Это был настоящий ад. В самом центре лагеря с грохотом рвались мины, а с той стороны, где был лес, слышался беспрерывный треск автоматных очередей. Трассирующие пули гуляли над головами, прочерчивая в темном предутреннем небе смертельные параболы.

— Первая рота, за мной!..

— Четвертая рота, к бою!..

— Без паники! Без паники, мужики!..

Это ожили мотострелковые батальоны. Техника и орудия в такой ситуации — дело дохлое. Начнешь палить, не ровен час в своих в темноте попадешь. Этих проклятых боевиков, которым никак не спится по ночам, могла сдержать только пехота. Главное, продержаться до утра, а там артиллерия на помощь придет. Пара-тройка залпов в сторону «зеленки» — и, как говорится, ауфвидерзеен.

Когда прозвучали первые взрывы, я, на ходу натягивая брюки, выскочил из палатки. В этот момент где-то совсем рядом разорвалась мина, и я от неожиданности упал на землю. Я слышал, как в темноте метались люди. Кто-то наступил мне на спину и тут же рухнул рядом со мной. Раздался отборный мат. А тут снова взрыв, и еще один, и еще… Яркие сполохи то и дело разрывали предутреннюю мглу, и следом тугие горячие волны ударяли мне в лицо. Все это показалось мне настолько нелепым, что я поначалу даже растерялся. Что делать? Куда бежать? Не успел я встать с земли, как кто-то толкнул меня в спину. «Не стоять, мать вашу, занять оборону!» — услышал я чей-то надрывный голос. Я бросился следом за тем, кто меня толкнул, но тут же потерял ориентиры. Меня снова толкнули, и я снова побежал. А мины, казалось, рвались уже совсем рядом. Крики, ругань, стоны раненых… Мне надо было срочно заняться каким-то делом. Но я никак не мог сообразить, куда бежать и что делать. Ад стоял кромешный.

Неожиданно мне показалось, что я слышу голос капитана Савельева.

— Савельев! — заорал я, стараясь перекричать весь этот рушившийся мир. — Савельев!

— Я, товарищ майор! — вынырнув откуда-то из темноты, прокричал мне в самое ухо начальник полкового медпункта.

Я обрадовался.

— Капитан, где твои люди? — торопливо спросил я его. В этот момент совсем рядом взорвалась мина и одну из палаток охватило пламя. Костерище был будь здоров! Тьма расступилась, и мы увидели мечущихся среди палаток людей. А потом, словно порох, вспыхнула еще одна палатка, затем другая, третья… Вокруг стало светло, как днем.

Капитан тоже был в одних брюках. В руках он держал пистолет.

— Товарищ майор, я сейчас попробую найти кого-нибудь из санинструкторов и санитаров, — сказал он. — Разрешите идти?

— Действуй, Савельев, действуй, — согласно кивнул я ему. — Нужно эвакуировать раненых…

— Понял, товарищ майор! — крикнул капитан и убежал.

Мне тоже нужно было что-то делать. Я собрался было сдвинуться с места, но тут же понял, что не знаю, куда бежать. А вокруг меня продолжали рваться мины. Вот так всегда, лихорадочно подумал я: на полковых учениях вроде все у всех получается, каждый знает, куда ему в случае чего бежать, чем заниматься. Но как только начинается настоящий бой — куда все девается? Особенно если враг застал тебя врасплох. Лупят, гады, почем зря, а ты даже не знаешь, в какой стороне твой «полкан».

Вспомнив о командире, я решил, что и он сейчас мечется где-то и не знает, что делать. И это при том, что полк оснащен по последнему слову техники: и артиллерия, и ракеты, и танки, и еще бог весть что. Но «чехи», сволочи, знают, когда нападать. Все абреки испокон веков действуют таким макаром.

