XLV
В полку переполох. Чеченцы убили нашего «полкана». Он ехал в Грозный, и по дороге на его «уазик» напали боевики. А ведь Дегтяреву говорили, чтобы взял группу сопровождения, но разве он когда кого слушал? Я, говорит, боевой командир, и меня пугать не надо. И вообще, мол, я езжу по своей Российской земле — это меня враги должны бояться. Ну вот, доездился. Теперь он уже точно до генерала не дослужится. А ведь бредил генеральскими погонами, бредил. Впрочем, он их давно заслужил, но разве у нас чины по заслугам дают?
Когда в лагере узнали, что кроме Дегтярева, убили еще и мою помощницу, братва озверела. Масла в огонь подлил начальник разведки Паша Есаулов, который заявил, что у него есть сведения о том, что чеченцы в ближайшее время собираются начать широкомасштабное наступление. Дескать, боевикам отдан приказ спуститься с гор, раствориться под видом мирных жителей в населенных пунктах и ждать сигнала. Так что, мол, и наш здешний аул в этом отношении небезгрешен. Разведчики уже заметили, как туда просачиваются моджахеды.
Эта весть тут же разлетелась по лагерю. В батальонах прошли стихийные митинги, на которых была поддержана идея провести акцию возмездия. Обстановка накалялась.
— Слышь, братва-то наша с ума сходит. Аул собирается громить. Ой, наделают, сукины дети, беды, ой, наделают, — сокрушенно говорил мне Макаров, который пришел в медпункт, чтобы выразить мне свое соболезнование. — Не завидую я этим чеченцам. Они ведь ни сном ни духом не ведают, что наши головорезы собираются к ним в гости.
Вначале я не вник в смысл сказанного. Как сидел возле тела Илоны, так и остался сидеть. Я привел ее в порядок, и она лежала у меня на носилках, как живая. Ни о чем другом в тот момент я не мог думать — только о ней. Мучила мысль — как ее хоронить? Везти Илону на ее родину не было возможности. Да и вызывать родных, чтобы те присутствовали на погребении не было смысла. Путь неблизкий, а на улице теплынь. Пока доедут, тело успеет того… У нас ведь на войне не было моргов.
— Ты что, не слушаешь меня? — спросил Макаров.
Я встрепенулся.
— Что тебе надо? — глухо произнес я.
— Говорю, братва наша в аул намеревается идти. Все как будто с ума посходили. Вот шуму-то наделают, — сказал он. — И баб с детьми не пощадят. Знаю я этих горилл.
Меня пот прошиб, когда я вдруг представил, как солдаты будут издеваться над Зазой с Керимом.
— А в чем дело? Анаши, что ли, накурились эти придурки? — ошалело поглядев на Макарова, спросил я.
— А ты не знаешь? Да «полкана» нашего «чехи» убили… А тут еще помощницу твою… В общем, отомстить хотят.
Я был поражен услышанным. Я не знал, что убили Сем Семыча. Впрочем, я многого не знал, и потому все, о чем говорил Макаров, казалось мне каким-то бредом.
— Послушай, нельзя допустить, чтобы солдаты ворвались в аул, — с тревогой в голосе обратился я к Макарову.
— Легко сказать! А ты попробуй останови их! — усмехнулся начфин. — Это же стихия! А стихию и атомная бомба не остановит.
Я вскочил с табурета и принялся мерить помещение шагами, при этом я лихорадочно думал о том, как мне поступить.
— А что, если?..
Я не договорил. Я выскочил из палатки и хотел уже было прямиком направиться в сторону аула, когда вдруг сообразил, что мне надо идти окольным путем. Казалось, чего бояться? Ведь я тысячу раз на глазах у всего полка проделывал этот путь. Все знали, что я хожу в аул лечить больных чеченцев. Но то было вчера, сегодня ситуация изменилась, и меня могли заподозрить в предательстве. Подумав об этом, я повернул в сторону выгона, где Хасан с гиканьем носился на своей чалой за отбившимися от стада животными. Добравшись до луговины, я уже собирался повернуть в сторону гор, когда Хасан окликнул меня.
