Глава III
Плен
Бог войны отвернулся от нас.
Адольф Гитлер (1943 г.)
Вероятно, он не хотел быть первым немецким фельдмаршалом, оказавшимся в плену. Но и энным высшим офицером, покончившим с собой из-за чувства долга, чести, совести, верности фюреру и т.д., также не стал. Это только в средние века японские самураи предпочитали позору смерть, благо дело было нетрудное — абсолютная уверенность в необходимости этого шага и всего лишь один удар малого самурайского меча.
Двадцатый век — это уже не мрачное средневековье, да и устои совершенно другие, нежели буддизм, религии были другие: все течения христианства крайне недоброжелательно относились к сведению счетов с жизнью.
Значительно удалившись от средневековья, когда человеческая жизнь не стоила и гроша, совершив гигантский скачок в образовательном, техническом, культурном, материальном и других областях своей жизни и деятельности, хомо сапиенс не прекратил убивать себе подобных. Жизнь людей в очередной раз сильно подешевела — на этот раз ее демпинговая цена, вероятно, дошла до сотых долей средневекового гроша. Да и считать-то загубленные души ни у кого особого желания нет, иначе эта работа была бы уже давно завершена.
Итак, фельдмаршал Паулюс предпочел сдаться в плен, отклонив, по указанию Гитлера, все предложения советского командования по организации «почетного плена». Впрочем, тот плен, который был у фельдмаршала, в любом случае был почетным — это только его соотечественники застроили часть захваченных территорий конвейерами смерти. Отдельными или смешанными — для офицеров, евреев, солдат, мирных граждан, политических оппонентов и других категорий людей-недочеловеков (Untermenschen).
Многие современные историки сходятся во мнении, что между Советским Союзом и Германией периода Адольфа Гитлера было много общего. Сюда они относят репрессии против собственных народов, агрессивную внешнюю политику, направленную на захват новых территорий, милитаризм и стремление к мировому господству, любовь к своим вождям. Может быть, какие-то определенные параллели и можно провести, найти аналогии, отразить общие тенденции — оно и понятно: обе страны вынуждены были обмениваться всякого рода опытом с 1922 года, со времен заключения Рапалльских соглашений1.
Но если вожди Советской России и СССР, заявляя о будущей мировой революции, пытались осуществить ее в основном на основе собственного примера, то национал-социализм Германии пошел другим путем: не желая никого агитировать, он принялся покорять страны и народы с помощью грубой, вероломной, вооруженной силы, готовой раздавить любого, на кого укажет фюрер. И в этом уже значительная разница.
Потом, никто не задает себе вопрос о возможных последствиях максимального сближения позиций обеих стран в 1940 году, когда велись переговоры о присоединении Советского Союза к стратегическому союзу стран оси «Рим-Берлин-Токио»2. Что бы тогда делали страны «старой демократии», да и весь остальной мир? Но на этот политический шаг советское руководство не пошло, и в первую очередь — из-за неприятия целей и задач такого объединения.
Кроме того, «территориальные претензии» Советского Союза в этот период ограничивались пределами границ Российской империи, и не более того.
Огромная разница была и в отношении к военнопленным. Не подписав Женевской конвенции3 по обращению с военнопленными, Советский Союз тем не менее принял ряд внутригосударственных законодательных актов, четко регламентирующих отношение к военнопленным других государств— оно было значительно гуманнее1, чем отношение к собственным военнопленным, различными путями возвращавшимся из вражеского плена.
Необходимо добавить, что в некоторых случаях обязательная жесткая фильтрация (или государственная проверка) была оправданна — слишком уж часто под видом бывших военнопленных скрывались бывшие изменники родины, ставшие под знамена РОА, вспомогательных армейских частей и дивизий СС, других коллаборационистских подразделений для вооруженной борьбы с Советами. Хотя и принято считать, что последних было не более 140 000, к этой цифре следует подходить весьма осторожно — ведь были еще усердные полицейские и старосты, «специалисты» немецких оккупационных структур, агенты абвера, гестапо и других спецслужб Германии, торговавшие своей родиной и жизнями соплеменников в годы войны.
С незапамятных времен военнопленные представляли определенный интерес для противоборствующей стороны. Именно они могли дать подробные данные о состоянии, вооружении, количестве своих войск. Иногда данных даже одного пленного было вполне достаточно для будущей победы. Правда, не совсем понятно, почему у Паулюса вызвала недоумение информация о том, что офицеры НКВД осуществляют опросы немецких солдат и офицеров, получая нужную информацию. Ведь еще Сунь-Цзы2 писал: «То, что называют «предвидением», не может быть получено ни от духов, ни от богов, ни путем проведения аналогий с событиями прошлого, ни посредством расчетов. Оно должно быть добыто от людей, знакомых с положением противника». Комментарии излишни.
Как бы там ни было, но фельдмаршал Фридрих Паулюс добровольно пошел в плен, так же как и все остальные члены его штаба, включая генерал-лейтенанта Вальтер Шмидта, выдвиженца покойного к тому времени, некогда всесильного шефа РСХА Гейдриха1, мучительно боявшегося жестокой большевистской расправы.
О первых днях, проведенных фельдмаршалом в советском плену, вряд ли мог более полно рассказать кто-либо, кроме младшего лейтенанта Евгения Тарабрина2, знаменитый дневник которого был не так давно опубликован3. Именно с этого человека начался долгий, кропотливейший процесс «перевоспитания» Паулюса. Задача была одна — получить информацию о настроениях фельдмаршала и двух офицеров, ближайших его сподвижников, начальника штаба и адъютанта4 (офицера IIа5).
Трехнедельное пребывание на сталинградской земле пленных немецких, итальянских и румынских солдат, офицеров и генералов ушло на подготовку в разных частях страны лагерей для военнопленных. Раненым оказывалась помощь; нередко в одном и том же госпитале оказывались вчерашние заклятые враги. Поэтапно из Сталинграда вывезли эшелонами солдат, затем — младших и старших офицеров, в чинах до подполковника включительно. Последними с места недавних боев отбыли полковники и генералы.
Из высшего командного состава 6-й и 4-й армий вермахта был сформирован эшелон, который тронулся в путь 21-го, а 24 февраля 1943 года доставил его в Москву. Заветная мечта генералов вермахта осуществилась — они въехали в столицу, правда, в несколько другом качестве. А несколькими месяцами позднее колонны солдат и офицеров вермахта заполнят в один из летних дней улицы Москвы и пройдут совершенно необычным парадом. И хотя кто-то из иностранцев насчитал в колоннах аж нескольких солдат, у которых вместо сапог были тряпичные обмотки, упрекнуть Советское правительство в жестоком обращении с военнопленными было бы излишним.
Необычное путешествие из Сталинграда в Москву, длившееся три дня, прошло мирно и спокойно. За порядком в каждом из вагонов следили не только сопровождавшие его сотрудники НКВД, но и старшие, выделенные из числа военнопленных.
На одной из стоянок военнопленные пытались читать русские лозунги и попросили сопровождавшего их переводчика помочь им — оказывается, они начали заниматься русским языком с одним из пленных офицеров, говорящим по-русски.
Вдруг один из генералов появился с русской газетой в руках и попросил меня помочь им почитать «Правду». Несколько человек вошло в купе генерал-фельдмаршала, где таким образом оказались: генерал-фельдмаршал Паулюс, генерал-лейтенант Шмидт, начальник штаба 6-й армии Адам1, генерал-лейтенант Шлемер2 и еще один генерал.
Они попросили прочесть им по-немецки статью «Траур в Германии»3. На замечание переводчика о том, что ее чтение нежелательно, так как в ней могут быть выпады против их страны и правительства, они сказали, что все это — «болтовня журналистов», с которой они хорошо знакомы по Германии, и не обращают на их резкости никакого внимания. По окончании чтения статьи генерал-лейтенант Шмидт сказал, что он терпеть не может журналистов, так как обычно в их изложении не узнаешь даже своих собственных слов.
Затем военнопленные попросили прочесть им вторую статью — о тотальной мобилизации в Германии, причем четверо заявили, что они об этом ничего не знают. В их голосе звучало сомнение, но его тут же развеял генерал-лейтенант Шлемер, сказавший, что он сам лично слышал об этом по радио, и они все тотчас ему поверили. По прочтении статьи переводчик вышел из купе, но через пять минут его вновь туда позвали. На этот раз в купе был только генерал-фельдмаршал Паулюс и генерал-лейтенант Шмидт. Генерал-фельдмаршал с таинственным видом вынул из сумки газету и сказал, что ему ее дал маршал Воронов1, чтобы он прочел статью Михаила Брагина «Великое сражение под Сталинградом»2, когда выучится русскому языку.
Но его лично интересовала другая статья — «Как был взят в плен Паулюс»3, которую он и попросил ему прочесть. В ходе чтения тон статьи был несколько смягчен, выброшены обидные эпитеты и его воинское звание было поставлено перед фамилией (в статье везде писали просто Паулюс). После слов о том, что генерал Братеску4 заявил, что германские генералы сожрали его лошадей, генерал-фельдмаршал Паулюс засмеялся и оживленно воскликнул: «Это верно, это верно! Я сам ел конину... но и они ели!»
Затем генерал-фельдмаршал спросил, правда ли, что в Германии официально объявлено о том, что он умер. На ответ переводчика, что он об этом не читал как об официальном сообщении, но вспомнил: в одной из статей говорилось, что в Германии полагают, что он умер, так как был ранен незадолго до пленения.
Паулюс сказал, что его это беспокоит из-за семьи, которая будет потрясена известием о его смерти. Он рассказал, что у него есть жена, дочь 28 лет (мать двух близнецов) и два сына, также близнецы. Один из них находится во Франции, а другой на излечении в Германии: он получил тяжелые ранения на Восточном фронте в обе руки, обе ноги и в легкие. Сейчас он поправляется. В течении всей борьбы за Сталинград генерал-фельдмаршал регулярно получал от семьи письма и даже говорил с домашними по телефону.
Фельдмаршал утверждал, что советским пленным приходится плохо, пока они на передовых позициях, так как их там нечем кормить, но как только отправляют в тыл, положение улучшается — их посылают на работу в сельском хозяйстве. Затем генерал-фельдмаршал стал вспоминать о днях окружения. У него задергались глаза, он стал говорить о том, как много ему пришлось пережить и вынести за это время, а также о том, что сейчас он больше всего страдает от безделья, которое особенно мучительно после привычной ему кипучей деятельности. В этот момент переводчик был отозван заместителем начальника эшелона, который нашел, что его беседа с генерал-фельдмаршалом слишком затянулась.
На следующий день мы, стоя у окна, беседовали о русском ландшафте, о природе Германии; генерал-фельдмаршал рассказывал о впечатлениях от России своего друга, ехавшего в Японию через Сибирь.
Перед концом поездки начальник эшелона дал генерал-фельдмаршалу почитать книжку на немецком языке, которая была возвращена через день. При этом Паулюс говорил с переводчиком о великом Гете1 и о старой немецкой орфографии.
Необходимо отметить, что поездка прошла вполне благополучно: перед приездом в Москву немецкие офицеры, являвшиеся старшими по отдельным вагонам, выразили начальнику эшелона благодарность за хороший уход и питание.
После прибытия в Москву последний эшелон с военнопленными из Сталинграда направился в подмосковный город Красногорск, где им предстояло прожить два месяца. Именно здесь, наконец, они осознают всю глубину трагедии, постигшей их, — они будут находиться на одной территории с другими немецкими военнопленными — курсантами школы антифашистов, многие из которых уже успели даже повоевать против немцев, причем не всегда при помощи оружия. Для некоторых из них боевым оружием были простые человеческие слова, которые они обращали к своим соплеменникам, с предложением о прекращении войны и сдаче в плен. Не стоит говорить о тех чувствах, которые переполняли Паулюса после его встреч с курсантами, после того как в один из дней из толпы антифашистов, прибывших в баню, при виде гуляющего Паулюса раздался крик: «Ну, Паулюс, хорошо они тебе нагадили в чемодан».
Взгляды этих солдат разделяли и некоторое количество пленных офицеров, у которых создалось мнение, что фельдмаршал Паулюс оказался совершенно неспособным к боевым действиям. Особенно озлоблены были на него офицеры-радисты, которые говорили, что Паулюс со своими штабными офицерами сидел в бомбоубежище за чаем в то время, как у солдат не было ни боеприпасов, ни продовольствия.
Огорчила Паулюса и реакция простого солдата-денщика, коловшего дрова для обогрева дома, в котором жил фельдмаршал. Когда около него прошел Паулюс, то солдат посмотрел на него и не отдал ему чести, продолжая колоть дрова. Когда солдата спросили: «Почему ты не отдал чести генералу?» — то он ответил: «А ну его к ... (нецензурное выражение), он сейчас такой же военнопленный, как и я». Вряд ли кого-нибудь могло обрадовать такое отношение к собственной персоне.
Второго марта 1943 года для Паулюса был знаменательный день. Он начал вести дневник — толстую общую тетрадь в коричневой обложке. Ее ему подарил один из знакомых генералов. С этого дня у него появилось еще одно увлечение — ведение записей о прожитых в плену днях1.
Спустя две недели после прибытия в красногорский лагерь, фельдмаршал обратился к начальнику лагеря с целым рядом вопросов и просьб:
1. Можно ли увеличить ему жалованье.
2. О ремонте обмундирования.
3. Каким порядком писать письма.
4. Разрешить ему посещать военнопленных, живущих в других бараках и наоборот.
5. Заменить ему обслугу.
6. Чтобы назначать старшими комнат и корпусов старших по чину военнопленных офицеров.
7. Разрешить заходить к Паулюсу в комнату военнопленному полковнику Шилькнехту1, владеющиму русским языком для преподавания русского языка.
Паулюсу было разъяснено, что ему надлежит обращаться только по вопросам, касающимся лично его. Что же касается остальных военнопленных, то они имеют возможность сами обращаться в установленном порядке к командованию лагеря с просьбами, которые у них имеются.
По 1-му вопросу разъяснено, что выплачиваемая сумма утверждена вышестоящим командованием и изменена руководством легеря быть не может.
