Часть тринадцатая

Мы уселись за стол, приглашали охрану, но те отказались. Ничего, нам больше достанется. Мы рассказали подробно, как нас судьба закинула сюда, как Модаев предал всех и подвел под расстрел, также рассказали, как и чему готовили батальон, и каких успехов достигли.

Мужики тоже рассказали о своих злоключениях, сообщили, что в каждой азербайджанской части есть офицеры-инструктора из захваченных в плен. Прокуратура и все командиры об этом знают, но никаких попыток вызволить их не делают.

Иногда кому-то удается вырваться. Сбежавшие из плена рассказывали страшные истории (страшные они лишь с точки зрения тех, кто не побывал в нашей шкуре, а для нас почти ничего нового и интересного не было). Например, некоторые командиры, чтобы не сбежали инструктора, приковывали их за шею к охраннику, а на ноги вешали гирю. Это называлось «обезьяна с грузом».

С армянской стороны пленных офицеров не было, зато было много инструкторов-наемников. Причем, по словам очевидцев, были там и добровольцы из числа офицеров и прапорщиков. Деньги по слухам платили хорошие, но и воевали они не за страх, а за совесть. Вот только не делали они никаких различий между азербайджанцами и всеми остальными. Дедушка Сталин всегда любил что-нибудь намешать. Вот и здесь, на стыке Грузии, Армении, Азербайджана он специально населил, намешал всех наций понемногу. Поэтому и бились все против всех. Прямо как мы.

У нас была одна мысль — вырваться, а кто победит — не важно.

Мы с Витькой пошли покурить. В голове шумело от выпитого.

— Ну, как у тебя?

— Знаешь, Олег, я вот думаю, что ради Аиды я, наверное, останусь здесь, не поеду домой.

— Ты, что совсем охренел? Любишь — забирай ее и увози к себе. Идиот! Надо же было до такой ерунды додуматься! У вас что-нибудь было хоть?

— Ничего не было. Просто я люблю ее. Люблю и все. Ради нее пойду на все.

— М-да, тяжелый случай. Ты хоть ей сказал о своей любви-то?

— Сказал.

— Ну и что?

— Ничего. Она покраснела и заплакала.

— И все? Это все?

— Все.

— Я всегда говорил, что женщины — это существа не с нашей планеты. Инопланетяне. А дальше?

— Ничего. Я обнял ее, гладил волосы, успокаивал, а она рыдала и ничего не говорила. Вся куртка в слезах.

— Это твой пот. Когда дрался, вспотел, ну, и когда пили — душно было.

— И ее слезы тоже. Я пойду к ней.

— Ага, давай, пьяный иди. Хочешь, чтобы она тебя выгнала — иди. Утром протрезвеешь и пойдешь. Только не обижай ее. Она мужа недавно потеряла. А тут ты со своей любовью. Ей душой оттаять надо. Время для этого надо.

— Олег, я все это понимаю. Вот поэтому и хочу здесь остаться, чтобы она оттаяла, и поняла, что я действительно люблю ее.

— Не майся дурью. Есть время, думаю, что на пару недель мы еще здесь зависнем, вот и уговаривай ее.

— Я тебе сейчас в морду дам.

— Пардон, неправильно выразился. Не уговаривай, а доказывай, что любишь ее, пусть она тебя полюбит.

— Попробую.

— Ты не пробуй. Одна в Африке попробовала — шестерых родила. Ты сделай так, чтобы она тебя полюбила.

— Это как?

— А вот это уже, брат, только от тебя зависит. Курсантом был, не влюблялся что ли?

— Влюблялся.

— И здесь делай что угодно, главное, болтай побольше, рассказывай о себе, о своей семье, женщины ушами любят. По себе знаю, что когда мужик влюблен, таким дураком становится, что просто диву даешься. Глупостей только не наделай.

— А может все-таки остаться?

— Можешь. Ты еще ислам прими, и с укороченным хером будешь бегать. Дурак! Прости, Господи! — я перекрестился.

