Глава 12. Война своих не отпускает
— Хорошо. Допустим, я вам поверил. И что дальше?
Приходько скурил за время рассказа несколько сигарет, но перед решающим вопросом вытащил еще одну.
— Нужно дать время отлежаться Василию, а потом каким-то образом помочь нам добраться до границы.
— И подвести себя под трибунал.
Зажигалка не давала огня, и старший лейтенант потряс ее как монету в ладони. Орел или решка выпадет? Зажглась.
— При определенном стечении обстоятельств может случиться и такое, — согласился Заремба. — Хотя, как мне кажется, шума вокруг нас поднимать не станут. Трибунал — это в любом случае разбирательство, а в правительстве, я уверен, есть и такие люди, которые за представленную информацию выдадут ордена. Я думал о тебе, не бойся.
— А я не боюсь. Кстати, за сообщение о вас и стрельбу удостоился устной благодарности замкомандарма. Сдам вас, точно орден получу.
— У меня их четыре. Тешат иногда самолюбие, но не греют. Поверь. А тем более не служат защитой перед властью.
— Ладно, на дворе ночь и пора вроде ложиться досыпать. Давай глянем бумаги и послушаем пленки. На это дело у нас в кустах магнитофон имеется и студент с незаконченным высшим экономическим.
— Документы у Туманова. Одного отпустишь сходить за ним или под охраной?
— Зачем охрана? Сам ведь пришел, смысл-то какой не возвращаться?
Насколько позволяла темнота, Заремба внимательно посмотрел на старшего лейтенанта. Словно давая возможность увидеть себя получше, Приходько затянулся сигаретой, раскаленным пеплом подкраснив лицо. Каменное. Нет, не угадаешь, что у него на уме. Можно только поверить собственной интуиции.
— Через пять минут вернемся, — поднялся Заремба.
… Туманов окликнул его из нового места — переместился на всякий случай. Молодец. Перепрыгнув к нему через придорожную канаву, Заремба присел на корточки.
— Ну что, ждут нас в гости. Без хлеба-соли и плясок, правда, но они и не подразумевались с самого начала.
— Хоть какие-то гарантии получил?
— Видишь, вернулся. Можем уйти. Искать, я думаю, не станут.
— Что ж, давай рискнем, — окончательно согласился с планом командира пограничник. И, что понравилось Зарембе, не отгородив себя от ответственности за непредсказуемость событий.
Вышли на трассу. Встречать их высыпала, наверное, вся команда блокпоста. Петлять по нему, по крайней мере Заремба, посчитал все же недостойным своего звания и погон, и перепрыгнул препятствия. Туманову подобное оказалось не под силу, и он вынужденно повторил все изгибы. Вслед за командиром протянул старшему лейтенанту автомат, пистолеты.
И только после этого Приходько в точности повторил дневную фразу:
— Костя, больного в землянку. И чай на всех.
Говорят, дважды нельзя ступить в одну воду, а санинструктор капитана обхватил так же, как накануне. Сходство заметили все, кто-то хихикнул.
— Всем отдыхать, — разогнал солдат Приходько. — И охранять.
Боевые расчеты потянулись к огневым точкам, отдыхающая смена — спать. Сам командир еще раз перекурил, проверил часовых и только после этого вместе с Зарембой спустился вниз.
В землянке, в ворохе накладных из заветной сумки с удовольствием профессионала копался тот самый сержант, что остановил машину Вахи в первый раз.
— Кажется, двойная бухгалтерия, — вынес он первый вердикт бумагам, как только командир спустился под землю.
— Бухгалтерия чего? — попросил более доступных объяснений старший лейтенант.
— Документы разрозненные, надо с чем-то сопоставлять. Но некоторые копии есть. И когда послушаешь записи, — сержант кивнул на заляпанный наклейками от жвачек магнитофон, — то кое-что проясняется.
Он нажал вялую, безжизненную клавишу запуска. Та попыталась выскочить обратно, но сержант-студент-экономист не зря отдал лучшие свои годы студенчеству и армии: прижал черную квадратную головку спичкой.
— Алло, Москва? Махмуд говорит…
Говорил Махмуд с Москвой несколько раз, и после каждого общения картина становилась все яснее. Даже по намекам, иносказаниям вырисовывалось, что кто-то в Москве пробивает деньги из бюджета на восстановление разрушенного Грозного. Дальше шел спор, через какие банки предварительно прокручивать их, чтобы набежали проценты.
— Так сейчас все делают, — успокоил сержант. Дальше магнитофон сообщил, что после прибытия денег в Чечню их обналичивали в военно-полевом банке. Якобы на зарплату, закупку стройматериалов и тому подобное. Затем городские власти подписывали бумаги о приеме в эксплуатацию больниц, школ, детских садов и магазинов, а через день-два, якобы «в результате террористических актов» или «налета авиации», здания вновь разрушались и финансирование начиналось сначала. Так, не положив ни кирпича, не протянув ни метра труб, списывали миллиарды рублей. Москва, правда, просила делать подольше разрывы между «сдачей» объекта и его новым «уничтожением», или, что еще лучше, подгадывать под боевые действия, которые легко можно ради этого дела провоцировать и управлять ими.
