрок. — Пойду на кухню и щец тебе наварю! Принесу тебе в котелочке и скажу: «На, брат дорогой, жри!» Нет, хрен тебе, брат, ты меня первый не уважил — в домино сразу играть отказался, еще в госпитале! Забыл? А поэтому хрен тебе, а не щец! Теперь сам иди ищи пропитание!

— И пойду. Может, действительно чего пожрать дадут. — Он встал, напялил брюки и, обратившись к Андрею, который с интересом слушал их беседу, предложил:

— Пойдем вместе, брат. Тоже, наверное, кушать хочешь с дороги.

Андрей кивнул. Они вышли из палатки и пошли в сторону полевой кухни. По пути кавказец поинтересовался, куда летит Андрей, и, услышав ответ, сказал:

— А мы все в Кандагар. Самолета третий день ждем. Спать невозможно, самолеты летают и днем и ночью! Туда-сюда! Туда-сюда! Если завтра не улетим, начну тоже в домино играть, как Коля, — он рассмеялся. — Мы с ним вместе в госпитале лежали. Коля хороший парень, простой, несмотря что уже майор и Красную Звезду имеет. — Он показал пальцем себе на грудь, подразумевая орден.

— Болели или по ранению? — спросил Андрей.

— Коля по контузии, я по ранению, вот сюда, в ляжку, — он указал пальцем на тыльную часть ноги выше коленного изгиба.

— А как же это случилось? — Андрей впервые разговаривал со сверстником, раненным на войне.

— Да так, ничего особенного. Я с подразделением на точке в горах стоял. Мы связь обеспечиваем. Полгода уже стояли. Вокруг охранение. Спокойно стояли, нормально. Один раз утром вышел я из будки радиосвязи, стою, любуюсь на горы. Я сам из Северной Осетии, из Орджоникидзе. Смотрю, точно как дома, только Терека не хватает. В это время духи с горы из миномета долбанули несколько раз. Меня осколком зацепило. Но в станцию не попали. В госпитале осколок вытащили, рана неглубокая, зажила. — Он рассказал об этом спокойно и обыденно, как о посещении стоматолога.

Под брезентовым навесом дымила пара походных кухонь. У котлов возились повара. Вкопанные в землю деревянные столбы с прибитыми сверху на них досками на уровне груди заменяли столы для приема пищи.

Повар без вопросов навалил им по миске перловой каши и положил туда по паре кусочков мяса. После еды кавказец пошел к штабной палатке узнать про самолет, а Андрей не спеша направился назад. По дороге ему навстречу из-за палаток вывернулся уже знакомый по Азадбашу солдат-самовольщик.

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! — солдат обрадованно поприветствовал его.

— Привет. Чего радуешься? — Андрей, впрочем, тоже в душе обрадовался встрече, увидев знакомое лицо.

— Да так просто. Мои кореша уже свалили. Они здешние. А я тормознулся. Ну, я тут долго торчать не собираюсь. На хрена мне, спрашивается, лететь в тот Кундуз? Я уже сегодня налетался. В свою часть и так доберусь.

— Так тебе что, тоже в Кундуз?

— Нет, я из Пули-Хумри, из бригады. Это до Кундуза не доезжая примерно восемьдесят-девяносто километров. Не буду я тут ихний самолет до пенсии ждать. Он, может, в следующем веке только прилетит. Я че, недоразвитый, блудить тут? Нет, надо валить отсюда, — по-деловому рассуждал солдат.

Он нагнулся и примял сапоги в гармошечку.

— Ну да, разбежался. Кто ж тебя пустит? — Андрея занимали его рассуждения.

— А кто держит-то? Да мы тут никому и не приснились. Завтра опять откуда-нибудь народ прилетит. Кто тут нас считает? Давайте вместе рванем, вдвоем веселее! Ну, не будет нас на построении вечером. Значит, уехали. В самоволку тут ведь не уйдешь.

Андрей вспомнил, как, никому не докладывая, уехал подполковник, да и перспектива получить разряд по домино тоже не очень его радовала. Он внимательно окинул взглядом солдата.

— Ну, служивый, давай излагай схему побега.

Солдат, воодушевленный интересом офицера, быстро изложил план действий:

— Да все просто. Я ведь водитель из автороты. В Кабул несколько раз ездил и каждый поворот на этой дороге знаю. Мы пойдем вон туда, — он показал в сторону окраины города. — Там мотострелковая часть стоит. Тут всего километра три пройти. Оттуда в сторону Пули-Хумри и Кундуза колонны ходят. Мы с ними и доберемся. Завтра уже будем на месте.

Андрей, до конца не уверенный в правильности того, что предлагал этот проводник, колебался, но потом, недолго помолчав, угощая солдата папиросой, подвел итог:

— Ладно, бери шмотки, встретимся у офицерской палатки!

Сказав обитателям своей палатки, что едет с попутной колонной, Андрей взял чемодан и, попрощавшись, вышел. Недалеко уже стоял солдат.

— Ну, веди, Сусанин! Как твоя фамилия?

— Рядовой Недобежкин! — И добавил: — Толик!

Андрей усмехнулся:

— Старший лейтенант Ласточкин! Ну, давай, рядовой Недобежкин Толик! Веди, указывай стезю!

Они продели в ручку чемодана палку, взяли ее с двух сторон и скорым шагом двинулись по направлению к мотострелковой части.

