Глава третья
Берег

Ночь перед наступлением я провел в тревожном ожидании. Командир полка со своим штабом расположился на КП танкового батальона, и там все находилось в постоянном движении. Подъезжали и отъезжали машины, слышались голоса и команды. Мотострелковые подразделения под покровом ночи, с проводниками от спецназовцев, двинулись вперед, и пока все было тихо. Это тревожило. Не добавляла энтузиазма и погода. С неба сыпал мелкий и нудный дождик, было промозгло и холодно, где-то около нуля градусов. Я поежился, представляя, каково быть раненым в такую погоду и умирать где-то в поле. Постепенно стало светать, и наконец-то послышались первые одиночные выстрелы, которые быстро переросли в непрерывную стрекотню нескольких сотен автоматов. Пролетели первые снаряды артиллерии и разорвались где-то за МТФ. Через час стало известно, что первый батальон сумел без боя захватить всю территорию МТФ: в одном бункере, когда туда незаметно подобрались пехотинцы, было уничтожено около десяти боевиков, а из второго бункера, что-то заподозрив, выскочили четверо боевиков и, отстреливаясь, сумели уйти в зеленку. Чеченцы, услышав звуки стрельбы, быстро заняли оборону по валу, который проходил вдоль восточного края МТФ, но под стремительным натиском подразделений отступили на обрывистый берег и не дали батальону продвинуться дальше. Третий батальон вышел в темноте на берег Аргуна, но закрепиться не сумел и откатился назад на триста метров, где и остановился. Меня пока не трогали, это, с одной стороны, успокаивало: значит, все идет нормально. С другой стороны, задевало мое самолюбие: опять полк воюет, а моя батарея снова в тылу. В таком взвинченном состоянии я провел несколько часов. Звуки боя то затихали, то вновь возрастали. В довершение всего дождь усилился, и над полем боя стал сгущаться туман.

Из землянки выскочил Алушаев и отчаянно замахал мне рукой:

– Товарищ майор, по радиостанции передали – срочно прибыть к командиру полка.

Сердце у меня дрогнуло: «Начинается…»

В палатке командира танкового батальона кипела работа. Командир полка сидел над картой и что-то показывал там карандашом начальнику штаба и начальнику артиллерии. Увидев меня, он подозвал рукой к себе.

– Копытов, подошел твой черед. Смотри, – карандаш командира прочертил несколько штрихов на карте, – вот здесь располагается передний край третьего батальона. Вот здесь правый фланг батальона. Будулаев взял МТФ, но четкого левого фланга у него нет. И вообще, пока трудно сказать, что происходит у него там. Связь очень неустойчивая и часто прерывается. Между третьим и первым батальонами образовалась брешь: примерно триста-четыреста метров. Ты ее и закроешь, пока туда не влезли боевики. Какая там обстановка и есть ли там боевики – неизвестно.

Командир бросил карандаш на карту и выжидающе посмотрел на меня:

– Сколько ты сможешь выставить людей?

Я мгновенно подсчитал всех, кого я могу взять без ущерба для боевой готовности взводов и батареи: я, замполит с техником, старшина, два водителя «Уралов», Торбан, Чудинов, Алушаев. Ну и все.

– Девять человек со мной, товарищ полковник.

– Как девять? – в изумлении протянул командир. – Копытов, у тебя ведь в батарее 65 человек. Так почему девять?

– Товарищ полковник, шестьдесят пять человек было бы, если бы у меня в батарее был взвод визирования, а мы его оставили в Екатеринбурге. И сейчас у меня в батарее с офицерами и прапорщиками 35 человек. Вот и получается, что я могу без ущерба из батареи забрать только девять человек.

Командир в удивлении посмотрел на начальника артиллерии, но тот кивком подтвердил мои слова.

– Да… – протянул Петров. – Ну хорошо, я тебе дам еще два танка для поддержки. Но сейчас их у меня нет. Иди готовься к атаке и жди моей команды.

Я вылетел из палатки и помчался к себе, сразу же все закрутилось. Через двадцать минут суматоха в батарее закончилась, все уходящие в бой сидели на броне моего БРДМ и ждали команды командира полка и танков. Я же прильнул к наушникам радиостанции, настроенной на частоту командира, быстро разобрался в обстановке и в сути переговоров: в районе боя сгустился туман, и командир полка послал в брешь между батальонами на разведку танк: сейчас он и переговаривался с командиром танка.

– Альфа 01, продвигаюсь в указанном районе. Туман. Ничего не вижу дальше пятнадцати метров. Никого нет – ни наших, ни боевиков.

– Альфа 01, меня обстреляли! Нападающих более десятка, сделали два выстрела по танку из гранатомета и скрылись обратно в туман. Я открыл в ответ огонь, но не знаю, попал ли я. Что мне делать дальше?

– Я Альфа 01, отходите обратно.

– Вас понял. Черт побери! Меня опять обстреляли уже с другого направления, но не попали. Отхожу.

На этом связь между командиром и танком прекратилась. Прошло уже полчаса, но танков не было и не было мне команды – «вперед». Мы все вымокли от непрекращающегося нудного дождя, но терпеливо ждали. Прошло еще десять минут – так можно сидеть до конца дня. Я решительно поднялся и скомандовал:

– Всем обедать, переодеться в сухое и взять с собой ОЗК. Быть в готовности к сигналу.

Все оживились, быстренько спрыгнули с брони и разбежались по землянкам. Я еще немного послушал переговоры в эфире, с сожалением выключил радиостанцию и тоже направился в землянку.

Стол уже был накрыт, офицеры и прапорщики, переодетые в сухое, терпеливо ожидали меня. Хотя я и сидел внутри машины, но тоже вымок. Быстро переоделся и сел за стол. Алексей Иванович нагнулся и в торжественной тишине водрузил бутылку ликера «Амаретто», которую он достал из-под кровати:

– Борис Геннадьевич, эту бутылку мы купили еще в Екатеринбурге, узнав, что это ваш любимый ликер, и сохранили ее. Сегодня пойдем в бой, и как он сложится для нас, неизвестно. Так давайте выпьем ее.

Я был растроган. Через минуту, смакуя вкус ликера, ощущая аромат и вкус черемухи, я закрыл глаза и как будто очутился дома, где мы частенько в кругу семьи попивали этот напиток. Но действительность безжалостно вторглась в мои грезы: недалеко раздался разрыв снаряда, и за шиворот посыпалась земля. Мы быстро закончили обедать, и я ушел к командиру за указаниями.

– Копытов, – заговорил Петров, как только я зашел на КП, – танков нет, так что, наверно, пойдешь ночью, а пока готовься.

Такое решение меня совсем не устраивало. Дневной бой сложен, а ночной тем более. Так что лучше драться днем.

– Товарищ полковник, разрешите мне пойти без танков? Я справлюсь. Вместо танков я использую два БРДМ. Если что, четырьмя пулеметами я смету всех, кто встанет на моем пути. Товарищ полковник, я справлюсь. Поверьте мне…

Петров молча смотрел на меня, и я понимал, что в его голове сейчас идет напряженная работа, где взвешиваются все шансы. И если командир примет решение не посылать меня, спорить и доказывать ему что-либо будет бесполезно.

– Хорошо, Копытов, – командир полка тяжело вздохнул, – действуй, но, ради бога, только осторожно.

Через двадцать минут все опять сидели на броне, только рядом с моей машиной стоял еще БРДМ Коровина, и на нем сидели несколько солдат второго взвода. Я высунулся из люка и еще раз огляделся вокруг. Дождь перестал, и как будто даже потеплело. Туман тоже рассеялся, и теперь вперед было видно километра на полтора. А там гремел не переставая бой: над нами с шорохом пролетали снаряды, самих разрывов видно не было, но горизонт застилал дым от разрывов снарядов и мин. Резко и мощно бухали выстрелы танковых пушек. В нескольких местах к небу поднимался дым от горевших зданий, а воздух над полем боя беспорядочно пронизывали трассы очередей, которые шли как в сторону боевиков, так и оттуда. Непрерывно строчили пулеметы и автоматы.

Около машины толпились солдаты батареи, которые оставались на старых позициях и с завистью смотрели на нас. Многое бы они отдали, чтобы сидеть на броне среди нас. Но пора было двигаться, я махнул им рукой и скомандовал:

– Вперед!

БРДМ взревел и тяжело двинулся по грязи, набирая скорость, иной раз корму его заносило, но ненадолго. Чудинов хорошо держал дорогу. Вслед за нами так же тяжело вывернул БРДМ Коровина. Он сразу же вошел в колею моей машины и бодро помчался за нами. Хотя мы и знали, что дорога к боевикам от нас до арыка не была заминирована – все равно напряженно вглядывались в землю, стараясь разглядеть следы от постановки мин или подозрительные бугорки. Но все обошлось благополучно.

Звуки стрельбы по мере приближения к арыку усиливались, и через десять минут мы остановились за бетонным желобом; он не только отделял нас от боевиков, но и скрывал от них. По моему приказу двигатели заглушили, и звуки боя стали оглушительными. Я соскочил с машины и через щель в арыке стал осматривать местность. На том участке, который мы должны взять под свой контроль, никого не было видно, но непрестанно оттуда строчил то ли пулемет, то ли автомат, с нашего места разобрать было невозможно. Слева в трехстах метрах возвышался небольшой бугор, оттуда тоже доносился звук непрестанно работающего пулемета. За бугром суетились солдаты, скорее всего восьмой роты – ставили палатку. Тут же приткнулась пара машин и БМП. Еще чуть дальше и ближе к боевикам из арыка торчала корма завалившегося туда танка, вокруг которого суетились трое танкистов. Время от времени они залегали и отстреливались от наиболее ретивых боевиков, которые в одиночку или небольшими группами пытались прорваться к танку. Справа в двухстах метрах виднелись здания МТФ, и оттуда тоже доносились звуки ожесточенного боя, но никого не было видно. Впереди, за полем, в трехстах метрах вдоль берега реки, тянулась зеленка, где виднелись перебегающие с места на место боевики. Там же рвались наши снаряды и мины, а воздух над нами рвали пролетающие в разных направлениях пулеметные и автоматные очереди. Рвались снаряды, мины и в нашем расположении, но гораздо реже: чувствовалась нехватка боеприпасов у противника. Что ж, задача была ясна: нужно было разбираться, кто стреляет и куда на нашем направлении.

– Алексей Иванович, – позвал я к себе замполита, одновременно проверяя на поясе нож, – я сейчас пойду туда и разберусь со стрелком. Если что, принимаешь командование на себя и занимаешь оборону на этом участке, – я рукой показал на местности, где мы должны развернуться, и, чтобы не слушать возражений Кирьянова, перескочил бетонный арык и, пригнувшись, помчался к тому месту, откуда велся огонь. Оказавшись на поле, я понял, что высокую скорость развить не сумею: к сапогам сразу же прилипли большие комья грязи, и я еле переставлял ноги. Воздух как будто сгустился, но я упорно продвигался вперед. Когда до ямы, где засел стреляющий, осталось пять метров, я присел и перевел дух, машинально подергал нож на поясе, проверяя, хорошо ли он выходит из ножен, и метнулся вперед. Уже скатившись в яму, увидел, что это был свой. Солдат прильнул к автомату и стрелял по мелькающим впереди фигуркам боевиков. В яме вокруг него все было завалено гильзами, тут же валялся и гранатомет, из которого он уже сделал несколько выстрелов. Под ногами у него валялся тощий вещевой мешок, а на бруствере лежали несколько гранат.

– Солдат, – я положил ему руку на плечо.

Боец вскинулся и резко повернулся ко мне. Испуг, было появившийся в его глазах, быстро сменился радостью:

– Товарищ майор, а вы что тут делаете?

Я похлопал ободряюще его по плечу и задал ему встречный вопрос:

– Ты-то сам что тут делаешь?

– Из восьмой роты я. Как только мы закрепились на этом рубеже, командир роты поставил меня сюда с задачей оборонять этот участок. Поставил он меня еще утром, и больше никто сюда не приходил. Правда, патронов море мне сюда притащили, а так никого. Вот и бьюсь с духами, – солдат пнул ногой пустой цинк из-под патронов, – патронов, правда, мало осталось. А вы как здесь оказались?

– Все, солдат, считай, что задачу свою ты выполнил. Противотанковая батарея здесь оборону сейчас будет занимать. Так что дуй в свою роту и командиру от меня привет передавай.

На грязном лице пехотинца засияла счастливая улыбка; быстро, но без излишней суетливости собрал небогатое имущество и оружие.

– Счастливо оставаться, товарищ майор, – он махнул рукой и рванул по полю к бугру.

Наблюдая, как солдат, пригнувшись, чешет через поле, я решил про себя: как закончится бой, разыщу солдата и буду ходатайствовать о представлении его к медали «За отвагу». Я тоже вылез из ямы и замахал рукой, подзывая к себе офицеров. Пока они шли ко мне по пахоте, я повернулся и стал разглядывать передний край боевиков, который проходил в двухстах пятидесяти метрах от меня. По зеленке продолжали мелькать фигурки духов, иной раз они внезапно пропадали, видать, спрыгивали в нарытые окопы. Иной раз так же внезапно выскакивали из них на поверхность и мчались куда-то по своим духовским делам. Гораздо меньше суеты было в районе моста, главной цели всего наступления, и здесь было наиболее сильное противодействие со стороны боевиков. Стреляли, в принципе, по всему берегу, но здесь стрельба велась наиболее ожесточенно. Если с левым флангом было все понятно, то справа я никак не мог увидеть, до какого рубежа дошли подразделения первого батальона. На поле, за МТФ, дымилась сгоревшая наша БМП: подбили ее часа два тому назад, но ни тел погибших вокруг и никого поблизости не было видно. Но стрельба на территории фермы шла ожесточенная. Лишь около будки, которая стояла в ста пятидесяти метрах от боевиков, копошились несколько человек. Но кто они были, духи или наши – непонятно. Вокруг меня все чаще посвистывали пули, несколько очередей вспороли землю под ногами, но я продолжал стоять во весь рост. Конечно, можно было лечь на землю, но утром я видел офицера и солдата третьего батальона после атаки. Они были невообразимо грязные и мокрые, после того как под огнем противника им пришлось несколько раз залегать и передвигаться ползком. Нет, пусть меня ранят или убьют, но я буду сухим и чистым. Обогреться на этом поле в ближайшие сутки негде. Хоть дождь и прекратился, стало значительно теплей, но ночь будет влажной и промозглой.

Подошли офицеры.

– Коровин, ты со своими солдатами становишься на левом фланге, в семидесяти метрах от восьмой роты, и отвечаешь за оборону вон до того куста. Я же с остальными от того куста до крайних строений МТФ. Командный пункт будет здесь. Алексей Иванович, расставляй людей. Двоих разверни в сторону МТФ. До сих пор я не могу понять – кто там: то ли наши, то ли духи. Я же пошел в восьмую роту устанавливать с ними взаимодействие.

Офицеры, получив указания, замахали руками, подзывая к себе технику и солдат, я же направился к соседям. Идти было трудно, ноги скользили и разъезжались по грязи, к каждому сапогу прилипло килограммов по восемь грязи, и через каждые десять шагов приходилось ее стряхивать. В довершение всего несколько боевиков сосредоточили огонь по мне, решив завалить. Пули пели, визжали, чмокали, вонзаясь в землю и подымая фонтанчики грязи под моими ногами. Несколько раз меня сильно дергало за одежду, но я проходил метр за метром и все еще оставался целым и невредимым. От бугра мне махали и что-то кричали несколько человек, но я упрямо шел, решив про себя: или дойду, или меня убьют, но в грязь я не лягу.

От танка в арыке, до которого было около двухсот метров, послышалась ожесточенная стрельба. До двадцати боевиков поднялись во весь рост и, строча из автоматов от живота, кинулись в атаку. Даже здесь были слышны их исступленные вопли – «Аллах акбар». Один из троих танкистов встал во весь рост, а остальные двое с колена поливали бегущих к ним боевиков. Но огонь трех автоматов не мог сдержать духов, которые упрямо приближались к танку.

