Запах женщины
Село заблокировали десантники несколькими БМД и БТРом, перекрыв все выходы из него с трех сторон; с четвертой стороны находился крутой обрыв, подмываемый стремительной обмелевшей рекой. Пока командиры на косогоре обильно покрытом инеем договаривались с местной властью, приехавшей со старейшинами в папахах на белой «Волге», о деталях предстоящей операции, «вэвэшники» и СОБР томились в ожидании начала зачистки у «бээмпэшек» и "Уралов".
— Ты чего там, Серега, притих? — спросил старший прапорщик Стефаныч, обращаясь к младшему сержанту Ефимову, который у лица держал сухую веточку.
— Все нюхаешь чего-то.
— Запах женщины, — тихо пробормотал тот, как бы виновато улыбаясь. — Вот веточку сорвал, запах обалденный.
— Ты, что рехнулся? Какой еще запах?
— Какая женщина?
— Совсем тут дошел до ручки, скоро на кусты будешь бросаться!
— Изголодался, молодой кобелек!
— Тут одними вонючими портянками может пахнуть, да дерьмом с кровью, — вставил угрюмый лейтенант Трофимов, которого «собровцы» уважительно величали Конфуцием, счищая щепкой налипшую грязь с подошвы ботинка.
— Дай-ка сюда! — старший лейтенант Колосков, по прозвищу Квазимодо, протянул руку.
— Да, что-то есть неуловимое, — отозвался он, бережно возвращая Серегину драгоценность.
— Ну-ка, — мрачный Конфуций преподнес к изуродованному шрамами лицу сухую веточку.
— Да, ты ладонью прикрой от ветра. Выдувает. Ну, как? Теперь чувствуешь?
Подержав с минуту, Трофимов, молча, как бы нехотя вернул ее Ефимову. Веточка пошла по рукам.
— Дайте понюхать-то, — нетерпеливо канючил первогодок Привалов с протянутой рукой, топчась внизу.
— Тебе-то за чем? Сопля еще зеленая!
— Где тебе знать-то, что такое баба! — вставил ""собровец"" Савельев, грубо отшивая мгновенно залившегося краской Привалова. — Да и насморк у тебя, шмыгалка-то не работает, все равно ни хрена не учуешь! Только добро переводить!
Рядовой Ведрин в свою очередь, уткнувшись носом в веточку, громко сопел, втягивая воздух.
— Ну, Джон Ведрин, ты даешь! — громко заржал Стефаныч, откидываясь всем телом на башню. — Это же запах женщины. Тут надо нежно, легонько вдыхать, а ты как портянку нюхаешь или лепешку дерьма, чудила! Всему вас, молокососов, учить надо.
— Да ну, вас, козлов вонючих! — обиделся Ведрин и спрыгнул с БМП, поправив бронежилет, направился к Мирошкину и Свистунову, которые в стороне забавлялись с овчаркой Гоби.
— А что это за растение? — поинтересовался вдруг Конфуций.
— А черт его знает! Вчера отломил ветку с какого-то куста на зачистке в Курчали.
— Может это мирт. Слышал, запах у него необыкновенный, — поделился своим предположением рядовой Самурский.
— Да, Ромка, надо было ботанику в школе лучше учить! — брякнул прапорщик Филимонов, усмехаясь в густые усы.
— Ну-ка, Серж, дайка еще нюхнуть! — мечтательно протянул контрактник Головко. — А этим хорькам: Кнышу, Чернышову и Чахлому не давай! То же, мне, эстеты нашлись! Знаю, я их как облупленных, те еще ловеласы, занюхают.
— Виталь, сунь Караю под нос, — обратился к Приданцеву «собр» Савельев.
— Интересно, как он прореагирует.
— Как? Соответственно своему мужскому полу! Спустит чего доброго! — откликнулся тут же Филимонов.
— Сам смотри не спусти!
— Вот надышался до одури, сейчас и от козы безрогой не отказался бы!
— Ну, вы, маньяк, батенька! Представляю, ужас что будет, когда в родные пенаты вернемся!