— Ладно, убедил. Мужикам сказал, чтобы они на Аиду даже не смотрели?

— Сказал, ты же и прибить можешь от ревности.

— Могу.

— Пойдем к столу, а то могут неправильно истолковать наше отсутствие.

Мы присоединились к нашей новой компании. Офицерская пьянка продолжилась. Потом пришел Ахмед и рассказал, как Гусейнов вызвал муллу и кричал на него. По словам Ахмеда, Гусейнов запретил мулле и близко подходить к нам и молоканам.

— А теперь мыться, — Ахмед подогнал командирскую машину.

И несмотря на то, что уже близилась полночь, вновь прибывших вывезли в Герань на помывку. Отработанная схема. А Витька, влюбленный идиот, поперся к своей мечте — Аиде.

Ее разместили в соседнем подъезде нашего же здания, поста охраны там не было. Окно в ее кабинете горело. Я курил, смотрел, как Витька прихорашивается, причесывается. Хлопает себя по щекам, чтобы разогнать хмель, и чистит зубы, для отбития запаха.

Мне стало интересно, через сколько секунд его спустят с лестницы, и я пошел смотреть на это зрелище. Виктор вошел в подъезд, я присел на скамеечку. Вот он поднялся по лестнице, постучался в дверь. Потом слышно было какое-то бормотание, потом дверь открылась, короткий разговор и хлесткая пощечина. Я посмотрел на часы, три минуты с мелочью. Неплохо, я думал, что все закончится быстрее. Вышел Витька, смущенно потирая щеку.

— Ну и что?

— Сам видишь.

— А ты?

— Пытался поцеловать. Вот и получил по морде.

— Еще раз спрашиваю. А ты?

— Не понял?

— Иди и пробуй еще раз, получишь по морде — ничего страшного. Главное — говори, говори.

Витька вновь пошел. Слышно было лишь его бормотанье под дверью. Пока был монолог, я уже хотел было пойти к себе спать, но тут дверь открылась, было слышно, как щелкнул замок и скрипнула дверь. Моего друга впустили. Я еще немного подождал, он не вылетел из окна, и не скатился по лестнице, значит все хорошо.

Я лег спать. Сквозь сон слышал, как в другую комнату зашли помытые офицеры. Под самое утро меня разбудил Ахмед.

— Олег. Где Виктор?

— Рядом, — ответил я сонно.

— Олег, проснись, где Виктор? Он сбежал?

— Нет. Рядом. По подъему явится.

— Он у Аиды? У доктора?

— Тебе какая разница? У них все серьезно.

— Это хорошо если у них все серьезно, иначе его убьют.

— Тебя приставили нас охранять — так охраняй. А сейчас дай поспать.

Я перевернулся на другой бок и проспал до самого подъема. Когда начал умываться, пришел Витька. Вид у него был совершенно счастливый и ошалелый.

— Как джентльмен, ничего спрашивать не буду, но по-моему, ты счастлив.

— Да, — он откинулся на постели, закурил. — Я самый счастливый человек на свете. Мы говорили, говорили.

— И до чего договорились?

— Она станет моей женой. Мы распишемся, как только выберемся из этого кошмара. Олег, какая она женщина! Умная, восхитительная, красивая, внимательная! У нас будут самые красивые дети на свете!

— Вы уже начали их делать?

— Заткнись, пошляк, даже твои тупые остроты не смогут омрачить мне настроение.

— Охрана утром будила меня, спрашивала, где ты.

— Что сказал?

— Они что, слепые что ли? Теперь будут тебя точно охранять от всяких тупых фанатиков и прочей дряни.

— Что делать?

— Ничего, пусть все идет своим чередом. Только сейчас о любви поменьше думай, надо людей готовить.

— Подготовим.

После завтрака мы построили личный состав, до обеда происходила перегруппировка сил. Ополченцы вели себя как дети, поначалу в первую роту понабилось желающих — дальше некуда. Потом многие передумали, давай проситься назад, и так далее.