Я остановился на несколько секунд, глядел на танкистов и прикидывал – успею я по грязи добежать до танкистов и помочь им в рукопашной схватке или не успею. Внезапно огонь со стороны танкистов ослабел. Теперь по боевикам бил лишь один автомат, двое других танкистов лихорадочно шарились вокруг танка, пытаясь найти среди пустых цинков патроны. Чеченцы, ободренные заминкой, прибавили ходу и теперь находились в ста метрах от них.

«Не успею», – с горечью констатировал я, но все равно рванулся в сторону танкистов. Успел пробежать лишь метров двадцать, как из-за бугра вырвался танковый тягач и, выкидывая высоко вверх комья грязи из-под гусениц, ринулся к арыку. На его броне, пригнувшись и в напряженных позах, сидели человек десять технарей из танкового батальона, среди которых возвышалась фигура зампотеха батальона. Он криками и взмахами руки подбадривал сидевших на броне и механика-водителя БРЭМа. Смолк и третий автомат, но боевики, увидев подмогу танкистам, засуетились и стали отходить обратно к зеленке. Один из солдат на тягаче схватился за пулемет НСВТ, закрепленный на броне, и нажал на курок. Длинная очередь трассирующих пуль прошла над головами отходящих боевиков, которые отступали, но продолжали огрызаться огнем. Вторая очередь ударила прямо перед тягачом, потому что он клюнул носом в яму, а пулеметчик не успел поднять ствол пулемета, но и третья очередь ушла в небо, так как в этот момент тягач выскочил из ямы. Через минуту бронированная машина подскочила к арыку и, веером раскидывая грязь, развернулась около танка. Технари горохом посыпались с брони и без суеты, но споро начали снимать троса и сцеплять машины.

Увидев, что здесь все обошлось без меня, я снова направился к бугру, до которого оставалось метров сто двадцать.

Теперь я разглядел, что от бугра мне кричал и махал руками зам по вооружению полка Булатов. Услышал и что он мне кричал:

– Ложись! Копытов, ложись, я тебе приказываю!

Да и я сам почувствовал, что количество пуль, летевших в меня, значительно увеличилось. Но упрямо продолжал идти вперед, выдирая ноги из грязи. А через три минуты я стоял, радостный и вспотевший, но невредимый перед подполковником Булатовым. Тот махал перед моим лицом кулаками:

– Копытов, тебе морду надо набить. Ты чего вытворяешь? Перед кем выпендриваешься?

Но я не обижался на него:

– Товарищ подполковник, ведь я живой дошел. Так за что морду мне бить?

Булатов безнадежно махнул рукой. Уже спокойным тоном рассказал, что полк понес ощутимые потери, особенно среди офицерского состава. Оказывается, тяжело ранен начальник разведки полка Олег Холмов. Пока его вытаскивали из-под огня, были ранены и убиты еще пять человек. Подбита и сгорела одна БМП, прикрываясь которой и вытащили Холмова. В машине погиб сержант Молдаванов; но сержант стрелял, не подпуская боевиков. Так он дал возможность разведчикам вытащить Холмова.

– Копытов, тебя убьют, кто тогда будет командовать твоей батареей? Ведь никто кроме тебя не соображает в вашей противотанковой артиллерии. Да чего тебе говорить, все равно бесполезно. Вечно тебе покрасоваться надо. Сейчас чего пришел сюда?

– Взаимодействие нужно установить с соседями, товарищ подполковник. А где Соболев? – Это я уже повернулся к командиру взвода восьмой роты старшему лейтенанту Смолину, который стоял рядом с замом по вооружению и улыбался.

Тот сразу погрустнел, тяжело вздохнул:

– Ранили Соболева, теперь я командир роты.

– Как? Когда?

– Под мину попал, ранен в ногу. Час назад отправили его в госпиталь. Так что со мной устанавливай взаимодействие.

В течение пяти минут мы обсудили все вопросы, какие могут возникнуть. За это время Булатов ушел по своим делам, пообещав передать командиру полка, что противотанковая батарея заняла новые позиции, после чего я ушел к себе. Сначала зашел к Коровину, который обстоятельно устраивался на новой позиции, проинструктировал его и вдоль берега арыка двинулся на свой новый КП. Здесь тоже было все в порядке. Алексей Иванович расположил солдат на участке обороны. Чудинов загнал БРДМ за небольшой бугор и теперь лежал рядом с ним и стрелял короткими очередями из пулемета по мелькавшим в зеленке духам. Изредка взрыкивал КПВТ Алушаева. После его очереди на позициях боевиков вскидывались комья земли или же падали небольшие деревья, срезанные разрывными крупнокалиберными пулями. Остальные с интересом наблюдали, но сами не стреляли, понимая, что на таком расстоянии наши АКСУ не эффективны.

Бой продолжал греметь по всему переднему краю. Но по нам стреляли уже меньше, хотя часто над нами пролетали в опасной близости пулеметные и автоматные очереди. Особенно досаждал нам один пулемет, бил он откуда-то справа. После пяти минут наблюдения, в течение которых несколько раз пришлось всем нам плотно прижаться к земле, так хорошо нас окучивал пулемет, я определил примерное место, откуда по нам стреляли. Это было то маленькое строение, около которого я с самого начала заметил мельтешение фигур и откуда доносились звуки пулеметной стрельбы. Я отодвинул от пулемета Чудинова и прижался к прикладу. В прорези прицела появилась будка, еще мгновение – мушка встала посередине целика и совместилась с неясными фигурами.

Очередь. Еще очередь, и около десяти трассирующих разрывных пуль ушло к будке. Ни одна из фигурок не упала, но они засуетились вокруг будки и залегли. Я дал еще пару очередей без всякой надежды кого-то поразить. Так, для контроля. Но только встал из-за пулемета, как от будки в нашу сторону потянулись пулеметные трассы, которые заставили нас уткнуться мордами в землю. Вокруг нас заплясали фонтанчики грязи, пара пуль ударила в коробку с лентами и отбросила ее на несколько метров от нас.

Кирьянов в восторге выругался:

– Ну ничего себе душара лупит! Ну и окучивает! Борис Геннадьевич, а на ферме кто сейчас: боевики или наши?

– Вот сейчас я и пойду туда, Алексей Иванович. – Я подозвал к себе Чудинова и Самарченко, одного из водителей «Урала». – Замполит, остаешься здесь за главного, а я с ними пойду на МТФ и попробую установить взаимодействие с правым флангом. Если услышишь стрельбу в нашей стороне, двигай на подмогу.

Мы двинулись вдоль берега арыка к постройкам, которые виднелись из-за деревьев в двухстах метрах от наших позиций. Так как берег и кусты скрывали нас от боевиков, то мы спокойно дошли до поворота арыка. Миновали поворот, который скрыл нас от моих подчиненных, и остались одни. Прошли еще сто пятьдесят метров, пересекли зеленку, перепрыгнули через брошенные окопы боевиков и увидели МТФ. Затаились в кустах, несколько минут разглядывая окраину. Никого не было видно, но стрельба шла где-то сразу за зданиями. Понаблюдав еще минуты три, я махнул рукой на строения и первым выскочил из кустарника; пригнувшись, помчался вперед. За мной выскочили Чудинов и Самарченко. И тут же мы попали под сильный перекрестный огонь. Заметили нас, наверно, давно и поджидали, поэтому, когда мы выскочили на открытое пространство, по нам открыли огонь, но все-таки слишком рано. Били сразу с нескольких направлений, и воздух как будто загустел от пуль, которые жужжали со всех сторон. Даже не задумываясь, я нажал на курок и от живота, веером, пустил очередь в полмагазина в сторону строений, откуда велся огонь. Потом, быстро передвигаясь и виляя из стороны в сторону, уже короткими очередями стал бить по появившимся человеческим фигуркам среди зданий и заборов. Наконец-то заговорили автоматы моих солдат. Перезаряжая закончившийся магазин, но не останавливаясь, я мельком взглянул на них. Чудинов и Самарченко вели огонь в разные стороны, там тоже мелькали неизвестные. Правда, двигались они гораздо медленней, чем я.

– Отходим! – проорал я команду и стал смещаться в сторону кустов.

Пули визжали вокруг меня, вспарывали землю под ногами, щелкали по стволам деревьев, но еще никого из нас не задели. Как только замолчали автоматы моих солдат, выстрелив последние патроны из магазина, открыл огонь я. Бойцы рванулись в сторону кустов, на ходу меняя магазины. Через несколько секунд достигли кустарника и упали. Изготовившись к стрельбе, заорали:

– Отходите, товарищ майор! Мы прикроем.

Патроны у меня в магазине еще не закончились, поэтому я пятился к кустам медленно, пытаясь подцепить на мушку мелькавшие фигуры, а когда это удавалось, давал очередь. Но мазал, и это меня здорово злило. За спиной застрочили автоматы, и я, плюнув на противника, рванул в кусты и упал на землю рядом с Чудиновым. Лежа на спине, я перезарядил автомат, а когда перевернулся обратно, стрелять было не в кого. На окраине МТФ никого не было видно, и стрельба с той стороны так же внезапно прекратилась, как и началась. Чудинов и Самарченко тоже с удивлением смотрели на окраину.

– Черт побери, Чудо! Если бы мы тут по полю не скакали, как бешеные мустанги, то я бы подумал, что все это нам приснилось. Ладно, отходим.

Через несколько минут мы благополучно добрались до своих.

– Алексей Иванович, ты что, не слышал, как нас зажали?

Замполит удивленно посмотрел на нас:

– Товарищ майор, да тут кругом стрельба идет, так что неудивительно, что мы ничего не услышали.

Выставив в направлении МТФ троих человек, я задумался: через несколько часов наступит темнота, и до этого надо бы накормить людей и организовать службу ночью так, чтобы это было не особенно трудно. Неизвестно, что нам следующий день принесет.

– Старшина, – ко мне подбежал Пономарев, – старшина, берешь Самарченко и дуете пешком в лагерь. Тут минут двадцать ходьбы. Что хочешь делай, меня не интересует, как ты это будешь проворачивать, но ужин ты должен сюда привезти капитальный. И водки, бутылок восемь. Да, привезешь еще ящики из-под боеприпасов – штук двадцать, спальные мешки для солдат и офицеров. Чтобы мы ночью по переменке могли хоть немного поспать в тепле. Задача ясна?

Хотя старшина и старался скрыть радость от того, что он сейчас уйдет отсюда, но получалось это у него плохо. А мне было наплевать, толку от него все равно мало, может, хоть пожрать вкусного привезет.

– Смотри, старшина, чтобы ужин был на уровне, а то оставлю тебя с собой на ночь.

Расчет мой оказался верен: через два часа из-за бетонного арыка показался «Урал», и Пономарев стал хлопотливо разгружать имущество. Сначала он достал три стула и предложил нам сесть. Я, замполит, техник уселись и, несмотря на продолжавшуюся ожесточенную стрельбу со стороны духов, стали с интересом наблюдать за маневрами прапорщика, а тот развил кипучую деятельность. Как по мановению волшебной палочки из кузова появился раскладной стол, который как будто сам по себе расставился перед нами и на котором с изумительной быстротой появилась водка, килограмма два уже нарезанной колбасы, сыр, кастрюля жареной картошки, десятка два вареных яиц, трехлитровая жестяная банка консервированной капусты и много другой вкуснятины. Я пододвинул к себе капусту и запустил туда ложку. На вид она была водянистой и не особо аппетитной, но давно я не едал такой вкусной капусты. Прожевав вторую порцию, с суровостью в голосе спросил:

– Старшина, я надеюсь, что солдатам ты привез такую же вкусную пищу? А то ночь здесь длинная и опасная.

Все одобрительно засмеялись, и Пономарев еще больше засуетился, понимая, что не найдет сочувствия среди присутствующих, если мне не понравится пища для солдат.

Что ж, еда для солдат тоже оказалась на уровне. Я подозвал к себе пулеметчика:

– Алушаев, возьми две бутылки водки. Одну употребите сейчас, а вторую часов в одиннадцать для согрева. Ты старший, с тебя и спрошу, если обе сразу засандалите.

Сержант поблагодарил меня и убежал с бутылками к радостно засуетившимся солдатам.

Старшина разделил пищу солдат на две части, выгрузил ящики, спальные мешки и подошел ко мне:

– Товарищ майор, разрешите мне к Коровину выехать и выдать пищу.

Я взял со стола две бутылки водки и передал старшине:

– Отдай это Коровину, пусть с солдатами погреется. Езжай.

Замполит с техником на противоположном конце стола в это время расставили алюминиевые тарелки и разложили в них пищу, разлили водку и с кружками в руках вместе со мной наблюдали, как старшина вскочил в кабину автомобиля. Машина тяжело тронулась и, проскальзывая колесами по грязи, двинулась в сторону восьмой роты. Я мельком глянул на своих товарищей и с сожалением произнес:

– Черт, не сказал старшине, чтобы он у Коровина не мордой к боевикам стоял, а кузовом.

Я как будто сглазил: только закончил фразу, как со стороны боевиков прилетела первая пулеметная очередь и впилась в кузов «Урала», отщепляя от его деревянных частей большие щепки. Вторая очередь уже из трассирующих пуль вонзилась в тент и ушла внутрь кузова.

Даже не задумываясь, а действуя чисто инстинктивно, я сильно оттолкнулся от стола и стал валиться со стулом назад, сжимая кружку с водкой в руке и стараясь ее не пролить. Успел увидеть, падая, что замполит и техник также валятся на землю, стараясь удержать кружки на весу.

«Следующая очередь наша», – успел подумать я и увидел, как жестяная банка с капустой внезапно сначала подскочила вверх, но от попадания второй пули резко изменила траекторию полета и улетела в грязь. На столе творилось что-то невообразимое: алюминиевые тарелки скакали под ударами пуль и стремительно улетали в грязь. Банки с рыбными консервами, разбрызгивая на нас соус, слетали со стола. Лишь несколько бутылок водки, как символ стойкости русского народа, и глубокая тарелка с колбасой нерушимо стояли на своем месте под этим вихрем.

Когда огненная метель закончила бушевать на нашем столе, я встал с земли, поставил упавший стул, сел. Так же невозмутимо поднялись с земли замполит с техником и первым делом заглянули к себе в кружки, потом спокойно уселись на свои места. Молча выпили водку. Я отряхнул с одежды остатки рыбных консервов, тяжело встал и вытащил из грязи банку с капустой. По закону подлости она, конечно, упала открытой частью на землю. Но это не смутило меня, я вытряхнул на землю из банки грязь и верхний слой капусты и опять водрузил ее на стол. Из пулевых отверстий внизу банки на стол сразу же стал вытекать капустный сок, образовав вокруг нее небольшую мутную лужицу. Алексей Иванович с Игорем неторопливыми движениями навели порядок на столе и сидели с очередной порцией водки в кружках, ожидая, пока я разложу остальную закуску на тарелках.

Несмотря на то что наш стол стоял на открытом пространстве, в двухстах пятидесяти метрах от позиций боевиков, мы не прятались и были отличной мишенью для пулеметчика, но больше он по нам не стрелял.

Я потянулся через стол к боевым друзьям, чокнулся с ними:

– Ну, будем. Раз сразу не попали, значит, уже не попадут.

Закусывая, я обернулся в сторону позиций Коровина и с досадой произнес:

– Так я и знал, что старшина мордой станет к переднему краю боевиков.

Автомобиль стоял на открытом месте, и около кабины толпилось несколько солдат. В бинокль хорошо было видно, как старшина открыл дверцу и выдавал прямо из кабины пищу. Немного в стороне на табуретке сидел Коровин, и перед ним, тоже на табуретке, стояли тарелки с едой и бутылка водки.

– Может, пронесет? – промелькнула у меня надежда, и я повернулся к столу.

Мы еще выпили, но через пять минут Игорь с тревогой обратился ко мне:

– Борис Геннадьевич, что-то старшина нехорошо летит к нам.

Я опять повернулся в ту сторону. Действительно, по полю, виляя из стороны в сторону, высоко выкидывая из-под колес грязь, мчался в нашу сторону «Урал». Было что-то странное в этой картине, и когда машина приблизилась, то стало видно, что лобовые стекла отсутствовали напрочь, а из кабины выглядывали обалдевшие лица старшины и Самарченко. Машина остановилась, а еще через пару минут мы смеялись, выслушав сумбурные объяснения Пономарева.