— Надо нам ребята подальше от этого опасного кадра быть, а то, вот так зазеваешься, и уже поздно будет, отоварит по первое число. Тот еще половой гигант. Шалунишка!
— Эх, мужики, — мечтательно простонал, потягиваясь, старший прапорщик Стефаныч.
— Помнится, как-то в отпуске был, ну и решил к сестре в Подмосковье в гости смотаться на недельку, другую. Приехал, живу. Городишко небольшой, развлечений никаких, рыбалка с племянниками и все. И надумал сгонять в Москву, посмотреть белокаменную, прошвырнуться по Красной площади, по улице Горького. Это сейчас она Тверская. Встал пораньше, чуть свет. Сел на автобус. Еду. А рядом женщина в кресле дремлет. Миловидная такая. Блодиночка. Губки алые. Пухленькие. Щечки, ну прям, кровь с молоком. Ехать около двух часов. И тут, братцы, чувствую, как ее хорошенькая головка в беретике клонится к моему плечу. Так мы в Москву и приехали. Слово за слово, познакомились. У нее какие-то дела в одном из НИИ были. Договорились, что как только она освободится, встретимся у метро, и она покажет мне столицу. Прождал часа три. Нет ее. Побродил по магазинам и расстроенный вечером поехал электричкой обратно. Выхожу на привокзальную площадь, направляюсь к остановке такси. А там она, моя незнакомка. В очереди последняя стоит. Интересная, скажу вам, получилась встреча. Оказалось, она в институте задержалась и не успела на рандеву. Поехали, значит, на такси вместе. Довез ее до дома. Ну и напросился на чай.
— Ну, ты, и жуир, Стефаныч! — вставил Головко. — Не ожидал от тебя такого. Вроде весь из себя положительный. Так сказать, наш наставник!
— Поднялись на лифте на седьмой этаж, открывает дверь, приглашает войти. Представляете, братцы, вхожу и вижу. Чего вы думаете? У порога вот такие мужские башмаки стоят, размера эдак сорок шестого, сорок седьмого, не меньше. У меня сразу все внутри опустилось до прямой кишки. В жар бросило. Ну, думаю, приплыли! Сейчас будет с мужем знакомить.
— Да, Стефаныч, ну ты, и влип! Не позавидуешь!
— И врагу такого не пожелаешь!
— Эх, будь я на месте ее мужа, — мечтательно отозвался прапорщик Филимонов, похрустывая пальцами.
— Вот, когда вернемся домой, будешь! — съязвил, оборачиваясь к нему, Квазимодо.
— Да, вы слушайте, что дальше было! Так вот, прошли мы на кухню. Маленькая такая, ухоженная. Спрашивает, буду ли я пиво с воблой. Я уж и не знаю, что и отвечать. В голове одна мысль витает, как бы ноги отсюда сделать. Перед глазами башмаки проклятые стоят. Сели, попиваем пиво, беседуем. Все согласно этикету, как в лучших домах Лондона и Филадельфии. Ничего лишнего себе не позволяю, никаких шалостей, никаких тебе вольностей. На душе, конечно, кошки скребут. Совсем не до пива мне. Тут звонок в дверь. Я как ужаленный подпрыгнул. Сижу весь в испарине. Она с милой улыбкой пошла открывать. Ну, думаю, кранты! Слышу, в прихожей бас чей-то, что-то без умолку бубнит. Уж представил себе, как с седьмого этажа в затяжном прыжке падать буду. Тут она возвращается и говорит, что пришел сын со своей девочкой. И заглядывает на кухню парень, вот такой верзила, косая сажень в плечах, повыше нашего Квазимодо, наверное, будет. Эдакий молодой бугаек. Я даже поразился, как такой громила еще мать свою слушается. Потом молодежь устроилась ужинать в комнате у телевизора, а мы остались на кухонке. В ходе беседы узнаю, что она на семь лет меня старше, что с мужем в разводе, вот воспитывает сына, которого осенью должны в армию забрать. Переживает страшно за него, уж больно характер у него мягкий. Вот такой случай приключился, братцы.
