Нас бросили на Старый Ачхой. Где-то впереди развернулась пехота. А наша минометная батарея, как положено, несколько позади. Андрей все пытался определить — дострелим ли мы до поселка с этого места, или надо будет быстро перемещаться вперед. По всему получалось, что недострелим.

Из-за этого комбат заметно нервничал. Одно дело все спокойно заранее к стрельбе подготовить, и совсем другое — развертываться сходу, делать все бегом и в спешке, с неизбежными ошибками личного состава и всякими неприятными происшествиями.

Вскоре и до нас дошла первая плохая новость за этот день. У Франчковского в роте при чистке оружия случайно застрелили солдата. Никаких разборок и темных историй — исключительно случайно. Но пятно на ротного, конечно, легло не хилое. Да и солдата, как ни крути, было жалко. Не боевые потери самые неприятные. Ни за что погиб боец. Вот ни за что!

Убийцу оставили в строю, но Армян мне шепнул, что сослуживцы приговорили его идти везде первым. Так что если он доживет до дембеля, ему сильно повезет. Но это вряд ли…

Можно сказать, что едва только лунный свет сменился предутренней дымкой, а потом встающее солнце красной лентой окрасило горизонт, как доблестная пехота двинулась вперед. Наша батарея также не отставала, перемещаясь по заранее намеченному маршруту к месту развертывания для боя и непосредственного ведения огня. Вместе с пехотой отправился арткорректировщик из артиллеристов, так что на этот раз обошлись без меня.

Стрелять нам пришлось фактически с закрытой огневой позиции, и пришлось изрядно помучиться — и мне, настраивая буссоль, и сержантам — наводя прицелы по точке наводки.

Найданов наметил цели — это были противоположные нашему наступлению окраины поселка — и рассчитал приблизительные установки прицелов — дальность и доворот. Обнадеживало меня то, что здесь — на равнине — сюрпризов с траекторией мин, в отличие от гор, быть, по идее, не должно. А беспокоило — больше всего — правильно ли мы определили месторасположение нашей батареи на местности? Привязывались мы от школы в Старом Ачхое, но точно ли это была школа? Потому Андрей и выбрал в качестве первоначальной цели обратную оконечность поселка — боялся попасть в своих. А так перелет через нашу наступающую пехоту нам был гарантирован. А там… Там, главное, засечь разрывы. И все остальное уже — дело техники. Здесь мы очень надеялись на корректировщика, и Андрей поминутно заставлял нашего радиста выходить на связь с ним.

В конце — концов радист передал наушники самому Найданову, и тот лично услышал от корректировщика, что тот его уже достал! После этого наш комбат на время успокоился.

Еще через какое-то время мы получили приказ на открытие огня, и Андрей, заметно волнуясь, скомандовал «Огонь»! После этого он отобрал рацию у радиста и сам решил послушать результат. Ответ его обескуражил — корректировщик наши разрывы не увидел.

Мы дали еще не один, а два залпа. Последовал неуверенный ответ, что вроде разрывы засечены, и можно бы их метров на двести сдвинуть к нам.

Я рассчитал поправки и отдал приказ. С грехом пополам это было сделано, и мы опять дали залп. Ответом было — «Продолжайте в том же духе»! Мы отправили в Старый Ачхой еще по две мины на миномет, и тут Найданов махнул рукой на прекращение огня. Наши прорвались к поселку, и мы реально могли попасть по своим.

Все, для нас бой фактически закончился. Где-то через полчаса поступил приказ на свертывание и выдвижение в поселок.

По дороге я снова увидел несколько подбитых боевых машин, но они были ржавые. Это явно был результат боев еще прошлого года. А вдоль дороги тянулась линия брошенных окопов. «Неужели тут столько чехов было?» — подумал я, удивляясь их длине. — «Или они тут сидели по человеку на километр»?

Наша батарея остановилась как раз возле школы — все-таки мы не ошиблись, и карта была права. Я поздравил Андрея, и сказал, что привязка была правильной. Поэтому, похоже, мы попадали примерно туда, куда и целились. Он пожал мне руку, и мы обнялись.

На школе белой краской была сделана огромная надпись — «Да здравствует бессмертная крепость Старый Ачхой!».

