Книга: Рейдовый батальон
Назад: Глава 10. Новый год в горах
Дальше: Глава 12. Предсказание

Глава 11. Верить и надеяться

Дверь в комнату почему-то была приоткрыта. От легкого пинка она распахнулась, и я зашел в «кубрик», бросил нагрудник на тумбочку и упал на кровать, свесив ноги. Закрыл глаза, хотелось выть. Кажется, удача кончилась, можно сказать, отвернулась от роты. Сколько было потерь за полгода в третьей роте, во второй, в минбатарее, в АГСе, в разведвзводе, в «обозе», в других батальонах. Все-таки «рыжий» был прав: ушел из роты и увел удачу. Вот теперь он в Союзе жизнью наслаждается, а мы тут будем кровью захлебываться. Упали две минометные мины — и скосило девять человек…
Что было дальше? Погрузив в вертушку всех раненых, рота сделала рывок к заставе и укрылась за ее высокими стенами. Броня ощетинилась пушками и пулеметами, и стреляли по всему подозрительному в соседнем кишлаке.
Время от времени танкисты стреляли за канал, но редко, экономили снаряды: предстояло еще к «бетонке» пробиваться. Авиация вела беспрерывную штурмовку «зеленки». Штурмовики пара за парой пикировали, нанося ракетно-бомбовые удары, штурмовиков меняли «крокодилы». Когда авиация улетела для загрузки, на «зеленку» навалилась артиллерия группировки. Фонтаны разрывов вырастали среди домов и садов один за другим. Над кишлаками висела сплошная пелена дыма и пыли вперемешку с туманом и моросящим дождем.
Острогин предложил зайти погреться к начальнику заставы. Голубев решил пострелять напоследок из тяжелого оружия по «зеленке». Это был его последний, вернее как принято говорить, крайний рейд. Пришла ему замена! Дома он будет начальником склада, эта должность его уже ожидает. Пулемет на себе носить больше никогда в жизни не придется…
— Хочу проститься с «духами», с солдатами поговорить, Лебедкова и Юревича потренировать, — пояснил Голубев. — Сержанты они молодые, толком еще ничего не умеют. Вся старая гвардия — Гудков, Погонов, Стрекалов, мои первые помощники — уходят следом за мной через месяц. Пойду постреляю, потренирую молодых сержантов!
— Давай, старый, учи уму-разуму, а мы на заставе погреемся! — Сергей похлопал одобрительно прапорщика по плечу.
Втроем вломились в комнату отдыха, где начальник заставы пил чай с минометчиками и командиром танковой роты.
— О, пехота пожаловала! — заулыбался лейтенант Барашков. — Замерзли?
— С вами замерзнешь! Минами забросают, а потом сочувствуют. Вот признайся, Барашков, по твоей наводке нас отбомбили? Ощущение было такое, что это били «Васильками». Случайно не наша минометная батарея по твоей наводке стреляла? Признавайся Андрей!
Дверь распахнулась, и в комнату вбежал командир минометной батареи белобрысый капитан Степушкин.
— Вот! На ловца и зверь бежит! Василий, это ты нас накрыл? Скажи честно!
— Да что вы заладили! Комбат, комполка, все болтаете, что попало. Мы вместе с начартом полка стреляли, он подтвердит.
— Вместе были, вместе и били, — вздохнул Острогин.
— Ну, честное благородное, не виноват. Не стрелял я по вам. — И капитан быстро перекрестился.
— Нас там так зажали, прямо обложили со всех сторон! Мы с Никифором, как зайцы, метались по арыкам и виноградникам. Куда не прыгнешь, всюду разрывы. Вперед — не пускают, назад — отсекают, прямо — огненный мешок. Но самый удачный залп был по дому, отличная кучность.
— Нет-нет! Мы открыли огонь из «Васильков», когда вы заверещали об обстреле.
— Не знаю, не знаю! — гнул свою линию Острогин. — Вся пехота считает, что надо бить физиономии минометчикам.
— Пошли к черту, все настроение перебили чайку попить! Василий вышел, громко хлопнув дверью. За ним, бочком-бочком, следом подался Барашков.
— Обидели мужиков, может, и зря? — вздохнул танкист капитан Скворцов.
— Зря не зря, а ты на рожу Сбитнева бы посмотрел. В одну щеку осколок вошел — в другую вышел. Язык будет двойной, как у змея. Он зубов половину челюсти выплюнул. А солдат сколько покалечило? Довезут ли всех живыми до госпиталя? Его счастье, что нам Васька под горячую руку раньше не попал, и основную часть злобы мы на «духов» выплеснули! Я своими руками, желательно тупым ножом, яйца бы отрезал тому, кто по нам стрелял.
— И я тоже. Вопрос кому именно? — поддержал Сергея.
— Ребята, угомонитесь. По сто грамм будете? — примирительно встрял в разговор лейтенант, хозяин дома. — Меня зовут Эльдар, я начальник заставы. Будьте как дома. Давайте выпьем за знакомство! Спасибо, что пришли и помогли, «духов» в округе распугали.
Мы назвали себя, пожали руки, но от выпивки отказались.
— Ну, вот и познакомились! Очень рад вам, ребята! Тут так тяжело нам было в последний месяц! И мне, и Сережке Ветишину головы не поднять! За водой не выйти, не проехать, но теперь притихнут на полгода, до лета.
— Ну, Серегу Ветишина мы у вас уже забрали, будем его сами мучить. Раз такое дело и здесь теперь курорт начнется, а он парень молодой, то пусть пашет в полку, — огорчил я лейтенанта новой вестью.
— Почему это забираете? По какому праву, а как же мы?
— Это наш парень, — заулыбался Острогин, — мы его воспитывали, а его у нас на «большую дорогу» забрали. Не дадим испортить парнишку! Приказ командира полка.
— Это точно! Не дадим, сами съедим, — завершил я тираду.
— Ну, узурпаторы! Им гостеприимно по сто грамм предлагаю, тушенкой угощаю, а они кореша уводят. Я с ним учился в одном батальоне и вместе жили в учебном центре в Келите. Такая подлянка с вашей стороны. Удружили…
Танкист громко рассмеялся тому, как мы обрадовали хозяина, забрал наши стаканы и перелил самогонку в свою кружку. Выпил залпом, закусил куском сала и, продолжая весело хихикать, Скворцов ушел прочь.
— Ребята, я вам больше самогонки не предложу за такую пакость. Сережку у меня увели. Ну, спасибо, удружили!
— Не за что, — ответил Острогин. — Нам в рейды ходить не с кем. Офицеры заменщики, раненые или больные! Вот такая у нас веселая жизнь!
— С боевых вернемся, и этого вот капитана заберут, в Союз в ссылку отправят! — ткнул я пальцем в задремавшего Недорозтя. — Не удивляйся, Эльдар, это длинная история.
— Так что, если командир полка в начале рейда еще думал, возвращать Серегу или нет обратно к нам в роту, то теперь он сам приказал ему быстро шмотки собрать! — ухмыльнулся Острогин. — Сейчас Ветишка со второй ротой выбирается к Баграму, а в полку мы на него навалимся, запашем как молодого.
Недорозий слушал нас борясь со сном. Он тяжело кряхтел и сопел из своего угла, куда он тихонько забился. Начальника заставы позвал какой-то прапорщик, а Сергей еще сильнее принялся вздыхать и бормотать.
— Серега, ты чего там? — спросил Острогин. — Уснул?
— Мужики, разве нельзя было выпить за знакомство, а потом байки про нашу «черную неблагодарность» рассказывать.
— Сергей! Ты что? — строго воскликнул я. — Забыл, трезвость — норма жизни в сороковой армии?! Не дай бог, потеряешься тут на заставе! Тогда зависнешь в Афгане еще на полгода, а нас за тебя будут дрючить. А может, махнуть тебя на Ветишина? Хочешь?
Сергей с тоской оглядел глиняные стены кубрика, задумчиво посмотрел в самодельное окно, и нервно передернул плечами.