По 2-му вопросу — дан положительный ответ.
По 3-му вопросу — ему разъяснено, что, по инструкции, письма писать разрешается, поэтому он может получить в библиотеке открытки Красного Креста и написать письмо, которое будет направлено дальше в установленном порядке.
По 4-му вопросу — дано разъяснение, что, по инструкции, посещение других военнопленных запрещается.
По 5-му вопросу — вопрос будет рассмотрен и ответ он получит.
По 6-му вопросу — дан ответ, что старшие комнат и корпусов, в общежитиях военнопленных офицеров назначаются из состава военнопленных офицеров командованием лагеря, которых командование считает подходящими для выполнения этих обязанностей.
По 7-му вопросу дан ответ, что, по инструкции, запрещается посещать комнаты других. Его просьба будет доложена по команде, и если будет разрешено, в порядке исключения, то ему будет дан ответ.
Не желая откладывать на будущее установление связи с семьей, Паулюс уже на следующий день написал свое первое за время плена письмо, которое было адресовано в Берлин жене. Он ставил ее в известность о том, что находится в плену и переписываться с ним можно только через Международный Красный Крест.
Другие адресаты, к которым он обратился за помощью, были фон Папен1, посол рейха в Турции, и генерал-майор Кречмер2, военный атташе при посольстве рейха в Японии3. Нет необходимости говорить о том, что эти послания адресатам направлены не были.
Несмотря на негативное отношение некоторых офицеров к фельдмаршалу, большинство военнопленных к Паулюсу относится с почтением и уважением, исполняя все его указания, как старшего по чину. Сам Паулюс лично избегает любого проявления своего влияния в политической или военной области, так как не хочет, чтобы его могли упрекнуть в том, что он каким-то образом является оплотом сопротивления.
На политические темы Паулюс вообще не разговаривает. Он предполагает, что его подслушивают. Об обстановке на фронте высказывается очень осторожно, считает, что поступающая информация недостаточна, чтобы составить себе суждение о действительном положении. Он не видит военной катастрофы для Германии и считает, что еще имеется возможность удержать положение или даже улучшить его. «Союз немецких офицеров» Паулюс категорически отвергает, и цепляется за мысль, что Германия победит. Считается также с возможностью компромиссного мира. Высказывается против ориентации немцев на Запад и проявляет интерес ко всему, что связано с СССР (история, литература и т.д.).
Личное сотрудничество во время войны в какой бы то ни было форме отвергает, считая это антиправительственным шагом.
Сознательно или бессознательно фельдмаршал Паулюс находится под влиянием группы генералов, которые не поддаются никакому влиянию и непригодны к использованию их в смысле честного сотрудничества с Россией. Эта группа руководит им. Однако в основном он честно убежден в необходимости сотрудничества с СССР, при условии существования свободной и независимой Германии.
Фельдмаршал Паулюс в душе безусловно настроен на будущее сотрудничество с СССР, однако сейчас отклоняет всякий разговор на политические темы. Он очень легко поддается влиянию окружающих. В кругу военнопленных редко высказывает свое мнение. До сих пор еще верит в благоприятный для Германии исход войны.
Паулюс пользуется авторитетом, но это проявляется только в вопросах этикета и распорядка в доме. Политически он старается не влиять, чужие мнения не подавляет, действует примиряющим образом среди спорящих. Перестроить Паулюса во время войны не удается уже по одному тому, что как фельдмаршал не захочет служить примером для других генералов, также по своей психологии не станет выступать против своего правительства.
Питанием и условиями жизни, отношением командования лагеря доволен. На правах старшего офицера Паулюс обратился к другим генералам с просьбой о соблюдении порядка и дисциплины; данная просьба была воспринята серьезно, считается нормальным сохранять внешний вид и достоинство немецкого офицера.
Во второй половине июня 1943 года Паулюс и его соратники переберутся в старинный русский город Суздаль, на территории знаменитого монастыря которого, в спецлагере № 48, входившего в систему Управления НКВД по делам о военнопленных, и был размещен высший командный состав румынских, венгерских, испанских, итальянских и немецких частей. По счастливой случайности, у фельдмаршала здесь было значительно больше друзей, чем cреди «отщепенцев» в красногорском лагере.
Постепенно первые шоковые впечатления от пребывания в плену проходят и наступает жгучее желание действовать. Паулюс по-прежнему профашистски настроен. Знакомых приветствует фашистским приветствием. У него сильная уверенность в том, что он будет обменен на кого-нибудь из пленных русских генералов и возвратится в Германию. Он пользуется большим авторитетом и уважением среди других пленных генералов, ничем не отличающимися от прежнего, военного периода его жизни. В наиболее дружественных отношениях с полковником Адамом, генерал-лейтенантом Шмидтом, дивизионным генералом Мазарини1.
Поэтому через некоторое время в спецлагере было организовано глубоко законспирированное фашистское сопротивление, цель которого — противостояние зарождающемуся антифашистскому движению среди немецких и других военнопленных. Не мудрено, что среди руководителей этого центра был генерал-лейтенант Шмидт — фигура в высшей степени сложная, оказывавшая определенное влияние на фельдмаршала с самого его назначения на пост командующего.
Постепенно переменный состав лагеря разделяется на три неравные части — продолжающих слепо верить в гений фюрера и его политику, окончательно разочаровавшихся в нем и людей, до конца не определившихся. Это был своеобразный раскол — каждый из генералов высказывал свои мысли, факты, доводы, но без проявления какой-либо нетерпимости по отношению друг к другу, злобы и враждебности. Нет необходимости говорить, в какой из этих частей находился генерал-фельдмаршал Паулюс.
Интересен был подход сопротивления к различным памятным датам в жизни рейха и его руководителей. Так, например, 1 сентября 1943 года, день 4-й годовщины начала Польского похода и Второй мировой войны, они решили отметить своим коллективным протестом против деятельности «Союза немецких офицеров». Среди подписавших этот документ2 — один фельдмаршал, 16 генералов и 1 полковник. Его цель — оказать давление на группу генералов, уже вошедших в состав «Союза», а главное — на его будущих членов. Эдакий демарш патриотов рейха.
Как видно из этого документа, истинные его вдохновители генерал-майор Шмидт, полковники Артур Бойе, Эдуард фон Засс, Ганс фон Арнсдорф и другие, возглавлявшие «движение сопротивления», желания подписать заявление не высказали.
Необходимо сказать, что соратники Паулюса, не ограничиваясь подготовкой всякого рода демаршей и провокаций, систематически запугивали военнопленных, отходивших от их генеральной линии; им обещали невероятные кары для них лично и членов их семей после окончания войны, их вносили в черные списки, фиксировали малейшую недоброжелательность по отношению к НСДАП, Гитлеру, Германии. Это смешно, но эти господа, в обмен на хорошее к ним отношение, пытались даже раздавать своеобразные индульгенции сотрудникам НКВД, охранявшим их в лагере, правда, с одной оговоркой — они не должны были быть членами ВКП(б), комиссарами и евреями, так как в отношении этих категорий в рейхе проводилась отдельная политика. Закончиться война должна была, естественно, в пользу Германии — о другом исходе Шмидт и Ко не хотели даже и думать.
Паулюс по-прежнему оставался в центре всех событий. Полковник Г. позднее вспоминал о событиях сентября 1943 года: «Разговор был самый подробный, почти все время мы разговаривали об офицерском союзе и его возможных влияниях. У меня создалось впечатление, что в оценке положения фельдмаршал полностью согласен с нами. Он, между прочим, очень сожалел, что не может слушать радио, например речь фюрера от 10 сентября. Я очень много рассказывал ему, что мне известно. Многое для него было ново, многое он знал, но неточно. Разница в понимании обстановки состоит, собственного говоря, в разной оценке влияния деятельности офицерского союза. Фельдмаршал придерживается мнения, что в Германии достаточно умных людей, которые не бездействуют. Наш шаг этому может помешать и вызвать события, которые несвоевременны.
Фельдмаршал сравнил наши действия с бросанием ручной гранаты через высокий забор, за которым не видно цели.
Мое мнение, что фельдмаршал очень серьезно и тяжело борется с этой проблемой. Значимость его положения и его имени делает для него решение особенно трудным. Его глубокое отношение ко всем этим вопросам, откровенность в суждениях против моих аргументов — позволяют думать, что фельдмаршал еще не принял окончательного негативного решения и может еще прийти к признанию работы офицерского союза правильной и нужной».
Генерал Д., имевший в тот же период несколько бесед с фельдмаршалом, так передает его состояние: «Паулюс ждет развития событий и надеется, что как только англичане дойдут до итало-германской границы, они начнут переговоры с Гитлером, а позднее к ним присоединится и Советский Союз.
Я с ним два дня много говорил, сейчас он не приводит никаких доводов против нас, со всем соглашается, но ссылается на то, что два сына на Восточном фронте. Паулюс боится, что, узнав о его участии в нашем движении, Гитлер прикажет расстрелять сыновей перед строем.
Кроме того, Паулюса интересует позиция Советского Союза, если Германия отведет с Восточного фронта армию к своим границам, а союзники откроют второй фронт на Западе».
У генерала Л. также состоялось несколько бесед с Паулюсом. Позднее он вспоминал об этом так: «Паулюс еще раз признал честность мотивов и намерений генералов, работающих в офицерском союзе, не смог выставить ни одного довода против целей и задач «Союза немецких офицеров» и заявил, что в принципе он с ними согласен.
В то же время Паулюс еще не может принять окончательного решения, мотивируя это тем, что он недостаточно ориентирован о действительном положении в Германии, настроениях немецкой армии и населения, не знает намерений гитлеровского правительства и не располагает объективными данными о положении на фронтах. Паулюс все равно к нам придет, но это только вопрос времени. Сейчас он еще надеется на то, что Германией еще не все потеряно, и поэтому боится сказать свое окончательное слово.
Выводы:
I. Фельдмаршал Паулюс: при настоящем положении дел фельдмаршал не присоединится к «Союзу немецких офицеров».
Причины:
1) Так как он получает информацию только в освещении русских, то он не считает себя вправе создать себе объективную картину о военном и экономическом положении Германии, а также о настроении в армии и в народе. Причем он не сомневается в правдивом освещении положения русскими.
2) Он считает, что в Германии достаточно видных лиц (военное командование, политические деятели, например барон фон Нейрат1), которые лучше его знают действительное положение вещей. По его мнению, эти люди должны сами действовать. Поэтому он опасается, что какие-либо мероприятия вне Германии, следовательно, со стороны военнопленных генералов, могут скорее мешать этим действиям, чем побуждать деятелей в Германии к правильному решению. Пропаганда из враждебной страны будет понята в Германии, которая борется не за Гитлера, а за свое существование, как удар в спину, безотносительно к тому, является ли эта пропаганда правильной или неправильной.
3) Паулюс, далее, верит, что Гитлер тоже правильно оценивает положение и сам ищет путей к заключению мира. Естественно также, что пока не будет заключен мир, Гитлер призывает немецкий народ продолжать борьбу. Признавая, что Гитлер во многом ошибался, Паулюс, однако, считает, что Гитлер хотел много сделать полезного для немецкого народа, а следовательно, и для трудящихся. Но война и усиленные темпы в области вооружения помешали этому. Паулюс не верит, что Гитлер носился с планами завоевания Европы и уничтожения других народов. Само собой разумеется, что Паулюс ставит интересы Германии выше личной судьбы Гитлера и полагает, что таких же взглядов придерживаются и другие видные деятели Германии. Но он особенно отрицательно относится к тем, которые в гитлеровском режиме видят только все плохое. Тут он склонен иногда защитить и то, что внутренне сам признает плохим. (Я позволю себе заметить, что я лично тоже не во всем согласен с критикой гитлеровского режима. Представления о Германии за границей также ошибочны, как наши прежние представления о России. В особенности эмигранты искажают действительность.)
4) Паулюс глубоко убежден в необходимости честного сотрудничества Германии и России после войны. По его мнению, вооруженные силы Германии являются не «гитлеровской армией», а немецкой армией, которая при создавшейся обстановке обороняет свою родину против ее противников за пределами своей страны. Но эта концепция не связывается с желанием закончить войну.
5) Методы воздействия Национального комитета и офицерского союза на армию он считает неправильными, так как они ведут к разложению армии и не дают гарантии, что действительно приведут к сносному миру.
6) Он верит объяснениям генерала Мельникова1, что Россия не заинтересована в чрезмерном ослаблении Германии, но думает, что положение может осложниться и Германия может оказаться вынужденной у своих границ принять тяжелейшие условия капитуляции.
7) Что касается послевоенного периода, то он прогрессивно настроен, но опасается вмешательства во внутренние дела, что может привести к советизации Германии. Он за постепенное развитие социалистических проблем и реформ в соответствии с немецкими условиями.
8) Большую роль в размышлениях Паулюса в беседе со мной играл факт нахождения на передовой линии его двух преданных родине сыновей.
Вывод:
Дальнейшее влияние на фельдмаршала со стороны представителей офицерского союза или Национального комитета бесперспективно. Остался лишь один путь, а именно: совершенно откровенный, основанный на полном доверии разговор с ним русских авторитетных лиц и — «раскрыть при этом все карты». Я не берусь, конечно, судить, будет ли он и в этом случае ссылаться на свое положение — положение военнопленного, и в силу долга, присяги останется на прежних позициях.
Особое примечание:
Подписанный им и другими генералами документ он не считает активным противодействием (деятельностью) военнопленных. Это заявление следует, скорее, рассматривать как ответ на предложение русских. Он не видит в этом документе каких-либо новых обязательств, принятых генералами по отношению к нему или к немецкой армии.
II. Деятельность «Союза немецких офицеров».
До учреждения Союза было обещано с русской стороны, что руководящим лицам Союза будет предоставлена полная свобода действий и все средства к тому, чтобы ориентироваться в обстановке. Далее было обещано, что Союз будет действовать самостоятельно для достижения своих целей. Было признано лишь известное ограничение, поскольку это потребуется внешнеполитической обстановкой и взаимоотношениями России с ее союзниками. При своем учреждении Союз подчинился политическому руководству Национального комитета, и путем вступления генералов и офицеров в Национальный комитет члены Союза приступили к совместной работе.
