Подполковник Сафват пошевелил забинтованной рукой и застонал от резкой боли. Он откинулся на подушку и подождал, чтобы боль утихла. Белый потолок госпитальной палаты опускался все ниже и ниже, прямо на него, и прижимал, прижимал к койке… Сафват покрылся испариной и, еле сдержал стон, но уже не столько от боли, сколько от вновь каленым железом засверлившей голову тягостной мысли: его батальон почти полностью погиб…

«Какая сволочь предала? Ведь вся операция изначально была абсолютно секретной! — размышлял командир батальона. — Даже я до последнего момента не знал времени начала переправы через канал… Как все бездарно… Тренировки до седьмого пота, досконально изученный район высадки… Жаль парней, единицы спаслись… Отыщу предателя — застрелю собственноручно, будь он хоть из генштаба! Кус умму!»

Сафват вспомнил, как на воде их лодки осветили прожекторами и в упор начали прицельно расстреливать из танков. Спаслись немногие, евреи отлично подготовились, и знали практически все: время высадки, место, силы египтян… Утечка секретной информации, без сомнения, пошла из оперативного управления генштаба, только там знали все. «Аль-гидар ляху азан!» — пришла ему на ум пословица. Подполковник посмотрел на свою забинтованную левую руку и подумал, что ему еще раз повезло: касательное осколочное ранение, кость не задета, долго держать здесь не будут, крови, правда, много потерял, пока вытащили на берег. И контузило сильно — до сих пор голова как чужая… Он закрыл глаза. В памяти опять возникла ужасная картина ночной расправы с переправлявшимся на тот берег батальоном. Его батальоном…

В это самое время, когда раненый комбат Сафват страдал от раны и переживаний в палате военного госпиталя Маади, Полещук был в Каире. Наконец-то разрешили отпуска, и грязные, изъеденные клопами, несколько недель не мывшиеся советники и переводчики, вовсю наслаждались благами цивилизации. Приведя себя в порядок, Полещук решил на этот раз повременить с традиционной переводческой пьянкой, и рискнул позвонить с телефона-автомата в отель аэропорта.

— Рейсовый самолет из Афин? — переспросил на сносном английском мужской голос. — Да, мистер, прибыл. Вчера. Экипаж? Мисс Тэта Эстатопуло? Здесь, мистер. Соединяю с 203 номером.

— Hello! — раздался в трубке мелодичный голосок Тэты. И Полещук на мгновение растерялся. — Who is it? Speak, please!

— Это я, Тэта, Александр, — охрипшим от волнения голосом ответил Полещук. — Русский. Мы с вами познакомились в спортклубе Гелиополиса…

— Ох, Александер! — произнесла гречанка после нескольких секунд молчания. — Вы где, Александер?

— Здесь, в Каире. Совсем недалеко от вас, — обрадовался Полещук и подумал: «Вспомнила, узнала… Какое счастье!» — Мы можем встретиться?

— Конечно, darling, и обязательно! Я улетаю завтра, а сегодня вечером полностью свободна. Где мы встретимся, Александер?

Произнесенное Тэтой слово «дорогой» перечеркнуло все прежние сомнения Полещука, он по-детски обрадовался, забыв про особистов, мухабарат и прочие страшилки зарубежной действительности советских граждан. Договорились встретиться в семь вечера у кинотеатра «Рокси», неподалеку от того самого спортивного клуба, где они познакомились.

Времени было не так много, и Полещук как на крыльях помчался к своему дому в Насер-сити, чтобы с кем-нибудь из коллег смотаться в офис СВС за деньгами и письмами из Союза. А потом надо было еще успеть подобающим образом переодеться: смешно идти на свидание с Тэтой в костюме, выданном в Москве на складе «десятки», в таких ходит едва ли не половина хабиров и переводчиков. «Как цыплята из инкубатора! — усмехнулся про себя Полещук. — За сотню метров видно, что идет советский вояка! Наверное, чтобы кое-кому вычислять наших было легче…»

— Щука, где ты болтаешься? — на лице соседа по комнате сияла довольная улыбка, а в руках — пакет из плотной светло-коричневого цвета бумаги. — Ты из третьей армии? Дуй на четвертый этаж, там подарки выдают. Вот — получил! — Вадим пошлепал по пакету. Виски!