Про подобные махинации Заремба не слышал. Знал про горящий нефтяной факел на окраине Грозного. Кем-то подожженный в самом начале войны, он коптил небо и никто не собирался его тушить.
— Через этот факел столько списывается, — махнул рукой знакомый вертолетчик, когда однажды Заремба поинтересовался, почему не могут погасить огонь. — Сгорает на тонну, списывают на десятки и сотни. Нельзя гасить.
Теперь вот строительство! Где же взять России столько жил, чтобы тащить всех мафиози?!
После пленки Приходько посмотрел на спецназовцев с окончательным доверием. Туманов, укутанный одеялами, лежал на своем прежнем месте. Вернее, на месте санинструктора, потому что тот, совершенно равнодушный к магнитофонным откровениям, пристраивался в уголке рядом с нарами.
— В накладных — какие-то железнодорожные поставки, — продолжал в роли криминалиста изучать бумаги сержант. Спичку вытащил, дав передохнуть магнитофону. — И главное — ксерокопии гарантийных писем от имени правительства России на получение ссуд и кредитов на все то же восстановление Чечни. Даты, подписи.
Старший лейтенант с недоверием и долей испуга от приобщения к государственным интригам посмотрел на Зарембу: неужели все правда? Подполковник пожал плечами: экономист твой работает, ты сам все слышал. Так что, чем могу. Знал бы больше, может, и всю армейскую группировку в Чечне бросили бы против «Кобры», а не вшивый десант с вертолетами.
— Спасибо, Юра, — поблагодарил довольного самим собой сержанта Приходько. — Отдыхай. Курите? — забыв, что уже спрашивал, поинтересовался у спецназовца.
— Нет. Из тех, кто курил, один Туманов остался, — прорвалось с болью.
— А я выйду покурить.
Заремба чертовски хотел спать, но нашел в себе силы подняться и выйти на улицу вместе со старшим лейтенантом.
— Что ж они вот так, за нашей спиной и на нашей крови… — в сердцах проговорил тот. Нервно покурил и пообещал:
— Я перекину вас. К самой границе. Не беспокойтесь. Идите отдыхать, товарищ подполковник, — впервые на этот раз обратился по званию. — А я посты проверю.
— Спокойной ночи.
Зарембе постелили рядом с Тумановым, на месте сержанта, потому что тот пристраивался на полу рядом с санинструктором. Студент хотел о чем-то спросить, и ответь Заремба на его взгляд, наверняка завязался бы разговор. Но спецназовец сделал вид, что ничего не увидел и не понял.
Спали разведчики почти целые сутки. Вставали, наспех перекусывали и снова тянулись к нарам. В землянке, правда, постоянно находилось два человека — для помощи ли, а может на всякий случай и для охраны. Однако своим сном спецназовцы так убаюкали их самих, что когда под вечер Заремба открыл глаза, головы охранников лежали на дощатом столе рядом с сипящим магнитофоном, самостоятельно вытолкнувшим из себя спичку.
Заремба наладился тихонько выйти наружу, потом подумал о последствиях для солдат: Приходько в любом случае взгреет их за сон на посту и специально заворочался, шумно встал. Даже подал голос:
— Что на улице?
Охранники испуганно вскинули головы.
— Командир на улице? — переспросил подполковник.
— Да. Позвать?
— Я сам выйду.
— Я провожу, — то ли из вежливости, то ли согласно инструкции старшего лейтенанта предложил свои услуги один из охранников. Вверху начинался вечер, но все равно Заремба зажмурился от света, наплывшего ему в глаза после полутьмы землянки.
— С добрым вечером, — подтвердил время суток и Приходько. Он восседал на бронетранспортере. Под рукой стояла радиостанция, наушники старший лейтенант надел на колено — или ждал переговоров, или уже пообщался с руководством. Увидев, что в первую очередь внимание гостя привлекла рация, отвлеченно успокоил:
— Про вас забыли, в эфире ни слова. Дела поважнее и погорячее разворачиваются.
Заремба ловко вспрыгнул на бронетранспортер, присел рядом. Не стал расспрашивать о новостях конкретно, просто кивнул на рацию:
— Что там?
— Большое скопление «духов» около Грозного. Ожидается попытка штурма. Как всегда, одновременно станут атаковать все блокпосты на наиболее важных магистралях. Готовимся.