Пройдя с километр по жаре и пыли, они остановились перевести дух. В это время их догнал БТР и довез до асфальтовой дороги, которая вела в нужную им сторону.

Неширокая трасса, ведущая из Кабула, была достаточно оживленной. В обоих направлениях двигался грузовой и пассажирский транспорт. Вся техника была сплошь иностранного производства. Андрей с удивлением наблюдал за автотранспортом, вид которого совершенно отличался от европейского. Грузовые автомобили были с высоко наращенными бортами кузовов. Борта и кабины машин были расписаны всевозможными цветными узорами, картинками, обрамлены на некоторых резьбой по дереву и другими украшениями. Каждая машина отличалась росписью от остальных. Видно было, что это дело имело под собой серьезную основу и выполнялось профессиональными художниками. То же было и с автобусами. Поначалу Андрей подумал, когда увидел первую машину, что это машина из цирка или местных цыган. Но потом вторая, третья… В доверху загруженных дынями, арбузами кузовах сидели люди. Автобусы тоже были заполнены пассажирами как изнутри, так и снаружи. На их крышах, как воробьи на карнизе, гнездились люди. Для этого на крышах были устроены багажные решетки и лестницы для подъема туда.

По обочинам дороги двигались повозки с запряженными в них лошадьми, но чаще осликами.

Одежда местных жителей тоже была непривычной для европейского глаза. Смуглокожие, в основном бородатые или с усами, мужчины были одеты в широкие брюки из легкой материи и широкие длинные рубахи с разрезами по бокам. На головах они носили чалмы, представляющие собой длинный кусок материи, туго обернутый вокруг черепа. На ногах были сандалии или туфли на босу ногу. Женщины, следующие за мужчинами, все были в чадрах из легкой материи, закрывающих их с головы до самых пяток, оставляющих для общения с внешним миром лишь небольшой кусочек сетки на уровне глаз. Одежда людей была так же многоцветна, как и транспорт.

— Да-а-а, веселый тут народ, — в задумчивом изумлении протянул Андрей и, указав на пассажиров автобуса, путешествующих на крыше, добавил: — Эти, с обдувом, наверное, за двойную цену едут.

Недобежкин, поняв, в чем дело, поспешил объяснить:

— У них тут все машины так расписывают. Каждый хозяин стремится выпендриться больше других. Тут, чтоб права шоферские получить, несколько лет надо в стажерах с шофером проездить, колодки под колеса подкладывать. У нас за это время можно институт закончить или космонавтом стать.

Андрей обратил внимание на пожилого бородатого мужчину, за которым гуськом семенили три женщины. По их фигурам, скрытым под чадрами, можно было примерно определить возраст. Они шли по старшинству.

— Этот со всей семьей погулять вышел.

— Нет, не со всей, только с женами, — пояснил Недобежкин. — У них многоженство. Чем больше денег, тем больше жен.

— А с открытыми лицами они не ходят?

— Нет, с открытыми не ходят. Только комсомолки ихние в городах, но и это редко, — пояснял солдат.

— Да-а-а, — снова протянул Андрей. — Правильно, оказывается, говорил мой знакомый прапорщик Бочок — затоскуешь здесь. Теперь я очень хорошо понимаю его неосмотрительность в отпуске. Ну, Недобежкин, пошли, что ли?

Они направились в сторону поста, располагавшегося неподалеку на другой стороне дороги.

Метрах в тридцати от трассы в капонире стоял танк с направленным в сторону дороги стволом. На небольшом расстоянии от него в другом капонире находился БТР, башня которого с пулеметами была развернута во фланг.

От боевой техники в стороны были отрыты окопы и траншеи с ходами сообщения. Позади находился блиндаж с просторной площадкой под маскировочной сетью.

В траншеях, опираясь на бруствер, несли службу несколько солдат.

Увидев офицера, из-под маскировочной сети вышел боец и, подав команду «Смирно!», представился:

— Командир отделения сержант Степин.

— Вольно, — ответил Андрей и спросил: — Вода есть?

Они напились ковшиком теплой воды из десятилитрового металлического термоса и наполнили свои фляжки.

Недобежкин сразу обратился к сержанту:

— Земеля, посадишь на колонну до Пули-Хумри?

— Посажу. Не вопрос, — деловито ответил сержант. — Только сегодня вряд ли. Большая колонна два часа назад туда прошла. Теперь, скорее всего, завтра. Вам лучше до поворота на Баграм добраться. Оттуда тоже колонны идут. Или тут заночуйте, а утром поедете. — Он посмотрел на них и добавил: — Ночью блиндаж свободный, места много. Сейчас люди отдыхают, а ночью все стоять будут.

Перспектива потери еще половины суток Андрея мало прельщала. Ему хотелось поскорее закончить затянувшееся путешествие и прибыть, наконец, в конкретную часть, а не болтаться неизвестно где.

— Ну, как? Товарищ старший лейтенант, поедем до Баграмского поворота? Это километров семьдесят всего, — также ратовал за скорый отъезд Недобежкин.

Андрей решительно кивнул:

— Поедем.

— Это мы устроим, — снова деловито заключил сержант. — Садитесь пока, передохните в тенечке под сеткой. Если умыться — вон канистра с водой. Есть хотите? — И на отрицательный ответ согласно кивнул: — Да, в такую жару жратва в горле застрянет.

