Комбатанты

— Сунулся в одну фирму, в другую, везде одно и то же, облом. Как услышат, что в "горячей точке" служил, да еще и раненый к тому же, так сразу же — вежливый отказ. Такие в охрану им не нужны. Гуд бай, служивый! Пишите письма!

— Да, верно! Такие как мы теперь на хер кому нужны! — прищурив глаза, задымил сигаретой майор.

— Хотел, было в воинскую часть контрактником податься, ведь специальности гражданской никакой, но «анкета» подкачала, — продолжал молодой парень с коротко стриженой головой. — До армии, когда еще в школе учился, было три привода в милицию. По пьяной лавочке попадал. Как говорится, прецедент есть. На войну посылать можно, жизни класть можно, никто не спрашивает о пьяных залетах; а как на службу, в ту же армию в мирное время уже нельзя! Незя! Незя! Как у клоуна Полунина. В армию «незя», в милицию «незя», в силовые структуры «незя»! В бандиты, что ли идти прикажешь! Мне всего двадцать лет, вся жизнь, можно сказать, впереди, а у меня уже все дороги перекрыты.

— Валера, успокойся, дорогой. Все будет спок! Неужели я, фронтовик, который видел эту костлявую стерву с косой, вот так, как ты меня; неужели я не помогу своему боевому товарищу. Да, распоследняя, я после этого буду сволочь.

— Понимаешь, Петрович, я ведь мог остаться в Чечне. И жизнь бы сложилась бы совершенно по-иному. Не пришлось бы унижаться и оправдываться перед всякими чинушами, перед этой мразью. Ведь нам предлагали, упрашивали перед дембелем подписать контракт. Но так хотелось домой, вернуться живыми с этой бойни. Полтора года дома не был. Тоска замучила. А когда вернулся, через неделю потянуло обратно туда, в пекло, в мясорубку, к оставшимся ребятам. Представляешь?

— Считай, что ты уже на довольствии! Заместитель командира части, подполковник Устименко, мой давнишний друган, да и я не последний человек в полку. Так что, милый мой, никаких проблем! Это я тебе железно обещаю! — майор поднял стакан. — Ну, давай! За погибших ребят! Царствие им небесное! Пришлось в прошлую, под Ярыш-Марды побывать, колонну там боевики расстреляли……

Харин вдруг замолчал, лицо его посерело, сморщилось как сушеное яблоко.

— Петрович, ты чего?

— Кольнуло, бля! Мотор опять забарахлил! Погоди, сейчас отпустит! — собеседник Валерки окаменел, потупив взор, словно прислушивался к чему-то.

— Уф, кажется, пронесло! — выдохнул с облегчением майор. — Помню, крепко скрутило меня в Комсомольском, когда гелаевских духов мочили. Ну, думал все, хана! Приплыл, дорогой Александр Петрович! Отвоевался! Ан, нет, очухался, когда эта вся сволота вдоль реки в горы стала пробиваться из окружения. Положили их на берегу не одну сотню. Несколько недель долбили из минометов по селу и ущелью. Перепахали вдоль и поперек. Живого места не оставили, сплошные руины да обугленные кочерыжки от яблонь. Все в дыму, дышать нечем от гари. Местные жители на окраине в голом поле стоят, причитают. Дети, бабы вопят. Кошмар какой-то. Мы-то, тут при чем? Руслану Гелаеву, мудаку, спасибо скажите! Со спецназом тогда был, попытались замкнуть кольцо с южной стороны, да встретили такой яростный отпор. Не дай бог опять попасть в такую передрягу. Вышли из того боя с потерями, измотанные в конец. Это тебе не в Ханкале на печи прохлаждаться. Ваххабиты, бешенные волки, закрепились в подвалах и погребах, хер их оттуда выкуришь. Если б не наши саперы, не знаю, сколько еще там мудохались. По ночам гниды выползали из своих нор и схоронов пакостить. Много славных парней снайпера тогда постреляли. Пацана-кинолога рядом со мной шальной пулей убило…

Мрачный майор надолго замолчал, гоняя окурком по пепельнице горстку пепла. Валерка, уставившись остекленевшим взглядом в пространство, курил.

— Тошно становится, когда Ястребов про наши потери лапшу на уши всем вешает. Фантазер херов! А послушать великого стратега хорька Ванилова, так вообще не понятно с кем мы там воюем. Оказывается, всего-то осталось два десятка плохо вооруженных бандитов. Какого ж хера мы там до сих пор торчим, спрашивается, и пацанов кладем каждый день пачками? — возмущенный майор с яростью придавил в пепельнице окурок в гармошку.