Только теперь подполковник заметил, что солдаты на блоке ходят не бесцельно, а готовятся к обороне. Без суеты, но скрупулезно выверяли секторы обстрела, из землянок выносили и укладывали рядом с пулеметными гнездами патронные цинки с грубо вспоротыми животами, внутри которых обнажились серые бумажные коробочки с патронами. Танковую пушку довернули, и она теперь смотрела вдоль дороги, на которой не было никакого транспорта — и это убедительнее всего говорило о предстоящем бое. Оглянулся Заремба и на близкий лес. Пост был прикрыт от него всего одним пулеметом.
Перехватив взгляд, старший лейтенант успокоил и подтвердил давнюю догадку разведчика:
— Там все в минах.
Помолчал, потом поделился тем, о чем думал, вероятно, до прихода Зарембы:
— После того, что узнал от вас, не удивлюсь, если боевики войдут в Грозный победным маршем, без единого выстрела.
— А какие команды поступили?
— Как всегда: быть готовым к отражению атаки. Помощь подойдет.
— Оружие-то свое мы возьмем, — как бы и предупредил, и попросил подполковник.
— Лишний автомат не помешает. Только, товарищ подполковник… командовать здесь буду я.
— Это ли проблема, — отмахнулся Заремба. — Раньше нападения на пост случались? Как солдаты, психологически готовы?
— Обстрелы случались, так что свист пуль над головой слышали все.
— Взглянуть на схему обороны можно?
Старший лейтенант вытащил из нагрудного кармана измятый, протертый на сгибах листок. Подполковник вгляделся в условные обозначения, одновременно сверяясь с местностью. Явного брака не увидел, да и не отличался он особым военным мастерством в области охраны и обороны. Его задача всю жизнь заключалась в том, чтобы налететь, взорвать, украсть, разворошить — одним словом, крупно наследить и смотаться. Спецназ! Вернул схему, похвалив старшего лейтенанта:
— Вроде все предусмотрено.
— Если ночь пройдет спокойно, завтра днем переброшу вас, как и обещал.
«Вряд ли получится ночь спокойной, а потому не перебросишь ты нас никуда», — про себя подумал подполковник.
Уж чего-чего, а опыта в тактике боевиков он поднабрался за полтора года войны достаточно. Если они вышли на боевые, долго в одном месте большим скоплением находиться не отважатся: авиация на стороне федералов, одного налета хватит, чтобы от отрядов полетели ошметки. Банды неуязвимы именно своей малостью, маневренностью. Так что если вышли в районы сосредоточения, команда на штурм отдана. Требуется дождаться лишь время «Ч». Поэтому выскользнуть с блокпоста никто не успеет.
Получается, что война не хочет выпускать его из цепких лап. Она всасывает в свою воронку, со стороны наблюдая, выберется ли он в очередной раз на поверхность. Самой войне неинтересны закулисные интриги, ей наплевать, из-за чего ее развязали. Ей в радость и удовольствие сам процесс — стрельба, атаки, маневры, схемы обороны на листочках из школьных тетрадей, смерти, поражения и победы. Чем больше война, тем крепче ее «здоровье, тем больше людей вовлечено в ее пляску, тем шире орбита. И уже не только люди, но и экономика, производственные мощности служат ей подпиткой. Шире замахнешься, быстрее раскрутишься — попробуй потом остановить мчащийся поезд!
— Что Туманов? Спит? — поинтересовался старший лейтенант.
— Спит. Ему полезно.
Ошиблись.
Пошатываясь, щурясь от света, на пороге землянки показался капитан. Мгновение он привыкал к своему вертикальному положению, свету и свежему воздуху, потом увидел командиров и направился к ним. Хотел взобраться на броню, но оставил попытку и только прислонился к ней.
— Получше? — одновременно спросили у него офицеры.
— Получше, чем вчера, но наверняка похуже, чем будет завтра. Вроде выкарабкиваюсь, спасибо. Что в мире? — тоже посмотрел на рацию.
Для человека военного мир подразделяется на расстояние радиоволны до командования, и на все остальное, что происходит в мирной жизни.
Заремба и Приходько переглянулись, и подполковник решил не беспокоить капитана раньше времени.
— На нашем направлении — бои местного значения.
— Прикурить можно? — сразу и сигарету, и зажигалку стрельнул у старлея пограничник.
— Сколько мотало по стране, где бы ни был, а тихие вечера — это лучшее, что могла сотворить природа, — романтично продолжал Туманов, оглядываясь вокруг. Подполковник думал, что он заметит приготовления к бою, но пограничник вслушивался и вглядывался только в летний вечер.
… Он оказался невольно прав: прошедший вечер стал последним мирным. На рассвете, с первыми лучами солнца на блокпост обрушилось такое количество огня, что стало ясно: отныне жизнь разделилась на две части — до боя и после него.
— Не стрелять, — сдерживал своих подчиненных Приходько. — Спокойствие и выдержка. Бить по моей команде и только по реальным целям.
