1943
2 марта 1943 года. Сегодня у меня значительный день — я начинаю вести свои дневниковые записи. Я не знаю точно, пригодятся ли они когда-нибудь после. Но, пользуясь подарком Мазарини, я все-таки попытаюсь это делать.
Итак, у меня такое впечатление, что русские как будто имеют желание вместе с Германией продолжать войну против Англии и Америки.
Среди военнопленных имеется мало антифашистов. Когда мне сказали, что антифашистов много, то моему возмущению не было предела. Они никогда не увидят больше Германию: когда кончится война — горе им.
Я сам читал несколько антифашистских книг. Это ложь, что в России страной управляет народ. Народ не был бы счастливее, если бы он сам управлял страной. Здесь придерживаются также такого мнения, что в Германии существуют капиталисты, приводят в качестве примера «Предприятия Германа Геринга»1. Да, эти предприятия существуют, но они носят только имя «Герман Геринг». Ведь в России даже город Сталинград, но это не значит, что этот город — собственность Сталина.
4 марта 1943 года. Русские прекратили сообщать военнопленным информацию о положении на фронтах, что заставляет задуматься. Очень возможно, что в этом году с германской стороны не будет наступления. Германская армия будет обороняться, а в наступление перейдет в будущем году.
Я удивлен, что русские признают в своих газетах успехи немцев в Африке против английской армии. Объясняется этот факт тем, что русские хотят более ярко подчеркнуть свои успехи на Южном фронте.
Возмутительно, что немецкие солдаты в лагере обращаются со мной «недостойно». Русские до сих пор обращались со мной совершенно корректно и вежливо, но я не верю, что так будет продолжаться постоянно.
Во время обеда разговаривали о коммунизме. Русские мне не хотят здесь верить, что я по происхождению не дворянин. Они думают, что фельдмаршал обязательно должен быть сыном аристократа. Они мне не верят, что у меня нет собственного дома. Вот еще одно доказательство того, что русские имеют совершенно неверное представление о нас.
Гитлер считает противником, заслуживающим большого внимания, только Сталина. Но я убедился, что в России много талантливых людей, как, например, генерал Воронов— это большой талант, и не только в военном деле.
5 марта 1943 года. Сегодня я спросил, куда на днях забрали из лагеря 30 офицеров. Мне объяснили, что их, по-видимому, перевели в другой лагерь. Но я знаю, где они — их, наверное, взяли на Лубянку.
Лично от меня русские не старались получить сведения, которые могли бы принести ущерб Германии. Но это не говорит за то, что они не могли поставить где-либо в моей комнате «мегафон», чтобы подслушивать каждое слово, что я говорю, это также является одной из возможностей получения данных о моих взглядах.
Я не могу до сих пор установить существенную разницу между структурой германского государства и Советским Союзом — наоборот, я вижу здесь много общего. Коммунизм в России нельзя победить, даже если Россия потерпела бы поражение в военном отношении. Народы России и Красная армия полны национального сознания, как и немецкий народ. Солдат Красной армии и офицер выполняют приказы беспрекословно, как и немецкий солдат, — и не размышляют, правильны ли эти приказы.
Россия не может победить Германию; если Россия отодвинет фронт дальше на запад, то условия коммуникаций для германской армии весьма улучшатся фактор трудностей коммуникаций отпадет. К этому надо добавить, что фронт будет короче.
Если Италия станет вторым фронтом, то Германии это не страшно, ибо наши укрепления в Альпах не пропустят ни души. Германия не может также победить Россию — если германская армия и будет стоять у Волги, то русские имеют Урал, а затем еще — и Сибирь.
Сегодня мы много говорили об устройстве лагеря и его администрации и пришли к выводу, что наблюдается большая неорганизованность. Я заявил, что если бы сюда дать одного немецкого интенданта, он бы с теми же средствами, которые здесь имеются, навел бы порядок и все было бы хорошо. Я уверен, что за зоной лагеря все иначе, но здесь, куда ни обратишься, всюду «резина» — один посылает к другому. Русские задают себе работу с нами, стараются, но они беспомощны.
Опять не прислали газеты. Газеты — это самая лучшая пропаганда. Мы ежедневно даем русским военнопленным газеты — это самая простая, но хорошая пропаганда.
6 марта 1943 года. Непонятно, как люди могут думать о Германии иначе, чем она есть в действительности. Все, что пишется в брошюрах, — это пропаганда. Все приведенные аргументы можно при помощи других слов обратить в противоположность. Крупп1, Феглер2 абсолютно не хотели войны, я знаю лично хорошо Круппа — это простой, скромный человек. Крупп только заведующий своих заводов, которые носят его имя.
Опять же в отношении крестьянства. В Германии мероприятия относительно землепользования являются только иной формой коллективизации. Большие имения принадлежат в Германии государству, как и в Советском Союзе совхозы.
Не могу себе представить поражения Германии второй раз, как в 1918 году; это исключено — это означало бы гибель Германии. Веймарская конституция поставлена вне действия, зато действует программа партии. Здесь говорят, что все, что сделано в Германии, сделано только плохое. Я еще понимал бы, если бы говорили о разнице между Англией и Германией или Америкой и Германией, но я не вижу разницы между Германией и Россией.
Оба государства стараются устранить частный капитал и крупный финансовый капитал. Оба государства имеют плановое хозяйство. Вообще хотел бы видеть различие этих двух государств, но свободным от обычной пропаганды.
Пропаганда — это самое плохое, что существует. Русские придают пропаганде большее значение, чем другие государства. Военнопленных обрабатывают пропагандой, чтобы использовать против их же государства. Военнопленный не может дать оценку событиям. В 1918 году так же говорили: «Устраните ваших вождей — этим вы услужите народу». Это уже старый прием.
8 марта 1943 года. Сегодня снова говорили о перспективах войны. Я не верю в возможность заключения мира между Германией и СССР; я больше склонен верить в возможность компромисса между Америкой и Англией с одной стороны и Германией — с другой.
При необходимости я могу также ответственно заявить, что немецкие власти заботятся о советских военнопленных1. Действительно, мне рассказывали, что русские военнопленные предпочитают махорку, и поэтому немецкие власти привозят им махорку с Украины — вот как мы заботимся о военнопленных.
11 марта 1943 года. Сегодня обсуждали сообщение о взятии русскими войсками Вязьмы. Но вывод наших войск из Вязьмы мы подготовили уже год тому назад. Оставление противнику территории, которая стоила нам много жертв, имеет свои причины: линия фронта, в районе Ржева, представляла собой выдающуюся вперед дугу. Выравнивая эту дугу, мы освобождаем при этом 36 дивизий, из числа которых 7 пошли на отдых.
Наступление русских скоро выдохнется. Мы не спали и построили линию укреплений на Востоке, о которую Красная армия поломает себе шею. Да, русские как маленькие дети: они думают, что действительно могут нас победить. Правда, в последнее время они замолчали, не говорят громко. По-видимому, Красная армия не двигается больше вперед.