Но ни одному из членов Комитета офицерского союза и ни одному из его представителей в Национальном комитете не известно, с какими официальными инстанциями сотрудничают руководители Национального комитета. Отсюда создается положение, что генералы и офицеры, участвующие в работе Национального комитета (составление воззваний, листовок и т.д.) не в состоянии со всей ответственностью изучать те предпосылки, которые лежат в основе этой работы. Таким образом, создается впечатление, что офицерский союз самостоятельно не действует, а только используется.
Необходимо, чтобы президент офицерского союза и представители союза в Национальном комитете были признаны русскими инстанциями равноправными партнерами. Нам представляется недопустимым, что в Национальном комитете, который, по своим заявлениям, объединяет немцев всех политических направлений, односторонне действует в настоящих условиях только коммунистическая партия. Если же это так, то предпосылка для основания «Союза офицеров» и для его совместной работы с Национальным комитетом оказывается основанной на заблуждении.
Генералы и офицеры, не имеющие полной уверенности, что это не является злоупотреблением их честными намерениями, работать не смогут. В противном случае вывод из этого будет личным делом каждого».
Испытывая достаточно сильное давление как со стороны администрации лагеря, так и непосредственно от своих товарищей, вставших под знамена борьбы против режима Гитлера, в начале октября того же года Паулюс написал письмо, в котором, в частности, говорилось: «Заявление, сделанное немецкими генералами в лагере военнопленных № 48 от 1 сентября 1943 г., дает мне повод констатировать следующее: подпись каждого отдельного генерала базируется на собственном мнении и дана добровольно.
В этой подписи не кроется какого-либо обязательства особого порядка по отношению к моей личности. В случае же, если кто-либо из участников видел бы в своей подписи какое-либо обязательство по отношению ко мне лично, то настоящим его освобождаю от этого мнимого обязательства. Генерал-фельдмаршал Паулюс. 6 октября 1943 года».
Не выдержав напряжения, стремясь донести правду о своем местонахождении и сообщить о своей верности Гитлеру, «движение сопротивления» решается на беспрецедентный, безрассудный по своей сути шаг — в октябре 1943 года они начинают готовить побег одного из «верных» офицеров в Германию. Одним из лиц, которому доверена эта тщательно оберегаемая тайна, являлся фельдмаршал Паулюс. Трудно представить себе побег из особорежимного объекта НКВД, но зато легко себе представить степень заблуждений Паулюса, Шмидта и Ко.
Увы, но ни один человек из группы заслуженных генералов вермахта не ялялся близким другом Гитлера, и случай с дуче Муссолини1 вряд ли повторился бы в Суздале — этому не помогли бы даже отъявленные головорезы под командованием Отто Скорцени2. Побег закончился ничем — его просто не было. Одновременно были приняты соответствующие меры, в том числе объявлен приказ начальника лагеря о проведении поверок среди военнопленных дважды в сутки, а также о ряде других мероприятий, включая личные обыски.
Необходимо сказать, что ужесточение мер содержания военнопленных подействовало на многих из них отрезвляюще. Трещина в нацистском монолите, положенная усилиями четырех генералов, старших и младших офицеров, постоянно расширялась. Нередко члены «Союза немецких офицеров» пытались «образумить» фельдмаршала; одно из таких посланий приведу.
«Лагерь военнопленных 84/1
10 февраля 1944 г.
Многоуважаемый господин генерал-фельдмаршал!
9 июля 1943 г. я Вам, господин генерал-фельдмаршал написал письмо, в котором я Вас просил примкнуть к нашему антифашистскому движению, выступить перед московским микрофоном и рассказать нашему народу правду о Сталинграде. За этот промежуток времени мы пережили большие события и находимся накануне еще больших событий. Так как я до сих пор еще не получил ответа на мое письмо, и также не встретил Вашего имени, господин генерал-фельдмаршал, ни среди борцов за отечественные цели Национального комитета, ни среди членов «Союза немецких офицеров», я, как бывший вам лично знакомый адъютант корпусного врача Вашего штаба корпуса 16-го арт. корпуса, решил к Вам обратиться сегодня, спустя год после катастрофы Сталинграда, с этими строчками.
Эта гибельная, несправедливая, захватническая война, которая ведется ради личных интересов, болезненного (католического) честолюбия и потребности выделяться человека, который еще сегодня может называть себя вождем нашего народа, ради интересов стоящих за его спиной империалистов, разрушила старые понятия об офицерской чести, долге и чувстве ответственности и родила новые, лучшие понятия их. Перед нами вырос новый офицер, народный немецкий офицер, человек, пользующийся уважением, почтением и верностью добровольно ему подчиняющихся солдат, новый тип офицера, который не видит больше в своих подчиненных лишенное собственной воли орудие его часто взвинченных и надменных личных интересов, а видит в нем человека с чувствующим сердцем. Отпали от нас тупое повиновение, прусская палочная дисциплина и взгляды реакционного пруссачества, которые особенно широко распространялись в армии с 1933 г., когда фельдмаршал Гинденбург протянул руку Гитлеру у гроба Фридриха II в Потсдаме1.
Вместо бывшего чванного офицерства выступил новый «Союз немецких офицеров», который чувствует себя принадлежащим народу, который выходит из народа и офицеры которого с дисциплинированной критикой и доверием добровольно подчиняются тому, кто опытнее, умнее и сильнее характером.
Господин генерал-фельдмаршал, почему Вы еще не примкнули к нашему антифашистскому народному движению? Почему Вы до сих пор еще верны этому ефрейтору Гитлеру, этому одаренному каким-то провидением фантастическому стратегу? Неужели для Вас никакого значения не имеют примеры генерала артиллерии фон Зейдлица и других генералов и офицеров, которые по-новому рассматривают понятие чести офицера?
Как можно требовать от солдат, офицеров и генералов, борющихся на фронте, сложить оружие, прекратить бессмысленное сопротивление и перейти на сторону Национального комитета, когда самый высший генерал в плену, не находится больше в сфере влияния геббельсовской пропаганды, который в состоянии обе стороны оценить и в военном, и в политическом отношении, сам еще стоит в стороне от борьбы за спасение немецкого народа? Здесь, господин генерал-фельдмаршал, перед Вами будет стоять новая, гораздо лучшая задача и ответственность. Ваш голос и Ваше имя имеют большой вес и большое значение для завоевания наших еще борющихся солдат, офицеров и генералов на фронте, для целей Национального комитета. Я представляю себе, например, как бы Вы, господин генерал-фельдмаршал, обратились к окруженным войскам и рассказали бы им из личного опыта, как «фюрер» выбил Вас и Вашу армию под Сталинградом. Я могу себе представить, что Вам удалось бы целую дивизию или даже несколько дивизий сагитировать для перехода на сторону Национального комитета. Разве Вы не вздохнули бы легче, добившись такого успеха?
Господин генерал-фельдмаршал, разве не с каждым днем все больше на Вас давит тяжесть вины в уничтожении 240000 лучших немецких людей, когда Вы видите, что теперь один Сталинград следует за другим? Эту огромную, живую, народную силу Вы имели возможность спасти, господин генерал-фельдмаршал, если бы Вы тогда, тремя неделями ранее, приняли бы почетные условия капитуляции против приказа Гитлера. Все равно, потом была капитуляция, также против приказа, но только тогда, когда осталось уже 90 000 солдат из 330 000. Солдаты и офицеры погибали, выполняя свой долг, но требовать этого от них в Сталинграде — было сумасшествием. Хотите Вы, господин генерал-фельдмаршал, чтобы это массовое убийство немецкого народа так и продолжалось? Не взывают ли умоляюще к вам мертвые Сталинграда: «Останови!» и «Встань и действуй!» Не чувствуете ли Вы себя отцом семейства, обязанным стряхнуть все, что позади Вас, здесь, в плену, используя всю власть, как генерал-фельдмаршал, и бороться против Гитлера, чтобы спасти то, что можно еще спасти живого от немецкой семейной жизни? Разве можно сравнить то, что можно еще выиграть, с тем, что уже потеряно?
Господин генерал-фельдмаршал, долг перед отечеством требует от Вас ненависти и борьбы против Гитлера и его сподручных. Мертвые Сталинграда требуют от Вас, чтобы их смерть имела, по крайней мере, тот смысл, что откроет глаза немецкому народу и поднимет его против своих губителей.
Поднимитесь, господин генерал-фельдмаршал, и скажите немецкой армии, которая еще слепо повинуется приказам Гитлера, последнюю волю Сталинградской армии! Мы, которые счастливо спаслись от уничтожения, мы, молодые офицеры и солдаты, — мы ждем Вас.
Штабной врач — Вильгельм Гаденхорст,
начальник санитарной роты 1/88 18-й танк. дивизии».
Но фельдмаршал Паулюс — внешне еще оплот сопротивления, а фактически, сознательно или бессознательно, находится под влиянием группы тех генералов, которые не поддаются никакому влиянию и не готовы к честному сотрудничеству с Россией.
Эта группа по-прежнему руководит им. Однако он в основном убежден в необходимости честного сотрудничества с СССР, во всяком случае, при условии существования свободной и независимой Германии.
Паулюс пользуется авторитетом, но это проявляется только в вопросах этикета и распорядка в доме. Чужие мнения он не подавляет, действует примиряющим образом на спорящих. О своем отношении к национал-социализму не высказывается, старательно уклоняясь от политических разговоров. В общем, он надломленный человек, и вся его теперешняя жизнь проходит под знаком поражения его армии под Сталинградом. Эта мысль настолько угнетает его, что все остальное отступает на задний план.
Неприятным для Паулюса эпизодом было вступление 25 июля 1944 года в «Союз немецких офицеров» его бывшего адъютанта — полковника Адама. В тот же день полковник Адам, в присутствии фон Зейдлица, заявил Паулюсу о своем вступлении в союз. Это заявление Адама Паулюс воспринял спокойно, заявив: «Я вас понимаю, полковник, но что касается меня, то я хочу получить ясное представление об обстановке».
В тот же день Паулюсу было вручено обращение 16 военнопленных генералов, которое произвело на него сильное впечатление. После ознакомления с указанным заявлением Паулюс в беседе просил дать ему возможность побеседовать с этими генералами, указав, что подписавшего заявление генерала Мюллера он знает лично.
В беседе с Винценцем Мюллером, проходившей 31 июля, Паулюс продолжал придерживаться своей прежней позиции, считая, что гитлеровское руководство успешно справится с восставшими генералами и будет в состоянии продолжать войну. Он верит, что Гитлеру удастся восстановить положение на Восточном фронте и добиться приемлемых для Германии условий мира.
Обращение 16 немецких генералов Паулюс рассматривает как «удар в спину германской армии»1 и объясняет его тем, что генералы подписались под сильным впечатлением поражения. Сам он такого шага сделать не может, так как это противоречило бы его убеждениям.
На твердо поставленный сотрудниками вопрос об изменении его позиции и участии в выступлении против Гитлера Паулюс, ссылаясь, как обычно, на свое положение военнопленного, отказался от активного выступления против Гитлера.
В начале августа 1944 года с фельдмаршалом неоднократно беседуют сотрудники УПВИ1. Затем они вспоминали о встречах с Паулюсом так: «Паулюс заявил, что в результате наших бесед с ним, а также под влиянием изменившейся обстановки и разговоров с Мюллером он серьезно намерен пересмотреть свое отношение к публичному выступлению против гитлеризма, но ищет удобную форму, которая не была бы истолкована в Германии, как «удар в спину германской армии».
Сообщение о разрыве Турцией дипломатических и экономических отношений с Германией произвело на Паулюса ошеломляющее впечатление. Прослушав это сообщение, Паулюс старался скрыть навернувшиеся слезы. Успокоившись, он заявил, что за разрывом отношений следует ожидать высадки союзниками десанта на Балканах и что разрыв отношений, наряду с другими целями, преследовал и удаление из Турции официальных немецких представителей и агентуры, которые могли обнаружить подготовку десанта.
В ходе дальнейшего разговора Паулюс меня спросил: «Какие предвидятся изменения в уже начертанной судьбе Германии, если я присоединюсь к движению?»
Ответ: Ваш призыв к армии означает спасение многих тысяч немецких жизней, ибо поднимает голос человек, которого уважает и знает вся армия. Он показывает выход из катастрофического положения.
С вашим присоединением к движению представительство новой, демократической Германии становится серьезным фактором, который нельзя будет обойти, когда будет решаться судьба будущей Германии.
Паулюс (иронически): А заслуженные господа из Национального комитета?
Ответ: Заслуженные господа из Национального комитета заслужили себе полное право требовать от вас, чтобы вы присоединились к ним и стали во главе движения.
Паулюс: Но мне же говорят, что у меня нет совести...
Ответ: Вы должны понимать, что с вами говорил представитель государства, которое твердо хочет, чтобы это бессмысленное кровопролитие прекратилось — дискуссия по этому вопросу ведется с вами уже год, а вы выставляете наивные и смешные аргументы, чтобы обосновать вашу отрицательную позицию.
Положение выглядит так: 27 генералов немецкой армии говорят и пишут: «Необходимо убрать Гитлера — он нас вел и ведет в пропасть», — а вы маршал — молчите... Ваше молчание равно громкому призыву в этом специфическом моменте, призыву к продолжению кровопролития, а этого не допустят ни генералы, ни мы — вы должны сказать решительное слово.
Паулюс: Если вы так ставите вопрос, то вы должны и понять, что я не могу менять свою позицию под нажимом ультиматума — я должен подумать; бесспорно, что беседа с генералом Мюллером внесла в мою концепцию новые элементы ориентации, но я должен их еще обдумать. Я должен всем этим поделиться со своими друзьями в Войково; потом я могу принять решение. Скажите, как обстоит вопрос с формированием немецкой армии из числа военнопленных?
Ответ: Насчет армии я точно не могу вам сказать, но, видите ли, до сих пор ее не сформировали, несмотря на то что массы немецких военнопленных требуют от нас создания такой армии — они хотят драться против Гитлера. Но Красная армия исходит из эгоистических интересов при решении этого вопроса — она не заинтересована в том, чтобы немец стрелял в немца, но что во время оккупации Германии немецкие части будут нести службу внутреннего порядка — это не подлежит сомнению.