Рассвет только-только притронулся к земле. И хотя птицы, как опытные солдаты, замолчали при первых выстрелах, и воздух пока нес больше прохлады, чем тепла, очередной летний день наступал как неотвратимая данность.
А вот боевики почему-то не наступали, не попытались использовать элемент неожиданности. Огонь вели хотя и сильный, но из-за укрытий.
— Значит, попытаются держать в блокаде, — поделился Заремба соображением со старшим лейтенантом.
Тот сквозь узенькую щель-амбразуру между мешками всматривался в свой сектор обстрела, пока не готовый ни подтвердить, ни опровергнуть слова подполковника. Но в конце концов согласился:
— Что-то медлят. Лупят со всех стволов, а нос не показывают. Может, подвох какой?
Для командира, конечно, самое лучшее — откровенная атака. Отбил ее — молодец. Готовься к очередной. Здесь же противник не выказывал никаких намерений, и это смущало старшего лейтенанта больше всего.
— Стрельба по всем блокпостам по трассе, — сообщил связист, послушав эфир.
— Спроси, Грозный атакуют или нет? — потребовал от него Приходько. — На нас пойдут одновременно со штурмом Грозного.
Ошибся. Про Грозный не сообщали, а вот кольцо вокруг блокпоста начало постепенно сжиматься. Замелькали сгорбленные спины перебегавших поближе боевиков, и солдаты после первого сигнального выстрела командира открыли огонь по дергающимся бугоркам — экономно, без напряжения. Стоило еще раз порадоваться умению старшего лейтенанта руководить людьми. Первая волна атаки, еще робкая, только зарождавшаяся, захлебнулась, когда в лесу прогремел взрыв. В нем боевики тоже, судя по всему, решили поискать счастья и тропинку к «Комиссарову телу», и самому нетерпеливому и неосторожному развесило кишки по веткам.
Стрельба на некоторое время притихла. Чеченцы, похоже, выясняли по связи, кто подорвался. Если авторитетный боевик — следует ждать слепого и яростного ответного огня, рядовой — наоборот, замрут, перегруппировывая силы.
— Давай, Саша, — махнул кому-то рукой Приходько, тут же затыкая уши.
Сзади присел, стараясь не рассыпаться от собственного выстрела, танк. Хлопок ударил по перепонкам, оглушил Зарембу, и тот запоздало приоткрыл рот, чтобы хоть как-то смягчить удар. А взрыв, клубясь и с шумом завихряя вокруг себя воздух, прожег полсотни метров до кустарника на той стороне дороги и, не найдя применения своей убойной силе, разворотил попавшуюся на пути землю, вышвырнул прочь с места собственного падения кусты и что-то похожее на человеческое тело.
— Ориентир три, — сквозь ватную пелену дошла до слуха новая команда старшего лейтенанта, и Заремба успел заранее зажать уши. — Огонь!
Танк снова присел, выплескивая тяжелый даже на звук снаряд в примеченных командиром боевиков. Учили ведь наверняка в правилах дорожного движения, что главной является та дорога, по которой едет танк. А тем более танк стреляющий… Только или плохими учениками оказались чеченцы, или не признавали аксиом, а тем более правил. И после второго сокрушительного грохота они сделали очередной бросок и открыли огонь из своего хоть и мелкого, но тоже стреляющего оружия. Пули впивались в цементные мешки, рубили ветки над головами, с особым озлоблением чиркали по броне боевых машин.
— Наверняка подтягивают гранатометчиков, — прокричал Приходько. — Добавить огня, не давать прицелиться.
Гранатометчики все же выстрелили — сразу два, с разных краев. Гранаты, не такие уж и страшные после танковых выстрелов, разворотили тем не менее углы бруствера, и ободренная пехота с криками попыталась встать и покрыть открытое пространство одним броском, вопя во всю глотку:
— Аллах акбар!
Аллах, может, и превелик, но от пуль не защищает. Навстречу боевикам несется всплеск, веер пуль. Самозабвенно, в отместку за все дни сдерживания бился в узкой амбразуре автомат Туманова. Забыв экономику, вытащил для сдачи экзамена по огневой подготовке свой АКМ сержант-студент. Сумка с красным крестом, пока никому не потребовавшаяся, спокойно дремала на боку санинструктора, дав тому возможность позабавиться оружием.
Заремба же и Приходько, проявляя максимум выдержки, свои цели высматривали тщательно и стреляли коротко, желая помочь пулям найти живую, мягкую цель, а не гоняться за ветром в поле, не царапать бока. Захлебнулась, иссякла атака. Да и то — кто же приходит в гости раньше солнца? Подождите хотя бы восхода.
— Молодцы, орлы — не забыл похвалить подчиненных старший лейтенант. — Подзарядились.