— Нет, ребята, спасибо. В Союз так в Союз. Хватит приключений на старости лет! Чем в тридцать шесть сидеть взводным в кишлаке и выть на луну по ночам, я лучше в Забайкалье вернусь! Там, в магазинах, такой отличный, вкусный питьевой спирт продают! Домой! Пора домой.
Вернулся чем-то рассерженный Эльдар. Матюгнулся и пнул табурет, налил самогонку во все стаканы.
— Парни! Хлопнем понемногу с грусти?
— А что случилось? — поинтересовался Острогин.
— Комбат, гад, в отпуск отправляет. Я всего то семь месяцев в Афгане! Мне потом полтора года в «зеленке» безвылазно гнить? Что я в январе-феврале дома буду делать?
— Снеговиков лепить, снегурочек любить! — засмеялся Острогин.
— Я планировал в июне, денег на счету совсем мало. К Хидиятуннину в гости, что ли съездить?
— К кому? — ошалел я.
— К футболисту! Я с ним в одной роте служил в Закарпатье.
— Да я знаю, что к футболисту, с детства болельщик. А как ты с ним в одной роте оказался?
— Это он в моей роте оказался. Он перед чемпионатом ногу сломал, его из ЦСКА отчислили, и по разным спортклубам военных округов начали гонять. Прибыл во Львов местный клуб, по приказу поднимать на ноги команду округа. А командующий был чудила, говорит: «Выведешь клуб из первой лиги в высшую, я тебе старшего лейтенанта присвою — досрочно!». Ну, а он в ответ: «В жопу ваше звание — я футболист сборной страны и играть буду только в Москве». Тогда его, как младшего лейтенанта, в нашу орденоносную «Железную дивизию» — взводным. Игорек — так мы его называли — офонарел: вместо сборной — взводным в Закарпатье!
— Я слышал про «дурдом» в той дивизии, — заулыбался я.
— Это очень мягко сказано — за год столько здоровья и нервов потерял. Рота сокращенного состава, взводных двое — я да Игорек. Он то в Москву, то в Киев в спорткомитеты ездил, добивался увольнения из армии, а мне через сутки начальником караула. За себя и за того парня. Правда, мячик хороший подарил, бутсы, майку с эмблемой ЦСКА, гетры, спортивный костюм.
Командир полка бесился, а сделать ничего не могли, вот всю злость на мне и ротном срывали. Потом, когда Игорь уволился, я к нему в Москву звонил, он меня в гости приглашал. Я собирался съездить, а меня — в Афган, как только разнарядка пришла. Комполка отомстил за дружбу с футболистом. Скотина!
В помещение ворвался испуганный Голубев.
— Ребята, там Бронежилет Ходячий рвет и мечет, офицеров требует.
— Эльдар, спасибо за предложение, пей сам, а наши стаканы спрячь — Лонгинов сожрет! — забеспокоился я.
— А, Семен! Знаю, знаю. Это «подарок» второго батальона вам. Бывший мой ротный. Хорошая кличка — Бронежилет Ходячий. Надо рассказать ребятам. Гнус, каких свет мало создал.
— А теперь, когда он эту должность получил, стал гнус — в квадрате! Ну, прощай, может, свидимся! — попрощался Сергей и потянул за рукав окончательно разомлевшего и задремавшего Недорозия.
— Подъем, по коням! — заорал я, и мы с гиканьем и свистом побежали на вздрючку.
Вздрючка не удалась. На пороге столкнулись со Свекольниковым, спешащим с радиостанцией в руках.
— Комбат!
Острогин взял наушники и выслушав нам сообщил весть:
— Выходим. Через пять минут — прорыв. Сейчас артиллерия долбит по дороге вдоль канала. Как только она умолкает, мы быстро проскакиваем этот опасный участок до бетонки. Танкисты впереди, затем минометчики, пехота в промежутках. Ник! Ты, как всегда, в замыкании, на последней машине.
— Спасибо, удружил!
— Не за что. Зато я возьму на себя Бронежилета.
Огрызаясь во все стороны огнем из пушек пулеметов и автоматов, колонна выдвинулась от заставы. Кишлак несколько раз ответил автоматными очередями, выстрел из гранатомета разбил привязанный к башне танка деревянный ящик. Ранило танкиста, слегка зацепило одного солдата-минометчика. Но прорыв прошел более-менее удачно, без жертв. Могло быть и хуже. Ненавижу Баграмскую «зеленку».
* * *
В полку было много новостей. Ваня прислал письмо из Союза. А еще говорят, что рыжим не везет. Жив, здоров и зовет всех в гости. Грошиков прямо из санчасти уехал на Суруби в третий батальон, принимать под командование роту. Очень переживал, что замена может затянуться из-за повышения в должности. Сменщика у Голубева «украли» в штабе дивизии, и перебросили куда-то в тылы.
Голубь сизокрылый орал и матерился, бегал по казарме, пинал двери, швырялся табуретками.
— Больше не пойду. Никуда не пойду! У меня был заменщик. Куда его дели? Суки! Я не собираюсь подыхать в этой дыре, в этом долбаном средневековье! Где мой заменщик! Крысы штабные! Сволочи тыловые! Перекупили, украли. Гады-ы-ы.
Сизый заплакал, слезы потекли по испещренным глубокими морщинами щекам.
— Сизый! Успокойся! — схватил я его за руку и потянул в каптерку. — Старшина, пузырь есть?
— Есть, — ответил Веранян, — для замены готовил, на стол поставить — водка, коньяк.
— Доставай водку, будем его в чувство приводить, — попросил я старшину и добавил:
— Гога, пожалуйста, не жадничай. У Голубева нервный срыв. Не выпьет — инсульт может случиться. Налей ему грамм двести и составь компанию. Но только чуть-чуть, тебе сегодня работать. Семен, посиди, расслабься, все будет хорошо. Разберемся, обещаю: найду тебе замену. Найду!
Солдат помыли, вещи разгрузили, сдали донесения в штаб, и наконец-то я добрался до своей конуры. Еще в октябре нас переселили, собрали весь батальон в одном модуле. Штабным построили новое общежитие, но они туда не перебрались. Многие свои комнаты сохранили как и прежде.
Комбат и управление батальона заняли две комнаты, а для прочих офицеров выделили только три помещения. Теснота! Но в тесноте, да не в обиде. Прапорщикам батальона тоже досталось два кубрика, но старшины отказались покидать каптерки, а минометчики затаились в общежитии артдивизиона. В нашей каморке стояли шесть кроватей. Два громадных шкафа создавали тамбур, остальное имущество — стол, заваленный тарелками, ложками, кружками, тумбочки и табуретки. Ничего лишнего. Светомаскировка из фольги закрывала окна, в комнате был полумрак и легкий сквозняк.
Сейчас что-то в комнатенке не так. Но что?
В помещение ворвался Габулов и сразу заорал:
— Замполит! Чего валяешься? Балдеешь? Кайфуешь, плесень?
— Кайфую. Эдуард, чего ты орешь?
— Чего ору? Ограбили нас, вот чего ору!
— Кого нас? Тебя?
— Меня, меня! Может, и тебя, чемодан проверь!
— А с чего ты взял?
— Старшина доложил, что кто-то замок дверной отжал, а потом испугался и через окно вылез. У меня в чемодане две получки лежали — 500 чеков! Украли! Я уже прибегал, проверял. Ты что, не заметил, что дверь не закрыта?
— Да, как-то даже не обратил внимания!
— Вот то и не так, поимели нас в наше отсутствие, пидо… сы! Убил бы, гниду.
Я встал, вытащил свой огромный чемодан из-под кровати. Замки были взломаны и открыты. Брать в них было нечего, но пропала коллекция монет. В Джелалабадской операции в хибаре бойцы нашли большую шкатулку с мелочью. Монеты афганские, индийские, иранские, пакистанские, арабские — всякие-всякие. Я выбрал для коллекции по паре одинаковых, не больше. Набралось штук триста. Теперь их нет. Еще пропала новая тельняшка.