Паулюс был очень доволен этим ответом и сказал: «Будущая дружба между нашими народами была бы в опасности, если Красная армия допустила бы такое положение, чтобы немец стрелял в немца и отвлекался от главной цели Гитлера». Далее Паулюс жаловался, что нет сведений из Германии и что наша пресса очень мало приводит сообщений по вопросу «путча».
Поражения немецких и итальянских частей в Африке, объявление в Германии тотальной мобилизации, открытие второго фронта, постепенная потеря всех союзников, за исключением Японии, присоединение к Национальному комитету 16 новых генералов и, наконец, покушение на Гитлера, совершенное 20 июля 1944 года в его ставке, совершенное при участии генералов вермахта, многих из которых он знал лично, — вот далеко не полный перечень факторов, оказавших влияние на принятие Паулюсом окончательного решения. 8 августа того же года он обратился со своим знаменитым обращением «К немецкому народу. К военнопленным немецким офицерам и солдатам, находящимся в СССР»1. Именно 8 августа 1944 года Паулюс, наконец, освободился из фашистского плена.
Нет необходимости пересказывать его содержание. 14 августа фельдмаршал вступает в «Союз немецких офицеров». Позднее он еще неоднократно будет обращаться по радио; советские самолеты будут разбрасывать над позициями гитлеровских войск тысячи листовок, подписанных Паулюсом и его соратниками2. Был ли эффект от этой работы? Несомненно. С этого времени фельдмаршал полностью погружается в политику.
Став далеко не последней политической фигурой среди немецких военнопленных и эмигрантов, на протяжении ряда лет ведущих борьбу по расшатыванию режима Гитлера, Паулюс, как личность, по-прежнему испытывал чувство вины перед немецким народом, заключавшееся, прежде всего, в недостатке решительности во время боев под Сталинградом. Сюда же можно отнести и его нерешительность осенью 1943 года, когда он рассматривался как реальный руководитель «Союза немецких офицеров». Перед фельдмаршалом встала проблема морального порядка — поймут ли его вчерашние подчиненные, если он заявит о своей полной поддержке Союза.
Надо сказать, что заявление генерал-фельдмаршала Паулюса вызвало всеобщее удивление среди военнопленных генералов. Каким образом стало возможно, чтобы генерал, который так долго стоял в стороне от антигитлеровского движения, которого открыто осуждали за то, что он вел на смерть сталинградскую группировку армий и который считался закоснелым реакционером и сторонником Гитлера, вдруг сделал такой отчаянный шаг на пути борьбы против гитлеровского режима?
С другой стороны, этот шаг Паулюса был встречен всеобщим негодованием той и другой части военнопленных. «Наконец-то и он догадался, что защищает систему, которая, в связи с явно проигранной войной, обречена на гибель, поздно он образумился. Такое заявление нужно было сделать не теперь, когда оно уже ничего не стоит, а сразу же после сталинградской катастрофы» таково было мнение, царившее среди немецких солдат.
Но было бы ошибочным недооценивать заявление Паулюса, как таковое, говорят многие. Оно ясно показывает всю безвыходность гитлеровской Германии; оно показывает, что война окончательно проиграна, раз даже Паулюс, которого считают одним из самых реакционных офицеров, одним из тех, кто был наиболее тесно связан с гитлеровским режимом, убедился в необходимости окончить войну.
Заявление Паулюса оказало громадное влияние на немцев, ибо Паулюс всегда был олицетворением героической борьбы сталинградской группировки. В этом сходятся мнения всех.
Между тем Паулюса многие ненавидят. Прежде всего потому, что он погубил сотни тысяч солдат под Сталинградом. Старые пленные упомянули о случае, происходившем в лагере № 27 в то время, когда там временно находился Паулюс, — солдаты хотели его побить. Поэтому, несмотря на этот шаг, Паулюс в будущем не избежит ответственности за свои преступления именно такое мнение бытует среди другой части немецких военнопленных.
Комментируя заявление Паулюса, агентство Рейтер сообщало следующее:
«Лондон, 15 августа. ...Паулюс — герой Сталинграда — является вторым фельдмаршалом, который открыто взбунтовался. Первым восставшим фельдмаршалом был Витцлебен, которого повесили.
Призыв Паулюса к германскому народу и армии свергнуть Гитлера, создать новое правительство и отмежеваться от нацистов, — хотя и передан из Москвы только в ночь на 14 августа, однако датирован 8 августа. Таким образом, пленный фельдмаршал прервал свое 18-месячное молчание в тот самый день, когда из Берлина было сообщено о смертных казнях; кстати сказать, это произошло в годовщину «черного дня»1 Германии, то есть дня, который в 1918 году вынудил Людендорфа2 поставить вопрос о быстром прекращении военных действий.
Карьера Паулюса носила гораздо более «нацистский» характер, чем карьера любого из германских генералов, которые до сего времени обращались из Москвы с призывами к германской армии. Он не дворянин и не выходец из прусской военной касты. Он — сын старой бюргерской семьи из нижнего течения Рейна. Он завоевал свою военную репутацию как знаток танковой войны, принадлежащий к школе Гудериана; первый военный пост, который он занимал, это пост начальника штаба армии покойного фон Рейхенау. Рейхенау был видным офицером, который публично присоединился к нацистскому кредо.
Во время обороны Сталинграда Гитлер наградил Паулюса знаком отличия «Дубовый лист» к Железному кресту и в самый последний момент присвоил ему воинское звание фельдмаршала. Германское радио сначала отказывалось верить сообщениям о его пленении. Оно утверждало, что Паулюс носит при себе два револьвера и яд с тем, чтобы в случае необходимости иметь возможность покончить с собой. Сообщалось также, что он тяжело ранен.
Спустя 3 дня после сдачи Паулюса в плен, в последнем сообщении германского командования по поводу Сталинграда восхвалялось «образцовое руководство» Паулюса и не упоминалось о том, что он остался в живых. В заявлении говорилось: «Эти офицеры и солдаты погибли, чтобы Германия могла жить». Через две недели после пленения Паулюса Советское информбюро опровергло сообщения о том, что он будет судим, как военный преступник».
Пленные генералы, близко знавшие Паулюса, писали впоследствии: «Паулюс — выдающийся, талантливый организатор, его нельзя обвинять за Сталинград, потому, что он был не самостоятелен, а выполнял приказ Гитлера. То, что до сих пор Паулюс стоял в стороне от движения «Свободная Германия», можно объяснить тем, что он в качестве разгромленного командира не хотел выступать на передний план перед своими офицерами-армейцами. Этим он нехотя сослужил службу фашистам, т.к. эту уклончивость они рассматривали как образец солдатского поведения. Эта оценка сейчас же перешла в противоположность, как только он вступил в движение «Свободная Германия» и написал обращение к народу и армии. С того времени Паулюс, для профашистски настроенных военнопленных — изменник».
«Генерал-фельдмаршал Паулюс благодаря Сталинграду пользуется большим уважением германского народа как образцовый командир, который жертвует собой и которого приносят в жертву.
Поэтому первое его обращение имело решающее значение, поскольку фронт и родина доверяют Паулюсу, и его обращение было встречено как первая весточка военнопленных из России, и как подтверждение существования Национального комитета. Это прекрасная репутация, которой пользуется Паулюс, больше того, что он мог бы себе завоевать при иных обстоятельствах собственными заслугами.
Он является типичным представителем того устаревшего взгляда, что самое важное для офицера это хорошая внешность и хорошие светские манеры.
Кроме того, Паулюс является человеком, верным своему долгу, с благородным образом мыслей, с высоким умственным развитием, с художественными наклонностями. Характер нерешительный. Находясь долгое время на должности заместителя начальника Генштаба армии и в непосредственном окружении фюрера, он также был в известной мере заражен гитлеровской болезнью, которая заключается в безоглядном доверии, ослепленности и в том, что люди, снимая с себя ответственность, полагаются на безошибочные высочайшие решения.
В настоящее время в нем происходит внутренняя борьба, вызванная сознанием ответственности; ему трудно принять окончательное решение. Но, раз признав то или иное мнение правильным, он честно будет защищать его. Используя его как фигуру, можно в первое время добиться политического успеха, но для этого потребовалась бы сильная поддержка окружения». С этими мнениями генералов, не входящих в число приверженцев фашизма, трудно не согласиться.
На протяжении последующих лет Паулюс всегда с огромным желанием берется за всякие новые начинания; вряд ли кто-нибудь еще, даже из числа молодых генералов — членов СНО и НКСГ, выдерживал бы такой бешеный темп работы. Но фельдмаршал — человек настроения. Раздираемый внутренними противоречиями, усугубляемыми еще и неизвестностью о судьбе родных, он иногда совершенно падает духом. Эти моменты неоднократно находили отражение на страницах дневника, но отнюдь не в разговорах с официальными лицами ГУПВИ, что выгодно отличает его от других генералов.
Включившись в работу СНО и НКСГ, внося свою лепту в упорядочение работы по многим направлениям их деятельности, Паулюс не подозревал, что после окончания войны эти две структуры станут ненужными. Обречена на неудачу и предложенная в качестве их новая демократическая организация немецких военнопленных в СССР — она стала бы, по мнению советского руководства, ненужным отростком в уже оформившейся к тому времени структуре будущей СЕПГ1.
В ноябре 1945 года объявлено о добровольном роспуске созданных ранее немецких организаций в СССР. Паулюс настроен хорошо, что же касается его политических взглядов — все они претерпели значительные изменения. Он меньше, чем другие генералы, занимается своей персоной, он попросту умнее и тактичнее их. По психологическому типу он — консервативный интеллигент, внутренне колеблющийся скептик. Он не без удовольствия рассказывает , что родители его жены, как и многие другие, считают, что «он мало похож на немца».
К этому времени он полностью уяснил значение СССР в мировой политике. Он привык держать свое слово; в настоящее время он старается показать себя человеком, по своему существу являющимся пацифистом. Свою роль во Второй мировой войне он объясняет злостным стечением обстоятельств.
На рубеже 1945-1946 годов перед фельдмаршалом стоят две важнейшие задачи:
а) осмысление опыта прошлой войны, интерес к которому проявили сначала американцы, а затем — и Генеральный штаб МВС1 СССР;
б) подготовка к предстоящему Нюрнбергскому процессу.
И если к выполнению своей первой задачи он переодически привлекается и в последующие годы, то для решения второй времени остается совсем мало.
Паулюс проводит многочисленные консультации с военнопленными генералами по существу тех или иных вопросов. Документируются его показания, касающиеся подготовки Гитлера к развязыванию мировой войны и роли отдельных генералов германского Генштаба, ОКВ и ОКХ. Кроме того, не останавливаясь на достигнутом, фельдмаршал «тренируется» в своих будущих ответах на коварно поставленные защитой вопросы.
В январе 1946 года принято решение о доставке Паулюса и Бушенхагена2 на самолете в Берлин, а оттуда на автомобиле — в город Плауен, расположенный в советской зоне оккупации, в 130 км от Нюрнберга.
Из этого пункта при необходимости Паулюса и Бушенхагена будут доставлять на процесс, но только по требованию главного обвинителя от Советского Союза Руденко3, а после допроса — немедленно возвращать в Плауен.
2 февраля 1946 года самолет С-47 с немецкими генералами и сопровождающими их лицами отправляется из Москвы и вечером того же дня благополучно приземляется в Берлине. Ввиду позднего времени «гостей» устроили в Потсдаме. 4 февраля их доставляют в Плауен.
Оставшееся до выступления на процессе время оба генерала уделяют бесконечным консультациям по линии их поведения в Нюрнберге. Разъяснения по целому ряду вопросов им даются самыми квалифицированными юристами.
11 и 12 февраля Паулюс и Бушенхаген дают показания. Результаты этих свидетельств получили огромный международный резонанс. Вот, например, как отмечало их агентство «Рейтер»: «Лондон, 12 февраля. ...Бывший немецкий фельдмаршал Фридрих фон Паулюс, который в течение двух дней являлся выдающейся фигурой в нюрнбергском зале суда, все еще является «советским военнопленным».
Но ясно, что благодаря его высокому рангу и связи его имени с величайшим триумфом Красной армии, а также благодаря его значительному влиянию, которым пользуется его имя среди генералов, ему предоставлена конечно, в ограниченных рамках — значительная степень личной свободы.
Советские официальные лица и журналисты относятся с явным уважением к фон Паулюсу, как к человеку большого политического и военного значения.
«То, что Паулюс сказал в качестве свидетеля, имеет огромное значение для немецкого народа», — говорили, когда он кончил свои свидетельские показания.
Я наблюдал за фон Паулюсом, — пишет корреспондент,— в то время, как он с судорожно вздрагивающим лицом выходил из зала суда в сопровождении группы офицеров советской делегации. Один из них предложил ему папиросу. Затем в сопровождении двух американских полицейских вся группа двинулась по коридору, смеясь и непринужденно беседуя с фон Паулюсом, по направлению к помещению, где находился советский обвинитель.
Советские представители не указывают, где проживает Паулюс с момента его прибытия из Москвы несколько дней тому назад. Однако я полагаю, заявляет корреспондент,— что условия, в которых он живет, соответствуют примерно условиям «домашнего ареста». В России он живет в одном из специальных лагерей для офицеров, где ему созданы все условия, соответствующие его высокому рангу. Паулюс играет на скрипке и занимается живописью, для чего ему предоставлены все возможности.
Паулюс был членом нацистской партии, но не занимал в ней специального поста. Неизвестно, являлся ли он все еще членом нацистской партии в момент пленения в январе 1943 года. В течение 15 месяцев он отказывался обсуждать политические уроки Сталинграда или причины приближавшегося разгрома Германии. Затем он объявил о своей готовности присоединиться к заявлениям, с которыми «Союз немецких офицеров», образованный другими советскими военнопленными, обращался к своим бывшим коллегам. Хотя его имя не стояло на первом месте среди подписавшихся, оно было одним из самых значительных имен в прокламации от августа 1944 года, в которой Союз призвал генералов отречься от Гитлера»1. Оставим на совести корреспондента все те досадные промахи, начинающиеся с прибавления к фамилии фельдмаршала приставки «фон».
