А весь сыр-бор разгорелся на ровном месте и достаточно неожиданно… «Романов сидел, как оглушенный. Анонимка. Грязная анонимка. Генерал Бесчастнов зачитывал отрывки. Боже мой, в чем только его не обвиняли! В мародерстве, в воровстве, в том, что Карпухин и Берлев грабили убитых, а деньгами делились с ним. Ну, а он их, конечно же, прикрывал.

— Вот такие пироги, — грустно высказался Бесчастнов, укладывая анонимку в конверт. — Михаил, ты особо гриву не опускай, не верю я тут ни одному слову. Андропов тоже не верит, — продолжал генерал. — Приказал найти анонимщика…

Кто-то не может смириться с мыслью, что Романов, всего-навсего майор, — и вдруг Герой Советского Союза».

Именно так выглядит «печальная повесть о VIP-мародерах, спецназе чекистов» в изложении нанятых щелкоперов и добровольных адвокатов поникшего в горе героя, не по делу оклеветанного и, еще надо подумать, не специально ли скомпрометированного с дальним прицелом — навести тень на славные органы КГБ…

Ну не ахинея ли? Федор, это я к Бармину обращаюсь, а что это за пассаж: «Андропов тоже не верит. Приказал найти анонимщика». Какого анонимщика, если ему, председателю, особисты рапортом все донесли, расписали и надлежащую доказательную базу предоставили? И не стоит сомневаться, что привели убедительные примеры, выложили в донесениях и протоколах неопровержимые улики и свидетельства, прекрасно представляя, чем для них обернутся домыслы, предположения, а тем более — неподтвержденные факты, напраслина в виде поклепов, наговоров или, упаси боже, клеветы. И не на Мишу — таких майоров у КГБ хоть пруд пруди. А на Систему покуситься — посметь обрушить необоснованные обвинения и измышления, по сути, клевету. Она, Система, столп режима, защита и оплот, порука его существования. Для советского человека Система давно в поднебесной выси радугой легла, она непогрешима и чиста, как ангел. И — совершенна.

И на это незыблемое и священное, десятилетиями внедрявшееся в головы простых людей, кто-то осмелился бы поднять руку? И кто-то другой позволил бы ее оклеветать, скомпрометировать? Да полноте вам! Федор, а это что у вас выползает из-под пера вашего: «Неприятно, Михаил Михайлович, — посочувствовал следователь. — Припомните, как в кармане у Балашова оказалось пять тысяч афгани? Такой факт, вам он известен?» Аноним знал и это? Сколько же человек знало о деньгах — трое, четверо, ну пятеро самое большее. Хотя он не прятал их, получил под расписку в посольстве на всю группу, передал Балашову. Потратить не успели, некогда было. Оказывается, их так и нашли целехонькими — пачку новых купюр в грязном, окровавленном комбинезоне Балашова. Забыл о них Олег. После боя сбросил «робу», а о деньгах и не вспомнил. Хотя это были их кровные афгани, специально выданные на карманные расходы, а не мародерские, ворованные. Помнится, Берлев с Карпухиным решили вытащить труп из лифта. Они положили его тут же на пол, вынули документы. Романов хотел подойти сам, полюбопытствовать, но кто-то остановил его резким рывком за рукав куртки. Оглянулся. Перед ним стоял человек лет пятидесяти, а может, и старше, одетый в армейскую шинель с погонами сержанта. Лицо его зарделось от возмущения, глаза, леденяще-холодные, сверкали яростным блеском. Михаил Михайлович вспомнил: это был сотрудник особого отдела КГБ. Но что ему было здесь надо?

— Товарищ майор, чем занимаются ваши люди?

— Только что вышли из боя.

— Не имеет значения. Они мародерствуют. Я видел, как они шарят по карманам убитых.

— Слушай, чего ты орешь? — устало проговорил Романов. — Оставь мужиков в покое. Не нужны нам афгани. Мы целый мешок драгоценностей во дворце нашли. Целый мешок, понял? Хочешь, тебе сдам или обратно отнесу. А сейчас уйди от греха.

«Особист» с ледяными глазами, опасливо оглядываясь, отошел.

«Может, этот гад настрочил? — подумал Михаил Михайлович. — Может быть… Но попробуй, докажи».