— Тут еще с женой, опять не лады. На развод подала. Достал, похоже, своими приключениями. Чуть что, хватает детей и к матери. В пору снова в командировку собираться. А я сыт этим дерьмом. Вот оно у меня где! Ночами не сплю, вскакиваю во сне как ошпаренный, за кобуру хватаюсь. Кровь! Кровь кругом! Мозги, руки, кишки чьи-то! Хоть в петлю лезь. Только горючка и помогает как-то забыться. Выкинут скоро, нутром чувствую, из части к чертовой матери!

Харин вновь наполнил стаканы водкой и, щелкнув зажигалкой, закурил.

— Что меня всегда поражало, так это коварство азиатов, их хитрость, их сволочная изощренность в пытках и издевательствах. Вот, скажи, откуда в них такое? В крови у них что ли? Подлые подрывы, выстрелы в спину, заминированные трупы, изуродованные тела, отрезанные головы. Мы прямо зверели, когда такое видели. Кровь закипает в жилах от ярости, когда видишь перед собой порезанных, изувеченных пацанов! — он покосился на шум в глубине бара. За стойкой во всю веселился молодняк. Подвыпившие сопляки громко галдели, курили, пуская беззаботно кольцами дым.

— Вот таких мальцов резали, суки, как только рука не отсохла. Куда только ихний аллах смотрел! Ладно, контрактников или офицеров. Ну, а этих, сосунков, за что? Им еще сиська мамкина нужна! А их на бойню посылают! Дыры в империи латать! Он еще толком сопли-то утереть не может, защитничек отечества, бля…

— Да, Петрович, ты прав! Был у нас в роте один пацан. Высокий верзила, только толку от него ни какого не было. Нескладный какой-то. Ничего не умеет. Тюфяк, одним словом. Помню, отделение было на задании, а его оставили костровым, поручили за огнем присмотреть да картошки испечь. Возвращаемся, и что ты, думаешь? Ничего не готово, этот болван, блин, костер толком не смог развести. Оказалось, никогда в жизни костра-то не разжигал. Мужик называется! В горах вообще скис. Колотун страшный там был, да еще промозглый ветер, грязь, жратвы толком нет. Офицеры злые как шавки. А он, вечно голодный. Стал у товарищей пайки тырить. Раз начистили репу, два… Не помогло! Потом замечаем, странный он какой-то. Оказывается — "крыша у него поехала". Снаряжение свое: каску, «броник», подсумок с магазинами потерял. Если б в горах еще месяц с нами пробыл, кранты ему! Повезло мудаку — ноги отморозил, отправили его в тыл в госпиталь. Сейчас, блин, герой. А рассказать, как с полными вонючими штанами в окопе скулил и дристал от страха, не поверят. Вот, такие слабаки и становятся предателями.

— Ну, не скажи, — возразил Харин. — Приходилось мне встречаться с наемниками и допрашивать некоторых из этих шакалов. Среди них попадаются довольно крепкие орешки, уж поверь мне на слово, есть даже служившие в спецназе. Отморозки, правда, распоследние, бля! За «бабки» не то, что нас, они и мать родную пришьют! Ничего святого для них нет!

Майор, опрокинув стакан, поежился. Подперев кулаками седые виски, уставился в стол.

— Ну, и дрянь! Паленая, бля! Уроды!

Затянувшись сигаретой, продолжил прерванный рассказ.

— Допрашивали как-то одного пленного гаденыша из отряда Хамзатханова. Конечно, пи…дюлей надавали, чтобы посговорчивей был. Бывший десантник, красивый здоровый парень, снайпером воевал в «первую». А вернулся домой, его обратно потянуло. Решил «зелененьких» срубить на мерседес, балдежной жизни ему, видите ли, захотелось. Мозгов-то нет, одна деревяшка! На кирпичах, наверное, много тренировался! Подался мудак к боевикам. У них расценки другие. Под Сержень-Юртом у боевиков в «Якуб-лагере» успешно подготовочку соответствующую прошел. А потом, гнида, ребят наших стрелял, словно самолетики в тире. Это для него, что два пальца обоссать!

— Иуды! — вырвалось у Валерки.