Свидетельские показания бывшего генерал-фельдмаршала германской армии Паулюса, зачитанные в числе других и военнопленным лагеря № 27, вызвали большой интерес и многочисленные обсуждения среди военнопленных. Изучение их мнений и высказываний позволило сделать вывод о том, что показания на военнопленных подействовали ошеломляюще, в особенности — на генералов и офицеров.
Подавляющее большинство рассматривает поступок Паулюса, как недостойный бывшего генерал-фельдмаршала, руководившего лично не только военными действиями, но и подготавливавшего их. По мнению этой группы военнопленных, Паулюс не менее виноват, чем Геринг, Кейтель2, Йодль и другие, а следовательно, он не имеет морального права выступать теперь против них, если ранее шел вместе с ними.
Другая часть военнопленных придерживается мнения, что Паулюс поступает правильно, изобличая преступников войны, несмотря на свое личное участие в подготовке и проведении военных действий.
Часть военнопленных видит в показаниях Паулюса и привлечении его в качестве свидетеля к процессу умный тактический маневр русских, направленный на дополнительное изобличение военных преступников.
Вот некоторые мнения:
Капитан Циндлер: «Появление Паулюса на Нюрнбергском процессе является сенсацией. К сожалению, приходится констатировать, что как раз руководители Германии, как Геринг, Функ1, Розенберг2 и другие, которые сидят сейчас на скамье подсудимых в Нюрнберге, не имеют мужества сказать, что Германии нужно было жизненное пространство и что расовую теорию и все, о чем проповедовал нацизм, они считают правильным. В заключение Советский Союз безусловно возбудит против него процесс, и если он здесь не будет повешен, его все равно однажды повесит германский народ».
Гросс-адмирал Фишель3: «Русским Паулюс, конечно, очень желателен как орудие для подкрепления предъявляемых документов о подготовке войны против России. Мне совершенно ясно, что русские говорят себе: на различных допросах Паулюс, безусловно, пробалтывается, и этим сам занесет себя в списки тех, кто участвовал в подготовке войны против России».
Генерал Зюйдов4: «Я очень хорошо представляю себе, что Паулюс очень ожесточен из-за поражения под Сталинградом, но что он добровольно выступает на Нюрнбергском процессе в качестве свидетеля — пусть никто мне не рассказывает».
Контр-адмирал Кноблох1: «Я хотел бы знать, что русские обещали Паулюсу за его показания. Очевидно, ему обещали, что он не попадет на виселицу. Его показания происходят из мозга одного комиссара. Осенью 1940 года еще ни у кого не было мысли о войне против России, если бы мы тогда не были в таком положении. Показания Паулюса— нечто иное, как слова они нужны России в ее мести в отношении Германии».
Генерал-лейтенант Рабе фон Паппенхайм2: «Я очень хорошо знаю Паулюса, таких предложений сам он никогда не построит, в отношении речи он всегда был гением. Эта речь заучена им, он повторяет ее, как попугай. Он думает, что таким предательским поступком спасет голову, но вряд ли ему это удастся».
Генерал-лейтенант Войташ3: «Если мне когда-нибудь суждено попасть в Германию и встретить Паулюса, то я на старости лет совершу убийство. Показания этого человека оскорбляют и унижают весь офицерский корпус. Это непростительно, когда германский офицер, чтобы спасти голову, топит своих бывших товарищей. Весь этот театр — типично русский: одного натравливать на другого, а самому быть смеющимся третьим».
Генерал-лейтенант Штевер4: «К сожалению, всегда были такие люди, которые, чтобы спасти собственную шкуру, жертвовали другими. Но хорошо, что в Нюрнберге обвинители не только русские, а люди более дальновидные. Я полагаю, что в этой игре, которую задумал Паулюс, копье обернется против него и он окажется на скамье подсудимых».
Генерал-лейтенант Бернер5: «Я полагаю, что Паулюс хотел этим обеспечить себе пост в Германии. Он его будет иметь, но только не долго, так как мы знаем, как поступать с такими людьми, если обстановка когда-либо изменится в нашу пользу. По многим пунктам показаний Паулюса можно судить, каким прививочным материалом сделана ему прививка. Печально, что все еще находятся такие люди, которые предоставляют себя в распоряжение русских. В войну они занимали ответственные посты, но были плохие работники».
Генерал танковых войск Хенрици1: «Обычно люди, которые сами имеют нечистую совесть, делают вид, что они всегда были против Гитлера. Почему же Паулюс не сделал выводы тогда, когда плохо обстояло дело под Сталинградом? Потому, что он был слишком труслив и не хотел ставить на карту свою жизнь, вследствие преждевременной капитуляции, так как с такими людьми расправлялись быстро».
Генерал Цандер2: «Я ожидал от Паулюса, что он откажется от этих бесславных свидетельских показаний, чтобы не осквернить честь старого офицера и немца».
Генерал-майор Моритц3: «То, что сделал Паулюс в Нюрнберге, весьма печально. Я не могу не осуждать подобный поступок Паулюса. Паулюс виноват, как и всякий другой генерал, который добросовестно выполнял приказы ставки, а когда он теперь позволяет использовать себя в качестве свидетеля по обвинению других генералов, то пропадает всякое уважение к нему. Его никто не мог принудить к тому, чтобы он выступил в Нюрнберге. Если бы он был порядочным человеком, то, по крайней мере, отказался бы давать показания».
Капитан Изерентант: «Паулюс — самая большая свинья, которую только до сего времени мне приходилось встречать. Так поступают только совершенно бесхарактерные люди. Своей речью Паулюс доказал, что на нем лежит точно такая же вина, как и на тех, что сидят на скамье подсудимых. Другие имели, по крайней мере, больше мужества, чем он. Когда слушаешь такие вещи, как речь Паулюса, то делается стыдно, что ты немец. Даже для английских обвинителей покажется противной такая бесхарактерность. За одну только эту речь Паулюс заслуживает быть повешенным».
Ротмистр фон Цедлиц: «Сейчас обнаруживается, что весь план агрессии уже заранее был письменно разработан. При этом интересно, что войска, штабы и пограничники, которые должны были вести наступление, об этом ничего не знали. Все это содержалось в строгой тайне для широких масс».
Зондерфюрер Циндлер: «Конечно, мнения о поступке Паулюса могут разделиться. Но если он своим выступлением поможет раскрыть безобразия Генерального штаба, то этому надо только радоваться».
Генерал Вандерслебен1: «Я считаю выступление Паулюса объективным и с человеческой точки зрения понятным».
Генерал Лаш2: «Я считаю высказывание Паулюса правильным и совершенно справедливым. Паулюс должен был так действовать — в интересах немецкого народа».
Военный судья, майор Зеебот: «В отношении Паулюса надо принять во внимание три вещи, чтобы иметь ясное представление о его личности. Как юрист, я смотрю на вещи несколько иными глазами, чем профан. В чем упрекают Паулюса военнопленные здесь, в лагере:
1. Нарушение присяги.
Паулюс не обязан был больше соблюдать присягу, так как для этого в тот момент не было предпосылок, когда он понял, что Гитлер — преступник.
2. Нетоварищеский поступок.
Образ действий Кейтеля был настолько «неофицерский», когда он, робея перед Гитлером, устраивал процессы над генералами германских вооруженных сил и вешал их, хотя он должен был быть уверен, что они были невиновны. Паулюса нельзя упрекать в нетоварищеском поступке потому, что Паулюс сам поставил себя вне товарищества».
Кроме того, после выступления Паулюса на его имя из различных городов Германии поступило 59 писем, большинство из которых было ему вручено. Так, например, бывший бургомистр Саксонии Хаммермюллер писал: «Глубокоуважаемый г-н фельдмаршал! Нюрнбергский процесс отчасти осветил перед германским народом и всем миром мотивы и конечные цели только что закончившейся агрессивной войны гитлеровцев и совершенных этими преступниками злодеяний. Весь мир слушал, когда радио передавало Ваши свидетельские показания на этом процессе».
Ассистент медицины из города Детмольда Мюллер написал: «Ваше превосходительство! С напряженным вниманием следя за ходом Нюрнбергского процесса, я только что услышал по радио Ваше имя в связи с вызовом Вас в суд для свидетельских показаний. Та почетная роль, которую Вы взяли на себя в драме, разыгравшейся под Сталинградом, пытаясь убедить Гитлера отказаться от плана захватить и удержать Сталинград, плана, противоречащего здравому смыслу, — эта роль создала Вам особое положение как в глазах врагов, так и друзей».
В одном случае на имя Паулюса была получена анонимка, содержащая угрозу: «Паулюс! Стыдись дышать еще воздухом Германии. Изменник родины!!! Ты, подлец, не годишься на корм псам. Исчезни из нашей истекающей кровью Германии, это наша родина. Мы и сегодня еще верим в нашу Германию, несмотря ни на что! В своем предательстве ты должен будешь еще горько раскаяться. Несмотря ни на что, Германия будет жить».
Из высказываний военнопленных, содержащихся в лагерях МВД СССР, представляют интерес следующие:
Генерал Гольвитцер1: «В своих показаниях Паулюс отобразил историческую правду, а эта правда должна найти себе подобающее место в истории. Очень удачно сделано с русской стороны, что Паулюс выступил на процессе. Германская пропаганда в свое время усиленно распространяла слухи о том, что Паулюса нет в живых. Русское обвинение представило прежде письменные показания Паулюса. Защита, очевидно, спросила: «Где же Паулюс?» — Русские ответили: «Пожалуйста, Паулюс может лично подтвердить свои показания». Это очень удачный ход русских».
Генерал фон Дреббер1: «Выступление Паулюса в качестве свидетеля советского обвинения на Нюрнбергском процессе — это настоящая и очень приятная сенсация. В особенности это приятно для генералов, взятых в плен в Сталинграде. Паулюс — умный человек, и он понимает, что фашизм довел Германию до катастрофы, а поэтому фашистское руководство надо не защищать, а обвинять и этим самым помогать немецкому народу находить новый путь своего развития».
Генерал Зейдлиц: «Все это отдает сенсацией! Испытываешь какое-то странное чувство. Пару лет тому назад мы предлагали Паулюсу самому сделать русским заявление о том, что ему известно из его деятельности в ОКХ, с тем чтобы помочь вскрыть действительных виновников войны. Паулюс, ссылаясь на различные отговорки, отказывался от этого. Он— колеблющийся человек».
Генерал Хиттер2: «Паулюс выступает свидетелем советского обвинения в Нюрнберге. Ну и пусть выступает, если он хочет заслужить презрение всех немцев».
Как мы видим, мнения о Паулюсе в очередной раз разделились. И это было неизбежно. По возвращении в Советский Союз через представителей советского командования Паулюс получил письма от членов семьи — и это для него было очень важно. Теперь, после долгого перерыва и до возвращения в ГДР, через руки фельдмаршала пройдут сотни открыток и писем.
2 апреля 1947 года, в ходе рентгено-клинического обследования, у Паулюса были обнаружены очаги туберкулеза легких. Обследование проводили профессора В.Л.Эйнис и Н.Н.Гринчар; ими было рекомендовано лечение в условиях санаторного режима, которое должно создать благоприятные предпосылки к клиническому затуханию болезни.
По мере возможности фельдмаршал готовит свой фундаментальный труд «Наступление немецкой армии летом 1942 года и битва за Сталинград (Краткий обзор и отдельные эпизоды)»1.
В июле 1947 года здоровье Паулюса еще более ухудшилось. Советское руководство посчитало целесообразным направить его на полтора-два месяца на лечение в Крым (район Верхней Ореанды), вместе с несколькими его приближенными — генералами Винценцем Мюллером и Вальтером Шрайбером2.
Объект МВД УССР, на котором отдыхали эти три генерала, располагался рядом с лагерем для немецких военнопленных, и в этом была реальность того времени.
Подлечившись, Паулюс снова окунулся в рабочую атмосферу. Много читает, пишет, изучает русский язык. Уже в 1948 году он сможет вполне сносно писать по-русски.
В конце марта 1948 года фельдмаршалу объявляют, что в числе первых генералов, в ближайшее время возвращающихся в Германию, его не будет. Кроме того, он был предупрежден, что если в будущем возвращение и состоится, то репатриирован он будет исключительно в советскую зону оккупации. Это объяснялось сложной политической обстановкой в Германии и развязанной в западной прессе кампанией, представляющей Паулюса командующим армией, созданной из немецких военнопленных. По разным оценкам, «армия Паулюса» в разные периоды определялась в 100-500 тысяч человек.
Эта тема время от времени возникала в прессе, призванной напугать западного обывателя возможным использованием ее в будущей войне СССР против стран — бывших участников антигитлеровской коалиции. Позднее «армию Паулюса» «видели» в Китае, где она помогала коммунистам в их борьбе, и так далее и тому подобное. Интересно замечание Берки, внучки Паулюса, которая однажды спросила: «Если дедушка сейчас в Китае, значит, у него есть большая коса?»
Задержкой репатриации фельдмаршал был удивлен. По вопросу о травле Советского Союза из-за созданной в нем якобы «армии Паулюса» он, не понимая провокационного значения этого, склонялся к такому мнению: «Появление в Германии — лучшее доказательство того, что это обвинение ложно». Он давно уже стал заложником большой политики.
Новым и неожиданным для Паулюса были высказывания и требования главного американского обвинителя Тейлора1, которые он связывает с угрозами германского защитника во время его выступления на процессе главных военных преступников в Нюрнберге.
Паулюс признает необходимость учитывать современную политическую обстановку и политические требования. Но у него возникают вопросы по следующим пунктам:
а) Можно ли вообще предвидеть, когда изменятся эти политические условия? Неужели его пребывание в плену может и должно продолжаться еще несколько лет?
б) Сможет ли советское правительство отклонить при любых обстоятельствах требование американцев о его выдаче, даже в качестве эксперта или свидетеля, в связи с происходящим в Нюрнберге процессом генералов? Не будет ли советское правительство вынуждено начать против него — Паулюса — следствие в том случае, если американцы будут, например, угрожать прекратить происходящий в Нюрнберге процесс?