В кубрик ввалились Мелещенко и капитан третьей роты Женька Жилин. Ребята о чем-то оживленно переговаривались.
— Парни, пойдем мыться, душ свободен, бойцы все помылись!
— Помылись, помылись! Смотрите, что у вас пропало! Мне тут не до мытья, все чеки украли, скоты!
Ребята переглянулись, открыли тумбочки, закрыли.
— У нас чемоданы — в каптерке, — ухмыльнулся Мелещенко — Пойдем, Женя, в душ, мы за мылом и полотенцами вообще-то зашли, да и шмотки забрать. Комбат приказал всем офицерам жить в казарме.
— Когда приказал? — удивился я.
— Сейчас встретился в коридоре и распорядился: всем офицерам и прапорщикам переселяться.
— Да у меня каптерка забита под завязку! Куда размещаться?
— В расположении спать. В какой каптерке? В расположении возле солдат. У входа ротный, у ленкомнаты замполит, взводные с взводами, — грустно улыбнулся Евгений.
— Скоты, сволочи! — завизжал Габулов. — Совсем решили в грязь втоптать. Если я солдат, я буду спать в коридоре, в казарме, а если я командир роты, я буду спать в своем кубрике! Пошли все на х..!
— Пока что идем туда все мы, — засмеялся Микола.
— А комбат где будет спать, с разведвзводом? — спросил я.
— Нет, комбата это не касается, только ротное звено.
— Ну, жизнь, унижают на каждом шагу. Мудаки! — продолжал бушевать Габулов.
— Ник! Ты идешь? — спросил Мелещенко.
— Пойдем, ополоснемся без строя, — вздохнул я, — может, в следующий раз по команде, офицерской колонной с песнями придется идти.
Душевая представляла собой морской контейнер, внутри которого были проведены трубы, накручены краны и раструбы для мытья, на пол брошены сколоченные в виде решетки доски.
Навстречу нам вышли Афонасий Александров и Юра Луковкин. По простому: Афоня и Лука.
— Мужики, опоздали, вода только для моржей, чуть теплая. Зам. по тылу пришел и сказал, что не будет ждать, пока офицеры соизволят собраться, — сказал Афоня. — Сука этот Ломако!
— Вот сволота тыловая! Знает ведь, что пока рапорта и донесения не сдашь, из казармы не уйти. Гад! — завозмущался Микола.
— Ну что, рискнем, поморжуем? — спросил я приятелей и пошел в контейнер.
Ругаясь, на чем свет стоит, мы разделись и принялись быстро смывать с себя грязь, пыль и пот под прохладными и тонкими струйками воды.
В душевую вошел краснощекий зам. по тылу полка Ломако.
— Здравствуйте, товарищи офицеры! Как душ?
— Пошел в жопу, — раздалось из темноты.
— Но-но, кто это хамит?
— Конь в пальто, иди сюда, копытом в грудь лягну! — продолжал тот же слегка пьяный голос. — Тебя бы в холодную воду после двух недель ползанья в «зеленке» засунуть, я бы послушал с удовольствием маты!
Из полумрака выдвинулся зампотех танкового батальона.
— А, подследственный, — смущенно забормотал тыловик, — ну-ну, поговори, пока на свободе. — Майор проходил по делу о хищении дизельного топлива. Он попался на мелочи, на продаже нескольких тонн. Но особисты взяли с поличным, и требовалось списать на кого-то все грехи.
— Вот эти молодые лейтенанты промолчат, а я тебе скажу, уж кто жулик, так это ты: сколько спирта ушло, сколько тушенки?
Мы дружно засмеялись, а Ломако, прошипев что-то под нос, выскочил из контейнера. Вода становилась все холоднее.
Смыв грязь и при этом сильно замерзнув, мы побрели в казарму. Настроение было паршивейшее.
В канцелярии, к моему удивлению, сидел сияющий Эдуард Грымов, живой и здоровый.
— О-о-о! — вырвалось у меня. — Взводных — полный комплект!
— Да нет, — перебил меня Острогин, — лейтенант Грымов назначен уже заместителем командира роты, а пока исполняет обязанности ротного. Пока!
— Да, пока! — пожимая мне руку, многозначительно произнес Грымов.
Я посмотрел ему в глаза и задумался. Он был ужаснейший карьерист и Эдуард этого и не скрывал. И характер у Грымова гнуснейший! Ох, и хлебнем с ним лиха… Видно, Сбитнева он уже списал со счетов, перешагнул через него, как через преграду, и чувствует себя почти ротным.
— Я сейчас из штаба, от командира полка. Решил за пять минут почти все вопросы, которые Сбитнев полмесяца не решал или не мог решить. Хромоногого Корнилова вместо Ветишина отправляют на дорогу, хватит у нас за штатом висеть, как хомут на шее. Из госпиталя сразу отправится туда, раз по горам ходить не способен. Назначение Грошикова в роту состоялось позавчера, как и моя с ним рокировка. Недорозий уже выведен за штат. Окончательно. Теперь будем ждать нового взводного. Наконец-то роту офицерами укомплектуем.
Эдуард по-хозяйски принялся распоряжаться всем, как будто он уже стал командиром роты. Очевидно, возвращение Володи из госпиталя в его планы, действительно, не входило. Он поставил на нем жирный крест.
— Тебе, замполит, нужно побольше с людьми работать, на полигон почаще с ротой выходить, хватит бумагу марать, — это Грымов в конце совещания принялся за меня.
— Товарищ лейтенант, — ответил я ему официально, — мне приходится эту «бумагу марать» и за себя, и за замполита батальона. Уже второй замполит с батальона при мне ушел, а нового пока нет.
— Уже есть. Твой старый знакомый — старший лейтенант Артюхин. Два капитана не удержались — сбежали, теперь старший лейтенант попытается. Хотя, говорят, он уже почти капитан и недели через две появится. Но я не позволю тебе прикрываться батальонными делами, заруби на носу. Будешь получать взыскания за роту от меня, если в роте не будешь работать.
И он выразительно посмотрел на всех. Вот, мол, я какой!
Неделя началась хуже некуда. Наконец-то отправили в Союз нашего капитана-десантника: и смех, и грех. Перед завтраком Ветишин подошел ко мне и доложил:
— Проводил Серегу Недорозия, с подъема проводил в штаб, пожал руку, помахал вслед автобусу. Сопровождать к самолету поехал лично особист батальона Растяжкин.
— Вот это да! Особист? Не может быть!
— В общем, тот в командировку едет, ну и взялся присмотреть за ним до Ташкента. Но я со вчерашнего вечера хожу под впечатлением от этого Забайкальского «монстра».
— Кого?
— Сереги! Он мне после отбоя одеколон пить предложил.
— Вот дает!
— Вот-вот! Взял он бутылек «Тройного» у старшины и предложил распить в канцелярии. Я отказался, а «спецназовец» налил себе в кружку и содержимое залпом выжрал. Сигаретку закурил, песню мурлычет. Меня чуть не вывернуло, на крылечке подышал, минут пятнадцать — полегчало. Возвращаюсь, а он собрал пакетиков двадцать чайных из сухпая и чифир сварил на плитке — смакует. Выставил его под предлогом, что свет спать мешает, лег на сейф на матрас и думаю: «Не капитан, а бич какой-то!». И вроде чего-то не хватает, что-то пропало. Утром побрился, а одеколона нет. На полочке «Миф» стоял и французский «О'Жен». А сегодня их нет. Заглянул в ленкомнату: в столе — кружка и пустые флаконы. Я еще думал, провожая, чего от него так морем пахнет, а это мой одеколон «Миф» на водорослях.
— Хороший коктейль он себе приготовил, — засмеялся Острогин. — Мой «Миф», твой «О'Жен» — классно погулял капитан. «Бумеранг» вернули в Забайкалье, пусть радуются, а то думали сбагрить такого кадра!
