Операция

Виктор Сергеевич, лениво позевывая, слушал монотонное тарахтение что-то показывающего, тыча указкой по висящей на стене крупномасштабной карте начальника штаба Объединенной Группировки. Республика, представавшая на аккуратно склеенных бумажных листах испещренной тысячью разноцветных значков обозначающих положение армейских частей и подразделений, а также отряды милиции и части внутренних войск, походила на больного ветрянкой в последней стадии, так сильно изъязвили ее тело контролирующие положение войска. День неумолимо клонился к вечеру. Очередной насыщенный привычной штабной суетой день на Ханкале. Виктор Сергеевич невольно улыбнулся неожиданно вспомнив, как не хотел и боялся этой командировки, но во истину не так страшен черт, как его малюют. В первые дни после прибытия, настороженно оглядываясь по сторонам, вздрагивая от любого неожиданно раздавшегося громкого звука, невольно втягивая голову в плечи, когда часовые несущих службу по периметру базы десантников развлекались по ночам, пуская осветительные ракеты, полковник Столяров ежедневно тайком молился Богу, упрашивая того, чтобы пронесло, прося дать вернуться из этого жуткого места живым и невредимым. Как смешны теперь стали ему самому одолевавшие тогда страхи! Все оказалось просто и буднично. Та же самая работа, что и в Москве. Вот только не в пример более греющая самолюбие. Если в родном штабе он был в общем-то никем, да, перспективный, растущий офицер, но один из многих таких же, то здесь он являл собой недоступного небожителя, присланного специально из вышестоящего штаба, протеже самого всемогущего Меркулова. «Того самого Меркулова!» — со значением шепотом повторяли за его спиной. Его старались лишний раз не нагружать, справедливо полагая, что лучше поручить очередную задачу исполнителю, с которого если что, можно будет спросить по всей строгости. С мохнолапого столичного хлыща ведь не поспрашиваешь! А попробуешь, может так обернуться, что сам не рад своей требовательности будешь. Зато все, как на подбор старались Виктору Сергеевичу угодить. От всегда безотказной и бесподобной в постели разбитной связистки Леночки, до непосредственного штабного начальства.

В такой радующей душу обстановке полковник быстро пообвыкся и вскоре уже мерил чеченскую землю уверенными шагами бывалого ветерана с высока поглядывая на окружающих. Вот только очень комплексовал Виктор Сергеевич по поводу отсутствия у него какой-нибудь хоть самой маленькой правительственной награды. Не солидно как-то выходило. Портило это имидж крутого вояки, который он упорно приобретал, начав с покупки у жуликоватого прапора-кладовщика комплекта стильного импортного камуфляжа. А тут еще масла в огонь подлил, неведомо зачем явившийся в штаб, ободранный и небритый, облаченный в давно нестиранную хэбэшку войсковой капитан. Когда Виктор Сергеевич увидел на дорожке у штаба это вопиющее нарушения воинской дисциплины и формы одежды, он, конечно, не удержался, и не смог пройти мимо, не прочтя нерадивому офицеру нотации. Однако уже на первых хамовато-начальственных нотах своего выступления обостренным чутьем многолетнего интригана понял, что все идет как-то неправильно. Капитан вместо того, чтобы краснеть и тушеваться, покорно бормотать жалкие оправдания, холодно молчал, с дерзким презрением рассматривая отчитывающего его полковника. Виктор Сергеевич даже слегка сбавил тон, подозревая, что, наверное, зря вообще связался с явно нетипичным, странно реагирующим на начальственный разнос офицером. Подозрения его в полном объеме оправдались буквально через несколько секунд. Воровато оглянувшись по сторонам и убедившись в отсутствии свидетелей, капитан ловко сгреб его за ворот здоровенной пятерней и, притянув поближе к себе, выдохнул ему прямо в лицо, отчаянно воняя густым перегаром:

— Табло завали, крыса! Развелось вас ублюдков по тылам! Я вот те ща колено прострелю, ушлепок — на всю жизнь инвалидом будешь!

Встретившись с расширенными во всю радужку полубезумными зрачками капитана, Виктор Сергеевич неожиданно почувствовал, как ослабли, стали непослушно ватными ноги. Он попытался выдавить из себя какую-то жесткую возмущенную фразу, что вмиг поставила бы распоясавшегося хама на место, но из пережатого горла вырвался лишь тонкий петушиный всхлип. Капитан еще раз нехорошо улыбнулся, смерил Виктора Сергеевича презрительным взглядом и, с видимым усилием разжав руку, двинулся куда-то по своим делам.

— Угроза старшему офицеру! — тонко выкрикнул ему вслед Виктор Сергеевич, когда широкая фигура в выгоревшей «горке» удалилась достаточно далеко. — Вы за это ответите! Я доложу Командующему!

Капитан остановился и, медленно выговаривая слова, коротко порекомендовал Виктору Сергеевичу:

— Да иди на х…, пидор!

После чего с ощущением выполненного долга спокойно двинулся своей дорогой, оставив полковника в полностью расстроенных чувствах. Немного придя в себя, Виктор Сергеевич со всех ног кинулся к коменданту, но момент был безвозвратно упущен, найти наглого капитана не удалось. «Все от того, что у меня нет никаких наград, — ожесточенно думал, переживая свой позор, Виктор Сергеевич. — Он меня сразу раскусил. Небось, с настоящим боевым офицером не посмел бы так разговаривать! Эх, если бы у меня был орден Мужества, ну или хотя бы медаль какая-нибудь!» Этой своей бедой он поделился с непосредственным начальством — начальником штаба Объединенной Группировки генералом Говоровым. Тот, посмеиваясь, обещал помочь. «Да и Меркулов просил, чтобы я устроил тебе подходящую боевую операцию. Так что потерпи, скоро все наладится!»

Однако с того памятного разговора прошла уже неделя, а никаких подвижек не намечалось. Уныло тянулась служебная рутина. День сменялся днем, а ночью связистка Леночка, оправдывая честно заработанное в офицерской среде прозвище Двустволка, окончательно выматывала уже не слишком выносливый полковничий организм. Вот и сейчас Виктор Сергеевич с удовольствием вспомнил ладное, пышущее здоровьем и ненасытной бабьей жадностью тело своей подруги. «Ну когда же этот старый пердун наконец наговорится? — охваченный неожиданно вспыхнувшим желанием с неудовольствием подумал он о продолжавшем что-то бубнить у карты начальнике штаба. — О чем это он там кстати?»

— Итак, еще раз напоминаю, товарищи! Целью планируемой нами операции с кодовым названием «Капкан» является поимка одного из наиболее известных и опасных полевых командиров боевиков, лидера арабских наемников эмира Хаттаба, — начальник штаба сделал значительное лицо и внимательно осмотрел с старательно демонстрируемым почтительным вниманием слушавших его офицеров. Смотрел он поверх повешенных на нос для солидности очков, через стекла которых видел окружающих мир весьма расплывчато, этот странный взгляд придавал лицу старого генерала непередаваемо-комичное выражение. Однако слегка улыбнуться позволил себе лишь незнакомый большинству присутствующих сидящий в конце стола моложавый подтянутый подполковник.

— Спезразведкой ГРУ ГШ получены оперативные данные, непреложно свидетельствующие о том, что ближайшую неделю Хаттаб проведет в отдаленном горном поселке Шуани-Беной, — указка генерала уверенно ткнулась в карту. — Представитель ГРУ, подполковник Зотиков, здесь присутствующий, готов ответить на Ваши вопросы.

Незнакомый подполковник вежливо поднялся из-за стола и, коротко кивнув головой, повернулся к офицерам в ожидании вопросов.

— Насколько достоверна данная информация? — мучительно заикаясь и покашливая в кулак, просипел багроволицый полковник, один из заместителей начальника штаба.

— Как известно, стопроцентно верной информации в природе не бывает, — обаятельно улыбнулся ему разведчик. — Но на этот раз, данные получены от заслуживающего всяческого доверия источника и косвенно подтверждены нашими разведгруппами. А потому, мы с уверенностью можем говорить, о весьма высокой степени достоверности полученных сведений.

Багроволицый, смущенно кашлянув, напоследок умолк.

— Какими силами предположительно располагает Хаттаб? — внимательно глядя на грушника, ревниво проскрипел начальник разведки.

— По нашим данным Хаттаб прибудет в село лишь с ближним окружением и личной охраной. Всего около пятнадцати человек, — без малейшей запинки отчеканил Зотиков. — Правда все они профессионалы высочайшего класса и в бою чрезвычайно опасны. Передвигаются боевики предположительно на автомашинах повышенной проходимости отечественного производства, «Нивах», «УАЗах»…

— Еще вопросы, товарищи… — приглашающе произнес генерал.

Но больше желающих что-либо узнать не нашлось. Большинство присутствующих откровенно маялись, предвкушая скорое окончание рабочего дня, и вовсе не собирались продлевать его ненужным любопытством. В конце концов, практически у всех имелись личные дела, бывшие гораздо важнее поимки какого-то там Хаттаба.

— Значит, вопросов больше нет, — подвел итог генерал. — Хорошо, если всем все ясно. Садитесь, пожалуйста, товарищ подполковник.

Грушник, еще раз коротко кивнув, опустился на место.

— Ну а план наших с Вами действий в ходе операции, нам сейчас доложит, начальник оперативного отдела…

«Вот уж верно говорят, солнце зашло, в стране дураков закипела работа! — зло думал Виктор Сергеевич, с ненавистью глядя на бодро выскочившего к карте седого, но по-молодому юркого низкорослого полковника. — Оперов хлебом не корми, дай в солдатики поиграть! Сейчас закатит лекцию часа на два, стратег хренов!»

— Операция «Капкан» планируется как мероприятие комплексное и совместное. К ней наравне с военнослужащими Министерства Обороны будут привлечены подразделения внутренних войск, местной милиции и сводного отряда специального назначения ГРУ ГШ. Итак, для проведения операции в селе Шуани-Беной нами планируется привлечение следующих сил, — скороговоркой начал полковник. — Первое — группировка блокирования района операции, войсковая маневренная группа, включающая в себя мотострелковый батальон от 291-го полка и минометный взвод 70-го мотострелкового полка. Второе — группировка непосредственного блокирования села Шуани-Беной, включающая в себя комендантскую и стрелковую роты Шалинской военной комендатуры. Третье — оперативно-розыскная группа в составе комендантского взвода Шалинской комендатуры, двадцати сотрудников Шалинского временного отдела внутренних дел и шести разведгрупп спецразведки ГРУ ГШ от 5-го сводного отряда специального назначения. И, наконец, четвертая группировка, это группировка огневого прикрытия, состоящая из подразделений ракетных войск и артиллерии, а также фронтовой и армейской авиации.

Полковник обвел кислые лица сидящих за столом офицеров младенчески наивным улыбчивым взглядом, будто искренне удивляясь, почему же никто не аплодирует ему, радуясь так удачно составленной плановой раскладке частей и подразделений участников предстоящей операции.

— План самой операции прост и максимально эффективен, — так и не дождавшись одобрения слушателей, разочарованно продолжил оперативник. — В виду крайне сжатых сроков проведения мероприятия, на подготовку даются сутки. Послезавтра, в 14.00 мотострелковый батальон 291-го полка выходит колонной из пункта временной дислокации и, совершив марш, примерно к семнадцати часам блокирует район проведения операции, располагаясь у горы Кайлам и в двух местах на дороге Курчалой — Шуани-Беной западнее и восточнее села. Таким образом, мотострелки блокируют Шуани-Беной с востока, юга и запада.

Указка быстрыми полуокружностями забегала по карте, отрезая предполагаемому противнику все возможные пути отступления.

— В блокировании северной стороны села необходимости нет. Там находится естественный природный заслон — отвесный обрывистый берег реки Ахсай. С восемнадцати часов милиционеры Шалинского ВОВД начинают в селе проверку паспортного режима при поддержке двух рот Шалинской комендатуры. Комендантский взвод на бронетехнике — резерв на случай открытого боестолкновения. На этот же случай, в качестве огневого прикрытия, вот здесь, на прилегающей высоте разворачивается минометный взвод.

Оперативник перевел дух и жадно набулькав себе полный стакан воды из стоящего на столе графина залпом осушил его.

— Теперь, что касается групп спецразведки, — вновь с прежней энергией затараторил он. Доставка групп планируется вертолетами армейской авиации. Две из них высаживаются в полукилометре к западу от села на горе Кайлам. Здесь будет располагаться временный пункт управления операцией. Одна из групп прикрывает ВПУ на время развертывания, вторая ведет наблюдение и разведку местности в северном и южном направлении, затем обе группы уходят на юго-восток и к восемнадцати часам организуют засады у перекрестка горных дорог и у ручья Майхак. Еще две группы десантируются в трех километрах северо-западнее Шуани-Беной, на горе Гастырзу и к восемнадцати часам также организуют там засаду. Последние две группы десантируются в трех километрах юго-восточнее села, там же организуют засаду на левом берегу Ахсая на дороге, ведущей в Грузию. Таким образом, мы имеем два варианта развития ситуации. Либо Хаттаб будет обнаружен и взят при проверке села, либо если ему удастся незамеченным покинуть населенный пункт, он в любом случае наткнется на блокирующих район мотострелков. Учитывая опытность и боевой настрой присущий арабским наемникам, велика вероятность того, что заградительное кольцо мотострелков будет ими прорвано. Но! — полковник, радостно улыбнувшись, ткнул в карту пальцем. — Куда бы после этого Хаттаб ни направился, везде он будет встречен заранее предупрежденными о прорыве и готовыми к действию засадами спецразведки. Я считаю, шансов пройти через их заслоны у Хаттаба не будет! Кроме того, подразделения авиации и артиллерии, участвующие в операции будут находиться в постоянной готовности, в случае необходимости, поддержать разведчиков огнем. Товарищ генерал, товарищи офицеры, полковник Васенькин доклад закончил.

— Какие будут вопросы? — в очередной раз внимательно осмотрел собравшихся генерал.

Офицеры задвигались, загомонили между собой. Но задавать вопросы, уточнять детали никто не спешил, по личному опыту знали, что лучше неукоснительно следовать давно заведенной традиции и все проблемы решать в личном контакте с начальством с глазу на глаз после окончания официальной части совещания. Такая тактика всегда приносила свои плоды, позволяя обойти коллег, за счет которых, как правило, и создавался режим наибольшего благоприятствования.

— Я так понимаю, раз вопросов нет, значит всем все понятно, — подвел итог генерал. — Ну или никому ничего непонятно, так что и спросить нечего…

Тяжеловесный генеральский юмор встречен был угодливым смехом.

— Так вот, — поднятой вверх рукой добился полной тишины генерал. — Операция сложна ни тем, что противник силен и коварен. Помню, раньше планировали, как разбить банды численностью по несколько тысяч человек, а здесь всего полтора десятка чернозадых арабских макак… Операция сложна, тем, что дабы предотвратить потери среди личного состава, мы должны сработать четко и грамотно. Все части и подразделения, как наши, так и милицейские должны действовать, как единый хорошо отлаженный, заряженный на общий результат механизм. Потому следует серьезно подумать о том, кому можно доверить роль руководителя этой работы, координатора всех наших общих усилий. Я считаю, и Командующий меня в этом поддерживает, что лучше всех с подобным поручением справится присутствующий здесь, всем вам известный полковник Столяров. Итак, Виктор Сергеевич, поздравляю, Вы назначены руководителем этой операции. Вашим непосредственным заместителем и координатором действий спецразведки ГРУ ГШ назначается подполковник Зотиков. Соответствующая директива уже подготовлена нашим оперативным отделом, и сегодня вечером будет утверждена у Командующего.

