Казаки-разбойники
В сентябре 1984 года в разведроте появился новый офицер. Сентябрь, как, впрочем, и март, время перемен — одни люди уходят, на замену им прибывают новые, и поначалу на статного молодого старлея никто в части не обратил внимания. А зря — уже через неделю о нем заговорил весь полк.
У старшего лейтенанта Николая Морозова (фамилия — изменена) были свои взгляды на методы ведения боевых действий в условиях высокогорной партизанской войны. Были и свои, далеко не малые амбиции. Но реализовать все это в должности командира взвода не представлялось возможным. Как выяснилось впоследствии, в штабе армии произошла накладка: Морозов ехал получать роту, а достался лишь взвод. Мириться с такой несправедливостью судьбы он не собирался. Амбиции, опять-таки, не позволяли…
На второй или третий день после прибытия Морозов подошел к своему ротному и изложил идею создания подразделения глубокой разведки. Капитан внимательно выслушал новоиспеченного спецназовца, тяжело вздохнул и послал его к такой-то матери. Но это был не тот человек, который охотно идет туда, куда его посылают. Вечером он переговорил с Мямлей, новым командиром второго мотострелкового батальона, а на следующее утро и с полкачем. К концу недельного срока Морозов был назначен на новую для части должность командира отдельного разведвзвода второго МСБ и сразу, пока не передумали, приступил к его формированию.
Команда у него, честно сказать, сразу получилась не ахти. Да и не мудрено — кто лучшими поделится? Отдавали — так себе… Кроме того, «старые» офицеры сразу скептически отнеслись к новому веянию и соглашались на перевод своих людей крайне неохотно. Например, мой ротный, разругавшись со всеми, не дал ни одного человека. Морозов — сам виноват. Он решил собрать группу только из тех, кто отслужил год. То есть из осеннего призыва восемьдесят третьего. Этим он значительно сузил себе возможность выбора.
Как ни странно, но единственным, кто пожалел горячего старлея, оказался его бывший ротный. Он выделил из разведки троих толковых сержантов и двух рядовых, которые и составили костяк будущего подразделения.
Получив громкое и претенциозное название «спецназ», разведчики и жизнь свою начали соответственно. Первым делом построили себе дом — заняли палатку и оружейку химвзвода, потеснив их под крышу к зенитно-ракетному взводу ПВО.
Два разных подразделения в одной палатке — это всегда проблема. Но хуже всего в этой истории было то, что химики, несмотря на нейтральное название взвод химической защиты — были как раз чисто боевым подразделением и к тому же весьма ценным. На вооружении у них стоял экспериментальный огнемет «Шмель», представлявший собой две спаренные трубы одноразового гранатомета, с которым на время проведения операций солдат-химиков по одному или по два придавали к каждой группе. И я не помню случая, чтобы кто-то отказался от такого довеска.
Конечно, в каждой роте были и свои гранатометы, и люди, умеющие с ними обращаться, но была одна загвоздка — не знаю, как сейчас, но в то время к гранатомету РПГ-7 существовал только один вид боеприпаса: практически непригодная для применения против пехоты противотанковая кумулятивная граната. И, как следствие, это оружие нами почти никогда не использовалось. А вот «Шмель» имея ряд недостатков: относительно большой вес (что-то около восемнадцати килограммов), всего два выстрела, необходимость возвращать в полк отработанную трубу (а как же! секретность превыше всего!), тем не менее был незаменим против всех видов огневых точек и вообще в кишлаках, так как поражающим фактором у него был высокотемпературный взрыв.
Мне один раз довелось попасть в домик, куда за несколько часов до этого залетела такая «пчелка». Впечатляет…
После первых же совместных походов на операции мы химиков зауважали. Вооруженные монстрами-огнеметами, солдаты химвзвода были нашей единственной маневренной артиллерией. И вот теперь их выкинули из собственного жилища переселили к тыловичкам-зенитчикам. Кому такое понравится?
На новоиспеченных разведчиков все и так смотрели косо, а тут и вовсе, как только у них появилась своя палатка, в родных подразделениях они уже и не показывались. Еще бы, только-только выбились из молодых, и вдруг на тебе — попали в спецназ, как обеими ногами — в тазик с маргарином.
Следующим шагом было вручение боевого оружия. И вновь в батальоне только руками развели…
Весь разведвзвод получил не используемые у нас АКМС калибра 7,62 и ПБСы к ним — приборы бесшумной стрельбы. Тут надо разъяснить, что означает подобный выбор вооружения.
