В начале октября подошла моя очередь. Оказалось, что уже вечером нужно выезжать в центр провинции Вардак город Майданшахр: располагавшийся там 72-й пехотный полк следующим утром будет проводить операцию.

В полк от корпуса ехал начальник штаба полковник Шах-Заде со своим советником — подполковником, которого все уважительно величали просто Петровичем. Оба они составляли хорошую компанию, с которой я был готов отправиться куда угодно. Шах-Заде я знал еще с дореволюционных времен. Он вполне прилично говорил по-русски и, как многие афганцы, учившиеся в Союзе, любил порой щегольнуть знанием непарламентской лексики. Полтора года назад, когда в канун апрельского переворота военные, придерживавшиеся левых взглядов, брали власть в свои руки, он забежал в комнату растерявшихся было советников и, как мог, «успокоил» их: «Ребята! Ничего не бойтесь, так вашу растак! Делаем революцию, как вы в семнадцатом!» Был он не дурак выпить и вообще производил впечатление человека, в котором в полной гармонии сосуществовали черты характера простодушного русского и не лишенного восточного лукавства афганца. С Петровичем же я был знаком всего месяц, но был наслышан о его высокой компетентности военного человека и абсолютном хладнокровии в любой ситуации.

Ближе к вечеру выехали на юго-запад по шоссе Кабул — Кандагар. Шах-Заде, которому живость характера не позволяла и минуты сидеть спокойно, болтал и веселился, обещая Петровичу первый же захваченный трофей о четырех колесах сразу же передать корпусным советникам. Наш старший давно уже просил поменять на что-нибудь достойное старые раздолбанные «газики» и «уазики», на которых мы раскатывали по соединениям и частям.

Прибыли в полк затемно. Ни огонька — электричества нет. Ведомые встречавшими нас командиром полка и его советником, направились вдоль каких то дувалов в штаб. Глаза потихоньку привыкли к темноте и стали различать глинобитные постройки, военную технику, стоявшую, казалось, в полном беспорядке, кое-где серые, подающие признаки жизни бесформенные массы — занятых чем-то солдат.

Добрались до штаба — приземистого здания из необожженного кирпича. В тесном помещении с глиняными полами, освещенном керосиновой лампой, вокруг стола за разложенными на нем картами сидели офицеры полка. Те, кому места не хватило, расположились на двух железных солдатских койках у стен.

Уточняем задачу. До рассвета полк начинает движение походной колонной в район населенного пункта Харвар. Перед ним разворачивается в боевые порядки, охватывает селение и атакует его, стремясь захватить или уничтожить находящуюся там банду. Если полностью окружить Харвар не удастся, то противнику следует оставить только один путь отхода — в ущелье, которое ведет к деревне Чарх в соседней провинции Логар. Там тоже сидит банда, и завтра другой пехотный полк нашего корпуса, 45-й, должен атаковать Чарх с аналогичной задачей — уничтожить или выдавить противника в это же ущелье. А вот в нем обе банды планировалось уничтожить авиацией, а также артиллерийским огнем, для чего обоим полкам было придано по дивизиону 122-мм гаубиц «Д-30».

Приглядываюсь к офицерам. Видно, что они чем-то взволнованы. Похоже, не предстоящей операцией: для пуштуна «война, что мать родна», по меньшей мере не причина для видимого беспокойства. Время от времени молодой замполит, явно из числа «птенцов гнезда Аминова», выскакивает за дверь, в темноту, и, вернувшись, что-то шепчет командиру.

Под предлогом перекура вывожу Шах-Заде на улицу и прямо спрашиваю, что случилось. Отвечает, что, пока мы были в дороге, сообщили о смерти «в результате тяжелой болезни» смещенного со всех партийных и государственных постов основателя партии Нур Мухаммада Тараки.

— Мятежа в полку не будет? — спрашиваю Шах-Заде.

— Нет, не думаю, — отвечает. — На всех основных должностях настоящие партийцы, верные аминовцы. Уже провели работу. Солдат успокоили. Завтра будем выполнять задачу, как запланировали.

Мое любопытство не было праздным. Когда три с небольшим недели назад в Кабуле финальная стадия борьбы за власть между Тараки и Амином завершилась победой последнего, в корпусных частях произошло несколько вооруженных выступлений сторонников прежнего лидера партии. Но их удалось быстро подавить. Хафизулла Амин до апрельского переворота ведал работой в армии, и его позиции среди офицеров, особенно молодых, были очень сильны.