Через полчаса по дороге к посту приближался БТР, сопровождавший небольшую колонну из нескольких грузовиков. Сержант вышел на дорогу и жестом руки попросил остановиться. Поговорив с высунувшимся из люка бэтээра человеком, он махнул Андрею и, когда они с Недобежкиным подошли, сказал:

— В Баграм едут. На повороте притормозят. Садитесь в «Урал», — он указал им на стоящий за бэтээром грузовик с крытым верхом.

Они быстро заняли места рядом с водителем, поставив чемодан на колени. Колонна тронулась. При движении кабина заполнялась через открытые окна приятным свежим ветром. Андрей смотрел в окно на мелькающие постройки окраин Кабула, на афганцев, на скудную растительность, на непонятный ему, кажущийся хаотичным, но все же подчиняющийся каким-то своим законам уклад жизни чужого народа. В этом созерцании он невзначай вспомнил кем-то написанные строки стихотворения:

Восточные поэты пели
Хвалу цветам и именам,
Догадываясь еле-еле
О том, что недоступно нам…

Кабул остался позади. Дорога пролегала по относительно ровной горной долине. По бокам дороги тянулись поля, засеянные какими-то культурами, и пастбища. На них паслись отары овец и верблюды. Двое погонщиков скота на красивых породистых лошадях, с бегающими вокруг них рослыми собаками, смотрели на дорогу в сторону двигающейся колонны.

— Во, уставились, духи! — зло сказал водитель, глядя на пастухов.

— Почему духи? — спросил Андрей. — Они ж вроде мирные?

— Мирные, товарищ старший лейтенант, мирные потому, что мы вооруженные и с бэтээром. Неделю назад в пяти километрах отсюда эти мирные вечерком из «зеленки» мне так по кузову из гранатомета уделали! Хорошо, что груза в кузове не было, граната через брезент насквозь пролетела, только ограждение бортов повредила! А если б груз был, то рванула бы у меня под задницей. Эх, спасибо Господу, что порожняком шли! Спасибо Господу! — Он покачал головой из стороны в сторону.

— Верующий? — спросил Андрей.

— Нет, комсомолец, — ответил водитель и, не отводя глаз от дороги, ткнул большим пальцем руки в комсомольский значок на груди.

Через час БТР притормозил у перекрестка. Они выбрались из кабины, а колонна, свернув в сторону, продолжила движение.

— На Баграм пошли, — сказал Недобежкин. — Там аэродром, десантура стоит. Нам, наверное, тут заночевать придется. Время к вечеру, а колонны на перевал в ночь не ходят, опасно.

На перекрестке рядом с дорогой располагался такой же пост из экипажа танка и отделения мотострелков с бэтээром. Они устроились на посту в надежде уехать утром.

Время действительно шло к вечеру. Солнце своим красным краем стало уже касаться горной вершины. Недалеко, в десятке километров от места, где они находились, долина заканчивалась. В той стороне, куда вела дорога, стояли могучие скалы, резко вздымаясь в небо высоченной каменной мощью. В лучах заходящего солнца своей необыкновенной, завораживающей красотой они приводили непривычного к такому пейзажу человека в растерянность и оцепенение, заставляя бесконечно долго смотреть в их сторону, не отводя глаз.

За этим занятием и застал Недобежкин сидящего на камне у окопа Андрея, вернув его в бытие вопросом:

— Папироской не угостите, товарищ старший лейтенант?

— Угощу. Садись.

Андрей достал папиросы. Они закурили.

Недобежкин, глубоко затянувшись, медленно выпустил струю дыма и, вальяжно перекинув ногу на ногу, с видом философа протянул:

— Коне-е-чно, вид тут колосс-а-а-альный! Завтра на Саланг двинемся, аж на четыре с лишним тысячи метров в вышину пойдем! Вот оттуда вид, вообще как у Господа из-за пазухи! Завтра уже дома буду, а вы к вечеру — в Кундузе. Самое долгое Саланг перейти, а потом на спуск с перевала дело веселее пойдет. — Он покрутил руками перед собой, имитируя управление автомобильным рулем. — Ох, соскучился я по своему «камазику»! Как приеду, обязательно сразу прокачусь, если, конечно, его без меня дураки не ухандокали. Ну, даст Бог, завтра доберемся!

Андрей посмотрел на него и спросил:

— Скажи, Недобежкин, что ты Бога через слово вспоминаешь? Поверил, что ли?

Тот в ответ пожал плечами, снова выпустил длинную струйку дыма и как бы нехотя ответил:

— Поверил не поверил, а креститься тут научился. Тут дело такое. Вот едешь на своем КамАЗе по горам, едешь, едешь, а впереди только задний борт другого «КамАЗа» и все. Ни вправо, ни влево тебе не свернуть, только за ним. Когда духи с гор начнут по колонне долбать, тебе ни объехать, ни уехать невозможно, да и сделать ты ничего не можешь. Они на горе хорошо засели с гранатометами и с пулеметами. Вот и долбают колонну, пока гранаты не кончатся, а ты внизу — с автоматом. Куда стрелять? Не видно их снизу, — он приложил к своим глазам два кукиша. — Бэтээры кое-как спасают, если сами целыми остаются. В то время, когда колонна раскорячится на дороге, и нет тебе ни объезда, ни маневра, ты выпрыгиваешь из кабины и ныряешь за колесо. Бэтээры стреляют по горам, а с гор по нам, ну и ты, конечно, если хочешь, тоже можешь пострелять куда-нибудь. Я лично только пару раз и видел, куда стрелял. Но толку в том — ноль, на горе их не достать. — Он снова глубоко затянулся и продолжил: — Так вот, в то время, когда ты за колесиком-то лежишь и вокруг все свистит и ухает, а от твоего мнения в данный момент ни хрена не зависит, ты, чтобы в штаны от страха не наделать и не побежать, тронувшись мозгами, тогда тебя тут же на тот свет наладят, начинаешь креститься и как можешь, своими словами, о помощи его просить. Честное слово, легче становится. Да я и не один такой комсомолец.