Специфика боевых действий в нашем регионе заключалась в том, что огонь с обеих противоборствующих сторон велся, как правило, с относительно больших расстояний. По этой причине основной огневой силой пехоты было мощное дальнобойное оружие — пулеметы Калашникова и снайперские винтовки Драгунова. Автоматы же мы называли не иначе как «пукалками» и применяли в основном для ближнего боя, например, в кишлаках. Вооружены ими были либо сержанты и офицеры, либо, в виде личного оружия, те, кто обслуживал тяжелое вооружение — расчеты АГС и 12,7 миллиметровых пулеметов НСВ именуемых у нас «Утесами», а также «спецы» — операторы-наводчики и механики-водители. Официально на вооружении стоял АК- 74 калибра 5,45 имевший прицельную дальность стрельбы в 1000 метров. Ну, это старая советская традиция, у нас на спидометре «Жигулей» тоже по 180 км/ч пишут.
На расстоянии в один километр из этого автомата можно попасть разве что в дирижабль, и то при условии его полной неподвижности. Реально дистанция прицельной стрельбы у него составляла где-то метров пятьсот-шестьсот. На АКМСах, выданных разведвзводу, прицельная дальность еще меньше, но это в обычном режиме, а с надетым на ствол ПБСом и облегченными дозвуковыми боеприпасами максимальное расстояние снижается до 400 метров, а реальное до ста.
Не спорю, для штурма президентского дворца вещь незаменимая, да и вообще — в условиях города лучше не придумаешь, но вот для Памира и Гиндукуша, как ни крути, — слабовато. Это оружие и снаряжение для ближнего боя. И даже более того — для боя в упор. Но, насколько мне известно, в операциях подобного типа участвуют только офицеры и только прошедшие спецподготовку, то есть кадровые профессионалы.
Вместе с оружием разведчики получили и соответствующую амуницию. Морозов, дорвавшись до военных штучек, разгулялся не на шутку. Его подопечные получили вместо обычных вещмешков какие-то ранцы (честно скажу обычный туристский рюкзак), каждому был выдан крайне дефицитный «нож разведчика», подбитые стальными кошками вибрамы, а также маскировочные сети, штормовые комбинезоны, плавжилеты (они использовались для ношения магазинов — очень неудобно!) и прочее, прочее, прочее…
Узнав о подробностях происходящего, мы, недолго думая, пристали с расспросами к тогда еще не исчезнувшему Славику Лепилову. Но он в ответ скорчил такую презрительную физиономию, что ни я, ни Зуб больше ему ни одного вопроса не задали.
Оставалось ждать результатов.
* * *
Ждать пришлось недолго. Морозов был сторонником ускоренной подготовки и уже в середине октября вывел свою команду в горы.
Чем в течение всего сентября он занимался с новоиспеченными разведчиками в неурочное время, для нас осталось тайной. А вот в урочное мы имели возможность наблюдать за общефизической и стрелковой подготовкой разведчиков, а также за их двухчасовыми занятиями рукопашным боем. Правда, с последней дисциплиной сразу произошли накладки.
На участке спортгородка, отведенном для этих целей, занимался Славик, причем каждый день. Морозов один раз туда было сунулся, попытался что-то объяснить упорно игнорирующему его Лепилову, сбегал в штаб, но остался, как и следовало ожидать, ни с чем. Пришлось спецназу отрабатывать удары между полосой препятствий и брусьями. И смотреть на то, КАК они это делали, нам, честное слово, было тошно.
Нет, сам старлей был парень хоть куда. Во-первых, рослый, под метр девяносто, атлетически сложенный и хорошо тренированный. Как выяснилось, он имел около десяти разрядов и званий КМС по различным видам спорта. Последним его увлечением, по слухам, было десятиборье. Охотно верю! Если бы не слишком высокий рост, Морозова можно было принять за хорошего гимнаста, — тонкая кость, специфическая осанка, мощный торс при узкой талии и длинных тонких ногах. Внешностью его Бог тоже не обидел. Одним словом — плейбой в камуфляже. Но вот его люди…
На ежеутреннюю физзарядку Морозов стал выгонять их в бронежилетах. Для себя тоже исключений не делал. Ну, это — старо, мы своих доходяг лечили тем же снадобьем. Правда, выборочно, штучно. А здесь сразу все подразделение и ежедневно? Потом Морозов устроил своим подопечным дополнительные кроссы три километра, после обеда. А уж после всего — отдельные спортивные мероприятия, которые именно и включали в себя пресловутый рукопашный бой.