Значительное место у Паулюса занимают также его личные и семейные заботы, причем иногда он проявляет смущение, беспомощность и колебания. Среди них:
а) Что должна делать его семья, учитывая его положение? С одной стороны — нападки и травля против него, а с другой стороны — неизвестность в отношении того, сколько его еще продержат в плену.
б) Возможно, что Советский Союз потребует от него, чтобы его семья уже переехала в советскую зону, прежде чем сам он вернется на родину. По его предположению, это будет сделано с целью избежать впечатления, что его задерживают в советской зоне, чтобы заманить туда его семью, если его возвращение вообще связано с этим переездом.
В связи с этим Паулюс много говорил насчет того, приедет ли его жена одна в Берлин, останется ли его дочь-вдова с ребенком в Баден-Бадене, должен ли его сын, живущий в Фирзене (Рейнская область, английская зона) со своей семьей тоже переехать в советскую зону и сможет ли он сохранить за собой дом в Баден-Бадене и т.д.
в) Сообщение семье о том, что жизнь в будущем в советской зоне вызвана необходимостью и его собственным желанием. При этом им было сделано несколько высказываний об особых отношениях в его семье. Мысли об информировании семьи в убедительной форме через советского уполномоченного или через выделенного советскими властями немца.
г) Как будет обеспечена жизнь его семьи до возвращения Паулюса из плена, при переезде ее в восточную зону.
Кроме этих проблем, его не оставляют и множество других комплексов. Первое место среди них занимает, как и ранее, Сталинград. Ожидание нападок со всех сторон, а он считает возможным, что против него и с немецкой стороны будет возбуждено дело, его особенно угнетает. Паулюс испытывает страх перед нападками со стороны своих же соратников, как, например, Зейдлица, Латтмана, Чиматиса и других, которые, находясь в плену в СССР, и сейчас предъявляют ему обвинение; с другой стороны, он боится нападок со стороны реакционных генералов, в том числе и со стороны Шмидта, которому он прежде не мог противостоять с надлежащей твердостью, это он признает сам.
У Паулюса создается впечатление, что, благодаря пропаганде и имевшему место до сих пор изображению событий, создалось впечатление, что судьба Сталинграда в первую очередь решалась Гитлером и им (Паулюсом), без участия других военных руководителей. И что все случившееся до мая 1945 года, по сравнению со Сталинградом, отходит на второй план.
Для него не безразличны и множество других фактов:
— что еще в конце 1947 года, как в газете для немецких военнопленных «Нахрихтен», так и в немецкой прессе, в связи с поездкой немецкой профсоюзной делегации в Советский Союз, были помещены материалы, которые так изображают события, что возлагают, хотя бы косвенно, на него еще большую ответственность, чем это было в действительности;
— что в книге Пливье1 о Сталинграде, тем более что Пливье убежал в Западную Германию, где нацистские, а может быть и антисоветские, круги обращают особое внимание на Сталинград и на него;
— что в книге о Сталинграде, написанной Герлахом2 (пока еще вчерне), которую в Луневе3 от Паулюса и его «друзей» скрывали, и в брошюре Латтмана, в которой он подробно останавливается на Сталинграде, его действия тщательно анализируются;
— что обвинения, которые были предъявлены ему на процессе в Нюрнберге и в связи с процессом, а именно: что его самого называли там военным преступником; что в своем заявлении он уже назвал обвиняемых Кейтеля и Йодля «военными преступниками»;
— что в статье Эррио4 было написано о том, что Советский Союз берет под защиту «военных преступников». Тут же он проводит параллель с последними высказываниями главного американского обвинителя Тейлора в Нюрнберге. Что касается последнего, то Паулюса беспокоит мысль: сможет ли советское правительство продолжительное время отказываться от выдачи его в связи с процессом генералов в Нюрнберге и не начнут ли здесь против него процесс, хотя бы для видимости;
— что, в связи со всем указанным выше, у него возникает вопрос: не будет ли он особой денацификации;
— что в результате антисоветской клеветы в отношении бывшего Национального комитета и «армии Паулюса» значительно возрастает его личная «вина» по отношению к Западу, что приводит к обоснованному беспокойству за семью.
Эти вопросы были постоянной темой его бесед с близкими друзьями и сотрудниками МВД.
С течением времени, принимая во внимание свое положение, он пришел к выводу, что после плена он может поселиться только лишь в советской зоне, в интересах своей безопасности и спокойствия. Ему было нелегко прийти к такому решению, так как сам он и его жена очень привязаны к Баден-Бадену.
Кроме того, его занимает вопрос: когда смогут измениться политические соображения, мешающие его возвращению из плена и которые, как он с тяжелым сердцем признает, учитывают и его собственные интересы? При этом он как-то сказал: «Русские не станут и не могут действовать во вред себе ради меня. Может быть, они вообще не отпустят меня и будут держать здесь, хотя и в наилучших условиях».
Вообще же он полностью признает, чем он обязан великодушию и благосклонности ответственных советских органов. Несмотря на это, каждое посещение из Москвы приводит его в волнение. Ему кажется, что его испытывают, и целыми днями раздумывает о том, что может означать это посещение и правильно ли он держал себя.
После длительной внутренней неуверенности в результате его выступления в Нюрнберге, его политические взгляды стали постепенно определяться. В настоящее время он действительно стоит на стороне Советского Союза, его политики в германском вопросе, и тем самым признает политику СЕПГ. В этом отношении на него главным образом оказали воздействие следующие моменты:
а) Понимание современной роли Советского Союза в международной политике и значение его политики для дела мира и для будущего Германии.
б) Сознание его личной ответственности и долга по отношению к Советскому Союзу и благодарность за хорошее отношение к нему за все время его пребывания в плену.
в) Сознание того, что под «покровительством русских» это будущее будет наиболее надежным, в противовес враждебному отношению к нему в западных зонах.
Более конкретно: он признает новую восточную границу, однако здесь имеет значение то, что ему, уроженцу Западной Германии, Восточная Германия всегда была несколько чуждой. Его очень беспокоит вопрос устройства переселенцев и то, как это отразится на постоянном населении соответствующих мест.
Он безоговорочно признает демократические реформы в советской зоне оккупации, стоит за референдум, видит, к чему ведет опасная политика западных держав в германском вопросе (план Маршалла, федерализация) и предательская политика немецких реакционеров и раскольников.
Он признает обязанность Германии платить репарации1. Но под влиянием своей личной подавленности он все же склонен к пессимизму. Иногда он сам признает, что не может заставить себя в достаточной мере интересоваться животрепещущим вопросом как международной, так и германской политики. Но тем более он думает над этими вопросами и даже рисует себе всякие трудности.
За советской и немецкой печатью и радиопередачами (изо всех стран мира) он следит с особым вниманием. К сообщениям из Германии он чрезвычайно внимателен, изучает их очень подробно, делая выводы о положении своей семьи, часто упуская основные вопросы и не замечая причин. Речь идет об отдельных сообщениях о продовольственном положении, жилищной нужде, здравоохранении, моральном разложении и покушениях фашистов на лиц из прогрессивного лагеря (при этом он думает о самом себе, например, в связи с делом Борхерса2 и подобных элементов из числа бывших офицеров).
Несмотря на принципиально прогрессивные взгляды, у него время от времени появляются сомнения и уныние. Он говорит в таких случаях, что нуждается в разъяснении, чтобы в беседе укрепиться в своих мнениях и приобрести уверенность.
Двадцать второго июня 1948 года Паулюс обратился с заявлением на имя советского правительства с просьбой рассмотреть вопрос о возможности его использования в восточной зоне оккупации Германии.
Подчеркивая в своем заявлении, что он является сторонником единой демократической Германии и разрешения германской проблемы на основе Потсдамских решений, Паулюс по вопросу о восточных границах Германии писал следующее: «Как бы ни была тяжела и чувствительна для каждого немца новая граница на Востоке, — этот вопрос ни в коем случае не должен стать предметом шовинистической травли. Напротив, необходимо дождаться того момента, когда в результате мирного демократического развития Германии и установления хороших отношений с соседними государствами назреет время для разумного и отвечающего немецким интересам урегулирования вопроса».
Но возвратиться домой не удалось.
В июля 1948 года «Берлинер Цайтунг» опубликовала статью о жизни Фридриха Паулюса на основе писем, переданных журналисту этой газеты его сыном, Эрнстом Паулюсом. В статье говорилось следующее:
«Паулюс живет вместе с несколькими бывшими немецкими офицерами на строго охраняемой даче под Москвой. С ним обращаются как с военнопленным, но ему предоставляются все удобства, которыми пользуются и его товарищи. Он читает книги по истории и философии, интернациональную литературу, газеты «Правда» и «Известия» и все берлинские газеты. Советское управление лагерями предоставило в его распоряжение радиоприемник, дающий ему возможность слушать передачи из всех стран. Он изучает русский язык и совершенствуется во французском языке. Хотя в сентябре ему исполняется 59 лет1, он много занимается спортом. Часть времени посвящает занятиям по рисованию и живописи, о чем свидетельствуют вкладываемые им в письма рисунки и наброски.
Распространенные о нем слухи Паулюс характеризует как чистейший вымысел, плод больного воображения или злонамеренности. В другом письме мы читаем: «Следи за Нюрнбергским процессом по газетам, тогда у тебя будет ясная картина. Я вообще советую тебе всесторонне рассматривать события в Германии и во всем мире, как это делаю и я». Когда Паулюс вернется на родину, еще не известно. По этому вопросу он пишет: «Мое возвращение, которого я жду с величайшим нетерпением, зависит от репатриации1 массы военнопленных. Ясно, что генералы не могут поехать домой раньше, чем значительная часть военнопленных будет на родине».
На вопрос, пишет ли Паулюс в России мемуары, его сын ответил, что он отказался делать это, несмотря на уговоры своих товарищей. Но он, видимо, займется этим после воз вращения на родину».
Двадцати третьего сентября 1948 года был отмечен очередной (58-й) день рождения Паулюса. На него были приглашены Зейдлиц и другие военнопленные генералы, всего 8человек. Во время обеда Паулюс выступил с речью, в которой призывал присутствовавших генералов готовить себя к активной деятельности за демократию в Германии.
Паулюс отметил также антигитлеровскую деятельность Зейдлица во время войны, подчеркнув, что эта борьба исторически оправдалась.
Фельдмаршал по-прежнему продолжал свою аналитическую работу. И снова у него возникли проблемы со здоровьем. 5 июля 1949 года у него разболелись левая рука и мышцы спины. Позднее был установлен диагноз заболевания: простуда и неврастения. В качестве лечения был установлен постельный режим и прогревание лампой.
В течение двух недель в июле-августе 1949 года Паулюс находится на излечении в Центральном госпитале МВД СССР с диагнозом: шейно-грудной арахнорадикулит. Выписан из госпиталя 8 августа 1949 года с заметно улучшившимся самочувствием.
Учитывая состояние Паулюса, руководством ГУПВИ принято решение об увеличении выездов фельдмаршала на различные культурные мероприятия. Так, например, в сентябре — ноябре 1949 года намечалось посетить: Большой театр и его филиал — 2 раза; зал им. Чайковского и Большой зал консерватории — 2 раза; Музей Революции — 1 раз; Политехнический музей — 1 раз; Музей кустарной промышленности — 1 раз; парк культуры и отдыха — 1 раз; кино — 3 раза. В качестве последнего культурно-просветительного заведения обычно избирался кинотеатр «Победа» в городе Люберцы.
Посещение этих культурных учреждений производилось в будние дни, в штатской одежде и в сопровождении необходимого числа сотрудников МВД.
Как уже отмечалось, Паулюс много внимания уделял изучению русского языка. О его успехах в этом деле говорит следующий документ, написанный 19 октября 1949 года.
«Фридрих Паулюс.
Объяснение.
Сегодня мне была передана почтовая посылка (пакетик).
Отправитель: моя жена, г.Баден-Баден. Содержание посылки (печенье) было полно и в порядке. Фр.Паулюс».
Руководством ГУПВИ в порядке подготовки репатриации Паулюса было запрошено мнение генерала армии Чуйкова1 о возможности использования фельдмаршала в восточной зоне Германии. Чуйков ответил, что репатриацию Паулюса в восточную зону как он, так и руководство СЕПГ считает возможным и ему будет предоставлена там работа. Вместе с тем СЕПГ считает необходимым перевезти семью Паулюса из Баден-Бадена (французская зона) в восточную зону.
Десятого ноября 1949 года от того же генерала армии Чуйкова из Берлина было получено сообщение о смерти в западной зоне оккупации жены Паулюса с информацией о том, что она будет похоронена в г.Баден-Бадене.
То, что Констанция Паулюс не совсем здорова, фельдмаршалу было известно. В полученных им письмах родных ему сообщили, что она заболела тяжелым рецидивом желтухи, лечение которого потребует длительного времени.
В связи с этим Паулюс пытается использовать это обстоятельство для ускорения процесса репатриации. Одновременно он просит повременить с возможным переездом жены в восточную зону оккупации — с учетом ее тяжелого самочувствия.
Учитывая недостаточно хорошее самочувствие Паулюса, до 9 декабря 1949 года ему не вручались письма родных. 9 декабря 1949 года ему были вручены письма, а на следующий день — принесены соболезнования. Одновременно был поднят вопрос о его дальнейших планах. Паулюс высказал желание после репатриации поехать в Баден-Баден, чтобы повидаться со своими детьми, побывать на могиле жены и урегулировать личные дела.
Он заметил при этом, что со стороны французских оккупационных властей ожидать препятствий к его обратной поездке в восточную зону нет оснований, так как французская военная администрация либеральнее англичан и американцев и, кроме того, его семья поддерживает личные отношения с главнокомандующим французскими оккупационными войсками.
Но Паулюсу вновь было разъяснено, что разницы в политике западных зон Германии нет и при сегодняшней международной обстановке это может быть чревато отрицательными для него последствиями.