15 марта 1943 года. В воскресенье, 14 марта, в лагерь пришли мыться в баню слушатели школы антифашистов. Некоторые из этих мерзавцев, увидя меня, начали кричать: «Кровожадная собака». Это скандал, пусть они посмотрят, что русские делают со своими людьми, когда они изменяют, пусть почитают русскую конституцию, глава Х, ст.1332. Черт знает, что себе думают эти антифашисты. Считают ли они действительно возможным, что фюрер и его правительство исчезли? Разве они не видят, что 90% немецкого народа идет за фюрером?
Этот мерзавец Хадерман морочит голову в своей брошюре, что национал-социализм отнял у немецких крестьян свободу, а крестьянин здесь в России? Колхозник совершенно не имеет свободы.
17 марта 1943 года. Сегодня Шмидт опять вспомнил о Сталинграде, о причинах такого приказа фюрера. Я информировал фюрера, систематически и точно, о создавшемся положении. Я имел возможность пробиться через кольцо. Этот бессмысленный приказ фюрера — остаться на месте — я до сих пор его не понимаю.
18 марта 1943 года. Мне очень хотелось бы узнать, что в действительности думает русский народ, каково его действительное отношение к советскому правительству. Находясь на оккупированной территории, я обращал внимание на этот вопрос — население нам льстило, и, разумеется, оно мне — и вообще немцам — не говорило правды и ругало Советскую власть, но я не так наивен, чтобы из этого делать заключения.
Мне хотелось бы знать объективно, как оно действительно думает. Мне рассказывали здесь в лагере солдаты, что во время их перевозки, на станциях они наблюдали интересную картину: русские женщины встречали их с ненавистью и ругали их, а мужчины бросали папиросы и хлеб. Русских трудно понять русский человек не имеет других потребностей, кроме насыщения, а тут я читаю о стахановском движении, которое охватывает массы; нет, мы мало знаем о русском человеке.
19 марта 1943 года. Сегодня Адам завел разговор о нехватке товаров ширпотреба в СССР. В Германии в этом отношении дело обстоит не лучше. Россия и Германия крайне истощены, сейчас идет мобилизация последних резервов. Но война может продолжаться еще долго, воля и сопротивление у народов обеих стран еще сильна.
20 марта 1943 года. Сегодня разговаривали со Шмидтом об антифашистах, обозвавших меня «кровожадной собакой». Их, наверное, этому учат в школе эти отбросы нации попали под влияние русской пропаганды, какие у них перспективы? Дураки!
Интересно, что там слышно о Баумгерцеле1? Говорят, что он стал антифашистом? Почему этот субъект не высказывал своих мнений раньше — мы бы позаботились, чтобы он не попал в плен. Здесь он храбрый, смешно — такие люди думают, что они имеют какое-то значение.
Шмидт сказал, что он решил здороваться приветствием «Хайль Гитлер!»2 назло этим мерзавцам. А я ответил ему, что, насколько мне известно, нам нельзя в плену приветствовать друг друга «Хайль Гитлер!». Но если русские не слышат этого — почему бы и нет?
22 марта 1943 года. Нас здесь считают подопытными кроликами. Сколько здесь больных, но они не допускают наших врачей к работе. По-видимому, они допускают к работе только изменников родины. Умершего ветеринарного врача Кольмеца можно было спасти, если бы разрешили, чтобы немецкий врач сделал операцию. Теперь лагерные власти отправили 8 больных офицеров в Москву положили их в открытый грузовик и на нем повезли тяжелобольных. На открытом грузовике! С ума сошли! Это называется Русская Культура.
Я являюсь и останусь настоящим фашистом. От меня никто не может ожидать, что я изменю свои взгляды, даже если мне будет грозить опасность провести в плену остаток моей жизни. Вы спрашиваете меня, что случится, если Германия проиграет войну? На это я могу дать Вам один ответ: каков ни будет исход войны, Гитлер и правительство никогда не будут свергнуты. Мы позаботимся своевременно, чтобы больше не повторялся конец Первой мировой войны. Вообще одна только мысль о свержении правительства смешна...
24 марта 1943 года. Теоретически текущая война может продолжаться долго — насчет людских резервов дело обстоит и в России, и в Германии одинаково, то есть скверно. Нужно принять во внимание тот факт, что на оккупированной территории Германия взяла под свой контроль около 80 миллионов населения — этих 80 миллионов теперь России недостает, а Германия может их использовать в целях усиления своего военного потенциала. Несмотря на это, ни одна из обеих стран не в силах победить другую, но если взять Германию и Россию вместе — они могли бы завоевать весь мир.
Я не склонен верить в компромисс. Во главе Германии стоит твердый человек, который говорит: «С коммунистами нет компромисса». В России Сталин говорит то же самое: «С Гитлером нет компромисса». Поэтому конца войне не видно.
Рассчитывать на внутриполитический переворот или крах тоже нельзя нет признаков этого ни в России, ни в Германии. Русские считают важным фактором борьбу народов оккупированных стран Европы за их освобождение это пока не играет существенной роли, так как аппарат для подавления подобного движения очень сильный и хорошо организован.
Говорят, что наши взяли Харьков, Ростов, Майкоп — я этим слухам не верю, пока не получу подтверждения от прибывающих с фронта военнопленных или от самих русских. Но, независимо от того, правда это или нет, это существенного значения не имеет. То немцы возьмут город, то русские его отберут — это не будет уже решать исхода войны. Даже если наши взяли бы Москву — это не будет еще окончательным решением проблемы.
Вероятнее всего, что англо-американские силы попытаются летом 1943 года вторгнуться на Европейский континент, хотя такое вторжение не увенчается успехом. Наши войска их быстро выбросят, но на положение фронта на Востоке это будет, безусловно, иметь влияние. Фронт в России будет передвигаться то вперед, то назад, и, очень возможно, мы должны будем перейти на Востоке к позиционной войне.
Я ведь говорю уже давно, что в 1943 году война не закончится. Очень жаль, что цивилизация Европы, то есть экономика и культура, так страшно страдают от этой войны.
Вызывать в Германии переворот искусственно, то есть при помощи агитации, — это утопия. В Германии может произойти перелом политического положения, но только вследствие долгого процесса, а это возможно лишь при демократических условиях. Жизнь сильнее политики.
Советский Союз может выиграть войну в том случае, если Англия и Америка захотят этого. Что касается поражения Германии, то, во-первых, это невозможная вещь, а во-вторых — уход Гитлера не означает падения режима и НСДАП, ибо имеется много маленьких Гитлеров. Адам и другие полностью со мной согласны.
25 марта 1943 года. Сегодня закончил читать русскую книгу «Горы и люди». Это замечательная книга — Шмидт и Адам ее тоже читали, им она тоже понравилась. Но эта книжка может также служить доказательством того, что я прав, когда говорю, что русские не знают Германии; они имеют неверное представление о ней. Автор книги талантливо описывает размах строительства в России и пишет, что здесь строят электростанции по новейшему плану. Электростанции разных районов связаны между собой; если одна из них по каким-либо причинам выходит из строя, то район не остается без энерги и пока сделают ремонт, электростанция соседнего района может вполне спокойно снабжать пострадавший.