Готовил Морозов их довольно своеобразно — по учебнику. В каждой роте под грифом «Для служебного пользования» хранилось пособие «Рукопашный бой». Делилось оно на три части: первая, вторая и третья категории, так, кажется. Так вот, первая категория называлась: «Общевойсковые подразделения». И именно этот раздел он им и преподавал. Два удара ногой, три рукой, пару захватов, «снятие часового», чуть-чуть работа с оружием — штык-нож, саперная лопатка. Детский лепет для слабоумных — если все это не отработано до должного уровня, то применять невозможно в принципе.
И началась ежедневная комедия. В меру крепкие, измученные, только-только год отслужившие, полностью лишенные какого-либо намека на культуру движений мальчики, по сути — дети, стоя голыми по пояс и дергая жиденькими ручонками, пытались изображать некое подобие прямого удара кулаком в голову. Если говорить честно — жалкое зрелище. Морозов на их фоне выглядел прямо-таки героем.
Гриша один раз не выдержал, подошел к нему и от имени Лепилова пригласил на спарринг. Но Морозов оказался неглупым малым и тут же отказался от всех вариантов, даже от последнего: «Один на один… ночью!», то есть без свидетелей. В штабе его наверняка предупредили, а то бы он при его заносчивости согласился. Представляю, какую комедию перед ним свалял бы Славик.
Последние силы, остававшиеся у солдат после занятий спортом, Морозов выжимал на стрельбах. Там он гонял их до умопомраченья, заставлял чуть ли не в сальто-мортале лупить длинными и короткими очередями по мишеням и консервным банкам. Ну, идиот, и только…
И вот через месяц загоняв своих «спецназовцев», похоже, до смерти, он решил: «Пора! Труба зовет!» И в начале октября в ночь с воскресенья на понедельник повел взвод на реализацию разведданных.
Всю свою жизнь я плохо ориентировался в числах и днях недели, тем более в армии, где выходные от будней отличаются разве лишь дистанцией утреннего кросса, но тот вечер запомнил.
* * *
У нас в 860-м ОМП был один культурный объект — клуб. Располагался он до 1984 года там, где ему и полагалось — на отшибе палаточного городка, между умывальником и полковым туалетом. Весной построили новый клуб — возле офицерских жилых модулей возвели ЦРМ, внутри ангара установили импровизированную сцену, повесили экран и расставили стулья. А старую палатку отдали под жилье клубной команде: киномеханик, художник-оформитель, фотограф — человек пять всего. Там же оборудовали фотостудию, лабораторию и еще что-то.
Киномеханик был земляком Зуба, а фотограф полка — Гришка Антрацит моим. А у меня их на всю часть всего трое. Землячество мы ценили и частенько захаживали в гости. Естественно, мы к ним. В их палатке чуть ли не богемная вольница, «план» иногда… а у нас, что делать, одни автоматы да «эфки».
В ту памятную субботу подходит ко мне после фильма Зуб и говорит:
— Митяй мэнэ «на косяк» запрошуе. Пийдэш?
Ну, а куда ж я денусь? После отбоя двинулись в клуб…
В палатке у ребят дым коромыслом, трехлитровая банка чая в истерике заходится — забыли вовремя «штурмовой» кипятильник выдернуть, кто-то уже спит, кто-то смехом себя изводит — как раз вовремя! Нам рады — усадили, чайку налили, Митяй засуетился, новую сигарету забивает. Вдруг слышим:
— Давай, Дима, и на меня «кропаль»… может — последняя!
Когда ТАК говорят, понятно — не сегодня последняя…
Народ в армии, на войне суеверный и о таких вещах распространяться вообще-то не принято, тем более в отношении самого себя. Все сразу замолчали и повернулись к говорившему.
Им оказался сержант разведроты. Один из тех — переданных в команду Морозова. Имени его я не запомнил, а вот фамилия у сержанта была знатная Румянцев. Мы с Зубом переглянулись и спросили:
— А что так?