— Нет, мой дорогой, это поддонки! А иуды, кто из-за бабских юбок стреляет и стариками с детьми прикрывается, — уточнил Петрович, пощелкивая по сигарете, стряхивая пепел.

— Помнится, как-то во время движения колонны через Хасавюрт пропал молоденький прапорщик. Заглох движок у последнего «зилка». И сгинул парень вместе с автоматом, больше мы его так и не видели…

— Немудрено, Валер, — хмыкнул Петрович. — Там полгорода — чеченцев. Пятая колонна, твою мать. И оружия, там говорят, не меряно!

— Удивляюсь, как они нам тогда еще в спину не долбанули.

— Погоди, браток, еще долбанут! Если уже среди белого дня на улицах стали заваливать федералов запросто так, чего ждать дальше.

— Мне кажется, зачищать надо более тщательнее и чаще! Не церемониться, арестовывать пособников, гадов всех подозрительных. Высылать подальше, к еб…ни фени, чтоб духу их здесь не было, чтоб воду не мутили! Иначе ничего не добьемся, так и будут нас месить.

— Валерка, дорогой, не смеши меня, козла старого! Уже высылали! Дедушка Сталин постарался! На нашу бедную головушку! Они теперь русский язык лучше нашего знают, где их только сейчас в России нет, как тараканы расползлись по стране, — язвительно усмехнулся Петрович. — Их полмиллиона к нам переселилось из-за дудаевского режима. Так, вот скажи, какого рожна мы должны за них воевать? Иди, Ахмед, воюй, освобождай свою землю от Басаевых и прочей сволочи. Не идет! Некогда! Бизнесом, видете ли, занимается! Пусть Иван отдувается, сопли кровавые пускает за него!!

— Так что, Петрович, я за "жесткие зачистки". Окружай «десантурой» и спецназом населенные пункты и тряси «чехов» до тех пор, пока не посинеют. Иначе, хер ты тут, что сделаешь!

Бар закрывался. Валерка и Харин одни из последних покинули уютный столик в углу у окна. На улице было тепло, сверху сыпал редкий пушистый снег. За разговором не заметили, как прошли пару кварталов и остановились у небольшого магазинчика.

— Открывай! — майор настойчиво забарабанил в стеклянную дверь.

— Закрыто! — проорал выгпянувший торгаш, показывая на часы на руке. — Закрываем!

К магазинчику подлетел милицейский «уазик» с «мигалкой», из него выскочили трое милиционеров. Один с автоматом. Ввалились шумной гурьбой в помещение.

— Наряд вызывали? — гаркнул усатый старшина в шапке сдвинутой на затылок.

— Да, вот хулиганят, стекло разбили, — объяснял хозяин магазина, молодой откормленный парень в кожаном пальто, лет двадцати восьми.

— Мы уже закрыли, а они вломились, буянят! — завопила из-за прилавка одна из продавщиц, сильно накрашенная блондинка с торчащими на голове во все стороны волосенками. — Чертовы пьянчуги! Покоя от них нет!

— Кто буянит, красуля, ненаглядная моя? Какое стекло? Само треснуло, оно на ладан дышало. Я только за ручку тронул. Девочки, милые, бутылку «старки», пачку сигарет и мы покинем ваш райский уголок, — покачиваясь, откликнулся добродушно майор, сосредоточенно копаясь в раскрытом бумажнике.

— Вот вам за стекло, а это…

— Всем шампанского! Угощаю всех! Братки, я ведь тоже "мент поганый"! Полгода назад служил в милицейском батальоне! — заорал, увидев вошедший наряд, обрадованный Валерка, размахивая, зажатыми в кулаке смятыми купюрами.

— Ладно, хватит бузить! Поехали, мужики! — предложил сержант.

— Проветримся!

— Заодно отдохнете, протокольчик составим! — добавил другой.

— Куда? — спросил Валерка, осоловело тараща глаза на милиционеров. — Не понял?!

— В гости, дорогой! К Санта Клаусу! — сержант засмеялся своей удачной шутке (у дежурившего сегодня старшего лейтенанта Каменского было прозвище — Санта Клаус).

— Нам и здесь не плохо!

— Сейчас будет плохо! Кому говорю! Выходи, пока холку не начистили! — отозвался дюжий сержант, бесцеремонно толкая майора к выходу.

— Что за тон, ментура? — возмутился Харин. — Ты как со мной разговариваешь, щенок? Ну-ка, руки в сторону!

— Да, чего с ними церемониться! Давай ребята!