Виктор Сергеевич сидел в полном обалдении, все взгляды дружно обратились к нему, казалось, все ожидают от него каких-то слов, или даже распоряжений. Но в данный момент полковник Столяров никем, даже самим собой распоряжаться был не в состоянии. Уж больно врасплох застало назначение. И ведь сам же просил генерала дать возможность поучаствовать в боевой операции, но почему-то мыслилось, что это случится когда-нибудь потом, где-то в туманном отдалении, да и роль руководителя, конечно, почетна, но и весьма чревата… Поймав ободряющий генеральский взгляд и незаметное дружелюбное подмигивание, он немного успокоившись, все же нашел в себе силы встать.

— Благодарю за доверие, товарищ генерал, — еле слышно пролепетал Виктор Сергеевич, растеряно разводя руками и все больше стесняясь этой своей неловкости и ошарашенности. — Постараюсь так сказать, оправдать… Все силы приложу…

«Блин, предупредил бы хоть заранее старый хрыч, — думал он про себя, вглядываясь в испещренную давно и прочно забытыми с далеких училищных времен непонятными значками карту. — Я бы хоть опера повнимательнее слушал… А то ведь ни черта не запомнил…»

Командир сводного отряда специального назначения полковник Удальцов спущенной сверху не совсем ясной, непроработанной, но с жесткими сроками выполнения задачей был явно смущен, потому маскировал это неправильное и несвойственное настоящему руководителю чувство излишней напористостью произносимой перед командирами групп речи.

— Задачи я вам довел. Теперь конкретно по группам. Будем выделять по две группы от каждой роты, в состав включить по максимуму офицеров и прапорщиков, контрактников, опытных сержантов. Подбирать людей независимо от состава штатных групп, если есть такая необходимость, то хоть всех подряд перетасуйте. Но чтобы не получилось так, что одна группа сплошь из опытных волкодавов, а в другой новички зеленые. Первая рота, предупреждаю особо. Да, Люд, тебя в первую очередь касается. Вторую группу от роты поведет Моргенштейн, у него первый самостоятельный выход в качестве командира, потому дашь ему кого-нибудь из своих зубров, из тех, что поопытнее, чтобы было на кого в первое время опереться.

Люд недовольно хмыкнул, послав сидевшему рядом с непроницаемым лицом Моргену косой взгляд. Сразу было понятно, что никого из ветеранов он не отдаст и при отборе «опытных» бойцов будет руководствоваться известным принципом: «На тебе Боже, что нам не гоже».

— Так, что еще? — энергично рубил воздух ладонью полковник. — Возьмете с собой по два БК на каждое огневое средство. Сухпай на шесть суток, больше не понадобится, да и не упрете на себе.

— Вы прикажите, чтобы выдали, — с легкой наглецой перебил полковника Люд. — А уж мы как-нибудь упрем, своя ноша не тянет. Все лучше, чем начпрод опять чичам продаст.

— Да я… Мне…, - возмущенно заикнулся одутловатый, рано полысевший майор, исполнявший обязанности начальника продовольственной службы сводного отряда. — Да хоть весь склад! Хоть весь склад забирайте! Мне гора с плеч! Надоели уже до смерти! Только жрать потом не просите. Желудки, долбанные! Достали уже вусмерть! Все за один раз сожрите! Будете потом у вахов из погребов соленья п…дить! Вам дело привычное!

— Тихо! — несильно хлопнул по столу Удальцов, пряча в углах глаз невольную улыбку, уж больно комично выглядела отнюдь не наигранная горячность продовольственника. — Кукаринцев, ведите себя прилично!

— А я что? Я ничего… Не шалю, не балуюсь, примус починяю… — мгновенно состроил детски-невинный взгляд Люд. — Что уже и слово сказать нельзя?

— Можно, в отведенное для этого старшим начальником время, — веско заявил Удальцов, припечатывая тяжелым взглядом не в меру развеселившегося подчиненного к стулу. — Итак, паек на шесть суток… В обязательном порядке подготовить мины, взрывчатку и средства взрывания. Количество с командирами групп прикинем индивидуально. Проверить у бойцов наличие ИПП и жгутов, командирам групп получить у медика промедол. Получить радиостанции для общей связи и по три комплекта для работы внутри группы. Боевой приказ конкретно каждой группе в течение часа после совещания до вас доведет начальник штаба. Еще через час командиры групп получают карты и представляют мне оформленный замысел. Оперативным офицером при руководителе операцией от нас пойдет майор Поплавский. Думаю все ясно. Товарищи офицеры, вопросы мне…

Полковник чуть задержал окончание фразы и, видя, что сидящие за столом уже набрали полные легкие воздуха, готовые разразиться целым шквалом уточнений по конкретике лишь в общих чертах набросанных моментов, резко рубанул:

— Вопросы мне, прошу не задавать! Все, что содержалось в пришедшей из штаба Объединенной Группировки директиве, я до вас довел. Больше мне ничего неизвестно и уточнить в ближайшее время не представляется возможным. Так что идите и готовьтесь к выходу. До отправки в отряд должен прибыть представитель отдела спецразведки штаба подполковник Зотиков, он же заместитель руководителя предстоящей операции, полковника Столярова. У него и уточните всю информацию по неясным моментам.

— А этот самый Столяров, он что за пряник? — развязно спросил на правах ветерана вольно развалившийся на стуле Люд.

— Не знаю, — отмахнулся Удальцов. — Никогда про такого не слышал. Штабной какой-то деятель, десантник вроде…

— Понятно… — пренебрежительно махнул рукой Люд. — Десантура, мабута, убью… Черепная кость толщиной в десять сантиметров, а внутри пустота. Ау!

— Да ладно тебе, — укоризненно произнес полковник, оглядываясь на неспешно покидавших кабинет офицеров. — Откуда ты знаешь, может, вполне нормальный мужик…

— Ага, нормальный, пока спит зубами к стенке, — поддержал капитана не слишком-то обрадованный отведенной ему ролью оперативного офицера Поплавский, высокий крепкий блондин с щеткой аккуратно подстриженных пшеничного цвета усов под крупным мясистым носом.

— Может и нормальный… — легко согласился с полковником Люд. — Все может быть, Максимыч, все может быть… Вот только разведкой должен командовать разведчик, а не левый хрен с бугра, который нас либо своими телохранителями пристроит, либо наоборот будет таращить бараньи глаза и посылать в лоб на пулеметы, твердя: «Вы же спецназ! Вы же все можете!»

— Вот-вот, — вновь вклинился в разговор Поплавский. — Верно Люд говорит, у них все время так!

— Ладно, идите, нечего тут каркать… — оборвал его полковник. — А то и правда сбудется…

Уже в коридоре Люда придержал за локоть, специально дожидавшийся его Моргенштейн.

— Кого из своих со мной пошлешь?

— Это надо подумать, — остановился Кукаринцев. — Ну, Цапель пусть с тобой идет…

— Вот спасибо, удружил! Самый опытный вояка, на двух выходах уже побывал.

— А ты кого хотел?

— Кого? Жердяя, Копыто, Зяму… — загибая пальцы, принялся перечислять Морген.

— Щас прям! — с глухой обидой перебил его Люд. — Разбежался! Этих не дам…

— Ну Тунгуса дай. Опытный снайпер кровь из носу нужен.

— Тунгуса? Нет, Тунгуса не дам. Бери Громобоя, он нормальный парень, и опыта ему не занимать…

— Торгуешься, как жид на базаре!

— Ну не всем же, как Ваше благородие, истинными арийцами быть. Не хочешь Громобоя, не надо. Вообще без снайпера останешься…

— Да ладно пугать, там может снайпер вообще без надобности будет, — пошел на попятную Морген. — Вот прилетит этот крендель из отдела спецразведки, все ясно по полочкам разложит, тогда увидим…

Увидеть до вылета на задачи командирам групп ничего не удалось, потому что к назначенному времени «крендель» в расположение отряда так и не прибыл. Зато пришла подписанная руководителем операции полковником Столяровым шифровка с измененными координатами мест, в которых разведгруппы должны были организовать засады. Группа 513, которой командовал Моргенштейн с первоначальной точки на уходящей к грузинской границе дороге, переместилась практически вплотную к селу Шуани-Беной. Выделенные от второй роты, две разведгруппы, теперь высаживались непосредственно на ВПУ, оставаясь на нем до момента окончания операции в качестве резерва, а если уж называть вещи своими именами, то в качестве личных охранников полковника Столярова. Натоптанные чеченцами, хорошо известные проводникам боевиков тропы, ведущие от села к ручью Майхак и дальше в дикий плохо проходимый горный массив оставались открытыми. Но это, похоже, не слишком волновало руководителя операции. Удальцов, доведя командирам групп уточненные задачи, не волновался тем более, лично для него самым благоприятным исходом предстоящих мероприятий было бы пленение Хаттаба вообще без участия его подчиненных, или даже успешный отход араба через не перекрытое направление. Все лучше, чем реальный бой и возможные потери.

— Виктор Сергеевич, да Вы поймите, так просто невозможно. Там же люди в горы уходят, и не знают, куда и зачем. Вслепую идут, — исчерпав всякое терпение, с пеной у рта доказывал Зотиков. — Ну нельзя мне второй ходкой лететь, никак нельзя. Я их перед выходом проинструктировать должен, проверить… А если Вы меня сейчас, первым рейсом по пути туда не забросите, мы разминемся!

— Что ты мне это говоришь? — искренне удивлялся Столяров. — Я что, против что ли? Лети ради Бога, если пилоты разрешат, это они же про перегруз на борту вопят, не я! Вон даже запасную буржуйку выкинуть грозятся, кровати с матрасами все перешурудили… Бандиты какие-то недисциплинированные, правильно говорят, где начинается авиация, кончается порядок…

— Виктор Сергеевич, да правы они на все сто, в горах воздух разряженный, вертушки с максимальной нагрузкой через перевал не поднимутся… Оставьте Вы ради Бога часть этого хлама, на кой он Вам сдался?

— Как оставить? И ты туда же? А еще разведчик? Или не знаешь, уходишь в горы на день, иди на неделю… А вдруг погода изменится, в горах знаешь какие перепады температуры случаются? Как мы там без буржуек? Замерзнем по твоей милости. Спать где прикажешь, если сейчас кровати с матрасами здесь бросить? Если заранее дрова с собой не везти, где их потом найдешь? А бойцы чтобы все оборудовать, а бревна, доски для обустройства блиндажей? Да там, поди, элементарного сортира, извиняюсь, днем с огнем не разыщешь! Кто об этом подумает? А если вдруг кто-нибудь из командования прилететь захочет? Встречать нужно будет, мангал, шашлык… Молчишь? Правильно, вот и молчи… На то я и руководитель операции, чтобы на вас, сотню дураков, один умный был! Тот который обо всем подумает и позаботится… А то напланировали тут, понимаешь, сам черт ногу сломит…

«Ты бы еще бабу резиновую с собой прихватил, сука! — с ненавистью глядя в холеное лицо полковника, думал про себя, слушая весь этот бред Зотиков. — Будто не воевать собрался, а показные маневры для генералитета проводить. Не дай Бог, маршал зайдет в сортир, а там рулон туалетной бумаги с истекшим сроком годности висит! Очковтиратели, хреновы!» Однако плетью обуха не перешибешь, а приказы руководителя операции надлежит выполнять, и если он решил взять с собой в первую очередь на командный пункт кровати и матрасы, значит, так тому и быть. Нахрапом и криком здесь ничего не добьешься, оставался, правда, мизерный шанс убедить, достучаться до мозгов этого штабного борова.

— Товарищ полковник, — сделал последнюю попытку грушник. — Я Вам официально заявляю, что без четкого и детального инструктажа перед выходом на задачу, группы спецразведки будут небоеспособны и не смогут с полной эффективностью работать по разработанному оперативным отделом плану.

— По средствам связи потом проинструктируешь, переживут! — отмахивался от него как от надоедливой мухи Столяров. — Я их, кстати, планирую слегка перенацелить.

— Что? К-как? — задохнулся от возмущения Зотиков. — У них два часа до вылета.

— Мы на войне, товарищ подполковник, — подпустив в голос тщательно вымеренное количество металла, прервал его Столяров. — На войне, а не на параде, или маневрах. Здесь обстановка меняется каждую минуту, и надо уметь ей соответствовать, оперативно реагировать, подстраиваться… А то, я смотрю, Ваши однополчане совершенно расслабились, зазвездились, профессионалами стали… Похоже давненько их тревогами не тренировали, забывать начали. Ишь, баре, сутки на уяснение и планирование задачи им подавай! В условиях современной маневренной войны подобное недопустимо! Понятно Вам это?

Зотиков лишь ошарашено хватал ртом воздух, выкатившимися из орбит от удивления глазами уставившись на изрекавшего с самодовольным видом несусветные глупости руководителя операции. Столяров же, весьма превратно истолковав его молчание, покровительственно хлопнул замершего разведчика по плечу:

— Ничего, ничего… И не такие дела проворачивали, справимся… Поднапрягутся чуть-чуть Ваши чудо-богатыри, им только на пользу будет…

— И что поменялось? — предчувствуя надвигающуюся катастрофу, с замиранием сердца спросил Зотиков.

— Да эти мотокопытные раздолбаи, не успевают к назначенному времени блокировать район. БТР у них там, в пропасть свалился, хорошо не погиб никто, вовремя с брони поспрыгивали. Только водила поломался слегка, он-то внутри был, не выскочил.

— БТР? В пропасть? — глядя на начальника совершенно безумным взглядом, переспросил разведчик.

— Ну не в пропасть. Это я так сказал… — занервничал Столяров. — С откоса какого-то съехал и перевернулся. Короче они сейчас встали на полпути, пока бойца эвакуируют, пока технику в порядок приведут… Менты с комендатурой уже село шерстить начинают, а пути отхода перекрыть получается некому, врубаешься? Вот я и передвинул засады твоих орлов к селу поближе, чтоб Хаттаб не слинял, значит… Ну и две группы в мобильный резерв себе оставляю на ВПУ…

— Какие? — обреченно выговорил разведчик, стараясь не глядеть на полковника, чтобы тот не смог прочесть по глазам, что он в данный момент о нем думает.

— Те, что у ручья сидеть должны были… И на хера, скажи мне на милость, ты с этими умниками из оперативного отдела вообще их туда напланировал. Там же горы на карте непроходимые… Какой же Хаттаб туда полезет? Эх, не хотите головой думать, не хотите… Все бы Вам по-старинке работать, долго еще нам советские порядки в армии отрыгиваться будут…

— Почему проведенные изменения не были согласованы со мной? — звенящим от сдерживаемой ярости голосом начал Зотиков. — Почему вопросы боевого применения групп спецразведки Вы, неспециалист, позволяете себе решать единолично? Вы вообще понимаете, какие последствия может иметь это Ваше решение?

— Вы забываетесь, подполковник! — гневно запыхтел Столяров. — Не смейте говорить со мной в таком тоне! Распустились! Я командую операцией и буду отдавать такие распоряжения, какие найду нужным! Идите, займитесь своими непосредственными обязанностями, вместо того, чтобы обсуждать приказы старшего по званию и должности! Все! Разговор окончен, больше Вас не задерживаю! На ВПУ прибудете вторым рейсом. Сейчас Вы мне там не нужны!

— Напыщенный болван! — вслух произнес разведчик, четко разворачиваясь на каблуках.

Вертушка, взвихряя бешено вертящимися лопастями жесткую желто-бурую пыль, зависла метрах в трех над землей.