— Та… — протянул он неопределенно и, помолчав, с расстановкой добавил: — Завтра ДШК пойдем «снимать»…
Бравада исконно присуща разведке, но не до такой же степени?.. Зуб опять на него покосился и спросил:
— Так якого ж биса ты тут робыш?
Сержант, видимо, до этого хорошо «дернул» и сразу не понял:
— А че?
— Ничого! Вали давай отсюда, вояка!
Сержант после такой отповеди стал кое-что понимать и уже более осознанно уставился на Зуба.
А у того на лице все написано: еще немного и вышвырнет сержантика из палатки за шиворот. Это в лучшем случае…
Пацан не стал дожидаться такого поворота событий, окончательно осознал ситуацию и быстренько исчез.
Мы тоже в тот вечер долго не засиделись. Неохота почему-то было…
Эпизод этот с сержантом вскоре, наверное, вообще забылся бы, если бы история не получила продолжения.
А наступило оно за полчаса до подъема в понедельник.
Самое начало я проспал. Проснулся от злющего толчка в бок и яростного шипения взводного:
— Тебе что, Бобер, особое приглашение требуется? Подъем, морда! Тревога!
По ходу сборов я узнал, что отдельный разведвзвод «в полной жопе» где-то за десять-двенадцать километров от полка в направлении высоты «Две семьсот», именуемой у нас «Зуб». А то вотчина самого Басира! Полторы тысячи штыков, как минимум, поднять сможет при желании. Лучше — не придумаешь. В 1981 году находившийся там укрепрайон брали штурмом и положили в скалах чуть ли не треть батальона. Я тоже побывал на высоте Санги-Дзундзан в марте восемьдесят третьего, воспоминания не из приятных. То еще, бля, местечко…
Вытаскивать спецназ кинули разведроту, усилив ее третьим взводом четвертой МСР и первым пулеметным взводом шестой роты.
По преданию, наш новый ротный, капитан Степанов, заменивший старшего лейтенанта Пухова, на прощальной пирушке клятвенно Виктору Григорьевичу пообещал продолжить традицию и не потерять в подразделении ни одного человека. Помня о своей клятве, он добавил к взводу Звонарева всех старослужащих пулеметчиков и снайперов, а, кроме того, подкинул еще и троих сержантов — дедов. Так что получилось нас почти тридцать человек.
Выходили налегке: октябрь — это еще лето. Сухпай не брали. Правда, боекомплект, по любимому выражению взводного, торчал из одного места. Ну, естественно, мы с Зубом в последний момент, как всегда, «забыли» взять каски. Но Серега настолько был заведен в штабе, что даже не заметил. А «не замечал» он нашего самовольства только в очень серьезных случаях, когда предчувствовал, что ему придется нас куда-то «сунуть». Уже с месяц как «гражданские», мы были его «невнимательностью» весьма обеспокоены. Еще бы! Двадцать пятый месяц службы на исходе, а тут нате вам, подарок — выручать новоиспеченный спецназ.
Сели на машины, поехали. Километра через три, у самого подъема, спешились и полезли вверх. Через час до нас стали отчетливо доноситься звуки очередей. Правда, разобраться в ситуации по этим очередям было трудно: духи тоже были вооружены АКМами. Еще через пару километров начали обстреливать и нас. Но как-то вяло, длинными очередями и с дальней дистанции. Мы даже отвечать не стали. Вот тогда-то и ранили замполита разведроты.
Автоматная пуля на излете попала ему в ягодицу, что вызвало целую бурю всеобщего веселья. Его что-то хлопнуло по заду, и он поначалу даже не понял, в чем дело, а потом, метров через сто, вдруг почувствовал, что по ноге течет. Остановился, приподнял штанину и, увидев кровь, с неподдельным возмущением, совершенно серьезно сказал:
— Вот бляди, а?.. Коммуниста — и в сраку!
Перевязывать, конечно же, не стали. Потом выяснилось, что пуля даже не застряла в мягких тканях, а вывалилась там же, по дороге. Это послужило в дальнейшем темой для новых шуточек: «Надо же было так «вычислить» — мало того, что в задницу, так еще и сувенира на память не оставили!»
Когда мы выскочили на главный хребет и прошли метров пятьсот, в наушниках радиостанции прозвучал хриплый властный голос:
— «Ворон-3», берите выше. Вы бьете нам через голову!