Андрею стало совестно. Он слегка сжал руку солдата повыше локтя и сказал:

— Ладно, я не прав, прости, Толик.

Сзади вдали послышался шум моторов. Они обернулись и увидели длинную колонну машин в сопровождении бэтээров, идущую со стороны Кабула.

Недобежкин радостно подпрыгнул:

— О! Койки едут! Завтра утром на них и двинемся. Они тут ночевать будут. Мы тоже тут останавливались, когда до вечера на перевал не успевали. На тентах спать будем, как в гамаках, — он указал на грузовики, часть которых была с кузовами, крытыми брезентовыми тентами. — Сверху залезем — мягко, тепло. Опять же блох блиндажных нету.

Колонна действительно вскоре свернула с дороги и стала на обочине. Недобежкин сразу же отправился на разведку. Вернулся радостный и сообщил:

— Эти на Кундуз идут! Вас без пересадки сразу до места доставят. Вон на том «КамАЗе» ночевать будем. С водилой я уже договорился, он земляк оказался, из Орла.

Они подошли к машине. Водитель, небольшого роста, упитанный, розовощекий парень, охотно подтвердил слова Недобежкина:

— Конечно, товарищ старший лейтенант, ночуйте. Перед тем, как трогаться, я разбужу. Поедем на рассвете. Сейчас надо поесть, а то утром некогда будет.

Они расположились рядом с дорожной насыпью на постеленной водителем плащ-палатке, достали свои пайки и сложили их вместе. Водитель отложил в сторону консервные банки с кашей, потом извлек из машины паяльную лампу и стал разжигать ее. Недобежкин ножом быстро вскрыл банки и поставил их на камень. Пока Андрей вскрывал тушенку и нарезал хлеб, солдаты паяльной лампой разогрели кашу. Ужин получился хороший. После еды водитель дал Недобежкину саперную лопату, и тот быстро закопал пустые банки в землю с пояснениями:

— А то ночью на запах шакалы набегут, такой вой поднимут, что спать невозможно будет.

Андрей посмотрел вдоль колонны — остальные делали то же самое.

Скоро стемнело. Водитель лег спать в кабине, а они забрались на тент. Прав был Недобежкин, тент оказался хорошим гамаком, мягко поддерживающим тело в свободном состоянии.

Андрей лежал вверх лицом. Взгляду открылась огромная небесная панорама с бесконечным множеством звезд. Казалось, их мерцание излучало не только свет, но и музыку, которую не слышало ухо, но воспринимала душа, постепенно наполняющаяся приятным спокойствием.

Рядом храпел Недобежкин. Он не проявлял интереса к этому небесному величию и потому безмятежно спал, зная о том, что завтра он вернется в часть, придет в свою автороту, встретится с друзьями, с которыми больше года обитал в этих краях, и обязательно прокатится на своем «КамАЗе».

Утром колонна медленно выползла с обочины на дорогу и, набирая скорость, двинулась в сторону гор. Впереди, в середине и в конце колонны следовали бэтээры сопровождения с экипажами мотострелков.

Кабина «КамАЗа» была достаточно просторна для троих. Чемодан Андрея путешествовал в кузове. Дорога, по мере приближения к скалам, стала чаще поворачивать и извиваться своим узким асфальтовым телом. От поворота к повороту она плавно набирала высоту. Селения по пути встречались все реже. Облик жилых построек отличался от увиденных вчера в Кабуле и его пригородах. Дома скрывали высокие каменные заборы, обмазанные глиной, напоминающие крепостные стены.

Машины, закладываясь в повороты, двигались достаточно быстро. По уверенности розовощекого водителя можно было без труда определить, что он уже не первый раз наматывает на спидометр этот маршрут. Через некоторое время машины остановились у небольшой военной заставы. Водитель быстро выскочил из кабины и стал обходить машину вокруг, осматривая ее со всех сторон. Андрей с интересом смотрел на вчерашние скалы, которые уже нависали над дорогой.

— Каждый раз тут останавливаемся, чтоб перед перевалом технику проверить, — прояснил ситуацию Недобежкин. — Сейчас на подъем полезем, на Саланг. Часа четыре подыматься будем. Подъем километров сорок и спуск столько же. Спуск быстро — часа полтора, хотя как пойдет. Зимой тут хреново — мороз, снег, гололед, бураны. Бывает, сутками перевал переходили, а сейчас одно удовольствие — в прохладушку поедем. Хоть немного от жары передохнем.

Вскоре куривший водитель бросил окурок и поспешно влез в кабину со словами:

— Все, трогаемся, дорога чистая.

Колонна двинулась дальше. За очередным поворотом скалы придвинулись вплотную к трассе, оставляя для нее узкую щель, похожую на врата, за которыми одна за другой исчезали машины. После этого дорога круто пошла вверх, превращаясь в частый серпантин.