– Товарищ майор, подъехал к позиции Коровина, выдал им пищу. Самарченко ушел перекусить вместе с солдатами, а я решил остаться в кабине и заодно понаблюдать за передним краем боевиков. Только приладился кушать, а тут подходит солдат из восьмой роты и спрашивает, нет ли у меня лишней буханки хлеба? А хлеб у меня был, лежал на полу кабины. Я наклонился вниз, и тут все застучало и посыпалось стекло на меня сверху. Боевик из пулемета ударил, и если бы я не нагнулся за хлебом, звиздец бы мне пришел. Солдату я хлеб выкинул, Самарченко скаканул в кабину, и сюда, – старшина с водителем стояли и ошалело смотрели то на меня, то на замполита с техником.

Отсмеявшись, я налил в кружку водки.

– Старшина, иди теперь в кузов посмотри. Когда ты уезжал от нас, тебе в зад машины две хорошие очереди пулеметчик врезал. Так что он за тобой целенаправленно охотился. Поздравляю, у тебя сегодня второй день рождения. Давай, старшина, пей и иди туши машину.

Самарченко уже бежал к автомобилю, из кузова которого тянулся все усиливавшийся дым. Пономарев торопливо опрокинул кружку с водкой в рот и, не закусывая, ринулся туда же. Бой продолжался, не снижая интенсивности, пока, лязгая гусеницами, к нам не подъехал танк, развернулся за арыком, поерзал на месте и самоокопался. Повел стволом и пару раз выстрелил по зеленке. Стрельба на моем участке пошла на убыль, и нам уже реже приходилось нагибаться, когда над нами пролетали очереди. В это же время подошли два огнеметчика, доложили, что их прислал командир полка в помощь к нам, и спросили, где занять позицию. С собой они принесли восемь «Шмелей». Указал им место тоже за арыком, недалеко от танка. Оказывается, и танк приехал ко мне по приказу командира полка: это прокричал мне из-за арыка командир танка. Так что обо мне помнили, а это было приятно. За всем этим я забыл про автомобиль, старшину и сначала не понял, о чем мне докладывает Самарченко:

– Товарищ майор, матрасы затушили, их там у нас штук пять лежало. Трассерами их зажгло. Кузов посекло, но это ерунда.

Я несколько секунд непонимающе смотрел на него, а потом вспомнил и засмеялся. Техник налил в кружку водки и протянул ее водителю. Солдат залпом выпил, вытер грязным рукавом рот и, не стесняясь, потянулся к тарелке с колбасой. Выбрал самый большой кусок и такой же большой кусок хлеба и с удовольствием отправил закуску в рот. Замполит с техником поощрительно засмеялись:

– Ну, Самарченко, губа у тебя не дура. А теперь сбегай и посмотри, чего старшина там делает? Что-то долго его не видно. Не грохнуло ли его там случайно?

Через пять минут старшина стоял перед столом и пытался что-то объяснить, но я жестом остановил его и подал полную кружку водки. Давно решил про себя, что со старшиной выпивать не буду и, вообще, запретил ему употреблять спиртные напитки, так как он неадекватно себя ведет в пьяном состоянии, но сейчас решил отступить от этого правила.

– Давай, старшина, выпьем, – я и замполит с техником чокнулись с Пономаревым, который в растерянности переводил взгляд с кружки на меня и обратно, не решаясь поднести ее ко рту, – сегодня тебе можно. Не каждый день бывает у людей второй день рождения. Если б не твой ангел-хранитель, лежал бы ты сейчас в кабине с пробитой башкой, или бы Самарченко вез тебя в кузове, мертвого, в санчасть. – Хотел продолжить, но остановился, увидев, как в ужасе расширились глаза старшины, понявшего, чего он только что избежал.

Старшина отчаянно, одним залпом, выпил кружку. Подождав, когда он продышится и закусит, я начал ставить ему задачи:

– Значит, так, Пономарев. Едешь сейчас в ремроту, ставишь там новые стекла и домой. Остаетесь с Мишкиным на старых позициях старшими, а утром привозишь такой же вкусный завтрак. Тем, кто после ночи останется в живых. – Я пошутил, и зря. Старшина, еще не отошедший от своих приключений, обалдевшими глазами посмотрел на меня. Потащил Самарченко к машине и быстро уехал.

Еще немного посидели за столом. Бой постепенно затих, хотя с нашей стороны и со стороны боевиков стрельба продолжалась, но интенсивность ее значительно снизилась. На нашем участке расположилось несколько танков, и как только где-то показывался боевик, по нему следовал выстрел из танковой пушки. Пару раз выскакивали на открытое пространство духовские гранатометчики, приседали на колено и пытались из гранатометов достать танки, но или целились неправильно, или же боялись хотя бы лишнюю секунду остаться один на один с грозной боевой машиной, поспешно нажимали на курок и исчезали, пытаясь опередить выстрел танкистов. Одному такому отчаянному духу снаряд попал прямо под ноги: тело от взрыва взлетело вверх на несколько метров и повисло на ветвях дерева, но через несколько минут упало вниз, и его быстро утащили в кусты. Остальные чеченцы больше не осмеливались открыто перемещаться по своему переднему краю, как это было до появления танкистов. Приходил ко мне командир танка, который стоял за арыком, потом подошел один из огнеметчиков, им я поставил задачи и уточнил сигналы взаимодействия, немножко порасспросил их о том, что они знают и видели. Знали они, правда, немного. Что солдат может видеть из своего окопа? Но посмеялись: командира взвода, танкиста, во время боя ранило. Офицер высунулся из люка, чтобы лучше рассмотреть местность, в это время пуля попадает в броню, рикошетит и отрывает ему кончик носа. У огнеметчиков еще смешнее: солдату во время перебежки пуля попала в член. Не оторвала, а пронзила его. Долго на поле с ним мучились, не зная, как правильно перевязывать член. И смех, и грех. Говорят, у нас большие потери, но подробностей они не знают.

Погода улучшилась, стало значительно теплей, но по небу все равно быстро пролетали тучи, обремененные влагой. Темнело, и пора было переходить на ночное дежурство. До полной темноты я еще успел сбегать к Коровину и убедился, что тот серьезно подготовился к ночи. В темноте собрал вокруг себя всех, кто был со мной, и определил порядок дежурства. Сам же, разложив пустые ящики из-под боеприпасов на земле, раскинул на них спальный мешок и первым завалился спать до 23 часов, справедливо полагая, что если духи и будут атаковать ночью, то это произойдет где-то ближе к утру. Под мерное шуршание капель мелкого дождика я быстро провалился в крепкий и здоровый сон.

Проснулся, как от толчка, хотя меня никто и не будил. Зажег в спальнике фонарик, поглядел на часы: было половина одиннадцатого. Обрадованный, что еще могу поспать минут тридцать в тепле, смежил веки, но сон уже не шел. Поворочавшись на ящиках, я почувствовал, что все тело ноет от жесткого ложа. Вылез из спальника и огляделся. Рядом со мной на таких же ящиках в неудобной позе спал Кирьянов, а фигуры техника и двух солдат виднелись на фоне неба в пяти шагах от меня. Справа маячил Торбан, который в ночной бинокль разглядывал окраину МТФ. Постукивали редкие выстрелы, иной раз в сторону боевиков уходили трассера. Танкисты узкими синеватыми лучами прожекторов в несколько секунд обшаривали поле, иной раз дотягиваясь до зеленки боевиков, и тогда следовал выстрел из танковой пушки, который на мгновение освещал поле. Дождя не было, а в облаках появились просветы, откуда выглядывали умытые и чистые звезды, предвещая хорошую погоду. Сладко потянувшись, я поправил сбившуюся с Алексея Ивановича плащ-палатку. Подхватил автомат и легким шагом хорошо отдохнувшего человека направился к Карпуку. Отправив Игоря спать, начал мерно выхаживать по позиции, каждые тридцать секунд вскидывая ночник, осматривая поле и подходы к нам со стороны МТФ. На удивление, ночь прошла спокойно, без каких-либо сюрпризов.

Радовало и то, что к утру небо совсем очистилось от облаков. Все-таки когда солнце – воевать веселее. Незаметно подошло время будить на смену замполита, но я не чувствовал себя уставшим, поэтому решил додежурить до восьми утра. Пусть замполит отдохнет. Где-то перед рассветом, когда темнота на короткое время сгущается, готовая сдаться свету наступающего утра, за арыком в тылу позиции возник шум двигателя, и оттуда на поле выпятилась огромная темная масса. Судя по звуку, это был автомобиль «Урал», но не было видно знакомого очертания: ни кабины, ни фар – ничего. На позицию достаточно быстро надвигалось что-то большое и квадратное. Я быстро присел и попытался на линии горизонта что-нибудь рассмотреть. Не сумел. Успокаивало только то, что это двигалось к нам из нашего тыла. Но все равно я был настороже. Лишь когда оно приблизилось, я рассмеялся: по полю к нам задом приближался «Урал» старшины. А еще через мгновение машина остановилась рядом со мной, хлопнули дверцы, и ко мне подошли старшина и Самарченко. Обрадованные тем, что они точно выехали на позицию, перебивая друг друга, начали рассказывать, как они волновались, боясь промахнуться мимо нас и уехать к боевикам. А я не стал их разочаровывать тем, что дальше арыка за нами они бы уехать не смогли.

Как по команде проснулись все, кто спал. Хотя мы и не были голодными, но с радостью сели за стол, который Пономарев расставил уже за машиной. На стол он водрузил керосиновую лампу. На одном краю он накрыл нам – офицерам, а на другом разложил еду для солдат. Старшина и сейчас расстарался: было приятно смотреть на изобилие вкусных продуктов и водку. Мы не выпили вчерашнюю, а он привез еще. Две бутылки я оставил на столе, остальные вернул обратно прапорщику:

– Все, старшина, молодец, но водки больше не надо. День будет теплым и сухим. Ночь прошла спокойно, все отдохнули. Так что это в мой личный НЗ.

Солдаты с сожалением завздыхали, но приказ есть приказ. Пока старшина кормил солдат, пришел с котелками огнеметчик за едой. Дали и ему. Потом прибежали танкисты, досталось и им. Мы в это время спокойно выпили граммов по сто пятьдесят и теперь не спеша завтракали. Очень польстило мне восхищение танкиста, когда ему старшина щедрой рукой положил на экипаж еды. Танкист заглянул в котелки, поглядел на большие куски колбасы, которые Пономарев положил ему в шлемофон:

– Да, товарищ майор, вот это пища у вас в батарее, не то что у нас в батальоне.

Солдат ушел, а я, довольный и слегка хмельной, ласково заговорил со старшиной:

– Товарищ прапорщик, видите: ведь можете, когда захотите. Приятно от чужого солдата услышать хорошее о батарее. Теперь он всем будет рассказывать, как отлично старшина кормит солдат в подразделении. Так и действуйте дальше. А сейчас за отличное обеспечение пищей в боевых условиях я представляю вас к медали «Суворова». Алексей Иванович, оформить наградной.

Кирьянов весело мотнул головой, а старшина от переизбытка чувств с силой ударил себя в грудь.

– Товарищ майор, – горячо заговорил он, – да я в лепешку расшибусь, чтобы оправдать ваше доверие…

Выслушав его заверения, мы рассмеялись, смех этот был одобрительным и доброжелательным, так как прапорщик Пономарев сейчас окончательно стал полноправным членом нашего коллектива.

Пока мы завтракали, совсем рассвело, а из-за бетонного арыка выехал БРЭМ танкистов и остановился около нас.

– Боря, принимаешь в свой коллектив? – весело заорал Андрюха Филатов, спрыгнул с машины и по-хозяйски уселся за стол.

Пономарев положил заместителю по вооружению танкистов в чистую тарелку еды, а я щедро налил ему водки. Лишь только когда мы выпили, Андрей рассказал, что его сюда прислал командир батальона оборудовать командный пункт батальона. Это здорово нас обрадовало, так как давно с танкистами сложились дружеские отношения.

– Андрей, тогда и мне выкопай БРЭМом землянку.

– Боря, какие проблемы?

В принципе, это и определило задачи на день. Боевики вели себя тихо и опасались стрелять по нам, но еще рано утром 100-миллиметровая пушка боевиков одним выстрелом уничтожила санитарный «ГАЗ-66» первого батальона, который неосторожно выехал к восточной окраине МТФ. День, судя по небу, будет сухой и теплый. Так что надо обустраиваться на месте. На позициях я оставил минимум людей, а остальных отправил разбирать лагерь и перевозить его сюда. Пока машина танкистов рыла землянки под КП батальона и мне, мы с Филатовым еще немного выпили, а потом БРЭМ сломался, и Филатов с механиком-водителем залезли в двигательный отсек, пытаясь с ходу что-то там починить, но ничего у них не получилось.

– Боря, – огорченно заговорил Андрей, вернувшись к столу от машины, – поломка серьезная, так что твоему второму взводу выкопать землянку не получится.

Весь день пролетел в хлопотах и суете, но вечером мы уже сидели в готовой землянке, а в углу весело потрескивала горящими дровами печка. Над столом висела ярко горевшая от аккумулятора лампочка и освещала стол с едой. Второй взвод тоже устроился неплохо, и я был спокоен, хотелось немного выпить с офицерами, а до заступления на ночное дежурство часа два поспать. За столом царило веселое оживление: вместе с Коровиным ко мне в гости пришел командир восьмой роты старший лейтенант Смолин, и временами землянка наполнялась дружным смехом, когда мы вспоминали какой-либо из моментов прошедшего боя, считая его самым трудным. Никто из нас и не предполагал, что пройдут лишь сутки, и полк понесет более тяжелые потери. Много солдат и офицеров не доживут до вечера: кто погибнет в бою утром, а кто днем. Причем из жизни уйдут лучшие. А пока мы веселились и особо не задумывались над завтрашним днем.

Хотя утро было прохладное, но чистое и ясное небо предвещало отличную весеннюю погоду. Я вышел из землянки и с удовольствием потянулся. Чувствовал себя хорошо отдохнувшим, весь был переполнен энергией, которой нужно было дать выход. По широкому спуску в землянку я выбрался наверх и осмотрелся. Чудинов, время которого было дежурить, тихо дремал, сидя на ящике из-под боеприпасов, изредка он поднимал голову и сонным взглядом окидывал пустое поле между нами и боевиками. За арыком, где была позиция танка, было пусто. Вечером по приказу командира этот танк перекинули на другое направление, и только один танк теперь находился в расположении восьмой роты. Огнеметчиков тоже не было видно, лишь торчали из их окопа несколько контейнеров со «Шмелями». Я вскинул бинокль и посмотрел на расположение второго взвода. Вчера я полностью перетащил их сюда, а на старой позиции остался лишь третий взвод. У палатки Коровина не было видно даже наблюдателя. Но вот полог входа откинулся, и из палатки на солнечный свет вылез весь растрепанный и всклокоченный сержант Кабаков. Широко зевнув, он отошел на пару шагов и тут же справил малую нужду.

«Хреново, надо будет встряхнуть Коровина и за гигиену, и за дежурного наблюдателя».

В расположении восьмой роты так же лениво ползали мотострелки, занимаясь необходимыми утренними делами в ожидании завтрака.

Я опустил бинокль и машинально потер щетинистый подбородок: «Ого, вот это зарос! Ладно, сейчас приведем себя в порядок». По дороге в землянку ткнул кулаком Чудинова в бок:

– Не спи, солдат, – замерзнешь.

Водитель от неожиданности свалился с ящика и теперь таращил на меня сонные глаза, не понимая, почему он не сидит, а лежит. Потом вскочил и смущенно стал оправдываться. Я махнул рукой и занялся утренним туалетом. Копаясь в своей сумке, я наткнулся на аккуратно сложенный старенький свитер жены, который лежал на самом дне. Свитер покупали мне, еще когда я служил в Германии, но жене он больше нравился, и она его часто надевала. А когда я собирался в Чечню, положила его мне: «Боря, выкидывать жалко, а там его доносишь и выбросишь».

Достал его из пакета и прижал к лицу. Несмотря на то что прошло два месяца, свитер хранил родные запахи жены и дома. Скинул с себя пропотевшую тельняшку и вместо нее надел свитер, заправил его в брюки и, затянув на поясе ремень с пистолетом, с бритвенными принадлежностями выбрался из землянки.