Наконец нам удалось сделать перегруппировку сил. Составили списки личного состава, пересчитали по головам.

В первой роте оказалось сто тридцать два человека, во второй — сто сорок, в третьей — сто пятьдесят. «Китайский батальон».

Мы предлагали Гусейнову сделать четыре роты, но он лишь махнул рукой. Мол, не надо. Все молокане, и стар и млад, добровольно пошли в первую штурмовую роту. Мы пытались их отговорить, но бесполезно. Все рвались в бой. Каждый выбирает свою дорогу сам.

Владимир набрал механиков-водителей, нашелся даже один, который ранее служил именно в этой должности, остальные были трактористами. Он увел их в парк, там стояли БМП. Ему работы хватит.

Сашка тоже начал деловито командовать своей ротой. Мы с Витькой не сидели без дела, снова начали то, чем занимались все это время.

Мишка отирался в штабе. Поначалу «три богатыря» не приняли его в свой коллектив, но он был тертый калач, и через три дня он уже вовсю командовал в штабе. Учил Модаева рисовать карты, подписывать их. Нашел в батальоне художника и чертежника, посадил их за работу, сам лишь попивал коньяк с комбатом, да ходил на перевязки к Аиде. Но, зная об их отношениях с Виктором, не позволял себе никаких фривольностей.

Зачастую на всех наших занятиях присутствовал Гусейнов. Тенью за ним стоял Ходжи. Они о чем-то переговаривались, но не вмешивались в процесс обучения.

За целый день мы выматывались так, что падали после ужина и засыпали. Витька был двужильный, он брился, душился где-то найденным одеколоном и шел на свидание.

Однажды, когда мы только откинулись на кровати, а Витька ушел, услышали со двора звуки борьбы и Витькины маты.

Рванули вперед. На улице стоял мулла, а трое здоровенных фанатиков били Витьку ногами. Пришлось вмешаться, мы начали, а охрана доделала свое дело. Теперь они уже били нападавших ногами, а мулла как курица бегал вокруг и, махая руками, на азербайджанском и русском призывал не избивать воинов Аллаха. Даже начинал причитать молитвы на арабском, но охрана не успокаивалась.

Мы тем временем помогли подняться Витьке. Морда в крови, форма в пыли, рукав надорван, глаз заплывает. Видать хороший синяк будет, и плюс ухо распухло.

Он отодвинул нас, вытер кровь с лица тыльной стороной ладони, пошатываясь подошел к развлекающейся охране, раздвинул их и к каждому воину Аллаха приложился от души ботинком.

Потом подошел к мулле, схватил его за руку и потащил в подъезд. Охрана бросила «футбол» и устремилась за ним. Мы встали у них на пути.

— Спокойно, мужики, спокойно. Вы наши телохранители, а Виктор ничего ему не сделает. Просто поговорят, — я закурил.

Сам-то я боялся, что Витька сгоряча может и убить этого тщедушного муллу. Нам потом жизни не дадут. Прирежут дикие фанатики.

Из подъезда казармы доносились крики, но понять толком ничего нельзя было. Лишь только одно Витькино:

— Если ты, старый козел, еще раз посмотришь в сторону доктора, то я тебя, урода, вот этими самыми руками порву на части. И плевать, что будет потом, но ты у меня первый сдохнешь, и охрана не поможет. Ты меня понял, старая обезьяна? Я к тебе не лезу, не лезь ко мне — зашибу. Не был бы ты муллой — давно бы уже кишки на уши намотал! Ты понял, чмортос гребанный?!

Судя по характерному звуку, Витя прикладывал святого отца затылком об стену.

Я не выдержал и крикнул:

— Витя! Хватит, время идет.

Из подъезда вылетел мулла, путаясь в полах халата, раскинув руки, он упал прямо на асфальт, очки слетели с носа и покатились впереди него. Мы подбежали к нему.

На святейшем заду муллы был явственно виден отпечаток от Витькиного солдатского ботинка.