Это действительно хорошо и разумно, но автор говорит в книжке, что в Германии такой системы строительства электростанций нет. Это смешно. У нас на Рейне и в Руре давно работает такая система связанных между собой электростанций, иначе мы имели бы большие простои производства в этих землях, где англичане ежедневно бомбят промышленные объекты.
Надо признать, что Советский Союз много сделал в области современного строительства, но и в Германии за эти 10 лет национал-социализма сделано не меньше. Возьмите наши автострады — с востока на запад и с юга на север. Наглядно можно увидеть этот подъем в строительстве, если посмотреть на те страны и провинции, которые присоединились к Германии в 1938 году, как-то: Австрия1, Судеты2 и т.д. Разница между Германией и этими странами — как день и ночь по той причине, что в Германии был Гитлер и его правительство, а в этих страна капиталисты, которые заботились о своем кармане, но не о прогрессе страны.
Сегодня отправил письмо фон Папену с просьбой о посылке — с сапогами и другими вещами. Надеюсь, что он скоро мне ответит.
26 марта 1943 года. Опять никаких вестей о положении на фронте. Это ужасно — так сидеть, без всяких сведений; в Сталинграде, в мешке, уже страдали от того, что не было регулярной информации, кроме той, что передавало радио, а теперь и здесь — совсем нет новостей, это ужасно! Я не понимаю — в Германии военнопленные получают ежедневно газету «Фёлькишер Беобахтер»1, почему русские не дают нам «Правду».
Вообще в Германии военнопленные генералы живут как люди, они могут ходить в город, посещать кино и т.д., а здесь нас держат как преступников.
Ходят слухи, что наши начали наступление на юге, я не могу поверить этому. Пока у меня нет точного подтверждения. Едва ли мы перейдем в наступление в марте. Шмидт сказал: «Они не только не дают информации, но сегодня запретили ординарцам чистить нам сапоги. Эх, свиньи эти русские, кто знает, что они еще за сюрпризы готовят для нас».
28 марта 1943 года. Жизнь в лагере становится невыносимой. Обращение с нами — форменный скандал. Я получаю 30 р. в месяц, даже на сигареты не хватает. Запретили ординарцам чистить нам сапоги, запретили топить печи в комнатах. Мне рассказал генерал Шлеммер, что он видел сам в городе Аренсвальде, в Померании, как там живут русские военнопленные офицеры и генералы. Они имеют хорошие квартиры в казарме и в городе, могут в определенное время посещать кино в городе, получают деньги и могут покупать свободно вещи и продукты в специально созданных в лагерях магазинах. А нас здесь держат как преступников.
30 марта 1943 года. И снова — поражение под Сталинградом. Правильно я поступил или неправильно — об этом будет судить история. Я выполнял только приказ Верховного главнокомандования. Насколько этот приказ имел смысл— об этом я не могу иметь своего мнения. На мой взгляд, смысл операции заключается в том, что я со своей армией сковывал 45 русских дивизий в течении десяти недель. За этот период времени Верховное главнокомандование могло подготовить крепкий контрудар. Насколько удалось ему использовать это время, я не знаю, но полагаю, что оно не спало. Отданный же мне приказ я выполнил.
Прошел слух об ожидании поступления новых военнопленных. Неужели они и вправду прибывают, эти новые военнопленные? Сказал об этом Шмидту. Это было бы очень хорошо. Тогда бы мы услышали новые известия! Было бы очень хорошо, если бы можно было узнать, что происходит на юге и сколько тоннажа потопили наши подводные лодки. Русские совсем не сообщают нам никаких известий. Было бы неплохо, чтобы новые люди смогли посетить меня, хотя бы на несколько минут.
31 марта 1943 года. Возможно, что в 1944 году Германия и Россия пойдут на обоюдный компромисс, то есть я хочу сказать, что Германия уже сейчас готова заключить компромиссное соглашение с Россией, но последняя пока еще занимает выжидательную позицию.
О том, что Гитлер предполагает делать, он не говорит даже своим ближайшим советникам. У него все повороты в политике наступают внезапно и неожиданно.
3 апреля 1943 года. Какие у нас имеются источники резервов — знаем только мы. Если бы русские преследовали нас со своими главными силами до Польши, то мы разбили бы их. Но преимущество всегда на стороне того, кто имеет маневренность. Если бы мы захотели победить Россию в военном отношении, мы должны бы были бежать так, как Наполеон в 1812 году.
У русских всегда старая практика — использование своей территории. Мне интересно, когда тот и другой народы образумятся. Если бы Англия и Америка были заинтересованы в окончании войны, то они давно бы поддержали Россию. Но англичане хотят воспрепятствовать тому, чтобы Россия получила фактическое влияние в Германии.
Русские начали организовывать антифашистские школы. Там немцы приобретут нужную выучку, чтобы позднее защищать русские интересы в Германии. Но это будет невозможно, так как свержение правительства немыслимо.
5 апреля 1943 года. Война между Россией и Германией может кончиться только компромиссом. Не стоит даже говорить, что Германия больше не в состоянии победить на Восточном фронте. Россия будет искать компромисса, ибо она знает, что Англия и Америка — это союзники не очень искренние. Россия имеет одного искреннего союзника — еврея.
Сегодня меня посетил лейтенант Беренброк и рассказал, что он был на опросе и что русские комиссары знают все, даже год рождения командира его эскадрильи. Я был поражен такой осведомленностью русских и сказал, что нам надо учиться у них.
Мы не придаем столько внимания опросу военнопленных— они ведь самый лучший источник информации. Если мне будет суждено еще раз быть командующим, я постараюсь уделить больше внимания этому вопросу. Раньше, когда при опросе военнопленный офицер или солдат заявлял мне, что он не хочет давать показания, ссылаясь на присягу, я обычно отпускал его, считая, что «это честный солдат».
5 апреля 1943 года. Сегодня написал письмо в Токио, господину генерал-майору Кречмеру. Теперь буду ждать ответа и оттуда; странно, но фон Папен мне почему-то не пишет.
13 апреля 1943 года. Я был вчера изумлен, когда увидел, сколько немецких пленных находится в антифашистской школе. Если бы мне это рассказали ранее, то я бы никогда этому не поверил. Но теперь я видел это своими собственными глазами.
Некоторые из них уже участвовали на стороне русских в боях и имеют награды. Для этого я не нахожу и слов. Я никогда не думал, что русские способны на такую подлость. Нужно бы этих людей расстрелять — солдат, которые способны на такое бесстыдство. Что же, с этими военнопленными, которые были на фронте, лучше обращаются?
Я слышал, что с учащимися приходил в баню также капитан Хадерман. Я читал его брошюру и охотно бы побеседовал с ним. Мне жаль капитана Хадермана. В своей книге он, по-видимому, не понимает создавшегося положения. Он пишет, что люди, которые в 1914-1918 годах нажили капитал на войне, теперь являются капиталистами и наживают себе прибыль. Они — и есть главные виновники войны.