В результате беседы фельдмаршал высказал твердое желание после репатриации поселиться в ГДР, устроиться там при содействии руководителей СЕПГ на работу и уже после этого, при помощи товарища Ульбрихта1, вызвать к себе на свидание сына или дочь.
На вопрос о сроках его репатриации ему было дан ответ, что это будет зависеть от решения вышестоящих инстанций. Паулюс заметно успокоился.
С течением времени, в ходе размеренной и однообразной жизни, царившей среди обитателей спецобъекта МВД СССР, снова возникло нетерпение. На этот раз «взбунтовался» персонал из числа военнопленных, обслуживающих Паулюса. Они «потребовали» возвращения на родину, аргументируя это тем, что «многие бывшие военнопленные в Германии сейчас живут в своих семьях, зарабатывают деньги, но почему же этого не можем делать мы».
Реакция руководства ГУПВИ оказалась столь сильной, что через некоторое время, 22 апреля 1950 года, от обслуживающего персонала были получены заявления о том, что «пробыв в течении долгих лет в плену при господине генерал-фельдмаршале Паулюсе, я изъявляю готовность остаться при нем и в дальнейшем, до возвращения на родину».
Тут в судьбу военнопленных снова вмешалась политика. Под давлением западных государств Советский Союз вынужден был объявить об окончании репатриации немецких военнопленных из СССР. Все военнопленные, остающиеся на территории страны, объявлялись военными преступниками, отбывающими наказание в местах лишения свободы по решению судебных и внесудебных органов. В связи с этим возникла довольно щекотливая ситуация — кем же являются трое немцев, размещающихся на спецобъекте МВД СССР в поселке Томилино1? Никаких обвинений советским правосудием им предъявлено не было; участи генерала артиллерии фон Зейдлица никто из них также подвергнут не был.
В связи с этим утром 5 мая 1950 года, в 8 часов 30 минут, согласно указанию заместителя начальника ГУПВИ МВД СССР Кобулова2, военнопленный фельдмаршал Паулюс был предупрежден о том, что, независимо от опубликованного сего числа сообщения ТАСС об окончании репатриации немецких военнопленных, вопрос о его репатриации будет на днях разрешен. Ему было предложено написать заявление о политическом отношении к ГДР.
Паулюс обещал написать заявление и высказал желание коснуться в нем своей роли под Сталинградом. В качестве причины он привел рецензию на фильм «Сталинградская битва» газеты «Националь Цайтунг»3 — органа национально-демократической партии.
В этой рецензии, как выразился Паулюс, в противоположность тенденции фильма показать его в относительно благоприятном свете, ему брошен упрек в том, что он «вопреки доброй воле не капитулировал и обрек этим солдат своей армии на ненужные страдания».
Вопрос об оправдании Паулюса перед немецким общественным мнением за катастрофу под Сталинградом занимает фельдмаршала уже давно. В состоявшейся беседе Паулюс подчеркнул свое удовлетворение тем, что возвращается из плена последним. Он имеет в виду использовать это обстоятельство в официальных выступлениях в том смысле, что он не репатриировался, оставив своих бывших солдат в плену. Поэтому он задал вопрос о том, все ли пленные генералы 6-й армии, которой он командовал под Сталинградом, репатриированы. Кроме того, Паулюс сказал, что предполагает поселиться в Саксонии.
21 мая 1950 года Паулюс пишет очередное письмо генерал-лейтенанту Кобулову:
«Высокочтимый господин генерал!
Разрешите мне сказать следующее: 5 мая было опубликовано сообщение ТАСС1 об окончании репатриации немецких военнопленных. В связи с этим и с обещанной мне отправкой на родину я передал Вам 12 мая свое заявление для опубликования его в печати.
Я позволю себе заметить, что это заявление с каждым днем, отдаляющим его ото дня, когда было опубликовано сообщение ТАСС (5 мая), теряет свою действенную силу, во всяком случае как ответ на травлю, поднятую по вопросу военнопленных на Западе.
Мое мнение обосновывается, конечно, только на выводах, которые я способен сделать с моим ограниченным кругозором».
Но написанное Паулюсом заявление так и не решило коренным образом его судьбу — он по-прежнему оставался в СССР, хотя, как он писал в письмах своим близким, «он больше не является военнопленным»2.
Между тем, здоровье фельдмаршала продолжало ухудшаться. 3 августа 1950 года он был освидетельствован действительным членом Академии медицинских наук СССР, профессором Вовси1. У него обнаружены признаки начинающегося артериосклероза. Профессором была предписана диета, частые прогулки, прием пантокрина и предложено уменьшить курение.
Несмотря на постоянные неудачи, преследовавшие Паулюса в вопросе возвращения на родину, он продолжает «бомбардировать» различные советские инстанции своими обращениями. Это только для непосвященных исследователей такие обращения становятся актами эдакого «подхалимажа»; в случае с Паулюсом они были, скорее, средством напомнить о своем существовании. И, надо сказать, к чести руководства ГУПВИ, оно постоянно докладывало министру внутренних дел Союза ССР генерал-полковнику С.Н.Круглову о данной проблеме.
Вот и 21 мая 1950 года начальник ГУПВИ МВД СССР генерал-лейтенант Петров в очередной раз сообщал министру о том, что «настроения Паулюса являются удовлетворительными.
Однако Паулюс старается при всякой возможности выяснить дату его репатриации. Так как эта дата пока названа быть не может и поскольку политические мотивы задержки репатриации Паулюсу в достаточной степени разъяснены, ему было рекомендовано проявить в этом вопросе известное терпение.
Вместе с тем считал бы необходимым для внесения некоторого разнообразия в жизни Паулюса на объекте показать ему некоторые достопримечательности Москвы и Подмосковья, а также повести его несколько раз, по будним дням, в театр и кино. Докладываю на распоряжение».
И в очередной раз Паулюса пытаются отвлечь от назойливой мысли о возвращении домой. Его культурной программе того времени могло бы позавидовать любое лицо разряда VIP, находящееся в Москве. Паулюс с удовольствием посещал выставки, музеи, кинотеатры и театры, смотрел балет, слушал оперы и инструментальную классику, смотрел трофейные немецкие кинокартины, но после этих развлечений он возвращался к месту своего постоянного обитания. Здесь, в тишине спецобъекта, за колючей проволокой, он снова вспоминал о том, что он военнопленный. И снова писал заявления, а в разговорах пытался высказать свою точку зрения по данному вопросу; опять поздравлял Кобулова и Сталина с государственными и личными праздниками, стараясь напомнить о своем далеко не праздном существовании..
И вновь он находит понимание в МВД. 6 января 1951 года заместителю председателя Совмина Союза ССР Л.П.Берия был направлен документ, в котором говорилось о том, что «в связи с постановлением Совета Министров СССР от 17марта 1950 года о репатриации последней группы военнопленных бывшей германской армии МВД СССР вошло в правительство с предложением о репатриации бывшего фельдмаршала Паулюса.
В ходе подготовки репатриации Паулюса было запрошено мнение тов. Чуйкова о целесообразности репатриации и использования фельдмаршала в ГДР. Тов. Чуйков, по согласованию с руководством СЕПГ, дал утвердительный ответ.
В мае 1950 года МВД СССР было получено указание подготовить Паулюса к отъезду в Германию. В связи с этим Паулюс обратился с письмом к Правительству Союза ССР, в котором высказал желание поселиться и работать в ГДР1. После этого МВД СССР было получено указание отложить репатриацию Паулюса до особого решения.
В последнее время Паулюс стал часто затрагивать вопрос о сроках его репатриации, подчеркивая, что его нахождение в плену длится уже 8 лет.
Неопределенность положения отрицательно отражается на настроении Паулюса». Письмо подписал министр внутренних дел Союза ССР С.Круглов. И вновь репатриация Паулюса была отложена до особого решения.
Возникает резонный вопрос: почему весьма лояльный советскому строю бывший генерал-фельдмаршал не мог вернуться на родину? Причин здесь было несколько:
1. Были прецеденты, когда «лояльные» к советскому режиму высокопоставленные военнопленные, возвратившиеся в восточную зону оккупации, через некоторое время убегали в западную зону, к бывшим союзникам по антигитлеровской коалиции, где, с их участием, организовывалась обычная для периода «холодной войны» пропагандистская кампания1.
И вновь возникали сенсационные статьи об укрывании Советским Союзом нацистских преступников, о мифической «армии Паулюса», о миллионах немецких военнопленных, продолжающих, после официального заявления ТАСС об окончании репатриации, оставаться в плену в СССР, причем для одной конкретной цели осуществления нового военного похода на Запад, но теперь уже — на стороне Советов. Список этих «сенсаций» можно продолжить.
На Западе не могли себе представить, что в условиях жесточайшей войны все стороны несли безвозвратные потери не только на фронтах мировой войны, но и в плену, где свирепствовали эпидемии, ощущалась недостаточность питания и медицинского обслуживания, а также по другим причинам— несчастные случаи и аварии на строительстве промышленных объектов и так далее.
Как ни трудно представить себе Паулюса в роли перебежчика, дающего о ткровения западной прессе и радио о «нечеловеческих условиях содержания немецких военнопленных в СССР», спецслужбы не хотели лишний раз становиться инициаторами будущей международной сенсации и обязательного вслед за ней скандала. Чем это могло закончиться для чиновника любого ранга, я думаю, знает каждый — генералиссимус Сталин все еще руководил страной.
2. Несмотря на неоднократные разъяснения позиции руководства СССР, никто на Западе не хотел внимать тому факту, что большинство военнопленных, остающихся в Советском Союзе, действительно являются военными преступниками как по советским законам, так и по законам, одобренным Союзным консультативным комитетом. Нет необходимости еще раз разъяснять, какие категории немецких граждан в обязательном порядке подлежали суду стран, на территории или в зоне оккупации которых они совершили свои преступления; именно для этого и были выработаны законы Союзного контрольного совета по Германии1.
Неужели в оккупированной Германии не было военных преступников? И читая сейчас, на рубеже веков, строки наших, доморощенных исследователей, посвященные «низости НКВД-МГБ, преследовавших ни в чем не повинных немцев», невольно приходишь к выводу, что этих «первооткрывателей» Вторая мировая война никак не коснулась. Если бы коснулась, то у них наверняка были бы другие мысли на сей счет.
3. Задержка в репатриации фельдмаршала Паулюса имела весьма основательные причины. В конце 40-х годов спецслужбами СССР был получен документ одной западной разведки, из которого яствовало, что через немецкую агентуру в Советском Союзе Паулюс поддерживает на протяжении целого ряда лет тайную связь с Германией. На проверку этой информации ушло довольно значительное время, чтобы в результате прийти к выводу о том, что этот документ является хорошо сработанной фальшивкой, а изложенная в нем информации — чистая ложь.
Кроме того, существовал еще целый ряд других причин— проблемы со здоровьем, политическая обстановка в ГДР и ФРГ и так далее и тому подобное. Как бы там ни было, 6января 1951 года министру иностранных дел Союза ССР Вышинскому было направлено очередное письмо, в котором сообщалось, что «задержка репатриации и постоянные напоминания об этом в письмах родственников отрицательно отражаются на настроениях Паулюса».
Необходима была поддержка его друзей, ранее находившихся с ним в плену. И она была получена в лице Винценца Мюллера, который к тому времени являлся вице-председателем Народной палаты и вице-председателем Национально-демократической партии, и Арно фон Ленски, который входил в состав президиума Общества германо-советской дружбы в Берлине и являлся депутатом Палаты земель. Старые друзья в своих письмах старались как-то отвлечь фельдмаршала от его назойливых мыслей о несправедливом к нему отношении со стороны руководства СССР1.
Но, несмотря ни на что, Паулюс продолжал жаловаться на свою судьбу, объясняя, например, своему двоюродному брату, что «твои близкие — все с тобой. У меня же все обстоит иначе. Из шести близких членов семьи, с которыми я расстался в начале войны, я застану в живых, если когда-нибудь и вернусь домой, только двоих. И главное, при этом не будет моей жены. Утешения в этом нет и быть не может. Со временем надо привыкать жить со своей болью».
Третьего мая 1951 года один из ответственных сотрудников ГУПВИ МВД СССР встретился с Паулюсом по инициативе последнего, главным образом по вопросу о сроках его репатриации. Паулюс сказал, что хотя он и стремится к сохранению наибольшей объективности в этом вопросе, но незнание сроков продлится ли это месяц или год — создает у него ощущение бесперспективности, что весьма угнетающе действует.
После беседы с Паулюсом с тем же вопросом обратился повар Лев Георг2, из немецкой обслуги Паулюса. Он прямо заявил о своем праве на отъезд в Германию, подчеркивая, что он никакого преступления против Советского Союза не совершал и что у него имеются свои человеческие интересы и желание содержать себя и семью своим трудом на родине.
Ординарец Паулюса — Шульте Эрвин3 — не касался темы о возвращении в Германию, но, по словам Паулюса, он тоже очень удручен тем, что уже около года не получает писем от своей жены. Родители жены, правда, переписываются с ним, но о ней ни слова не упоминают.
По оценке настроений немецкой обслуги Паулюсом, оба они потеряли равновесие и нервничают. Такое участие фельдмаршала в судьбе своих приближенных похвально. Но уже в июле того же года Паулюс обратился с жалобой на нетактичность поведения повара Георга Лева, выразившуюся в том, что повар в разговорах с Паулюсом ведет себя как с равным ему солдатом, а не как полагается солдату с фельдмаршалом.
Повару Леву было разъяснено, что он является солдатом и на даче находится как обслуживающий фельдмаршала Паулюса, а поэтому следует себя вести в обращении с Паулюсом так, как положено солдату и своему положению. Одновременно повара предупредили, что в случае повторения такого поведения к нему будут применены меры воздействия. После этого отношение повара к Паулюса изменилось в нормальную сторону.
Четырнадцатого сентября 1951 года, за несколько дней до очередного, 61-го дня рождения, по решению министра внутренних дел Круглова фельдмаршалу был приготовлен подарок — часы. В связи с тем что сразу найти часы достойной марки не удалось, их подарили Паулюсу только 17 ноября.