— Ну, чего ждем? Особое приглашение надо?! — во все горло заорал перекрывая рев двигателей мающийся с утра жесточайшим похмельем, не выспавшийся и от того злой, бортач. — Или господам угодно дождаться, когда подадут трап. Так чехи вам сейчас подадут, еще хлеб-соль поднесут. Дождетесь, тормоза!

Смерив скандального борт-механика убийственным взглядом, но предпочтя промолчать и не связываться, в одном грубиян, безусловно, прав — время дорого, Морген, пружинисто оттолкнувшись от металлического порожка у люка и ловко разворачиваясь в воздухе, первым выпрыгнул из вертолета. Землю ноги приняли привычно упруго. Капитан согнулся в три погибели, отчаянно жмуря глаза, оберегая от смерчем вертящейся вокруг пылюки, сделал десяток быстрых шагов по курсу вертушки, выходя из пыльного облака и присел на одно колено, настороженно осматриваясь вокруг. Ничего угрожающего вроде пока не замечалось. Впереди в сотне метров зияли выбитыми окнами и темными яминами давно прогнившей провалившейся крыши развалины какого-то громоздко вытянутого одноэтажного строения. Коровник что ли? Ниже по склону серой ленточкой змеилась дорога, упирающаяся за недальним поворотом на западе в хутор Шуани-Беной, а восточным своим извилистым концом убегающая за перевал в суверенную и независимую Грузию. Вокруг подковой замыкая высаживающуюся группу, поднимались суровые черно-коричневые скалистые отроги, с виду неприступные. «Будем надеяться, что так оно и есть, а то может возникнуть неприятный сюрприз, если где-нибудь на гребне окажутся духи,» — мельком подумал Морген. Он быстро глянул через плечо назад. Группа высаживалась четко и слаженно, бойцы один за другим выпрыгивали из вертолетного люка, резвыми степными ящерицами разбегались на получетвереньках по сторонам и замирали, выставив перед собой оружейные стволы. Последним вертушку покинул, выбросив предварительно здоровую коробку с сухпаем и тюк, в который увязали палатку и спальники, приданный группе для усиления прапорщик Погодин, матерый, основательный, сибирской закваски мужик, обладающий сметливым крестьянским умом и без преувеличения золотыми руками. На этом высадка была завершена, и вертушка, дав прощальный круг над махавшими ей с земли разведчиками облегченно гудя несущим винтом, легла на обратный курс.

«Ну, с Богом! — украдкой оглянувшись, перекрестился Моргенштейн. — Главное теперь не ударить в грязь лицом, как-никак первый самостоятельный выход!»

— Внимание, группа! — зычно закричал он, стараясь придать голосу как можно больше командирской уверенности и металлической жесткости. — Занять оборону на местах, внимательно наблюдать. О замеченном движении немедленно докладывать мне. Бал, возьми с собой Чапу и Тереха, проверь развалюху! Громобой, прикрой их!

— Понял, командир. Делаю, — дисциплинированно отозвался лейтенант Балаганов, назначенный заместителем командира группы, вставая в рост и короткой отмашкой подзывая бойцов.

На этот раз обошлось без привычных усмешек и подколок, то ли реальная боевая обстановка подействовала, то ли действительно правильно поставленный командирский голос не располагал к обычному шутовству. Чапа и Терех, по году уже прослужившие и ходившие раньше в группе Люда разведчики, молча поднялись на ноги, настороженно вскинув стволы, двинулись к разбитому коровнику. Громобой припав к оптическому прицелу, пристально осматривал темнеющие в здании дыры, выцеливая возможно прячущегося в развалинах противника. Разведчики с напряжением следили за тем, как досмотровая тройка все ближе и ближе подходит к зданию. Если там есть враг, то вот сейчас, в это самое мгновение должен ударить по досмотрщикам свинцовый вихрь, однако полуобвалившиеся, выгоревшие на солнце кирпичные стены молчали. Сбив одним хорошим пинком десантного ботинка болтавшуюся на одной верхней петле дверь, Чапа с автоматом наизготовку нырнул внутрь, Бал и Терех страховали разведчика снаружи. Минут через пять солдат вышел обратно, автомат на этот раз мирно болтался на плече.

— Нет здесь никого! — прокричал, сложив ладони рупором, Бал. — Ни мин, ни ловушек, ни следов… Все чисто!

— Группа, подъем! Бегом к коровнику! — скомандовал Морген.

Разведчики, расхватав оружие и имущество, уже не скрываясь и не пригибаясь к земле, побежали к строению. Через несколько минут, выставив на всякий случай наблюдателей, Морген собрал вокруг себя группу, приступил к совещанию.

— Диспозиция наша такова! — нарочито глубокомысленно морща лоб начал он.

Разведчики оценили командирскую шутку юмора тихим смехом и улыбками.

— Веселимся? Это хорошо! — улыбнулся и Морген. — А теперь отсмеялись и слушаем внимательно. Офицеров в первую очередь касается.

Коротким тычком кулака под ребра, он заставил, замечтавшегося было Балаганова, вернуться обратно на грешную землю.

— Наша задача, организовать здесь засаду, с целью не допустить прорыва по дороге со стороны села Шуани-Беной, — Морген неопределенно махнул рукой в сторону поворота. — Арабских наемников в количестве до пятнадцати человек во главе с небезызвестным Хаттабом. Прорываться будут предположительно на «УАЗиках» или «Нивах», но это не точно. Потому приказ, к восемнадцати часам скрытно перекрываем дорогу и все машины, следующие со стороны села забиваем. Понятно?

Бойцы зашушукались, задвигались, неуверенные улыбки сползали с лиц, будто стертые ластиком. Кто такой Хаттаб здесь никому объяснять не надо было, рассказывать об умелости, хитрости и звериной жестокости арабов тоже. Без слов понятно было, что бой предстоит нелегкий, и возможно стоить он будет немало крови разведчиков. Если добавить к этим соображениям то, что половину группы составляли вовсе необстрелянные еще срочники, а опыта забивания автомобильных караванов не имел вообще никто, то станет ясно, почему настроение овладевшие группой бодрым можно было назвать, лишь с очень большой натяжкой.

— Позиция здесь, однако, отвратительная, сидим окруженные с трех сторон скалами. Ежели там наверху вдруг появится хотя бы один снайпер, перещелкает нас тут как курей, — обстоятельно произнес Погодин, почесывая нос до невероятной длины отрощенным ногтем мизинца левой руки. За эту странную привычку среди разведчиков он получил прозвище Коготь, однако выращивать ноготь после этого не перестал.

— Правильно говоришь, Николаич, — поддержал прапорщика Морген. — Потому основную позицию оборудуем в этом здании, хоть какое-то укрытие. Кроме того поставим два наблюдательных, они же огневые, поста. Один у поворота на село. Второй метров на триста дальше по дороге. Схема действий такая: по сигналу о приближении машины, полученному от первого поста, основная огневая группа под моим командованием скрытно выдвигается отсюда на заранее оборудованные вдоль дороги позиции. Видите внизу извилина, там транспорт должен будет сбросить скорость, там и будем его забивать. На первом посту находятся снайпер с напарником. Снайпер оттуда вполне уверенно может работать по извилине, так что тоже принимает участие. На втором посту ставим пулеметчика со вторым номером. Задача — любой ценой не допустить прорыва вдоль по дороге. Второй номер — он же наблюдатель, кроме того следит за подходами с восточной стороны, мало ли кто оттуда поедет… Вопросы?

— И что, каждую машину будем забивать? — задумчиво пожевывая травинку, спросил Бал.

— Ну да, был же приказ, — удивляясь непонятливости лейтенанта, повторил, пожав плечами Морген.

— А если мирные?

— Что мирные?

— Ну чеченцы мирные если поедут? Их тоже забивать?

Вопрос поставил капитана в тупик. Действительно, никто же не может запретить чеченцам ездить по своей земле, если им вдруг придет в голову такая мысль. Они и ездят, за продуктами, в гости, мотаются туда-сюда местные челноки, одним словом, жизнь отнюдь не стоит на месте. Движение по чеченским дорогам не намного меньшее, чем в любой области российской глубинки. Значит никак нельзя исключать возможности появления и здесь мирных чеченцев. И как отличить их машину, от машины арабов?

— Тебе приказ довели? Задачу на засаду поставили? — злясь на себя за то, что не может отыскать приемлемого ответа на вопрос подчиненного, и оттого говоря подчеркнуто резким тоном, начал Морген. — Что тебе еще надо? Что ты здесь умничаешь? Откуда я знаю, что да как? Со мной тоже командование своими планами не делится! Видимо не может быть в том направлении мирных машин, иначе нас бы сюда не посадили!

— Да ладно, я же только спросил, — примирительно махнул рукой Балаганов. — Жираф большой ему видней… Будем бить всех, раз такой приказ…

— Раз больше вопросов нет, — перебил его Морген. — Довожу распорядок постов до темноты. На первом посту старший ты, Николаич.

Прапорщик согласно кивнул, любовно поглаживая свой «Винторез».

— С тобой Чапа. Возьмите бинокль и рацию. И смотри, Николаич, не проспи, как только машина показалась, нам сюда маячок, а то перехватить не успеем. Бал, ты на второй пост, с тобой Цапель. Тоже бинокль и рацию прихватите. Радист, разворачивай рацию и доложи на ВПУ, что мы на месте, как войдешь в связь меня крикнешь. Айболит, Терех, поможете ему и здесь осмотритесь, место под ночевку расчистите, дров натаскайте. Остальные со мной смотреть огневую позицию, на месте покажу где, что сделать!

Через двадцать минут Морген уже докладывал на ВПУ, о готовности засады к действию, слушая в ответ прерываемый свистом помех уверенный басок Поплавского:

— Молодцы, резво ожеребились. Ты из всех групп первый о готовности доложил, так держать. Что? Какие мирные? Расслабься, не будет там никаких мирных… В селе зачистка, а они разъезжать будут? Сам прикинь хрен к носу, и не выдумывай. А если не из села, а в село, тогда конечно другое дело… Этих пропускать беспрепятственно, себя не обнаруживать и немедленно докладывать мне. Все понял? Ну молодец. Давай, удачи тебе. До связи!

Едва рассеялась поднятая вертушкой пыль, и рокот моторов стал плавно затихать, растворяясь в залитом ярким солнечным светом небе, Люд, наконец, протерев глаза от набившегося в них песка, огляделся вокруг. И хрипло выматерился, поднимаясь на ноги. Группа, четко рассыпавшись в кольцо и ощетинившись во все стороны настороженными стволами, будто выставивший колючки еж, была готова ко всему, к бою с поджидавшим в засаде противником, к снайперскому обстрелу с недосягаемых горных вершин, к зловещей тишине и спокойствию, предвещающим массированную атаку врага… Все возможные варианты развития событий сотни и тысячи раз отрабатывались, доводились до полного автоматизма изнуряющими тренировками. Не готовы были разведчики лишь к тому, что случилось в реальности. Потому недоуменно переглядывались, опускали стволы, по лицам неуверенно ползли первые смущенные улыбки. Чехи были совсем рядом, в какой-нибудь сотне метров. Толпились, гогоча и указывая на разведчиков пальцами, приветственно махали руками с зажатыми в них тяпками, за мешковатые темные платья матерей цеплялись чернявые полуголые чеченята.

— Ну, авиаторы, мать их! Ну удружили! — озвучил общую мысль Люд, от души присовокупив в конце длинное витиеватое ругательство, еще раз оглядев простирающееся со всех сторон зеленящееся картофельной ботвой поле посреди которого их высадили. — Ну если это гора Гыстырзу, то я японский конькобежец!

— Что делать будем, командир? — нервно оглядываясь на веселящихся на другом конце поля чехов, спросил Бизон.

— Что делать?! Бамбук курить! Вот что! — вызверился на него Люд, хотя и понимал, что кто-кто, а уж его бравый заместитель в случившемся точно ничуть не виновен. — Собирай группу. Снайпера и еще двух бойцов на фишку! Ухо, связь мне с оперативным! Быстро!

С опаской глядя на то, как непроизвольно дергается у командира веко, а губы кривятся в злой, жесткой гримасе, радист торопливо развернул рацию, и защелкал тумблерами, подбирая подходящую длину волны.

— И куда же нас эти жопоголовые пилоты выбросили? — бормотал тем временем Люд, пристально разглядывая разложенную на колене карту и отчаянно пытаясь привязать нарисованную местность к какому-нибудь реальному ориентиру.

— Чего ты мучаешься? — удивился Бизон. — Давай я до чичей дойду и спрошу где мы…

— Ага! Смотри, вон военные в карту смотрят, сейчас дорогу спрашивать будут…, - ехидно проскрипел Люд. — Ни хрена подобного, сами сейчас сориентируемся… Вот, здесь на карте МТФ, это скорее всего вон те развалины. А вон справа на холме тригопункт. Все правильно, значит мы примерно вот тут.

Заскорузлый палец командира отчеркнул коротко остриженным ногтем точку на карте.

— Здесь? — недоверчиво протянул Бизон. — Это же вообще в другой стороне, к тому же почти на окраине села… Это как надо было нажраться, чтобы так место высадки перепутать. Завидую я авиации…

— Связь с ВПУ, тащ капитан! — обрадовано прокричал, протягивая наушники радист.

— Это 512-ая группа, — рявкнул в эфир Люд. — С кем говорю? Ты, Поплавок?

— Я, кто же еще? — недовольно буркнули в наушниках. — Что там у тебя? Засаду развернул?

— Ага, развернул! Так засел, что аж жопу ломит!

— Чего? — не понял Поплавский.

— Того! Меня эти винтокрылые уроды у самого поселка выбросили! Тут картофельное поле и чехов полно. Да мирные, просто картошку окучивают, или что там с ней делать положено.

— С кем положено делать?

— Да с картошкой, говорю, что делать…

— С какой картошкой, блин?! Ты чего там, чарсу обкурился что ли?! Я тебя русским языком спрашиваю, засада готова?

— Какая теперь в жопу засада! Ты слышишь, что я говорю?! Нет? Я в восьми километрах от контрольной точки, с другой стороны поселка. Летуны ошиблись при высадке. Меня засекли местные, так что никакой скрытной засады уже не выйдет. Понял теперь?

— Понял тебя, 512-тый, — официально отозвался Поплавский. — Сейчас уточню по твоим дальнейшим действиям у руководителя операции. Оставайся на связи.

— Ты лучше у нашего с разведотдела сначала уточни, а то этот десантник сейчас накомандует. Пойдем село штурмом брать, — абсолютно наплевав на все правила скрытности радиопереговоров, гавкнул в микрофон Люд.

— Нашего здесь нет, — тоже не слишком заботясь о режиме секретности, ответил Поплавский. — Его этот крендель на Ханкале забыл.

— Бардак, ну бардак! — зло качая головой, шипел Люд. — Откуда только эти Чапаевы на мою голову берутся. Каждый второй Наполеон, каждый первый Кутузов. Развелось полководцев, бля…

Амир Асалханов с плохо скрываемым неудовольствием прислушивался к постоянной возне и тихому жалобному бормотанию сзади. Машина еще не выехала из хутора, а он уже пожалел, что сдался на уговоры жены, взяв с собой в дорогу ее дальнюю родственницу. Хеду срочно требовалось показать знающим русским врачам в находившейся в Курчалое поликлинике, по крайней мере, так считала она сама, беспрестанно жалуясь на слабость во всем теле, головокружение и тошноту. Оправдываясь болезненным состоянием, женщина наотрез отказывалась делать домашнюю работу и совершенно запустила хозяйство, муж ее мягкий и неспособный настоять на своем человек, вместо того чтобы научить ленивицу плеткой, верил всем ее отговоркам. А поскольку он являлся еще и двоюродным братом Фатимы, жены самого Амира, то, как только представился случай, та уговорила мужа, собиравшегося в поездку взять с собой страдалицу Хеду. Терпеть рядом всю дорогу рано располневшую, неопрятную, вечно причитающую Хеду было удовольствием, мягко говоря, сомнительным. Но старик Асалханов имел нрав добродушный и сговорчивый, потому согласился, и теперь горько клял себя за уступчивость. Водитель, разбитной и веселый Карим, понимающе покосился на него, деликатной улыбкой показывая, что разделяет чувства начальника.