— Эй, доктор! Что случилось?
Я остановился.
— Беда, Хасан, — ответил я. — Наши олухи собираются аул ваш громить.
Хасан сплюнул на землю и что-то зло сказал на своем языке. И вдруг:
— Что им надо? Почему?
Я вдруг вспомнил об Илоне и помрачнел.
— Кто-то из ваших убил нашу женщину, — сухо сказал я, скрыв от пастуха весть об убийстве Дегтярева. Этого здешним чеченцам не надо было знать — решат, что для боевиков самое подходящее время напасть на лагерь.
— Я об этом не знаю, — сказал Хасан. — Когда это случилось?
— Где-то в два часа пополудни.
Хасан глянул вверх, определил по солнцу время, сказал:
— Часа три назад это случилось, так?
Я кивнул.
— Я вместе с ней ходил в горы, и кто-то выстрелил в нее, — сказал я и вдруг: — Послушай, Хасан, а ведь ты можешь остановить бойню. Тебе нужно только найти убийцу. Найди его, Хасан, — с мольбой в голосе просил я его. — Твоим богом прошу.
Я думал, что нашел верное решение. Если бы он и впрямь отыскал убийцу, того бы отдали в руки правосудия, и братва бы успокоилась. Хотя кто их знает, тут же усомнился я в своих мыслях. Война нас всех сделала сумасшедшими. Я сам едва сдерживал себя, чтобы не наделать глупостей. Попадись мне сейчас в руки убийца Илоны — да я не знаю, что бы с ним сделал.
Хасан сидел на чалой и о чем-то размышлял.
— Беда, — произнес он хмуро. — Куда я скот дену? А ведь разбегутся, шайтаны, все разбегутся — кто их потом соберет?
Я понимал, в каком сложном положении оказался Хасан. С одной стороны, людей спасать надо, с другой — скот жалко. Ох уж эта крестьянская душа!
— Дай мне лошадь, Хасан, — сказал я. — Я успею предупредить ваших людей.
Он спрыгнул с чалой.
— Давай, доктор, жми! — сказал он мне. — Скажешь Вахе, что я погнал скот в горы. Пусть пошлет мне двух помощников. И лошадь мою пусть прихватят.
Я пообещал ему, что сделаю все так, как он просит, и помчался в аул. Надо было спешить. Макаров говорил, что наши орлы настроены решительно, а коль так, они уже сегодня могут устроить в селении кровавую бойню. И в эту минуту, как бы в подтверждение моих мыслей, со стороны лагеря донесся тяжелый рев танковых двигателей. Я обернулся и увидел, как над рядами палаток поднимается черное облако гари.
Возле знакомого дома я остановил лошадку, спрыгнул с нее и постучал в ворота. В окнах тут же показались лица людей. Через минуту мне отворили. Я взбежал по крутой каменной лестнице.
— Послушайте! Эй, вы, послушайте!.. — начал я, завидев людей, и остановился. Я не знал, с чего начать. Я видел, как на меня с изумлением смотрели бабушка Кхокха и дедушка Алхазур, их дети, внуки, но я не знал, что им сказать. Мне на помощь пришел Ваха, на котором в этот раз вместо гражданской одежды была натовская камуфляжная форма.
— Что случилось, доктор? — спросил он меня, и я увидел в его волчьих глазах настороженность.
— Сейчас сюда заявятся солдаты… — быстро заговорил я. — Нужно бежать…
Глаза Вахи округлились.
— Зачем они идут сюда? — спросил он меня.
— Кто-то из ваших застрелил мою медсестру… Ты ее помнишь — я с ней приходил к вам вчера.
Он кивнул.
— Ваха, если ты хочешь, чтобы твой аул не разорили, найди убийцу. Только поторопись. Они будут с минуты на минуту, — сказал я.
Ваха со злостью топнул ногой.