— Хотел бы я увидеть физиономию комбрига, который выслал его к нам на два года, а он через два месяца возвращается. Ха-ха-ха, — я рассмеялся, и все офицеры засмеялись, представляя живую картину «Не ждали!».
Из штаба примчался свирепый Грымов.
— Острогин! Быстро собирай взвод, получить оружие, гранаты, патроны, снаряжение, шмотки. Вот список всего, выноси на плац, через два часа проверит начштаба батальона.
— Куда меня? В Забайкалье, как капитана Недорозия?
— Нет, на гору Курук пост создавать. С каждой роты выделяем по взводу на три новых поста. С тобой расчет миномета из трех бойцов и даю Зибоева с пулеметом. Сколько у тебя своей пехоты?
— Вместе с писарем роты шесть солдат и сержантов.
— Без писаря! Ему и тут работы до боевых невпроворот. Итого: ты, сержант и восемь солдат. Хватит вполне!
— Вполне хватит, что бы что? Геройски погибнуть? — рассердился Острогин.
— Нет, для строительства заставы и двух выносных постов. Через неделю тебе замполит довезет продуктов, воду и все остальное. Сейчас тебя проверят и на аэродром. Крутись сам, нам нужно на полигон на занятия, старшина всем снабдит. Вскоре завязалась ожесточенная схватка между Сергеем и Вероняном. Гога старался сплавить все старое, подозревая, что ничего в роту обратно не вернется, а Острогин хотел все новое или хотя бы целое. Шум-гам, крик, визг старшины.
— Чертов «ара», сейчас будет Серого обжуливать, — вздохнул Ветишин, — а он как на горку без замены?
— На месяц. Потом ты его заменишь, затем замполит, — ответил Эдик. — Если разрешат, я слетаю, думаю: там будет как в доме отдыха.
Механики отправились в парк, а вся оставшаяся рота двинулась на стрельбище. До полигона два километра, по плану пристрелка, так начиналась десятидневная программа боевой подготовки. Эти планы все время меняются: то недельные, то восьмидневные, то десятидневные, то двухнедельные. Расписание под копирку писать не получается, каждый раз что-то новое.
Не успели мишени расставить, примчался посыльный за мной и за Грымовым. Срочно на плац!
Быстрым шагом вернулись. Целая толпа тыловых и штабных вокруг трех групп пехоты.
— Вы где болтаетесь? Все брошено на старшину и этого лейтенанта! Полный развал! — орал заместитель командира полка.
— Не лейтенанта, а старшего лейтенанта! — огрызнулся Сергей.
— Как, старшего лейтенанта? — сбился с мысли майор Губин.
— А так, приказ пришел два месяца назад, а ни зачитать, ни погоны вручить! Ни в полку, ни в батальоне не соизволили. Строевик сказал номер приказа, вот и все.
Слегка смутившись, майор тут же вновь перейдя на крик, «перевел стрелки» на меня.
— Замполит, эта ваша вина!
— Да нет, я два раза напоминал в батальоне, а от себя лично Острогина поздравил!
— А где приемник для заставы, где боевые листки, где походная лен-комната? — вновь напал майор Губин. — Бездельничаете?
— Мы на стрельбище были, занятия проводили, — вступился Грымов. — Я лично его забрал работать с людьми, занятия плановые, Ростовцев на учебном месте по гранатометанию руководит.
— Обоим будет взыскание сейчас за пререкания. Быстро устранять недостатки!
Пришлось отдать единственный приемник роты «Маяк». Вручил сержанту целую пачку листовок, газет, брошюр, боевых листков и ящик с походной ленинской комнатой. Пишите ребята!
Уф-ф-ф! Улетели…
Рота совсем обезлюдела. Голубев, так как его заменщик на должности в дивизии пристроился, решал вопрос об отъезде домой самостоятельно. Комбат согласился Сизого отпустить, если мы найдем ему в полку замену. Эх-ма, где ж его найти, балбеса, на такой взвод! Перед обедом мы повели со старшиной солдат наполнять фляжки отваром из верблюжьей колючки. Профилактика от гепатита и дизентерии! У котла орудовал черпаком здоровенный прапорщик. Я знал, что он недавно прибыл и служит в нашем батальоне, зовут Игорем, а какую должность занимает, не знал.
— Игорь, ты чего тут черпаком в котле мешаешь?
— Да вот, бурду варю, всем раздаю.
— Игорек! Ты кто по должности? — ласково спросил я богатыря.
— Техник взвода обеспечения, а вообще, «куда пошлют» и «что изволите». Надоело, хуже некуда! Еще по пьянке комбату нагрубил, теперь живым съест.
— Старшина! Возьми черпак, я с человеком одно дело обсудить хочу, пожалуйста!
— Вах! Возьми черпак! Он больше меня, мне делать нечего что лы? Сэржант! Дубино! Разливай чай!
— Игорь! Пойдешь к нам в первую роту командовать гранатометным взводным? Голубева мы домой отпустили, а где замену найти, не знаем. Выручай! В рейд скоро идти некому будет, — сказал я.
— А из АГСа пострелять дашь?
— Настреляешься вволю, хоть завтра стреляй!
— А из ПК и «Утеса»?
— Из всего, что стреляет!
— Но мне их в горы таскать придется?
— Игорь! Для тебя это ведь как автомат или пистолет, ты такой здоровый!
— Я потомственный шахтер, из Донбасса! Кайло, кувалда, отбойный молоток — все знакомо! Уговорил! Только забери меня быстрей от комбата, ради бога!
— Сейчас же пойду решать вопрос, только извини, как твоя фамилия, а то все Игорь да Игорь.
— Бодунов — моя фамилия, Игорь Владимирович.
— Бодунов от слова «бодаться» или от «бодуна».
— Нет-нет. Я к пьянству не то чтобы равнодушен, но все в меру.
Понятие «мера» впоследствии оказалось у каждого свое. Но это выяснилось позднее…
Капитан Головской, зам. по тылу батальона не возражал, а комбат сморщил нос, и скривился, как от зубной боли.
— Что, одного пьяницу решили поменять на другого?
— А есть варианты? Есть другие кандидатуры пулеметы таскать на себе? — вопросом на вопрос ответил я ему. — Он, можно сказать, добровольно, с желанием идет.
— Ну, что ж, бери-бери. Потом не жалуйся, на полную катушку будешь получать за него. Забирай, а в штабе полка я все утрясу.
— Игорь, бросай черпак, марш в роту, — заорал я, подбегая к полевой кухне, — обрадовал я через полчаса Бодунова.
— Что, все? Так быстро? Я думал: шутка и треп.
— Мужчины шутят всерьез, особенно распоряжаясь чужой жизнью.
— Сержант, бери черпак! — воскликнул прапорщик весело. — Моей жизнью уже распорядись! Колесо фортуны крутанули в неизвестном направлении. Может, к счастью и удаче.
Полегчало. Из четырех взводов командирами укомплектовали три. Осталось решить вопрос с командиром роты. Не хотелось, чтобы Эдик стал ротным. Злопамятный и недобрый, самовлюбленный человек.
* * *
На совещании офицеров батальона нас ошарашил нововведением комбат и зачитал приказ командира полка:
— Всем офицерам и прапорщикам перейти на казарменное положение, чтоб за личным составом следили, были ближе к людям. Поставить койки в расположении и спать рядом со своими взводами! Новое веяние эпохи. Перестройка! Всем перестраиваться!
— А зачем эта глупость, — заорал командир второй роты, — совсем втоптали в грязь офицеров! За сержантов работаем, везде ответственные, солдат яму копает, рядом — офицер. Ответственные, старшие, надсматривающие, проверяющие. Надоело!
— Надоело, пишите рапорт, что вам тяжело с личным составом, и поможем перейти на должность с меньшим объемом работы, — парировал Подорожник.