Полетели в стороны патронные коробочки, уронив из своих аккуратных пазов на ладони, на плащ-палатки и в каски красноватые остренькие боеприпасы. По своему изяществу им бы выставляться и красоваться на подиумах, демонстрировать свое совершенство. А тут вдавливают заскорузлым пальцем сначала в плотный узкий магазин, затем пружина выталкивает их по одному в пропитанный гарью, еще более тесный патронник, из которого имеется один выход — через маленькое отверстие вдалеке, на обрезе ствола.
Вся процедура происходит столь стремительно, что нет даже времени посмотреть, кто же бьет сзади по капсулю. Да так сильно, что внутри все взрывается, закипает от боли и пламени, от которых одно спасение — вырваться в ту самую единственную светлую точку в стволе. И мчаться до тех пор, пока не встретится на пути преграда Сокрушить ее, сделать так же больно, отомстить за то, что по чьей-то прихоти прошла через гарь и копоть, зажимы и выступы, боль и пламя, что потеряла свою элегантность и больше не потребуется никому в жизни.
Короток век у пули, попавшей на войну. Столь же хрупка и удача солдата в бою. Шальная ли, специально ли для него присланная, но среди обороняющихся вражья пуля первым нашла сержанта-экономиста. Свои патроны для подзарядки магазинов он высыпал в каску, и в его светлую, но без броневой защиты головушку и воткнулась пущенная со стороны чеченцев смерть.
— Сержанта убило, — закричали сразу несколько человек, а Заремба, стоявший к нему ближе всех, еще успел и подхватить оползающее тело.
— Что с ним, — не поверил в смерть подчиненного издалека Приходько. — Что?
— Костя! — вместо ответа позвал Заремба санинструктора. Эх, как пригодился бы сейчас Волонихин!
Зато радостно заметалась сумка с крестом на спине Константина: вот и я сгодилась, пришлась ко двору. А то автоматы, гранаты, пушки…
Только не потребовалось открывать Косте ременные пряжки. Красный крест — для раненых. Убитым — крест черный…
Передав санинструктору умершего у него на руках солдата, Заремба носовым платком вытер кровь с его лица. Вчера вечером сержант хотел спросить у него о чем-то, теперь не спросит никогда.
— Огонь! — снова закричал старший лейтенант, не позволивший себе оторваться от боя даже ради погибшего. Командир всегда думает о живых.
После второго-третьего выстрела танковой пушки уши можно уже не закрывать. И вновь с опозданием, но в ответ выстрелили два гранатомета. На этот раз гранаты взорвались совсем рядом — одна лишь чуть-чуть перелетела бруствер и посекла кустарник за спинами обороняющихся. Вторая угодила в центр штабелей из мешков. Бруствер содрогнулся, но выстоял. Рвануло второй раз и сзади, в лесу. Неужели боевики не теряют надежды пробиться к посту с тыла?
А солнце даже еще не взошло. И каким длинным может оказаться день!
— Надо снять гранатометчиков, — прокричал Заремба старшему лейтенанту. — Снайперка есть?
— Снайперку сюда, — отдал приказ Приходько.
Кто-то притащил винтовку из землянки, подполковник перехватил ее, проверил магазин, прицел.
— Мины сзади далеко? Пусть кто-нибудь проводит, — попросил он командира.
— Варфоломеев, к подполковнику.
Щупленький, вертлявый солдатик, возникший неизвестно с какой стороны, оказался рядом с Зарембой.
— Нужно выползти отсюда чуть в сторону. Покажешь, чтобы самим не подорваться, — объяснил задачу Заремба.
— Ноль вопросов, — удивился тот простецкой задачке и переметнулся за танк, в тыл, где скучал пока без дела пулеметчик.
— Жарко здесь у вас, мы немного прогуляемся в твоих владениях, — предупредил его Заремба: мол, дверь все равно не закрывай, мы вернемся.
По одному ему знакомой черте Варфоломеев стал уводить офицера в сторону от блокпоста.
— Здесь местечко неплохое, — указал на заросшую травой, осыпавшуюся прошлогоднюю воронку, на дне которой вырастала гора пустых банок из-под тушенки и консервов.
Обжигаясь о крапиву, подполковник обежал яму по кругу, залег на противоположном краю. За кустами, оставшимися в живых после взрыва, просматривался небольшой участок дороги и поля. Где-то там крутился один из гранатометчиков, и Заремба приник к окуляру, через него приблизив местность и пытаясь найти на ней самую удобную позицию для стрельбы. Гранатомет — дура своенравная, требует неукоснительного выполнения некоторых условий, и в первую очередь, чтобы позади него ближе ста метров ничего не располагалось. Иначе раскаленная газовая струя оттолкнется от препятствия и обожжет самого стрелка. Потому подполковник и рассматривал тщательно лишь взгорки, из-за которых и можно вести прицельный огонь.
Проплыли-дернули хвостами несколько мальков — пехотинцы с автоматами. Но ему нужна щука. Гранатометчик. Он опасен в первую очередь, потому что может выбить танк и бронетранспортер. А если выйдет из строя броня, пост исчезнет к вечеру. И ни в какие атаки действительно подниматься не потребуется.