— Да где ж я тебе найду этого стрелка! — воскликнул он. — Кто мне в этом признается? Ну, скажи — кто? — впился он в меня своими черными колючими зрачками. — Да и времени на это нет. Эй, Керим! — позвал он брата. — Беги к Ахмат-хаджи — пусть поднимается на свой минарет и бьет тревогу.
В доме начался переполох. Кто-то стал собирать самые необходимые вещи, кто-то складывал в мешок еду, мужчины занялись оружием. Я вышел во двор, сел на лавочку, что стояла под высокой чинарой, и стал наблюдать за людьми. Они бегали, суетились, о чем-то гортанно друг с другом переговаривались. Они торопились.
В этот момент с минарета раздался голос Ахмат-хаджи. На этот раз он не призывал правоверных на молитву — он предупреждал их об опасности. Голос его был высоким и тревожным.
Я обвел глазами двор. Где-то в конце его, там, где забор упирался в крутой овраг, цвели плодовые деревья. Все вокруг было наполнено тонким ароматом цветов. А по серым каменным стенам жилища уже ползли вверх молодые побеги винограда. Все тянулось к жизни, все расцветало и благоухало. Я поразился: неужели в такие минуты люди способны убивать друг друга? Ведь это же противоестественно! Этого не должно быть! Это чудовищно! Несправедливо! Жестоко!
Подошел Ваха.
— Ты найдешь убийцу? — спросил я его.
— Где я тебе его найду? — зло ответил он.
— Тогда будет беда, — сказал я. — Много крови прольется.
Ваха вздохнул.
— Будем драться, — сказал он.
— А вот если бы ты нашел того, кто убил женщину, ничего бы не было, — сказал я. — Еще не поздно. Попытайся, найди.
— Чтобы ваши его убили? — криво усмехнувшись, спросил Ваха.
— Он ответит по закону, — произнес я.
В этот момент к нам подошла Заза.
— Вы ищите того, кто стрелял? — спросила она.
— Да, — ответил я, сообразив, что она могла случайно подслушать наш разговор.
— Зачем?
— Надо остановить солдат. Если мы найдем убийцу, я гарантирую, они вам ничего плохого не сделают.
— А если не найдете?
— Будет худо.
— Будет худо, — задумчиво повторила Заза, глядя куда-то мимо меня. — Значит, вам нужен тот, кто стрелял?..
— Очень нужен, очень… И надо спешить — солдаты уже скоро будут здесь. А ты… Ты что-то знаешь? Ну же, говори! — с надеждой в голосе произнес я.
Она обреченно вздохнула и посмотрела на меня потухшим взглядом.
— Хорошо, — проговорила она. — Я вам скажу… Это я стреляла.
Меня будто бы кипятком ошпарили.
— Я не верю тебе! — закричал я. — Не верю!
— Да, Дмитрий, да, это я там была, — сказала она и кивнула в сторону гор.
Ваха был поражен не меньше, чем я.
— Заза, говори правду! — зашипел он на нее. — Я убью тебя, если врешь!
— Я не вру! — дерзко бросила она ему в лицо. — Я, я ее убила! — Она метнула на меня торжествующий взгляд. — Я за вами следила… Когда вы пошли в горы, я пошла за вами…
— Ты можешь что угодно говорить, но я тебе не верю, — сказал я ей.
Заза усмехнулась.
— Тогда хочешь, назову то место, где вы стояли? Ну, хочешь? — спросила она меня. — Вы стояли на горе и смотрели вверх. Там было солнце, и вы смотрели на него. Потом вы стали читать стихи…
Я со всего маху ударил ее. Я даже не понял, как это вышло. Просто это была реакция на ее слова.
Заза упала. Почва была твердой и каменистой, и девчонка сильно ударилась. Ваха выхватил из-за пояса нож и приставил его к моему горлу.
— Не смей ее бить! — зашипел он. — Она все врет!