А боевики тем временем совсем остервенели — они били по нам так, будто хотели стереть с лица земли. Собрались с силами и обрушились снежной лавиной. Но где же была разведка? Ну, держись, главный разведчик Паша Есаулов! «Полкан» тебе этого до конца дней своих не простит. Конечно, если и он, и ты сегодня останетесь живыми…

Куда бежал, сколько — не помню. Помню только, что бежать приходилось мимо кострищ, в которые превратились бывшие солдатские палатки, спотыкаясь о чьи-то трупы и натыкаясь на метавшихся в панике людей.

— Первая рота, слушай мою команду!.. За мной!..

— Артдивизионщики! К орудиям!..

— Санитары! Где санитары? Помогите раненым!..

И снова взрывы, взрывы, взрывы… Падали, сраженные осколками и пулями, люди. Все вокруг горело и рушилось, и казалось, нет этому конца.

Неподалеку от меня упал солдатик, и я бросился к нему. Без гимнастерки, без брюк, стриженый и жалкий, он лежал на земле и, корчась от боли, старался руками удержать кишки, которые лезли у него из разорванного живота. Мне бы следовало сделать ему обезболивающий укол, но у меня не было с собой аптечки. Я присел возле мальчишки, попробовал осмотреть его рану. Тот продолжал корчиться и стонать, истекая кровью. Я разорвал свою нательную рубаху и попытался перевязать рану. Мальчишка дрыгался и не давал мне работать.

— Убери руки, — сказал я ему. Но он не убирал.

— Прошу вас… скажите… я буду жить? — с трудом выдавил он из себя и с надеждой и страхом поглядел на меня. Мне показалось, что глаза его лихорадочно горели, но то был отблеск бушевавшего вокруг нас пламени.

— Будешь, солдат, дай только перевяжу, — сказал я ему. Он с трудом оторвал руки от живота.

Через минуту, весь измазанный солдатской кровью, я тащил пацана на себе подальше от всех этих взрывов и пожарищ. Меня догнали два бойца.

— Вы, товарищ майор? — узнали они меня. Это были санинструктор и санитар одного из батальонных медпунктов.

— Помогите, — сказал я и стал медленно опускать раненого на землю.

Парни тут же занялись солдатиком. Они сделали ему укол, перевязали рану, а потом, подхватив его под задницу, потащили куда-то за последние ряды палаток — там было тише и там уже разворачивался полковой лазарет.

Полковые медики — привилегированное сословие. В мирное время у нас мало забот. Чесотка, простуды, вывихи, растяжения — вот и все, чем мы занимаемся. Из операций — только прокол гнойников да наложение скоб на разбитые лбы. В военное время все обстоит иначе: мы принимаем раненых. Но врачей в полку, как правило, раз-два и обчелся. Поэтому полковым врачам на помощь приходят коллеги из госпиталей или из медико-санитарных батальонов.

Ближайший такой медсанбат находился в сорока километрах от нашего полка. До этого нам еще ни разу не приходилось просить оттуда помощи, но нынче, подумал я, если нас всех не убьют, все-таки сделать это придется. Раненых тьма, и одним нам не справиться. «Чехи» сделали свое черное дело, теперь они долго будут благодарить своего Аллаха за то, что дал им возможность попить нашей кровушки.

Стрельба, грохот взрывов, крики, стоны не прекращались до самого рассвета. Когда рассвело, командиры сориентировались в обстановке, и тогда начался настоящий бой. Чеченцев, как никогда, было много. Видимо, они хорошо подготовились к операции, и полк с трудом справлялся с их натиском. В ход шло все, начиная от 122-миллиметровых гаубиц и кончая автоматическими гранатометами «АГС-17». Даже музыканты из полкового оркестра нашли себе дело. Одни из них помогали артиллеристам подтаскивать снаряды к орудиям, другие были заняты эвакуацией раненых, третьим нашлось место в рядах мотострелков. По огневой мощи мы теперь превосходили противника, но тот и не думал отступать. Создавалось впечатление, что у чеченцев на этот раз были очень серьезные намерения. Они поливали лагерь свинцом, они ходили в рукопашные атаки, они пытались зайти с флангов, с тыла, сражались яростно и дико. Наши бойцы, оправившись после первых неудач, теперь с той же яростью мстили чеченцам за убитых товарищей. Они бросались на врага, били его штыком и прикладом, при этом рев стоял такой, что будто бы это вовсе не люди были, а какие-то дикие звери, загнанные в смертельную безысходность.