Он приводит имена Круппа, Феглера и других трестов такого же значения. Этим Хадерман доказывает свое незнание дела. Крупп и Феглер сами потеряли на этой войне двух сыновей. Какой же интерес имеют они от этой войны? От войны они не получают никаких прибылей потому, что эти предприятия принадлежат теперь государству.
15 апреля 1943 года. Сегодня читал газету «Дас фрайе Ворт»1. В ней написана сплошная ложь. Посмотрите эту газету. Эта шайка пишет, что весь высший офицерский состав улетел на самолетах из окружения. Поэтому-то мы здесь и в плену, хотя «мы давно покинули свои части».
Неизвестно, что скрывается под стенами моей комнаты. Как легко здесь можно вмонтировать аппарат для подслушивания.
Вечером опять был до боли смешной допрос:
Комиссар: Ваша фамилия?
— Паулюс.
— Не фон Паулюс?
— Нет.
— У вас есть дом, земля?
— Нет.
— У вас есть состояние?
— Нет.
— Итак, вы не дворянин, не дворянского происхождения?
— Нет.
— Тогда, вероятно, полудворянского?
— Нет, такого происхождения в Германии нет.
— У вас, следовательно, нет ни земли, ни состояния?
— Нет, я живу на казенной квартире и получаю содержание. Если я выйду в отставку или умру, моя семья обязана будет освободить квартиру.
— Ну хорошо, мы примем к сведению ваши показания, но мы их проверим.
Вот так во всем! Если мы рассказываем, что у нас на родине еще достаточно продовольствия, то нам не верят. А если люди рассказывают обратное из-за страха или еще по каким-либо причинам говорят неправду, то им верят, потому, что такие вещи слушают охотно.
Солдаты и офицеры, рассказывающие подобные вещи, сами вредят себе и затягивают этим войну. Русские верят еще, что Германию можно поставить на колени одним сильным ударом. Германия выдерживает этот удар, игра начинается снова, и конца войне не видно. Точно так же и Германия смотрит на положение России, потому, что русские военнопленные у нас рассказывают то же самое. А теперь мы здесь, в плену, можем убедиться в обратном, так как мы видим, что Россия имеет еще достаточно резервов.
17 апреля 1943 года. Сегодня разговаривали с генерал-лейтенантом Шмидтом об улучшении питания для военнопленных офицеров. Мне уже говорили, что военнопленным солдатам не улучшили питание, а улучшили только офицерам, поэтому у солдат плохое настроение.
Русские это делают нарочно, они хотят разжечь ненависть между офицерами и солдатами, но получается наоборот. Солдаты говорят: «Вот вам коммунистическая Россия!», и это правильно. В Красной армии точно так же: офицеры едят лучше, а солдаты хуже. На фронте офицеры Красной армии «обжираются», и это они называют социализм!
Надо сказать, что в Германии лучше провели социализм в жизнь, чем в России. Здесь только одни фразы. Русские делают всегда одну ошибку. Они думают, что Гитлер и его правительство — это одно, а германский народ — это другое. Они ошибаются, говоря: «С германским народом мы заключим мир, но с Гитлером — никогда». Они забывают при этом, что Гитлер — это немецкий народ. Я уже несколько раз говорил русским: «Если вы хотите искоренить правительство Гитлера и национал-социализм, то вы должны искоренить немецкий народ». Но они этому не верят.
23 апреля 1943 года. Никто из нас не знает, когда можно ожидать окончания войны. Мы уже давно не имеем никаких известий. Я знаю только одно, что в военном отношении Германия не может быть побеждена. Печально то, что больше всего, по-настоящему, здесь страдают мы и русские. Эти две страны проливают кровь, а остальные смеются.
Свержение правительства Гитлера — это все болтовня и пустые слова для масс. Это говорят русские, которые сами по себе очень малые величины, точно так же, как наши партийные руководители, мнение и голоса которых ничего не значат. Это — все крикуны. Если Гитлер и Сталин захотят, то так или иначе, а мир будет заключен. Все равно, будет свергнут Гитлер или нет.
Я полагаю, что война здесь продлится недолго. Сталин сам слишком большой политический деятель, чтобы требовать от своего народа дальнейших кровавых жертв. Какие требования или притязания выставит Гитлер в случае заключения мира, никто из нас не знает. Это известно только его самым ближайшим помощникам.
Так дальше продолжаться не может. Я твердо верю, что наш фюрер охотнее сегодня, чем завтра, заключил бы мир с Россией, все равно на каких условиях, и это послужило бы на благо обоим народам.
В смысле вооружения Россия не испытывает нужды, но главный вопрос здесь — снабжение и транспорт. Но не буду слишком много думать над этим. Изменить я ничего не смогу. Всем нам остается только ждать.
27 апреля 1943 года. Вот уже несколько дней я замечаю, что за мной наблюдает все время русский часовой. Если так будет продолжаться и дальше, то всем скоро запретят говорить со мной. Я теперь постоянно наблюдаю, как один комиссар в гражданском костюме приходит сюда на несколько часов. Он немного ниже меня ростом, носит сапоги и коричневое пальто, коричневую кепку и большие очки с бледными стеклами.
Что он делает здесь? Я часто вижу, как он исчезает в комнатах напротив. Быть может, удастся узнать что-нибудь о нем поподробнее.
15 мая 1943 года. Уверен, что фюрер обменяет меня на кого-нибудь из пленных русских генералов и я возвращусь в Германию. Шмидт и дивизионный генерал Мазарини со мной согласны.
16 июня 1943 года. Долго ничего не писал. Настроение — упадническое. Во-первых, полностью отсутствует табак; во-вторых, все обеспокоены переездом к новому месту, поэтому не отдают в стирку белье и собирают вещи. Все ждут переезда.
1 сентября 1943 года. Сегодня подписал заявление к русскому правительству об отношении к инициативам фон Зейдлица, Латтманна и Корфеса1. Интересно, чего добиваются эти люди? И как они посмели нарушить присягу? Будущее покажет, кто из нас прав.
Вечером разгововаривал с комиссаром Мельниковым. Он сказал, что положение Германии таково, что войну в стратегическом отношении Германия потеряла. Доказательством этого может служить тот факт, что немецкие войска, успешно наступавшие в 1941-1942 годах, уже летом следующего года потерпели крушение. Красная армия перешла в контрнаступление, и были взяты Харьков, Таганрог, Орел, Севск, Белгород, Ельня, Глухов2. Расчет на нашу новую военную технику, и в первую очередь — на тяжелые танки3, — не увенчался успехом, так как в данное время Красная армия имеет превосходящие оборонительные средства и успешно продвигается на Запад.
Хотя Германия и не имеет второго фронта и вся ее отборная сила и лучшая техника на Восточном фронте, она не может противостоять Красной армии.