«Зарплату ему что ли прибавить, — растроганно подумал Амир. — Хороший ведь человек, старательный, где сейчас еще такого работника найдешь?» В принципе прибавить зарплату школьному завхозу, одновременно учителю труда, физкультуры и автодела, а также по совместительству еще и сторожу поселковой неполной средней школы, бывший уже много лет ее бессменным директором Амир, вполне мог, хотя и не слишком значительно. Но по нынешним тяжелым, полуголодным временам лишних денег не бывает. Карим будто угадав каким-то неведомым шестым чувством мысли директора, заговорщицки ему подмигнул. Сзади натужно кряхтел и возился еще один представитель школьного руководства, завуч Ибрагим Исмаилов. Он был лет на десять моложе недавно справившего шестидесяти пяти летний юбилей Амира, но его уже ощутимо подводило здоровье, в противоположность крепкому, будто из камня вырубленному Асалханову, смотрелся Ибрагим согбенным немалыми годами старцем, с полным набором всех возможных возрастных болячек. За сиденьем на железных откидных сидушках заднего отсека «УАЗика» будто воробьи на жердочках пристроились еще два пассажира: лесник Вахаб Шайбанов и его брат Джамал. Эти ехали в Курчалой по своим собственным делам, закупать необходимые в лесничьем хозяйстве товары.

Амир вновь горестно вздохнул, что за времена настали? Никогда раньше выезжая по школьным делам в Курчалой, не собирал бы он с собой в дорогу такой компании. Как было бы сейчас приятно с ветерком катить в машине вдвоем с Ибрагимом, обсуждая по пути, возникающие в школе проблемы, жарко споря о новых программах и методах обучения. Но так могло быть раньше, теперь все изменилось и бензин стал настолько дорог, а зарплаты так редки и малы, что нельзя пренебрегать возможностью окупить дорогу в район доставкой туда же попутчиков. Не до комфорта сейчас работникам чеченского образования, к сожалению, не о нем болит голова, что у местных, что у российских властей. Хотя понемногу жизнь в последнее время стала налаживаться, раньше было не в пример хуже. Амир с содроганием вспомнил годы, когда республикой правили боевики. Тогда президент Дудаев официально заявил, что ему нужны воины, а не ученые, потому для мальчиков вполне достаточно образования в пять классов, а девочкам вообще хватит и трех. Амир воспринял это высказывание главы государства с ужасом, но на свой страх и риск продолжал вести уроки в школе по старым российским программам, добавив, правда, сообразуясь с духом нового времени, в расписание изучение основ шариата и Корана. Тогда он жил в постоянном страхе, дикие банды боевиков, разъезжавшие по окрестностям, весьма часто громили школы и убивали их работников. Даже собственных учеников приходилось бояться. Вчерашние школьники, рано возмужав, но, так и не набравшись ума, частенько появлялись в школьном дворе увешанные оружием и с недоброй ухмылкой поглядывали на украдкой пробиравшихся к своим кабинетам учителей. Однако преодолевая страх Амир Асалханов отказывался закрыть школу, даже растеряв большую половину учеников, даже когда началась новая война с Россией, даже, когда учительницу истории пятидесятилетнюю седую армянку нашли в школьном саду многократно изнасилованную с перерезанным горлом и вырезанной на морщинистом плотном животе жирной сочащейся кровью двойкой.

Работа школы в Шуани-Беной за всю войну, так и не прервалась ни на день. Но что это была за работа. Учителям она приносила больше страданий, чем удовлетворения. Десятилетние мальчишки на уроках обливали стариков презрением.

— Вы продались русским свиньям! Наши отцы и братья борются за свободу, а вы прячетесь по своим домам и готовы лизать руки захватчикам! — так, не стесняясь, говорили ему и Ибрагиму в лицо.

— Послушайте, я объясню вам! — тихим от сдерживаемого гнева голосом отвечал Амир ученикам на уроках истории, которые вел теперь вместо погибшей армянки.

Мечтательно прикрывая глаза, он рассказывал притихшим мальчишкам о гордой истории народа вайнахов, о Мансуре и Шамиле, о восстаниях против советской власти, о черном дне депортации. Мрачным огнем загорались лица его юных слушателей, взрастали пышным цветом в их сердцах посеянные умелой рукой семена ненависти к оккупантам, сжимались до ломоты в суставах от злости слабосильные пока кулачки.

— Для чего я все это рассказываю вам, дети? — заговорщицким шепотом заканчивал урок Амир. — Для того чтобы вы поняли и знали: никто, никогда не сумел победить русских силой оружия. Всегда пролитая чеченцами русская кровь падала на головы самих чеченцев. Не оружием надо биться за свободу, а головой. Те, кто сейчас прячется в лесах и горах, стреляет из укрытий по русским солдатам — просто, глупые, не желающие думать своими мозгами люди! Русские хоть и слабеют с каждым годом, но пока еще очень сильны. Их больше ста миллионов, это сейчас… А чеченцев всего миллион. На каждого вайнаха, сотня русаков, всем ясно, на чьей стороне сила? Но русских все меньше, их развращенные женщины не хотят рожать детей, а если рожают, то не хотят заботиться о них и воспитывать, бросают в роддомах, а порой даже убивают. Не то у чеченцев. На место каждого убитого бойца чеченские женщины рожают двух, трех, четырех детей. Они заботливо растят их, часто сами не доедая, стараются лучше кормить, чтобы дети стали крепкими и здоровыми. Вскоре мы сможем дать открытый бой, выродившимся и ослабевшим русакам. Но к тому времени важно, чтобы наша молодежь. А это именно вы, те, кому сейчас по десять лет, стала такой же грамотной, знающей и умной, как дети русских в больших городах. Чтобы когда республика наша будет свободной ей управляли не глупые недоучки, как при Мосхадове, а настоящие умные, сильные и смелые люди. Потому сейчас для блага вайнахского народа гораздо важнее работа учителя, а не тупого боевика.

Амир вовсе не любил русских и был горячим патриотом своего народа, все его ученики со временем научились это понимать, уважая его способ борьбы. Но эту точку зрения отнюдь не разделяли скрывавшиеся в горах моджахеды, время от времени Асалханов находил на воротах своего двора появившиеся ночью, угрожающие надписи, иногда письма с угрозами приходили по почте, а однажды под утро в окно школы кто-то бросил гранату. Директор в таких случаях лишь плотнее стискивал зубы, приказывал жене стереть очередную роспись на воротах, предварительно демонстративно на глазах у всей улицы исправив грамматические ошибки неизвестного писаки, и упрямо спешил к первому уроку.

— Вы бы поосторожнее были, товарищ директор, — искренне беспокоясь за него, советовал местный участковый. — Может у Вас подозрения есть какие? Вы мне сразу рассказывайте. Если надо, мы Вам даже охрану выделим…

— Нет, Салман, спасибо. Мне ничего не надо, — улыбаясь, отказывался Амир, ненавидящим взглядом окидывая, предавшего чеченский народ, пойдя на службу к оккупантам односельчанина.

Вот и вчера тоже, узнав о предстоящей поездке в район, участковый уже ближе к ночи деликатно постучав в ворота, вызвал Амира во двор и, пугая якобы объявившейся в окрестностях бандой наемников-арабов, настойчиво предлагал выделить сопровождающего милиционера.

— На что мне твой милиционер? — отмахнулся директор. — Если уж и правда наткнусь на арабов, все равно один человек не спасет, а начнет отбиваться и на нас беду навлечет. Лучше уж одним ехать, тогда, глядишь и не тронут. Да и места в машине уже не осталось, в Курчалой многим надо, как услышали, что мы завтра едем, так со всего хутора сбежались просить с собой взять. Как людям теперь откажешь, если уже обещал.

— Ну смотри, отец, я предупредил. Когда ехать думаете?

— Часов в пять дня выезжать будем, может позже.

— Куда же в ночь собрались? Опасно вечером на дорогах, мало ли чего случится. Не хотите охрану брать, так хоть езжайте с утра, — заволновался участковый.

— Нам к вечеру до Курчалоя добраться надо, там у родственников Ибрагима Исмаилова переночуем и с утра в администрацию, будем средства на ремонт школы выбивать… А своей судьбы не минуешь, хоть вечером едь, хоть утром, хоть вообще ночью, все в руках Аллаха, — усмехнулся в седую бороду Амир.

Однако сейчас, когда убегающую прочь от родного поселка дорогу едва подсвечивало постепенно ползущее за горный окоем солнце, а на асфальте залегли длинные тени, улыбаться ему уже не хотелось. «Может и зря отказался от предложенной охраны», — запоздало подумал Амир, поеживаясь от нехорошего предчувствия захолодившего вдруг сердце. — Недаром же боевики грозились! А как ни крути, сейчас расправиться с ним самое удобное время, наверняка ведь моджахеды в курсе всех поселковых новостей. И слепой видит, что большая половина жителей, все кроме тех, у кого родственники работают в местной милиции, им сочувствует и активно помогает, предоставляя продукты, кров и информацию. А уж предстоящая поездка в район столь видного представителя местной интеллигенции, как директор школы, конечно, была той новостью, которую весьма живо обсуждали. Зря не взял охрану, зря…»

«Уазик» напряженно пыхтя и постреливая простуженным двигателем, выкатился за поворот дороги, скрылись за поднимающимися справа мрачными горными отрогами прилепившиеся на склоне домишки, пропало из виду двухэтажное здание школы. Впереди простирался дикий привольный простор. Слева звенел на перекатах, играл прозрачными струями Ахсай. Путался в зарослях прибрежного камыша ветер. Справа неприступными громадами вставали скалы.

— Ох-ох-ох, сил моих нет, как голова кружится, — монотонно тянула за спиной, нестерпимо воняя едким женским потом Хеда.

Амир, раздраженно провернув ручку на дверце, опустил стекло. Прохладный напоенный запахом цветущих горных трав ветер ворвался в салон. Даже на душе полегчало, и как-то спал давящий с самого отъезда сердце груз. Ведь ездят же люди время от времени по этой дороге, и ничего с ними не случается, так с какой же стати, что-то должно произойти именно сейчас. Карим со скрежетом потянул на себя рычаг переключения передач, сбрасывая скорость. Машина медленно втягивалась в поворот.

— Что за шайтан? Откуда он тут взялся! — удивленно воскликнул водитель.

Амир проследил за его взглядом, и кровь застыла у него в жилах. Разметав в беге сильное тренированное тело, к обочине наперерез машине несся здоровенный мужик, одетый в камуфляжную форму, на голове зеленью трепыхалась косынка, руки сжимали какой-то чудной, незнакомой модели автомат. «Вот оно, началось! — обмер на переднем сиденье директор, до боли в пальцах вцепляясь рукой в кресло. — Точно, ждали. Не успели ведь от поселка отъехать! Все! Пропал ты Амир Асалханов! От глупой гордости своей пропал!»

— Стой! — размахивая руками, по-русски кричал мужик. — Стой, тебе говорю!

Карим, нерешительно оглянувшись на директора, сбросил ногу с педали газа, на всякий случай выжав сцепление, машина, постепенно сбавляя скорость, катилась по инерции.

— Не останавливаться! Поехали! Поехали! — лихорадочно вскричал Амир, встряхивая водителя за плечо.

Тот нерешительно газанул, но бежавший к ним парень, видимо, воспринял это как неподчинение, приостановившись всего на мгновение перехватил поудобнее автомат и, задрав ствол вверх, нажал спуск. Грохнул одиночный выстрел.

— А ну стой! Стрелять буду!

Выстрел подействовал совершенно обратным ожидаемому образом. Вздрогнув как ужаленный Карим до конца притопил газ. Заревев раненным зверем, машина прыгнула вперед. Отчаянно заголосила где-то сзади Хеда, завозился придавленный ее жирным телом Ибрагим. Обезумевший от страха Карим, бросив руль, рвал обеими руками заклинивший рычаг переключения скоростей. «УАЗ» все так же рыча работающим на предельных оборотах мотором, рыскал из стороны в сторону, подскакивая на дорожных ухабах, как испуганная антилопа.

— Стой! Тормози! — отчаянно надрывался лишь теперь рассмотревший ярко-голубые глаза и славянские черты лица стрелка Амир. — Остановись, ишак! Это русский!

Но Карим будто бы и не слышал, не переставая тянуть заевший рычаг. Машина рыскнула в сторону, чуть не толкнув стоящего на обочине русака задравшимся капотом. Амир даже зажмурился в ожидании глухого удара тела об железо, после которого парень должен был, как минимум остаться без ребер и отбитой печенки. Однако тот как-то непостижимо ловко извернувшись в воздухе, умудрился откатиться в сторону, уходя от гибельного столкновения.

— Ишак! И сын ишака! — по инерции все еще кричал водителю Амир, понимая, что уже не успевает ничего изменить и исправить.

В боковое зеркало он отчетливо видел, как поднявшийся на одно колено русский, закаменев лицом, бросил автомат к плечу. Один за другим дуплетом грохнули два выстрела, пули легли в асфальт прямо перед капотом машины последним и вовсе недвусмысленным предупреждением. Поняв, что следующий выстрел будет на поражение, Амир еще сохранившими былую крепость руками схватил водителя за грудки, пытаясь отвалить его жилистое тело в сторону, чтобы самому добраться до тормозной педали. И в тот момент, когда он уже почти коснулся ее покрытой подранной ребристой резиной поверхности, до него сквозь вой мотора донеслось громко в полный голос выкрикнутое русским слово «огонь!». И сразу же все вокруг потонуло в сплошном ревущем урагане стрельбы. Пули надсадно завывая, летели мимо, с чмоканьем впивались в решетку радиатора, звонко лупили в моторный отсек. Вскрикнул от боли, сжимаясь в комок Карим, в голос завопила Хеда, что-то отчаянно шипел в спину Ибрагим, а Амир все давил и давил на тормоз, не чувствуя, что машина уже остановилась опасно перекосившись на правый бок, краем сохранившего холодный аналитический рассудок сознания понимая, что начавшегося расстрела теперь уже не остановить. Потом он случайно зацепил боковым зрением поднявшуюся совсем рядом из-за кустов пятнистую фигуру, на мгновенье четко, как на фотоснимке увидел бледное искаженное страхом лицо, расширенные зрачки широко распахнутых глаз, пляшущий в дрожащих руках ствол. А потом лобовое стекло, поперек которого легла полновесная пущенная от живота автоматная очередь, мелкими брызгами осыпалось внутрь и что-то тупое и тяжелое дважды ударило Амира в грудь, выбивая из легких воздух, гася сознание.

