Одной из самых колоритных фигур в третьем мотострелковом взводе был, конечно же, Вася Либоза.

Родился в Белоруссии, в каком-то заброшенном хуторке под Витебском. И жил там до самого призыва в доблестные ряды Советской Армии в мае 1983 года. Полгода Вася провел в Ашхабадской учебке и только поздней осенью попал к нам в полк в звании младшего сержанта.

Но уже через несколько дней он стал абсолютным лидером в «выхватывании» по морде, оставив далеко позади себя и Генулю Чернобая и Сержика Квасова. И, самое интересное, что, в отличие от легендарных ротных оболтусов, Васька чмырем не был. Чистенький, в меру аккуратный и старательный (даже слишком), иногда (очень редко) расторопный, он имел удивительную, феноменальную способность все и всегда делать невпопад.

В характере Васьки слились воедино две, казалось бы, несоединимые черты: редкая хитрость и еще более редкая «простота». Он хитрил по всякому поводу и без повода, но по простоте своей душевной ничего не мог скрыть и в результате через день заступал в наряды, получая бесчисленные тумаки и затрещины.

Насколько я его помню, по-настоящему Ваську никогда не били, в его увертках и оправданиях было столько детской наивности и деревенской простоты, что его грешки чаще вызывали смех, чем раздражение.

Васька вполне мог, заступая в наряд, перед самым разводом потерять эмблемку, а на вопрос: «Где ты ее посеял?» — совершенно серьезно ответить: «Та вот, только что упала!» — и в подтверждение своих слов кидался на пол и упорно, до потери сознания, начинал искать якобы оброненную эмблемку, хотя сам прекрасно знал, что ее там отродясь не было. Или, еще лучше, — уснул он как-то в карауле. Разводящий подошел к нему вместе со всей сменой. Караульные посмеялись над похрапывающим сержантиком и попытались у него из-под руки тихонько вытащить автомат. Но не получилось — Васька проснулся. Разводящий спрашивает, что ж ты, мать-перемать, сука такая, спишь на посту?! Васек и здесь не растерялся: не успев и глаз протереть, резонно ответил: «А я не сплю! Я задумался…»

И таких номеров Либоза выдавал по два-три на день. Разумеется, на сержантскую должность командира второго отделения третьего взвода, которая ему полагалась по штату, никто Ваську не ставил да, кажется, и не собирался ставить. Взвод вполне обходился двумя сержантами — «замком» Дмитрием Куделей и поднявшимся из рядовых Колей Олексюком. Правда, хотели было назначить на вакантное место Шурика Хрипко, но тот в самый ответственный момент угодил в свой, пожалуй, сотый «залет», и опять-таки из-за Васьки. Только начал «воспитывать» его за какую-то очередную провинность, как в палатку вошел командир первого взвода, принципиальный и бескомпромиссный старший лейтенант Козаков. Пришлось Шурику отсидеть несколько суток на гауптвахте. Сержантское звание в результате он получил только через полгода.

Командованию роты деваться было некуда, и, в конце концов Ваську назначили командиром отделения. А тут и первая операция. И первая не только для него, но и для нового взводного — Сереги Звонарева. Морпех решил обкатать молодых на приусадебном участке.

Перед выходом нам объявили, что идем в район кишлака Кури. А Кури — это затрапезное селеньице, находившееся через реку, метрах в трехстах от полка. В общем, все, как и задумал Морпех: тактические занятия, реально приближенные к боевой обстановке, — обкатка для молодых.

В нескольких километрах за селением мы вылезли на какой-то обледенелый гребень. Внизу виднелось узкое ущельеце, на дне его, метрах в тридцати под нами то, что у духов называется дорогой.

Просидели мы там часа три, уже начало светать, и тут слышим отдаленный гул. Сразу определили — идет маленький караванчик. Связались с ротным. Остановить, посмотреть. Что не так — «мочить». Серега волнуется, первый раз как-никак. Спрашивает:

— Что в таких случаях делаете?

Отвечаем:

— Короткую очередь из пулемета перед колонной и осветительную ракету, в склон над головами… Хорошо известно, что с воем врезающаяся в камни сорокамиллиметровка действует на нервы похлеще ПК.

По притихшей цепочке передали приказ: «Приготовить гранаты. Без команды не стрелять!» Взвод деловито закопошился и замер. Ждем…

Наконец появились первые неясные тени. Идут тихо. Видно, что в цепи у них несколько навьюченных животных. А больше ничего в кромешной тьме скального разлома не разобрать. Когда духи вытянулись прямо под нами, кто-то выпустил ракету, а Зубяра, приложившись патронов на двадцать, удовлетворенно хмыкнул: «Ось, як сма-а-ачно!»