Мельников остановился также на событиях в Италии, где англо-американские войска полностью оккупировали Сицилию1 и производят с ее аэродромов налеты в глубь Германии. Бомбежкам подвергаются индустриальные города Италии и Германии, а причина всего этого — занятость германских войск на Восточном фронте, что благоприятствовало подготовке успешной англо-американской операции.
Как это ни грустно, но, по словам комиссара, потерпела крушение и наша надежда на подводные лодки, так как строительство торговых флотов обоих союзных государств идет нарастающими темпами. Улучшение охраны морских караванов союзников повлияло на частоту поражений немецких субмарин.
Переход вооруженных сил Германии к оборонительным операциям обусловлен, в первую очередь, тем, что она исчерпала как людские, так и материальные ресурсы. Иначе обстоят дела в Красной армии. Наличие достаточных резервов, а именно так, по его словам, обстоят здесь дела, учитывая развитие наступления на многих участках фронта, в то время как силы союзников еще практически не задействовались, приводит к одному и тому же выводу: война для Германии уже проиграна.
Совершенно ясно, что просто взять и выйти из состояния войны Германия, находясь под руководством Гитлера, не сможет. Но если Гитлер будет оставаться у власти, то это будет означать и дальнейшее продолжение войны, а вместе с тем — и дальнейшие бессмысленные жертвы, как людские, так и материальные. Поэтому скорейшее окончание войны выгодно как советскому народу, так и немецкому.
Такой объем информации меня просто смутил. Может быть, она и соответствует истине. Но кто из нас ее сможет проверить? И вообще, я не совсем понимаю: чего добиваются от меня эти комиссары?
5 сентября 1943 года. Сегодня разговаривал с комендантом дачи. Говорили очень долго, бесперерывно примерно 4 часа. Комендант нарочно избегал затрагивать вопросы актуальной политики и вел разговор о военном искусстве, но я его скоро перебил и внезапно спросил: «Можно ожидать, что остальные генералы тоже прибудут сюда?» Он ответил, что имеется в виду разместить их вблизи Москвы. Тогда я снова спросил: «А полковник Адам?» Он ответил: «Наверное, и он с ними приедет». Затем я сказал коменданту, пытаясь повернуть разговор на актуальную тему, что я не хотел бы присутствовать на конференции «Офицерского союза», и начал объяснять причину.
Я сказал, что, будучи здесь, уже яснее вижу создавшееся положение. Поступки генерала фон Зейдлица и других, по моему убеждению, нельзя называть нечестными, так как я убедился, что они действуют, исходя из идейных, а не грязных мотивов.
Потом я задал второй вопрос: правильно ли действуют Зейдлиц и другие? Ведь он, как солдат, всю свою жизнь действовал только тогда, когда в его распоряжении имелись жесткие данные, которые позволяли ему свободно взвешивать все «за» и «против». Он привык к такой методике работы предварительно взвешивать эти «за» и «против», а затем набрасывать план последующих действий.
Здесь же он, военнопленный, не может располагать всеми данными, поэтому должен избрать бездействие, чем действовать, опираясь на ряд предположений и непроверенные факты. Ведь предположения — это не факты.
Да, фон Зейдлиц и другие генералы имеют, может быть, способность видеть в предположениях факты. Я же, как солдат, должен отклонять действия, базирующиеся на предположениях. Будучи здесь, мы не можем знать — имеет или нет Германия какие-либо другие выходы из настоящего положения, которые могут быть для нее вполне подходящими.
Комендант ответил, что мои намеки на другие выходы из положения — то есть на какие-то комбинации с Англией и Америкой — не имеют ни зернышка реальной почвы, ибо эти страны не вошли в комбинации с Гитлером, когда его авторитет был еще не затронут и он со всей военной машиной обрушился на Советский Союз. Нельзя же ожидать, что такие реальные политики, как англичане и американцы, могут пойти на комбинации с Гитлером в настоящее время, когда его авторитет потерпел на военном поприще, как во внешней, так и во внутренней политике, очевидный крах.
Это доказывает хотя бы тот факт, что Гитлер вынужден был назначить Гиммлера на новый пост1, чтобы искусственно держаться еще у власти. В этой фазе политического развития Гитлер не может быть партнером для комбинаций с англичанами и американцам.
На меня большое впечатление произвел приведенный пример с Гинденбургом, а именно то, что Гинденбург, видя положение, долго не рассуждал, а настаивал на том, чтобы Вильгельм II ушел в отставку и освободил путь для спасения Германии. И нельзя сказать, что Гинденбург был плохим солдатом и неверным генералом династии Гогенцоллернов. А ведь Гогенцоллерны — это не Гитлер.
Затем я сказал: у меня создалось впечатление, что русские думают, что документ, который был подписан всеми генералами в лагере № 48, был составлен и подписан по моей инициативе. Но это — ошибка, я не проявлял инициативы в составлении этого документа. Ведь там имеются генералы, которые старше меня возрастом, такие, как Хейц4, Штреккер5, Ренольди6 — они всегда очень определенно высказыва ют свое собственное мнение.
Я объяснил, что только присоединился к этому мнению. Это не говорит о том, что я не стою на их точке зрения, но, в любом случае, инициатива от меня не исходила.
9 сентября 1943 года. Странно, но я кое-какие услуги уже оказал Советскому Союзу, будучи преподавателем в военной академии в Берлине1. Я имел в своей аудитории ряд русских генералов, которые слушали мои лекции по тактике и военным операциям. Это были генералы Егоров, Дубовой2 или Дыбенко, Белов и Яковенко. Яковенко был военным атташе в Берлине, он приходил ко мне, обедали вместе. Я был несколько раз приглашен на приемы в советское посольство, знаю лично посла Сурица и его жену.
События в Италии Германию не застали врасплох. Германия предвидела это положение уже давно, так что события на Восточном фронте надо понимать как стоящие3 в связи с новым положение в Италии. Вероятнее всего, что все имеющиеся в Германии оперативные резервы (60 дивизий) она не смогла бросить на Восток, что и стало причиной отступления за Днепр. Зато Германия сосредоточила свои силы на Балканах и в Италии.
Следующую фазу войны можно будет назвать фазой развертывания и сосредоточения сил на Западном фронте, потом можно ожидать передышку только весной 1944 года начнутся решающие бои на Западе.
Совершенно понятно, что предпринимаемое Советами наступление такого огромного масштаба изматывает силы Красной армии, и это будет сказываться на Днепре.
10 сентября 1943 года. Сегодня опять разговаривали с комендантом. Он спросил, как я отношусь к Гитлеру и к Советскому Союзу. Я ему ответил, что русскую разведку очень ценю, но удивляюсь, что она до сих пор не установила, какие у меня были высказывания и действия в прошлом в отношении СССР, а также как я отношусь к фюреру. В ответ он рассмеялся.
12 сентября 1943 года. Вчера вечером и сегодня утром состоялось «организованное собрание» немецких солдат лагеря (около 40 человек) под лозунгами: «Долой войну! Долой Гитлера! Назад домой!» Это было предпринято в целях давления на меня.