Чудинов уже прохаживался по краю траншеи, где располагалась наша землянка, но пока я пристраивал зеркало и мылил себе щеки, он опять уселся на ящик и внимательно стал наблюдать, как я начал бриться. Разглядывая себя в зеркало и водя станком по правой щеке, я обдумывал план дня: чем занять солдат сегодня и какие задачи поставить взводам. Но одиночный выстрел, тут же второй нарушили течение мысли. Чудинов рефлекторно повернул голову в сторону позиций боевиков, откуда донеслись выстрелы. Глаза его в изумлении расширились, и непонятно как, даже не вставая с ящика, с криком «Духи!» он спрыгнул ко мне в траншею. Я вскочил на бревно и выглянул из траншеи. Выстрелы уже слились в сплошную трескотню, и пули свистели над нами в опасной близости. По зеленке перебегали с места на место боевики, и непонятно было, куда они стреляли и пойдут ли сейчас в атаку. Я с сожалением посмотрел на бритвенный станок и отбросил его в сторону.

– Батарея, тревога… К бою… – Схватил накрытый плащ-накидкой пулемет с магазином на сто патронов, в другую руку еще одну коробку с лентами в двести пятьдесят патронов. Выскочил из траншеи и рванул сквозь вихрь пуль к бугру, в пятидесяти метрах от землянки. Сзади топал сапогами Чудинов. Оглянувшись, увидел, как из траншеи выскочили Торбан, Алушаев и замполит с оружием в руках.

Упал за бугром и быстро изготовился к стрельбе. Прильнув к пулемету, я повел стволом по зеленке, примериваясь открыть ответный огонь. С нашей стороны тоже началась стрельба, причем наиболее сильной она была в расположении первого батальона. Но нам тоже доставалось нехило. Пули щелкали по броне БРДМ, который стоял рядом с бугром, и с визгом рикошетили. Алушаев полез было на броню, но тут же соскочил и прижался к колесам.

– Алушаев, все-таки надо к пулеметам пролезть, – я обернулся к сержанту и тут же повернулся обратно. В том, что Алушаев попытается еще раз, я не сомневался. Поймал в прорезь прицела фигурку боевика, перебегающего по зеленке к мосту через Аргун, и дал очередь в десять патронов. Рой трассеров и разрывных пуль ушел через поле и впился в духа. Боевик внезапно остановился, как будто наткнулся на стену, сделал несколько неуверенных шагов, медленно переломился в поясе и упал в кусты.

«Есть», – радостно отметил я про себя и довернул ствол левее. Там суетились несколько боевиков, что-то вытаскивая из окопов, но прицелиться мешали ветки кустов, которые росли в нескольких метрах впереди бугра.

«А, ерунда», – и дал очередь сквозь кусты, так как понял, что боевики вытаскивали и устанавливали на треноге пулемет НСВТ. Мой пулемет задрожал в руках, и ветки, срезаемые пулями, упали, открыв хороший обзор. Духи вокруг пулемета засуетились еще быстрее, но я давил на курок пулемета и гнал, гнал в ту сторону одну очередь за другой, пока ни одного боевика не осталось около пулемета. Грозно зарокотал над головой КПВТ, но трассы его очередей шли в сторону моста, срезая кусты и мелкие деревья. Наверно, наш огонь очень досаждал противнику, поэтому большинство боевиков сосредоточили свой огонь против нашей позиции. Несколько раз грохнули гранатометы чеченцев, но мимо.

Мои подчиненные открыли бешеный огонь, и патроны у них быстро закончились. Автоматы один за другим замолчали, а пробраться к землянке не было возможности – до того сильным и мощным был огонь противника. Внезапно замолчал и КПВТ – что-то там заело. Боевики, уверенные, что это они подавили наш огонь, теперь сосредоточили огонь против моего пулемета. А я в азарте водил стволом пулемета и давил на курок, когда на мушке появлялся дух. Поле зрения сузилось, я смотрел вдоль ствола и видел лишь как бы набегающих на мушку боевиков, и тогда давил на курок, радостно отмечая, как после моей очереди фигурка или падала, или начинала метаться, пытаясь уклониться от пулеметной очереди. Я уже не обращал внимания на визг и жужжание пуль вокруг меня, не обращал внимания на комочки земли, которые больно секли мне лицо, лишь мозг автоматически отмечал количество отстрелянных патронов. Закончилась коробка с патронами, я засуетился, вставляя в пулемет новую ленту, одновременно совещаясь с замполитом.

– Борис Геннадьевич, боевики усилили огонь. Как бы они не пошли в атаку. Пока вы стреляли, я засек несколько огневых точек около моста и хочу их загасить.

– Как?

– В окопе огнеметчиков лежит несколько «Шмелей», я сейчас проберусь туда и открою огонь.

– Алексей Иванович, давай, но осторожней.

Лента была вставлена, я потянул затвор на себя, а потом вперед – пулемет заряжен. Дал несколько очередей, искоса наблюдая, как замполит ползком пересек расстояние между бугром и берегом арыка. Попытался встать, но опять упал на землю, прижатый плотным огнем боевиков, которые заметили этот маневр. Алексей Иванович на четвереньках вошел в воду и погрузился в нее по горло. В воде вокруг него заплясали фонтанчики от пуль, но Кирьянов упрямо двигался вперед, пересек несколько метров водного пространства и выбрался на другой берег. Обернулся, счастливо улыбаясь, помахал нам рукой: мол, все в порядке. Рывком пересек оставшееся расстояние до окопа и по-хозяйски стал там осматриваться. Рядом громко заматерился Чудинов, поднялся во весь рост и рванул через огненный шквал к окопу огнеметчиков. Так же благополучно пересек арык и спрыгнул невредимый в окоп к Кирьянову. Я облегченно вздохнул и приник к пулемету, дал несколько очередей по перебегавшим чеченцам в зеленке и опять поглядел на Кирьянова. Тот растерянно крутился с огнеметом в руках в окопе, становился на цыпочки: тянулся вверх, пытаясь разглядеть передний край боевиков. Переговорив о чем-то с Чудиновым, Алексей Иванович выскочил из окопа наверх и склонился к Чудинову, который подал ему из окопа контейнер огнемета. Но выпрямиться не успел: по земле захлестали длинные очереди из пулемета и автоматов. Казалось, еще мгновение, и они перечеркнут офицера. Я дал несколько очередей по пулеметному гнезду, стараясь если не уничтожить пулеметчика, то хотя бы на время прекратить его огонь. Вновь поглядел на окоп, уже не ожидая увидеть Кирьянова живым, и с радостью увидел его сидящим рядом с Чудиновым.

Переждав огонь, Кирьянов привстал и закричал мне:

– Борис Геннадьевич, ни черта не видно из окопа. Куда мне стрелять?

Я чуть приподнялся над бугром, но тут же пришлось пригнуться и спрятаться: свинцовый шквал промчался надо мной, а несколько пуль, подымая фонтанчики земли, вонзилось в верхушку бугра. Две из них звонко цокнули, подняли и отбросили пустую коробку из-под лент за мою спину. Уже осторожно я высунулся из-за бугра:

– Алексей Иванович, сделаем так: я даю очередь трассерами, а ты туда стреляй из огнемета – сейчас дальность двести пятьдесят метров. Расстояние я каждый раз буду тебе кричать.

Я опять прильнул к пулемету и повел стволом по зеленке. Остановился на группе кустов около моста. Оттуда с самого начала боя велся особенно интенсивный обстрел наших позиций пулеметом. И там чаще всего мелькали фигурки боевиков.

– Алексей Иванович, стреляй туда! – прокричал я и дал длинную очередь по кустам.

Замполит вскинул контейнер, придал ему соответствующий двумстам пятидесяти метрам угол прицеливания и выстрелил. Мощный звук выстрела, как всегда, оглушил всех, а пыль, поднятая реактивной струей, скрыла окоп. Черная точка снаряда прочертила свой путь в воздухе и разорвалась на поле, не долетев пятидесяти метров до кустов.

Пыль осела и открыла нашим взорам отплевывавшихся от нее Кирьянова и Чудинова.

– Алексей Иванович, дальность дальше пятьдесят! – в азарте прокричал я корректуру прицела, неосторожно поднявшись над бугром, но тотчас же спрятался: новый шквал пуль обрушился на мою позицию.

Как только прогремел второй выстрел, я вновь, не обращая внимания на пули, вскинулся над бугром, боясь пропустить разрыв. Над окопом огнеметчиков стоял столб пыли, как будто именно туда попал снаряд, а не вылетел оттуда. Но я, не отрываясь, смотрел на кусты, где находились позиции духов. Есть! Прямо в центре кустарника поднялся светло-серый от пыли разрыв «Шмеля».

– Алексей Иванович, отлично. Давай туда же еще два снаряда.

Два раза проревел огнемет, и оба разрыва полностью накрыли всю площадь кустарника. Оставшиеся четыре выстрела мы сделали веером по зеленке, смещая его от моста влево на двести пятьдесят метров. После чего стрельба со стороны боевиков быстро пошла на убыль, а через пять минут прекратилась совсем. Еще примерно пять минут после этого вела огонь восьмая рота, но и он быстро прекратился. Лишь пулемет на бугре продолжал строчить, посылая злые очереди в сторону боевиков. Но и он через некоторое время тоже замолчал. Над передним краем повисла тревожная тишина.

– Торбан, – окликнул я санинструктора, – дуй во второй взвод. Узнай, все ли там в порядке? И Коровина ко мне. Да, по пути посмотри техника, что-то я его не наблюдаю. Не ранен ли он?

Из окопа огнеметчиков уже не ползком, а полусогнувшись прибежали Кирьянов и Чудинов. Оба мокрые, грязные и возбужденные.

– Ну, огнеметчики и балбесы! Вырыли окоп, а оттуда позиций боевиков не видно. Как мы хоть стрельнули? – Полуоглушенные, они оба орали, наверно, считая, что и мы ничего не слышим.

Я шутливо тоже заорал почти в ухо замполиту:

– Алексей Иванович, отлично стрелял. Всех положил, видишь – духи молчат, не стреляют.

Кирьянов с Чудиновым засмеялись, поняв свою ошибку, а Алексей Иванович начал показывать пальцем на мое лицо. Я машинально провел рукой по щеке и посмотрел на ладонь, ожидая увидеть кровь, так как во время боя сильно секло землей лицо. Но на руке виднелись остатки пены с недобритой перед боем щеки. Мы все поднялись в полный рост, уже не боясь огня боевиков. Переговариваясь на ходу, направились к землянке, здесь я и обратил внимание, что в пулеметной ленте осталось всего девять патронов.

– Да, тяжело пришлось бы, если б духи предприняли атаку на наши позиции. Все легли бы.

Поправляя штаны, из арыка появился Карпук. Еще не подойдя к нам, начал рассказывать:

– Я только пристроился «подумать», а тут стрельба, да и вашу команду «Батарея, тревога!» слышал. Попробовал выскочить, да невозможно. Пули так и стригут кустарник. Мечусь по арыку. На ремне только пистолет с запасной обоймой. Главное, даже выглянуть невозможно, до того плотный огонь. К землянке не прорваться. Ну, думаю, духи пойдут в атаку – пятнадцать патронов по ним, один себе. Слышу, наш пулемет работает и несколько автоматов: значит, дерутся наши. Только высунусь из арыка, пули тут же по земле у лица бьют. Толком ничего разглядеть не успеваю. Слышу, работает только один пулемет. Елки-палки, неужели всех убили? Короче, напереживался.

Из второго взвода пришел Коровин и доложил, что у него все в порядке, потерь нет.

– Товарищ майор, что это было? Вы чего-нибудь поняли?

– Непонятно, Коровин, особенно сильная стрельба в расположении первого батальона была. Может быть, там что-то случилось?

На нашем участке стояла тревожная тишина, лишь в районе МТФ пощелкивали выстрелы, поэтому все занялись своими утренними делами. Коровин ушел к себе. Ругать его за отсутствие наблюдателя я не стал, но замечание сделал. Я добрился, после меня побрились Карпук и Алушаев. Вроде бы все было в порядке, но тишина, повисшая над передним краем, не располагала к оптимизму. Приказал усилить наблюдение, а сам стал следить за танком, который мчался за бетонным арыком в моем тылу. Я подумал, что этот танк проедет сзади в расположение восьмой роты, но он свернул в разбитый проем в бетоне и направился ко мне. Это меня еще больше обеспокоило – я никого не ждал. Танк был из нашего танкового батальона, но офицера, который соскочил с брони и подбежал ко мне, я не знал.

– Товарищ майор, это ваше подразделение стреляло сейчас по зеленке? – Танкист показал рукой на деревья, тянувшиеся от моста вдоль реки против моего участка обороны.

– Да, моя батарея, – настороженно ответил я. – А в чем дело?

– Меня прислали вас предупредить. Первый батальон попал в окружение и разбит. Остатки пехоты будут прорываться через эту зеленку в вашем направлении. Смотрите, не откройте огонь по ним.

– Ни фига себе… – в изумлении протянул Кирьянов, стоявший около меня.

Я оглянулся – сзади стояли практически все: офицеры и солдаты.

– Слушай, старший лейтенант, как окружен и разбит?

– Да я сам ничего не знаю. Знаю только, что командир батальона тяжело ранен и его будут выносить во время прорыва.

Эти слова старлей произносил уже с брони. Спросить, кто его прислал, я уже не успел. Танк заревел, крутанулся на пашне, вздыбив землю, и умчался обратно. В голове царил сумбур и смятение от этого сообщения. Я не понимал, как мог быть разбит целый батальон. Тогда получается, что МТФ тоже в руках боевиков, и нам надо опасаться оттуда нападения. Я начал советоваться со своими подчиненными, как лучше организовать оборону своего участка в свете новых обстоятельств. Но не успели мы обсудить этот вопрос, как стрельба вспыхнула в расположении первого батальона с новой силой. Еще более интенсивная, чем в первый раз. Без моей команды все разобрали оружие, Торбан с Чудиновым схватили еще цинки с патронами, я опять взял пулемет и пару коробок с лентами, еще несколько коробок – Карпук с Кирьяновым, и мы снова заняли оборону. Духи суетились в зеленке, но в нашу сторону практически не стреляли. Огонь они вели в направлении окраины МТФ. Кустарник, куда Кирьянов нанес удар огнеметами, вновь ощетинился огнем. Особенно зло и упорно бил пулемет, из-за чего мы его быстро обнаружили.

В окопе около стреляющего пулеметчика суетились еще двое чеченцев: наверно, второй номер и подносчик боеприпасов. Я прильнул к прицелу и навел свой пулемет на огневую точку противника. Еще мгновение, и нажал бы на курок, но в это время вокруг окопа заплясали разрывы от пушки БМП-2. Приподнявшись над пулеметом, я наблюдал в бинокль, как очередями автоматической пушки БМП перепахивало землю вокруг пулеметного гнезда, пока огневая точка не прекратила свое существование.

Я перевел бинокль в сторону окраины МТФ. Со стороны молочно-товарной фермы к мосту неслось несколько БМП с десантом на броне. Вокруг машин и на их пути подымались разрывы от подствольных гранатометов, ручных гранатометов и мин, но машины с прильнувшим к броне десантом сквозь огонь упорно двигались к мосту. Из зеленки выскочил боевик, присел на колено и вскинул РПГ на плечо. Через секунду сверкнуло пламя, и граната устремилась по короткой траектории к ближайшей БМП. Ударила вскользь и ушла в сторону, разорвавшись сзади машины. Пехота еще плотнее прижалась к броне, потом, как по сигналу. они приподнялись и стали бить из автоматов по гранатометчику. Боевик в это время вставлял в гранатомет следующую гранату, от неожиданного ответного огня уронил гранатомет и вскочил на ноги. Стал топтаться на месте и резво размахивать руками, как будто отбивался от пчел или ос. Потом сообразил, упал на землю и на четвереньках быстро-быстро помчался в сторону кустов, где через несколько мгновений и скрылся.