Так, стоя на страже манер, лепил «оскорбленный образ» своего героя, отбеливая майора и вездесущий, непогрешимый КГБ, Федор Бармин, забавный затейник и спецострослов. Великий придумщик и историограф спецподразделений Комитета. Федор-то некогда удало закрутил, гневаясь «на разного рода фальсификаторов, специализирующихся на „независимых“ расследованиях», которые неудобно для чекистов интерпретировали факты, посвященные штурму дворца Амина. И твердо заявил: «Нельзя отдавать историю на откуп историкам. Кто знает, чем они будут руководствоваться при написании своих трудов?» Историю группы «А» будут писать историки «Альфы»! Пишите, пишите…

Поясню. Мародерство является военным преступлением, выражающемся в похищении на поле сражения вещей, находящихся при убитых и раненых, или в ограблении жителей неприятельской территории. Что важно: незаконное присвоение чужого имущества, как правило, происходит и проявляется в атмосфере безнаказанности. И мародерство является показателем нравственного и экономического развития общества. Это — не болезнь отдельных людей. Мародерства нет в исламских или буддистских странах, крайне редки такие случаи и в странах с высоким прожиточным уровнем. В КГБ, разобравшись и понимая, что мародерство имело место быть, и в таком неопровержимо массовом масштабе, не решились прикрывать виновных. Поторопились замолчать, дать времени смягчить это позорное явление и только спустя четыре месяца набрались духу вывести представленных к поощрению бойцов на подиум Президиума Верховного Совета СССР. Не поэтому ли заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР Василий Кузнецов кулуарно, в келейной тиши, словно в среде заговорщиков, без помпезности вручил награды пятерым участникам декабрьских событий в Кабуле и, сославшись на отсутствие шампанского, сухо пожал Героям руки? Изобразил дежурную улыбку и был таков — сутулясь, поспешил через боковые двери по государственным делам.

А может, в Президиуме были проинформированы, что участники штурма, тогда еще не объявленные Герои, а просто выжившие, попили шампанского вдосталь, и пира того «во время чумы» кое-кому одного раза хватило по горло. Напитавшись кровью и потом, гарью и вонью, криком и матом во дворце и пространстве окрест него, бойцы после боя от страшной жажды ели снег, счищая с него грязный верхний слой войны. Перед этим им была дана команда: ничего из продуктов во дворце не трогать, потому что они могут оказаться отравленными. Им не до корки хлеба было — не изголодали, аппетит утратили. А вот глоток водицы отхлебнуть — жаждалось. Фанта и кока-кола в баре были, шпалерами выстроенные. Сначала их не трогали — глазели и пытались сухо сглотнуть слюну. И все же кто-то из ребят «мусульманского» батальона открыл шампанское, бутылку фанты. Не полегли в немощи бойцы под пристальными взглядами своих товарищей, и тогда народ, поощренный их добродушными полупьяными улыбками и рожицами, дружно потянулся к бару. И руки потянулись — хап-хап…. И пробки непугающе захлопали — самыми сладкими разрывами той ночи. Бойцы забыли отмечать победу и даже славить жизнь. Они просто утоляли жажду…

И с этих минут, и с этого дня, и дальше — повелось-поехало: грабили караваны, убивая купцов, погонщиков верблюдов и мулов, водителей автотранспорта, избавляясь от них как от ненужных свидетелей. Грабили менял валюты и убивали, забирая мешками деньги — риалы, фунты стерлингов, динары, доллары, советские рубли, но номиналом не меньше ста рублей — такая уж то была не востребованная в мире валюта. Грабили духанщиков, грабили дехкан и их семьи. Грабили банки, дома зажиточных людей и нищенские мазанки. Грабили загоны для скота и хлева, не брезгуя никакой живностью, отбросив напрочь в голодухе и веселящем душу разбойном беспределе предрассудки, не чураясь «пахучей» баранины и «несъедобной» козлятины. Грабили семьи и оскорбляли род: захватывали девушек и, поочередно пользуясь ими, прятали в вырытых для этой цели землянках-зинданах. А бывало и проще, и во много раз страшнее: насиловали скопом во дворе, на улице за углом, и — убивали…

Полковник Дмитрий Иванович Буданов, начальник отдела пропаганды и агитации политуправления ТуркВО, осенью восьмидесятого пригласил меня в провинцию Нангархар, где в ее административном центре Джалалабаде дислоцировалась недавно сформированная на базе полка 66-я отдельная мотострелковая бригада. Худощавый, невысокого роста подполковник, комбриг Смирнов Олег Евгеньевич, с которым я познакомился в январе во время операции в Нахрейне, мало был рад нашей встрече.

— Дмитрий Иванович, а прессу-то зачем?..