На собрании выступили с докладами о необходимости борьбы за скорейший мир в интересах Германии (полковник Штейдле1 и генерал Зейдлиц).
Потом солдаты избрали из своей среды делегацию из пяти человек, которой было поручено довести до моего сведения информацию о настроениях солдат и принять руководящее участие в борьбе за «Новую Германию».
Я принял «делегацию» в присутствии полковника Адама и генерала Роденбурга2 и, решив воздержаться от резких высказываний, занял в беседе с ними примирительную позицию. Я не отвергал целей, изложенных в манифесте немецкого Национального комитета, но ставил под вопрос пути к этим целям. Я подчеркивал, что над этим вопросом много думаю и к окончательному решению еще не пришел. Кроме того, я боюсь, что резкое выступление может привести к разложению немецкой армии и к междоусобной войне.
И потом, как они не понимают, что в случае согласия с их требованиями я, таким образом, подниму руку на сыновей, которые находятся на фронте.
На прощание «делегаты» подчеркнули, что они будут добиваться своей цели в контакте с другими примкнувшими к движению генералами, если я в ближайшее время не приму положительного решения. На это я им ответил просто: «Очень тяжело».
15 сентября 1943 года. Если бы на моем месте здесь был генерал фон Рейхенау, то он давно решился бы на этот шаг. Только я не знаю, смогу ли я помочь этим немецкому народу.
24 сентября 1943 года. Чувствую себя здесь плохо. Я нахожусь в одном доме с генералами, которые стоят на других позициях, но я чувствую, что они от меня ожидают решения. Я человек иного склада, чем генералы, эти проблемы очень серьезны.
Трезво рассуждая, я не могу еще решиться, так как расцениваю общее положение несколько иначе, чем генералы. Поэтому складывается обстановка, которая является для меня неприятной: ко мне обращаются, мне задают вопросы, а я вынужден почти постоянно отмалчиваться.
Они, наверное, полагают, что я человек ограниченный, что я солдат в простом смысле этого слова. Я боюсь, что хорошие отношения ко мне некоторых генералов могут явиться актом снисхождения. И я, и генералы, находящиеся в Войково, часто обсуждали все вопросы, которые сейчас стали актуальными. Зря думают, что мы такие люди, которые хотят отсиживаться здесь до конца.
Все проблемы, которые подвигли генерала фон Зейдлица и других на этот путь, мы все время здесь, в плену, обсуждаем. Эти проблемы меня особенно глубоко тревожат, не меньше, чем генерала фон Зейдлица и остальных, но я убежден, что еще не настал час моего окончательного решения.
Я не вижу, чтобы положение германской армии было катастрофическим, и именно это обусловливает позицию как генералов из лагеря, так и мою собственную. Не странно ли мое положение? Все видят, что генералы во главе с фон Зейдлицем и генералы из лагеря питают ко мне доверие. Несмотря на то что фон Зейдлиц и другие генералы отошли от меня, они приходят ко мне и обсуждают открыто все проблемы движения.
Откровенно говоря, общение с генералами фон Зейдлицем и Латтманом меня интересует, хотя создалось очень странное, необычное «сожительство».
25 сентября 1943 года. Полная неизвестность по существу действительного положения в Германии, о настроениях немецкой армии и населения.
Представляю себе, что среди солдат действующей армии я бросил лозунг прекращения войны. Одни солдаты пойдут в плен, другие начнут требовать отступления, третьи будут против первых двух — в результате возникнет междоусобная война. Где гарантия, что Красная армия не будет бить тех, других и третьих и я, вместо спасения армии, полностью ее не уничтожу?
Меня интересует также, как будет действовать Красная армия и будет ли она наступать в глубь Германии, если наша армия отойдет на старую границу, а на Западе откроется второй фронт.
27 сентября 1943 года. Сегодня генерал фон Зейдлиц рассказал о выступлении Геббельса, который призывает немецкий народ к спокойствию и выдержке, так как правительство ищет пути для выхода из создавшегося тяжелого положения. Сказанное фон Зейдлицем мне импонировало. «Вот видите, — сказал он, — я говорил, что правительство само найдет уже пути для развязки этого положения».
Сегодня днем мне передали немецкий перевод выступлений Рузвельта1 и Черчилля. Вечером, за ужином, мы начали разговор об этих выступлениях, и я задал всем вопросы: «Как мы и другие страны истолковываем слова Рузвельта об уничтожении прусского милитаризма? Неужели Рузвельт и Черчилль подразумевают под этим понятием уничтожение генералов, которые являются носителями прусского милитаризма? Растолкуйте мне, что такое прусский милитаризм». Каждая армия, в том числе — и Красная, воспитывается в духе победы над врагом.
28 cентября 1943 года. После завтрака я гулял один, а фон Зейдлиц, Ван Гоовен2 и Тренкман были вместе. Через некоторое время фон Зейдлиц подошел ко мне.
И снова мы вернулись к обсуждению выступлений Рузвельта и Черчилля. Генерал фон Зейдлиц взволнованно, в повышенном тоне, обратился ко мне: «Что вы прикидываетесь, это свинство надо выжечь, уничтожить (прусский милитаризм). Я скоро выступлю перед миром и докажу, какие грязные люди наши фюреры. Я сам очевидец и свидетель грязных спекуляций Геринга: он тащит миллионы марок в свой карман за счет государства. Я собираю теперь материалы от всех офицеров, которые были в окружении этих мерзавцев Гитлера, Геринга и прочих.
Немецкий народ должен знать все. Кто смеет называть нас изменниками? Только трусы. Я считаю святой обязанностью выступить перед германским народом и сказать ему правду, назвать этих мерзавцев и освободить народ от этой дряни. Вы, фельдмаршал, говорите «Присяга, измена ро дине», — к черту такие фразы, речь идет о народе. Это главное».
Я ему заметил, что армия сохранила чистые руки, на что Зейдлиц ответил: «Неправда, армия способствовала и не протестовала, на армии лежит вина, что она допускает существование этих мерзавцев. Россия хочет содружества с нами, мы должны использовать это положение, а нас называют изменниками. Что это значит? Это было бы смешно, если бы не было так грустно». Веселый был разговор...
30 cентября 1943 года. Меня исключительно серьезно занимает вопрос о судьбе Германии. Нельзя не признать, что я не верю в победу немецкого оружия. Скорее всего, эти события завершатся революцией, если не удастся ее предупредить окончанием войны путем переговоров. В этом случае политический курс Германии предстоит полностью изменить.
При окончании войны следует избежать хаоса в ведении переговоров. Однако подобные переговоры можно вести и с сегодняшним правительством Германии.
Но, с другой стороны, Германия еще достаточно сильна и не так скоро может быть поставлена на колени. Хотя отступление за Днепр означает потерю значительной территории, однако, с другой стороны, оно означает укрепление обороны путем сокращения путей подвоза и укрепление переднего края, ввиду сильных естественных препятствий.
