Книга: Дивизия цвета хаки
Назад: Аэродром
Дальше: Королевская дача

Барзанг

БАПО (боевой агитационно-пропагандистский отряд) 201-й МСД (нештатный в описываемое время – лето 1981 года) получил новое и очень интересное задание. Предстояло за две недели, не возвращаясь на базу, пройти по таким «теплым» местам, как Ханабад, Имамсахиб, Шахраван, Ходжагар, Талукан, Ишкашим, восточнее и северо-восточнее Кундуза. А главное – все это затевалось ради того, чтобы с нами рядом был уполномоченный ЦК НДПА по зоне «Север» рафик (товарищ, в смысле «партайгеноссе») Садеки. Возможность быть прижатым у какого-нибудь кишлака сильно возрастала. Садеки не любили местные партийные боссы. Он был «парчамист», человек Бабрака Кармаля. Но сама поездка была желанной. Когда еще вырвешься на такое, без обязаловки «шариться» по разбомбленным лачугам? Опять же, шансы на «медальку» возрастали.
Лица те же. Проверенные.
Подполковник Русаков. Умен, интеллигент военный. Выдержан и смел. (Вот всех этих качеств ему не простят в Баку в 1990 году.)
Саночкин Евгений, подполковник – «зам по бою» 149-го полка – этот свое дело знал. С ним народ шел не раздумывая и с охотой. (Его тоже начальство не жаловало за правду.)
Саша Зяблинцев – двухметровый гигант, выпускник МосВОКУ. Он был командиром роты (сводной) охранения.
Алишер – бухарский таджик, переводчик. Этот – легенда Афганистана. Он не переводил – он поэмы на ходу слагал. Алишера ценили по его большим заслугам. Так он и до посольства в Кабуле добрался или до какого-то института.
Мишка Новиков со своими страшными, облезлыми танками.
«Шило» – взвод разведки. Два взводных – Костя Судак и Саня Лоза. Эти уже хлебнули афганского лиха. Костя едва не угодил в плен. Уже вели, но он бросился под откос ночью. Худой, черный молдаванин. А Лоза получил контузию. И все было в порядке вроде, но если рядом било орудие или гранатомет, он обхватывал голову руками и корчился от боли.
Доктор. Тот же. Дерматовенеролог Толя. И спирт с ним. Об этом он «конфиденциально» сообщил, усаживаясь в мой бронетранспортер. Бортовой номер 575. Номер привожу с умыслом. О нем речь еще впереди.
Перед выездом Русаков долго и убедительно говорил о недопустимости «экстремизма» с нашей стороны, о том, что не всегда хорош «превентивный огонь». Это когда в тебя еще не стреляют из развалин кишлаков, а ты уже вместе со своей колонной, стволы в «елочку», поливаешь свинцом белый свет. Ну как в такой суматохе бедному душману не засадить втихую пару реактивных гранат в «диванаи шурави» (в сумасшедших советских)?
При словах «превентивный огонь» я неосмотрительно хихикнул. Судак и Лоза тоже занервничали. Они-то по другому поводу. Им без этого огня нельзя. А я потому, что сам термин «превентивный огонь» был успешно внедрен мною в обиход около месяца назад. Прижился и стал гулять чуть ли не по документам. Сказалась страсть к определенности и порядку в дурдоме. Главное, назвать. Нет названия – нет знания. Натуралисты, мать вашу!
Русаков мою реакцию истолковал неверно и переключился на меня, вспомнил, как я дал команду пулеметчику из КПВТ стрелять в мирный сарай. А что из-под этой глины и гнилого камыша дважды ударил гранатометчик, про то он не вспомнил. А что вслед за КПВТ туда дважды приложился Мишка Новиков из танка, тоже не фигурировало. Впрочем, Русаков потом меня по-отечески наставил: «Ты старше. Восемь-десять лет – это большое дело в ваши годы. Ты чувствуешь эти края. А они смотрят на тебя, выводы делают. Вот ты ремень распустил на автомате прошлый раз, а бойцы потихоньку повторили. Потом, ты журналист, корреспондент. Им охота «показаться». Фамиди, рафик Рамазон?»
– Понял, рафик дягирваль (полковник).