— Не вру! — не вставая с земли, прокричала она. — Клянусь Аллахом…
Мы встретились в Вахой взглядами. Мы стояли и мучительно думали о том, как поступить.
— Я не отдам ее вашим, — сказал наконец Ваха. — Ты же знаешь — это моя единственная сестра.
— Но тогда они сожгут ваш аул… — сказал я и вдруг понял, что во мне борются два чувства. С одной стороны, я ненавидел Зазу, с другой — я понимал, что она еще ребенок и ей надо жить. — А впрочем, как хочешь. Я бы тоже не отдал свою сестру.
— Мы будем защищаться, — сказал Ваха. — Женщин отправим в горы, а мужчины останутся…
— Вы умрете, — сказал я ему.
— Наверное, умрем, — ответил он. — Но мы не пустим шакалов в наш аул.
— Не называй их так, — сказал я.
— Прости, я забыл, что это твои братья…
— Нет, дело в другом. Эта война превратила нас всех в зверей, — сказал я. — И вас, и нас. А шакалы… Шакалы — это те, кто начал войну.
— Кто же ее начал? — машинально спросил меня Ваха.
— А пойди сейчас разбери, — сказал я. — Кому-то, видно, эта война была нужна. Войны сами собой не случаются.
Я мельком глянул на Зазу. Она встала на ноги и теперь пыталась стряхнуть с себя ржавую здешнюю пыль. Колени ее были содраны. Несчастная ты дура! — подумал я. И тебя не обошла стороной эта война, и тебе она душу искалечила. Насмотрелась ужасов, привыкла, что все в этой жизни замешано на крови, вот и решила с помощью крови добыть себе счастье. Но разве так его добывают? Ты ведь не зверь… Впрочем, ты и есть зверь, и человеком тебе стать уже будет трудно. А я никогда тебя не прощу за то, что ты сделала. Понять тебя, учитывая твое звериное воспитание, еще смогу, но простить — никогда. Слышишь? Никогда! Я любил Илону и буду любить ее до конца жизни. А ты… Ты так дикаркой и останешься. Конечно, если тебе повезет и тебя не убьют на этой войне. Я не хочу твоей смерти, но я не заплачу, если тебя убьют…
Где-то внизу послышался надрывный и протяжный рев дизельных двигателей, и следом в самом центре аула разорвался снаряд. Вторым снарядом снесло верхнюю часть минарета, на котором находился здешний муэдзин.
— Доктор, мне пора, — сказал Ваха. — Послушай, я знаю, ты ненавидишь эту девчонку, — он кивнул на Зазу. — Но, во имя Аллаха, спаси ее. Если останусь жив, отблагодарю.
Я насупил брови. Мне не хотелось больше иметь никаких дел ни с Зазой, ни с кем-то другим из этого дикого семейства. Но что было делать? Меня просили спасти человека. Я знал: если наша братва прознает про то, что именно Заза убила сержанта Петрову, ей этого не простят. В лучшем случае пристрелят, как последнюю собаку, в худшем… Об этом и думать не хотелось. На войне все люди — звери, и они на все способны.
Ваха ушел, а мы остались. Вокруг нас собрались старики, женщины, дети. Все Вахино семейство. Люди молчали. Все смотрели на меня, будто ждали, что я спасу их. А тем временем в селении уже творилось что-то невообразимое. Повсюду гремели взрывы, слышался лязг гусениц и монотонный звук пулеметных очередей. От взрывов сотрясалась земля; кричали люди; неистово лаяли собаки.
— Сейчас мы пойдем в горы, — наконец сказал я. — Те, кто посильнее, должны помогать слабым. И не отставать, понятно вам?
Люди закивали.