Справа налево, сверху вниз — все, что повезло увидеть, рассмотрел Заремба через увеличение окуляра. Открывая обзор, выполз немного вперед. Опасно, конечно: хорошему снайперу поймать его самого на мушку не составит труда, но Заремба надеялся на суматоху боя и на один — свой! — первый выстрел.
И воздалось ему.
Сначала мелькнула задравшаяся ненароком труба, а вскоре одну из ложбинок заполнил собой гранатометчик. И не один. Туда же просочился второй боевик. Но пехота мало интересовала подполковника и он стал отводить окуляр от него. Однако вдруг дернул ствол обратно.
— Волк?
Такой колоритной шевелюры, прихваченной по лбу зеленой повязкой с арабской вязью, ни у кого больше не замечалось.
— Встретились, — прошептал подполковник, устраиваясь поудобнее. — Давай поздороваемся, голуба.
Волк помог гранатометчику вставить гранату указал цель и присел, ожидая выстрела. Выстрела, который он, Заремба, хотел предотвратить. Но в кого стрелять? Кто важнее? На второй выстрел времени не останется.
С усилием переметнул прицел с главаря на гранатометчика. Хорошего гранатометчика, если ему сам Одинокий Волк указывает цели. И когда его небритая щека оказалась насаженной на пику в окуляре прицела, подполковник решительно нажал на спусковой крючок.
Промахнуться не боялся. И то, что гранатометчик не выстрелил, подтвердило удачу.
Но Заремба уже горевал, что оставил в живых главаря. Когда и кому попадет теперь он в прорезь прицела? И попадет ли вообще? А сколько русских парней лягут от его пуль и пуль банды?
Или это играет самолюбие: как же, упустил Волка! Гранатометы, надо выбивать у них гранатометы, как сказал бы генерал Серпилин в «Живых и мертвых». А с пехотой потом можно справиться и голыми руками.
Маленькой показалась воронка, когда на его одиночный выстрел в ответ раздалась ураганная стрельба.
— Значит, попали, — радовался и Варфоломеев, зарывающийся в баночное дно ямы.
— Где у нас еще мин нет? — подмигнул парню Заремба.
— На другом фланге.
— Давай веди на другой, там орудует свой гранатометчик.
Но на левом фланге не будет, конечно, Одинокого Волка. Упущенная цель, о которой жалеть теперь всю жизнь.
— Бежим? — поинтересовался солдат, видя, что подполковник почему-то медлит.
Хотелось, очень хотелось Зарембе рискнуть и высунуться еще разок в этом месте. На удачу, счастливый случай. Ради Одинокого Волка. А вдруг…
Подцепил на пламегаситель винтовки консервную банку, просунул в кусты. И тут же со звоном в нее впилась пуля. Одинокая. Снайперская.
— Уходим, — не стал испытывать больше судьбу спецназовец и вслед за Варфоломеевым, сдирая траву ремнем, пополз в глубь леса.
Став под защиту деревьев, отдышались и бегом переместились на другой край обороны, по пути успокоительно подав знак рукой Приходько и Туманову.
В лесу раздался третий мощный взрыв — боевики лезли с тыла настырно, не собираясь считаться с потерями.
— Ничего-ничего, — порадовался Варфоломеев. — Там на батальон игрушек хватит.
На левом фланге, оказывается, вовсю светило солнце, отыскивая меж ветвей малейшие щелочки и пробиваясь лучами до усыпанной сосновыми иглами земли. Вот настырное — землю ей подавай, мало верхушек деревьев.
— А тут смотрите сами, товарищ подполковник, — залег на опушке Варфоломеев. — Тут трудновато укрыться.
— Поищем, — зашнырял глазами Заремба. Но прав оказался солдат — плохая местность досталась левому флангу. Голая, беззащитная. Собственно, этот недостаток обнаружился в схеме Приходько, когда подполковник не увидел секретов для снайперов. Тогда не стал ничего говорить, потому что исправлять что-либо было поздно, а вот теперь на себе испытал отсутствие маскировки. Получается, что в сторону блокпоста именно постреливали, но ни разу не атаковывали его. А это разница…
— Отползаем, — позвал спецназовец солдата. — Тебя как зовут?
— Игорек.
— Давай, Игорек, подставляй спину, — показал солдату на разлапистую сосну.
Пока тот пристраивался, Заремба размотал с чехла неистощимого «Короля джунглей» шелковую стропу, сделал петлю. Винтовку повесил за спину. Вспрыгнул на покачнувшийся спинной мосток.
— Поднимай.
Солдат с усилием выпрямился, но все равно до нижних сучьев руки спецназовца не дотягивались. Тогда-то и пригодилась стропа. Заброшенная вверх, она охватила нижний сук и спустилась другим краем к лицу хозяина: я к вашим услугам. На ней и подтянул подполковник свое тело вверх.