Двадцать третьего сентября, в день его рождения, Паулюсу были преподнесены другие подарки — корзина цветов и торт. Паулюс был очень тронут тем вниманием, которое было ему оказано, и просил передать от него генерал-лейтенанту Кобулову большую благодарность.
Во время беседы на разные темы Паулюс затронул вопрос о себе, сказав: «Я всем доволен, но я все-таки не свободен, и этот забор на меня действует».
Кроме того, Паулюс сказал, что его гнетет и то, что из-за него содержатся два солдата, которые давным-давно могли бы быть дома у своих семей.
Паулюсу ответили, что о нем генерал-лейтенант Кобулов не забыл и делает все возможное по его отправке, и тут же Паулюсу сказали, что обстановка на Западе именно для него не весьма благоприятна сейчас, так что нужно это учесть и набраться терпения.
Паулюс ответил, что он все это понимает, но все-таки его тянет на родину, и просил его не забывать.
Очередной год, проведенный в СССР, истекал. 29 декабря 1951 года Паулюс написал очередное свое послание на русском языке:
«Господину генерал-лейтенанту Кобулову,
Москва.
Многоуважаемый господин генерал!
Позвольте мне к Новому году передать Вам самые сердечные поздравления. Желаю Вам здоровья и благополучия. Одновременно я хочу выразить Вам искреннюю благодарность за все любезности, которые Вы в прошлом году мне оказывали. С глубоким уважением Фр. Паулюс».
Время плена продолжалось. Перебрав все возможные виды занятий, Паулюс остановился на нескольких из них — прогулках, занятиях рисованием и написании писем. Благодаря особому вниманию со стороны родственников, у фельдмаршала не было проблем с лучшими сортами сигар, кофе, какао, кексов, шоколада и так далее. Его акварели, масляные полотна писались лучшими красками. Ежемесячно ему писали множество писем.
Не имея возможности занять себя чем-либо другим, Паулюс по многу часов проводил за мольбертом, чтением и написанием писем. Других занятий например, написания мемуаров или аналитических трудов — у него не было. И вновь неожиданно возникли проблемы со здоровьем.
Двадцать шестого февраля 1952 года, в 3 часа ночи у Паулюса на почве ослабления сердечной деятельности был обморок. Врачом, обслуживающим объект, была оказана необходимая медицинская помощь. По заявлению врача, каких-либо серьезных нарушений в деятельности организма не отмечено.
После осмотра 27 февраля опытными врачами в его истории болезни была оставлена следующая запись: «Больной Паулюс, 62-х лет, был осмотрен на даче 27 февраля 1952 года в 14.30. Со слов больного, в ночь с 25 на 26.2. с/г. в 3 часа он встал в уборную, закружилась голова и упал на пол, на мгновение потеряв сознание. Через короткий срок добрался до кровати, отмечая слабость и небольшой пот на лице.
До этого больной отмечал судороги в левой ноге, которые после массажа проходили, и изредка судороги в кистях рук с небольшим похолоданием конечностей, тяжесть в затылочной области головы и плохой сон.
При осмотре следов ушиба кровоизлияний, параличей не отмечено. Достаточно упитан, активен и хорошо излагает жалобы....
У больного с возрастным артериосклерозом, заглохшим фиброзным туберкулезом легких произошел спазм мозговых сосудов, с кратковременной потерей сознания без нарушения функций со стороны органов.
Рекомендуется: в течении 5-7 дней соблюдать комнатный режим. Бросить курить. Урегулировать сон.
В детстве перенес корь, скарлатину, свинку и желтуху. До 1917 года был здоров. В 1917 году перенес тяжелую форму дизентерии, после чего, до 1936 года, часто имел боли в правой половине живота и расстройства кишечника. В 1936 году был оперирован по поводу аппендицита. После операции боли в животе не появлялись, стул стал в норме. В 1949 году (июль-август) лежал в госпитале по поводу менингорадикулита. В сентябре 1951 года перенес колит. Наследственность здоровая. Курит — умеренно, в среднем 10-15 сигарет в день. Алкоголь употребляет мало».
В течение недели были проведены лечебные процедуры, после которых наступило некоторое улучшение самочувствия. Но несмотря на то, что в советском плену к тому времени из-за разных болезней скончалось несколько генералов вермахта, сомнительная перспектива иметь еще и мертвого фельдмаршала, законченного марксиста и врага Запада, могла навести шума значительно больше, чем «армия Паулюса в СССР». Набирающая обороты «холодная война» использовала бы этот случай максимально.
Это вызвало в очередной раз беспокойство у руководства МВД — ведь именно оно полностью отвечало за все стороны жизни и деятельности этого высокопоставленного военнопленного. О состоянии здоровья Паулюса Кобуловым было доложено министру внутренних дел Круглову и зампреду Совмина Берия.
В свою очередь, министр внутренних дел С.Круглов 29 февраля 1952 года направил документ следующего содержания:
«Товарищу Сталину И.В., Молотову В.М.1,
Маленкову Г.М.2, Берия Л.П.
...Паулюс содержится на положении военнопленного генерала. Питанием обеспечивается вполне удовлетворительно. Вместе с Паулюсом проживают и обслуживают его личный ординарец, военнопленный солдат Шульте, а также его личный повар, военнопленный Лев.
Состояние здоровья Паулюса до сих пор было удовлетворительным, однако вследствие длительного пребывания в плену и неизвестности разрешения вопроса о его репатриации в последнее время он стал проявлять нервное беспокойство. Со своей стороны, считал бы целесообразным рассмотреть вопрос о возможности репатриации Паулюса в Германскую Демократическую Республику». Но и этот документ был оставлен в верхах без внимания.
В июле 1952 года фельдмаршал в очередной раз подвергся нападкам — на этот раз в газетах Западной Германии была распространена информация о том, что Паулюс в плену ходит в советской военной форме. У его близких родственников это не вызывало ни положительной, ни отрицательной реакции они уже не обращали на это внимания.
По-прежнему дает о себе знать плохое здоровье. 15 августа 1952 года Паулюс жалуется постоянно присутствующему на спецобъекте врачу, что на задней поверхности его шеи образовалась припухлость величиной с волоцкий орех.
По заключению врача спецобъекта, 20 августа была проведена консультация врачей-хирургов, а уже 30 августа под местной анестезией произведено удаление опухоли. 8 сентября 1952 года швы были сняты: рана зажила.
23 сентября 1952 года Паулюсу исполнилось 62 года. В честь этого события был организован обед, в ходе которого фельдмаршал отметил: «Это десятый день рождения, который я справляю в плену». В остальном Паулюс был в хорошем настроении и остался доволен угощением.
Но уже с середины октября Паулюс стал проявлять нервозность, плохо спал ночью, а в беседе с врачом заявил, что у него нет аппетита и он ест через силу.
Это стало следствием того, что в течение 6-7 недель его не вывозили на прогулки и культурные мероприятия и что «он ничего не видит, а лишь забор да аллею, по которой ходит целыми днями».
Необходимые меры были приняты, и поездки на культурные мероприятия стали постоянными. Для примера можно сказать, что за две недели до своего отъезда в ГДР, 10 октября 1953 года, Паулюс посетил Большой театр.
До конца 1952 года ничего примечательного не случилось. Те же поздравительные письма генерал-лейтенанту Кобулову в связи с 35-й годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции и Новым годом, правда, к последнему была приложена акварель, выполненная фельдмаршалом собственноручно.
В ходе проведенного 6 июля 1953 года в Центральной поликлинике № 1 САНО ХОЗУ МВД СССР обследования было принято решение о его направлении для лечения в санаторий общего типа, с использованием физических методов лечения, без гелиотерапии. Но вновь выехать в санаторий Паулюсу не пришлось.
В сентябре 1953 года внимание всех содержащихся в Томилино немцев было приковано к проходившим в Западной Германии предвыборным событиям. Даже повар Лев в разговоре сказал, что «они все с нетерпением ждут результатов выбора в бундестаг и очень хотят, чтобы победили прогрессивные партии. По их мнению, от этого зависит наша дальнейшая судьба».
На следующий день Паулюс с возбужденным настроением сообщил, что английская радиостанция на немецком языке передала, что Аденауэр1 со своей партией на выборах победил и в бундестаге2 имеет 2/3 мандатов всего состава, то есть он, Аденауэр, стал полным хозяином. Черчилль1 Аденауэру прислал приветственную телеграмму.
Между тем подготовка к репатриации фельдмаршала продолжалась. 27 сентября 1953 года состоялась его встреча с Вальтером Ульбрихтом. Сохранились строки, повествующие об этом эпохальном событии в жизни Паулюса. Итак, рассказывает подполковник Чистяков, начальник спецобъекта № 5 УПВИ МВД СССР: «27 сентября сего года в 8 часов 40 минут, пользуясь тем, что Паулюс находится в своей комнате один, зашел к нему и сказал, что мы должны выехать в 9 ч. 30 м. для встречи с одним руководящим работником, не назвав, кто этот работник и цель этой встречи.
Одновременно Паулюса предупредил, что наш отъезд для его обслуги должен быть как поездка на китайскую художественную выставку. Что им и было заявлено во время завтрака.
В 10 ч. 40 м. я вместе с Паулюсом на машине «Победа» выехал в указанное Вами место. На место встречи мы прибыли в 11 ч. 15 м. Приблизительно через 15-20 минут к этому месту прибыл известный Вам товарищ Поляков и в сопровождении его мы выехали на дачу.
О поведении Паулюса после моей беседы на объекте и до момента его встречи на даче с Ульбрихтом необходимо отметить следующее.
Паулюс был удивлен моим ранним визитом, и на его лице можно было заметить волнение. В дороге он также волновался, а когда мы подъехали к месту встречи с Поляковым, он несколько раз то снимал шляпу, то опять надевал и все приглаживал волосы, осматривая их в маленькое зеркало, которое было у него в кармане. В таком возбужденном состоянии он и находился до самой встречи с Ульбрихтом.
Прибыв на дачу, сопровождавший нас Поляков пригласил в гостиный зал, а сам ушел наверх доложить, но через некоторое время в дачу со двора вошел Ульбрихт со своей супругой (они гуляли).
Быстро раздевшись, Ульбрихт подошел к нам, поздоровался, причем встреча Ульбрихта с Паулюсом была очень теплая, радушная (они долго друг другу трясли руки).
Как только Ульбрихт и Паулюс поздоровались, Ульбрихт пригласил Паулюса к себе наверх. (Встреча произошла в 11 ч. 45 м.)
Я, тов. Поляков и сопровождавший Ульбрихта остались в гостиной.
Беседа Ульбрихта с Паулюсом продолжалась около полутора часов, а затем они спустились вниз, поскольку уже был подан обед.
Когда Ульбрихт с Паулюсом спустились вниз (в гостиную), Паулюс ушел помыть руки, а Ульбрихт остался с нами и обратился ко мне со словами: «Вопрос ясен», — и тут же обратился к своему сопровождающему, сказав: «Прошу связаться с тов. Смирновым и передать, что я хочу с ним встретиться завтра — 28.09.53 г. — на аэродроме перед вылетом». (Как мне стало известно от Паулюса, Ульбрихт улетает с женой на отдых на побережье Черного моря.)
На обед был и я приглашен. Обед начался в 13 ч. 35 м. и продолжался до 14 ч. 45 м. На обеде присутствовали Ульбрихт с женой, Паулюс и я.
За обедом беседа шла вокруг вопроса о жизни Паулюса, он рассказывал, что посещает театры, выставки и другие культурные учреждения, что он очень много видел русских опер и балетов, как в театрах, так и по телевизору, который имеется у него. Он также интересовался жизнью в Берлине и других городах ГДР, назвав среди них Лейпциг, Потсдам, Бранденбург».
На обратном пути Паулюс сказал, что вопрос о нем ясен, но нужно подождать такого удобного момента, когда появление его не сможет повлиять на политические взаимоотношения.
Он был очень рад встрече с Ульбрихтом, и его настроение резко изменилось в лучшую сторону.
На следующий день после завтрака Паулюс попросил писчей бумаги, сказав, что будет кое-что писать, и удалился к себе наверх. Он начал писать очередное заявление советскому правительству1.
Девятнадцатого октября 1953 года было получено сообщение из Берлина, от главнокомандующего ГСВГ маршала Чуйкова, о том, что германское правительство согласно принять Паулюса 26-27 октября 1953 года. Для него подготовлена вилла в районе Дрездена, и, если он изъявит желание, то будет предоставлена работа в качестве лектора по военным вопросам в Высшей школе казарменной полиции в городе Дрездене.
Для встречи Паулюса в Берлине предполагается пригласить генералов и офицеров казарменной полиции, знающих Паулюса, а также его будет встречать министр внутренних дел Штоф, который окончательно договорится с Паулюсом о его использовании в ГДР. По приезде Паулюса в Берлин его также примет у себя на квартире Гротеволь1.
Двадцать первого октября 1953 года Пленум ЦК КПСС вынес постановление, в соответствии с которым «военнопленный фельдмаршал бывшей немецкой армии Паулюс должен быть репатриирован в ГДР. По сообщению Верховного комиссара СССР в ГДР, правительство ГДР готово его принять 26-27 октября сего года».
Двадцать четвертого октября 1953 года фельдмаршал Паулюс, его ординарец Шульте Эрвин Генрих, повар Лев Георг Йозеф выехали из Москвы в Берлин 3-м курьерским поездом, в международном вагоне, в сопровождении двух сотрудников МВД СССР.
Перед отъездом из СССР в Германию Паулюсу вручен в качестве подарка радиоприемник «Воронеж» с полным комплектом питания и батареями — от руководства МВД СССР. Одновременно был также осуществлен обмен имеющихся у фельдмаршала 450 рублей на 250 восточногерманских марок, а также выдано единовременное денежное пособие в размере 1000 восточногерманских марок.
Ординарцу Шульте обменяли сэкономленные им 200 рублей на 100 западногерманских марок и 11 восточных и выдали денежное пособие в сумме 300 западногерманских марок.
Повар Лев получил в качестве денежного пособия 300 западногерманских марок.
Так закончилось пребывание и эволюция фельдмаршала в советском плену.