Началось великое переселение из общага. В минометной батарее, второй и третьей ротах офицеры поселились в бытовках, а в нашей бытовке организовали показуху для проверяющих. Жилья нам не нашлось. В итоге Ветишин так и спал на длинном металлическом ящике, сворачивая на день матрас, старшина жил в каптерке, технику и Бодунову поставили койки в расположении. Эдик Грымов промолчал, он ночевать уходил то в свою комнату, то к танкистам. Я же надувал резиновый матрас и стелил поверх его спальный мешок. Свинство — жить в полку и спать в спальнике. Правда, ночи были прохладными, поэтому в спальном мешке даже лучше, чем в кровати.
Острогин голодал на горке. Получив продукты и воду на взвод, я вылетел к нему на пост. Вертолет перебросил нас через ущелье на плоский хребет. Внизу под брюхом садящегося вертолета скакали и кричали радостные чумазые солдаты.
— Ура!!! Ура!!!
— Ник, что привез? — закричал радостный Острогин. — Чем обрадуешь, дорогой?
— Привез все, что просил! Воду, еду, патроны, мины, — ответил я, улыбаясь. — Сергей, как я рад тебя видеть, наглая морда!
— А уж как я рад!
— Сережка, какова жизнь отшельника? Уже одичал?
— Да, почти. Что в полку нового?
— Дурдом, как всегда. Боевых не предвидится недели две. Как тремя взводами воевать дальше будем — ума не приложу. Ободрали батальон, словно липку. Я у тебя отдохну дня три, устал как собака, выпускали агитацию, документацию снова и снова делал и переделывал. Только напишешь, заставляют переделывать, а еще и за батальонное начальство кручусь. Нет ведь ни замполита, ни «комсомольца» батальона. Эдик бирки в оружкомнате переделывает в третий раз за неделю, представляешь? В третий раз! Старшина газоны перекопал, все, что можно, покрасил: табуретки, кровати, двери. Обои собирается клеить и казарму снаружи красить.
— А что случилось, что такое?
— А-а-а! Ты же не в курсе! Комиссия Министерства Обороны едет, смотреть быт и все остальное, а что именно — никто не знает. Вот все переделываем и обновляем полк. В очередной раз наводим марафет!
— Ну, почему опять мы? Почему! Мало что ли войск в сороковой армии?
— Войск-то много, но туда же надо ехать, рисковать, а тут сразу из штаба армии — в войска.
— Точно, и без риска, и кайф на всю катушку — поиметь вояк боевых.
— Инспектирующие, наверное, становятся участниками боевых действий. Ладно, Серега, меня будут иметь через неделю, дай душу отвести, поиметь тебя. Я ведь какой-никакой, а проверяющий! Показывай позиции, район обороны, секторы обстрела, жилье.
Острогин с бойцами за неделю поработал на славу! Вырыл и построил два блиндажа: в одном — жилое помещение, во втором — столовая, штаб, склад.
Солдаты выложили на каждого по укрытию, капонир миномету, отрыли окоп для установки ДШК.
— Сергей, предлагаю проделать ходы сообщений к СПСам, а то под огнем не пройти, ну и стенку возвести по периметру из камней, все лишнее укрытие. Сделаем два рубежа обороны.
— Давай, как раз твоих рук рабочих не хватало.
Целый день солдаты прокапывали траншею к своим укрытиям. Мы с Сергеем складывали стену дугой вдоль блиндажей. С одной стороны пост стоял на обрыве глубиной метров тридцать, а вот к югу склон был более пологий и хорошо просматриваемый. Над постом возвышалась небольшая высотка, и хребет делился посередине: одна половина уходила все выше, другая — сходила на ноль к дороге.
— Сергей, как быть с высоткой? Займут, гады, ее и перестреляют твой пост. Чего там не расположился? Куда смотрел?
— Смотрел туда, куда сказали! А приказ был разместиться именно тут, ну, а выше сядешь — сверху другая высота, а за той — следующая.
Мы сидели, пили чай, думали, что же делать. Сегодня — все нормально, а завтра — вдруг сверху ударят…
— Серый, предлагаю заминировать ее, к черту! У тебя есть две «Мон-50» и пара противопехоток. Поставим и «сигналки» растянем!
— Хорошо, сейчас начнет смеркаться, я пойду с сапером, и в сумерках все оборудуем.
* * *
Ночью сработали «сигналки» сразу в двух местах. Часовые с постов открыли огонь, и все отдыхавшие выскочили из блиндажей и, укрывшись за стеной, принялись обстреливать округу.
— Миномет! Три мины на вершину, затем три мины по склону. Пулеметчики, огонь по долине! — заорал Острогин, не переставая стрелять в район, откуда летели сигнальные ракеты.
— Сергей! Вызывай артиллерию, пусть «факел» повесят и немного постреляют, попугают, только подальше, а то нас же и накроют.
— Сейчас пугнем!
От дороги раздалось несколько очередей и одиночных выстрелов. По этим огневым точкам вел огонь пулемет и автоматчики. Попали или нет, но только через полчаса огонь прекратился, бросили стрелять и мы. Артиллерия засветила «факел», и как только стало светло, Хафизов заметил в ущелье какое-то движение.
— «Духи»!
— «Духи»! «Духи» с тылу! — заорал Колесников.
— Не ори, кидай гранаты — в ущелье! — рявкнул я.
Штук пять гранат разорвалось внизу, послышались какие-то крики, шум. Но все быстро стихло. Выпущенные осветительные ракеты обзору не помогли, никого не было видно.
— Наверное, ушли, мы их вовремя заметили, — предположил, шмыгая носом, Колесников.
— Я заметил, а ты смотрел неизвестно куда, — возразил Хафизов.
— А Хафизов без Хайтбаева, стал настоящим воякой, — улыбнулся я. — Сергей, его наградить уже пора!
— Я ему Бамиан еще долго не прощу. Бросили меня, шкуры трусливые, — возразил Острогин. — Но вообще-то молодец!
— Благодарность заработал, объявляю от своего имени, — закончил я обсуждение трусости солдата в давней истории.
Затихла стрельба, и к нам подбежал минометчик.
— Товарищ старший лейтенант! Зацепило.
— Кого, куда? — вскричал я.
— Меня! Пулей! В руку возле плеча. Снизу, гады, стреляли и в самом конце попали, когда я миномет разворачивал.
— Вот, черт, зараза! Перевязывайся быстро, сейчас йодом рану обработаю.
Ничего страшного не произошло, зацепило чуть-чуть, но нужно эвакуировать на всякий случай.
Доложили. Обещали утром вертолет.
— Черт, хороший минометчик! Жалко остаться без путевого солдата! Когда еще замену ему пришлют, — вздохнул взводный.
— Сергей! Давай дежурить всю ночь по очереди, на всякий случай.
— Давай. А то уснут, черти, а нас вырежут! Не хочется умирать.
Больше «сигналки» не срабатывали, наступила тишина. Может, «духи» явились прощупать оборону, может, пришлые приехали из эРэСов по городу пострелять, а мы на пути оказались.
Рано утром прилетел «Ми-8» и разгрузил еще боеприпасы, воду, забрали раненого, но пришлось улететь и мне. Прямо перед его прилетом начальник штаба батальона вышел на связь и приказал возвращаться.
— Вот тебе и отдохнул, расслабился. Весь выходной строили стену, а ночью стрелял, — огорчился я.
— Если бы не стена, раненый мог быть не один! Да и не только раненый, — ответил Сергей. — Придется стенку поднять повыше, хорошо защищает при обстреле.
Мы пожали друг другу руки на прощание, и я заскочил в вертолет.
Острогин просидел на посту еще две недели, а затем командование приняло решение разбросать по трем постам вторую роту, а остальных людей вернуть в роты для боевых действий.

 

В полку комиссию Министерства Обороны сменила комиссия из ГлавПУРа. Перед их приездом весь полк превратился в сплошной агитационный центр. Стенды вдоль дорожек, фотоаллея героев, переделанные ленкомнаты и прочее, прочее, прочее… Уф-ф-ф!
ГлавПУР сменила комиссия генштаба — проверка мобилизационных документов.