Оценив обстановку, я решил, что нам следует идти вдоль оврага, что находился на задках подворья. В ту сторону солдаты не стреляли — они били прямой наводкой по жилищам, по движущимся целям — людям и домашним животным. Я направился в глубь двора, и все гуськом потянулись за мной. Неожиданно позади нас раздался взрыв. Я оглянулся и увидел, что снаряд угодил прямо в дом, и тот осел, подняв над землей густые клубы пыли. Я оцепенел от ужаса. Недавно еще я был гостем этого дома, а теперь его нет… Беда, какая страшная беда! — подумал я. Хотел было уже идти дальше, как вдруг мои глаза различили в рыжей пелене пыли чью-то фигуру. Я оставил людей и бросился назад.
Это была Заза.
— Ты что, с ума сошла?! — закричал я на нее. — Почему стоишь? Тебя же убьют, дура! А ну-ка быстро за мной…
Но Заза и бровью не повела. Она стояла, прижав тонкие руки к груди, и была похожа в эту минуту на подранка.
Снова неподалеку от нас разорвался снаряд.
— Заза, не дури! — воскликнул я. — Быстро за мной!
Но она как будто не слышала меня.
— Что с тобой? Ну, очнись! — закричал я и стал трясти ее за плечи.
Она посмотрела на меня каким-то странным взглядом.
— Я пойду с тобой, но ты должен сказать, что любишь меня, — едва слышно проговорила она.
Я растерялся. Что делать?
— Пойдем!
— Нет, ты не ответил мне…
— Я тебе потом отвечу, — про себя ругая ее последними словами, сказал я. — Потом, слышишь?
— Нет, ты сейчас скажи…
Она настаивала, а я даже в такой ситуации не мог солгать ей. Ведь я помнил, что это она убила Илону. Я рванулся к ней, изловчившись, схватил ее на руки. Она отбивалась, она кричала что-то по-чеченски, она кусалась, царапалась, а я терпел все, потому что знал, что должен спасти ее.
— Отпусти меня! — кричала она. — Жаба ты болотная! Я не хочу с тобой идти. Ты не понимаешь меня, ты ничего не понимаешь!
— Я понимаю, я все понимаю! — бормотал я, прилагая немало усилий, чтобы справиться с дикаркой.
— Нет!
— Да!
— Ты — жаба болотная!
— Жаба, жаба, — соглашался я.
— Ты индюк дохлый…
— Да, и индюк дохлый тоже…
— Ты жестокий, бессердечный человек…
— Может быть, может быть, — продолжал соглашаться я.
— Я хочу умереть!
— А вот этого я тебе не дам сделать. Меня же брат твой потом зарежет.
— Кто, Ваха?
— Да, Ваха.
— Не зарежет… Он добрый.
— Да, добрый, но меня он зарежет.
Она никак не могла успокоиться. Она продолжала биться в моих руках, как бьется рыба, попавшая в сеть. Я не знал, куда я ее несу, но я ее нес, потому что я обещал Вахе, что спасу ее. А еще потому, что она была слишком молодая, чтобы умирать. Нет, она должна была жить, при этом жить долго. Она должна была дожить до лучших времен и увидеть, что в мире, кроме войны, есть и нечто другое. Начинался новый век, где нам предстояло замолить прежние свои грехи. Мы сеяли доброе и одновременно разрушали это доброе. В новом веке должно было случиться наше прозрение. И я в это свято верил и хотел, чтобы Заза в это тоже поверила. Вот поэтому я и не хотел, чтобы она умерла.
А где-то за нашей спиной продолжали греметь взрывы. Шел бой. Отряд чеченцев занял круговую оборону и пытался не пропустить федералов в аул. «Чехи» подбили из гранатометов танк и две боевые машины пехоты, тем самым преградив путь остальной технике. Дороги в этих местах узкие, и любой завал становился непреодолимым препятствием. Тогда на штурм пошла пехота, которую поддержала артиллерия. В бою погиб весь чеченский отряд. Погиб и Ваха — взрывом ему оторвало ноги, и он истек кровью. Подступы к аулу были густо усеяны трупами. И стервятники, почуяв добычу, поднялись в небо и там стали ждать своего часа. Для них смерть — это жизнь. На то они и стервятники…
Назад: XLIV
На главную: Предисловие