— Почему по-русски? — подумал я вслух. — Почему не по-чеченски? Для нас, что ли, писали?

Пехота устремилась вперед, преследуя противника, так что на окраине, похоже, остались мы одни. Во всяком случае, ни соседей справа, ни соседей слева, я не только не видел, но даже и не слышал.

Чем должны были заняться наши доблестные бойцы? Угадайте с трех раз! Ну, конечно же, исследованиями и поисками.

Для начала почти все полезли в школу, Зерниев почему-то в какой-то сарай, а я пошел немного в сторону. Там стоял полуразрушенный двухэтажный коттедж, и он чем-то привлек мое внимание.

Пробравшись по грудам битого кирпича и щебня, я прошел внутрь не через двери, коих, как мне показалось, и не было, а через пролом в стене. Бетонная плита перекрытия между этажами от попадания снаряда в дом рухнула одной стороной вниз, перебив и разрушив все, что было в двух из трех нижних комнат. А вот третья комната была полностью цела.

Я осмотрелся. Ничего ценного и интересного. Полупустой шкаф с какими-то тряпками, довольно старое облезлое шатающееся трюмо. Я посмотрел на себя в зеркало и поморщился. Вид, как у профессионального бандита, только армейский головной убор резко контрастировал с остальным обликом. Хотя, впрочем, он уже успел прилично запылиться, так что существовал вполне реальный шанс, что и он вскоре гармонично вольется в общую картину.

В отличие от большинства наших бойцов, я не стал бить зеркало — в чем оно виновато? — а отошел к бывшему окну. На окне я обнаружил стеклянную фигурку олененка. Мне она показалась очень милой и забавной, и, секунду поколебавшись, я все-таки забрал ее с собой. Незачем ей здесь впустую пропадать.

Те, кто полез в школу, оказались крайне разочарованы. Это было совсем не то, что в Белготое. Там и парты, и стулья были еще на месте, на стенах висели портреты и пособия, а на школьных досках можно было еще даже писать мелом.

Здесь же школа была практически пуста, как будто отсюда все давно растащили то ли по домам, то ли по машинам, то ли спрятали в лесу или зарыли в землю. Да еще половина перекрытий от обстрела рухнула вниз.

Зерниев нашел в сарае какие-то тюфяки, но они были до того старые и грязные, что немного поковырявшись с ними, наш боевой хоббит плюнул на них, и предложил сжечь.

— Ну, жги, — сказал Найданов. — Тут и так все горит. Одним пожаром больше, одним меньше…

План Зерниева не удался только по одной причине — никто не захотел давать на это дело свои дефицитные спички, а своих у маленького бойца не было.

Полдня мы еще шарахались на этом пятачке, а к вечеру прибыл сам Санжапов, приказал продвинуться немного вперед, и развернуть батарею.

Что же! Это дело привычное.

Мы проехали вперед — на другую окраину поселка. Многие дома по ходу нашего движения были разрушены, многие горели. Может быть, это был результат и нашей боевой работы. Кто знает?

В указанном нам месте мы, во-первых, переломали все заборы между огородами, чтобы они не мешали нам передвигаться, выставили минометы, назначили дежурные расчеты, а машины загнали в соседний двор. Тут явно жил какой-то не бедный местный житель, потому что двор был большой, забор — солидный, а дом — высокий и просторный, с большим подвалом. В подвале было несколько кроватей.

— Боевики спали! — сразу констатировали наши бойцы.

Внутрь дома никто не пошел, потому что он горел. Даже подходить к нему было жарко.

— Ночью точно не замерзнем! — пошутил Андрей.

— Ага! — поддержал его я. — И костер всю ночь будет. Прямо пионерский какой-то! Или Новогодний!

За домом шла линия окопов, выкопанных в полный профиль. Упиралась она в мастерскую, полную ржавых запчастей, болтов, гаек и инструментов. Причем их было очень много.

— Хорошо, Чорновил не видит! — присвистнул Армян. — А то бы сейчас ласты склеил от жадности. Это же все в одну «шишигу» не влезет.

— Зачем оно ему? — меланхолично прокомментировал я реплику своего водителя.

— Вы что, старшину нашего не знаете? Да на всякий случай! Добро-то халявное!