— Ну, а потом, что было, — полюбопытствовал, шмыгая носом, Привалов.
— А потом, суп с котом! Это уже другая история! — закончил Стефаныч. — Дай-ка лучше спичку! Мои отсырели! Что-то наши командиры никак с аксакалами не договорятся!
— Лифчик пора менять, рвань сплошная! Такой, как у Павла, хочу, что с наемника сняли! Замучился латать его, — поделился своими бедами контрактник Головко, оседлав бревно.
— Ну, ты, Караюшка, совсем обнаглел. Убирай свою лобастую голову, весь матрац занял, — Стефаныч тщетно пытался сдвинуть овчарку с места. — У нас тоже жопа не железная. Старших уважать надо, уступать лучшие места.
— Это еще не известно, кто из вас старший! — усмехнулся Филимонов.
— По собачим годам, может он тебе в отцы годится! — встал на защиту собаки проводник Виталька Приданцев.
— Денек сегодня будет отменный. Погреемся на солнышке.
— Если ветра не будет, — отозвался, широко зевая, рядовой Чернышов.
— Братва, смотри, Селифонов опять что-то у десантуры скоммуниздил, наверняка, тушонку выменял на гранаты. Ну и жучара!
— В прошлый раз чуть своих не подорвал, дурья башка. Хорошо у сарая стены толстенные оказались, а то бы не знаю, что было бы, полкурятника только так разнесло, чуть Секирина с Кнышем не завалил.
— Братва, только погляди, как батя «чехов» кроет!
Недалеко от «Волги», на которой местная власть привезла сданное оружие багровый от бешенства майор Сафронов поливал по матушке старейшин в каракулевых папахах и главу села, поминутно пиная ногой сваленные на землю трофеи. Рядом с ним стояли капитан Дудаков и рослый майор ВДВ, которые тоже размахивая руками, не стесняясь в выражениях, костерили сельчан.
— Может, на самом деле, не стоит трясти село, — сказал Крестовский.
— Не стоит? Валер, а ты видал, когда подъезжали, пики с зелеными тряпками на кладбище? Боевиков тут, видать, до чертовой матери! Как собак нерезанных!
— Ребята, Дмитрич идет!
Махнув Сафронову рукой, капитан Дудаков направился к головной БМП.
— По машинам! Гусев! Гусев! Где тебя черти носят?!
Из люка высунулась заспанная физиономия радиста Гусева.
— Вызывай капитана Карасика на связь! Передай…
Но грубый рев БМП заглушил последние слова Дудакова.
Десантники провожали взглядами, как «бээмпэшки» с бойцами на броне стремительно рванули с места, отряхивая с гусениц ошметки сырой земли, урча, поползли к селу.
БМП с «вэвэшниками» и СОБРом медленно двигались к центру села, где на небольшой площади высилась старенькая мечеть.
Перед тем, как начать операцию долго препирались, выясняя отношения с местной властью, которая упорно заявляла, что село «чистое» от боевиков. На «Волге» привезли скромный арсенал из нескольких «калашей» и десятка старых охотничьих ружей, среди которых попался кавалеристский карабин «Манлихер» времен первой мировой войны, не весть какими путями попавший в эту глухомань.
Но Сафронов был непреклонен, потеряв терпенье, он крепко обматерил местных и отдал приказ капитану Дудакову начинать зачистку.
Двигались несколькими группами: одна с севера, другая с южной стороны, западная, выжидая, стояла в резерве. Все шло по плану. Входили во двор с кем-нибудь из старейшин, досматривали дом, пристройки, подвалы, проверяли документы. Мужчины с хмурыми лицами молчали и подчинялись военным, чеченские же женщины голосили, понося военных, не стесняясь в выражениях. Тут же мельтешила под ногами шустрая ребятня с черными блестящими как вишни глазами.
Овчарки Гоби и Диана, обнюхивая все углы, обследовали жилье и прилегающую территорию. Через несколько домов от мечети, во дворе отнюдь незажиточного хозяина Гоби, вдруг, обнюхивая фундамент, остановилась и села, на бетонную дорожку под окном. И тихо тявкнула, взглянув преданными глазами на проводника Мирошкина.