Вернулись в комнату. Шепотом поведал Петровичу о последних событиях в верхах. Он согласился, что обстановка не очень подходящая, но, бог даст, пронесет.

Еще до рассвета, буквально на ощупь, полезли по машинам. С удовольствием убедился, что выдвигаться будем на БТР-60ПБ — бронетранспортере с мягким ходом, в котором не трясет ни на асфальте, ни на бездорожье. Он к тому же и не лязгает каждой железкой, как БМП, в которой и тесно, и на броню на ходу покурить и поглазеть по сторонам не вылезешь.

Перед Харваром вышла маленькая заминка — колонна встала, чуть-чуть не дотянув до рубежа развертывания. Выбрались на броню. Командир полка с бэтээра, следовавшего в колонне впереди нашего, показывал рукой на афганца, стоявшего на взгорке вместе с нагруженным поклажей ослом. К сельскому жителю, застывшему при виде вытянувшейся вдоль дороги армейской колонны, легкой трусцой направились несколько солдат во главе с унтером. Сообразив что-то, афганец не стал дожидаться бежавших к нему с неизвестными намерениями вооруженных людей и юркнул за пригорок, бросив и осла, и поклажу.

Шах-Заде выругался и закричал командиру полка:

— Давай команду «Вперед»! Предупредит ведь. Банда уйдет!

Рванулись вперед. За пригорком открылся Харвар. Техника, насколько возможно, быстро расходилась веером по небольшому участку ровной территории перед населенным пунктом. Пехота спешивалась и нестройными цепями шла вперед. Шах-Заде как старший начальник пытался распоряжаться, больше, однако, мешая спокойно отдававшему приказания командиру полка. Поняв наконец-то, что все уже идет своим чередом, Шах-Заде обратил весь свой задор на Петровича:

— Смотри, Петрович! Вон там, на окраине, белый микроавтобус «Мерседес». Дарю!

Петрович ответить не успел. Остановившийся в пяти шагах от нас танк неожиданно долбанул из пушки. Результаты выстрела, чуть было не нарушившего целостность наших барабанных перепонок, потрясли нас. Микроавтобуса, только что «подаренного» нам, уже не было, лишь клочья искореженного взрывом белого железа все еще летели в разные стороны, кувыркаясь в воздухе, как смятые тетрадные листы.

Шах-Заде, выйдя из минутного оцепенения, заскакал перед танком, грозя ему кулаком и беззвучно открывая рот. Нет, не беззвучно, просто я на какое-то время потерял слух от оглушительного выстрела. Танкисты, однако, даже не удосужились показаться из люков пред ясные очи кабульского начальника и сочли правильным просто двинуться вперед, вынудив Шах-Заде с криком «Расстреляю!» отскочить в сторону.

Петрович придержал кипятившегося Шах-Заде за рукав и сказал:

— Давай, ищи бэтээр, пойдем вперед. Пехота уже у Харвара. Нужно подвернуть правый фланг, чтобы блокировать село.

— А где наш бэтээр? — удивился тот.

— Сперли, — ответил Петрович.

— Кто? — выпучил глаза Шах-Заде.

— Не знаю. Вперед ушел, нас не дождался.

Шах-Заде бросился к пробиравшемуся по обочине запруженной артиллерией дороги бэтээру, на котором гроздью висели солдаты. Остановил его и попытался согнать солдат вниз. Те уперлись. Шах-Заде махнул с досадой рукой:

— Полезли так!

Покатили вперед вдоль глубокого оврага, по которому проходила правая граница полосы наступления полка. Действительно, здесь пехота отставала, явно не успевая замкнуть кольцо окружения вокруг Харвара. Догнали цепи, но, решив не останавливаться, продолжили движение, пока не уперлись в другой овраг. Противника не было. Где-то левее, у села, раздавались выстрелы, а здесь тишина — ни людей, ни зверей, да и растительности никакой. Спешились и остались втроем. Бэтээр ушел вдоль оврага искать переезд на другую сторону.

Сзади подтягивалась наступавшая пехота. Обернулись и увидели бежавшего в нашу сторону пулеметчика, а прямо перед ним… торчащую, казалось, из земли бородатую голову в чалме, внимательно за нами наблюдавшую. Интуитивно понял, что не успею вытащить пистолет. Рванулся в сторону бороды, одновременно дергая пистолет из кобуры. Первым до канавы, в которой прятался афганец, добежал пулеметчик. Там, кроме тщедушного бородатого мужичонки, на котором с одной стороны висел здоровенный кинжал, а с другой — маленький пистолетик в кобуре, прижавшись друг к другу, сидели две испуганные женщины и ребенок. Солдат спрыгнул в канаву, толкнул афганца к женщинам и передернул затвор ручного пулемета. Подбежавший Петрович, схватившись за ствол, резко поднял его вверх. Я попытался удержать вырывавшегося солдата за плечи. Тот кричал:

— Я служу уже год! Я имею право!