Прячась за ствол, принялся взбираться выше. Простор открывался ему все больше и больше, но удобное место для стрельбы и наблюдения Заремба нашел лишь на самой вершине. Финны, оказывается, не дураки были, когда в войну сажали на деревья «кукушек»-снайперов: в бою пехота головы не задирает, пашет носами землю. И песни прошлых лет не врали: «Мне сверху видно все, ты так и знай».
В самом деле видно. Но увиденное и обескуражило.
По ложбинкам гусеницей полз бронетранспортер, из-за его опоздания, возможно, подзадержалась и вся атака. Теперь же БТР насколько можно быстро и скрытно торопился оправдаться перед оставшимися без огневой поддержки боевиками. Заходил умело, с фланга, так что когда выскочит на взгорочек, хлопот блокпосту доставит немало. Еще один прокол в обороне: холмик требовалось или срыть, или заминировать.
— Передай командиру, что здесь подтягивается бронетранспортер, — шепотом прокричал Варфоломееву.
Тот понял без повторов и запетлял зайцем по лесу. На бесприцельную стрельбу Заремба не обращал внимания. Его добыча, раз оказался выше всех — или гранатометчик, или бронетранспортер.
Изготовил к стрельбе винтовку, благо ветерок еще не проснулся, и ветки колыхало лишь чуть-чуть. Пришлось выбирать устойчивое положение не столько для себя, сколько для оружия: снайперский огонь не признает халтуры.
Водитель БТР сидел по-боевому, то есть спрятавшись под броней. Пулей сталь не прошьешь. И тогда Заремба принял иное решение. Дождавшись, когда машина повернется к нему боком, одну за одной всадил пять пуль в колеса. Не стал смотреть, как БТР оседает на бок, спрятался за ствол. Не ахти какая помощь блокпосту, но по крайней мере маневренности машине поубавил. По правилам боя требовалось сменить позицию, потому что подобные выстрелы просчитываются быстро. Но где укрыться на крошечном пятачке, принадлежащем блокпосту, а значит, пока еще России? Собственно Чечня — тоже Россия, просто здесь, как писал еще Пушкин, разбойное гнездо, не дающее покоя никому в округе. Что лучше: разорить его окончательно или накрыть сеткой? Сталин в свое время сохранил их как нацию, переселив компактно в Казахстан. Будь геноцид, чечены бы из ссылки домой на машинах не возвращались…
Ох, история, катящаяся по судьбам людей и народов… Заремба выставил наружу приклад винтовки, а когда не дождался стрельбы, выглянул сам.
Вокруг замершего бронетранспортера лежали боевики и шарили стволами в направлении леса. Кто-то или предположил, или увидел тень, и на несчастном дереве чеченцы сорвали всю свою злость. Заремба слился со стволом, отмечая, как густеет запах смолы от израненной сосны. Больше ни одного выстрела ему отсюда не позволят произвести, и чуть первый залп поутих, обдирая одежду, руки, колени, стремительно заскользил вниз. Упал как желудь под дуб. Сверху свалилась и долбанула по спине подзадержавшаяся на сучьях винтовка.
Прислушался к себе. Ссадины начинали разгораться, зудеть, но отличить ушибы от ранения ему-то, трижды попадавшему под пули, труда не составило. Перевел дыхание — значит, не зацепило, можно двигаться.
— Повоюем, или не вернуться мне в Россию, — спокойно проговорил Заремба, вспоминая путь, по которому добирались сюда с Варфоломеевым.
Тот, легок на помине, сам вынырнул из чащи. С восхищением глянул на офицера — всего ободранного, перепачканного смолой.
— Здорово!
— Что на посту?
— Володька, водитель бронетранспортера ранен. Ну, и сержант убит. По рации передали, что к нам вылетели «вертушки». Командир сказал, чтобы вы возвращались, иначе под свой огонь попадете.
— Под свой не надо, под своим плохо, — согласился Заремба. — Давай, Сусанин Игорек, веди обратно.
Пока добирались до землянки, в воздухе послышался гул вертолетов. Первая стрекозинная пара пролетела мимо, торопясь на помощь дальнему посту, а вторая сразу, без виражей и прицеливании шуганула курсами вокруг блокпоста так, что поднявшаяся пыль снова спрятала солнце.
— Ура-а! — закричали солдаты.
Для второго удара вираж вертолетчикам все же пришлось заложить, но зато залп стал еще точнее. И, как понял Заремба, основной удар пришелся по левому флангу, где стоял или ковылял подбитый им бронетранспортер.
Насладившись эффектом, старший лейтенант обнял Зарембу:
— Спасибо.
— Пустяки. Что по обстановке?