Даже в призрачном свете малиновых трассеров и разбившейся о камни «сороковки» было видно, что это полусонно бредущие на базар мирные дехкане. Внизу сразу заверещали, кто-то из них на ломаном русском заголосил срывающимся фальцетом: «Не стреляйте!» — и тут все крики покрыл яростный вопль Васька: «Получа-айте-е… Фашисты!» — а вслед прогремела длиннющая автоматная очередь…

Магазин у него был забит исключительно трассирующими патронами, неизлечимая болезнь всех молодых, и нам показалось, что заметавшиеся по дну ущелья жалкие фигурки все, как одна, были срезаны этим неправдоподобно длинным и столь же неправдоподобно красивым, светящимся, новогодним пунктиром. Оттарахтев из автомата, Васька хотел довести начатое до конца и уже, привстав, размахнулся, было «эфкой», но тут его праведный гнев был остановлен диким ревом десяти с лишним глоток: «Отставить!»

Куделя, рискуя сорваться с обледенелого склона, кинулся к перепуганному Ваське, и через несколько секунд мы услышали ни с чем не сравнимый звук звонких оплеух и перемежаемый отборным матом крик замкомвзвода:

— Где чека, недоносок?! Сюда давай, мать твою! Ищи… Убью тварь безмозглую! Ищи…

Вскоре чеку нашли, граната была благополучно обезврежена, а к нам на позицию с трудом вскарабкался старейшина — самый ветхий из идущих в караванчике бабаев. Как выяснилось, никто, по счастью, не пострадал. Единственная потеря — пробитый в нескольких местах мешок с рисом, навьюченный на одном из ослов. Но перепуганы чурки были, конечно, до мокрых штанов. Пока мы разговаривали с дедулей, на связь вышел Пухов и, узнав, «о чем стрельба», торжественно пообещал по возвращении в часть Васька «употребить». Следом на связи появился Морпех и, поправив ротного, торжественно заверил, что лично «употребит» всех до единого, начиная с Пухова и Звонарева, и заканчивая их домашними животными, если таковые имеются в наличии.

Серега дал отбой, скривил лицо и, сплюнув, сказал:

— Ну, уж в последнем-то никто и не сомневался!

Мы немного посмеялись, в который раз прошлись по звероподобному комбату и, отпустив старика с караванчиком, подозвали Васька. Тот подбежал, вытянулся и «с прогибом» доложил:

— Товарищ лейтенант! Младший сержант Либоза по вашему приказанию прибыл!

Взводный выдержал изощренно долгую паузу, потом расплылся в язвительнейшей улыбке и кивнул:

— Ну… Докладывай.

— А чаво докладывать-та? Все начали палить… И я начал!

Димка Куделя, давясь от смеха, подкатил глаза и тоскливо протянул:

— Господи! За что мне такой идиот под дембель?! А?!

Серега же просиял еще больше и, еле сдерживаясь, выдавил:

— Да я, Вася, не о том… Доложи командиру, как ты умудрился с тридцати метров влепить в толпу целый магазин и ни разу не попасть?!

О, Это было больно. Васька покраснел, потупился и промямлил невнятно что-то о невезении. Когда же мы поинтересовались: «Кому не повезло?» — он вовсе расклеился, и чуть было не прослезился.

После операции мы разрядили его магазин. Посчитали… Оказалось, что наш «антифашист» выпустил по «душманским извергам» шестнадцать патронов. Долго еще подшучивали в полку над «самой длинной» в истории боев за идеалы Апрельской Революции автоматной очередью.

Но как бы там ни было, а этот случай помог Ваське гораздо больше, чем наряды и побои. И хотя он все еще продолжал «откалывать номера», отношение к нему во взводе изменилось явно в лучшую сторону.

Помню, на операции в урочище Аргу начался мощный обстрел стоянки батальона. После первого гранатометного залпа по нашим машинам полусонный Васька подхватил, как ребенка, стоявший на броне АГС (а это сорок пять килограммов) и сиганул с ним наземь. Резво промчавшись метров двадцать и чуть-чуть не раздавив двух молодят, он бухнулся в чужой окоп и сходу открыл беспорядочный огонь. Вообще. В экстремальных ситуациях Васька молодцевато стрелял исключительно беспрерывными очередями. Но на этот раз ему никто не сказал ни слова, словно так оно и должно было быть.

Второго февраля 1985 года ушла на дембель «нулевая», из числа рядового состава, партия нашего призыва. За пять месяцев до этого из взвода уволились в запас сержанты Хрипко и Олексюк. Теперь уходили мы — последние «осенники» 1982 года: пулеметчик Гриша Зубенко и два снайпера Богдан Завадский и я. Тринадцатого февраля в час ночи я приехал домой, а в это время третий мотострелковый в составе батальона выходил на свою последнюю операцию в недоброй памяти район Карамугуль — Гузык-Дара.

Ровно год назад, день в день, тоже тринадцатого февраля, у этих кишлаков проводилась операция, в результате которой практически полностью погиб хозвзвод второго МСБ и прикрывавшая его отход группа солдат минометной батареи. Были раненые и в других ротах. У нас — двое: лейтенант Звонарев, получивший пулевую царапину, и впоследствии комиссованный снайпер Валера Доброхвалов, которому разнесло кость под коленным суставом.