— Какое право? — в ответ кричал я. — Убивать своих соотечественников?

Подбежали другие солдаты. Шах-Заде приказал им увести не в меру ретивого служаку-пулеметчика. Уходя, тот долго еще оборачивался, бросая злобные взгляды на нас с Петровичем. О мужичонке с семьей на время забыли. Между тем он стоял рядом. Сняли с него оружие: и кинжал, традиционный афганский полустилет в обитых медью деревянных ножнах, и маленькую «беретту» под малокалиберный патрон.

— Твоя семья? — спросил Шах-Заде, указывая на женщин.

— Моя.

— Отправь всех в деревню.

Женщины водрузили на головы небольшие узелочки с пожитками, косвенно подтверждая, что вариант экстренного оставления деревни ими предусматривался заранее, и засеменили по краю оврага. Шах-Заде начал допрос:

— Где банда?

— Ушла, как только вы появились.

— Ты из банды?

— Нет.

— Зачем тебе тогда оружие?

— Я крестьянин, — начал объяснять мужичонка. — Без оружия никак нельзя. Вокруг деревни звери. Да и люди часто хуже зверей. Нужно защищать семью.

Допрос прервали автоматные очереди и крики, раздавшиеся из оврага. Бросились к его краю. Внизу полковой контрразведчик палил короткими очередями из автомата то между ног, то рядом с головой лежавшего перед ним и извивавшегося всем телом афганца. А в перерывах между очередями орал ему что-то на пушту. Петрович попросил Шах-Заде:

— Распорядись, пусть тащит пленного сюда.

Контрразведчик кивнул отдавшему приказание Шах-Заде, пальнул еще раз с явным сожалением между ног подопечного и повел его наверх. Второй пленный, в отличие от первого, смотрел на нас, почти не скрывая ненависти.

— Вот, — сказал контрразведчик, показывая нам патронташ с винтовочными патронами и мешочек с патронами для пистолета «ТТ», — у него нашел. Винтовку и пистолет где-то спрятал, а это не успел или не захотел выбросить.

Вернулся бэтээр, так и не перебравшийся на другую сторону. Залезли вместе с пленными под броню, наверху места всем не хватило, и двинулись вдоль оврага к Харвару. Там уже была развернута артиллерия, готовая сходящимися волнами обработать ущелье. Пехота возвращалась. Потерь не было. Противник, как и предполагалось, ушел в ущелье, а напуганные жители разбежались.

Пока попеременно работали авиация и артиллерия, лениво сидели под уже высоко поднявшимся солнцем, дожидаясь обеда. Когда его принесли, Шах-Заде вдруг вспомнил о пленных, остановил пробегавшего мимо штабного офицера и приказал привести и накормить их.

— Этот первый, — рассуждал Шах-Заде, — и в самом деле простой крестьянин. А вот второй — тот явно из банды. Его в Кабуле передадим госбезопасности, пусть с ним поработают.

Прибежал посланный офицер и зашептал Шах-Заде на ухо. Разомлевший на солнышке начальник штаба корпуса резко поднялся и начал было выговаривать что-то офицеру, но потом остановился, махнул рукой и сел снова.

— Эти дураки, — обращаясь к нам, сказал Шах-Заде, — уже расстреляли пленных. Чтоб не возиться. Вон там, за горкой, оба лежат.

Закончила работать артиллерия. Улетели «горбатые» — вертолеты огневой поддержки «Ми-24». Наступила тишина. Вдруг раздался одиночный винтовочный выстрел: упал один из солдат расчета орудия. Остальные начали торопливо разворачивать гаубицу в сторону видневшегося невдалеке черного шатра афганского кочевника. Выстрел. Нет шатра. Зачем кочевому пуштуну потребовалось влезать не в свое дело, так и осталось загадкой.

Вечером выехали в Кабул докладывать об успешном выполнении задачи и уничтожении банды. Шах-Заде, к нашему удивлению, молчал, растеряв за день всю свою живость и веселость. Молчали и мы. Ощущения победы не было.