Глава 10 В Кабуле

Раннее кабульское утро. На улице тихо. Мимо проезжают редкие машины. Суетятся рикши, развозя по лавкам товар. Ласково греет весеннее солнышко. Идиллия! Словно и нет войны. На улицах развеваются праздничные флаги в честь восьмой годовщины Саурской революции.

Восемь лет войны… Восемь лет! Что изменилось за эти годы? Собственно, ничего. Хотя, если в 1982 году в Кандагаре афганец с «буром» в руках – душман, то в 1986 году автомат и даже гранатомет в его руках – обычное явление.

Восемь лет военные монотонно уничтожают душманские базы, рапортуя высшему руководству о новых победах. Партийные и комсомольские советники укрепляют народную власть, неся в массы вечные законы марксизма – ленинизма, а массам вдоволь бы наесться. Контрразведка, разведка… словом, все при деле, а расплачивается – советский воин. Воин, который еще вчера у школьной доски читал отрывки из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»…

– Опять задумался, товарищ мошавер? – прерывает мои мысли Тахир. – Может, по шашлычку с лепешкой с пылу с жару?

Шашлык и особенно лепешки на Маркете были великолепные. Выпекались они в специальной печи «тандыре». Это большая керамическая печь с круглым отверстием, через которое закладывают дрова, вычищают золу и сажают хлеб. Перед выпечкой лепешек его жарко протапливают дровами или хворостом. После того, как все прогорит, стенки тандыра протираются от налета гари, и к ним быстрыми движениями прикрепляют сырое тесто. Через некоторое время специальным крюком вынимают готовую лепешку. Выпечка хлеба в тандыре – целое искусство. Участвуют несколько человек. Один подносит воду и муку. Второй замешивает тесто. Третий, главный, сажает тесто в тандыр. Я любил наблюдать за действием пекарей. Ловко у них получалось…

– Мудрое решение, – поддержал я предложение друга. – Пошли!

Мы дружно отправились в шашлычную. Проходя мимо посудного дукана, Тахир предложил:

– Зайдем?

– Чего мы там забыли? На вилле посуды полно. Была бы еда, а тарелка найдется. Попить тоже есть из чего. Стаканы, бокалы, чашки, нурсики, наконец…

«Нурсиками» мы называли пластмассовые колпачки от неуправляемых ракетных снарядов (НУРС). За время войны их в частях столько накопилось… Советский воин нашел им достойное применение.

Нурсик вмещал ровно сто граммов. Перед стаканом у него были два преимущества: он не разбивался, если падал на пол, и при чокании не звенел, что в условиях неусыпного ока политработников и бдительного ока особистов было существенным преимуществом. Принимать в Афганистане алкоголь запрещено.

Мне как-то в бригаде рассказали забавный случай, как наши прапорщики сбыли одному дуканщику большую партию этих самых нурсиков. Дело было так.

В посудную лавку заходит прапорщик. Осмотрев товар, спрашивает продавца:

– Нурсики есть?

Тот пожимает плечами. Он впервые о них слышит.

– Жаль, – говорит прапорщик. – Мне они срочно нужны.

– А что это такое, нурсики? – интересуется дуканщик. – Может, я достану.

– Нурсик – это вот такой пластмассовый стаканчик, – показывает дуканщику. – Достанешь – я заплачу по десять афгани за штуку.

Купив зажигалку, прапорщик ушел.

Через день в этот же дукан зашел другой прапорщик. Он, как и первый, поинтересовался нурсиками. Дуканщик развел руками. Нет нурсиков.

– Мне они не нужны, – говорит прапорщик, – я продать хочу.

– Сколько просишь? – тут же оживился дуканщик.

– По двенадцать афгани за пару. Продаю оптом пятьдесят штук.

– Возьму по десять афгани, – говорит дуканщик.

– Годится, – немного подумав, соглашается прапорщик.

Получив свои деньги, он ушел. Как вы уже догадались, через день первый прапорщик с радостью купил у дуканщика все пятьдесят нурсиков и заказал ему еще две тысячи.

Дуканщик купил у второго прапорщика две тысячи нурсиков и… второй год ждет своего покупателя. Вот такая история. За что купил…

– Зайдем в дукан? – повторяет свой вопрос Тахир. – Время есть.

– Зайдем, – соглашаюсь я.

Честно говоря, к индусам мы заходили редко. Прижимистые они. Редко в цене уступят. Заходили только за тканями. Материал у них был что надо. Парча, шелк, шифон, бархат. А какие расцветки! Глаз не оторвать. Это вам не «веселенький ситчик»…

Однажды Евдокимович заказал мне отрез на платье для жены. Так он сказал… Дуканщик отмерил мне ровно три метра и добавил еще десять сантиметров в качестве бакшиша. Вернувшись в гостиницу, я решил перемерить отрез. Что-то меня смущало. В отрезе оказалось два метра восемьдесят сантиметров. И это с учетом десятисантиметрового бакшиша.

Вернувшись в дукан, я измерил метр, которым пользовался продавец. В нем было девяносто сантиметров. Пришлось популярно объяснить дуканщику, что советских, да и других граждан, обманывать нехорошо. Воспитательную речь он воспринял правильно и выдал мне новый трехметровый отрез. Старый, в качестве компенсации за моральный ущерб, я оставил у себя…

В дукане покупателей не было. Кто в такую рань за посудой пойдет? Разве что мошаверы? За стойкой мирно дремал продавец – индус. Увидев нас, оживился. Начал расхваливать товар. Посмотреть действительно было на что…

– Сколько стоит? – указал я на первый попавшийся чайный сервиз.