Солдаты хозвзвода сопровождали наливную машину за водой. И стало правилом: возвращаясь назад, в расположение части, неизменно наведывались на подворье, стоящее чуть поодаль от проселочной дороги. Вы думаете, они приходили сказать хозяевам дома: «Здрасте — салам алейкум», и — все? Нет, они приходили разболтанной походкой, снимали с плеча автоматы, не торопясь выбирали объект, прицеливались, выпускали очередь и забирали добычу. Вначале пали жертвой выборочной стрельбы бараны. Когда их не стало, приступили к методичному истреблению коз. Кашеварам вода нужна была ежедневно, и за ней каждый день ходила машина, и ее сопровождали одни и те же. Старший лейтенант Приходько, не покидая кабины, читал книжку, всегда и неизменно — такой он был книголюб и книгочей, и никогда и ничего не слышал и не видел.

— Товарышу полковныку, — журчал прекрасный украинский говорок сына степей Херсонеса, — зрозумила рич, що чув пострилы, но тож вийна…

От волнения, что ли, мужик перешел на украинский?

А с ним выезжали еще четверо: водитель и трое бдительных дозорных. Перестреляв баранов и коз, принялись за курей. Покончили и с ними. В последний раз вывели корову — и тут не выдержал хозяин, приметный старик; он взмолился, пал на колени, стал просить, умолять. Но наш солдат был голоден, и на войне он не любил, когда ему перечили, чиня препятствия. А потому убил вначале старика. Бабуля выбежала из хлипкого глиняного дома, больше похожего на скоро сработанное глинобитное укрытие, и припала к телу, распластанному на земле у ног испуганной коровы. И, к сожалению, на виду у армии. Ее, старуху, пристрелили тоже, не злобясь, без нареканий и без мата. Пальнули запросто, недосуг был солдатам. Коровенка взбрыкнулась то ли от испуга, то ли от рук, ей незнакомых. Ее усмирили прикладом автомата и привязали веревкой за рога к машине.

Уж совсем отъехали, и тут один из них, Степанкив, заголосил:

— Братцы, а у них девка жила! Ведь видела она все это, сдаст нас…

Пошли за ней, нашли в чулане — забилась девушка со страха в темный дальний угол. На свет ее, и — ату, ату… Трое изнасиловали по очереди. Четвертый парнишка отказался.

— Ты, Вань, не хочешь, и не надо. Но ты с нами заодно, и потому пристрелишь ее ты. Ты понял? Или мы — тебя.

— Да понял я…

Раздалась очередь.

Лейтенант читал книгу. Бойцы оседлали цистерну. Иван Родников справился с дрожью в руках и завел машину… Но далеко не отъехал — его подбросило от неожиданного постука в кабину. Сверху, по крыше, неистово заколотили, порывая голосовые связки:

— Вань, стоять!.. Корова сорвалась!

Остановился. Лейтенант по закладке открыл книгу на нужной странице…

— Иван, чего расселся, помогай ловить…

Согласимся — страшно. История — не придумать. Не доведи, господь, приснится. И было еще потрясение до онемения. Казалось, чуть-чуть, вот-вот, и нормальному человеку нужно сходить с ума — в том только спасенье. Четверка молодых ребят. Они буквально несколько минут тому назад убили старика, старуху. Осквернили девочку двенадцати лет. И ее убили, холодно и расчетливо. И тут с привязи срывается корова и бросается в бега. Не дать уйти — и солдаты за нею вслед. И ловят ее. Ловят, озоруя, с гиком, и смехом, и со все нарастающей радостью, улюлюканьем и ликованьем — круг сжимается, пленница спотыкается, еле жива. Их лица озарены довольством, как во время игры мальчишек в чехарду или футбол, когда только-только забит трудный, неслучайный гол. Они так чисты в спортивном азарте, они такие наши красивые дети, они такие боги на лугу — ангелы во плоти. Они так непосредственны и яростно юны, нет хрипа боя в их глотках, лишь заразительные взрывы колокольцев смеха как выражение маленького бытового счастья мальчишек, катающих по полю футбольный мяч и одерживающих победу. Безмятежность на лицах, и покой в душе, наряженной в белые одежды небесной, непорочной чистоты, и увлечение невинной игрой. Они с гиканьем носились за буренкой, и ничего им не мешало жить и ощущать счастье в себе и в своей прыти! А ведь они только что убили… И им хоть бы хны!.. Ни жарко, ни холодно… Наплевать на все и начхать…