Расстояние до границы империи еще велико, и путь к ней затруднен еще целым рядом естественных препятствий. Следовательно, если предположить, что германская армия не пала духом и хорошо вооружена, то борьба на Востоке может еще долго продолжаться.
Конечно, капитуляция Италии1 хотя и тяжелый удар, но не решающий. Борьба может продолжаться там еще долго. Альпийские горы будут служить тогда естественным препятствием.
Англия и Америка так часто обнадеживали открытием второго фронта в Европе, например во Франции, что он давно бы был открыт, если бы его организация была столь же легким делом. И вообще, Советский Союз до сих пор много жертвовал во имя этой войны, в то время как англосаксонцы от этого всегда воздерживались.
В Англии в 1941 году стояло около 54 дивизий, в Африке и на Востоке 20. Англия же бросила в бой до сих пор только одну армию — 8-ю. За это руководящие государственные деятели Англии и Америки многократно хвалили Советский Союз, чтобы поднять его волю к борьбе. Подобное различие в условиях этих стран должно же все-таки показать Советскому Союзу, что его только используют. Отсюда весьма возможно, что Советский Союз, учитывая свои большие жертвы людьми и имуществом, стремится ликвидировать войну и войти в переговоры с немецким правительством или с другими руководящими деятелями Германии, например с Нейратом. Этим путем все поставленные цели могут быть скорее достигнуты, чем через посредство «Союза немецких офицеров».
В силу обстоятельств может быть и такое положение, что переговоры состоятся даже с нынешним правительством Германии, и тогда Союз со всеми его членами будет признан незаконным. Я не верю, что при действительном желании заключить мир настоящее правительство Германии может служить препятствием. Возможно, даже вероятно, что после этих переговоров произойдет изменение правительства Германии, вернее, полное изменение ее конституции. Если хотя бы часть из того, что здесь говорят о современных правителях Германии, соответствует действительности, то подобное изменение неизбежно.
В конце концов, не исключена возможность, что Англия и Америка вступят в переговоры с немецким правительством об окончании войны, тем более что они принуждены вести войну еще и в Восточной Африке. Если этого не произойдет, то тогда, по-моему, весьма вероятно, что для них может наступить новое поражение, наподобие Дюнкерка1.
Возможно, что счастьем для Германии было бы тесное содружество с Советским Союзом. Во всяком случае, мы, военнопленные, отсюда не можем предвидеть все эти возможности, и не знаем, что действительно происходит за кулисами. Подобные дела могут вершить только свободные люди. Мы же можем только помешать (хотя это не обязательный результат наших действий, но возможный). Наш путь действий может быть правильным, но он в такой же мере может быть и неверным.
Единственным моим желанием является, чтобы Германия выбралась хоть мало-мальски из этой все уничтожающей войны. Причем, в конце концов, все равно: случится ли это при настоящем правительстве или без его участия. Главное в том, чтобы найти такое решение, которое удовлетворяло бы все народы, в том числе и Германию.
2 октября 1943 года. После ужина перед нами с краткой речью выступил генерал Мельников. Он говорил о целях и задачах офицерского союза в Национальном комитете «Свободная Германия» и разъяснял причину, почему СССР допустил создание этой организации на своей территории.
В конце генерал обратился ко мне, выразив уверенность в том, что я пойму благородство этих задач, отвечающих интересам русского и немецкого народов.
«Кто не с нами, тот против нас», — сказал Мельников, разъясняя вредность нашего коллективного выступления в 48-м лагере против инициативной группы. Оно, оказывается, связало самостоятельность и инициативу со стороны других генералов в решении своего отношения к «Офицерскому союзу». Поэтому я должен письменно освободить остальных генералов от этого морального обязательства.
Под впечатлением этого выступления я всю ночь говорил с Даниэльсом1. Он сказал, что правда истории — не на нашей стороне и что русские относятся к этому делу со свойственным им благородством и искренностью. Сейчас или никогда мы должны заложить крепкую основу для дружбы немецкого народа с русским народом. Сейчас это возможно осуществить вследствие сложившейся исторической ситуации и того, что русские сами идут нам навстречу. Потом будет поздно. Наша попытка оттянуть момент решения может оказаться для нас роковой.
3 октября 1943 года. Сегодня снова говорили с Даниэльсом о вступлении в «Офицерский союз». И снова сошлись во мнении, что нам всем недостает информации о внутреннем положении и настроениях в Германии. Как я могу принять какое-либо решение, если даже члены «Офицерского союза» сами ничего не знают и лишены подобной информации? Что изменило в этом отношении их вступление в Союз? Они знают столько же, сколько и я. Такими же ограниченными остаются и их организационные возможности.
4 октября 1943 года. Я хочу выполнить желания генерала Мельникова, высказанные им 2 октября. Эти желания разделяются, по-моему, на два пункта:
1. Освободить генералов из лагеря № 48 от мнимых, по моему мнению, обязательств по отношению ко мне, взятых ими при составлении и подписании документа от 1.09.43 г.
2. Пересмотреть наше мнение, изложенное в документе от 1.09.43г., где мы квалифицируем шаги генерала фон Зейдлица и других присоединившихся к движению «Союза немецких офицеров» как измену родине и нарушение присяги.
Я, наверное, смогу это сделать, но только лишь после того, как мне дадут возможность поехать в лагерь № 48, потому что заявление, сделанное мною здесь, вызовет недоумение у генералов и не будет иметь желаемого эффекта.
Я уверен, что если я с генералами спокойно, в моей манере, поговорю, то они со мной согласятся. Тогда сумею выступить от имени всех генералов с заявлением относительно этих двух пунктов, затронутых Мельниковым в его выступлении, то есть ликвидировать документ от 1.09.43 г.
Я лишь не до конца уверен в том, что генералы Хейц, Штреккер и Пфеффер1 присоединятся к моим предложениям. Что касается остальных, то думаю, что мне удастся их убедить. Полагаю, что это не будет важным событием, если Хейц, Штреккер и Пфеффер не присоединятся.
Ну что же, они тогда будут изолированными, а мы будем стоять на новой позиции и в отношении «Союза немецких офицеров». Удовлетворит ли это генерала Мельникова?
Если это так, то я могу сделать заявление, касающееся только первого пункта, то есть освободить генералов от мнимого обязательства по отношению ко мне. Но я попрошу не объявлять это заявление перед генералами в лагере, пока я сам с ними не поговорю.
8 октября 1943 года. Сегодня беседовал с комиссаром госбезопасности Мельниковым. Я вторично обратился к нему с просьбой разрешить выезд в лагерь № 48 для беседы с немецкими генералами о ликвидации их коллективного заявления от 1 сентября с.г.
Я удивляюсь, почему он мне до сих пор еще не доверяет. Разве не ясно, что если я ставлю вопрос о поездке в генеральский лагерь, чтобы там говорить с генералами, то я заинтересован в том, чтобы довести дело до полного удовлетворения.
Я так и не смог объяснить комиссару, почему я не в состоянии уже сейчас, до поездки, сделать заявление о пересмотре позиции, занятой нами в том несчастном документе от 1 сентября...