Пока я наблюдал за метаниями гранатометчика, пехота спешилась с машин и редкой цепью уже охватывала кустарник и бугры у въезда на мост. Вроде бы сопротивление было сломлено, но из кустов сверкнуло пламя выстрела из гранатомета, и граната вонзилась в бок БМП. Пламя от разрыва гранаты, как это бывает от попадания в цель, мгновенно окутало всю машину и тут же исчезло. Боевая машина, до этого медленно двигавшаяся к мосту, как будто споткнулась и начала разворачиваться, но тут же замерла. Из люка показался механик-водитель, быстро выскочил из машины и в шоке обежал несколько раз вокруг нее. Пулемет в башне, еще когда она двигалась, бил по кустарнику, но сейчас молчал. Механик остановился около кормы и оглянулся вокруг, но никто не спешил ему на помощь: каждый на войне занимался своим делом. Он открыл кормовую дверь, откуда сразу же повалил черный дым. Солдат сначала от неожиданности подался назад, но потом решительно нырнул в дым и скрылся внутри машины. Две БМП обогнули его машину с обеих сторон и двинулись к въезду на мост, непрерывно строча из пулеметов вдоль моста, изредка били их пушки, но уже по тому берегу, невидимому для нас. Десант с подбитой БМП суетился около кустарника, кидая туда гранаты и строча вслепую из автоматов в глубь кустов, но сломить сопротивление чеченцев не удавалось. Одна БМП с несколькими солдатами на броне медленно проехала вдоль кустарника. Солдаты настороженно всматривались в заросли с высоты машины, вдруг резко привстали и открыли интенсивный огонь в глубь кустарника, тем самым предопределив судьбу обороняющихся боевиков. БМП, оказав помощь, двинулась дальше вдоль берега, но уже через двести метров попала под жестокий огонь боевиков. Удачно избежав попадания нескольких пущенных гранат, бронированная машина стала пятиться в сторону моста, огрызаясь огнем из пушки и пулемета. Солдаты, прикрываясь башней БМП, вели огонь по чеченцам, которые двигались параллельно машине по зеленке и стреляли по нашим из автоматов. Через сто метров они вырвались из зоны огня и остановились у кустарника, уже занятого солдатами. Подбитая БМП горела в полную силу, выбрасывая в чистое небо черный столб дыма. Иной раз пламя вскидывалось, и из него вылетали искры от рвавшегося внутри машины боезапаса. В двадцати метрах виднелся механик-водитель, сидевший рядом с другом, которого он вытащил из подбитой машины. К ним подскочила санитарная МТЛБ, механика сразу отодвинули в сторону, а над раненым склонились медики, но колдовали они немного, через минуту его загрузили в машину, и она помчалась по асфальту в сторону племсовхоза, где находился полковой медицинский пункт.

Пехота уже определилась с обороной и располагалась в районе моста, иной раз ее обстреливали из зеленки, но стреляли вяло. Как правило, после ответного огня духи на долгое время затихали, а потом все повторялось. БМП уже не горела, а лишь чадила. Механик-водитель потерянно бродил вокруг остатков машины, не обращая внимания на автоматный огонь боевиков. Время от времени к нему подходили сослуживцы и утешали, пытались утащить к себе, но солдат не соглашался и оставался около догорающей боевой машины. Правее МТФ, за ним, продолжал греметь бой. Стрельба то усиливалась, то замирала, но стреляли там постоянно. Артиллерия посылала через нас за реку снаряды; куда они там падали, видно не было, но после разрывов в небо подымались клубы черно-серого дыма.

Так прошло минут тридцать-сорок, и я уже только изредка поднимал бинокль и разглядывал то позиции мотострелков у моста, к которым непрерывно подходило подкрепление живой силой и техникой, то смотрел на зеленку, все еще занятую боевиками, понимая, что следующий удар наших будет вдоль зеленки и берега реки в сторону южной окраины Чечен-Аула.

– Товарищ майор, – крик Торбана заставил меня вздрогнуть, – вас к радиостанции вызывает командир полка.

– Лесник 53, я Альфа 01. Прием! – услышал я нетерпеливый голос связиста командира, когда спустился в землянку.

Я ответил связисту, выслушал приказ Петрова и через минуту подтвердил получение сообщения. Торбан побежал во второй взвод за противотанковой установкой сержанта Ермакова, а Алушаев и Чудинов суетились вокруг моего БРДМ, прогревая двигатель.

– Алексей Иванович, остаешься за старшего, а меня с противотанковой установкой вызывает к себе командир полка.

Я с нетерпением поглядывал в сторону второго взвода, где солдаты суетились вокруг противотанковой установки. Мне казалось, что все делается медленно, и я начинал закипать, почти не слушая, что говорит мне Кирьянов. Но вот машина Ермакова тронулась с места и направилась в мою сторону. Я облегченно вздохнул и стал слушать, что мне обиженно говорил замполит. Это была старая песня о том, что я его никуда не отпускаю и не беру с собой повоевать. А он только киснет в тылу. Спорить с ним было бесполезно, да и не время.

– Алексей Иванович, – я досадливо поморщился, наблюдая за тем, как мой БРДМ подъезжал ко мне, – сколько можно разговаривать на эту тему? Я командир, и моя задача воевать. Ты замполит, и твоя обязанность воспитывать солдат, ну а когда придет время, то повести их за собой в бой. Тебе что, мало позавчерашнего и сегодняшнего дней? Алексей Иванович, давай рули здесь, а я поехал.

Я забрался на БРДМ, рукой махнул Ермакову, показывая, чтобы он следовал за мной. Сразу за арыком свернули налево и вдоль него поехали к МТФ. Куда ехать, я знал, поэтому решил выскочить на асфальтовую дорогу, которая проходила вдоль молочно-товарной фермы, по ней проскочить до конца забора и свернуть направо, а там я увижу, где командир. Не учел я только одного: дорога на протяжении ста метров, прежде чем мне надо было сворачивать направо, не только просматривалась, но и простреливалась с того берега реки через мост. И первая же очередь стеганула землю практически у самых колес. А от второй, попавшей струей свинца в машину, гулко загудела броня, пули с визгом и искрами рикошетили, уходя под разными углами в воздух и землю. Сквозь гул двигателя я услышал, как ящик с боеприпасами, закрепленный на броне, с грохотом сорвался с брони на дорогу. Я быстро нырнул в люк и схватился за командирский прибор, Чудинов одной рукой ухватился за рукоятки броневых заслонок и закрыл лобовые стекла. Сделал он это очень вовремя: корпус машины опять загудел от града пуль, попавших в лобовую броню. Я, только было прильнул к командирскому прибору, тотчас же невольно откинулся назад, но, поняв, что мне сейчас опасность не грозит, вновь придвинулся к оптическому прибору. При четырехкратном увеличении противоположный берег Аргуна казался близким, слева от моста и дальше виднелись полуразрушенные здания, кучи щебня и фигурки перебегавших с места на место боевиков.

Разглядеть толком местность я не успел, так как моя машина повернула вправо, и мост и противоположный берег исчезли из поля зрения. Прекратился и обстрел. Повернув рукоятку люка и резко откинув его, я высунулся по пояс из машины и посмотрел назад на противотанковую установку, которая еще катилась по дороге. Теперь-то по полной программе доставалось ей. Видно было, как пули, оставляя отметины на броне, уходили в разные стороны, водитель пытался лавировать, но ямы и воронки не давали достаточного места для маневра. Наконец машина свернула за нами и тоже вышла благополучно из-под обстрела. Конечно, пулеметный огонь не был страшен для БРДМ, но я боялся, что пули попадут по колесам, а самоподкачка работала не на всех машинах. Успокоенный тем, что мы не пострадали, я повернулся и стал разглядывать на ходу открывшуюся местность. Мы ехали вдоль простреленного во многих местах бетонного забора МТФ, слева от нас расстилалось большое ровное поле. Метрах в трехстах на нем три подбитых БМП: две рядом друг с другом, а третья несколько дальше. Подбили их, наверно, час тому назад, потому что они уже только дымились. Вокруг них валялось имущество, но разглядеть, что именно, было невозможно. Метров двадцать-тридцать дальше БМП виднелись фигурки нескольких человек, но кто это были – боевики или наши, – разглядеть тоже было невозможно. Несколько раз над головой опасно свистнуло, но я уже приказал Чудинову свернуть за забор, и мы подъехали к группе машин, стоявших за насыпью. Это и был командно-наблюдательный пункт полка.

Я доложил командиру полка о прибытии, и Петров, закончив переговоры по радиостанции, повернулся ко мне.

– Боря, сейчас пойдешь вперед, на обрыв, – командир махнул рукой на поле, – задачу тебе поставит начальник артиллерии. Будь осторожен, духи лупят – будь здоров. Потерь у нас до фига, особенно там – на обрыве, так что еще раз говорю, будь осторожен!

Петров опять отвернулся к радиостанции, а я подошел к подполковнику Богатову, который стоял сзади ПРП и разговаривал с кем-то через дверь в корме машины.

– Копытов, – начал ставить задачу начальник артиллерии, – разведрота атаковала боевиков на обрыве, уничтожила их там, но сами понесли большие потери. Это их БМП подбитые стоят. Все офицеры полегли в бою. Сейчас разведчиков осталось 13 человек, и командует ими сержант. Все бы ничего, но их достал духовский танк – выскочит из зеленки, выстрелит по ним и обратно в зеленку. Артиллерией мы его накрыть не можем, а у разведчиков ничего нет, чтобы его достать. Чуватин сейчас тебе покажет место, откуда он чаще всего выскакивает, а ты пойдешь туда, на обрыв, и уничтожишь его. Задача ясна?

Я утвердительно кивнул и полез внутрь ПРП, через отделение радиотелефониста пробрался в башню и уселся в свободное кресло рядом с Игорем Чуватиным.

Игорь, мельком взглянув на меня, опять прильнул к окулярам. Взвыли электромоторы, и башня повернулась немного вправо. Игорь еще немного подправил наводку дальномера по вертикали и откинулся в сторону от окуляров, освобождая мне место.

– Боря, смотри, чаще всего он оттуда выскакивает. Где он сейчас, я не знаю.

Я разглядывал зеленку и не наблюдал даже малейших характерных признаков пребывания там танка, тем более следов выхода его из зеленки.

– Ну что, Боря, видишь? – зудел над ухом Чуватин.

Повернув немного дальномер вправо, а затем влево, я запоминал место и характерные детали, чтобы потом это место узнать, когда буду его разглядывать с другой точки. Отвалился от дальномера:

– Понял, я пошел.

– Боря, не высовывайся. Снайперы лупят дай боже, – уже в спину прокричал мне Игорь.

Богатов тоже стал меня наставлять, что мне делать. Но я его не слушал, а размышлял, как мне быть: то ли взять переносную установку, несколько ракет и уйти вперед, то ли все-таки взять БРДМ, противотанковую установку и выехать на берег, а не бегать потом за ракетами через все поле. Да и пулеметы на моей машине, если что, помехой не будут.

По-прежнему не обращая внимания на начальника артиллерии и не слушая его наставлений, я вскарабкался на БРДМ, подав команду на начало движения. Машина по моей команде обогнула земляной вал, за которым скрывались машины командно-наблюдательного пункта. Тяжело переваливаясь с боку на бок, за нами выехала противотанковая установка. Я махнул рукой, показывая сержанту Ермакову, чтобы он взял немного в сторону и шел параллельно моей машине, но вровень со мной. На малой скорости, осторожно мы двинулись в сторону дымящихся БМП. Вполне благополучно переехали поле и остановились в двадцати метрах от сгоревших машин, вокруг которых валялись автоматы, каски, части военного снаряжения и другое имущество. Махнул рукой, подзывая Ермакова к себе, а пока его машина подъезжала ко мне, я присел в люк и обратился к экипажу:

– Алушаев, наблюдаешь за зеленкой, остаешься старшим, а я сейчас сбегаю к разведчикам. Чудо, наблюдаешь за мной, я посмотрю, куда можно поставить машину, и махну рукой, тогда подъедешь.

Отдав распоряжение, я вылез на броню и быстро перебрался за башню, так как все чаще и чаще стали посвистывать пули. Машина Ермакова почти притерлась к моей машине, и Ермаков перепрыгнул ко мне. Мы присели на корточки сзади башни, и я стал ставить задачу сержанту:

– Видишь, Ермаков, за рекой по возвышенности проходит дорога: справа село Новые Атаги, а слева перекресток дорог. От перекрестка вправо идет зеленка и кончается около здания большого, типа ткацкой фабрики, – почему я назвал это здание ткацкой фабрикой, я сам не понял, но Ермаков послушно мотнул головой: типа, понял. – Вот в этой зеленке скрывается танк. Время от времени он выскакивает из зеленки и долбит сюда. Так что веди разведку: если засечешь – мочи.

Ермаков еще раз мотнул головой, перепрыгнул на свою машину и отъехал в сторону. Я же тяжело спрыгнул на землю и, пригнувшись, побежал к окопам разведчиков, откуда они уже с любопытством поглядывали в нашу сторону. Миновал БМП, а еще через двадцать метров соскочил в окоп, где меня с одобрительными возгласами встретили разведчики.

– Здорово, мужики! – бодренько прокричал я. – Как дела?

– Нормально, – улыбаясь, ответил ближайший из разведчиков, в котором я узнал сержанта Иванова, – принимайте, товарищ майор, разведроту. Вы тут сейчас единственный живой офицер, а нас осталось всего тринадцать человек. Два часа уже просим какого-нибудь офицера, пока не прислали вас. – Сержант теперь говорил без улыбки, с горечью.

– Иванов, ты чего? Командуй ротой сам. У меня другая задача – танк уничтожить. Говорят, он вас тут уже достал. Я рядом буду, если что, конечно, помогу, а сейчас показывай свое хозяйство и куда мне машины поставить.

Сержант повел меня по окопу. Хоть разведчики и были здесь уже два часа, но везде – на дне окопа, стенках и бруствере – виднелись следы крови и рукопашной схватки.

– А где убитые боевики? – удивленно спросил я.

Разведчик провел меня еще немного по окопу, который проходил по самому краю обрыва, и молча показал на выход из траншеи. Задней частью окопа служила полуметровая стенка, отделяющая сам окоп от края обрыва. Полуметровый выход заканчивался у деревянной лестницы. Я присел у края обрыва и осторожно выглянул. Картина была впечатляющей: отвесный обрыв, высотой с пятиэтажный дом, тянулся в обе стороны, и деревянная лестница на его фоне казалась хлипким сооружением, хотя по ней было видно, что боевики ею постоянно пользовались. Внизу, у основания лестницы, громоздилась куча мертвых бородатых чеченцев. Они навалом лежали друг на друге, кто лицом вниз, а кто вверх. В разные стороны, под разными углами, порой неестественными, торчали руки, ноги. Открытые рты в последнем предсмертном крике «Аллах акбар» дополняли эту жуткую картину. Я отодвинулся обратно в окоп, и тут же последовал удар пули в стенку. Снайпер хоть и не дремал, но все-таки опоздал с выстрелом.

– Товарищ майор, поосторожнее, – предупредил сержант.

– А, ерунда, – я беспечно махнул рукой. – Все равно придется высовываться из окопа и вести разведку местности и зеленки. Ты лучше расскажи, как тут все произошло?

Иванов достал сигареты и закурил, не спеша затянулся, поглядел на сгоревшие БМП и зло сверкнул на меня глазами:

– Ваши хваленые артиллеристы, товарищ майор, ни хрена не могли за эти сутки попасть по боевикам и уничтожить хотя бы эту позицию, я уж не говорю про другие. Не могут попасть, и все. А они контролируют отсюда практически все подходы к мосту и берегу. Поле ровное, как стол. Командование решило: атака на БМП. Стремительный рывок, спешиваемся у окопов – и врукопашную. Сначала так и получилось: практически все поле пролетели, несмотря на сильнейший огонь духов. А в тридцати метрах от окопов духи всаживают гранату в БМП. Кто уцелел, соскочил с брони, а их в упор тут же косят из автоматов и пулеметов. Вторая БМП резко заворачивает, своим корпусом заслоняет от огня боевиков ребят, чеченцы сосредотачивают огонь на нем и тоже сразу же подбивают БМПэшку. Но вот в эти секунды остальная рота спешилась и рванулась к окопу. Я дал очередь в окоп, потом спрыгнул вниз и – в драку. Опомнился уже, когда всех духов кончили. Из офицеров один старший лейтенант Сороговец остался, да и тому через пару минут пуля в глаз прилетела. Пришлось мне на себя брать командование. Осмотрелись: духи, человек семьдесят, уже Аргун вброд переходят и скрываются в кустах. Тут из-под обрыва несколько человек, видать, опоздавшие, выскочили и к реке побежали. Но никто из них не добежал – всех положили. Убитых духов в окопе собрали и покидали вниз, чтобы не мешали. Наших собрали, убитых и раненых, и на уцелевших БМП отправили в полк. Вот так, сидим уже два часа, ждем офицера или какую-нибудь команду, а прислали вас, да еще с другой задачей. – Сержант с досадой махнул рукой, потом продолжил: – Вы, товарищ майор, не обижайтесь. Мы вас знаем и считаем нормальным офицером, но все-таки обидно, что прислали артиллериста, а не пехотного офицера. Что, они там про нас забыли, что ли?