Разоренный и оскверненный двор, кстати, обнаружили наши спецназовцы и от увиденного поверглись в холодный пот и ужас. Трагедию подворья не пытались скрыть, припрятать, списать на душманов — так велико было потрясение дознавателей. Расследовали, нашли подлецов, придали огласке их имена. Была даже высказана мысль: троих расстрелять перед строем полка, а четвертый, водитель, пусть едет в тюрьму, и надолго…

Если по Транссибирской магистрали уткнуться в нижнюю оконечность озера Байкал, бросить в Слюдянке вагон и пересесть на попутный транспорт, идущий на юг, в сторону монгольской границы, то через много часов сквернейшей дороги и местами откровенного бездорожья вы очутитесь в удивительном уголке тайги и в окружении заснеженных пиков вершин Восточных Саян. Вас будут поить кислородом пихта и кедр, и лечить водами из недр глубоких курорт Аршан, выстроенный советскими заключенными. Об этом не принято говорить вслух, и отдыхающие не подозревают, что любезный сантехник Ваня — это тот самый Родников, который отбывал здесь, в зоне, наказание и, поневоле вовлеченный в общественно полезный труд, возводил корпуса бальнеотерапии, в которых пациенты исцелялись, плескаясь и томясь в термальных минеральных водах.

Иван освободился, а во время ударного строительства подружился с Буддой, всецело отдал себя ему и так и остался здесь — видимо, навсегда. Найдя покой в религии и в доброй женщине по имени Цыцыцма. Если не ошибаюсь, в переводе с бурятского — соловей. Так он мне и сказал — да куда мне рыпаться, тут мне до конца быть. С буряткой — женой, бурятчатами — моими детьми и Буддой — нашим богом.

Встреча наша случилась в пору, когда только вывели войска из Афганистана. Я признался, что помню тот случай под Джелалабадом. Иван Васильевич сказал, что не пьет, но выпил, как пригубил. Разговаривали мы в его конторке, расположенной впритык залы с тридцатью ванными, душами Шарко, воздухом, напитанным влагой и травами, шкафчиками, ковриками, разудалыми циничными массажистками, которые пахли потом, застоявшейся без ласк плотью, чесноком, водкой и, не таясь и не скрытничая, откровенно томились грешными, не обузданными уже неюным возрастом желаниями.

— Ни семья, ни школа, ни страна… Война — сука, такое с пацанами делает. По-другому сказать не могу. Я чувствую, что в этом великая правда, да она не бывает малой, средней. Правда и есть правда. А какая она — вы и ломайте себе головы, на то вы и журналисты, писатели, словом, трудяги от ума…

Грабеж и прибирание чужого подчас санкционировалось свыше, обретая подобными приказами содержание государственного мародерства. Покажу два случая, о которых не было говорено в прошлые годы, да и теперь припрятано от глаз и ушей людских.

В апреле 1982 была проведена операция по захвату большого количества героина и опия-сырца на территории Ирана. Руководил вторжением в приграничный с Ираном и Пакистаном район (Рабати-Джали) пустыни Дашти-Марго генерал-майор Владимир Винокуров, заместитель командующего армией. Высадку десанта провели на иранской территории в район Хормек, в 20 километрах западнее границы Афганистана. Вертолеты ушли с места захвата складов с наркотиками якобы дозаправляться на промежуточный полевой временный аэродром в пустыне Регистан (и это было предварительно подготовлено), в то время как навстречу десанту выдвинулась танковая колонна иранских войск с направления Захедан, а с тегеранского направления к месту десантирования вылетели иранские самолеты. Командующий округом Юрий Максимов приказал немедленно поднять в воздух и направить на перехват нашу истребительную авиацию. Начштаба армии Тер-Григорьянц отдал распоряжение комдиву Громову привести в готовность зенитно-ракетные средства для отражения нападения. Иранские самолеты F-4е все же успели нанести удар по прибывшим за десантом и «товаром» вертолетам. Потеряв три «вертушки», наши подразделения с подходящей иранской частью в открытый бой не вступили, вовремя ретировались, унося раненых. Есть сведения иного рода: пара «Фантомов» уничтожила на земле один вертолет и вытеснила из воздушного пространства транспортный «Ан-30». Эту статистику отрицал очевидец, капитан Исмагилов, и другой участник «подпольного рейда» — капитан Владимир Москаленко. Он тогда месяц как принял 459-ю разведроту Латыпова и вместе с десантными подразделениями угодил в ту историческую, старательно скрывавшуюся высоким военным руководством переделку.