Я стал поднимать муллу и при этом шептал ему на ухо, пока охрана не подошла близко:

— Слышь, ты, святой бегемот, ты все понял, что Витя тебе объяснил? Если не он, так я тебя на ремешки для часов распущу. Все понял, козлина уродливая, свинья постозная? И только пикни.

Я поставил его ровно, стал отряхивать сзади, и пока никто не видел, незаметно, исподтишка пару раз саданул по почкам и печени, тот лишь вздрогнул.

Вообще мулла находился в «ступоре». Не реагировал на происходящее. Сашка рукой помахал у него под носом. Но тот никак не отреагировал. Видать никто не позволял себе так обращаться с его святейшеством. Ничего, пусть привыкает. Наши бабы. Не хрен лезть. Пусть сам себе ищет.

Мы затащили охрану к себе, начали пить с ними. Хоть и не было большого желания, но они нам здорово помогли.

Ахмед присоединился к нам через полтора часа. Пришел взволнованный, отозвал меня в сторонку.

— Сурет хотел вас наказать, но Михаил не дал. Объяснил, что тут дело в женщине, а мулла постоянно к вам придирается. Ну, Гусейнов сразу оттаял. Отругал муллу. Приказал ему к вам больше подходить.

— Понял, якши, идем выпьем. Мишка молодец. Все правильно понял.

Витьки не было видно. Появился лишь утром. Морда была поцарапана. Синяк уже созрел, от глаза осталась лишь щелочка, ухо напоминало хороший вареник. Все ссадины аккуратно замазаны йодом. Рукав пришит на место, форма почищена. Кровь, что накапала на куртку, замыта.

— Ну что, герой-любовник, как дела?

— Нормально, — пробурчал он в ответ, не поднимая головы.

— Что случилось?

— Аида боится, что ее теперь опозорят и выгонят.

— Ну и что? К тебе же поедет.

— Я то же самое говорю, но у них тут другие порядки.

— Не боись, что-нибудь придумаем. Пока мы обучаем ополченцев, никто не посмеет с ней ничего сделать. Попомни мои слова.

И вновь началась учеба. Отделение в обороне, взвод в обороне. Рота в обороне, батальон в обороне. Отделение в наступлении, взвод в наступлении, рота в наступлении, батальон в наступлении. И много чего еще. Разведка, авангард, арьергард, перемещение по местности. Проверка помещения, проверка документов, маскировка на местности, окапывание, выбор сектора стрельбы, ориентирование на местности.

Занятия, занятия. Занятия. Стрельбы, стрельбы, стрельбы.

Вовка оказался хорошим специалистом. Ему удалось отремонтировать все четыре БМП, и они начали принимать участие в наших занятиях.

Вид техники прибавил энтузиазма нашему батальону. Нашли и людей в экипажи. Началось боевое слаживание — сбивание экипажей.

Стрельбы ночные, стрельбы дневные, стрельбы по неподвижным целям, по подвижным целям, по групповым целям. Обнаружение обороны противника, захват «языка». Боевое охранение, секреты, засады.

И мы, и подчиненный личный состав валились с ног от усталости. Пошли дожди — это было для нас уже благом. Сделали перерыв в занятиях. Сходили в баню, помылись, отскоблились, постирались. Целыми днями отдыхали, спали, ели, пили, играли в карты.

Витька целыми днями пропадал у своей зазнобы. Он теперь говорил — жена.

Аида тоже изменилась. Похорошела, разгладилась морщинка на переносице, вернулся цвет лица. Она по-прежнему стеснялась своих отношений с Витькой, он же был горд. Каждую свободную минуту проводил с ней.

Мулла нас теперь обходил за версту. Не было больше никаких подлянок с его стороны. Но мы были начеку.

Для тренировки нас ночью поднимали по тревоге, совершали марш-бросок до Герани, там под видом поиска дезертиров мы делали зачистку всего городка. Всего удалось поймать шесть человек.