Незнакомый советник из штаба армии нашел в списке фамилию Полещука и под роспись вручил ему тяжелый пакет. В нем действительно была бутылка виски «White horse» и две бутылки египетского сухого вина. На маленькой карточке красивой арабской вязью было написано: «С наилучшими пожеланиями — военный министр Мухаммад Фавзи».

«Знает министр, что дарить русским, — подумал Полещук и пошел к лифту. — Как кстати были бы эти бутылки на Новый год в Агруде! Может, захватить бутылку вина на свидание с Тэтой? Нет, пожалуй, не стоит, гречанка не поймет…»

В офисе СВС Полещук получил 104 фунта (целое состояние!) и три письма: одно — от родителей и два — от одноклассницы, Любы Сотниковой, не устававшей регулярно ему писать; давнишний школьный роман, закончившийся ничем, когда он поступил в институт, зубрил арабский, стал мотаться по командировкам. Любаша же упорно ему писала, явно лелея надежду выйти за него замуж. Полещук спрятал конверты полевой почты 44 708 в карман пиджака — прочитаю потом — и, озираясь на встречавшихся на пути к выходу одинаково одетых хабиров аппарата главного военного советника (как бы не нарваться на генерала Вову Верясова!), выскочил на улицу.

— Полещук! Саша, постой! — услышал он за спиной голос референта главного — Белоглазова.

— Да, Вячеслав Васильевич! — обернулся Полещук и подумал: «Ну, вот, не успел. Сейчас чем-нибудь озадачит…»

— Саня, привет! — сунул ему всегда слегка влажную руку референт. — Как дела на фронте?

— Нормально. Как видите, еще жив…

— Слушай, старик, тебя Озеров из торгпредства ищет. Несколько раз интересовался.

— А на кой хрен я ему сдался? — удивился Полещук.

— Не знаю. Не говорил. Ты позвони ему в контору, уж больно он был настойчив. Позарез, говорит, Полещук нужен…

— Ладно, Вячеслав Василич, позвоню. — И Полещук поднял руку, останавливая такси.

По пути в Насер-сити Полещук бегло прочитал письма: батя, как обычно, дает советы бывалого фронтовика, матушка интересуется здоровьем и питанием, а Люба подробно описывает, чем занимаются одноклассники, кто женился, кто развелся, у кого родились дети… Концовка обычная: жду с нетерпением возвращения, люблю, целую… «Озеров… — вспомнил Полещук, — работник торгпредства. Он — такой же торгпред, как я — балерина Большого театра! Разведка! А торгпредство — крыша! И расспросы его, бывшего преподавателя, тогда, на вилле, были совсем не случайными. Информацию собирает. Интересно, однако, он комитетский или из ГРУ? Нет, звонить не буду…»

Полещук собирался на свидание. Натянул джинсы, надел белую тонкой шерсти водолазку и черный лайковый пиджак — предмет зависти друзей-переводчиков, купленный аж за двадцать египетских фунтов и впоследствии весело обмытый в заведении «майора». Он посмотрел на себя в зеркало: смуглая усатая физиономия с глупой улыбкой и торчащими на голове вихрами. «Эх, не успел постричься! — подумал Полещук. — Прям-таки битл! И как это меня в офисе не отловили с такой шевелюрой?» — Он пригладил непослушные кучерявые волосы, попрыскал на себя одеколоном — английская лаванда — это вам не «Шипр» или «Тройной»! — и вспомнил про подарок. Полещук вытащил из-под кровати свой чемодан, порылся в вещах и нашел коробочку с духами «Красная Москва».