Все понял... Мы все тебя понимаем. И лучших командиров, чем ты и лобастый Саночкин, нам и не нужно было.
Пошли. Собирались выехать в шесть утра. Выбрались с аэродрома, из расположения 149-го полка в восемь. То БМП не заводилась, то еще что-то...
В парке боевой техники, как вешала, торчат стволы БМП-2. Хорошо, что сменные есть. Сколько их на крутых афганских поворотах покорежило о скалы. Но огонь был эффективнее, чем у «Грома» – орудия БМП-1.
У колонны остановился «уазик». Вышел подполковник, командир полка Пузанов. Стройный, вылощенный, походка танцора. Ничего не скажешь, молодец. Я и сам любил новое обмундирование. В Союзе особенно. А вот в Афгане новому – удобное предпочел. Ну, Пузанову что завидовать? У него полк на шее, а в этом полку чего только не бывает. И командир имеет право на свою долю. Не все же прапорам со склада! Пузанов как-то брезгливо-сомнительно осмотрел колонну, махнул рукой и поехал в объезд взлетной полосы.
Многие командиры не считали серьезным делом БАПО. А что серьезно? Бомбить и молотить снарядами? Молотили, тот же Баглан и Ханабад. А толку? Ни проехать, ни пройти без боя. Тут еще один момент был.
Частенько мы привозили сведения о бессмысленных обстрелах, о грабежах «мирного» населения. Лучше говорить – временно мирного. И эти «вонючки» потом портили жизнь комбатам, чьи подчиненные стояли на блокпостах. Дела обычно улаживались через ХАД (служба безопасности ДРА), и тогда жалобщик чаще всего уже ни на что не жаловался либо откупались мукой, соляркой, рисом. Это если за пострадавшим стояли отряды самообороны – т. е. бывшие крепкие банды, нашедшие общий язык с властью на взаимовыгодной основе.
Внизу на шоссе ударила жара. Сухой, горячий ветер, сизая дымка. На дороге спокойно. Расписные «бурбухайки» катят навстречу, обгонять колонну не даем, да и нет охотников через стволы переть. Повозки. Где мулами, где ослами, а то и лошадьми запряжены. Афганцы бредут по обочинам, зажимая рты концом чалмы от пыли и гари солярочной. В поле работают люди, бараны пасутся. Чистый Киплинг!
Мать-дорога... А вот если людей нет, баранов нет, в поле – никого, то жди беды. Либо фугасов понаставили, либо засада. Один из военных признаков. Такой же, как пирамидки из гальки на обочинах. Но пока спокойно. Кимы афганские бегут, что-то крича, суют кривые черные прутики анаши. Этих разведке не учили. Они сами все знают. И русский учат успешно. Способные дети!
Вот справа пепелище. Здесь жил афганский Павлик Морозов. Занятная история. И не в смех. Они действительно сделали из маленького негодяя – героя, как у нас. А вообще пятнадцать лет – это в Афгане не отроческий возраст. Они быстро мужают. Так вот, у честного дуканщика иногда по ночам появлялись партизаны-моджахеды. Ночевали, оставляли оружие, шли в город. А сынок уже очень хотел сам магазином править. Отца сдал. Того в ХАДе быстро пустили в расход. Стал мальчик дуканщиком. А ночью пришли партизаны-моджахеды. И мальчика топориком порубали. У моджахедов тоже свои Шарлотты Корде и Зои Космодемьянские. Девочка в лицее женском, в Кабуле, сыпанула в бачок с водой горсть таблеток. Плохо было ее подружкам, когда попили воды на перемене... А героиню – в Пули-Чархи, тюрьма известная под Кабулом, говорят, немцы строили...
А вот и партийный комитет. Во дворе группка типичная. Пара афганских худых и черных офицеров, пара партийцев с пистолетами «ТТ» за широкими поясами, наш советник – борода лопатой, нос картошкой, под афганца рядится. А вот новое лицо. Божок азиатский районный. Кремовый костюм. Глаза желтые, цепкие. Видел я такие глаза у одного мужика в детстве. Не понял сразу – чем страшны. Потом узнал. Сидел он долго за убийство. Ну, таких «глазок» у нас теперь хватало. А не надо чужой смерти радоваться, в глаза смотреть жертве. Умирающий тебе «привет» передает. В бою, издалека – это другое дело.