Я передал этот приказ взводному, и мы, остановив шедшую чуть позади нас разведку, недоуменно уставились на буквально в пятидесяти метрах от нас прогнувшую хребет седловину. За этой седловиной вновь поднимался «наш» гребень, и там вдалеке уже мелькали шустрые фигурки, явно — аллахеры. Слева же, в проеме, метрах в шестистах, был виден параллельный хребет, откуда и велся основной огонь. Били уже хорошо, весьма прицельно, так что наша группа была вынуждена идти не по самому гребню, а на два-три метра ниже — по скату правой стороны. Только перед самой седловиной, когда уже деваться было некуда, мы выставили пулеметы и стали понемножку дружно давить правоверных. Два десятка ПК — мало не покажется! И тут, здрасьте — через голову! Тогда где же, в таком случае, ваши головы?!
Ничего не уяснив, мы дали запрос обозначить себя. Через пару секунд из-под земли, в каких-то тридцати-сорока метрах, вылетела осветительная ракета. Вокруг стояло человек пятьдесят, и, по-моему, у всех глаза на лоб полезли — вот так спецназ!
Более бездарной и безнадежной, более неприспособленной к обороне позиции не было в радиусе как минимум десяти километров. Взвод Морозова, вырыв пять окопов полного профиля и укрыв их маскировочными сетями, сидел посередине тридцатиметровой ямы, подпираемой с трех сторон господствующими высотами.
Им просто трижды повезло. У правоверных в этот раз под рукой не оказалось ни одного сраного минометишки — раз, просто не хватило времени, чтобы добить «спецов» до конца, это — во-вторых. А в-третьих, духи зажали их ночью, и к рассвету разведчики успели вырыть глубокие норы.
Шок от увиденного был настолько силен, что все сразу замолчали, и даже пулеметчики, взявшиеся было за подавление огневых точек, уставились на офицеров. Звонарев ждал команды — руководил операцией командир разведроты. Он-то и нарушил тяжелое молчание.
Капитан взял у своего солдата переговорное устройство и вызвал Морозова. У того, кажется, был позывной: «Сова». Серега, незаметно поманив меня пальцем. Показал жестом, чтобы я перевернул наушник — тоже интересно послушать. Ротный холодно распорядился:
— «Филин» на связи. Докладывай обстановку…
— У нас два трупа и раненых — трое. Сами выйти не можем. Пройдите ниже нас, прикройте пулеметами и киньте несколько человек на помощь. Вытаскивать…
— Ну а сам, как себя чувствуешь?
Старший лейтенант долго не отвечал, потом в наушнике прохрипело:
— Легкое ранение… в шею. Дойду сам.
— Здесь я решаю. Кто как проходит и куда доходит… и как! Ты меня слышишь? Когда вас вытащат, я надеюсь увидеть три трупа. Ты меня понял?..
Ответа не последовало.
Звонарев подошел к старшим офицерам, минуты три они там вполголоса о чем-то переговорили, и Серега вернулся к нам. Увидев его подобревшее, почти ласковое лицо, Зуб внезапно скорчил такое умное выражение на своей морде, что полвзвода так и прыснуло. А Гриша, не обращая на смех никакого внимания и всем видом показывая, что ему, как всегда, досталась самая опасная и неблагодарная работа, полез с пулеметом наверх. Взводный не выдержал:
— И куда, сучара?!
— Як цэ, куды? Прыкрыватымо! А що?
— Ах ты, гадость такая, а! Ну, иди, чмо, иди… ладно… — И, повернувшись ко мне, начал: — Глебыч…
Дальше можно было и не продолжать. Я кивнул и молча стал стаскивать с себя разгрузку с магазинами, потом сунул винтовку своему подопечному Юре Ткаченко и показал головой Катаеву: «Пошли». Саня и сам знал, что ему делать.
Когда мы были готовы. Звонарев поставил задачу:
— Так, мужики. Вместе с разведкой, «по звонку», кидаетесь в окопы. Твой, Бобер, вот тот, второй слева. Ты поаккуратней, там Мороз, понял? Он ранен. И еще двое; если что — они помогут. А ты, Санек, в последний, пятый. Туда — смело, там два трупа. Возьмешь веревку… ну, ты знаешь. И лбами не стукнитесь вон с тем бабаем, — с тобой идет. Ясно?!