Ну, теперь, кажется, готов, — вслух сказал он сам себе и призадумался. — А цветы? А куда Тэту вести? Это же не московская девица, для которой бар гостиницы «Россия» с коктейлем «Шампань-Коблер» — предел мечтаний! Вот задачка-то! Кино отпадает, на ночной клуб… — Полещук пересчитал свои финансы. — В общем-то хватает, но потом месяц придется сидеть на голодном пайке. — Он отложил пятифунтовую банкноту — доплата за офицерский доппаек к скудному армейскому питанию в батальоне, и столько же на сигареты… Ладно, проживу… Господи, надо еще Сафвату позвонить, пропал где-то подполковник…

Когда Полещук подъехал к «Рокси», Тэта была уже там. Расплачиваясь с таксистом, он, краем глаза видел ее, стройную девушку в светлом плаще, такую знакомую и незнакомую.

— Тэта! — сказал Полещук, подходя к ней. — Здравствуй, моя любовь с первого взгляда! — пошутил он.

Гречанка немножко оторопела от такого смелого приветствия. Она улыбнулась и протянула Полещуку руку:

— Привет, Sсhuka!

— Тэта, ради Бога, не называй меня так.

— А как? — удивилась гречанка. — Я помню, что твои друзья так тебя и называли. Sсhuka! — И она засмеялась. — Барракуда, как ты мне объяснил… Ладно, буду звать тебя Алекс.

Полещука страшно тянуло к девушке, ему хотелось ее обнять, поцеловать. После канала ему казалось, что он оказался в сказке: мирный Каир, расцвеченный неоновой рекламой, шум толпы, а не грохот разрывов, и прекрасная желанная Тэта…

— Может, в кино? — спросил он, заглядывая в глаза девушки.

— Нет, Алекс, давай погуляем!

Гуляли долго. Тэта рассказывала о Греции, Афинах, родителях, брате и сестре, работе в «Олимпике». Полещук больше молчал, мучительно размышляя, что ему делать дальше. Прошлись вдоль огромной территории зеленого Мэриленда, поблукали по узким полутемным улочкам, на одной из которых Полещук решился: нежно обхватив Тэту за талию, поцеловал ее. Тэта ответила. Но началось такое… Засигналили проезжавшие мимо автомобили, с криком «Харам!» подскочил араб в галабийе, и влюбленные отстранились друг от друга…

«Еще не хватает полиции нравов! — подумал Полещук и достал сигареты. — Как это вообще можно понять? В мусульманской стране масса продажных женщин, подпольные публичные дома, а обнять на улице любимую девушку — харам?!»

— Алекс, не надо! Не расстраивайся! — сказала Тэта. — Поехали ко мне.

— К тебе? В отель? А меня пустят?

— А почему такие сомнения? Ты же мой друг, darling! Кто же мне запретит?

— О кей! Поехали!

По дороге в аэропорт Полещук попросил таксиста тормознуть у магазина и вернулся с бутылкой шампанского. Не французского, а самого настоящего «Советского Шампанского» — он знал места, а эта темно-зеленая бутылка, на его счастье, оказалась последней и, видимо, единственной. Три фунта — не деньги, гулять — так гулять!

— Darling! — сказала Тэта и быстро чмокнула Полещука в щеку. — Ты прелесть!

И только в этот момент Полещук вспомнил про духи. Он достал из кармана красную коробочку с изображением Кремля и протянул Тэте.

— Маленький презент из России, — сказал он. — Парфюм «Красная Москва».

— Красная? — переспросила Тэта. — Коммунистическая Москва?

— Да, нет же. В старом русском языке слово «красный» значит красивый…

Тэта с любопытством открыла коробочку, вытащила флакончик, поднесла к носу:

— Интересный запах, не похожий ни на что…

— Как Москва! — улыбнулся Полещук. — Нравится?

Таксист вслушивался в непонятный ему разговор пассажиров, даже обернулся на слово «Москва», но не произнес ни звука. На улице Гаруна Рашида машина свернула направо и, обогнув круглый сквер с торчащими пальмами, и миновав несколько переулков, выехала на Халифа Мансура. Еще один поворот и — знакомая Полещуку дорога, ведущая в международный аэропорт, знакомая, потому что конечной ее точкой был многострадальный Суэц.

