Самым первым признаком осадного положения в нашей части служил наряд на КПП. Им выдали автоматы, заставили надеть каски и бронежилеты. На крыше сидел скучающий пулеметчик. Ему, вообще-то, было полегче, чем остальным. Он за пулеметом лежал, а не стоял с ним. Скорее всего, в этой позе он чаще спал, чем бодрствовал, но это никто не проверял.

Я зашел в дежурку, где Толя Назаров выдал мне табельное оружие — пистолет Макарова, и постарался поскорее спровадить. Я не обиделся: Толя пытался уснуть в своем закутке, и выкраивал для этого любое свободное время. Он стоял на своем посту уже несколько дней, и глаза у него стали красные как у кролика.

Дверь штаба захлопнулась за мной. Меня выбросили из света во мрак. Я глубоко вздохнул, и отправился в казарму к Томскому, за своим нарядом.

В темноте кто-то шарахался туда — сюда. Это бесцельно двигались «молодые» из местных. Попали они в дивизион, прямо скажем, не совсем вовремя. Сейчас никому до них не было дела.

Основная масса офицеров и прапорщиков не вернулась из-под Первомайского, Зариффулин ушел охранять третий городок, Поленый и Томский куда-то исчезли. Куда, я даже и не знал. Где-то по части шарахался Садыков, но чем он занимается, я не имел ни малейшего представления. Логман пропал из виду.

Двое офицеров стояли в бессменном карауле.

И кто должен был заниматься этим стадом? Я? Ну уж нет, увольте. Только этого мне не хватало! Достаточно того, что меня отправили каждую ночь патрулировать городок, что в условиях нашего «проходного двора» было не самым безопасным занятием. В карауле было гораздо безопаснее. Там хоть стрелять можно.

В общем, целая толпа молодых дагов была предоставлена сама себе. Их, конечно, распределили по подразделениям, но толку-то!…

В караул не отправишь, на кухню не пошлешь. Дага легче убить, чем на кухню отправить. И даже Шевцов с Бабаяном прекрасно это понимали. Я же на полном серьезе предлагал отправить их всех по домам. И всем было бы спокойно: они освободили бы часть от своего бессмысленного присутствия, а мы избавились бы от лишней головной боли.

Вот к нам в батарею отправили одного, по имени Ахмед. И что мне с ним делать? Ну ладно, сидел бы себе где-нибудь тихо и лишний раз не высовывался, но видно безделье его доконало. Он уже ко мне с вопросами, чем бы ему заняться, стал приставать.

Я ему ответил:

— Иди куда-нибудь, ради Аллаха, только не приставай ко мне!

По-моему, он обиделся.

Но если вы подумали, что человек страстно желал служить, а я ему крылья подрезал, то это совсем не так.

У меня о нарядах голова болела, а этого «кадра» в наряд-то поставить я и не мог — ненадежный, не славянин. Вот наряд по кухне «горит». Пойдешь? «Лучше умру!» — скажет. Ну и черт с тобой!

Короче, продравшись сквозь толпу шарахавшихся, я добрался до казармы Франчковского.

— Где наряд на ночное патрулирование? — спросил я у дневального.

— Трафимов, Черенков! На выход! — закричал он в темную глубину помещения.

Через пару минут на свет появилось одно «чудо» в обмотках. Наверное, недоумевало, кому оно могло понадобится.

— Э, боец! — разозлился я. — На дежурство пора! Давай обувайся!

Из другого крыла казармы появился дежурный по батарее — сержант-контрактник.

— Расул, — обратился я к нему, — надо бойцам оружие выдать, мы на патрулирование городка идем.

Он молча кивнул, достал ключи, и начал открывать железные двери оружейной комнаты.

Таким образом, через пятнадцать минут наша грозная «тройка» покинула теплую и тихую казарму, и отправилась в ночь, в темноту — в сырость, холод и мрак, местами разгоняемый светом фонарей или освещенных окон.