Когда пришпиленная к разгрузке рация дважды тренькнула тональным вызовом, и голос Погодина, срываясь от волнения на быструю скороговорку, доложил о приближении машины, Морген испытал двойственное чувство. С одной стороны в груди привычно ворохнулся веселый и злой кураж, азарт предстоящей схватки, а с другой больно кольнула в сердце занозой засевшая неуверенность. Все же так и оставшийся без разумного ответа вопрос о мирных чеченцах тревожил командира группы. Оно конечно, вроде бы все логично, в селе начинается зачистка, значит никто в здравом уме, свой дом не покинет, мало ли как это могут расценить чистильщики. Но с другой стороны, если выезды из села не перекрыты, а возникла какая-нибудь срочная необходимость, то почему бы и нет? Хотя по плану проведения операции село должны были блокировать мотострелки и, соответственно, прежде чем попасть в зону действия засады любой транспорт пройдет через них. И тогда они, конечно, предупредят командира группы, о приближении мирной, не представляющей угрозы машины. Вот только что-то не видно было на просматриваемой с первого поста почти до села дороге постов мотокопытных воинов, да и на связь с ними по заранее оговоренным позывным и частотам радист выйти никак не мог. Полное ощущение, что, как обычно, что-то пошло наперекосяк. Но почему об этом не сообщили группе? Почему молчит Поплавок, он что, зря оперативным назначен? Вопросы, вопросы… А ответов-то нет и не предвидится… Точнее единственный и непреложный ответ со скоростью сорок километров в час движется сейчас к нему по дороге, и до появления его в зоне видимости остаются считанные минуты.

— Коготь, Моргену!

— Ответил.

— Доложи подробнее по машине.

— Идет от села в вашу сторону. Не спешит, километров сорок не больше. Салон набит битком, человек пять-шесть, точнее не разглядеть.

— Одежда? Вооружение?

— На переднем дед с бородой в гражданке. Сзади мужики в камуфляже. Оружия не наблюдаю.

Вот и думай, что хочешь. То, что Николаич не видит оружия, вовсе не значит, что его нет. Дед в гражданке тоже ни о чем не говорит, боевики не регулярная армия, в чем хотят в том и ходят, форма не предусмотрена, хоть в костюме тройке и в галстуке. И, наоборот, здесь за последнее десятилетие не стихающих боевых действий в камуфляже не ходят разве что бабы, да и те… Черт! Что делать? С одной стороны четкий недвусмысленный приказ на засаду! С другой смутные, на уровне ощущения, саднящие нарывающей занозой нехорошие предчувствия неправильности происходящего… Выйти на дорогу, попробовать остановить их? А если это Хаттаб? Расстреляют, как в тире… Или рискнуть? Бойцы прикроют, главное не поймать первую пулю, а там побарахтаемся. Зато будет четкая уверенность. Вспомнился незабвенный капитан Алехин из любимого в детстве романа Богомолова. «Мы должны предоставить им возможность проявить себя, показать свою сущность!» Классическая ловля на живца с подстраховкой. В книге это читалось здорово, аж дух захватывало. Хитрые волкодавы СМЕРШа, легко разводят матерых диверсантов. Как-то даже не задумываешься, сколько на самом деле мужества нужно, чтобы сознательно пойти туда, где тебя с вероятностью в девяносто процентов будут убивать. «Лижет суставы и кусает сердце!» — прав был капитан Алехин. Как непросто дается такое решение! Ведь понимаешь уже, что оно единственно верное, знаешь уже в глубине души, что так и сделаешь, не сможешь иначе. Но какой же смертной тоской наполняется все существо, как неохотно повинуется ставшее вдруг в одночасье слабым и неловким тело… «Лижет суставы и кусает сердце!»

— Группа, к бою! На подходе машина. Все по местам, без моей команды не стрелять! Все слышали? Огонь только по моей команде!

Разведчики, пригибаясь, метнулись к заранее оборудованным и замаскированным лежкам.

— Бал, Моргену.

— Ответил.

— На подходе машина. Внимание.

— Принял.

— Выхожу на дорогу, попробую остановить. Без команды не стрелять.

— Что сдурел совсем, командир? На фига! — в голосе лейтенанта сквозит неприкрытое изумление. — Мы же ее забить должны?!

— Чтоб было до фига! Нужно сначала проверить кто там. Если что, принимаешь командование и смотри, чтобы они через тебя в любом случае не проскочили!

— Принял. Не каркай, старый, примета плохая…

— Да пошел ты!

Вначале медленно, будто раскачиваясь, на каждом шагу преодолевая себе, Морген широкими шагами спускался к дороге. Группа заняла позиции позади, передергивала затворы автоматов, хищно щурилась на змеящуюся внизу серую ленту шоссе, прикидывала упреждения и сектора огня, готовилась к бою. Оскальзываясь на осыпях, гулко топая помимо собственной воли набирающими разгон ногами, балансируя раскинутыми в стороны руками, чтобы удержать равновесие, он приближался к дороге. Глаза привычно щупали складки местности, отмечали малейшие бугорки, прикидывая, куда можно будет упасть и откатиться, спасаясь от огня с дороги. Если в машине Хаттаб, шансов остаться в живых очень не много, те еще волки, вряд ли промажут. Вот за тем бугорком не достанут, если сразу туда метнуться, то можно успеть, лишь бы не кинули гранату. А там аккуратненько отползти по вон той канаве в сторону, выйти из сектора. К тому времени арабам уже не до него будет, парни их сверху хорошенько свинцом нашпигуют. Но это потом! Все потом. Сначала пассажиры машины должны проявить себя, может быть все страхи и волнения напрасны и это всего лишь какой-нибудь местный Ахмет-Мамед едет себе на базар, чтобы продать выращенные в саду яблоки. Все может быть, все может быть! Вот они!

«Уазик», дребезжа мотором и подпрыгивая на ухабах и рытвинах, вывалился из-за поворота. Действительно на переднем сиденье морщинистый дед с щедро тронутой сединой роскошной окладистой бородой. Водитель, молодой горбоносый парень в пятнистой армейской куртке. На арабов ни тот, ни другой вроде бы не похожи. Хотя хрен их знает, как они должны выглядеть, эти самые арабы, за свою жизнь Морген ни одного не встречал.

— Стой!

Рука несколько раз энергично рубанула воздух в недвусмысленном повелительном жесте. И «УАЗик» вроде бы даже подчинился, ощутимо сбавив ход и сворачивая к обочине. Морген облегченно вздохнул, с усилием разжимая сведенные злой судорогой челюсти, пронесло в этот раз, все правильно, если останавливаются, значит точно не бандиты. Наверняка мирные, и документы в порядке, иначе как пить дать попробовали бы проскочить, не оборудованный блокпост же здесь, в самом деле, так, одинокий русский… Слава богу, что все же вышел на дорогу, вот был бы номер, если бы мирных за просто так постреляли. А Поплавок, тоже хорош, скотина, «кто же поедет во время зачистки? Все по домам сидят!», придурок. Вот будет следующий сеанс связи…

Что он скажет чуть было не подставившему его оперативному при следующем докладе, Морген додумать не успел. Потому что сбавивший было ход «УАЗ» вдруг истошно взревев движком, с места скакнул вперед, что твоя антилопа и, вихляясь из стороны в сторону, понесся по дороге, набирая скорость.

— Стой! Стрелять буду! — заполошно выкрикнул Морген, вздергивая вверх ствол автомата и нажимая спуск.

Грохнуло. Привычно ворохнулся в руках автомат, шибануло в ноздри горькой пороховой кислятиной. Знакомые, тысячи раз проделанные действия, слегка привели в чувство, помогли перебороть шок от резкого изменения обстановки, перехода от блаженной расслабленности к боевому запредельному ритму. Водитель на предупреждение не отреагировал, наоборот дернул руль так, чтобы сбить машиной выскочившего на обочину стрелка. Сидящий на переднем сиденье дед пригнулся, ныряя под торпеду. Полез за автоматом? Прячется от возможного выстрела? Тренированное тело среагировало само, не дожидаясь команды впавшего на короткие, но столь драгоценные в подобной ситуации доли секунды в ступор мозга, в головоломном прыжке с перекатом вывернулось из-под налетающей железной махины. В следующее мгновенье Морген осознал себя стоящим на одном колене в траве метрах в трех от дороги, поймал в прицел, разочарованно рыкнувший «УАЗ», но подчиняясь неясному смутному чувству, повел мушку чуть вперед и дважды нажал спусковой крючок. Бахнули почти слившиеся в один выстрелы, с визгом отрикошетили от бетона пули, взыкнули тонко и обиженно, буравя яркое, без единой тучки летнее небо. «УАЗ» лишь чихнул в ответ в лицо Моргену струей сизого дыма. Все было ясно. Больше проверять нечего. И напрягая голосовые связки, Морген выкрикнул долгожданную команду. Казалось, автоматы ударили по машине раньше, чем он успел до конца выговорить «огонь». Да оно и понятно, сидящие в засаде бойцы находились сейчас в другом измерении, абсолютно отличном от обычной человеческой жизни, острее, четче воспринимали ставший невероятно ярким, наполнившийся новыми красками, окружающий мир. Каждый звук подобен грому, каждое действие стремительно и точно, на пределе сил, на пределе человеческих возможностей. Выпущенный на волю свинец, градом хлестнул по машине, мгновенно издырявив корпус, заставив отчаянно зачихать поврежденный мотор, зашипеть выпускаемым воздухом пробитые колеса. «УАЗ» развернуло и по инерции немного протащило боком вперед.

— Бей, Цапель! Хули тормозишь, чмо! — долетел до Моргенштейна полный звенящей злости вопль Бала.

И следом за этим криком, подвывая от страха, из густого кустарника прямо к дороге шагнула неестественно перекошенная фигура бойца.

— На, сука! На! А-а-уу!

Длинная в полмагазина очередь горохом сыпанула по машине, проваливая внутрь лобовое стекло, срезала боковое зеркало, с противным шорохом чесанула обочину.

— Стой! — в полный голос заорал Морген, в десятке метров от которого шальные пули взрыли жесткую слежавшуюся землю. — Стой! Всем стой! Прекратить огонь! Прекратить!

Крик взлетал вверх, гулким эхом бился об угрюмые скалы и, искажаясь, отлетал от них обратно к дороге.

— Ой! Ить! Онь! Ой! Ить! Онь! — гремели горы, перекрывая грохот стрельбы, пробиваясь сквозь звонкую вату забившую уши разведчиков.

Постепенно стрельба пошла на убыль, а там и вовсе смолкла. Цапель, все так же бестолково стоял посреди дороги, тупо глядя на заклинивший автомат, и никак не мог сообразить, что нужно передернуть затвор.

— Ой! Ить! Онь! — в последний раз издевательски крикнуло эхо и смолкло, погружая дорогу в мертвую тишину.

Морген поднялся в рост и, ощущая во всем теле предельную мышечную усталость, пошел к машине. Каждый шаг давался невероятным усилием, мелко тряслось, неприятно пульсируя левое колено, очень хотелось просто сесть на землю и сидеть, не двигаясь, ничего не предпринимая, глядя в небо. Но он продолжал идти. Знал, что делает все не так, как положено, что к машине надо было направить специальную досмотровую группу, прикрывая ее издали, на случай, если кто-то из боевиков жив и готов к сопротивлению. И все-таки шел. Шел сам, один. Он не верил, что кто-нибудь из пассажиров уцелел, но все же, нехотя, будто выполняя глупую ненужную формальность, подходя к «УАЗику» поднял автомат к плечу. Вряд ли это было необходимо после такого обстрела. По щеке стекла на губу струйка пота, Морген слизнул ее языком, удивился насыщенной солености влаги. Вот и машина.

Внутри салона кто-то застонал, громко, протяжно. Одним прыжком Морген оказался у правой задней двери. Рывком распахнул ее, ткнув в тесное, густо и тяжело пахнувшее свежей кровью нутро машины настороженный, ствол. Указательный палец уже выбрал свободный ход спускового крючка, готовый послать в чудом уцелевших врагов гибельную очередь. Поверх прицельной планки на Моргена смотрело мелко трясущееся, бледное, перемазанное потекшей косметикой женское лицо. Полные, некрасиво искривленные губы раскрылись, быстро и жадно хватая воздух.

— Не убивай! Не надо! Не убивай! — взвизгнула женщина.

Морген растерянно опустил автомат, вглядываясь в мешанину тел, сбившихся в одну кучу внутри салона. Оттуда на него смотрели искаженные страхом глаза, полные ужаса и удивления лица, в сердце неотвратимо заползал скользкой противной ящерицей холодок осознания ошибки. На арабов-наемников, да и вообще на боевиков, пассажиры расстрелянного «УАЗика» походили мало. На переднем сиденье тяжело всхрипывал бородатый старик, его закатившиеся глаза мертво уставились вверх на порыжевший брезентовый тент, слипшаяся от крови борода неопрятными сосульками свисала на грудь. Вжавшийся всем телом в противоположную дверь водитель зажимал левой рукой сочащееся кровью простреленное плечо.

— Не стреляй, да! Не стреляй! У меня тормоз не был! Я не хотел! Тормоз нет! Тормоз! — лепетал водитель, стараясь отодвинуться от Моргена как можно дальше и все сильнее и сильнее вдавливая спину в дверь.

Чувствуя, как от увиденного кругом начинает идти голова, и окончательно слабеют, делаются чужими, будто наливаясь расплавленным свинцом ноги, Морген сделал шаг назад и, отворачиваясь от увиденной внутри жуткой картины, прокричал в сторону засадников:

— Все кроме постов сюда! Бал, ты тоже! Айболит, бегом давай, здесь раненые!

Итог обстрела оказался менее впечатляющим, чем вначале показалось Моргенштейну. Седобородый был жив, хотя и тяжело ранен, выпущенная почти в упор Цапелем очередь, двумя пулями продырявила ему грудь, еще одна посланница смерти ужалила в плечо сидевшего рядом водителя. Кроме этих двоих ранен оказался один из ехавших в собачнике чеченцев, заросший жесткой щетиной, приземистый крепыш с звероватым бегающим взглядом глубоко посаженных глаз. Его зацепило в ногу, в мясо навылет, не задев кость. После перевязки он даже смог сам идти. Остальные пассажиры: двое мужчин и дородная истерически всхлипывающая женщина не пострадали.

— Хреново стреляем, однако, — подвел неутешительный итог Бал.

— И не говори, — согласился с ним Морген. — Самая дурацкая ситуация вышла. Надо было уж или всех их замолотить, или вообще промазать. А теперь не знаю, как и расхлебывать…

Бал понимающе покивал головой. Действительно, вытанцовывалась полная лажа: при досмотре машины и чеченцев ни оружия, ни взрывчатки найдено не было, как ни старались буквально вывернувшие салон наизнанку разведчики. Документы у всех шестерых, включая так и не пришедшего в сознание деда, оказались в порядке. Была слабая надежда, что кто-нибудь из них в розыске, но это могли прояснить только на пункте управления операцией, связавшись с милицией и проверив учеты. Пока же получалось, что группа ни за что, ни про что расстреляла законопослушных граждан республики. Тому, что они не остановились по требованию Моргена, оправившийся от первого шока водитель найдет тысячу веских причин, начиная от с места в карьер приплетенных им тормозов, до временного помрачения зрения. Иди потом, доказывай…

— Ну что? Надо докладывать… — неуверенно начал Бал.

— Надо… — угрюмо кивнул Морген. — Радист, связь с ВПУ мне. Мухой!