Алишер, спрыгнув с бэтээра, предупредил: «Садеки по-русски не говорит, но понимает. У нас учился». Ладно, разберемся. Разведчики, прости господи, охламоны, тут же все исполнили – начали материться во весь голос и поминать нехорошими словами «обезьян в зеленой форме».
А Садеки с нами не поехал. Как только миновали пост между Альчином и Балучем, тот самый, у которого мой спирт испарился, он – по газам и укатил в своем «УАЗе» в сторону Шерхан-Бандара. Дорога там была спокойной. А куда укатил конкретно, никто его не спрашивал. Хоть и чужой, и член ЦК, пусть и НДПА, пусть и по зоне «Север», но Алишер сказал, что Садеки имеет генеральский чин. Это мы уважаем.
Дорога на Шерхан – шестьдесят километров асфальтового шоссе через степь Чоли-абдан и пустыню Ходжахрег. Одни названия чего стоят. И от Балуча до Шерхана только на подъезде к порту какая-то грязная Каракутурма. А там, как водится, отряд самообороны.
Значит, на объект Садеки, а с ним и губернатор Кундуза, очень похожий на богатого злодея из индийских фильмов, умотали на легковушке, а наша колонна шла километров, дай бог, двадцать. То водовозка закипит, то «Чайка», командно-штабная машина, задымит (ее потом и пинками изгнали за трусость вместе с экипажем батальона связи), вот так и шли. А разведчики с позывным «Шило» оторвались и жарят. Еле-еле их Саночкин по радио остановил. Раз остановил. Два. А на третий: «Колонна стоять!» Вышли. Я пристроился в тени водовозки. Вода капает щедро из всех дырок. Приятно. Лужа на асфальте. Тень куцая. А жара за сорок. Это в тени. Как мало надо человеку. Струйка воды в пустыне. Тем временем вернулся БРДМ «Шило». И таких матюков наслушался командир разведки. И таких угроз нешуточных, что мне, в тени сидящему, стало не по себе. И когда кипящий Саночкин возник рядом, то я внутренне сжался, хотя ни в чем не был виноват. А майор вдруг спросил, глядя исподлобья: «Ну, что, я был не прав?» Конечно, прав. Негоже разведке отрываться далеко на марше. Есть положенный интервал, плечо. Соблюдай. Но все одно. Шел этот БРДМ и потом рывками. То рванет, то притормозит. А дорога – мираж на мираже: вода блестит, барханы на пути вырастают. Тому, кто впервые видит, – интересно. А потом не замечаешь.
Один всего поворот, точнее, изгиб шоссе на дороге в Шерхан. И стоял на том изломе железный столб. Наверное, ЛЭП когда-то проходила. Так вот, на этом единственном повороте, в этот единственный столб вмазали свой «уазик» ребята из Северного городка. И погибла единственная женщина – служащая в их части. Остальным хоть бы что. Легенда? Да нет, от верных людей слышал. А столб с вмятиной к тому же. И ленточка на нем болтается.
В конце концов дотелепались до Каракутармы, а затем места веселее пошли – осока по обочинам – вода рядом. Справа по движению Барзанги Афгани. Вот в последнем у меня дело было. Знал о нем только Русаков.
Когда собирались в поездку, остановился у меня один из «спецов». Просто пришел, сказал, что от Барласова. Ну, не нужно других рекомендаций. Пистолет в сейф положил, автомат разрядил, бутылку поставил. Вечером разговорились. О себе он ни слова. О том, что в Союзе делал. Физиономия по виду такая, что хоть от Душанбе до Кветты запускай – за своего сойдет. И в то же время в Москве ну разве татарином сочтут или южанином. Крымчак, похоже. Имя русское – Борис. Он и пил исправно, и на гитаре играл. Песни-то все душевные: «Если только бой великий грянет. Пусть им вечным памятником станет проходная возле ДорНИИ», «В Сенегале, братцы...» Ну, ясно. А утром сказал: «Саня. Ты зря туда едешь. Садеки – это не тот прицеп к вашей колонне. У него много врагов здесь. Он человек Бабрака. А здесь халькист на халькисте. У них все очень сложно. Подставят».