— Скорее всего, у «духов» по каким-то причинам прошел срыв. От штурма Грозного отказались, поэтому у штаба появилась возможность поддержать нас с воздуха. А «вертушки» чеченцы очень не любят.
— Кто их любит? — припомнил свое подполковник. — Как у тебя, Василий?
Стоявший рядом Туманов замер, прислушиваясь к себе. Пожал плечами:
— Кроме женщин и бани мужчин лечит еще, оказывается, и хороший бой. В норме.
Приходько вдруг прозрел:
— Я вас отправлю с вертолетами. Точно!
Не дожидаясь согласия гостей, наклонился к рации, вызвал «Первого»:
— У меня один «двухсотый» и один «трехсотый». Прошу по возможности забрать «вертушками».
Сами вертолеты еще куролесили в воздухе, и что ответил старший, Заремба не расслышал. Но по выражению лица старшего лейтенанта понял, что согласие получено.
— Они отсюда пойдут сразу в Северную Осетию, на Моздок. А там разберетесь.
Теперь уже Заремба обнял офицера:
— Спасибо.
Солдаты, так до конца и не понявшие, что за гости находились у них на блокпосту, поглядывали с любопытством. А благодаря быстрым рассказам Варфоломеева о приключениях подполковника, и с уважением.
— Приготовить к эвакуации сержанта и Василия, — отдал им распоряжение Приходько. — Собрать все вещи, документы.
В сторону блокпоста пули уже не летели, так что жарко становилось от солнца, а не от боя. Пока солдаты выполняли распоряжение командира, Заремба еще раз попросил у старлея схему обороны. Приходько внимательно всматривался в знаки, которые молча принялся наносить подполковник.
— Понял, — кивнул, когда бумажка вновь возвратилась к нему с дополнительными штрихами. С завистью посмотрел на «Короля джунглей», в который подполковник прятал карандашик. Взгляд не остался незамеченным, и Заремба, поколебавшись немного, протянул нож старшему лейтенанту.
— Зачем? — обескураженно не поверил тот в царский подарок.
— На намять о встрече. И о Чечне. Удачи тебе в службе.
— Нет, такой подарок…
— Держи, — уже грубее приказал Заремба. — В самолете я его все равно не провезу.
— В багаж сдадите, — продолжал отказываться офицер.
— Костя, — позвал подполковник санинструктора. Когда тот появился, протянул нож ему: — Это подарок твоему дяде. Отдашь, когда мы, дай Бог, взлетим. Не на небо, а в небо. А пока даже не показывай ему, что он у тебя.
Солдат удивленно посмотрел на старшего лейтенанта — вы же видите!
— Выполняйте приказание старшего по званию, — напомнил Заремба об армейской субординации.
— Есть!
Прекрасное армейское «есть», прекращающее любую демагогию и разногласия.
Солдаты окружили санинструктора, разглядывая «Короля джунглей», а Приходько, с трудом сдерживая чувства, пожал руку спецназовцам:
— Я благодарю этот дурацкий случай, который послал мне вас. Можно, если хотите, остаться, долечиться. Здесь вас никто никогда…
— Нет, нам лучше исчезнуть, — отказался Заремба. — А вертолеты — это прекрасно, сразу перемахнем через все посты и границу.
— И на аэродромах бардака всегда больше, — поддержал Туманов.
— Выскользнем.
Под погибшего и раненого пришла специальная пара вертолетов. Они долго и выжидательно кружили, боясь каждого блика на земле, потом один стремительно пошел на посадку, а второй закружил над ним. Боевая предыдущая пара вертелась по внешнему кругу, стреляя по любым подозрительным местам.
Спасательный вертолет приземлился на дорогу. Сержанта с уложенными у его ног вещами понесли сквозь ветер лопастей на носилках. Механик-водитель БТР, придерживая раненую руку, шел медленно, испытывая боль не только от толчков, но и от упругого ветра. Приходько, запрыгнувший в кабину вертолетчиков первым, переговорил с ними и махнул рукой ожидавшим сигнала спецназовцам — можно.
— Вы из МВД, но без любого упоминания о похоронной команде. Просто отстали от колонны, — предупредил он.
— Спасибо тебе. Хотелось бы, чтобы увиделись когда-нибудь. Но тут уж как получится, — обнял его Заремба.
Обнял старшего лейтенанта и Туманов, что-то сказал на ухо. Приходько смутился: мол, какое еще зло можно на вас держать, и дал отмашку экипажу — взлет!
Поплыла, отдаляясь и замирая, земля, Чечня, принесшая столько горя России. Сама испившая страданий полный кувшин. Уверовавшая в независимость, но полностью сама зависящая от денег и клановых пристрастий. Мечтающая в двадцать первом веке жить по законам века девятнадцатого.
Ох, не видно над тобой солнца, Чечня-Ичкерия. То, которое над головой сегодня, — наше общее. А вам ведь хочется своего собственного…