Поплавский ворвался в штабную палатку ураганом, не спрашивая разрешения, задыхаясь от быстрого бега, подскочил к заваленному картами столу. Виктор Сергеевич неодобрительно глянул на него, отставляя в сторону стакан, наполненный его давнишней слабостью, адмиральским чаем. Этот напиток сопровождал полковника Столярова по жизни еще с бесшабашных училищных времен. Крепкий, круто заваренный черный чай, наливался в стакан, с обязательным подстаканником, ровно до половины. Оставшаяся часть стакана заполнялась хорошим выдержанным коньяком. Пился напиток горячим, маленькими глотками, по мере опорожнения емкости, содержимое дополнялось коньяком. Слабонервные и непривычные обычно выпадали в осадок после первой же порции, от которой тренированный Виктор Сергеевич лишь розовел щеками и мощной шеей, обильно потел и обретал несвойственную ему в обычной жизни несколько расплывчатую добродушность мышления. Именно этому пьяному всепрощенчеству и был обязан Поплавский тем, что на его голову не свалились разом все кары небесные, а последовало лишь недовольное замечание:

— Что Вы себе позволяете, майор? Почему врываетесь к старшему по званию без разрешения?

Поплавский от этой отповеди лишь досадливо отмахнулся.

— 513-ая группа капитана Моргенштейна, только что реализовала засаду на восточной дороге! — выпалил он, оперевшись руками о стол и нависая над источавшим дорогой коньячный аромат полковником.

— Хаттаб?! — вскинулся, тут же в волнении забывший о явном нарушении субординации, Столяров.

— Никакого Хаттаба! — все еще отдуваясь, отрубил Поплавский. — Какие-то левые чехи на «УАЗе». Шесть человек. Все задержаны. Троих Моргенштейн «утрехсотил», один из них тяжелый. Если не эвакуировать, скоро загнется.

— Что?! — Виктор Сергеевич, до которого только сейчас дошло, что ему докладывают вовсе не об удачном завершении столь важной для его карьеры операции, взвыл раненым буйволом. — Как это могло произойти?! Какого хрена этот идиот расстрелял мирных граждан?! По чьему приказу?!

— По Вашему, — криво ухмыльнулся ему в лицо Поплавский.

— Что?! — взвился, поднимаясь со стула и прожигая майора глазами, Столяров. — Я таких приказов не отдавал! Как Вы смеете?! Наломали дров, а теперь хотите моим именем прикрыться! Не выйдет! Как Вы вообще смеете говорить со мной в таком тоне?! Это наглость, вопиющее неуважение!

Однако против ожидания привычные обороты не действовали на продолжавшего твердо глядеть ему в лицо майора, и Виктор Сергеевич на минуту остановился, хватая ртом воздух от возмущения, подыскивая в уме подходящие слова и аргументы, которые можно было бы обрушить на голову этого возомнившего о себе выскочки. Воспользовавшись возникшей паузой, Поплавский заговорил, тихо и уверенно:

— Группе 513 было приказано организовать засаду на восточной дороге. Задача — не допустить прорыва в указанном направлении Хаттаба. Способ действий — уничтожение всех движущихся из села машин. Все это группой выполнено. Засада реализована, результаты я Вам только что доложил…

— Но ведь также было записано и в директиве… Командующий подписал… — сдуваясь, будто воздушный шар, из которого выпустили воздух, медленно опускаясь обратно на стул, потерянно шаря пальцами по разложенным на столе документам, пролепетал полковник.

— В директиве, предусматривалось блокирование района мотострелками, и лишь за их постами засады спецназа, — безжалостно добил его Поплавский. — Мотострелки должны были разворачивать все гражданские машины, а в исключительных случаях предупреждать разведчиков по радиосвязи…

— Но ведь эти уроды не успели к назначенному сроку…

— Правильно и для прикрытия путей отхода из села, Вы, своим решением изменили места высадки разведгрупп, оставив им прежние задачи, — подхватил майор.

— А что же Вы раньше молчали?! Если такой умный! — вновь начал заводится, сообразив как можно сорвать зло на подчиненном, Столяров. — Почему не предусмотрели такой возможности?!

— Потому что не я руковожу проведением операции, — холодно отрезал Поплавский.

Столяров побагровев от возмущения, ощущая, как выпитый коньяк бросился ему в голову уже открыл было рот, чтобы поставить на место этого зарвавшегося наглеца, но тут же захлопнул его вновь.

— Разрешите? — прозвучал от входа в палатку уверенный резкий голос, и, не дожидаясь ответа, во внутрь небрежно откинув полог, шагнул только что прибывший на ВПУ Зотиков.

Столяров смерил его неприязненным взглядом:

— Ага, явился, наконец! Твои орлы тут уже наколбасили так, что хоть святых выноси!

— Что произошло? — разом построжал, бегло глянув на Поплавского, грушник.

— А ты вот его, вот этого наглеца своего, расспроси! — с видимым удовольствием потыкал пальцем в сторону замершего по стойке смирно майора Столяров. — Пусть он тебе доложит. А я посижу, послушаю.

— Что случилось, Алексей Викторович? — мягко по-кошачьи развернувшись в сторону майора, спросил Зотиков. — Рассказывай…

Тот коротко и сжато, но, не упуская важных на его взгляд подробностей, изложил полученную от Моргенштейна информацию, не забыв упомянуть и о роле руководителя операции в происшедшем инциденте. По мере его рассказа лицо Зотикова все больше мрачнело, резче обозначались залегшие возле рта жесткие складки, прищуривались, поблескивая острой сталью глаза.

— Вот, пожалуйста, слышите сами каков наглец! — не выдержал Столяров, и поперхнулся на середине заготовленной фразы, напоровшись на ненавидящий взгляд Зотикова.

— Идиот, — сквозь зубы процедил Зотиков. — Фигляр! Бездарное ничтожество! Вас зачем прислали сюда?! Получить медальку? Или вмешиваться в руководство спланированной умными, понимающими в военном деле людьми операцией?! Вы кем себя возомнили? Клаузевицем? Кто Вам дал право, никого не ставя в известность, менять утвержденные Командующим планы?! Вы что, всерьез посчитали, что от Вас здесь требуется какое-то руководство?!

— Я Вас не понимаю… Что Вы себе позволяете?! — по инерции мямлил полковник все больше и больше ощущая себе нашкодившим школьником в кабинете директора.

— Молчать! — рявкнул бледный от бешенства Зотиков, гневно сверкая глазами. — Молчать! И ни одной больше не согласованной предварительно со мной команды! Ни одной! Слышите! Даже если Вам понадобится дать указания насчет ужина, все равно вначале согласуйте это со мной. Ясно?! Даже если Вам просто захочется чаю! Кстати! Немедленно прекратите пить! Еще не хватало потом, чтобы где-нибудь всплыло, что руководитель операции был пьян! Все из стакана на пол! Сейчас же! Немедленно!

Виктор Сергеевич, ощущая полнейшую нереальность происходящего, быстро закивал, затравленно рыская глазами по сторонам, и суетливыми движениями выплеснул остатки адмиральского чая в щель между настеленными на земле вместо пола досками. По палатке поплыл аромат армянского коньяка.

— Тьфу, пропасть! — махнул рукой Зотиков. — Здесь-то, зачем было выливать?!

— Вы же сказали… — жалко пролепетал окончательно сломленный Столяров.

— Ну, идиот! — демонстративно воздев кверху глаза, покачал головой грушник и разом сменив тон на сдержанно-деловой обернулся к Поплавскому. — Алексей Викторович, установочные данные на задержанных есть?

— Так точно, Моргенштейн полностью передал, — вытянулся еще старательней, хотя это казалось уже невозможным, майор.

— В милицию запрос сделали?

— Так точно. Сразу же. Они обещали результаты через двадцать минут. Уже должны быть.

— Хорошо, пойдемте, запросим. А Вам, — Зотиков, неприязненно скривившись, посмотрел на ставшего будто вдвое меньше ростом полковника. — Вам, я настоятельно рекомендую находиться здесь, не предпринимать никаких действий, не отдавать никаких команд и никому не сообщать о случившемся. Если Вы, конечно, планируете и дальше оставаться полковником, а не собрались окончательно переквалифицироваться в дворники, где Вам собственно и место.

Едва только они вышли из командирской палатки, Зотиков схватил Поплавского за плечо:

— Немедленно, слышите, сейчас же! Выйдите на связь с Моргенштейном и отмените ему приказ на засаду. Пусть сворачивается и выходит на дорогу. Задача проверка документов следующих мимо граждан и досмотра автотранспорта. Понятно?

— Понятно… — растерянно моргая, проговорил Поплавский. — А как же Хаттаб?

— Какой в жопу теперь Хаттаб, — устало вздохнул Зотиков. — Если он и был в поселке, то после этой стрельбы, уже на полпути в Грузию. Горные дороги через перевал открыты, с западной стороны тоже никого нет, так?

— Да, вертолетчики напутали с координатами, капитана Кукаринцева с группой высадили в самом селе на огородах, — почему-то чувствуя неловкость и от того запинаясь доложил Поплавский. — А мотострелковый батальон застрял в горах по дороге…

— Вот видишь… А ты говоришь, Хаттаб! Как обычно у нас все через задницу! Беременную черепаху с такой организацией не поймать, а ты, Хаттаб! Беги, снимай засаду, не то Моргенштейн сейчас еще пару десятков чичей там настрогает! Отмазывайся потом!

Задачу на блокирование дороги и досмотр проезжающих машин Моргенштейн воспринял с неприкрытым удивлением.

— Подожди, Поплавок, ты ничего не путаешь? Мы же не ОМОН машины шерстить…

— Ничего я не путаю, ты слушай и не перебивай! — окрысился Поплавский. — Что с твоими задержанными?

— Ничего, оказали первую помощь, отвели подальше от дороги в балочку. Парни за ними присматривают. Старик плох очень, остальные вроде нормально держатся. Прояснилось по ним что-нибудь?

— Прояснилось. Короче, не спускай с них глаз. Не дай Бог, кто-нибудь сбежит, понял? Выдели надежных людей для охраны. Засаду снимай и выходи на дорогу, радист пусть все время на приеме будет. Жди дальнейших указаний.

— Что-то не пойму я ничего… Что у вас там вообще происходит? Команды какие-то странные…

— А тебе и не надо понимать, — отрезал Поплавский. — Тут понимающих и без тебя выше крыши! Тут тех, кто выполняет не достает, понял?

— Да, понял, понял…

— Ну так действуй! Не капай мне на мозги, без тебя тошно…

— Херня какая-то… — поделился с сидящим рядом Балом сдергивая с головы пропотевшие наушники Морген. — Поплавок чего-то злой как черт, ничего толком объяснять не хочет. Снимай засаду, кричит, выходи на дорогу машины проверять…

— Как машины проверять? Мы что, менты?

— Вот и я говорю, не наша это работа, а он как разорался…

— А с этими чего, командир, пробили их по ментам?

— Не знаю, ничего не сказал. Приказал охранять, чтобы не сбежали…

— Слушай, командир, — в глазах Бала мелькнула шальная догадка. — Это неспроста все… Я понял, кажется…

— Чего ты там понял? — без энтузиазма спросил лейтенанта Морген.

Среди разведчиков Бал не без оснований слыл неисправимым выдумщиком и фантазером, потому к его гениальным прозрениям, следовало относиться с изрядной долей здорового скепсиса.

— Они на нас Хаттаба, как на живца ловят, — горячечным шепотом зачастил, оглядываясь по сторонам Бал. — Сам посуди, для чего еще группу расшифровывать и на дорогу выводить?

— Да мы и так уже после этой стрельбы по самые уши себя расшифровали, — отмахнулся Морген.

— Вот! И я про то же! Ты понял, кто такие эти перцы? Нет? Ну сам прикинь, старый пердун, баба и с ними нормальные спортивные мужики, идут по маршруту где должна проскочить из кольца банда…А? Не дошло? Это же ихняя разведка! Самый тот состав подобрали, который подозрений не вызовет. Никогда же не подумаешь, что в группе может быть баба, или старик. Им еще пацаненка пятилетнего не достает, для завершения образа. Они просто маршрут пробивали! Потому за ними и следить нужно, чтобы не сбежали, и Хаттабу весточку не донесли.

— Ну ты и загнул… — неуверенно протянул Моргенштейн. — Тебе бы романы с таким воображением писать… Про шпионов…

— Да ты послушай, Фома неверующий, — горячился Бал. — Нам приказали на дорогу выйти специально. Чтобы Хаттаб усек и понял, что его разведка спалилась, выручать надо. Он же не ждет, что на дороге машины спецы чешут, думает — обычные лохи. Потому, как стемнеет надо гостей ждать, нашим на выручку. А как только они с нами завяжутся, тут, похоже, и мотокопытный батальон подскочит. Тогда арабов и размажут. Сечешь? Нормальный же план? Или ты что другое, куда все неувязки укладываются, предложить можешь?

Действительно, в этот раз, высказанная неугомонным лейтенантом догадка вполне походила на правду и многое объясняла. Против своей воли, Морген уже так и эдак крутил в мозгу предложенный вариант, искал его сильные и слабые стороны и чем дальше, тем больше склонялся к тому, что в общих чертах все видимо так и есть. Иного разумного объяснения странным приказам, полученным с ВПУ, как ни крути, не находилось.

— А что же тогда по-человечески нам задачу было не поставить? Ясно и четко, как в армии, — сделал последнюю попытку опровергнуть догадку товарища Морген.

— Чудак человек! — расхохотался ему в лицо Бал. — Ты что хотел, чтобы тебе по открытой связи все как есть, по полочкам разложили? Или ты думаешь, Хаттаб наши переговоры не слушает? Наивный! Просто на ВПУ считают, что ты уже взрослый мальчик, сам два и два сложить можешь. Потому и темнят, а ты и уши развесил! Повезло тебе, что я в этой группе оказался, а то до сих пор ходил бы репу морщил!

— Ладно зубы-то сушить, — озабоченно произнес оглядываясь по сторонам Морген.

— Если все действительно так, подготовиться надо. Хорошо, тут скалы вокруг, не подойдешь, ясно откуда гости пожалуют.

Разом посерьезневший Бал согласно закивал.

— Надо приказ с умом выполнять, командир. Допустим, я с парой бойцов на дорогу пойду, хватит вполне для проверки. А остальным лучше здесь укрепиться и нас прикрывать.

— Да, так и сделаем. Посты к ночи удвоим. С тех углов удобно будет по атакующим работать, опять же перехлест секторов выйдет. Основную позицию в коровнике оборудуем, все же, какое-никакое, а прикрытие от пуль. Чечены пусть пока в ложбинке так и сидят, я к ним Чапу с Терехом направлю, парни надежные, у них особо не побегаешь. На ночь их тоже в коровник переведем. Там за ними присматривать легче будет. Ты с собой Цапеля возьми и кого-нибудь из молодых, тебе для спектакля толковые пацаны ни к чему.

Бал скривился как от зубной боли.

— Слышь, командир, оставь себе эту Цаплю. Достал он меня. Малахольный какой-то, то, блин, в ступор падает, только глазищами лупает. А дашь пинка, так выскакивает в рост, как контуженный, на рожон так и прет, и ладно, если бы, хоть толк с этого был. В слепую ведь лезет, дурниной… Вот подогнал Люд подарочек!

— Ладно, — улыбнулся Морген. — Пусть здесь остается. Двух молодых возьми.

Ответ на сделанный в милицию запрос проблем только добавил. Мало того, что все шестеро чеченцев числились законопослушными гражданами никак не связанными с исламским подпольем, так еще и тяжело раненый Асалханов оказался директором местной школы, человеком, пользующимся большим авторитетом и уважением в селе.

— Если с ним что-нибудь случится, — веско произнес начальник местного отделения милиции. — Все село, как один поднимется против обидчиков. Потому его и боевики тронуть боятся, знают, только лишних проблем себе наживут.