Мощности в двигателе «КамАЗа» сразу заметно поубавилось, сказывалась нехватка кислорода. Скорость движения резко упала. Машины ползли медленно, почти с пешеходной скоростью, надрывно рыча моторами и выпуская в атмосферу черные клубы отработанной солярки. С каждым витком серпантина сердце все больше учащало ритм, дышалось труднее, зато становилось заметно прохладнее и в конце концов совсем холодно. Резкое падение температуры и сильный пронизывающий ветер вынудили поднять стекла. Яркое солнце перестало отдавать тепло, и водитель включил обогрев кабины. Селения после начала подъема больше не встречались. Дорога спиралью петляла по ребрам скал, все больше и больше открывая взору грандиозное величие могучего горного хребта Гиндукуш с заснеженными вершинами, охлаждающими раскаленное афганское небо.

На террасах у поворотов стояли хорошо вооруженные посты с дотами и техникой. Время от времени встречались небольшие заставы со стоянками для транспорта. Люди, несущие службу в этих условиях, были одеты в теплые куртки и бушлаты.

Кое-где на обочине стали попадаться искореженные и обгоревшие остовы грузовиков и другой разбитой техники. Впереди, справа от дороги, опустившись брюхом на землю, стояла обгоревшая боевая машина пехоты. Накренившаяся набок, упертая носом в скалу, она доехала здесь свой последний боевой километр и теперь, почерневшая от копоти, без гусениц и вооружения, с настежь открытыми люками и рваной дырой в боку, служила пристанищем для птиц.

Недобежкин и водитель переговаривались между собой, не особенно реагируя на мимо проплывающие декорации. Андрей же, наблюдая новизну жизненной картины, с трудом совмещал в сознании тему вечной красоты, которой был заворожен всего минуту назад, с этой страшной пометкой на полях.

Он старался не думать о судьбе экипажа БМП, ясно понимая, что при попадании гранаты или другого какого-то боеприпаса, проделавшего отверстие в ее боку, вряд ли экипаж отделался испугом.

Колонна, продвигаясь со скоростью улитки, все же неуклонно заползала к вершине горы. Временами казалось, что двигатель «КамАЗа» не выдержит такого насилия над собой и заклинит. Но через три с лишним часа колонна въехала на ровную площадку и остановилась.

— Туннель, — сказал водитель и снова, как в прошлый раз, покинув кабину, прошелся вокруг машины. Потом, приоткрыв дверцу, сказал: — Можно покурить, встречную пропускаем.

Пассажиры выбрались из кабины. Впереди в скале виднелся въезд в туннель. Из его темного жерла начали неестественно быстро для этих условий выезжать грузовики с зажженными фарами. Андрей удивленно воскликнул:

— Они что, с реактивными двигателями? Как прут-то?!

Стоявший рядом водитель сказал:

— Они уже на спуск пошли. Вы не смотрите, что место ровное. Спуск начинается в туннеле, незаметно для глаза. Кто из водителей первый раз едет, того всегда предупреждают. Потому что едешь вроде бы по ровному, а машину вдруг ни с того ни с сего начинает жутко вперед нести, так можно растеряться и в другую въехать. Авария в этом многокилометровом туннеле — смерть. Позадыхаемся от выхлопных газов. Случай уже был, вот и пускают по очереди, чтобы встречных не было.

Вскоре послышалась команда: «По машинам!»

Дорогу в туннеле освещали фонари. Трасса действительно пролегала в горизонтальной плоскости, что, впрочем, ничуть не сказывалось в лучшую сторону на тяге двигателя, который по-прежнему издавал унылый истошный вой.

— Скоро начнем спускаться. Вон два ярких фонаря друг против друга! — указал вперед рукой Недобежкин.

— Та-а-ак! Понеслась ласточка! Понеслась! — воскликнул водитель, бросив на мгновение руль, быстро потерев ладони. — Теперь порядок! Ща попрем! Теперь дай дорогу! А лучше тормоза!

«КамАЗ» и остальные машины резко прибавили прыти и понеслись по туннелю, который при таком движении скоро закончился. Выскочив на свет, машины устремились вниз по серпантину так же круто, как и поднимались. Теперь скалы уводили дорогу ближе к недрам, постепенно загораживая небо и возвращая жару. Через пару часов они снова ехали между гор по более или менее сносной дороге.

Настроение у них было хорошим, все-таки самая тяжелая часть пути пройдена без происшествий. Перевал Саланг остался там, далеко наверху, в небе, а они уже давно катили понизу, и от этого им было приятно и весело. Снова вдоль дороги изредка стали появляться селения, поля и пастбища. Полей было мало, и располагались они на неровных склонах гор и террасах. Коровы, в отличие от европейских упитанных круглобоких буренок, были малорослые и костлявые, как будто их готовили не для дойки, а для бегов. На короткой остановке в одном из селений к машине подбежали афганцы и стали предлагать водителю сделку, показывая ему бутылку со спиртным и крича:

— Дай тущенка, риба, бензин!

— Нету! Нету! — отмахивался водитель.