Подъехали к отелю аэропорта, Полещук расплатился с таксистом. «Как же я пройду? — думал он. — Внешность непонятная, скорее арабская, чем европейская… Если потребуют документы, вообще атас — только временное удостоверение русского хабира, подписанное полковником Бардизи… А в отелях, тем более этом, сплошной мухабарат! Если не заловят, то стукнут точно, кому следует!»

Тэта, совершенно спокойная, с сумочкой через плечо, стояла рядом, ожидая Полещука. Он достал пачку «Мальборо», закурил, посмотрел на Тэту, потом решительно взял ее под руку, о они направились ко входу в отель.

Все получилось гораздо проще, чем думал Полещук. На рисепшене пожилой египтянин с бабочкой любезно поздоровался с ними, вручил Тэте ключ от 203 номера, улыбнулся и пожелал доброй ночи. И больше ни слова. Полещук был потрясен: «Ни кто такой, ни каких-либо документов, ни напоминания о том, что в 23 часа гость должен уйти… Фантастика!»

— Очень удачно получилось, что моя соседка по номеру, тоже из «Олимпика», сегодня ночует в другом месте, — щебетала Тэта, пока они поднимались на второй этаж. — Так что нам никто не помешает. — Она посмотрела на лицо Полещука и, увидев в его глазах что-то похожее на удивление вкупе с опасением, сказала:

— Алекс, что с тобой? Ты чего-то боишься?

Ну, что ответить девушке-гречанке, совершенно далекой от реалий пребывания советских граждан за рубежом? Сказать, что все запрещено: и общение с иностранцами (если это не входит в служебные обязанности), и посещение местных кабаков, и вообще, хождение по египетской столице в одиночку, про мухабарат и особистов, про то, что если его, Полещука, застукают в отеле с иностранкой, он буквально на другой день очутится в Союзе… И потом его с распростертыми объятиями встретит Средняя Азия, и многолетний путь «исправления» с неизвестным концом, усугубляемый паршивым алкоголем в немыслимых количествах…

— Чего мне бояться, darling? — ответил Полещук. — Идем…

После своего временного жилья в Насер-сити гостиничный номер Тэты показался Полещуку шикарными хоромами. Пока он осматривался, Тэта скинула плащ и забегала по комнате, накрывая журнальный столик. На него из пакета перекочевала зеленая бутылка «Советского Игристого», появились коробка конфет, апельсины и еще одна бутылка.

— А это что? — спросил Полещук, взяв бутылку в руки.

— Греческое вино, — повернулась Тэта. — Вкусное. Попробуй, Алекс!

Девушка была в мини юбке и, когда наклонялась над низким столиком, Полещуку становилось не по себе. Он закурил, и взялся за шампанское. Тэта села напротив, ее ноги обнажились до предела. Полещук смущенно отвел глаза и стал сосредоточенно открывать бутылку. Громко хлопнула пробка.

— Твое, вкусное греческое, потом, — сказал он, разливая по бокалам пенящуюся жидкость. — Сначала шампанское. Советское.

Чокнулись и отпили по чуть-чуть.

— Очень вкусно! — произнесла Тэта и сделала еще глоток. — Не хуже «Мадам Клико». А теперь, Алекс, расскажи мне про любовь с первого взгляда! Это так интересно!

…Что бормотал Полещук, потом он вспоминал с трудом. Что-то поэтическо-романтическое, насколько хватало его познаний в английском языке. У Тэты, к счастью, английский тоже был не родным, и они прекрасно понимали друг друга. Затем зазвучали лирические песни Джо Дассена, Тома Джонса и Хамбердинка, как будто специально предназначенные для такого рода вечеров. Александр и Тэта танцевали, Полещук довольно неумело, наступая время от времени на ноги девушки. Тэта смеялась, прощая ему неуклюжесть.

А потом, когда допили шампанское и пригубили греческое вино, как-то неожиданно оба оказались в постели, нежно целуя и раздевая друг друга. И была безумная страсть, дикое желание впиться плотью в любимого человека…

— Тэта, я тебя люблю!

— И я тебя, Schuka! Давай, всегда будем вместе! — говорила гречанка, поглаживая Полещука по волосатой груди. — Бог ты мой, какое счастье! Я искала такого как ты сто лет! И нашла!