— Чего она? — обратив на нее внимание, спросил «собр» Степан Исаев у Димки.
— Что-то нашла! Гоби! Гоби! Ко мне!
Но собака продолжала неподвижно сидеть, виляя хвостом.
— Эй, мужик! — лейтенант СОБРа позвал хозяина, который весь как-то съежился. — Иди сюда! Лом есть? Бордюр ломать будем!
— Как ломать? Нельзя, фундамент. Столько трудов вложили! Ничего там нет! Собака ошиблась!
— Так, ты что не понял? Что я тебе сказал? Бери лом и долби, пока не поймешь, а не то, не собака, а я сейчас ошибусь и вгоню в твою баранью башку пару фиников!
— И сынка в помощники возьми! Вон, лоб какой вымахал! — добавил ""собровец"" Савельев, кивая в сторону стоящего у порога высокого парня, лет семнадцати.
— Шустрей долби, не зли меня, я хоть и терпеливый, но могу и сорваться с цепи!
— Чего нашли? — спросил, появившийся из дома, брат Степана Виталий, за ним лениво плелся как сонная муха, утирая нос, Привалов.
— Пока не знаем!
— Мужик, как тебя кличут?
— Ахмад Исаев.
— Исаев? — удивленно переспросил, усмехнувшись, Степан и переглянулся с братом. — Ахмад, ради бога, уйми свою жену! Чего она разверещалась как баба-яга?
— Гляди, у него тут цемент отличается по цвету.
— Да, в этом месте, поновее будет! — согласился с лейтенантом Кныш.
— Долби Ахмад, не сачкуй!
Десятисантиметровый слой бетона расковыряли за полчаса, под ним под дом было прорыто углубление, в котором лежал сверток, замотанный в клеенку, перевязанный шнуром.
— Клад нашли! Братцы, алмаз Кулинан! Двадцать пять процентов Ахмаду от государства и благодарность за ценную находку точно гарантированы!
— С Гоби, наверное, делиться придется, иначе хер бы нашли?
— Да, нет, решили все Ахмаду отдать, зачем Гоби ценности, ей бы только на похлебку с тушонкой! — съязвил Виталий Исаев.
— Ну, чего уставился как баран на новые ворота? Давай разворачивай, посмотрим, что у тебя тут за сокровище на черный день припрятано. Не боись, не отнимем! — Савельев подтолкнул чеченца вперед.
— Погоди, я разрежу, а то будешь возиться до скончания века, — Степан наклонился и ножом полоснул по веревке.
В клеенке, в политиленовом мешке, в промасленной бумаге покоились два новеньких «калаша» со складными прикладами, шесть набитых патронами рожков, пара цинок и девять тротиловых шашек.
— В Эрмитаж прикажете сдавать "сокровища сарматов"?
— В Оружейную палату! — сострил Савельев. — Собирайся Ахмад, ты и сын поедете с нами в Ножай-Юрт. На беседу к следователю. Да без глупостей!
В голос заголосили жена и старуха, стоявшие у крыльца, уткнув лица в черные платки.
Неожиданно на южной стороне села рванул сильный взрыв. Встряхнуло, задребезжали стекла в окнах.
— Кныш! Ну-ка, слетай! Узнай, что там? Садануло крепко!
Кныш выскочил на улицу, где стояли, урча БМП. На полной скорости «бэха», из под гусениц которой летели комья грязи влетела на узенькую кривую улочку, где у забора суетилась кучка бойцов. Где-то за несколько дворов трещали выстрелы и заливались лаем собаки, впереди в конце улицы зло ревела Дудаковская «бэха», подминая под себя придорожные кусты.
Во дворе суетились бойцы, в доме с сорванной с петель дверью на входе в комнату неподвижно лежал в луже крови младший сержант Ефимов, тут же с окровавленными бинтами стояли ""собровец"" Колосков и бледный как смерть Валерка Крестовский.