Продавец убежал к следующей машине, а на его место подбежал другой. У него в руке был двухкассетный магнитофон «Сони». Требовал он того же самого. Водитель закрыл стекло. Потом, глядя на бегающих вокруг машин афганцев, сказал:

— На обратном пути, может, консервы на маленький радиоприемник сменяю. У меня их скопилось несколько банок. Угребла уже эта килька в томате. Как в рейс — на тебе килечку в томате да тушенку свиную. Тушенка на жаре расплавится — жрать не станешь, а килька уже второй месяц не переводится. Как будто вся страна в нашу пользу от кильки в томате отказалась. Лучше бы от колбасы отказалась!

— Или, например, от сала с луком! — засмеялся Недобежкин.

Водитель опустил стекло, подозвал афганца с магнитофоном и на пальцах ему объяснил, что ему нужен приемник, но на обратном пути, через пару дней. Тот закивал и вскоре принес маленький радиоприемник для показа. Водитель поторговался и кивнул. Афганец с приемником ушел.

— Во! Через пару дней буду музыку слушать, — довольно сказал водитель.

— А вас тут за торговлю командиры разве не гоняют? — спросил Андрей.

— Гоняют. А как же! Но они тоже люди и тоже с нами в рейсах кильку жрут. Поэтому, если у кого, скажем, приемник или вместо сухарей лепешка хлеба появится, не возражают, — ответил водитель, трогая машину с места.

Через час с небольшим впереди между гор показались крупные войсковые расположения, склады, техника, стоявшая рядами, много бронепостов и личного состава. На столбе у обочины красовался кусок фанеры с надписью, нанесенной красной краской, «Пули-Хумри».

Недобежкин радостно заерзал на сиденье и заорал, показывая пальцем в сторону стоявшей техники:

— Вон моя авторота! Видите?! Вон, «КамАЗы» стоят у пригорка!

Для него дорога закончилась. Колонна вновь стала на обочину.

— Заправляться будем. Обычно с полчаса, — прокомментировал водитель.

Они вышли из машины. Недобежкин сдвинул панаму на затылок, примял сапоги в гармошечку и посмотрел на Андрея:

— Ну, товарищ старший лейтенант! До свидания! Спасибо вам!

— За что мне? Это тебе, брат, спасибо, что надоумил поехать, а то торчал бы я там неизвестно сколько.

— Нет, если бы вы не согласились, я один не рванул бы. Даже вдвоем с кем из солдат не решился бы. На первом же посту могли придраться, куда, мол, это я, такой хороший, нацелился? А с офицером — свободно! Даже документов не спрашивали! Так что я в долгу!

— Ладно, — Андрей крепко пожал ему руку. — Давай, Толик! Хорошо тебе дослужить!

Недобежкин быстро, почти бегом, пошел в часть. Недалеко отойдя, он повернулся, сорвал с головы панаму и помахал Андрею. Потом остановил едущий в направлении части грузовик, запрыгнул на подножку и покатил, окутываясь густой желто-рыжей пылью.

Вдоль колонны ездил автозаправщик и заполнял баки горючим. Стоял полдень. Ехать оставалось около сотни километров.

Колонна уменьшилась в численности примерно в два раза и составляла десятка полтора грузовиков с двумя бэтээрами. Часть машин осталась в Пули-Хумри.

Свернув на перекрестке вправо, машины взяли направление на Кундуз. Ехали довольно быстро. Дорога петляла между гор без особенно крутых подъемов.

— Часа через два будем в Кундузе, — без вопроса сказал водитель. Он, в отличие от Недобежкина, не отличался словоохотливостью и большей частью молчал, что нисколько не огорчало Андрея, позволяя ему спокойно разглядывать пейзаж.

Справа дорогу прижимали скалы, а слева по ходу движения началась пропасть с протекавшей по ее дну рекой. С высоты открылась прекрасная панорама небольшой равнины. Андрей, ранее проживавший и служивший в условиях равнинной местности, испытывал искреннее восхищение от частой смены и красоты ландшафта. Потом пропасть по левой стороне перешла в пологие холмы с густой растительностью у дороги. Вдали, в нескольких километрах, показалось большое селение, утопающее в зелени садов. Далеко за поворотом из-за горы вверх поднимался черный столб дыма. Андрею показалось, что в селении горит дом. Подъехав ближе, колонна снова резко замедлила скорость. Когда они приблизились к месту пожара, стало понятно, что дым идет от дороги.

Скоро им встретилась стоявшая колонна, которая следовала во встречном направлении. В голове колонны стоял БТР, развернувший башню с пулеметами в сторону гор. За его бортом и по краю дороги заняли позицию несколько солдат из экипажа, направив автоматы в сторону густых придорожных кустов. Справа на холме тоже залегли солдаты.

Следовавший впереди их колонны БТР, поравнявшись с встречным, тоже остановился. Из люка показался офицер в шлемофоне, о чем-то поговорил с офицером, который сидел на броне стоявшего бэтээра, и машины снова медленно двинулись дальше.

Проехав немного вдоль встречной колонны, они увидели на дороге грузовик «ЗИЛ» с остатками лобового стекла. Его крыша, капот и водительская дверца имели многочисленные пулевые отверстия. В кабине было пусто. Через открытую дверцу кабины виднелось окровавленное водительское сиденье с вывернувшимся поролоном из-под треснувшей от пуль обивки. Кровь с пола кабины стекла на подножку и, перемешавшись с грязью, засыхала на жаре. Двое солдат быстро прицепляли машину на буксир к впереди стоящему грузовику.