Мы что-то буркнули в ответ, и он закончил:
— Все, удачи! И резво чтоб…
Спасибо огромное! А то мы забыли…
Группа поддержки, отложив оружие и сняв с себя все лишнее, как спринтеры, изготовилась к рывку в десять-двадцать метров. Разом, беспрерывной очередью грохнули пулеметы, кто-то из офицеров гикнул, и мы, согнувшись пополам и задержав дыхание, рванули по «своим» окопам.
Я влетел ногами вперед; там меня уже ждали и лица, под ошипованные подошвы не подставили. Старший лейтенант сидел, прислонившись к стенке, остальные, поймав и поставив меня на ноги, продолжали собирать свои баулы.
На предложение сделать ему нормальную перевязку Морозов отрицательно покачал головой. Я для приличия спросил:
— Промедол?
Он, вымученно усмехнувшись, выразительно постучал пальцем по нагрудному карману брезентовой «штормовки». Потом, вспомнив о чем-то, сказал:
— Ты, парень, помог бы моим дотащить ранец. — И указал на свой раздутый рюкзак.
Когда я согласно покачал головой, он опять устало улыбнулся и добавил:
— Смотри — тяжелый.
Сделав неопределенный жест, я крикнул своим, что у нас все готовы.
Опять прикрывающий шквал огня над головой — пошла первая группа: раненые и часть разведчиков. Один был тяжелый: сквозное пулевое ранение в бедро, с раздроблением. Его еще раз обкололи обезболивающим, наложили тугую повязку, шину и унесли на плащ-палатке, вчетвером. В этой группе уходил и их командир. Прямо пошел, последним. Ни разу не пригнувшись и не оглядываясь назад. Да уж — красавец…
Затем потащили трупы. Сашка Катаев на пару с переводчиком-таджиком, накинув им удавки на шею и подсаживая закоченевшие тела на бруствер, давали возможность остальным, находившимся под прикрытием гребня, утаскивать убитых к себе. Старый, не раз проверенный способ. И за шею цепляли не от бесчувствия или от наплевательской бесчеловечности, а для того чтобы, когда тащишь волоком, конечности в разные стороны не разъезжались и не цеплялись за камни.
Под занавес пришла и наша очередь уносить ноги. Оставшийся со мной в окопе солдат выпустил остатки патронов в направлении противоположного хребта, сменил магазин и, повернувшись, неожиданно сказал:
— Давай, выкинем рюкзак наверх, потом выскочим. Подцепим за лямки и вдвоем дотащим…
Смерив его исполненным презрения взглядом, я подцепил ранец за обе лямки и потянул вверх. Но в следующее мгновение понял, что в этой ситуации баран все же не солдат-разведчик, а я. Виновато, как бы извиняясь, улыбнулся и передал ему вторую лямку. Вдвоем мы поднатужились, выкинули мешок на насыпь и, дождавшись очередного заслона, кинулись к своим.
Пришли последними. На местах оставались только пулеметчики, остальные уже были метрах в двухстах. С минуты на минуту на наших позициях должны были появиться правоверные, и каждый солдат старался как можно скорее унести ноги. Тут уж никуда не денешься — такова специфика обратного пути…
Пока мы собирались, разведка подхватила пулеметы и рванула вслед за своими — пять тел на руках, много даже для роты. Там же были и почти все наши. Я отдал радиостанцию Катаеву. Взамен он помог мне взгромоздить на спину ранец, и, подгоняемые взводным, мы помчались следом. Последним, с виноватой мордой, бежал Гриша Зубенко.
Рюкзак Морозова весил не меньше шестидесяти-семидесяти килограммов. Пока силы были свежи и дорога под уклон, мне казалось, что я вполне в состоянии донести его до машин самостоятельно. Отдать ранец разведчикам было стыдно. Они с такими воюют, а нам с горки снести невмоготу! В таких случаях мы говорили: «В падлу!» Лучше всех это, кажется, поняли Зуб и Катаев. Когда я проходил мимо вертолетной погрузки, Саня вдруг предложил:
— Глеб, винтовку давай…
Я, понятно, не отдал…
Но через полчаса я уже проклинал все на свете, в особенности Морозова со всеми разведчастями Советской Армии вместе взятыми. Еще через час Катаев все-таки забрал у меня СВДшку, а Зуб на трехминутном привале, как бы ненароком, вытащил из моих подсумков четыре гранаты Ф-1. На восемь килограммов разгрузили, а это уже кое-что значит.