Капитан Олег Романович Исмагилов, корреспондент отдела боевой подготовки газеты Среднеазиатского военного округа, легко отделался, привез кучу впечатлений и сделанные им под огнем фотоснимки. Особенно убеждал американский «ястребок», ведущий огонь в крутом пике и, как казалось, нацеленный в самый глаз объектива. По этому поводу наш коллега, Анатолий Чирков, разродился стихами и с нарочитым пафосом продекламировал строфы, подтверждающие сегодня правдивость моего рассказа (мы отмечали на кофейном этаже гостиницы «Россия» возвращение Олега «с того света»):

Пропагандистской отсебятины будет много — такой налет скрыть не представлялось возможным. Вначале действия попытаются оправдать сбоем в работе навигационных приборов. (Это у десятка-то вертолетов одновременно!) Позже заговорят о выполнении ложного плана, чтобы какого-то виртуального противника сбить с толку. Озвучат версию ложного маневра, дабы истинных душманов, против которых затевалась «очистительная» операция, застать врасплох. Со временем, хорошенько поразмыслив на уровне тактики ведения боевых действий, сообщили под большим секретом: мол, проводили спецоперацию по захвату группы американских «коммандос». И все вроде продумали, а вот о легенде прикрытия не позаботились. Еще в июне восьмидесятого по приказу маршала Силантьева была выделена пара вертолетов с задачей определить возможность посадки на аэродроме Зарандж тяжелых машин «Ми-6» с огромной грузоподъемностью (абсолютный рекорд подъема максимального груза «Ми-6» составил 20 117 кг на высоту более 2000 метров). Разведкой маршрута и местом посадки занимался майор Крамань из Шинданда. Что было маршалу и майору до тех пределов, где в округе на сотни километров не дислоцировалась ни одна советская или афганская войсковая единица. Разве что следовало придумать легенду, согласно которой наш десант высадился на приграничной территории Ирана с целью уничтожить центр подготовки душманов из «партии Аллаха» в населенном пункте Заболь.

А в действительности наркотики отгрузили в один из модулей десантной дивизии, которая расположилась долгим бивуаком на аэродроме Кабула — удобно, рядом с погрузкой. И охрану выставили, и только под большим секретом и большому знакомству порционно выдавали для «расслабухи» белый порошок. И вот вам картинка. Факт реальный, из жизни, не из книжки.

Вернулись из рейда. Промокшие, измотанные — свет немил. Сашка Альперович, здоровенный парняга, которому все ни по чем, предложил, милосердствуя: «Пойдемте к нам, обогреемся, душу заодно отведем». Вторглись гурьбой и без стука. И вовсе напрасно мы так — без предупреждения. Врасплох застали хозяев, увидели то, что скрывать бы им следовало даже от самих себя. Сгрудились они вокруг стола, над которым горбилась плащ-палатка, под которой шумно дышала укрытая голова. Наш неожиданный приход не вызвал суматохи и растерянности в среде «застольников», разве что — раздражение.

— Чего ломитесь без предупреждения?! Так и кайф поломать недолго!..

Расхохотался Сашка. Незлобно отбросил плащ-палатку. Знал, что под ней курится гашиш. Заржал, увидев красное, употелое лицо сослуживца:

— Ну, вы, прапора, даете…

— Что даем, Сашок?

— Фору даете Рокфеллеру. Тому и в страшном сне не привидится сотни тысяч баксов в дым пустить. Вы сколько героина подпалили? Треть кружки, а это граммов двести пятьдесят. Считай расход, если кило стоит больше миллиона. Прапора, вы посрамили богатея… Да-да, знай наших…

На склад десантников будут свозить наркотики, захваченные в караванах, но не станут их уничтожать. На протяжении нескольких лет героин и опий-сырец будут переправлять к берегам озера Иссык-Куль, где неподалеку, в Таласской области Киргизии, наши колхозники, ударники коммунистического труда, выращивали несметное количество мака, изобильно засеянного на плодородных нивах аж двух совхозов. Собранный опий-сырец отправляли на фабрику в город Чимкент, не столь отдаленный и расположенный по соседству — в Казахстане.

Мне могут возразить и привести примеры уничтожения наркотических средств на месте. Скажем, восьмого апреля 1986 года вечером за линией боевого хранения в зоне 101-го полка горел большой костер необычайного цвета огня. Пылали захваченные 630 килограммов героина. Ночь обращала в дым примерно 630 миллионов долларов. Да, было торжество сожженья заразы, но реже, много реже, чем ее переправляли через речку, в Союз.

Спасибо войне и военным: они-таки да — существенно посодействовали советским дехканам Востока в перевыполнении плана. А учитывая, что за сезон стахановского труда работник собирал от силы четыре-пять килограммов, помощь была более чем существенная.