Мобилизационных документов в Афгане… Это что-то! Кого мы тут будем мобилизовывать? Афганских дехкан? Но все принялись составлять планы, рисовать на картах схемы, районы сосредоточения, таблицы со всеми степенями готовности.
Затем приехала еще какая-то комиссия, вскоре еще, и они уже работали одновременно.
Командир полка кипел от возмущения и злости, был готов взорваться, а весь гнев выливал на наш первый батальон. А на кого же еще? Танкистов в полку — одна рота, артиллеристов — одна батарея. Все остальные на дорогах вместе с другими батальонами. Разведрота ушла по-
Скорей в «зеленку» вместе с разведбатом, чтоб не доставали. Счастливчики. Встали где-то на отшибе Баграма и чаи гоняют. А нас тут как «Сидоровых коз» все дерут. Проверяющие все умничают и совсем не чувствуют разницы между Таманской дивизией и нашим полком.
* * *
Однажды серым январским днем вбежал в канцелярию радостный старшина.
— Новый взводный прибыл!
— Ура!!! — закричали мы в четыре глотки.
— Наконец-то, будет, кому в караул ходить, не только мне одному, — высказался Ветишин.
— Не Недорозий случайно вернулся? — спросил я и посмотрел на хитрую физиономию «ары».
— Нет, но похож на него.
— Алкаш? — охнул я.
— Нет, тоже спецназовец!
— Ой, — ойкнул Ветишин и уставился на дверь.
В дверном проеме стоял усатый старший лейтенант, в полевой форме, высокого роста, улыбался приятной улыбкой.
— Старший лейтенант Марасканов! Игорь! Прибыл для окончания прохождения службы в Афганистане.
— В смысле, для окончания? — удивился Эдуард. — Не из Забайкалья ли?
— Нет, из Кандагара из спецназа. Сослан к вам.
— Опять ссыльный! Ну, почему все ссыльные — к нам? С триппером — к нам, с мениском — к нам, с больной головой — к нам, любителей одеколона — к нам. Доколе! — простонал я. — За что сослали?
— За то, что не сошелся с начальником политотдела во взглядах на комсомольскую работу.
— Политический, вах-вах! — заохал и заулыбался старшина.
— Вот это хорошо! Политических я люблю, сам диссидент и вечный оппозиционер, — обрадовался я и принялся жать руку старлею. Все здоровались, знакомились.
— Игорь, обязанности ротного исполняет лейтенант Грымов.
При этих моих словах Эдик скривился.
— Сколько в Афгане? — поинтересовался Грымов.
— Полтора года!
— Фью… — присвистнули все.
— Ребята, я за прошлый год еще в отпуске не был, завтра убываю домой! Ждите меня к марту.
— Черт! А караулы? Опять я! — завыл Ветишин.
— Вай! Один, совсем один! — передразнил старшина.
— Кстати, Сергей, иди готовь караул! — усмехнулся Грымов.
— Игорь, ну почему ты не отгулял отпуск? — воскликнул я.
— Не дали, я был секретарем комитета комсомола, поссорился с руководством — не переизбрали. Пока переводили с места на место — в пехоту, в дивизию, в полк, — год новый начался. Полтора года в Союзе не был!
— Ну что ж, сегодня принимай взвод, а завтра можешь отправляться. Жили без одного взводного и еще поживем, — подытожил разговор Эдуард.
— Игорь, пойдем, буду твоим гидом, — улыбнулся я.
Вечером мы надули два матраса и легли спать на пол. Как уже надоела эта не половая, а напольная жизнь!
— Давно так маетесь? Это какой-то протест? — спросил Игорь.
— Да, в принципе, протест, но о нем никто не знает. В казарме курсантом и солдатом спал пять лет — хватит. Лучше буду упрямо спать на полу, чем позволю себя уравнять с солдатом. Ветишин спит на сейфе, тоже неудобно. Через неделю рейд — мучиться осталось немного
.
Когда Острогин сняли с горы, то принялся громко возмущаться:
— Полк не узнать, роту не узнать, все раскрашено, все обновлено. Так и заблудиться можно.
— Не заблудишься, у тебя всего три маршрута: караул, столовая, полигон. Действуй! — усмехнулся Грымов. — Товарищ старший лейтенант, только не расслабляйтесь, а сразу за дело. Жизнь меняется.
Раньше до своего назначения Эдик и Сергей были приятелями, а тут Грымов сразу начал общаться с ним официально. На следующий день Острогин получил от Грымова первый выговор за подготовку караула, через неделю — строгий выговор за беспорядок во взводе.
— Топчет и топит Сережку, как конкурента, не топит потенциального претендента на командование ротой. Эдуард-то лейтенант, а Острога старлей! — высказал предположение Ветишин.
— Может быть, и так, а мой выговор тоже как конкуренту? За внешний вид! Я ему еще устрою выговор, припомню, когда Сбитнев вернется, — зло ответил я.
— Он просто бездушный карьерист! — согласился Ветишин.
— Посмотрим, как он на боевых командовать будет. Там видно будет, какой он ротный, — подытожил я.
— Набить бы морду ему, да и дело с концом! — рявкнул Бодунов.
— Бодунов! Ты как прапорщик сиди на своем месте, помалкивай и не суетись. Будем работать как работали, хамить и грубить не будем, дождемся вестей от Сбитнева, надеюсь, вернется, — закончил я разговор.
* * *
Батальон мучили строевыми смотрами пять дней, и все время было что-то не так. Строились, укомплектовывались, расходились, снова строились. Наконец-то вырвались на простор большой дороги. Йя-ха-ха-а-а!
Из полка вышел только наш батальон, немного штабных и разведрота. Поставили нам задачу: вместе с батальоном восемьдесят первого полка прочесать кишлак сразу у входа в Баграмскую «зеленку». Артиллерия дивизии ударила, не съезжая с дороги, мы вошли, «почистили» округу, нашли немного боеприпасов, из кяриза вытащили разобранный ДШК. Забросали все кяризы дымовыми минами, и столбы дыма распространились по ходам сообщений. Укрытия под землей превратились в ад.
Если кто-то из душманов там сидел, то прекратил кашлять, чихать и дышать довольно быстро. Навсегда.

 

Я сидел у огня, разведенного возле высокой стены в глубине двора. Костров было три: на одном кипела вода, на втором варился суп из курятины, на третьем — плов также с курятиной. Загнанные до смерти куры «умерли от страха» при виде «шурави», как объяснил начальнику штаба батальона Гурбон Якубов-старший. Этот новоиспеченный сержант любил повторять, что на гражданке работал поваром в ресторане. Спору нет, он умел хорошо готовить, но еще больше любил поесть. Старшим он считался, потому что был крупнее по размерам, а младшим считался другой Якубов — Махмуд, потому что был маленький. Братья они не были, просто однофамильцы, и даже из разных областей.
Якубовы что-то резали, подсыпали в плов и суп, напевали и почти приплясывали вокруг костров.
— Гурбонище! Что ты там подсыпаешь? Отраву?
— Что вы, товарищ лейтенант! Эта спэции, спэции! Понимаете?
— Понимаю! То ты книгу пишешь, а на самом деле донос на нас, то ты гадостью какой-то всех отравить хочешь, а говоришь «специи».
— Шутите или, правда, думаете так на меня?
— Шучу-шучу. Где специи взял?
— Земляк-повар в полку дал, где тут в кишлаке возьмешь? Гурбон продолжал приплясывать и что-то петь:
— Э-э-э. Тулук-кыс. Аших-пыс.
— Что ты там поешь? Что вижу, о том пою?
— Опять смеетесь! Нет, о девушке пою.
— О девушке петь, конечно, интереснее, чем о пригоревшем плове.
— Пачиму пригоревшем? Пачиму обижаете?
— Да вари, вари, шучу. Гурбонище, объясни, как тебя шеф-повара крупнейшего ресторана Бухары загребли в Афган? Откупиться не мог?
— Мог! Но хотел посмотреть, как тут люди живут, что такое война.
— Гурбон, ты — третий романтик в роте.
— А кто второй, вы?