Когда мы доплелись до машин разведроты, я был примерно в том состоянии, которое в обычной ситуации наступает на восьмом-десятом часу непрерывного высокогорного подъема.
Командир одного из их взводов по незнанию тут же повторил мою ошибку, пытаясь самостоятельно закинуть на ребристор машины брошенный ему под ноги рюкзак. Но потом, недоуменно подергав неподъемный мешок, он засмеялся, подозвал к себе двух солдат и приказал:
— Да что тут у него? А ну — вываливай!
Через пару секунд весь джентльменский набор Морозова лежал в пыли. Вокруг столпилась половина разведроты. Молчали…
Два запечатанных цинка с боекомплектом к АКМу, — один с простыми, второй с малошумными патронами, одна упакованная в полиэтиленовый пакет куча трассеров — пачек десять, как минимум. И еще две пачки патронов к ПМ отдельно. Десять гранат Ф-1 и столько же РГД-5. Магазины… Маскировочная сеть и две плащ-палатки, десяток автоматных шомполов для их натяжения, сухпай дней на пять, несколько мин разных типов, пятнадцать-двадцать брикетов тротиловых шашек, детонаторы, шнуры… И прочего мусора неизвестно сколько…
Когда пришли в полк, я уже успел немного отойти и сразу поволок Зуба к Лепилову — жаловаться. На спортгородке его не оказалось, и мы кинулись в модуль. По дороге нас развернул какой-то штабист — еще бы! «Что это за мода пошла у солдат второго батальона — разгуливать по территории полка в полном боевом, да еще и с оружием?» Мы вернулись, побросали снаряжение на кровати и опять помчались к Славику. А тот уже на рабочем месте — столб молотит. Подошли и давай плакаться: мол, такой-сякой… Тот слушал-слушал, потом махнул рукой:
— Хватит ныть! Мало дебилов в армии видели?!
Помолчал и неожиданно добавил:
— А Морозову передайте, что я хочу с ним познакомиться… Наизнанку выверну…
Сказал тихо, без нажима, с кривой улыбочкой, но так, что знакомым холодком сразу повеяло.
Мы покурили и пошли в палатку. Я, не раздеваясь, завалился спать и проснулся уже утром, после подъема и зарядки. Знал, что пару дней взводный меня «доставать» не будет. Зуб тоже на зарядке не был, но куда-то уже смотался и, подсунув мне початую пачку «цивильных» и котелок явно не столового чая, спросил:
— А ты учора бачыв, кого вбылы?
Слишком хорошо я эту морду знал, да и кольнуло что-то под сердцем. Говорить первому не хотелось:
— Ну?
— Та нэ нукай! Що, дийсно нэ бачив?
— Дийсно, дийсно… не тяни!
— Та Румянцева вжеж… Чого, не знав?
— Нет…
— Я там розмовляв з одным… Вин говорыть, що колы йих зустрилы, його пэршим же пострилом з гранатомэту завалылы. А того, другого, — поранылы. Вин потим помэр, у нього ще двичи улучылы, вже з автомату… покы уси копалы. Потом, помолчав, добавил: Ось так. А я йому тоди… чуть нэ вмазав…
Нет, Зубяра с виноватой рожей, даже в такой ситуации — зрелище невыносимое. С трудом сдержавшись, легонько ткнул его кулаком в бок и сказал:
— Ладно плакаться, пойдем разомнемся.
Он не ответил, только хмуро на меня зыркнул, помолчал и, явно обидевшись, бросил:
— Ото тоби гыганькы! Купыла мама коныка…
Встал и, резко развернувшись, куда-то ушел. У него была поразительная способность исчезать так, что никому в части разыскать его было не под силу. Вернулся Гриша уже после обеда и потом ни словом об этом разговоре мне никогда не напоминал. Такое с ним случилось в первый и последний раз.
И еще одна деталь: Зубенко был родом из хутора Малы Будыща Гадячского района Полтавской области Украины, а погибший Румянцев — то ли из самой Москвы, то ли откуда-то из Подмосковья. До этой операции они знакомы не были.
* * *
Последний раз близко встретиться с Морозовым мне довелось в конце ноября, на операции в районе кишлака Веха. К этому времени, так и не познакомившись со старшим лейтенантом «поближе», из части исчез Славик Лепилов. Да уж — не получилось… Все это время командир отдельного разведвзвода провел в Кундузском медсанбате, не такое уж и легкое он, видимо, схлопотал ранение. И вот его второй выход, правда, теперь уже в составе полка, потому что в «свободное плаванье» с таким послужным даже прославленных героев не пускают.