– Четыре тысячи восемьсот афгани. Очень хороший сервиз. Музыкальный, – отвечает дуканщик.

– Сколько, сколько? Четыре тысячи восемьсот афгани? Я не ослышался? Он что, из золота? – спрашиваю его.

– Это молодой граф, – говорит дуканщик.

На чайнике был изображен юноша в одежде шекспировского Ромео, обнимающий юную красавицу.

– Такой молодой, и такой дорогой… Когда состарится, тогда и куплю.

– Старый граф стоит пять тысяч двести афгани, – парирует мою шутку дуканщик.

На чайнике, который он мне показал, старик что-то нашептывал той же молоденькой особе.

– Ничего себе граф состарился! На половину зарплаты Гауза. Пошли отсюда, Тахир.

– Есть сервизы дешевле, с цветочками. По четыре тысячи шестьсот афгани, – не унимается дуканщик. – Все музыкальные.

– За такие деньги я сам себе за чашкой чая песню спою. Тахир, зря время теряем!

– Молодого графа могу уступить в цене, – настаивает индус.

– Ни молодой граф, ни старый со всеми их многочисленными родственниками мне и даром не нужны (хотя даром я бы взял).

Иду к выходу.

– За четыре шестьсот отдам, – бросает мне вслед дуканщик.

Четыре шестьсот! Это он что ж, целых двести афгани сбросил? Время есть, ради интереса можно и поторговаться.

– Хорошо! Возьму, – выдерживаю паузу почти по системе Станиславского. Дуканщик в ожидании смотрит на меня. – Возьму, – повторяю я, снова пауза, – за тысячу восемьсот афгани.

От удивления дуканщик открыл рот так, что в нем мог поместиться небольшой арбуз.

– Тысяча восемьсот? – переспросил он, оправившись от шока.

– Тысяча восемьсот, – спокойно повторяю я. – Исключительно из уважения к тебе. Не хочешь, не надо. Я же тебе повторяю: сервиз мне даром не нужен. Тахир, зря время теряем.

Самолюбие дуканщика было задето.

– Четыре пятьсот, – процедил он сквозь зубы.

Представляю, что ему стоило назвать эту сумму.

– Пошли, пошли, Тахир, – не обращая внимания на дуканщика, говорю я.

– Четыре триста.

– Ну, ты и настырный… Я же тебе русским языком объясняю. Не нужен мне твой сервиз. Тахир, ты хинди [44] знаешь? Объясни товарищу – господину.

– Четыре тысячи, – продолжает сбавлять цену дуканщик.

Тахир толкает меня в бок. Не хочешь, я возьму. Бери, так же молча отвечаю ему.

– Я покупаю сервиз, – говорит Тахир.

– Тебе не продам. Ему продам, – дуканщик показывает на меня пальцем.

Его глаза налились кровью. На висках вздулись вены…

«Так можно и до отверстия во лбу доторговаться», – глядя на возбужденный вид дуканщика, думаю я, но отступать было поздно.

– Две пятьсот и бутылка пива.

– Три двести. Последняя цена, – глядя на меня в упор, процедил дуканщик.

Пора соглашаться, иначе…

Заплатив деньги и получив сервиз, мы вышли из дукана.

– У меня аж пятки вспотели, – говорю Тахиру. – Думал, он мне горло перегрызет. Называется, зашли в дукан…

– Сам виноват. Зачем надо было его так злить? Не хочешь, не бери.

– А кто предложил зайти? Куда теперь с этим сервизом?

– Не нужен? Мне отдай.

– Размечтался!..

Решили зайти домой к Нуру и до моего отъезда в Союз сервиз оставить у него.

– За сколько купили? – спросила меня Давлатбегим, жена Нура.

– За три двести.

Достав из коробки чайник, я завел механизм. Зазвучала завораживающая мелодия из кинофильма «Шербурские зонтики».

– Не может быть, – говорит она. – Это молодой граф, его меньше чем за четыре семьсот дуканщики не уступят.

– Три двести, – подтверждает мои слова Тахир. – Санек индуса чуть до инфаркта не довел.

Оставив сервиз, мы пошли в шашлычную. Дойдем, наконец, сегодня до нее?

Откушав шашлычок и лепешки и купив по дороге мороженого, вернулись к Нуру.

За столом сидела Давлатбегим с подружками. Вид у них был как у той жены, в час ночи ожидающей загулявшего мужа. Спинным мозгом почувствовал, что их суровые взгляды предназначались мне.

– У кого-то молоко сбежало? – пытаюсь пошутить.

– За три двести покупал, говоришь? – не обращая внимания на мою шутку, они разом обрушились на меня. – Дуканщик цену поднял до пяти двести. Ни «копейки» не уступает. Говорит, что убыток, причиненный тобой, ему нужно возместить. Удружил ты нам так удружил.

– Я тут при чем? Торговаться нужно умеючи. Чем шуметь, мороженым угощайтесь, – предлагаю я…

– Ты знаешь, Санек, почему он тебе так дешево сервиз продал? – Мороженое охладило пыл женщин. – Потому, что ты его брать не хотел. Так нам дуканщик сказал.

Хороший способ сбить цену. Надо взять на вооружение…