В одной из стычек невольно пришлось участвовать и мне. Полдюжины бородатых чеченцев с зелеными повязками на голове — мусульманским символом «борцов за веру» — вихрем ворвались в наш лазарет под открытым небом и попытались перерезать своими длинными и страшными, как сами эти бородачи, ножами нам глотки. Нас было, если не считать раненых, не меньше, чем чеченцев, но внезапное их появление сыграло свою роль: на наших глазах были зверски убиты два санитара. Это заставило остальных действовать. Первым пришел в себя дюжий Савельев. Он ловко сгреб одного бородача, и у того затрещали шейные позвонки. Тут же в «воинов Аллаха» пальнул из автомата санинструктор Караваев. Двое из них упали. В этот момент с криком «Аллах акбар!» на меня бросился невысокий, но юркий бородатый человек, голову которого плотно облегала кожаная шапочка, по форме напоминавшая среднеазиатские тюбетейки. Шапочки эти были очень популярны у наших солдат — они были как бы отличительными знаками тех, кто прошел войну.

Каким образом мне удалось увернуться от чеченского ножа, я и сегодня не понимаю. Бросок бородача в мою сторону был таким стремительным, что просто чудо, как я остался жив. Видимо, сказалась моя спортивная подготовка — в свое время я был неплохим боксером и даже занимал призовые места на соревнованиях. Но в последние годы я отошел от спорта и ограничивался обыкновенной зарядкой да модным у людей среднего и пожилого возраста джоггингом — бегом трусцой. Тем не менее я держал себя в форме, был достаточно ловок и силен. Не обладай всем этим, я бы обязательно стал одной из жертв безумного чеченского джихада.

Увернувшись от удара, я тут же схватил чей-то автомат, лежавший возле санитарных носилок, и с размаху ударил прикладом по голове нападавшего. Чеченец удержался на ногах, тогда я ударил еще раз, а потом еще. Юркий бородач в шапочке рухнул на землю, зарывшись носом в поникшую осеннюю траву.

Увлекшись борьбой, я не заметил, как ко мне подскочил еще один «воин Аллаха». Этот бы обязательно всадил свой длинный нож мне в спину, но в тот момент, когда он уже хотел нанести мне удар, Савельев сразил его очередью из автомата. Шестой моджахед, юркнув под руку капитана, бросился наутек. Савельев дал очередь, но в чеченца не попал. Савельев снова выстрелил — и снова промах. Чеченец понял, что в него стреляют, и начал петлять по лугу, словно заяц. Он был ловок и шустр, и это давало ему шанс остаться живым. Высокая пожневая трава мешала ему. Он падал, снова вставал и бежал, бросаясь то в одну сторону, то в другую. Савельева не на шутку разозлило такое положение вещей. Он решил во что бы то ни стало сразить чеченца. Но это ему по-прежнему не удавалось. Тогда он побежал следом за моджахедом. Он бежал и стрелял, стрелял, стрелял. В эту минуту он был похож на азартного охотника, который, чтобы не подмочить свою охотничью репутацию, изо всех сил старался добыть трофей. Наконец одна из пуль достала чеченца. Он будто бы обо что-то споткнулся и упал. Но тут же поднялся. И в этот момент очередь прошила его спину.

Когда Савельев вернулся, я поблагодарил его. Капитан пожал плечами.

— Да что там, — сказал он. — Вы бы и без меня справились…

Мы снова стали заниматься ранеными, которые продолжали и продолжали поступать в наш полевой лазарет. Вместе с нами работал весь медперсонал полкового медпункта, позже к нам присоединились санинструкторы и санитары из батальонов. Одни носили раненых, другие перевязывали их, мы же с Савельевым, орудуя инструментами, выполняли роль хирургов, извлекая из тел раненых осколки и пули. Пахло кровью и смертью.