Водитель, не отрывая глаз от дороги, сказал:

— Обстреляли, суки, — и, указав пальцем вперед, в сторону селения, продолжил: — Это Баглан — большой кишлак. Здесь часто обстреливают. «Зеленка» вокруг, — он кивнул на заросли вдоль дороги. — Удобная позиция для засады — одни с горы, а другие из зеленки. Куда денешься?!

Дальше, в самом конце колонны, они увидели развернутый по диагонали догорающий грузовик с бесформенной, разорванной в куски грудой железа вместо кабины и торчащим из нее искореженным мотором. Он стоял в луже полыхающего бензина, выброшенного взрывом из топливного бака. Его никто не тушил. Последний БТР сопровождения подъехал к нему и со скрежетом начал сталкивать его носом в дорожный кювет. Охваченный пламенем грузовик, казалось, из последних сил цеплялся за дорогу колесными барабанами, на которых уже почти сгорели покрышки, изгибаясь остовом раскаленной рамы, противясь своей металлоломной участи.

— Из гранатомета, прямо по кабине. Вот суки! — водитель слегка стукнул руками по рулю. Затем внезапно злобно и радостно крикнул: — Ага! А вот и духи! — Он указал пальцем на дорогу.

Слева у обочины лицом вниз лежал афганец с неестественно широко раскинутыми ногами и окровавленной спиной. В нескольких метрах от него на боку лежал другой, лет тридцати, с бледно-желтым лицом, обращенным в сторону их машины. Из его затылка ручейком на дорогу лилась кровь, собираясь в небольшую лужу темно-бордового цвета. Рядом стояли два солдата. Один из них, помимо своего оружия, держал в руках еще один автомат и карабин с поломанным снайперским прицелом.

Над колонной по кромке горы быстро пронеслись два вертолета «Ми-24» зелено-коричневого окраса, похожие в полете с наклоненным вниз носом и вытянутым фюзеляжем на огромных крокодилов. Они прошли вперед и скрылись за горой. Вскоре из-за горы послышались частые разрывы снарядов.

Колонна значительно прибавила хода. Водитель снял с крепления кабины свой автомат и передал Андрею:

— Возьмите, товарищ старший лейтенант, впереди Баглан, мне все равно стрелять несподручно. Рожки вот! — Расстегнув подсумок на своем ремне, он вытащил два магазина, снаряженные патронами, и подал Андрею. — Вертушки летают, вроде бы духи не должны стрельнуть, а там, кто его знает. Баглан на скорости надо проскочить!

Колонна шла быстро. Мимо проносились постройки кишлака. Андрей заметил, что многие из придорожных построек были разрушены и имели следы от пуль и разрывов снарядов. На выезде из кишлака у дороги скопилась отара. Несколько овец стояли на проезжей части. Идущий впереди колонны БТР, не снижая скорости, переехал их и пронесся дальше, увлекая за собой другие машины.

Держа в руках водительский автомат, Андрей смотрел на дорогу и, осмысливая увиденное, пытался понять нетерпение прапорщика Бочка и солдата Недобежкина, стремившихся поскорее вернуться в свои части. Ясно, что деваться им было некуда, но их одинаково неподдельная радость, которую они выражали в предвкушении скорейшего возвращения сюда, не поддавалась его логике. Да и поддавалась ли она вообще логике? Отчего радуются люди, уже побывавшие в этом вареве, где смерть от пули явление простое, обыденное и тем ужаснее от этого воспринимается?

Сможет ли он понять эту логику? Логику воюющих друг с другом людей, движимых собственным осознанием долга и живущих по законам только своей справедливости.

Он не пытался оценивать необходимость присутствия в этой стране советских войск. Раз они здесь, значит, это правильно, значит, так нужно Родине, ради защиты которой он решил стать военным и принял присягу, поклявшись, если надо, умереть за нее. Иных вариантов служения Отечеству он для себя не допускал.

Оставшаяся часть пути была пройдена спокойно, и машины, свернув в сторону с дороги, въехали на плоскую возвышенность огромного горного плато, занятого войсками.

— Кундуз. А сам город там, за поворотом, — водитель показал рукой в сторону. — Мы сейчас на склады едем, разгрузимся, погрузимся и назад, а вам лучше тут сойти. Штаб где-то недалеко.

Андрей вернул автомат, попрощался с водителем и снова потащил по пыли свой чемодан. Всюду были войска. На аэродроме вдалеке садились и взлетали транспортные самолеты и вертолеты. По всем направлениям постоянно двигалась боевая техника, поднимая громадные шлейфы пыли, которые долго висели в горячем воздухе, заставляя людей чихать и кашлять.

Дойдя до расположения штаба, он как мог стряхнул с себя пыль и почистил сапоги, приняв относительно опрятный и молодцеватый вид.

В штабе, на удивление скоро, он получил назначение и уже восседал на своем чемодане недалеко от него, задумчиво покуривая папиросу. Пыль снова успела осветлить его зеленый, насквозь пропотевший мундир. Незадачка состояла в следующем. Полк, куда ему надлежало прибыть для дальнейшего прохождения службы, находился не так уж близко. Ему теперь надо было снова возвращаться с колоннами в Пули-Хумри, а оттуда еще двести пятьдесят километров пути. Он посмотрел на часы. Времени было достаточно, чтобы доехать в Пули-Хумри до вечера, и он решил направиться к складам в надежде отыскать колонну, которая привезла его сюда. Он встал с чемодана, с досадой швырнул окурок и сказал:

— Ну что, брат, поедем, что ли? Осмотрим земли неизведанные! Тут всего-то три сотни кэмэ! И погодка благоприятствует! Бляха-муха!