«А наши вот ни хрена ничего не боятся! — со злостью подумал, выслушав милиционера Зотиков. — Продырявили уважаемого жителя села и хоть бы дернулись. Нет, все в порядке, сидят и ждут медали. Господи, когда мы уже перестанем все постоянно портить? Ну, право слово, будто слоны в посудной лавке. Сложнейшими, рассчитанными до слова, до жеста дипломированными психологами оперативными комбинациями пытаемся завоевать доброжелательное, да хоть нейтральное отношение местного населения, а потом приходит эдакий срочно нуждающийся в наградной висюльке паркетный шаркун и одним махом пускает все по ветру. Да сколько же можно, в самом-то деле?»

— А что там случилось с Асалхановым? — с явно слышимым беспокойством в голосе спросил меж тем милиционер.

— Нет-нет, ничего страшного, — заторопился Зотиков. — Просто машину задержали на блокпосту для досмотра. Уточняем паспортные данные, если все в порядке, то немедленно отпустим Вашего директора. Не волнуйтесь…

— Точно все в порядке?

— Да, конечно, мы со стариками не воюем. Вон он во дворе на веранде сидит, чай с солдатами пьет. Ничуть на нас не обижается…

— А ну тогда, хорошо. Отпускайте его быстрее, ему в Курчалой сегодня обязательно попасть надо.

— Да, конечно. Не волнуйтесь, сейчас чай допьет и дальше поедет.

— Хорошо. До свидания.

— Лучше прощай! Век бы тебя не слышать! — отпустив тангенту переговорника, проворчал себе под нос Зотиков. — Ни хрена себе, порадовал. «Все село поднимется!» Вот спасибо, хорошо! Не было у мужика проблем, связался мужик со штабными придурками! И что теперь прикажете делать?

— Надо докладывать на Ханкалу, — твердо произнес грушник, оборачиваясь к мявшемуся у него за спиной Столярову.

— Обязательно? — дрогнув голосом, произнес, искательно заглядывая в глаза разведчика тот. — Может быть как-нибудь сами, на месте решим?

— Ничего мы уже сами не решим, — жестко отрубил Зотиков. — Один из раненых видный представитель местной интеллигенции, любой происшествие с ним может спровоцировать волнения в Шуани-Беной. А это, сами понимаете, не тот уровень, где можно брать на себя ответственность, тут погоны запросто полететь могут, если не головы. Так что не тяните, выходите на связь с генералом и ставьте его в известность. Все равно другого выхода нет.

Начальника штаба группировки трясло от ярости, взволнованный эфир гудел, пропуская через себя пенистый вал генеральского гнева, от матюков закладывало уши, и если от холодного интеллигентного презрения Зотикова Столяров ощутимо потерял в росте, то сейчас он, обильно потея, терял и вес, сдуваясь прямо на глазах спущенным воздушным шариком, опадая и сминаясь.

— Не знаю, как ты будешь вытаскивать ситуацию. Не знаю! — слегка подустав, рыкнул напоследок генерал. — Я вмешиваться и спасать твою задницу не собираюсь. Хочешь, лети сюда и тереби своих москвичей, может, они за тебя впишутся, хотя не думаю… А вообще подобные проблемы здесь обычно тихо решают на месте, а не впутывают в них командование группировки. Понял намек?

— П-п-понял, товарищ генерал, все п-понял… — неожиданно начав заикаться, проблеял Столяров, оглушенный полученным нагоняем.

— А раз понял, то и решай, и запомни, я не в курсе этих твоих дел. Понял? Не в курсе. К Зотикову обратись, у грушников в этом опыт есть, он подскажет… Все, до связи, жду доклада о решении проблемы.

— Ну что Ханкала? — полюбопытствовал Зотиков, едва полковник сдернул с головы наушники.

— Козлы, блин, — не сдержался Столяров. — Сказали, заварили кашу — выпутывайтесь сами, никого вытаскивать не будем. Генерал говорит, мол, напорола разведка косяков, пусть по-тихому исправляет.

Виктор Сергеевич весьма неловко переврал генеральское распоряжение, рассчитывая, таким образом, крепче привязать к делу, в какой-то момент как бы отошедшего в сторону грушника. Но тот лишь скептически улыбнулся в ответ. Зотиков в ряды виноватых в провале операции, по собственной воле записываться категорически не желал.

— Говорят у Вас в ходу какие-то свои негласные методы на случай подобных осложнений, — чувствуя себя полным идиотом, продолжил Столяров, с робкой надеждой глянув в суровое обветренное лицо разведчика.

— Какие тут могут быть методы? — вздохнул, разводя руками тот. — Завалить всех и имитировать подрыв на фугасе… Больше предложить ничего не могу…

— А так разве можно? — со страхом глядя на невозмутимо закуривавшего Зотикова, пискнул Виктор Сергеевич.

«Неужели он это серьезно!» — молчаливо вопили расширившиеся глаза полковника.

— Вообще прецеденты бывали, — неохотно буркнул разведчик.

— И что? Неужели с рук сходило?

— Сходило… Тут же все зависит от того, насколько грамотно сделать…

— Так чего же мы стоим? Скорее прикажите своим головорезам, пусть все сделают как надо…

— Э нет! — без всякого почтения покрутил пальцем перед лицом Виктора Сергеевича Зотиков. — Лично я, в этом не участвую! Вы командуете операцией, вот и отдавайте сами этот приказ. Мне под танки лезть, резона нет. В конце концов, не я так бездарно выставил засады, что мирных чичей настрогали…

— Но ведь там, этот майор с ними на связи… А вдруг он откажется передавать такой приказ… А если командир группы не захочет расстреливать пленных? Надо ведь придумать какое-то разумное объяснение… Найти какое-то основание…

— Ничего не надо, — устало вздохнул Зотиков. — Спецназ обучен выполнять приказы не рассуждая… Специфика такая…

Так в итоге и получилось, сидевший на связи в специально отведенный для оперативников палатке Поплавский выслушал распоряжение руководителя операции с нескрываемым удивлением, и на секунду Виктору Сергеевичу даже показалось, что вот сейчас майор потребует объяснений. Но оперативник лишь быстро глянул на стоявшего рядом Зотикова и, получив короткий подтверждающий кивок, поднес к губам гарнитуру рации.

— 513-ый, Главному.

— Ответил.

— Морген, ты?

— Нет, это Бал.

— Бал, это Поплавок. Как там ваши гости?

— В порядке, чего с ними будет? Трое трехсотых, остальные в норме. Один из трехсотых скоро в двухсотые перейдет, если доктора не пришлете.

— У вас шесть двухсотых, Бал. Понял? Шесть.

— Не понял, Главный, повторите.

— У вас нет гостей, 513-ый, у вас шесть двухсотых. Как понял?

— Нам что убить их что ли?

— Правильно понял. Машину тоже уничтожить. Выполняй.

— Подожди, Поплавок… Тьфу, Главный, подожди… Сейчас я Моргена позову. Я тебя что-то плохо слышу…

— Давай в темпе!

Моргенштейн только что сменил Бала на дороге и теперь стоял, небрежно кинув автомат на плечо прямо посреди шоссейки следя за неторопливым опасливым приближением проржавевшей «копейки». Машина шла со стороны Курчалоя, значит опасности не представляла, однако береженного бог бережет, и по знаку старшего двое разведчиков вскинули оружие, беря ее на прицел.

— Командыр, что случилось? Зачэм сытвол на меня наставляешь? Что хочешь, э? — из окна резко со скрипом тормозов остановившихся «Жигулей» высунулся начинающий лысеть чеченец средних лет.

— Проверка документов, — лениво глядя на него, процедил Морген. — Всем выйти из машины, предъявить паспорта и другие документы.

— Кому высэм? Адын я тут… Адын… — недоуменно развел руками водитель.

— Вот ты адын и ходы суда, — весьма похоже передразнил корявый русский чеченца Морген. — Очень быстро, пока я не осерчал!

Водитель, суетясь, рылся в бардачке, доставая и роняя на пол какие-то бумажки, наконец, добыл необходимый комплект документов и угодливо улыбаясь, подскочил к разведчику.

— Высе в порядке, командыр! Высе есть и мои документы, и на машин! Высе аформил, высе сделал! Сколько денег отдал! Ва! А там что за машин стоит? Что случилось?

— Где? — Морген, оторвавшись от засаленных бумажек, проследил за взглядом чеченца и недовольно скривился.

Конечно расстрелянный «УАЗик» стоило откатить подальше с дороги, но искореженная, тяжело осевшая на пробитые колеса машина двигалась тяжело, пихать ее в гору не хотелось. Потому ограничились тем, что общими усилиями оттолкали ее на обочину, да там и бросили на виду у проезжающих. Не здорово. Но что уж теперь? Раньше надо было думать.

— А тебе чего? Что такой любопытный?

— Ничего, так просто сыпросыл… Знакомый машин покзался, похожий у нас в селе есть, я и спросыл… Если нэльзя говорыть, то и не надо, — заторопился, заискивающе улыбаясь, чеченец.

Морген, не отвечая, пролистал паспорт. Ну да, все правильно! Прописан этот абрек в Шуани-Беной, не мудрено, что узнал машину, не так уж много, наверное, в селе транспорта. Да и хрен бы с ним, узнал, так узнал…

— В багажнике что везешь?

— Нычего не везу, командыр… Совсэм пустой… Ну запаска там, инструмент…

— Открывай, посмотрим!

— Зачэм нэ вэришь? Нэт, тама нычего… Сматри нэ жалка!

— Вот и открывай шустрей, раз не жалко!

Чеченец скреб по замку ключом, вздрагивающими от волнения пальцами никак не мог попасть в замочную скважину.

— Эй, Морген! — крикнул от коровника, размахивая руками, Бал. — Брось этого урода, тебя Поплавок на связь срочно требует!

Моргенштейн досадливо обернулся в сторону подчиненного, но видя, что тот корчит жутко значительные рожи и отчаянно жестикулирует, проникся.

— Ладно, повезло тебе сегодня, — остановил он неуклюжие попытки чеченца. — Езжай отсюда, пока я добрый…

— Спасиба, командыр, спасиба! — запричитал чеченец.

— Да отцепись ты!

Странное распоряжение, полученное от Поплавского, обсуждали недолго, и все высказанное касалось в основном способа выполнения поставленной задачи, а вовсе не ее необходимости. Зотиков был прав, спецназ рассуждать необучен, он как хороший безотказный инструмент, в руках хозяина, права голоса сам по себе не имеет. Не пистолет ведь убивает, а рука, нажавшая на спусковой крючок. Так вот, спецназ в данном случае был именно пистолетом, потому возможность невыполнения приказа даже ни разу не всплыла в разговоре. Один раз, почти на грани ее позволил себе лишнее удивление Морген.

— Кто же они на самом деле такие, если их решено вот так вот зачистить?

— Я же говорю, разведгруппа Хаттаба, — пожал плечами Бал. — Видимо сведения какие-то чрезвычайно важные имеют. Вот командование и опасается, что боевики их отбить смогут.

— Похоже на то, — обстоятельно согласился, вызванный с поста на совет Погодин.

— Видно не верят, что мы их удержать сможем, рисковать не хотят.

— Надо серьезно обмозговать, как их в расход выводить, командир, — обеспокоенно произнес Бал. — Если это такие рексы, проблемы могут возникнуть. Ты посмотри, как святую невинность из себя изображают, Большой театр отдыхает…

— Вот привалила работенка, — мрачно жуя нижнюю губу, вымолвил Погодин. — Неловко оно как-то безоружных резать. Все же люди они, а тут будто скотину… Кабы это в бою, в горячке, вроде и ничего бы. А тут грех на душу берем, отольется еще потом, как пить дать…

— А ты как Бумбараш, не в человека стреляй, а во вредное нашему делу донесение, — нервно хохотнул, непроизвольно дергая щекой Бал.

Брат лесника Шайбанова Джамал изо всех сил старался казаться спокойным. На самом деле ему было очень страшно. И зачем только он напросился сопровождать брата в эту поездку. Захотелось побывать в райцентре. Ничего себе побывал. Как бы еще ноги унести теперь отсюда подобру-поздорову. Всех задержанных небрежно перевязав раненых и наскоро перетянув резиновым жгутом простреленную ногу кусавшего губы от боли Вахаба, согнали в поросшую густой зеленой травой лощину, чуть поодаль время от времени зорко поглядывая на пленников, устроились два жутковатого вида гаска. Они ничем не походили на виденных раньше Джамалом русских солдат, те были мелкорослы, неуверенны в движениях, в лицах отчетливо читалась безысходная усталость и страх. Эти были даже на вид другими, сильными, уверенными в себе, смотрели с веселой злостью прямо в глаза, не пряча, не отводя взгляд. Совсем другие, непривычные русские. От осознания этой неправильности становилось еще страшнее. Куда мы попали? Во что влипли? Ведь не было никаких разумных причин с ними так обращаться. В машине ехали уважаемые люди, документы у всех в порядке, при обыске ничего не нашли. Почему же солдаты ведут себя так нагло, будто взяли их в плен после долгого боя и теперь имеют право сделать с ними что угодно?

— Эй, русские! — окликнул бойцов, пытаясь завязать разговор, общительный Карим. — Курить есть?

— Бамбук кури, обезьяна, — пренебрежительно сплюнув, заявил в ответ круглоголовый крепыш с измазанным потеками зеленой краски лицом.

— Зачэм так сказал! — возмутился водитель.

— Хлеборезку завали! — лениво отозвался разведчик. — Или зубы жать стали. Так сейчас быстро поправим…

— Что с нами делать будете? Командир что сказал?

— Смолить и к стенке ставить, что же еще! — издевательски захохотал солдат. — Бабу отдерем во все дырки, а мужикам головы отрежем! Мы все-таки оккупанты, или где?! Сам понимать должен!

Второй разведчик радостно гоготнул, вторя напарнику, и скорчил зверскую плотоядную рожу в ужасе шарахнувшейся за спины мужчин Хеде.

«Не убьют! Раз так шутят, значит, не убьют! — с облегчением подумал Джамал. — Хотели бы убить, не говорили!» Однако, когда прибежал от коровника запыхавшийся солдат, передав часовым, что задержанных срочно требует к себе командир, колени юного чеченца предательски ослабли, а тело забила крупная дрожь. Ничего хорошего от предстоящего разговора он не ожидал.

— А эту дохлятину как, на себе что ли переть? — недовольно проворчал один из разведчиков ткнув стволом в сторону хрипло с натугой дышащего Асламбекова.

— Нет, командир сказал этого здесь оставить и охранять.

— Ладно, хоть так… — буркнул себе под нос солдат.

А Джамала вновь пронзила игла дурного предчувствия, холодной смертной тоской повеяло вдруг, будто набежавшая туча закрыла ярким летним днем ласковое теплое солнце.

Командир гасков говорил коротко и резко, будто через силу роняя с губ жесткие рубленые фразы.

— Получен ответ на наш запрос из поселковой милиции. Ни к кому из вас у них претензий нет, так что задерживать вас и дальше смысла не вижу. Вы оказались в зоне проведения специальной операции. Водитель, — русский остро глянул на потупившегося Карима. — Не выполнил требование об остановке. Этим и вызван происшедший инцидент. После можете обжаловать мои действия в суде или где хотите, а сейчас я вас больше не задерживаю. Можете возвращаться в село.

— А как же раненые, офицер! — возмущенно выкрикнул Ибрагим Исмаилов. — Амир не может сам передвигаться, да и Вахаб еле ходит. Как мы дойдем с ними до села.

— За ранеными с минуты на минуту прибудет вертолет, который доставит их в военный госпиталь. Поэтому раненые останутся здесь, — сморщившись как от попавшей на язык кислятины, выговорил русский.

— Тогда мы тоже останемся, — окончательно осмелев, крикнул Ибрагим. — Мы не бросим своих земляков.