Спасибо, конечно, за совет. Об этом я и сам догадывался. Но Борис пошел дальше: «Если хочешь, я тебе дам одну записку. Найдешь человека в Барзанги Афгани. Покажи. Ничего говорить не надо. В Имам-Сахибе и рядом будете чувствовать себя спокойно». Я заранее поблагодарил, а Борис минут пять писал на половинке листа записку. Потом свернул ее, протянул мне. «Саня, это не нужно показывать своим. Могут неверно понять. Пайцза. Пропуск. Спросишь кумадони Латифа».
Слышал я об этом «кумадони». Узбек, говорили – бывший офицер. Отряд у него то мирился с властями, то выгонял их из своих пределов. Но – авторитет. Наши его не трогали, но в контакт не входили. А кабульские считали заклятым врагом. Вот эту записку я и предъявил в Барзанги. Просто выскочил с дороги на окраину кишлака. Тут же появились два орла с автоматами. Бойцы напряглись. Но свои оказались, узбеки. Я попросил, чтобы они вызвали кумадони Латифа. Вышел из БТРа, прошел в тень, присел возле арычка. «Кумадони» то был или нет, но появился минут через десять весьма мирного вида, чистый афганец. Чай, все такое. «Как дела. Хорошо? Хуб аст... хуб». И опять волынка. Я по возможности незаметно сунул ему записку. У него хватило выдержки. Он что-то крикнул своим помощникам, те метнулись к кишлаку. Я понял: сказал солдатам, чтобы поискали чай, пачек пять...
Латиф быстро прочитал записку, покачал головой, улыбнулся. Записку отдал мне.
Саночкин моим отсутствием не интересовался. А Русаков в общих чертах знал, зачем мне был нужен Латиф. Вот только Алишер покачал кудрявой головой и сказал наставительно: «Нельзя верить афганцам. Такой народ!» Он был прав. Много позже Алишер дал мне еще один совет – не просить чего-либо у афганцев. Дадут, а потом вытащат последнее. Я совету не внял. И долго потом чертыхался. «Нет воина храбрее, чем афганец, нет воина трусливее, чем афганец. Нет друга преданней афганца, нет друга коварней афганца» – это они сами о себе сказали много лет назад. А еще я видел то, за что больше всего ненавидели афганцев их собратья – узбеки и таджики, наши советские. Я долго думал, почему так? Но все мысли были какие-то несерьезные, как, впрочем, многое из того, о чем думалось и мечталось в Афганистане.
На манер гуситского лагеря отряд остановился на ночлег. Стволы на все четыре стороны. У каждой машины всю ночь по одному дежурному. Патруль внутри каре. Пароль до 24 часов и с полуночи до 6. В 23 часа прекратить хождение. Вот задымили костерки для разогрева сухпая. Мишка Новиков вытащил свою знаменитую трубу. Она направляла огонь от паяльной лампы вертикально на казан. Удобная штука. А Мишкины бойцы с собой все имели: танк – дом родной. Вот так. Расположились на песчаном пустыре. А рядом вилла шикарная. За ажурным кирпичным заборчиком сад райский. Павлины прохаживаются. У железных ворот часовой. Кто такие? А нам-то что? Не мы здесь хозяева. Но посчастливилось войти во врата афганского рая.
От виллы в сумерках подошли двое. Пограничники, капитан и старший лейтенант. Поздоровались. Быстро разговорились. Капитан – начальник выносной заставы – предложил офицерам переночевать в более человеческих условиях. Вот это дело. Спасибо, «зеленые фуражки».
Вилла оказалась не просто виллой, а путевым дворцом Захир-шаха. И внутри все было по-королевски. Никто не загадил, не разграбил. Мрамор, лазурит, стекло зеркальное. Кожаная мебель, красное дерево. А самое главное – во внутреннем дворе – бассейн. И можно искупаться. Ощущение той воды после жаркого дня в пустыне сохранилось у меня до сих пор. Много было бассейнов, рек, озер. В том же Афгане. И дни жарче бывали. Но этот «королевский» бассейн я не забуду никогда. Оказывается, можно было и вот так жить в Афгане, на королевской вилле.
Назад: Аэродром
Дальше: Королевская дача