Милиционер, грубо заломив руку майору за спину, потащил его к выходу. Валерка бросился другу на помощь и схватил сержанта за рукав, но, получив резкий сильный удар локтем в лицо, отлетел к прилавку и шлепнулся на пол.

— Суки!! — взревел Харин, вывернувшись из захвата и сбив сержанта с ног. Сдернул у него с плеча «акаэс» и, предернув затвор, заорал на опешивших ментов.

— Стой! Падлы!

— Ты чего, майор! Не дури!

— Всех положу! Не подходи!

— Охренел совсем? Что за шутки?

— Не будь мудаком, отдай оружие!

— Назад! — глаза потемнели и сузились на багровом лице военного.

— Слышь, приятель, давай по-хорошему поговорим! Только автомат верни!

— Ты, что?! Неприятностей на свою жопу ищешь?! — рявкнул побледневший старшина. — Будут! Под статью захотел? На нары!

— Заткнись, сученок! Я тебе такие нары покажу! Это тебе не старых бабок с семечками да носками у магазинов гонять!

— Паша, передай Терехину…

— Меня боевого офицера какая-то шушера будет лапать! — перебил старшину майор. — Да я вас сейчас стреножу! Или яйца отстрелю! Мудачье поганое! Извинения еще будете просить!

— Майор! Ты не зарывайся!

— Ну-ка, живо! Поднять парня! — Харин повел дулом "акаэса".

Двое милиционеров попытались поднять отключившегося Валерку с пола. Левый глаз у того основательно заплыл, из разбитого распухшего носа на подбородок и шарф текли кровавые сопли.

— Малец, ну давай! Давай! Хватит спать, здесь тебе не гостиница, — похлопывая по щеке, младший сержант, делал все, чтобы привести Валерку в чувство.

— Вы чего с парнем сделали, козлы ментовские? — майор, опутив автомат, наклонился над лежащим.

Этого движения было достаточно, чтобы милиционеры воспользовались ситуацией. Один из них крепко обхватил сильными руками майора сзади, тем временем двое других вцепились в оружие. После непродолжительной возни поверженный майор лежал на полу лицом вниз с наручниками на руках. Грязно матерясь и извиваясь, он пытался пнуть кого-нибудь из врагов.

Спустя тридцать минут он уже метался по «обезьяннику» как раненый зверь, крича через решетку проклятия в адрес «ментов». Валерка, молча, сидел на привинченной к стене скамье без ремня и шнурков, прижавшись разбитым лицом к холодной цементной стене. Тошнило. Гудела голова.

Всю эту неделю подполковник Марголин уходил домой поздно: в понедельник приезжает комиссия из министерства. Требовалось привести все дела и документы в должный порядок.

— Что за шум? Кто там у вас буйствует? — спросил он, спустившись в дежурку.

— Да, только, что привезли двоих. Майора и парня с ним. Устроили пьяный дебош в магазине.

— Кто, такие? Документы есть?

— Вот удостоверение майора, а это военный билет пацана.

Марголин, листая документы, резко отдал указание:

— Немедленно освободить! Это же Харин, «фээсбэшник», ветеран чеченской войны. Парня тоже! Ну, молодцы! Ни чего не скажешь! Вы, что не видели, что это не какие-нибудь алкаши, забулдыги?! Это же комбатанты!

— Кто, товарищ подполковник?

— Комбатанты, я говорю. Комбатанты — это те, кто прошел через военные конфликты. У них психика, как правило, нарушена. Мозги набекрень. Они привыкли находиться в экстремальных условиях, в боевой обстановке, ходить по лезвию ножа. И многие, вернувшись с войны, не могут приспособиться к мирной жизни. Отсюда срывы, депрессия, самоубийства. Вечный конфликт со всеми. К ним подход нужен особый. Лечить их надо всех до одного в реабилитационных центрах! А их у нас, сам понимаешь, нет! Понятно? — Марголин взглянул на дежурного офицера.

— Смотри, орден Мужества у пацана! Герой. А вы их, героев, в «кутузку»! Освободите, извинитесь да помягче с ними, — сказал подполковник, поднимаясь из-за стола. — А лучше по домам развезите, чтобы еще чего-нибудь не натворили вояки. Нам и без них проблем хватает.

Спустя неделю в городской газете Валерке попался некролог с портретом бравого военного, с фотографии на него смотрело знакомое лицо Харина Александра Петровича. Майор умер. Сердце.