И вот новая операция. По письмам и личным свидетельствам очевидцев мне удалось воссоздать относительно полную картину случившейся там трагедии…

Сценарий был тот же: ночью вышли, поднялись на плато. На рассвете дружественные войска ворвалась в пустой кишлак и вернулась ни с чем, а на отходе появились моджахеды Джумалутдина и, отрезая путь начали лупить батальон. Под «раздачу» попало одно из подразделений. В восемьдесят четвертом это был хозвзвод. В восемьдесят пятом — 4 МСР и, особенно, взвод Звонарева…

Многое в этих двух операциях было похожим, но была и существенная разница. В восемьдесят четвертом при отходе поваров, водителей и связистов вел безмозглый прапорщик, и, в общем-то, по его вине на следующий день пришлось выковыривать погибших из-подо льда и собирать по кускам. В восемьдесят же пятом взвод вел опытный лейтенант, один из лучших в полку. Правда, у него были свои проблемы.

В течение полугода из подразделения в тринадцать человек пехоты демобилизовалось шестеро. Еще двое дембелей вот-вот должны были сесть в вертолеты и на операции, естественно, уже не ходили. На смену же «осенникам» же прибыло пополнение, практически не владеющее русским языком (не говоря уже про все остальное!). Все уроженцы Средней Азии, почти все не выше пулемета Калашникова ростом и к тому же перепуганные насмерть. Из старослужащих у Сереги осталось четверо: замкомвзвода сержант Саша Слободянюк, Васька и двое рядовых — Саша Катаев и Феликс Омаров. Последние, правда, были спецами, но, учитывая ситуацию, ходили в горы как пехота.

Во время последнего боя на помощь взводу пришли старослужащие других взводов роты, опытные, все уже повидавшие сержанты Федоров, Михеев, Волков, Павлович. Если бы не они из Карамугуля не вернулся бы ни один солдат. А про офицеров роты, в этот раз просто — ни слова говорить не буду….

Когда моджахеды зажали взвод, Звонарев, естественно, не стал повторять ошибки «куска-молдавана» и в ущелье не полез, а засел в скалах уже у самого склона. Тут и разгорелся тот последний для него бой…

Решив зажать обходивших их группу бабаев, Серега вместе с Васьком и прапорщиком Асабиным (замена «Деда» Марчука) спустился вниз, где неожиданно, нос к носу, столкнулся с изменившим направление отрядом духов. Рубили друг друга в упор, заканчивали гранатами. Под конец яростной стычки Звонарев получил сквозное пулевое ранение в голову и погиб, так и не поняв, что уже ВСЕ — война для него кончилась. По свидетельству сослуживцев, выставленное у морга тело командира четыре дня наводило ужас на всех, пришедших попрощаться с погибшими, — развороченный, открытый череп и какая-то неестественная, иронично-жизнерадостная, прямо демоническая улыбка на окровавленном лице.

Как пронесло вновь прибывшего и не слишком боевого прапорщика, остается загадкой. Васек же схлопотал несколько неопасных царапин и одну конкретную пулю из АКМа — в ягодицу. У Судьбы, все же чересчур специфическое чувство юмора…

К моменту гибели Сереги еще несколько человек получили различной тяжести ранения. На выходе погиб Хадеев, сержант-татарин и кто-то еще из вновь прибывших.

На помощь взводу прорвалось человек пять-семь своих с роты вместе со старшим сержантом Димкой Федоровым. Поприжав духов, солдаты стали вытаскивать раненых. Опять потери. Тяжелейшее ранение, сделавшее его впоследствии инвалидом, получил Серега Лаер, однокашник Васька по учебке, сержант из второго взвода.

Тела убитых остались прикрывать трое Федоров, Либоза и Катаев. Когда за ними вернулись, Саша Катаев уже был смертельно ранен в голову. Точно также, как Звонарев, только наоборот — в правый висок с выходом над левых ухом, да череп цел остался. Он еще прожил целых восемь дней и умер, не приходя сознание, уже в Кундузском медсанбате.

Вытащили всех.

Через месяц Вася Либоза вернулся в роту и до самого дембеля молодым козликом скакал по горам Бадахшана. Правда ранение ему аукнулось сразу же. Братья-сержанты Федоров, Михеев и Волков, потешаясь от души, говорили:

— Приедешь в деревню, будешь там первый парень. А как же — воевал, награжден и даже ранен! Вот только рана у тебя, братан, какая-то неправильная… герои обычно пулю спереди получают, ну, на-крайняк, в бок… а как же это тебя — в жопу-то ранили?

Вася улыбался, сладко жмурился и на шуточки друзей не реагировал.

Он был уже не тот, молодой Васек.

Как-то незаметно изменилось все — стал Вася совсем другим… Простым пацаном, хлебнувшим сполна, полным ртом, того дерьма, что почему-то у нас называется героизмом.