– Иванов, я понимаю твою горечь, обиду на всех, но ты не прав, – я старался не только подбодрить разведчиков, которые прислушивались к нашему разговору, но и в какой-то степени развеять обиду на командование и артиллеристов. – То, что вы сейчас совершили, будут помнить всегда, и командир помнит о вас, отдает необходимые распоряжения, чтобы вас отсюда заменили. В частности, меня прислали. На артиллеристов тоже зря обижаетесь. Смотри, окоп прямо по краю обрыва идет, половина снарядов пролетают мимо и рвутся внизу, не принося вреда боевикам, а половина на поле – тоже с минимальным эффектом. Это только в кино: показали цель, и туда прилетел снаряд. Боевики тоже не дураки, толково обустроили здесь позицию. И задача у нас с тобой одна: я бью танки противника, а ты пехоту. Так что все нормально, как говорится – держи хвост пистолетом.

Я дружески толкнул кулаком сержанта в плечо и только захотел обсудить с Ивановым ряд вопросов, как справа заработали десятки автоматов, и над окопом густо зажужжали пули. Протискиваясь через разведчиков, мы пробрались в крайнюю ячейку позиций и выглянули из нее. В трехстах пятидесяти метрах от нас виднелись постройки. Поливочная станция – сразу всплыла в голове информация. Около этой станции, разворачиваясь в цепь, двигалась в нашу сторону группа боевиков численностью до пятидесяти человек. Я бросил тревожный взгляд в сторону оставленных на открытом пространстве моих машин и успокоился: Чудинов с Алушаевым сами нашли укрытие для машины. Сейчас башня разворачивалась в сторону поливочной станции, готовясь открыть огонь, а противотанковая установка заезжала в выемку, которая практически полностью скрывала машину, но давала возможность вести огонь из пусковой установки. Послышалась стрельба со стороны позиций командно-наблюдательного пункта, но она была неэффективна, так как с той стороны боевиков частично закрывал кустарник. Сержант Иванов начал командовать разведчиками, но окоп был расположен фронтом в сторону МТФ и не давал возможности развернуться всем солдатам в направлении атакующих. Несколько разведчиков выскочили из окопа и, пригнувшись, перебежали к сгоревшим БМП, где заняли оборону. Я не считал нужным вмешиваться в распоряжения сержанта, так как считал, что он все делал правильно.

Боевики приближались медленно: истекли уже минуты три после начала атаки, но чеченцы прошли за это время метров пятьдесят, не прекращая огня из автоматов. Я вскидывал бинокль, оглядывая цепь духов. Перегибался через край окопа и старался осмотреть подножие обрыва, считая, что эта атака – отвлекающий маневр, а другая группа боевиков незаметно пробирается вдоль обрыва, чтобы внезапно ударить снизу. Поворачивался в сторону зеленки и быстро просматривал ее, также считая, что сейчас как раз самое удобное время поддержать огнем танка атаку. Но ничего не обнаруживал, а духи тем временем прошли еще пятьдесят метров. Иванов ерзал рядом, поглядывая на меня. Наверно, считал, что это я должен подать команду на открытие огня. Никто еще не стрелял, подпуская духов поближе. Я наметил одиночный куст, решив: как только первый боевик поравняется с ним – подам команду «Огонь!».

Чуть приподнялся, набирая воздух в грудь, чтобы подать команду, как сзади цепи атакующих расцвел снежно-белый разрыв дымового снаряда. Я схватил сержанта за плечо:

– Стой, сержант, не стрелять. Сейчас артиллерия накроет духов.

Разрыв дымового снаряда заметили и боевики, в их цепи возникло замешательство, так как они тоже понимали, что это был пока только пристрелочный разрыв и что еще через пару минут прилетят остальные снаряды. Так и произошло: несколько боевиков рванули вперед, чтобы выйти из зоны поражения, но большая часть отхлынула назад на пятьдесят метров и залегла, однако это мало им помогло. Земля вздыбилась и засверкала мгновенными вспышками множества разрывов, закрывая весь район дымом и пылью. Еще пару минут там гремели взрывы, а потом все резко прекратилось. Несколько боевиков, которые вырвались вперед, поднялись с земли и, нырнув в дым, исчезли из виду. Никто из разведчиков даже не стрелял по ним; всем было ясно, что атака сорвана. Солдаты оживились и, громко переговариваясь, стали доставать сигареты. Иванов сполз с бруствера на дно окопа и уселся на обломки ящика из-под патронов:

– Вот так артиллеристы и сюда стрельнули бы… – задумчиво произнес сержант, хотел продолжить свою мысль, но не успел.

– Духи, духи! – послышались возбужденные крики, свист и улюлюканье.

Мы с сержантом вскочили на ноги, ожидая увидеть атакующих боевиков. Тревожный взгляд, брошенный в сторону поливочной станции, не обнаружил ни одного боевика, как будто их там и не было. Глянули туда, куда показывали разведчики. Из-под обрыва в сторону реки бежали два чеченца. Один, несмотря на то что в руках он держал автомат и был обвешан боеприпасами, бежал легко, без всяких усилий перепрыгивая препятствия. Второй «чесал» изо всех сил. Он побросал все: оружие, боеприпасы, амуницию, но и этого показалось ему мало. На бегу он начал стаскивать с себя новую камуфлированную зимнюю куртку, и как только он ее сбросил, среди криков и свиста солдат послышалась короткая очередь. Пули попали бегущему в спину, разрывая на нем обмундирование. Он по инерции сделал еще несколько скачков, но ноги уже отказали, и он упал, перекувырнувшись через голову. Он еще дергался, но вторая короткая очередь пригвоздила его к земле. Больше он не шевелился. Второй боевик легко и ловко обернулся на ходу и дал пару очередей в нашу сторону, причем очень метко – пули заставили нас резко пригнуться, а боевик продолжил свой бег в сторону берега, наверняка уверенный, что сумеет уйти живым. Но он был обречен. Ударили сразу несколько автоматов: пули разорвали на спине камуфлированную куртку, и боевик так же легко, как и бежал, ушел в иной мир.

– Ну что ж, товарищ сержант, люди подготовлены у тебя хорошо: ни одной пули мимо. Теперь моя очередь показать класс.

Я повернулся и пошел по окопу, слыша, как за моей спиной Иванов начал распоряжаться. Около своей машины я подождал Ермакова, которого позвал к себе, чтобы поставить задачу. Распределил сектора для наблюдения между солдатами. Я тоже взял себе сектор, и мы начали наблюдать, чтобы своевременно вычислить танк. Несмотря на то что пули продолжали посвистывать вокруг нас, обстановка была в целом спокойной, и я теперь имел возможность рассмотреть местность, расстилающуюся перед нами. Слева виднелся мост через реку Аргун, который достался нам целеньким, не считая нескольких дыр в настиле и отсутствия во многих местах ограждения. Дальше за мостом виднелись сооружения промышленного типа и большие кучи щебня, среди которых суетились фигурки боевиков. Но я лишь равнодушно констатировал сам факт нахождения их там. У меня мишень была другая и покрупнее. От моста в сторону Шали, отделяя щебеночный завод от зеленки, шла дорога. Через километр она упиралась в асфальтовую дорогу из Новых Атагов, образуя обширный Т-образный перекресток. Здесь находилась автобусная остановка с навесом, превращенная в дот. Две амбразуры, обращенные в нашу сторону, чернели провалами, тая в себе угрозу. Под навесом виднелся бруствер окопа и темнела пулеметная башня МТЛБ.

«Так, цель номер один – дот, – мысленно отметил я про себя и перевел бинокль на несколько каменных построек, которые виднелись в тридцати метрах от автобусной остановки. – Наверняка, там тоже духи и запас боеприпасов. Это будет цель номер два».

Но цель номер два пришлось сразу же вычеркнуть из своего списка, так как там поднялись серо-красные разрывы артиллерийских снарядов, и несколько из них попали прямо по постройкам. В воздух поднялась красная кирпичная пыль, которая на время закрыла перекресток и дот. Повел биноклем по зеленке, где мог скрываться танк, но там не было даже признаков пребывания танка. У «ткацкой фабрики» двор обширный: здесь находилось несколько капитальных построек, закрывающих значительные пространства, где свободно могли передвигаться боевики.

«Надо будет ракетами прощупать «фабрику».

От этого места начинался ряд высоких пирамидальных тополей, которые тянулись вдоль дороги до окраины Новых Атагов. В памяти всплыло предупреждение командира полка о том, что существует договоренность между жителями села и нашим полком: отряд самообороны (так они называли двести вооруженных чеченцев, находящихся в селе) не стреляет по нашему полку, а мы не стреляем по селу. Недалеко от окраины стояло несколько больших будок и зданий, похожих на мастерские: «Их я обязательно пощупаю, но попозже».

Внимательно разглядывая окраину, особенно место, где дорога входила в село, я обратил внимание на большой двухэтажный кирпичный дом на самой окраине около въезда в населенный пункт. А выделялся он тем, что все его окна были заклеены бумажными лентами, чтобы при разрывах снарядов или бомбардировке стекла остались целыми. Я и так не любил богатые чеченские дома, а этот раздражал своими лентами на окнах. Но я помнил приказ командира полка и вынужден был подавить свое раздражение. Я рассматривал этот дом, окраину села и даже не мог себе представить, что пройдет две недели, и я буду лежать в этом месте, около своего перевернутого БРДМ, и держать под прицелом окружающих мою машину боевиков. А пока я смотрел в бинокль и не знал этого.

Все остальное пространство между асфальтовой дорогой и нами занимала пойма реки. Наш берег был относительно открытый, а на стороне боевиков весь берег был покрыт зеленкой и не просматривался. В течение часа мы наблюдали за зеленкой, но танк себя больше не проявлял. Я поручил наблюдать за зеленкой своим подчиненным, а сам направился к разведчикам, чтобы обсудить с сержантом Ивановым дальнейшие наши действия, но обсуждать их нам не пришлось: со стороны моста, по обрыву, в нашу сторону выдвигались подразделения первого батальона. Я своим глазам не верил, но впереди солдат шел командир батальона Виталя Будулаев – целый и невредимый.

– Виталя, ты же тяжело ранен! – в изумлении воскликнул я, вспомнив утренние события, и выскочил из окопа наверх.

Будулаев, улыбаясь, подошел ко мне и поздоровался, потом повернулся к окопу разведчиков:

– Разведка, кто у вас старший?

– Я, – ответил Иванов и тоже вылез из окопа.

– Все, ребята. Собирайтесь. Мне приказано вас сменить здесь и занять оборону по всему обрыву. Вы свою задачу выполнили и теперь можете спокойно вернуться на свою базу. Молодцы.

Сержант Иванов и несколько вылезших за ним из окопа разведчиков растерянно топтались на месте, потому что сообщение командира батальона застало их врасплох. Только что они обсуждали, как будут и дальше держать здесь оборону, а через несколько минут все кардинально изменилось и нужно уходить с этого места, где погибли их товарищи, с которыми еще утром они смеялись, общались, ели кашу, делились сигаретами, а сейчас надо было уходить. Я тоже в какой-то степени растерялся: только что мы были одиноки на обрыве, а сейчас мимо нас шла пехота, обтекая нас, деловито занимая позиции. Короткий разговор с комбатом, и остальные разведчики вылезли из окопа, а там уже по-хозяйски располагались мотострелки. Как-то сразу же понаехали БМП, МТЛБ. Обрыв наполнился гамом, смехом, командами и ревом машин. Как-то незаметно подъехала БМП разведроты, и разведчики не спеша забрались на верх машины, сошлись на корме, с минуту совещаясь, затем расселись, и БМП, взревев двигателем, медленно тронулась с места.

Разведчики одновременно вскинули автоматы и открыли огонь в воздух, выстрелив каждый по магазину. Они уезжали и салютовали: это был салют подвигу, который совершила разведывательная рота, салют павшим товарищам. Это был вызов – разведрота жива и еще отомстит духам. Я вскинул свой автомат и дал очередь в воздух, отдавая дань уважения этим ребятам. Пока я прощался с разведчиками, Будулаев пошел по подразделениям, а я подозвал к себе Ермакова, определили с ним цели и порядок их поражения. Я решил пустить около десяти ракет и огнем прощупать подозрительные места, где, вполне возможно, скрывались боевики.

Первая цель, конечно, дот и МТЛБ под навесом около дота. Раз за разом ушли три ракеты, но поразить МТЛБ мы не смогли: над бруствером укрытия торчала только небольшая башня с пулеметом. Две ракеты попали прямо в бруствер, а третья прошла почти впритирку с башней и ушла за перекресток. По моей команде Ермаков запустил ракету в дот, попытался попасть прямо в амбразуру, но ракета угодила в стену рядом с черным провалом амбразуры и взорвалась, не принеся особого вреда сооружению. Однако результат не замедлил сказаться: из дота выскочило до десятка боевиков, многие из них руками держались за голову – наверняка, получив хорошую контузию. Пометавшись по перекрестку, часть убежали за перекресток, а другие пропали в развалинах строений у дороги. Потом удачно запустили ракету внутрь трехэтажного здания, где, по моим прикидкам, мог находиться пулеметный расчет. Около дороги красиво взорвали будку, остатки которой мгновенно загорелись и полыхали ярким пламенем еще целый час. Двумя ракетами попытался разрушить пару строений на «ткацкой фабрике», но не получилось – очень уж крепкими они оказались. Еще двумя ракетами прощупал здания мастерских рядом с окраиной Новых Атагов, и я был удовлетворен произошедшими изменениями в их облике.

– Боря, нормально, но мне лично не нравится дом с заклеенными окнами, – послышался усталый голос командира первого батальона. Он, оказывается, уже пять минут наблюдал за действиями моих противотанкистов.

– Виталий Васильевич, я бы сам давно его с удовольствием завалил, но приказ командира. Сам должен понимать. – Я развел руками. Помолчав немного, поманил к себе Ермакова и повернулся к Будулаеву: – Хорошо, но ты потом подтвердишь мое решение. Ермаков, дом с заклеенными окнами видишь?

– Так точно.

– Что ты там наблюдаешь?

Сержант посмотрел внимательно на меня, потом на Будулаева, обернулся и поглядел на дом. Повернулся к нам, но наши непроницаемые лица ничего не выражали. Ермаков было поднял руку, чтобы почесать затылок, но резко ее отдернул.

– Товарищ майор, – начал он неуверенно, – наблюдаю: в окнах второго этажа блеск стекол бинокля, а в комнатах первого этажа перемещение вооруженных лиц. Предполагаю, что там наблюдательный пункт боевиков. Хочу добавить, – Ермаков увидел на наших лицах поощрительные улыбки и уже смелее продолжил, – что пять минут тому назад туда занесли пулемет и несколько коробок с лентами, а также…

Я рукой остановил доклад подчиненного, так как понял, что еще пару минут доклада, и мы услышим, что это наблюдательный пункт самого Дудаева:

– Ермаков, что за ерунда? Почему до сих пор наблюдательный пункт и пулеметная точка боевиков не уничтожена?

Взрывом первой ракеты был полностью разрушен угол дома. Несколько секунд после взрыва ничего не происходило, но потом крыша здания медленно осела, более ее половины сорвалось и съехало на землю. Вторая ракета, пробив окно первого этажа, разорвалась внутри помещений. Ленты не помогли: весело сверкнув сотнями бликов, стекла дружно вылетели, а через пару минут пламя уже выбивалось красными языками из всех окон.