— Нет, первый! Второй — Свекольников!.
— Почему Свекольников?
— Потому, как и ты, доброволец, тоже на людей посмотреть решил. Страну изучить. Путешественники — первооткрыватели!
— А вас послали сюда, да?
— Меня — нет, сам захотел!
— Вот видите, а надо мной все время смеетесь!
— Я не смеюсь, я подшучиваю.
У-у-ф — бабах! Разорвалась мина прямо посреди двора, за ней — вторая, за дувалом — третья.
— Ложись! Всем к стенам, — заорал я. — Раненые есть? Ни раненых, ни убитых не оказалось — повезло.
На крыше интенсивно заработал «Утес». Бодунов сидел за станком и посылал очередь за очередью.
— Игорь! Ты что-нибудь видишь или просто так, для профилактики?
— Вон в тех развалинах какой-то дымок.
— Сейчас сориентирую минометчиков!
Я доложил Грымову обстановку и дал координаты, куда требуется ударить. Минометчики «Васильками» обработали квадрат и всю полосу виноградников перед позициями.
Нас в кишлаке очень мало: разведрота и наш батальон из двух рот. Задача, конечно, минимальная: потрепать «духов» в кишлаке, если получится, найти склады с оружием и боеприпасами. Совсем обнаглели: прямо из виноградника били по заставе и подожгли три «наливняка». Обгорелые остовы машин валялись на обочине дороги и за неделю — три обстрела колонн. И посты вдоль трассы каждую ночь обстреливают.
Помочь им хочется, только силенок не хватает, очень мало людей, чтоб прочесать всю территорию. Мы вклинились на триста метров от дороги. Завтра-послезавтра саперы поставят ловушки, заминируем выходы из кяризов и домой. Прочесывая развалины, мы нашли пятьдесят-шестьдесят цинков с патронами к пулемету, несколько выстрелов к гранатомету, несколько мин противопехотных и противотанковых. Сколько-то «духов» погибло в перестрелках и артобстрелах, сколько-то завалено в подземных ходах и задохнулось. Может быть, на месяц — другой заставам станет полегче.
— Гурбон, как плов и шурпа? Готовы? — окликнул я младшего сержанта, отрывая взгляд от бинокля.
— Плов готов, а шурпа разлилась. Шайтан! Осколком казан пробило и перевернуло все. — Сержант почти плакал. Толстые мясистые щеки подергивались, лицо раскраснелось, в глазах стояла боль. Подвязать фартук, надеть белый колпак — повар-лагманщик.
— Эй, бешбармак ходячий, плов готов, лагман сварил? — окликнул его настрелявшийся из пулемета Бодунов.
— Опять обижаете, товарищ прапорщик! Какой бешбармак, вы что меня бараном обозвать хотите?
— Нет-нет! Что ты, Якубов! Я просто неудачно пошутил. Еда готова? Драгоценный ты наш!
— Готова! — расплылся в улыбке Гурбон. — Плов, чай, обед из двух блюд.
— Всего из двух? Я настрелял из пулемета на пять блюд. Протестую!
— Якубов, у тебя сало в банках есть? Из сухпайка? Если есть, выдели его прапорщику — будет вместо салата!
— А почему мое сало?
— Потому что ты — мусульманин, тебе салом питаться нельзя. Вот и пожертвуй шахтеру из Донбасса.
— Нет, товарищ лейтенант! Сало я и сам съем. Оно в баночке, мелко нарезано: Аллах ночью не поймет, что это такое.
— Ага! Сало кушать из банки — это то же самое, наверное, как водку пить пиалой и наливать из чайника!
— Откуда знаете?
— В ТуркВО год служил. Я когда с узбеками и туркменами пьянствовал, то только таким образом пили.
— Пожалуйста, кушайте на здоровье, положил самые вкусные куски мяса, самый лучший рис, — улыбаясь широкой доброй улыбкой, приговаривал Гурбон, протягивая насыпанный с горкой плов в широкой тарелке.
Плов был сказочный, прямо таял во рту.
— Ну, Гурбон, не плов, а сказка! Настоящий праздник желудку!
— В следующий раз, если барашек будет, то приготовлю бешбармак и лагман, — обрадованно затараторил сержант, продолжая раздавать тарелки с едой солдатам.
— Эх, не повезло нам, Игорь! Если бы не проклятый «духовской» осколок от мины, мы бы еще и шурпы отведали сказочной!
Игорь почесал вздувшийся живот, задумался.
— Ник, пойду, постреляю еще немного, нет возражений?
— «Утес» оставь в покое на сегодня, постреляй из ПК, ладно?
— Хорошо, как прикажите. Эй, Зибоев! Сейчас я сменю тебя на крыше, готовься к обеду!
Солдат радостно заулыбался и принялся рыться в мешке в поисках кружки и ложки, а Бодунов полез наверх. Вскоре раздались короткие очереди по кишлаку. Из глубины виноградников время от времени кто-то стрелял по нему в ответ.
* * *
Ночь прошла спокойно, а днем — вновь бой. Так пролетела неделя, затем другая. Боезапас сокращался, БМП каждый день расстреливали снаряды и патроны, топливо подходило к концу. Пора было выходить к тылам.
Офицеры управление батальона сидели на заставе и успокаивали роты. А чего успокаивать? Сижу в своем закутке с тремя бронемашинами, наблюдаю бегающих в развалинах «духов», веду перестрелки, отбиваюсь от обстрелов по ночам. От взвода до взвода расстояние — двести метров, и каждый сам за себя. Можно поддержать огнем, но реально помочь в случае ночного штурма — вряд ли.
Игорь Бодунов целыми днями сидел за пулеметом и, глядя в прицел, искал цель. Находя ее, стрелял. Совсем оглушил, черт деятельный. Я забрался на крышу и смотрел по сторонам в бинокль. Легкая дымка, пасмурно, сыро.
— Игорь, какие успехи сегодня?
— Да кто его знает. Вроде попал в двоих, они куда-то бежали, что-то тащили. Вчера я хоть наверняка видел, что автоматчика срезал. А эти сегодня, кажется, уползли.
— Растешь на глазах! Из кашевара в снайпера превратился за месяц! За полгода на орден настреляешь!
— С нашим Грымовым не получится. Он меня почему-то сразу невзлюбил.
— А ты меньше огрызайся, не груби, он хотя и временно, но ротный.
— Временно! Он себя уже мысленно назначил на должность.
Мимо дувала прошла группа саперов во главе с моим старым приятелем Шипиловым.
— Игорек! Ты куда идешь? Там же «духи»? — заорал я.
— О, Никифор! Привет! Чего орешь? У меня приказ.
— Приказ приказом, а сначала спроси умных людей, куда идти.
— Ну, и куда идти прикажешь?
— А никуда, дуй к нам! Чайку попьем, пловом угощу. Меня от него уже тошнит. Каждый день на завтрак, обед и ужин. Скоро узбеком стану. Повар отличный, но очень любит плов. Я ему говорю, чтоб сделал что-нибудь другое, а он в ответ: «Но ведь вкусно!». Я ему: «Вкусно». «Тогда ешьте. Будет невкусно — стану делать что-нибудь другое, если продукты будут».
— Повар толстый?
— Толстый! И от жирного плова у него даже щеки трещат!
— Сделай из него шашлык — вот тебе смена блюда, да и продукты искать не надо. Ха-ха-ха.
Саперы засмеялись и начали заходить во двор дома, видно было, что обрадовались возможности увильнуть от минирования «зеленки».
— Игорек! Повар — очень хороший сержант, поэтому жалко, пусть живет. Слышишь, Гурбон, я дарую тебе жизнь!
— Вах, спасибо, товарищ лейтенант! За это всю жизнь готов вас кормить. Приедете в Бухару, я таким пловом угощу! Язык проглотите.
— О-о! Вот видишь, и тут плов, и там плов обещает. А язык проглочу, как работать буду? Он неисправим. Угощай саперов, покажи чудеса восточного гостеприимства.