При этом у нас постоянно увеличивался запас провизии. Одного коньяка было около двухсот литров. Я на него уже смотреть не мог. Хотелось обычной водки. Но кроме самогона ничего не было, пришлось перейти на вино.

Была только одна мысль — домой! Домой! У остальных мужиков то же самое крутилось в голове. Они также как и мы с Виктором дали честное слово своей охране, что не сбегут, их переодели в такой же камуфляж, что и нас, выдали по Стечкину, охрана уже не преследовала их при передвижении.

Мы попросили Вели, чтобы он присматривал за Аидой. Мало ли что у последователей муллы было на уме. Он пообещал. И с тех пор мы не видели его на занятиях, свой пост он установил при входе в подъезд доктора.

Были случаи самоубийства. Не выдерживали нагрузки те, кому было за сорок, и пацаны. Один мальчишка вставил ночью ствол в рот и пальцем ноги нажал на спусковой крючок. Чертовски неприятно, когда смотришь на развороченную голову и разбрызганные по стенам туалета мозги.

— Олег, смотри. То же самое могло быть и с нашими головами, если бы во время расстрела они взяли чуть пониже, — при этом Витька спокойно курил и с интересом рассматривал последствие самострела.

— Тебе интересно?

— Интересно. Никогда подобного не видел, — при этом он был абсолютно спокоен.

— Похоже, он не мучался, — проронил Владимир.

— Как вы на это можете смотреть? — пробормотал Мишка и, закрывая рот, выбежал в соседнюю комнату, оттуда послышались характерные звуки.

Гусейнов приказал весь батальон прогнать через туалет. Показать самоубийцу. Чтобы к смерти привыкли, или чтобы глупостей больше таких не делали. Не знаю. Он нам про свои планы ничего не говорил.

Настроение было препоганейшее, мы пошли к себе, и чтобы поднять настроение начали пить, потом сели за карты, играли в «Тысячу». Витька ушел к Аиде, поэтому играли вчетвером. Трое играют, один на раздаче, итак по кругу. Также для поднятия настроения стали травить армейские байки.

— Как-то на учениях моему одногодку Витьке Петрову залетел осколок в руку, — начал Сашка. — Ничего серьезного, бойцы метали боевые гранаты — РГДэшки. Отправили его в госпиталь. Царапина. Осколок был маленький, прошил мясо, вышел навылет и остался в бушлате с внутренней стороны. Отправили его, значит, в госпиталь. Лежит он там, в потолок плюет. Командование его умасливает, мол, герой ты наш и все такое. А тут девочка-доктор появилась, Марина ее звали. Она терапевт, а он в хирургии лежит. Но она к нему заходит, заговаривает с ним, а он как бревно, молчит. Она то так зайдет, то эдак, то без лифчика, то в коротеньком халатике, нагнется, поправит одеяло. Короче — любовь, вроде, а Витек лежит поленом, только сопит и краснеет. А был он в училище отличником. В самоходы не ходил, вместо увольнения — занимался. Но при этом не был занудой. По девкам не шарился, водку не пил. Немного не от мира сего. Вот и выписывают его. Жили мы в общаге, с Витей в одной комнате. Он мне и говорит, что влюбился до беспамятства в докторшу Марину. А вот заговорить с ней не может. Ну, я сабантуйчик устроил на природе, Марину пригласили. Налили Витьке полстакана водки. Он выпил, красноречие появилось. Прямо Цицерон доморощенный. Ну и понесло его. Потом они сходили покупались, через неделю расписались, а потом сын родился. Назвали его Сашкой, в честь меня.

— Здорово. Если бы не ты, так и ходил бы парень девственником до старости. А сейчас где он?

— В Рязани, успел перевестись, в училище устроился взводным.

— Повезло.

— Коньяк хороший. Давайте выпьем, — Мишка старался напиться, чтобы отогнать навязчивое утреннее видение.

— А помнишь, Миша, как мы ездили на полигон стрелять?