К вечеру, когда солнце уже явно начало скатываться к горизонту, я увидел чудо-чудное, диво-дивное. К нам пожаловали телевизионщики. На камере были крупные буквы — «РТР». Два парня смотрели как-то смущенно. У меня создалось такое впечатление, что им было явно неуютно. Чего они боялись? Чехов? Так не было тут никаких чехов. Или они нас боялись?

Так чего бояться нас? Это же вроде не из НТВ ребята. Вот у тех, как я наделся, действительно, могут быть крупные проблемы. По крайней мере, сколько я в прошлом году не смотрел телевизор, грязью нас в основном поливали именно оттуда. А по «РТР» я такого что-то не помню. Хотя… Может, я просто плохо смотрел? Может, они-то сами как раз очень даже чувствуют, что какую-то гадость сделали? Не знаю.

Интервью они брали у Франчковского. Я-то ожидал, что ротный напыжиться, раздуется, и начнет стучать себе пяткой в грудь… А он, совсем наоборот, как-то даже усох от внимания средств массовой информации.

Стоял, и блеял что-то невнятное. «Мы наступали с левого фланга», «противник отступил», «мы его преследовали», «они рассредоточились и ушли». Причем каким-то чужим деревянным голосом. Ну, если не знаешь, что сказать, хоть бы эмоций поддал в свою речь, что ли!

Те же самые слова, но сказанные на эмоциях, да еще с добавлением не вполне парламентских выражений, да еще с соответствующим выражением лица!… Какая картинка была получилась! По крайней мере, живой человек, а не бормочущая кукла… Или он боится, что его тогда по телевизору не покажут? Ну не покажут, ну и что? Жизнь остановится? Да этот сюжет небось в новостях промелькнет за несколько секунд, и на этом все и закончится.

Наконец, репортеры оставили бледного Франчковского в покое, и начали снимать отбитое у боевиков оружие. Я тоже подошел посмотреть. И что-то мне подсказало, что я это уже где-то видел… Не все, но часть точно… Ага! Блин! Ну, точно. Это же из Агишбатоя! С собой возили, может даже, взяли просто так, из запасливости, а вот и пригодилось.

Хотя кое-что я точно не видел. Самодельный гранатомет на станинах — этого не было. Может быть, это и вправду отбили именно здесь. Подошедший Найданов шепнул мне, что это какая-то хрень из десантного комплекса, только немного переделанная. Я ничего об этом не знал, а потому поверил Андрею на слово. Да и какая мне разница-то?

Репортеры ушли куда-то дальше вместе с Франчковским, а я вернулся во двор. Постоял около вяло горевшего дома, а потом пошел в кухню. Ничего здесь не было интересного, если не считать сваленных под кроватью книг. Из-за них-то я, правду сказать, и зашел. Была у меня слабая надежда, что есть здесь что интересное.

Но нет. Какая-то техническая литература, советские романы 70-х годов, которые и тогда-то мало кто читал, а сейчас, здесь, на войне, они вообще были совершенно неуместны, стихи какие-то — местных поэтов. Но уходить с пустыми руками было вообще жалко, и я взял с собой историю Мюнхенского сговора. Научно-историческая книжка о сдаче Чехословакии Бенешем Гитлеру. Написана она была таким научно-политическим языком… Да ладно! Я в институте еще и не такой ужас читал. И как-то переваривал, и понимал, и простыми словами переписывал. Так что и с этой заумью справлюсь в полпинка.

Тем более, как я читал где-то до войны, нетренированный мозг усыхает. А я этого совсем не хотел. И хотя моего тестя-управляющего небольшим отделением небольшого банка с работы в прошлом году выпихнули, а с ним и мою жену, и тещу, которые там из-за тестя-то и работали, я все равно надеялся найти какую-нибудь приличную работу. Просто теперь надо было рассчитывать исключительно на свои силы — вот и все.

Честно говоря, я не хотел быть обязанным чем-то тестю. Может оно и к лучшему, что надеяться на его помощь не нужно?

Я бросил книжку в кабину, а сам обошел еще раз нашу позицию, посмотрел, как поставлены минометы, полазил по окопам противника, побродил среди готовивших себе на кострах ужин бойцов, и пошел спать.