9 октября 1943 года. Я практически уверен, что моя поездка увенчается успехом. И что и я, и остальные генералы вместе дадим письменное заявление, в котором наша позиция в отношении «Офицерского союза» и вошедших в его состав генералов будет пересмотрена в положительном для русских смысле.
Если моя поездка не увенчается успехом, то я от своего имени дам письменное заявление о пересмотре моей позиции.
10 октября 1943 года. Сегодня я сообщил генералу Корфесу, что, как и ранее, подтверждаю отрицательную позицию по отношению к «Офицерскому союзу», так как мне трудно принять решение только на основе одностороннего изучения фактов. Я чувствую на себе такое внимание, как спелая слива, которую постоянно пробуют — нельзя ли ее уже сорвать с дерева? Меня буквально штурмуют, требуя принятия решения.
Мыслимо ли, чтобы главнокомандующий арестовал Гитлера? Имеется ли к этому реальная возможность? Возьмем пример: выполнит ли капитан Паулюс, мой сын, приказ фельдмаршала Манштейна — арестовать Адольфа Гитлера? Можно ли незаметно подготовить такое войско, которое гарантировало бы успех этого дела и предотвратило бы всякое сопротивление?
15 октября 1943 года. Вот уже несколько дней я снова в лагере № 48. Я еще не совсем готов. Оказалось, что необходимо говорить с каждым генералом в отдельности, а это не так просто и требует времени. Все они — пожилые люди, которым, естественно, трудно отказаться от своих слов. Поэтому трудно найти ту необходимую, удовлетворяющую все стороны, формулировку. Люди считают себя только солдатами и бесконечно далеки от политики.
Русским трудно понять, какое тяжелое моральное давление оказывает на меня то, что я военнопленный. Поэтому лучше делить судьбу со всеми, какая она есть. Кроме того, в Дуброво1 я нахожусь под постоянным давлением.
Я не могу принять окончательного решения, пока в нем не буду окончательно убежден. Я хочу принять это решение с чистым сердцем, без какого-либо личного расчета.
Я все время над этим думаю. Но сейчас еще не могу преодолеть этот рубеж. Ведь я мог бы поступить иначе. Прямо заявить: «Оставьте меня в покое, я не желаю вас слушать». Этого ведь я не делаю. Значит, я ищу этот путь.
17 октября 1943 года. Сегодня я отдал подписанный мной и 15 генералами документ следующего содержания: «Как нам сообщили, коллективное заявление, сделанное нами 1 сентября 1943 года, рассматривается как шаг, направленный против Правительства Советского Союза.
Так как у нас не было такого намерения, мы, не изменяя отношения к законам нашей страны, берем обратно свое заявление, сделанное Правительству Советского Союза».
Это заявление освобождает каждого генерала от коллективного обязательства и дает возможность выразить свое личное отношение к «Союзу немецких офицеров». В другой формулировке составить этот документ было невозможно, так как «старикам» трудно сразу отказаться от своих убеждений.
18 октября 1943 года. Сегодня, во время игры в покер, с генералом Роске1 вдруг возник инцидент. Бросив карты, он вдруг истерически закричал: «Так дальше продолжаться не может! Ведь это ужасный метод, он является депрессией души. Можно быть сколько угодно вежливым, но потом конец, потом конец! Ведь посмотрите, они даже эту библиотеку на это рассчитали... Быть в постоянной замкнутости, не говорить нигде ни слова... Я не могу! Я не могу!»
Таких случаев я всегда опасался. Нервы не выдержали! И у кого? О Боже мой! Когда это все кончится!
Я согласен с Роске. Наверное, это метод. Метод! Все это— и хорошее питание и прекрасно организованная скука! Это же утонченная депрессия! О, Боже мой, что же это такое?! Голова болит! Каждый нерв болит!
30 октября 1943 года. Сегодня были объявлены новые правила внутреннего распорядка, и у меня был проведен первый обыск. Изъяли все, что не входило в перечень утвержденной русскими инструкции, включая электрический фонарик с комплектом новых батарей. Без сомнения, это последствия того, что русским стало известно о нашей маленькой тайне, хотя об этом знает только узкий круг генералов. И подвигнуть их на это вполне могла выходка Роске, за которым могло быть установлено тайное наблюдение и, хуже того, прослушивание!
Но относительно обыска — это неслыханное дело! Такого позора я не испытывал с самого начала плена! Ведь даже пистолет у меня был отобран не сразу!
7 ноября 1943 года. Сегодня я узнал о падении Киева. На всех генералов это известие подействовало угнетающе. Все морально раздавлены. После получения этого известия никто из генералов не вышел из своих комнат. Генерал Мазарини в беседе с итальянскими и румынскими генералами сказал: «Киев немцы сами оставили — из-за боязни попасть в окружение. Боев за Киев не было».
Вдобавок в этот же день в лагере № 48 был объявлен приказ начальника лагеря о проведении поверок в строю дважды в сутки, а также о других мероприятиях. Все генералы сошлись во мнении, что это сделано для того, чтобы сделать им что-нибудь неприятное, и что теперь следует ожидать от русских еще более плохого.
17 ноября 1943 года. Неожиданная радость! Сегодня получил письмо от Надежи из Бухареста, от 15.2. Она пишет, что у Коки все нормально, сейчас она в Баден-Бадене, у нее там хороший дом. Зюсси вместе с детьми тоже туда едет. Пуффи женился во время отпуска в Берлине. Все пока живы и здоровы. Когда же я их всех увижу???
6 декабря 1943 года. Декларация об Австрии является пропагандистским мероприятием. В общем план союзников — расчленение Германии — вряд ли будет иметь успех, так как Австрия после войны 1914 года сама пожелала войти в состав Германии, но этому воспротивились другие государства. Насколько мне известно, в Австрии не распространена тенденция на самостоятельность.
Конференция1, судя по опубликованным материалам, ничего нового в наше понятие не внесла. О том, что союзные государства будут воевать с Германией до безоговорочной капитуляции, говорилось в течение более полутора лет.
Вопрос о демократизации Италии также не новый, так как все время идет речь о борьбе с фашизмом, но итальянский народ все равно не скоро сможет самостоятельно решать свою судьбу — в смысле государственного устройства, так как Англия и Америка будут довлеть над политикой Италии во всех отношениях.
24 декабря 1943 года. Сегодня в столовой корпуса состоялся рождественский ужин, перед началом которого я держал короткую речь. Я сказал, что сегодня большой праздник, который мы обыкновенно проводили в кругу своих родных, знакомых и друзей. Все наши мысли должны быть сейчас с ними. Мы также должны вспомнить наш народ, находящийся под тяжестью войны, и наших друзей, находящихся сейчас на фронте, защищающих нашу родину.
Как зимние озимые семена предчувствуют возрождение в природе, так и мы хотим ожидать от будущего только лучшего.
27 декабря 1943 года. Все прекрасно. И еще лучше было бы, если бы заключили перемирие.