Но, на его удачу, из штаба выбежал солдат-писарь, выдавший ему последние документы, и обратился к нему:

— Товарищ старший лейтенант! Подождите, к вам в полк скоро военспецы полетят и вас захватят! Мне сказали проводить вас на аэродром.

Андрей снова стряхнул с формы пыль, которая, как мука, покрывала его погоны, взял чемодан и довольно сказал:

— Пошли.

— Нет, пешком далеко. Машину дали, чтоб довез. Постойте пока. — Солдат убежал и вскоре вернулся за рулем командирского «уазика».

Они быстро доехали до аэродрома. «Уазик» остановился в тени большого ангара. Солдат побежал в сторону вертолетов, стоявших на площадке, и, поговорив о чем-то с военными в легких светлых куртках, вернулся.

— Ждут, когда военспецов подвезут. Вон на том полетите, — он указал на вертолет «Ми-8». — Летчики в курсе. Посидите тут, в тенечке, — он указал на рядом стоявшие ящики. Писарь был явно старше призывного возраста. Андрей поинтересовался:

— После вуза?

— Пединститут окончил. Буду географию преподавать скоро. Мне осенью на дембель, — охотно ответил тот.

— А что за военспецы?

— Ваш полк на новых бэтээрах — БТР-70. Они периодически приезжают в части и проверяют, как техника в боевых условиях себя ведет. Дорабатывают ее.

Он полез в «уазик», вытащил из-под сиденья банку кильки в томате, четверть хлеба и протянул Андрею:

— Пока время скоротайте, а то когда еще их привезут. Ну, счастливо вам! — он запрыгнул в «уазик» и быстро скрылся за пределами аэродрома.

Андрей, расположившись на ящиках, достал нож и вскрыл консервную банку:

— Ну вот, теперь и в мою пользу страна будет каждый день отказываться от килечки!

В его словах была и шутка, и правда, заключающаяся в том, что после ввода войск в Афганистан товаров в продовольственных магазинах постепенно поубавилось, а очереди увеличились. Появился новый сорт колбасы — Эстонская, состоящая из сала и хрящей, появились в изобилии и рыбные пельмени. Цены на водку стали повышаться чаще, что мотивировалось по телевизору исключительно многочисленными просьбами трудящихся. Вероятно, тех трудящихся, которые устали пить и решили наконец-таки поработать, взявшись за перо и строча бесконечные письма в ЦК партии с просьбой непременно повысить цены на ненавистную водяру.

Андрей с аппетитом опустошил банку кильки.

Вскоре к вертолету подкатил санитарный «уазик», прозванный в народе «буханкой». Из него вышли несколько человек. Андрей понял, что это военспецы, и тоже поспешил к месту посадки.

Однажды ему уже приходилось летать на таком вертолете, когда на учениях отрабатывали высадку десанта.

Две винтовые машины с кассетами реактивных снарядов, подвешенных по бокам, медленно оторвались от площадки и полетели, гудя двигателями над головами пассажиров. Набрав высоту, они прошли над невысокими горами, окружавшими плато, и полетели параллельно им. Справа по ходу открылась степь, скоро сменившаяся пустыней с уходящей вдаль желтой рябью барханов. Вертолеты снизились и пошли на небольшой высоте.

Раскаленная солнцем земля очаровывала своим безжизненным великолепием, притягивая взгляд к горизонту, заставляя от напряжения слезиться глаза. О присутствии людей напоминала лишь грунтовая дорога внизу, на которой встречались колонны военной техники. Дорога была степная, пыльная. Зато ровная, широкая и, вероятно, более безопасная, поскольку местность вокруг хорошо просматривалась. Видно было, как машины едут, смещаясь относительно друг друга в шахматном порядке, уходя от пыли впередиидущих.

Колонны шли с некоторыми разрывами. Те машины, которым было уже некуда смещаться, держались на расстоянии, позволяющем пыли отойти по ветру. Время от времени на глаза попадались стоявшие у дороги бронепосты.

Слева от дороги показалась небольшая крепость, которая, судя по всему, стояла здесь не один век, охраняя караванный путь, являясь пристанищем для усталых караванщиков. С небольшой высоты хорошо различались зубцы на ее высоких стенах, где несли службу солдаты. В ее воротах, закрывая проезд, стоял БТР. Несколько других стояли в капонирах у ее стен. Земля вокруг крепости была изрыта траншеями с огневыми точками.

Через некоторое время впереди по направлению дороги показался очень большой кишлак. Вертолеты, оставив его в стороне, резко отклонились вправо и пошли над пустыней.

Полет продолжался больше часа. Вдали за пустыней снова показался горный хребет. Не долетев до него несколько километров, вертолеты пересекли асфальтовую дорогу, отделявшую предгорную степь от пустыни, и зависли в воздухе перед посадкой.

Внизу располагался большой палаточный городок мотострелковой части с парком техники и боевым охранением вокруг. Андрей рассмотрел расположение полка, где ему предстояло служить командиром взвода ближайшие пару лет.

На главную: Предисловие

Владимир Коротких ЧЕРНАЯ ЗАРЯ

Владимир Коротких
ЧЕРНАЯ ЗАРЯ