Ефимов открыл дверь в комнату, когда сработало взрывное устройство. Взрывом ему оторвало обе ноги, осколками изуродовав все вокруг. Он, дико крича, полз к выходу, к товарищам, вцепившись ободранными обоженными пальцами в порожек и оставляя за собой темные кровавые полосы. Помощь пришла сразу же, Колосков и Крестовский сделали все, что могли, но младший сержант скончался от болевого шока.
Стефаныч и старший лейтенант Тимохин со своими ребятами гнали боевиков в сторону берега, отсекая им все пути в село, где они могли укрыться. Одного из беглецов стреножили, когда он перелазил через очередной забор. Он начал отстреливаться, но через несколько минут его уже вязали «собры». Другой же, воспользовавшись возникшей перестрелкой, выбрался на край села. И сиганул вниз с обрыва, скатившись по крутому склону, чудом не переломав себе кости. Перепрыгивая с валуна на валун, попытался переправиться на другой берег, но на середине реки оступился и упал в воду. Вода была чуть выше колена. Сильное течение сбивало с ног. С трудом удерживая равновесие, он медленно брел поперек стремительного холодного потока. На середине реки его нашла одна из очередей БТРа, который выехал на край обрывистого берега. Очереди словно плетью хлестали и чмокали рядом с ним по воде. Взмахнув руками, выронив оружие, боевик на секунду замер и плюхнулся в воду. Тело понесло потоком и вынесло на отмель на противоположном берегу. Потом кто-то из солдат, напялив резиновые бахилы от комплекта химзащиты, добрел до него, обвязал веревкой подмышками, и убитого вытянули на свой берег. Боевика обыскали, нашли документ имя Рашида Имамалиева за подписью Масхадова.
Задержанные стояли рядом с «Уралом» и тихо по-своему переговаривались, хмуро косясь на военных. Среди задержанных, оказалось еще трое молодых небритых парней без документов, которые уверяли, что приехали, кто из Шали, кто из Дуба-Юрта к родственникам.
— Где этот старый пердун, Исламбек? Ведь, сука, клятвенно заверял, что село чистое! Гаденыш! — пришел в ярость капитан Дудаков.
— Стефаныч, посмотри у них плечи и трусы! — посоветовал Виталий Исаев.
— Да, ну их в п. зду! — отозвался, сплевывая, угрюмый старший прапорщик. — Стану я им еще в трусы смотреть!
— Кому надо в Ножай-Юрте разберутся! С этой шушерой! И с трусами и плечами тоже! — добавил старший лейтенант Тимохин.
— Стефаныч, не ной! Если надо и поглубже заглянешь! — огрызнулся раздраженный Дудаков.
— Я буду жаловаться! Вы не имеете права! Я до прокурора дойду, — начал вдруг, ни с того, ни сего выступать задержанный Ахмад. Он был одет в серое драповое пальто, на голове тронутая молью ондатровая шапка. Его кадык с торчащей седой щетиной ходил вверх вниз. Он ругался, возмущенно жестикулировал руками, пытаясь, что-то втолковать старшему прапорщику Стефановичу, который с безразличным видом курил, устроившись на подножке автомобиля.
К нему подскочил только что подъехавший на «бэхе» с «двухсотым» старший лейтенант Колосков и, молча, уставившись свирепым взглядом на чеченца, вцепился пальцами в ворот, вымазанными в крови Ефимова, и с размаха ударил Ахмада лбом в лицо. У того из разбитого носа хлынула кровь на небритый подбородок, следующий удар пришелся кулаком, от которого Ахмад отлетел к сторону, уронив с головы шапку.
— Жаловаться?! Сволочь! — хрипло цедил сквозь зубы «собровец», наступая на поверженного врага.
— Квазимодо, не надо! Квазик! Квазик оставь его! — вступился за Ахмада Степан Исаев, одергивая Колоскова.
С брони БМП осторожно снимали убитого Сережу Ефимова. Когда его, изодранного и опаленного, освобождали от разгрузки и бронежилета, из кармана выпала сухая веточка и упала в рыжую грязь, которая чавкала под сапогами принимавших тело внизу солдат.