— Вертолет заберет только троих раненых, — отворачиваясь и давая понять, что разговор закончен, отрезал офицер. — Для остальных места нет! Хотите, можете оставаться здесь и ждать, но я бы посоветовал идти обратно в поселок. Еще сможете добраться до темноты.

Стоящий рядом с командиром высокий и гибкий разведчик издевательски ухмыльнулся последней фразе. «Ложь! Он все наврал! Не будет никакого вертолета! — обожгло страшной догадкой Джамала. — Они нас не выпустят!» Он, изо всех сил стараясь найти опровержение этой бьющейся в голове мысли, пристально вгляделся в лицо еще одного, кряжистого и низкорослого. Тот виновато отвел взгляд, мрачно дернув головой в сторону дороги, иди, мол, нечего тормозить. «А что же остальные? Неужели ничего не видят?!»

— Брат! — Джамал обернулся к припадающему на простреленную ногу Вахабу.

— Иди, малыш, — ласково тронул тот его за плечо, успокаивающе кивнув. — Иди, а то мама будет беспокоиться. За меня не волнуйся. Рана не опасная, все будет в порядке.

— Брат! — отчаянно вскрикнул, хватая его за руку Джамал.

— Иди, малыш, иди… Еще увидимся, верь… Все будет хорошо…

«Он все понимает! — сжалось у Дажамала сердце. — Все понимает, но надеется, что гаски добьют только раненых, а остальных отпустят! Что им, в самом деле? Скажут потом, что раненых отправили в госпиталь, в какой неизвестно, ищи свищи… Никогда концов не найдешь».

— Я не уйду. Останусь с тобой! — подчиняясь внезапному порыву, выкрикнул он, с ненавистью скользнув взглядом по лицам ухмыляющихся гасков.

— Иди, Джамал. Заботься о матери и сестрах, ты теперь старший мужчина в семье. Иди…

Подчиняясь гипнозу потемневших глаз брата, не в силах ослушаться его приказа, он сделал шаг, потом другой, пошел, торопя непослушные ноги, до скрежета эмали стиснув зубы, давя рвущийся из горла крик. Рядом напряженно сопел спотыкаясь, Ибрагим, что-то причитала за спиной Хеда. Пройдя с десяток шагов Джамал понял, что должен во что бы то ни стало еще раз взглянуть на остающегося на верную смерть брата. Обернулся он, как раз в тот момент, когда высокий и тонкий русский все также глумливо улыбаясь, поднял к плечу автомат, целя в затылок скорбно раскачивающейся на ходу, семенящей мелкими шагами Хеде. В следующий миг время будто остановилось, обретя вдруг вязкую пластичность. Джамал отчетливо видел, как пошел назад лежащий на спусковом крючке палец русака, как медленно расширяясь, поползла по щеке его улыбка. Он хотел побежать, что-то крикнуть, но не смог заворожено глядя на расцветающий на конце черного зева автоматного дула огненный цветок. А потом качающаяся из стороны в сторону при каждом шаге голова Хеды с хлюпом взорвалась изнутри, лопнув как переспевший арбуз. Теплые брызги крови с маху стегнули Джамала по лицу, возвращая к реальности. Компенсируя странную медлительность, события вдруг завертелись вокруг с нереальной быстротой. В уши ударил истошный визг, сквозь который едва пробивались частые приглушенные хлопки выстрелов. Мелькнуло перед глазами удивленное лицо Ибрагима, потом чередуясь между собой, возникли розовое предзакатное небо и пожухлая побуревшая под солнцем трава. Сильный удар об какую-то кочку ребрами выбил из груди воздух, но одновременно привел его в чувство. Он был уже у дороги, видимо оступился сгоряча и просто скатился по склону. Рядом, сыпанув в лицо пылью, чмокнув страстным поцелуем, вошли в землю пули. Джамал в панике обернулся. Тонкокостный русак ловкими прыжками спускался по склону, он больше не улыбался, лицо, будто застыло в дьявольски искореженной маске, глаза смотрели с жестким прищуром охотника на крупную и опасную дичь. На него, Джамала! Это он сейчас дичь для бегущего вниз гаска!

Осознание этого будто придало сил, не чувствуя боли он вскочил отчаянно вереща раненым зайцем. Метнулся не разбирая дороги под уклон, опять споткнулся, но удержался на ногах, стрелой понесся вперед не чувствуя ногами землю. Вслед ударили выстрелы, но они лишь пришпорили и так летящего, как на крыльях беглеца. Вот и дорога, ботинки выбили сумасшедшую чечетку по выщербленному растрескавшемуся асфальту, и Джамал, ловко перепрыгнув неглубокий кювет, ввалился в невысокий по пояс кустарник, продираясь напрямик туда, где рокотал на перекатах, вскипая белыми пенными бурунами Ахсай.

Что-то тяжелое тупо ударило его в бедро, когда он уже хлюпая по воде нырял в колышущуюся под ветром зеленую стену росшего вдоль берега камыша. Он вначале не обратил на это внимания, но когда по штанине в ботинок стремительно потекло густое и теплое, сообразил, что ранен. Однако владевший всем его существом в тот момент смертельный ужас не позволил остановиться. Страшный русский был где-то рядом, такой не оставит погони, не бросит преследования, пока не настигнет в конец обессиленную жертву. Не стоять, с раной разберемся потом, сейчас нужно бежать, дальше, дальше, раздвигая руками шершавые стебли, забиться в самую глушь. Туда где не найдут, не поймают… Еще быстрее, еще…

Онемевшая, ставшая непослушной нога подломилась под его весом, и Джамал запрыгал подобно диковинному пауку на трех конечностях, волоча за собой одеревеневшую ничего не чувствующую, будто чужую ногу. Стухшая прибрежная вода теплой вонючей волной заливалась в нос, захлестывала илистой жижей рот, но он все дальше и дальше уползал вглубь спасительных зарослей, движимый лишь одним желанием уйти как можно дальше от того страшного места где ждала его смерть. Молодой, ничего не понимающий в ранах чеченец не знал, что у него перебита бедренная артерия, и он буквально истекает сейчас кровью. А если и знал бы, все равно вряд ли смог бы оказать сам себе необходимую помощь. Как-то неожиданно он почувствовал накатившую из глубины перетруженных мышц невыносимую усталость, властно потянуло вдруг в сон, захотелось упасть прямо здесь в теплой мутной воде и лежать, блаженно вытянувшись, ничего не делая, никуда не спеша. Даже жутко скалившийся в улыбке русак перестал казаться таким страшным, он наверняка уже прекратил бесполезную погоню. А значит можно остановиться и немножко передохнуть, совсем чуть-чуть, только чтобы отдышаться… Голова закружилась, став пустой и звеняще легкой, перед глазами с хрустальным звоном, перекатывались радужные шарики. Надо передохнуть, хотя бы чуть-чуть… Передохнуть… Отдышаться… Вот как раз подходящая кочка, на нее можно облокотиться. Джамал как подрубленный осел прямо в воду, положив голову на травянистую кочку и закрыл глаза. Он тут же решил открыть их вновь, но внезапно понял, что не может этого сделать, слишком тяжелы оказались, будто свинцом налитые веки.

— Вот видишь, все хорошо, а ты боялся, глупый! — заговорщицки шепнул ему на ухо Вахаб, тихо посмеиваясь в густые усы.

— Да, все хорошо. А ты где? — не открывая глаз, слабеющим голосом откликнулся Джамал, явственно ощущая, как окончательно потерявшее вес его тело, поднимается на поверхность воды, уплывая куда-то в ласковых струях течения.

— Я здесь, малыш! Иди ко мне! — позвал все, также добродушно смеясь Вахаб.

— Иду, я уже иду, — хотел ответить ему Джамал, но из горла вырвался лишь тихий вздох, его окончательно закрутило водоворотом, унося все дальше и дальше…

Погодин внимательно смотрел в сморщенное от боли лицо старика.

— Ну стреляй, стреляй, русская свинья, — собрав последние силы хрипнул тот, пузыря на губах кровавую пену. — Все равно не жить вам здесь, не загоните больше вайнахов в рабство. Кончилось ваше время, наше подходит!

— Вот видишь как… Выходит не зря тебя стрелять приказали… Сука ты выходит подлая, раз говоришь такое, — рассудительно ответил бессильно откинувшемуся назад на разостланный на земле брезент чеченцу прапорщик. — Спасибо, снял грех с души моей. Теперь убью спокойно…

Старик пожевал губами силясь плюнуть в разведчика, но выстрел прозвучал раньше, пуля ударила точно в голову, мотнув ее из стороны в сторону и оставив во лбу лишь слегка закровевшую аккуратную дырочку.

Бал вернулся уже в темноте. Разочарованно махнул рукой на немой вопрос Моргена.

— Ушел, сука! Подстрелил я его вроде, но он гад, на трех ногах в камыши ускакал.

— Хреново, — покосился на него с осуждением Морген.

— Сам знаю, — окрысился Бал. — А что сделаешь, по темноте его в камышах не найдешь. С рассветом можно по следам пробежаться, а сейчас без толку.

— До рассвета у нас времени нет, — отрезал Морген. — Запалим машину и уходим. Уж как вышло, ушел, так ушел…

Только сейчас лейтенант обратил внимание, что трупы чеченцев беспорядочным ворохом, как попало, навалены в стоящий с открытыми дверцами «УАЗ», а Погодин возиться рядом с найденным видимо там же ржавым ведром, пытаясь слить из бака бензин. Наконец это удалось и остро воняющее самопальное топливо, выгнанное на каком-то местном мини-заводике, заплескалось, весело звеня об металл. Выцедив бак до конца, Погодин обильно полил машину снаружи, от души плеснул внутрь на трупы и, отойдя шагов на десять, пальнул в салон из ракетницы. Полыхнуло жарко и весело, яркое почему-то отливающее синевой пламя, жадным языком метнулось к потемневшему небу.

— Вот тож! — гордо повернулся Погодин к Моргену. — А ты говоришь, подорвем, командир, и так сгорит как миленькая, зато взрывчатку сберегли. Списывай ее потом, бумагу пачкать замучаешься…

Отражаясь в глазах Погодина, весело разбрасывая искры, плясало пламя. Спустя минуту группа уже уходила, растворяясь в окутавшей горы непроглядной тьме, летней южной ночи. Еще долго оборачиваясь назад, Морген видел у себя за спиной все отдаляющийся отсвет пожара. «Чтоб впереди все разбегалось, а позади пылало и рыдало, — кстати вспомнилась училищная еще присказка. — Так все и вышло, только рыдать сегодня некому. Плакать будут потом. Смертным воем изойдутся родственники убитых сегодня чеченцев, выплачут глаза заливаясь слезами вдовы и матери… Так и надо, — внезапно ожесточаясь подумал он. — Только так и надо. Это будет лишь малая плата за слезы и боль российских жен и матерей. Так и надо. Огнем и мечом, как встарь!»

Тревога за невернувшихся в срок жителей поднялась в селе лишь на третий день, тут, как нельзя кстати, сосед Карима припомнил виденный на обочине дороги совсем недалеко от поворота на Курчалой похожий на соседский «УАЗ». Собрались в один момент, в ржавую «копейку» плотняком набились родственники пропавших, и поисковая экспедиция тронулась из села. «УАЗ» обнаружился точно в том месте, где и рассказывал водитель, только теперь он представлял из себя обугленную остро воняющую сладковатым запахом паленого мяса развалюху, в которой никто не узнал бы ухоженную машину Карима. Но опознавать автомобиль уже не требовалось, красноречивее любых слов о судьбе пропавших сельчан говорили пулевые пробоины в автомобильном кузове и скорченные обгоревшие трупы в салоне.

Село забурлило, как-то разом, похороны Асалханова переросли в стихийный митинг, с пеной у рта белобородые аксакалы призывали отомстить неверным собакам, загубившим столь достойного человека. Рвали на себе черные траурные платья, обливаясь слезами, заходясь в истерике женщины. Вскоре в толпе уже замелькали охотничьи ружья, а кое-где и автоматы. Местная администрация пыталась увещевать возмутителей спокойствия, но когда ее главе недвусмысленно ткнули под нос ружейным стволом, оставила заведомо бесполезные попытки. Волнения грозили охватить весь район. Из Курчалоя спешно прибыла в Шуани-Беной целая делегация, включавшая в себя местного муллу, мэра Курчалоя, военного коменданта и каких-то еще чинов из милиции и прокуратуры. Глава районной администрации перед возмущенной толпой жителей в присутствии муллы на Коране поклялся, что приложит все силы, чтобы найти и покарать убийц. После этого народное возмущение потихоньку пошло на спад. Следователь прокуратуры с бригадой экспертов, под охраной целого взвода комендачей на трех БТРах выехал к месту происшествия, долго осматривал, чуть ли не обнюхивал обгоревший «УАЗ». После детального осмотра он попытался было робко заикнуться о подрыве на бандитском фугасе, но не преминувшие сопроводить дознавателя до места, умудренные прокатившимися через село двумя войнами, местные жители, при этих словах откровенно смеялись ему в лицо. Комендант, чуть лучше разобравшийся в обстановке, отвел молодого старлея из Шалинской прокуратуры в сторону и злым шепотом посоветовал ему не валять дурака, пока здесь же в клочья не порвали. «Липа должна быть липовой, а не дубовой!» — цинично сплюнув сквозь зубы, закончил он свою речь, напряженно оглядываясь на гомонившую поодаль толпу. Чтобы успокоить местных, пришлось в срочном порядке возбуждать уголовное дело, основные фигуранты которого определились после короткого опроса, руководителей проводившейся здесь спецоперации. Как и следовало ожидать, основную вину постарались свалить на действовавшую в районе группу Моргенштейна, непонятно из каких соображений зверски расстрелявшую законопослушных граждан. Командование, естественно, до последнего момента ни о чем подобном даже не подозревало.

Ничего не знавший о происходящих событиях Моргенштейн, тем временем, все еще выводил указанным маршрутом группу к месту эвакуации, проводя по пути разведку и поиск затаившихся бандформирований. В день подписания военным прокурором ордера на его арест, он как раз вышел к заданной точке и с чувством хорошо выполненного служебного долга погрузил бойцов в уже ожидавшую их вертушку. Ожидавшие его на аэродроме работники прокуратуры, подкрепленные на всякий случай комендантской ротой, оказались для него неприятным сюрпризом. Комендантская рота, кстати, не понадобилась, ни о каком сопротивлении не чувствующие за собой ни малейшей вины разведчики даже не помышляли.

Так бесславно закончилась операция «Капкан». Происшедшие в ее ходе трагические события отодвинули на второй план так и не достигнутую цель — поимку Хаттаба. В остальном же по всем показателям операция прошла успешно, никто из участников не погиб и даже не был ранен. Хаттаб, ерунда! Может, его и не было в то время в селе, кто поручится, что информатор разведчиков не ошибся, или вообще сознательно не солгал своему куратору. Шесть трупов чеченцев тоже вроде как не в счет, там прокуратура разберется и кого следует, накажет. А вот руководителя операции, конечно, следовало поощрить, не каждый смог бы так умело управлять чуть не двумя тысячами людей из совершенно разных родов войск и ведомств. В такой сложной мешанине сил и средств редко обходится без случайных не боевых потерь, а тут, смотрите, только несколько переломов у незадачливого водителя, слетевшего с дороги БТРа. Это же мелочь! И полковник Столяров, спешно отозванный обратно в Москву, к вожделенной генеральской должности, увозил с собой не только почетную отметку участника боевых действий в личном деле, но и тщательно оформленное в штабе Объединенной Группировки представление к ордену Суворова, за умелое руководство войсками в боевой операции.