На третий день рейда вышли на финишную прямую, еще километров десять, и мы спустимся к броду через Кокчу. Достопамятное место — месяц назад тут подорвался командир нашего восемьсот шестидесятого отдельного мотострелкового подполковник Сидоров. А теперь нас там ждут машины картошку жарят, наверняка рыбки наловили, позаботились. Пока отдельные подразделения собирались для последнего перехода, третий взвод находился в группе прикрытия — так, махонький боевой заслончик.
Прошлой ночью роте хорошо досталось, попали в засаду и чудом вывернулись — артиллеристы, слава Богу, не подвели. Но Вадутовы подопечные обиделись до невозможности и на место сбора проводили нас с помпой, с засадами и снайперами. Мы тоже в долгу не остались, затеяли с ними соревнование. Вообще-то, подобные состязания снайперов случались редко, но когда все же «сросталось», то обе стороны неписанные правила соблюдали свято. Условия были просты, как саперная лопатка: обычно на очень большой дистанции сходилось несколько стрелков и вели меж собой дуэль. Два-три выстрела с нашей стороны, потом их очередь. Никаких автоматов-пулеметов, только одиночными.
Сидели мы на неприступной позиции, сзади по хребту растянулись остальные подразделения батальона, времени еще достаточно — час, как минимум. БК для соревнования с духами и без гонцов насобирать не проблема у пулеметчиков по неизрасходованной ленте.
Начали они. Мы с удовольствием приняли приглашение. Сидим, беззлобно плюхаем друг в дружку.
Рядом со мной «группа поддержки» — зрители: Зубяра, как киплинговский Балу, облокотившись на свой ПК, скорчился в метре справа, Саня Катаев растянулся с другой стороны. Покуривают. Время от времени и мне дают потянуть. В нескольких шагах уселся взводный, тоже курит. Ну, ему статус не позволяет залечь. Молодые поначалу так же пристроились сидя, но Саша Слободянюк, по прозвищу Пончик, на них шикнул, и «салабоны» дружно вытянулись компактной цепочкой.
Духи быстренько пристрелялись и стали класть фонтанчики с грязью слишком близко от наших носов. Первым терпение лопнуло у Сашки Катаева:
— Ну что за херня! Трое на одного, не жирно? — Он встал, взял у кого-то из «сынков» СВДшку и улегся со стороны Зубяры, буквально у меня под боком. Получилась уже опасная мишень из трех тел, на два метра. Саня в прицел оценил диспозицию и, повернувшись ко мне, спросил:
— Ну? И сколько там?
Мне, конечно, лестно было самому закончить разбирательство, но делать нечего — не гнать же друга. Нехотя ответил:
— Тысяча триста-четыреста. И ветерок… — потом, включившись, что тот все же не снайпер, добавил: — На рисочку влево.
Катаев засмеялся:
— Ой, спасибо-спасибо! Мне б самому в жизнь не догадаться!
У «товарищей моджахедов» было какое-то преимущество — по звуку ясно, лупят из «буров», а Ли-Энфильд значительно мощней СВД. Да, но зато мы в касках (не «забыли») и бронежилетах, пуля на излете. Так что можно считать поровну.
Только-только разошлись, как раз самое интересное началось — наши партнеры второй раз позиции сменили, все-таки допекли. И тут вдруг, на тебе, слышим над головой:
— Что вы в грязь пузом влипли? Тут больше километра, вояки!
Поворачиваемся. Интересно все же узнать, кто это так возмущен невоинственными позами советских солдат. И видим «одинокого волка», «снежного барса», старшего лейтенанта Морозова. Если бы он уязвил нас где-нибудь один на один, то мы, наверное, отморозились бы, но сказано было в присутствии взводного, и тут уж смолчать нам было как минимум — подло.
Для снайпера «больше километра» — это как для автогонщика «много лошадиных сил». Вставая, поинтересовался:
— Это сколько — больше?
Но тут же раздался окрик командира взвода Сереги Звонарева:
— Глеб!
Повернулся. На губах Звонарева играла победная улыбка. Ничего не говоря Морозову, он молча посмотрел в направлении уже поднимавшегося батальона, потом скомандовал нам и увел взвод за собой, оставив старлея одного среди камней.