– Ну как, Виталя, мы НП боевиков уничтожили?

Виталий Васильевич одобрительно хлопнул меня по плечу:

– Боря, представь сержанта к медали – классно стреляет. Да, кстати, вон мой замполит идет. Не хочешь прогуляться с ним за трофеями вниз?

Об этом он мог бы и не спрашивать. Обговорив детали прикрытия, втроем, а третьим был солдат, мы по шаткой лестнице спустились вниз и остановились около кучи убитых боевиков. Сразу бросилось в глаза новенькое камуфлированное обмундирование, и, судя по лицам и рукам, это были простые сельские жители, которых наспех собрали, вооружили и оставили защищать заранее обреченные позиции. Не сегодня, так завтра обрыв был бы взят, а они были бы все равно убиты. Постояли немного, настороженно оглядывая лагерь боевиков. Прямо в подножии обрыва были выкопаны несколько землянок, и еще пара хлипких строений приткнулись к стене обрыва. В центре утоптанной многими ногами земли виднелось кострище, стоял здоровенный казан с еще теплой едой, причем мяса там было до фига. Тут же стояли банки с консервированными помидорами и огурцами. Позавтракать они явно не успели. Рядом торчала из земли лыжная палка с надетым на нее небольшим зеленым флагом, который я тут же сбил ногой на землю. Мы разделились: Сорокин с солдатом направились осматривать землянки, а я, еще раз проверив гранаты на поясе, решил обследовать хлипкие строения. Остановился около темного провала входа, который не сулил ничего хорошего. Я еще помнил, как бежали двое оставшихся боевиков, и каждую секунду запросто мог получить пулю в лоб от еще, возможно, прятавшихся здесь чеченцев. Глубоко вздохнув, я дал веером очередь в глубину помещения и ворвался туда, сразу же ушел в сторону, дал еще одну очередь в другой угол и опустил автомат. Никого, хотя в помещении до этого проживали человек пятнадцать. На полу лежала солома и шинели советского образца, которые служили постелями для убежавших, а может быть, уже погибших хозяев. Ближайший угол был забит продовольствием: поблескивали банки с помидорами, кабачками. Отдельно на плащ-палатке лежал хлеб. Тут же – бумажные кульки с другими продуктами. Больше ничего интересного в помещении не было. Стволом автомата я приподнял несколько шинелей и отбросил их в сторону: под ними тоже ничего не было. Мне давно хотелось иметь хороший нож или трофейный кинжал. Один раз видел у спецназовцев чеченский «ножичек», и теперь захотелось иметь такой же. Я вышел из хибары. Витька Сорокин и солдат шуровали в других землянках, но пока ничего стоящего тоже не нашли. Рядом чернел вход в еще одну землянку, но, судя по тому, что я видел снаружи, она была глубокой и уходила далеко в обрыв. Лезть туда желания у меня не было, поэтому я достал гранату и, выдернув чеку, забросил ее как можно дальше внутрь. Отпрянул в сторону. Глухо рванула граната, и из выхода со свистом вылетела струя раскаленного газа, мусор и осколки. Я прислушался – тишина. Даже если там кто-то и был и остался живым – то это уже был не боец. Мало ему там во время взрыва не показалось: как минимум хорошая контузия.

Подошли замполит батальона и солдат. Коротко посовещавшись, мы скорым шагом двинулись к трупам боевиков, которые виднелись вдали. Сорокин с солдатом пошли к дальним, а я подошел к последним убитым чеченцам. «Ловкий», как я его окрестил, боевик лежал лицом вниз. Одежда на спине была изодрана попавшими в него пулями, но крови было мало. Автомат валялся рядом, и, что меня обрадовало, был он калибра 5.45. У меня сержант Кабаков где-то потерял магазины к автомату, штык-нож вместе с ремнем, и теперь боеприпасы он носил в карманах, от чего штаны его были вечно спущены и ширинка моталась в районе коленок. Боевика я переворачивать не стал, а лишь приподнял его с одного бока и вытащил из-под него портупею со штык-ножом и подсумок с магазинами. Повесив все это через плечо, пошел осматривать второго боевика – «труса». Это был молодой парень, с едва пробивавшимися усиками на верхней губе. Несмотря на то что он был одет в новенькое обмундирование, в нем не было того «армейского шика», с которым носят форму отслужившие в армии. Парень лежал на спине, раскинув руки в стороны, правая сторона лица была запачкана уже подсохшей кровью. Брать у него было нечего, его автомат меня не интересовал, да и был он калибром 7.62.

Со стороны ушедших вперед послышалась стрельба из автоматов. Приподнявшись, я увидел, что солдат и Витька поднимали оружие боевиков и стреляли из него по зеленке; когда закончились патроны, они подняли гранатомет и стали стрелять из него по очереди, запуская гранаты под таким углом, чтобы они рвались над зеленкой, засыпая кустарник осколками. Пока мои коллеги баловались стрельбой из автомата – зеленка молчала, но когда над ней рванули три разрыва, и, наверно, удачно, зеленка ожила. Боевики открыли интенсивный огонь, и теперь они били с расстояния в сто пятьдесят метров, сразу же поставив Сорокина и солдата в тяжелое положение. Они залегли и открыли ответный огонь. Открыл огонь и я, но мой АКСУ был слабенькой подмогой. Пошел огонь, и достаточно мощный, с обрыва. Я схватил автомат убитого, выдернул из его подсумка все магазины и рванул к залегшим товарищам, но те, пригнувшись, уже сами, под прикрытием огня с обрыва, бежали мне навстречу. Когда они поравнялись со мной, я присел на колено и длинными очередями стал полосовать по зеленке на той стороне реки. Выпустив все патроны, я снял ствольную коробку, выдернул затворную раму и разбросал в разные стороны части автомата, затем, низко пригнувшись, ринулся в сторону обрыва. Навстречу мне ударили два автомата – это теперь Витька и солдат присели и прикрывали мой отход. Несмотря на сильный огонь, я по пути к обрыву не забыл про новенькую камуфлированную куртку убитого боевика. И когда я ее схватил, с обрыва сквозь огонь донесся далекий крик Будулаева:

– Боря, куртка моя – это мой трофей.

Несмотря на то что мы находились в незавидном положении, я рассмеялся на ходу. Наша российская армия еще носила песочную «афганку», а все боевики носили камуфляж. И такая новенькая курточка, которую я сейчас нес в руках, была мечтой каждого российского военного.

Прикрывая друг друга огнем, мы добрались до лестницы. Духов не было видно, да они бы и не сунулись в погоню за нами; мотострелки с обрыва надежно прикрывали нас. Самое трудное сейчас было подняться по лестнице. Пули с тупым звуком впивались в землю и в стену обрыва, осыпая нас комочками земли. Самое хреновое было в том, что несколько пуль попало в перекладины лестницы на середине высоты, и в разные стороны полетело несколько крупных щепок, что значительно ослабило крепость деревянного сооружения. Мы топтались около кучи убитых боевиков и понимали, что если лестница не выдержит и сломается, то мы упадем с большой высоты прямо на трупы, и еще неизвестно, останемся ли невредимыми после падения. Первым полез замполит, и через пару минут он благополучно добрался до своих. Но он был полегче, я и солдат – крупнее и намного тяжелее.

– Давай, боец, вперед! – Я подтолкнул солдата к лестнице. Он закинул автомат за спину и с обреченной решимостью начал карабкаться по лестнице. Присев у кучи убитых боевиков, я настороженно оглядел окрестности, готовый каждую секунду открыть огонь при появлении боевиков, но боевиков видно не было, хотя огонь только усилился. Подняв голову, увидел, что солдат также благополучно добрался до верха обрыва. Теперь настала моя очередь. Я стал медленно подниматься по лестнице. Когда я спускался с обрыва по лестнице и наблюдал за подъемом замполита, мне казалось, что это достаточно легко. Однако это было не так: лестница под тяжестью моего тела опасно раскачивалась и трещала, но пока держала. Подниматься мешала и курточка, зажатая под мышкой, мне приходилось лишь ограниченно использовать левую руку, чтобы нечаянно не выронить свою ношу.

– Боря, бросай ее. На хрен она мне нужна, – послышался крик сверху.

Я поднял глаза и увидел командира первого батальона. Он напряженно смотрел на меня. Внезапно около его головы в стенку обрыва впились несколько пуль, и офицер тотчас пропал из виду. Послышалась команда Будулаева, и стрельба с обрыва усилилась. Я преодолел более половины пути, когда несколько пуль попали в перекладину рядом с моей рукой и раздробили дерево; невольно я отпрянул и на какое-то мгновение оторвал свободную руку от перекладины. Мгновенно потерял равновесие и стал валиться вниз. Судорожно дернувшись, я попытался снова ухватиться за перекладину, но лишь царапнул ее пальцами, сломав ноготь на одном из них. Теряя надежду, но все еще ощущая перекладину под ногами, я предпринял последнюю попытку зацепиться за лестницу. Резко согнувшись и выбросив повторно руку вперед, уже в падении, я надежно зацепился за ступеньку и прижался к дереву. Сердце бешено колотилось в груди, и я боялся, как бы меня прямо здесь, на лестнице, не настиг сердечный приступ. Но через минуту нормальное дыхание восстановилось, биение сердца пришло в норму. Лестница держала меня, и хотя пули продолжали впиваться в землю вокруг меня, движение вверх можно было продолжать. Оставшуюся часть пути я проделал быстро, не обращая внимания ни на опасный треск лестницы, ни на огонь боевиков. Оказавшись в окопе, я быстро сдернул автомат из-за спины и со злостью выпустил пару магазинов в зеленку. Убедившись, что им не удалось никого убить, боевики быстро прекратили огонь. Мы тоже перестали стрелять и стали возбужденно обмениваться впечатлениями.

Будулаев нагнулся, поднял со дна окопа брошенную куртку и довольно произнес:

– Ну, теперь у меня будет камуфляж. Боря, смотри, какая ткань крепкая. – Виталя крутил в руках куртку, щупал ткань, которая действительно была хорошая.

– Витя, погоди. Давай пошарим по карманам… Интересно ведь, чем живут духи.

Я взял куртку и стал методично обшаривать одежду, но добыча была небогатая. Из кармана на рукаве я достал белое и чистое полотнище, которое заменяло бинт. Тут же лежал одноразовый шприц в полиэтилене и какие-то таблетки, которые не были похожи на наркотики. И больше ничего. Впервые у меня шевельнулось чувство жалости к убитому крестьянскому парню, которому задурили голову, одели, обули. Дали в руки автомат, назвали ополченцем и оставили умирать на обрыве.

Возбуждение от боя постепенно спадало. Солдаты стали заниматься своими делами, продолжая обустраиваться на позициях. Будулаев с замполитом ушли на правый фланг батальона, а я, понаблюдав за боевиками, стал бродить по обрыву, поручив Ермакову следить за противником. Алушаев короткими очередями пристреливал из КПВТ дорогу от Новых Атагов к перекрестку, но дальность была большая даже для крупнокалиберного пулемета. Пули, потеряв энергию полета, падали на дорогу, разрывные срабатывали, подымая фонтанчики пыли, а трассирующие еще отскакивали от земли и падали уже в ста метрах дальше, другие просто втыкались в землю и, пока не сгорал до конца трассер, красными огоньками мерцали на земле.

Время приближалось к вечеру, бой постепенно прекращался, но еще местами слышны были очереди из пулеметов и автоматов. В основном работала артиллерия, но и она все реже и реже посылала снаряды в сторону боевиков. Я решил подождать еще минут двадцать и просить разрешения убыть в свой лагерь, так как в темноте пускать ракеты было бы бессмысленно. Наблюдал за перекрестком и размышлял о том, что на нем, вполне возможно, располагаются огневые точки и позиции боевиков: слишком удобная позиция для обороны и неудобная для атакующих. В этот момент на перекресток спокойно вышел боевик и начал неторопливым шагом пересекать дорогу, направляясь к кустам на противоположной стороне дороги.

– Ермаков, бей! – дурным голосом реванул я команду.

Сержант, в этот момент высунувшийся из люка и тоже наблюдавший за перекрестком, мгновенно провалился внутрь машины, одновременно закрывая люк. Причем он так стремительно захлопнул его, что, по-моему, даже хорошо треснул им самого себя по голове. Моторы пусковой установки завизжали на высокой ноте, стремительно поворачивая установку на перекресток. Она замерла, и тут же ракета сорвалась с направляющей, помчавшись к перекрестку. Краем глаза я увидел солдат первого батальона, которые в азарте кричали и свистели:

– Давай, давай…

А боевик спокойно продолжал свое движение, и жить ему оставалось всего несколько секунд. Но все-таки сегодня был его день. Из-за строений у перекрестка неожиданно вынырнул БТР духов, стремительно пересек перекресток и по грунтовой дороге так же стремительно стал спускаться в зеленку. Боевик мгновенно был забыт.

– Ермаков, бей БТР! – заорал я, одновременно понимая, что мой подчиненный не может слышать меня. Но Ермаков, может быть, еще раньше меня увидел бронированную машину: ракета слегка изменила направление полета и устремилась к БТРу. Все, кто видел этот поединок, затаили дыхание. Кто победит? Машина духов успеет скрыться в зеленке? Или ракета все-таки поразит ее?

В бинокль хорошо было видно, что часть боевиков, увидев приближающуюся ракету, начали поспешно прыгать с брони. Почти все они не могли удержаться на ногах, и при приземлении их раскидывало в разные стороны. Другие стали быстро перемещаться на переднюю часть машины. Казалось, боевикам повезло; уже передок скрылся за деревьями, и ракета не успеет. Я открыл рот, чтобы в досаде выматериться, но ракета все-таки успела ударить в самый край кормы, где находились топливные баки, и взорвалась. Пламя мгновенно охватило кормовую часть, вздыбилась серым облаком пыль на дороге, а через секунду машина вкатилась в зеленку, исчезнув из виду.

– Черт, они сейчас потушат машину, – в огорчении воскликнул я, все-таки с надеждой всматриваясь в место, куда въехала машина чеченцев. Прошло секунд сорок, и несколько в другом месте, чуть подальше, в небо взметнулся багровый шар взрыва – это взорвались баки БТР. Пламя опало, и теперь были видны отдельные языки огня, которые весело плясали в зеленке.

– Альфа 01, я Лесник 53. Прием! – Получив подтверждение, я возбужденным голосом продолжил: – Альфа 01, на перекрестке дорог, на территории духов уничтожил БТР противника.

После непродолжительного молчания в наушниках захрипело:

– Лесник 53, доложите точные координаты места, где вы подбили БТР.

– Альфа 01, к сожалению, точно указать не могу, так как забыл взять с собой карту, но это перекресток дорог на Шали и Новые Атаги. Альфа 01, прошу вашего разрешения убыть в свой район, так как через полчаса стемнеет и ничего уже не будет видно.

Получив разрешение убыть в свой лагерь, я быстро собрался и помчался к себе, решив по пути проехать на отбитые у боевиков 13 марта позиции. Мы слезли с машины у моста через арык. Спрыгнули в длинный окоп и сразу же оказались в пулеметной ячейке. Дно ее было густо усеяно стреляными гильзами. Я прилег на бруствер и посмотрел в нашу сторону: хорошо были видны позиции третьего взвода, место, где стоял МТЛБ Черепкова, и часть моего бывшего командного пункта. Теперь было понятно, откуда нас «приветствовал» чеченский пулеметчик. Из его ячейки мы пошли по окопу, заглядывая в каждую щель, и везде видели одну и ту же картину: окоп, в стене через каждые десять-пятнадцать метров были вырыты тесные углубления, застланные соломой и опять же шинелями советского образца. Здесь они жили, спали и умирали. Та же нищета и оголтелое упорство. Наши солдаты жили и воевали в гораздо более комфортабельных условиях. Пройдя по всему окопу, мы вылезли и направились в свою уютную, светлую и желанную землянку. Здесь нас уже ждали с нетерпением Алексей Иванович и техник. Стол был накрыт, и мы сразу же приступили к ужину. Я неторопливо рассказывал, а Кирьянов и Карпук, открыв в изумлении рты, слушали мой рассказ.