— Много не дам, их семь человек, сейчас весь казан опустошат.
— Не жмись, мы с Бодуновым от своей доли отказываемся, лучше айву пожуем.
Мы присели у костра.
— Ник! Когда к девчонкам на торговую базу пойдем? Хочу любви, прямо зубы скрипят.
— Эх, Игорь! В полку целыми днями меня в роте и батальоне так имеют, что скоро забудешь, что сам мужчина. Не женщины ли мы уже? Через КПП не выйти, как туда выберемся?
— Я все продумал! Через позиции зенитно-ракетного полка! Там идет тропинка, через колючку и паутину проходы сделаны. Я все точно узнал, даже один раз прошел и познакомился с продавщицей в магазине. Она как на мое лицо все в шрамах взглянула, сразу была сражена моим героическим видом.
— Наверное, быстренько магазин заминировал, карту минных полей проглотил и проход известен только тебе?
— Там столько девчонок, там столько этих «ягодок», что у меня мин не хватит. А глаза у всех — жгучие, голодные! Я чуть не сгорел. Обещал на следующий вечер заскочить, а тут боевые действия в этой проклятой долине. Она, ласточка, наверное, все глаза проглядела.
— Ну-ну. Привираешь…
— Ребята, возьмите меня с собой! — облизнулся Бодунов. — Прапорщик компанию не испортит?
— Тезка! Такие, как ты, никакую компанию не испортят. Берем! Только бы из этой дыры выбраться, да из полка улизнуть.
— Игорь, только ротному ни слова. Он чокнутый, женщин ненавидит, презирает. Больной какой-то.
— Это точно, — зло усмехнулся Шипилов. — Какие ребята великолепные вашей ротой командовали! А этот… Он еще всех вас подставит! Неприятный тип.
Мы с Бодуновым переглянулись.
— А ты когда свое мнение о нем составил? — удивился я.
— С первого дня, как в полку с ним познакомился. Заносчивый, самовлюбленный и высокомерный. И злой.
Игорь покушал и стал прощаться.
— Спасибо за обед! Отличный ты парень, сержант! Адресок оставь замполиту, после войны обязательно приедем, покушаем твой плов!
— Вот видите, товарищ лейтенант, гостям понравилось.
— Гостей не фаршируют вареным рисом, как утку.
— Как можно так о плове — «вареный рис». Пло-о-ов!
— Плов, плов… Гурбон, хватит харю наедать у котла, потом в горах треснешь под собственным весом!
Только я это сказал, как на связь вышел комбат. Подорожник был чем-то раздражен, налетел с претензиями, а в конце брюзжания приказал поддержать саперов:
— Вы там сами решите, где и сколько ловушек поставить. Главное — быстрее. Не задерживайтесь.
Я с грустью посмотрел на своих солдат, они все прислушивались.
— Саперы, радуйтесь! Приказано вам помочь, — молвил я солидным басом. — Что ж поможем, чем сможем. Бодунов, лезь на крышу и наблюдай, если нападут, не жалей патронов!
Собрал группу прикрытия: Гурбон, Зибоев, Якубов-маленький и Васинян.
Солдаты нехотя принялись собираться. Патроны, гранаты, «Мухи», ПК.
— Операторам сесть в БМП и наблюдать, и если что, огнь! Нас, главное, не зацепите.
Еще один старый знакомый, сержант-сапер Аристархов, шел первым, затем Шипилов и остальные саперы следом за взводным. Пехота следом. Отошли на сто метров и принялись за работу. Мины-сюрпризы, растяжки.
— Игорь! Ты почему не командуешь до сих пор ротой? Тебе уже на второй орден послали, опыта — на троих!
Шипилов скривился, и все шрамы побагровели.
— Знаешь, замполит, не хочу менять обстановку. В полку мне не вырасти: саперная рота всего одна, ротный капитан рост только по трупам, сам понимаешь! Мне этого даром не надо. А куда-то ехать не хочу. Да и к бабам мы с тобой еще не прогулялись. Ха-ха-ха…
«Пах-х!!!» — щелкнул одиночный выстрел, и впереди метрах в пяти упал со стоном сапер.
— Евлохов! Евлохов!!! — заорал Игорь и бросился к солдату.
— Зибоев, огонь по развалинам! Всем, всем — огонь! — скомандовал я.
Все принялись стрелять по кустарнику и развалинам. Сзади поддержала огнем БМП, с крыши заработал пулемет. «Духи» дали несколько очередей и затихли. Сделали свое черное дело и ушли. Комбат матерился по связи, пообещал накрыть квадрат, как только уползем.
Бойцы подхватили под руки и за ноги раненого, ползком принялись отходить за разрушенный дувал.
К нам устремилась БМП. Евлохов хрипел, лицо быстро становилось серо-зеленым, на глазах выступили слезы. Игорь разрезал ему гимнастерку на груди, из раны сочилась кровь тонкой струйкой. Такой же тонкой струйкой уходила из солдата жизнь.
— Игореха, возьми мой бинт, подложи под спину. Рана, наверное, сквозная, скорее, а то кровью истечет, перематывай грудь потуже.
Открыли задний десантный люк, и с трудом втащили раненого на сидение. Перебегая от кочки к кочке, от куста к кусту, отстреливаясь на ходу, добрались до взвода.
Бодунов уже вколол раненому свой шприц промидола из аптечки и ошалело взглянул на меня.
— Видели стрелявшего духа?
— Нет. Бахнул откуда-то из кустарника и все.
— Я заметил одного, убегал, гаденыш, по арыку, но теперь отбегался и валяется теперь в канаве. Может, схожу за его автоматом? — спросил прапорщик.
— Сходишь, а потом всем батальоном вытаскивать придется. Лезь-ка на крышу и смотри за трупом, они сейчас приползут забирать.
Игорь сорвался с места и через минуту злобно орал с крыши и стрелял из пулемета. Комбат приказал срочно везти раненого к дороге: там скоро сядет вертолет. Бойцы бросили матрас на броню, положили сверху Евлохова и, поддерживая его со всех сторон, уехали.
Шипилов махнул на прощание и отвернулся, склонившись над раненым. Прилетел вертолет, сел на дороге и быстро улетел в Баграм.
— Если повезет, выживет, — грустно сказал Бодунов.
— Игорь, надо верить и надеяться до последнего момента.
* * *
Фортуна отвернулась от старшего лейтенанта Шипилова. В полку по возвращению из рейда ему стало совсем плохо. Зашевелились осколки в лице, заныли шрамы, неделю Игорь провалялся в медпункте.
Однажды начальник инженерной службы полка послал его старшим машины, на склад за инженерными боеприпасами. Когда «Урал» подъезжал к полку, прямо напротив торговой базы грузовик взлетел на воздух. Солдату-водителю оторвало руку выше локтя, правую, но он выжил. Шипилова очень тяжело ранило: осколки в голове, шее, спине, разорвана почка, перебит позвоночник. Осколки по всему телу. Три дня мучений — скончался.
Эх, Игорь, Игорь… Так и погиб возле заветного магазина, а веселенькая знойная продавщица никогда об этом не узнает.
Взорванный «Урал» притащили в парк, провели расследование. Сначала домыслы пошли, что они заезжали в дуканы что-то покупать, а «духи» магнитную мину прицепили. Потом другая версия — выстрелили из гранатомета из-за дувалов. Все оказалось гораздо грустнее и нелепее. Армейские саперы, любопытные мудаки, вскрыли кассетную мину. Мина новая, экспериментальная — интересно посмотреть. Она взвелась в боевое положение. Закрыли снова в упаковку и загрузили в машину. Игоря не предупредили, а тот, может, и сообразил бы, что вести ее нельзя. А от сотрясения в дороге она сработала. Гораздо хуже было бы, взорвись мины на полковом складе. Весь полк могло разнести! Жаль, такого парня потеряли! Он был единственный сын у родителей. Оборвался род Шипиловых…
Назад: Глава 10. Новый год в горах
Дальше: Глава 12. Предсказание