— Это ваш дивизион ездил, а я оставался.

— Точно. Так вот о коньяке. Приехали мы туда. Развернулись. Туда же прибывает немецкий полк из ГДР. А ихний командир полка вместе с нашим Бобом учился в академии. Они тоже приехали на стрельбы. Вот Боб и организовал междусобойчик. Согласовал с командованием полигона, с местными особистами, все только «за». Ну, мы мотанулись, запасли баранов, арбузов, коньяка у каждого из нас было литров по сорок-пятьдесят. Сели с немцами. Кто может говорить по-русски, кто не может. Шашлыки внесли огромные. Хочешь на ребрышках, хочешь просто мясо. Коньяк наливаем им стаканами. У тех глаза из орбит вылазят. Как можно коньяк стаканами пить? Можно, отвечаем. Они и спрашивают, это же, мол, так дорого! Мы им на стол двадцатилитровую канистру коньяка. Немцев эта канистра сразила наповал. Они даже пробовали оттуда коньяк, думали, что русские их разыгрывают, трясли, взвешивали в руке. Для них это было полным шоком. Мы им эту канистру, а потом еще литров сорок подарили. Короче, когда расставались, то они все как один хотели идти служить в нашу Красную армию. Еще бы: шашлыки — во, коньяк — канистрами. Попробовали мы их сухпай — ни в какое сравнение с нашим не идет. Полностью какой-то безвкусный.

— Чего ты хочешь — немцы. Они на всем экономят, маленькая страна. Проблемы со всем. Хорошо вот было здесь раньше служить! Мягкий климат, теплой одежды не надо. Народ приветливый, было время.

— Лучше не вспоминай про это время!

— Приехал, думал, что в рай попал после Сибири, а сейчас думаю, как бы обратно удрать к своим белым медведям, — Володя мечтательно вздохнул.

— Как вы там живете в Сибири? Там же холодно.

— Ничего не холодно. Два месяца в году всего очень холодно.

— А остальное время?

— Просто холодно.

— Олег, была у вас такая дурка в училище под названием «500 сибирских километров»?

— Была.

— Это что такое?

— Это когда все училище от первого курса до выпускного выгоняют на лыжах. И никто не идет в увольнение, пока не пробежит положенные 10 верст. Вот так-то. И велся строгий учет. Если кто не пробегал за зиму эти 500 верст, в конце зимы наверстывал. Дурдом. А здесь снег только в горах и видел.

— Мишка, что там командиры затевают? На фронт нас?

— На фронт. Только никто не знает когда именно и куда именно. Знаю только, что Гусейнов и его бригада считает, что нас надо бросать на самые опасные участки. Желательно на танкоопасные направления.

— А, пусть бросают! — Сашка махнул рукой.

— Нафига, Сашок?

— Быстрее разгромят, быстрее на переформирование выйдем.

— Зачем тебе переформирование? Домой надо рвать, а ты на переформирование? У Витьки, понятно, голову из-за любви заклинило. А у тебя из-за чего перемкнуло? В Гусейнова влюбился? Или тебе знаменитое кавказское гостеприимство понравилось? Давай. Выйди за дверь, подойди к охране, они тебе быстро объяснят, что к чему.

— Да нет, Олег, все нормально, просто так ляпнул.

— Миша, что-нибудь про документы стало известно?

— Все то же, что и вы говорили. Они в сейфе у этого алкоголика Нуриева, когда его нет в кабинете, там постоянно охрана торчит. Никакой возможности нет зайти. Там же хранится касса батальона, какие-то документы, пара пистолетов, карты.

— Откуда такие подробности?

— Однажды видел, как он достает бутылку из сейфа.

— Он, что коньяк пьет из бутылок?

— Да.

— Вокруг этого коньяка в канистрах навалом, а он умничает, интеллигент.

— Если он интеллигент — то я коала.

Мы легли спать. Спали все плохо, ворочались на постелях. Несмотря на осеннюю погоду, было душно.