В десять часов утра следующего дня я с противотанковой установкой сержанта Некрасова уже дежурил на обрыве. Помимо пехоты, на обрыве заняли оборону несколько зенитно-самоходных установок, вокруг которых крутился командир дивизиона майор Микитенко. По всему обрыву через равные расстояния стояли танки, и везде кипела работа по наращиванию инженерного оборудования позиций. Я сидел на башне своего БРДМ и лениво оглядывал в бинокль территорию, занятую духами. Движения там особенного не было, а если что-то я и замечал, то не реагировал. Это были не мои цели. Изредка в стороне от перекрестка вздымались разрывы снарядов нашего дивизиона. Но что они там долбили – видно не было. Потом один из снарядов упал в пятидесяти метрах от построек у дота. Через минуту второй снаряд разорвался уже прямо на перекрестке. Пристреливают. Я уже более внимательно осмотрел перекресток и его окрестности, но ничего не заметил. Только обратил внимание, что МТЛБ из-под навеса у дота исчез.

Продолжая наблюдать за перекрестком, я в изумлении открыл рот, когда из кустов на дорогу спокойно выбралась белая «Волга» с пятью боевиками внутри, медленно выехала на центр перекрестка и остановилась. Вокруг меня все заорали, показывая пальцами на автомобиль. Попытался что-то скомандовать Некрасову, но горло перехватило спазмом, и я издал только нечленораздельный писк. Рядом со мной Алушаев нырнул было в люк к пулеметам, но зацепился бушлатом за выступ и застрял. Теперь он бессмысленно дергался, пытаясь освободиться, а Чудинов хватал меня за руки и, беззвучно открывая рот, тыкал пальцем в сторону дороги. Некрасов же просто разинул рот и истуканом застыл в своем люке. Я, оттолкнув руки Чудинова, вновь поднял бинокль, моля Бога, чтобы хоть кто-то не растерялся и все-таки уничтожил зарвавшихся духов. «Волга» тем временем, постояв секунд пятнадцать на перекрестке, начала разворачиваться, и тут Бог, наверно, услышал не только мою молитву. На перекресток обрушился шквал снарядов. Первые же два снаряда попали в автомобиль, и «Волга» с боевиками исчезла в огненном шаре. Тут же перекресток и его окрестности утонули в дыму от десятка разорвавшихся снарядов, вверх, по крутой траектории, вылетела крупная часть машины, описала довольно большую дугу и шмякнулась далеко от дороги. Еще несколько кусков взлетели над дымом и упали обратно в огонь.

Кругом вопила в восторге пехота, многие повернулись ко мне и показывали пальцами на перекресток: мол, вот как надо. Я как будто очнулся от столбняка, отцепил бушлат Алушаева, продолжающего биться в люке, от выступа, и сержант с грохотом и матом исчез в глубине БРДМ. Я обматерил Чудинова и показал кулак Некрасову. Если бы мы не растерялись, то у нас было бы достаточно времени, чтобы уничтожить боевиков.

Через несколько минут дым рассеялся. На перекрестке, изрытом снарядами, горели остатки «Волги». Остальные части чадили несколько в стороне. Молодцы артиллеристы! Я отдал несколько распоряжений и стал терпеливо ждать, решив взять реванш. Долго ждать не пришлось. На перекресток со стороны Шали выскочила белая иномарка, над которой развевался странный голубой флаг на гибком и высоком флагштоке. Повернув направо, иномарка на огромной скорости рванула в сторону Новых Атагов. Алушаев и Чудинов находились на своих местах, поэтому мне осталось только провалиться в люк на свое место. Я, по-моему, даже не успел еще захлопнуть люк, как Алушаев открыл огонь.

В командирский прибор был хорошо виден автомобиль, мчавшийся на огромной скорости. Алушаев разом нажал на две кнопки электроспуска пулеметов, и теперь две струи пуль тянулись к машине. Но одна, пролетев несколько дальше половины расстояния, бессильно клонилась к земле: это был 7,62-миллиметровый пулемет ПКТ. А второй пулемет КПВТ дотягивал до машины, но отставал от нее. Пули впивались в асфальт все время сзади машины, дробили его, но не успевали. Умом я понимал, что Алушаев просто не взял упреждение, но скорректировать его не мог, так как мысли мои в азарте смешались, и я лишь что-то безумно орал. Рядом со мной в таком же азарте бился об руль Чудинов и тоже кричал, как безумный. А машина мчалась, в течение одной минуты пролетела полтора километра до окраины деревни и скрылась в глубине улиц Новых Атагов. Я пришел в себя быстро, огляделся в машине: Чудинов с сумасшедшими глазами остервенело продолжал бить кулаком по рулю и продолжал орать: «Бей! Бей, бей…»

Над головой все строчил пулемет: в КПВТ давно закончилась лента, там было лишь пятьдесят патронов, поэтому работал только ПКТ. Хотя автомобиль и скрылся в деревне, Алушаев продолжать жать на кнопки электроспуска. Я ударил сержанта по коленке, и только после этого он отпустил кнопку.

– Алушаев, ты балбес. Ведь нужно брать упреждение. А ты целился по машине, вот пули и падали сзади машины.

Пока я это ему говорил, в глазах пулеметчика появилась искра мысли, и он смущенно зачесал затылок.

– Ладно, Алушаев, но в следующий раз думай.

Я вылез из машины и побрел вдоль обрыва, разглядывая, как пехота оборудовала позиции. Внизу, у подножия обрыва, группа офицеров стояла у кучи трупов боевиков и что-то обсуждала. Судя по тому, что среди них находился Ренат Халимов, можно было предположить, что обсуждали они очередной обмен. Мы духам трупы, они нам пленных. Самое интересное, что, оказывается, не надо было лазить нам по лестнице: в ста метрах от нее на самый верх обрыва вела дорога, по которой и спустились вниз офицеры.

Не успел я дойти до дороги, как раздалась одна автоматная очередь, потом другая. Тревожные крики. Опять на перекресток выехала машина, но это был теперь «КамАЗ». Он остановился около развалин строений, из кузова выскочили два боевика. Мгновенно выдернули несколько ящиков с боеприпасами и исчезли в развалинах. «КамАЗ» двинулся дальше в сторону Новых Атагов. На обрыве в это время творился бедлам: пехота орала, но не стреляла, понимая, что из пулемета и автомата боевиков не достать. Танкисты метались около танков, а Микитенко гонял своих зенитчиков. Но никто не стрелял. Только моя противотанковая установка сопровождала ракетами движение автомобиля.

Я схватил Будулаева за рукав:

– Виталя, сейчас мои вмочат, завалят духов вместе с машиной.

Но «КамАЗ» медленно, как будто дразня нас, ехал по дороге, потом остановился у «ткацкой фабрики», спокойно высадил группу боевиков, которые рассыпались в придорожной канаве и исчезли непонятно куда. А автомобиль двинулся дальше, все ближе и ближе к деревне. Я начал злиться, понимая, что шансов уничтожить его все меньше и меньше. Проехав еще метров триста, автомобиль снова остановился, и два боевика, находившиеся в кабине, чего-то засуетились. В этот момент и пошла моя ракета. Я радостно заорал и сильно дернул друга за рукав. Но тут же поперхнулся и замолчал: ракета шла хорошо, даже очень хорошо – прямо на «КамАЗ». Но на середине траектории стояла большая и высокая береза, в створе с которой и остановился автомобиль.

«Черт, не попадет…» – в отчаянии мысленно простонал я.

Ракета тем временем стремительно приближалась к березе, затем по плавной траектории поднялась вверх и уже в крутом пикировании, перевалив березу, атаковала машину. Сначала показалось, что ракета прошла вскользь и разорвалась рядом с кабиной, за автомобилем. Схватив бинокль, я ринулся вдоль кромки обрыва к противотанковой установке, чтобы оттуда, под другим углом, разглядеть, куда же попала ракета. С нового места было хорошо видно, что она угодила прямо в кабину «КамАЗа». Еще когда я бежал с биноклем в руке, то над кабиной подбитой машины начинал виться сначала тонкий, но с каждой секундой густеющий дымок. Уже подняв бинокль у позиции противотанковой установки, я с удовлетворением констатировал факт прямого попадания ракеты в кабину.

– Володя, Микитенко, – позвал я командира зенитного дивизиона, – давай своей ЗСУшкой добивай «КамАЗ», по-моему, у него в кузове есть еще боеприпасы и горючее.

Офицер сам нырнул в люк зенитной установки, довернул башню с четырьмя стволами и открыл огонь. 23-миллиметровые трассирующие снаряды первой очереди упали в двадцати метрах от «КамАЗа» и, как мячики, заскакали к стене высоких тополей, стоявших вдоль дороги. Дальность была достаточно большой, и снаряды падали около машины на излете, почти потеряв энергию полета. Следующие снаряды упали практически рядом с машиной. Еще и еще, очередь за очередью била зенитная установка, некоторые снаряды попадали в кузов, но детонации не происходило. Все тополя, стоявшие за автомобилем, были уже изрублены снарядами, даже на таком расстоянии был виден раскуроченный асфальт, но «КамАЗ» не загорался. Исчез дым и над кабиной. Расстреляв практически все боеприпасы, Микитенко вылез из башни и заругался:

– Боря, да влупи ты еще одну ракету!

– Не… «КамАЗ» уже восстановлению не подлежит. – Я действительно потерял всякий интерес к подбитой машине, мы и так показали своей стрельбой высокий класс.

Остальной день прошел нормально. Алушаев несколько раз открывал огонь из КПВТ по машинам, летевшим на большой скорости из Новых Атагов и обратно. Хоть он и брал упреждение, и пули падали в непосредственной близости от автомобиля, никого он не подбил. Попытался и Некрасов ракетой поразить движущуюся цель, но тоже не смог.

На следующий день дежурить на обрыв я послал Коровина, а сам день посвятил отдыху и стирке. Полк тоже приводил себя в порядок и готовился к новым боям. Всем было понятно, что наступать мы будем через мост в направлении «щебеночный завод – перекресток» и далее в сторону Шали и Новых Атагов. Самое плохое, что единственная дорога была зажата с одной стороны зеленкой, вплоть до перекрестка, а с другой стороны строениями и сооружениями щебеночного завода. Если со стороны зеленки не видно было никаких приготовлений к отпору, то на территории завода боевики проявляли большую активность, демонстрируя готовность сражаться. Здесь чеченцы организовали жесткую оборону, и было там их не менее 100–150 человек. С правого фланга над полком нависали Старые Атаги, которые обороняло большое количество боевиков. Они представляли серьезную опасность в случае внезапной атаки. Этой деревней занимался один из мотострелковых полков, но сломить сопротивление боевиков они не могли. Несмотря на то что мы, в отличие от соседей, смогли переломить ситуацию с Чечен-Аулом в свою пользу и вдоль реки все-таки вытеснить боевиков на окраину селения, боевики и с этого направления могли принести нам много хлопот. Особенно опасная ситуация могла создаться в случае одновременной атаки с обоих населенных пунктов. В этом случае духи имели шансы отбросить нас на старые позиции.

Артиллеристы и минометчики практически круглые сутки, не жалея снарядов, били по предполагаемым позициям боевиков. Но все понимали, что этого было недостаточно.

В один из дней полковник Петров уехал в Грозный на совещание, которое проводил министр обороны Грачев. Положительное на этом совещании было то, что Грачев устроил разнос тыловикам и РАВистам, которые стали вводить лимиты на расход боеприпасов.

– Какие лимиты? Вы что тут, совсем охренели? Слушайте мой приказ: никаких лимитов. Если боевик выстрелил в сторону наших позиций – открыть туда такой огонь, чтобы не только место это перестало существовать на земле, но и в карте дырка образовалась.

Зная о важности нашего направления, министр поднял командира полка и спросил, что ему надо для успешного наступления. Петров четко и коротко обосновал необходимость применения на нашем направлении армейской и фронтовой авиации.

Грачев сурово повел взглядом по рядам офицеров:

– Командующий авиацией, чтобы через два часа после совещания вся твоя авиация бомбила этот щебеночный завод и другие позиции, какие укажет командир полка. Чтобы от этого завода действительно осталась одна щебенка.

Обо всем этом мы узнаем на вечернем совещании, а сейчас я обеспокоенно вертел головой, прислушиваясь к непонятному мощному гулу, накатывающемуся из тыла. Он быстро приближался и рос, рядом со мной тревожно вглядывались в наш тыл замполит с техником. Звук был похож на работу вертолетного двигателя, но был гораздо сильнее.

Из-за дальней зеленки выскочило около пятнадцати боевых вертолетов, длинными и хищными телами похожие на крокодилов. Они сделали круг над нашими позициями, примериваясь к местности. Один из них поднялся на высоту восемьсот метров и завис на одном месте. Корректировщик. Остальные встали в круг и устроили «карусель»: двигаясь по большому кругу, каждый вертолет по очереди шел в атаку и отстреливал определенное количество неуправляемых ракет, которых было навешено на каждом в контейнерах по сто двадцать штук. Там же, на подкрылках, виднелись и ПТУРы – «Штурм С», которые по своим возможностям были выше, чем мои управляемые ракеты.

Первая пара вертолетов сделала горку практически над нами и в снижении пошла в атаку. Правая машина пустила «Штурм»: двухметровая ракета с характерным звуком и шорохом устремилась к заводу, промчалась над берегом и через несколько секунд исчезла в проломе стены заводоуправления. Левая в это время выпустила до десятка неуправляемых ракет и тоже по заводоуправлению. Блеснула багровая вспышка внутри здания, выплеснув тучу пыли в разбитые проемы окон. А вокруг него одновременно поднялись султаны разрывов второй машины. Вертолеты, наклонившись набок, ушли вправо, на их место вышла следующая пара. Дали залп десятком НУРСов и тоже отвалили в сторону, давая место другим вертолетам. К нашей позиции снова приблизилась первая пара. Правый вертолет опять пустил ПТУР, но, видимо, летчику захотелось показать пехоте класс, провести ракету низко над дорогой, между откосами предмостья и вывести «Штурм-С» через мост к заводу. Летчик вел ракету все ниже и ниже, гнул траекторию к земле, но в какое-то мгновение утратил над ней контроль. Ракета сразу же «клюнула», потеряла высоту и взорвалась на позициях первого батальона. Вертолет стремительно взмыл вверх и отвалил в сторону.

– Черт побери… – вырвался вздох досады у всех наблюдавших.

– Огурец, я Борт 34, – послышался голос из радиостанции. До этого мы слушали переговоры авиакорректировщика с вертолетчиками вполуха, но теперь все насторожились. – «Огурец», куда я попал? Есть ли пострадавшие?

– Борт 34, я Огурец. Когда снова подойдет твоя очередь, я сообщу.

Вертолет за вертолетом крутили карусель, территория завода кипела в разрывах и постепенно затягивалась пылью и дымом, но вертолеты вновь и вновь били по цели, багровыми вспышками покрывая всю территорию завода. Вновь вдалеке появилась первая пара, она быстро росла в размерах, приближаясь к рубежу открытия огня, и мы все прислушались к эфиру:

– Борт 34, я Огурец. Все нормально. Пострадавших нет.

Это сообщение как будто прибавило резвости и ярости вертолету. Машина стремительно сделала горку, и летчик дал выход своей злости: ракет сорок сорвались с его контейнеров и ушли к заводу. В результате этого достаточно длинного залпа вертолет чуть дальше пролетел к позициям духов, и сразу же из разных мест зеленки к вертолету потянулись трассы автоматных очередей. Вертолет в развороте дал еще добрую очередь из авиационной пушки по зеленке, а следующие несколько пар вертолетов накрыли ракетами всю зеленку, откуда велся огонь. Отстрелявшись, вертолеты построились в походный порядок и ушли на базу, а через полтора часа все повторилось заново. Под вечер прилетели самолеты, скинули несколько 250-пятидесятикилограммовых бомб, которые потрясли окрестности. Клубы дыма и пыли, казалось, поднялись до самого неба от мощных взрывов. Ночью самолеты прилетели вновь, но теперь они сбросили 500-килограммовые бомбы. Вспышки разрывов, по-моему, осветили даже горы в нескольких километрах от нас.

На следующий день все повторилось, но новизна прошла, и мы уже равнодушно поглядывали в сторону завода, превратившегося в ад.