— Тэта, девочка моя, мы не сможем быть вместе!

— Почему? — приподнялась на постели Тэта.

— Я — русский офицер, нам нельзя жениться на иностранках, — признался Полещук. — Нам запрещено.

Он встал с кровати, подошел к столику, плеснул в бокал вина, залпом выпил и закурил.

— Нельзя, Тэта! — повторил Полещук.

— Но почему?! Вы что — инопланетяне? Не понимаю! — в глазах девушки было абсолютное недоумение.

— Как бы тебе объяснить? — Полещук курил сигарету, смотрел на обнаженную, не стеснявшуюся его взгляда Тэту, и не мог подобрать слова.

— Понимаешь, любимая, идет война… Я там, на Суэцком канале… Выполняю интернациональный долг… Могу погибнуть в любую минуту… — И он снова, как наяву, увидел голубоглазого «александрийца», снимающего с плеча автомат Калашникова. — Ну, нельзя нам, короче… — Полещук замолчал, не зная, что еще сказать.

— Как? Тебя могут убить?

— Конечно.

— Иди ко мне! Алекс, я этого не переживу!

И вновь сплелись разгоряченные тела, и губы искали губы, а руки ласкали и ласкали, и, казалось, не будет конца этой взаимной страсти… Кто осознает, любовь это или минутная страсть? Осознание приходит позже, много позже…

— Слушай, Алекс! А если я тебя вывезу в Грецию, в Афины? Я смогу!

— Тэта, ты сошла с ума! — ответил Полещук, мгновенно вспомнив о «черных полковниках», базах НАТО, шутливом разговоре приятелей о том, что гречанка может быть сотрудницей разведки…

— Исключено, Тэта, даже думать забудь! — Полещук оторвался от девушки, вылез из кровати и начал торопливо одеваться.

— Алекс, ты куда? — встрепенулась Тэта. — Что-то не так? Ты обиделся?

— Все нормально, любимая. Просто мне пора, — ответил Полещук и налил себе вкусного греческого вина. — Военная служба. Выпьешь со мной?

— Выпью, но ты не уходи. У нас еще полночи впереди… — Она встала, красивая, стройная, полногрудая, с выбритым лобком, слегка растрепавшимися на голове волосами… — Не уходи, Алекс!

— Мне действительно пора идти, — повторил Полещук и его, при взгляде на обнаженную девушку, вновь захлестнуло желание. Он едва себя пересилил.

— Будь благоразумной, Тэта! — сказал Полещук. — Я тебя люблю, но должен идти.

Он обнял девушку, уголки ее глаз стали влажными.

— Алекс, постарайся остаться живым! — дважды сквозь слезы и поцелуи сказала Тэта. — Погоди секунду! — Она сняла с себя золотую цепочку с крестиком и надела на шею Полещуку. — Сохрани тебя Бог!

— Мы еще увидимся? — услышал Полещук дрожащий голос девушки, открывая дверь.

— Да! — повернулся он к Тэте и, с трудом сдерживая себя, чтобы не вернуться обратно, быстрыми шагами пошел по коридору.

В душе Полещука была полная сумятица. «Наверное, это любовь, — думал он, — но перспектив никаких. Точнее одна: откомандирование на родину и — Красноводск с Янгаджой… Встречаться с Тэтой больше нельзя! Конечно, никакая она не разведчица, и про Афины залепила из-за переполнявших ее эмоций… С другой стороны, нелегально вывезти меня в Грецию на рейсовом самолете для обычной сотрудницы «Олимпика», даже не стюардессы — задача нереальная… Без паспорта, без визы…»

Он вытащил из-под водолазки православный крестик. — Прямо, как в кино: девушка провожает своего суженого на фронт… — Полещук вспомнил милые плачущие глаза гречанки, ее мягкие губы, нежные руки, и ему стало невыносимо грустно…

«Озеров, Озеров… Надо бы завтра все-таки позвонить в торгпредство, — подумал Полещук, сидя в стареньком «Фиате»-такси, мчащемся по ночному городу в сторону Насер-сити. — Мужик он нормальный, а разведка… Ну и что?»