Начальник центрального военного госпиталя афганской армии подполковник Велоят стойко стоял на своем и не сдавался — наотрез отказывался встречаться с журналистами. Две-три попытки — и мы махнули рукой. Безнадежно. Помог случай, горестный и печальный. Александр Каверзнев — люди постарше его хорошо помнят, — журналист, политический обозреватель Центрального телевидения и Всесоюзного радио, весной 1983 года прилетел в Афганистан делать передачу о стране. В Фарахе местные власти хорошо приняли группу, создали сносные условия для работы, посодействовали, помогли и пригласили на товарищеский обед. К концу застолья Каверзневу стало плохо. Часа через два мы были в аэропорту. Военные дали самолет. В Москву его доставили уже без сознания. В клинике всю ночь медики боролись за жизнь Александра Каверзнева. Но 29 марта он скончался, не приходя в сознание. Существует версия о его умышленном отравлении. Что и как — предположений много, но смысл один: убили, гады, журналиста ядом.

После драматического события, связанного со смертью Каверзнева, подполковник Велоят сам разыскал нас и дал согласие на интервью.

— Я прибыл по вызову со своим врачом-инфекционистом. Почему с ним? Мне начальник политуправления Экбаль когда сказал, что произошло, стало ясно — отравление. Следом за нами приехали советские врачи. Я их провел к Амину. Занимались им двое, Виктор и Анатолий — они работали в нашем госпитале. Мне, третьему, делать около них по существу было нечего, и я пошел в медпункт, расположенный на первом этаже. Гульзахи, врач-диетолог, раскладывала по судкам продукты и напитки, взятые с обеденного стола и предназначенные для отправки на экспертизу. Ее помощница, медсестра, вернулась из кухни и сообщила, что повара исчезли, их нигде не могут найти, остался один посудомойщик, возле которого «уже стоят люди из службы безопасности». Она в недоумении — вместе с поварами исчез и казан, в котором готовили плов. Гульзахи отметила, что плов в раскладке меню не был предусмотрен. Хозяйка, жена Амина, просила это блюдо исключить и для важных персон, приглашенных на обед, сервировала и накрывала стол по-европейски. Однако, невзирая на запрет, плов подали, но маленьким детям не предлагали.

Я пошел на кухню. На плитах было все прибрано, кастрюли вымыты. Мне показалось странным — появись нежданный гость, ему нечего было бы предложить из еды. Известно, что Амин любил гранатовый сок. В буфете на кухне не оказалось ни единой бутылки. Много напитков было только в баре. Посудомойщик пояснил мне, что старший повар, если память не изменяет, Муладжан, велел ему сразу же после раздачи плова вымыть кухонную утварь. И заставил дважды перемывать. А банки и бутылки с соком один из поваров сам вынес в мусоросборник, хотя для повара такой проступок расценивается как «маленький сором». Больше он ничего не знает, но поваров сразу же арестовали, и их увезли сотрудники службы безопасности. Вернувшись в медпункт, не увидел образцов, отобранных для экспертизы. Гульзахи сказала, что снедь только что забрали «советские». Спрашиваю, а на каком основании? Отвечает: да ни на каком, забрали — и все. Сказали, что сообщат результаты экспертизы.

Перед залой, где проходил парадный обед, повстречал незнакомых мне советских врачей. Но их я, начальник госпиталя, никогда не видел. Подумал, может, из посольства. Они выносили коробки. По халатам я определил их как врачей. Но еще тогда про себя отметил — не медики они и вообще далеки от медицины. И не ошибся, к сожалению. Когда меня после захвата дворца нашли и решили расстрелять, пальцем на меня указал один из тех «медиков», но переодет он был уже в полевую форму. Спасибо Анатолию — защитил меня, объяснил, кто я, и спас. Очень жалко, что погиб Виктор, его товарищ. Я видел его тело — Виктора на моих глазах выносили к машине. У него было сквозное огнестрельное ранение в шею и, если не ошибаюсь, в голову. Не совместимое с жизнью. На вылете пули зияла большая рана.

Результаты анализа нам не показали. Какой яд подмешали, мы тоже не знаем. Говорить сегодня на эту тему стало опасным. Я как-то заикнулся — меня одернули, и серьезно. Я веду с вами конфиденциальный разговор и надеюсь на вас. Наши токсикологи, которые занимались госпитализированными пострадавшими, сделали неутешительные выводы. Яд был не местного производства, в наших лабораториях произвести его не могли. Значит, завозной. Мы обратились за помощью к французским врачам. Их рекомендация была однозначной — больным для лечения лучше выехать за границу. Совершенно неожиданно правительство Кармаля не стало чинить каких бы то ни было препятствий для выезда. В силу понятных причин мы не обращались к советским специалистам. Но они сами предложили свои услуги и препараты, так называемые нейтрализаторы. При этом хочу отметить, нужные медикаменты были доставлены без консультаций с нами. И что касается результатов проведенных анализов, выводов токсикологов, предполагаемого вида яда и т. д. Словно знали, что и подо что необходимо доставить. Инъекции делали тоже советские медсестры, своими шприцами, которые каждый раз забирали с собой.

Что сказать о бое внутри дома? Я больше прятался, чем наблюдал. Непосредственно во дворце охраны было очень мало — человек двадцать. Другая часть отступила со двора под натиском атакующих. Когда ворвались ваши «коммандос», одетые в военную форму солдат нашей армии, — они стреляли без разбора по всему, что двигалось. Среди нападавших афганцев не было… Когда закончилось все и ваши начали перекуривать и пить водку, я пошел к семье Амина — жена и дети тихо утирали слезы возле неубранного тела Хафизуллы. У него было страшно искромсано предплечье, ключица перебитой костью торчала наружу. И еще — смертельные ранения у Амина были в голову. Насколько мне помнится, не менее трех пуль. Жена попросила меня помочь принести тело старшего сына. По ее словам, шурави настигли его на верхнем этаже и застрелили двумя выстрелами в лицо и затылок. Маленького сына, перепачканного кровью, убитого пулями — четыре огнестрельные раны в грудь, — держала на руках одна из его сестер. Пораненные ноги дочери Амина перевязывал кто-то из ваших. Я хотел помочь, меня прогнали прочь. Неподалеку расположилась группа ваших нападавших. Кто-то из них предложил мне спиртное. Отказался, конечно. Сказал — непьющий, Коран запрещает…

Ранним утром нам разрешили уезжать. Машины были сожжены или все побиты пулями, на них ехать было невозможно. За час до позволения быть свободными видел, как ваши солдаты завели одну машину и укатили на ней. (Карпухин обнаружил чудом уцелевшую «Волгу»; Гришин сел за руль, сомкнул провода замка зажигания, завел, и они поехали. — Прим. авт.) Мы пошли по дороге, нас обгоняли бронетранспортеры и пешие солдаты. Несколько человек шли маленькой группкой, неся на плечах узлы из узорной матерчатой ткани. Весело посмеивались. Один из них нес хрустальное бра. Подумал — и зачем оно ему понадобилось, ведь живет в палатке или в той развалюхе — недостроенной казарме…

Я не сумел доискаться фамилии отравителя гостей Амина, его семьи и его самого. Не удалось мне это сделать по вполне объективным и понятным причинам — «Муладжана» надежно спрятали, строго засекретили и, надо полагать, не столько тело офицера оберегали, а больше — его душу. И, наверное, это правильно — у мужика дети, внуки растут, они набираются на примере прожитой им жизни во имя… Там уж как подадут — социалистического отечества или России. Скорее, во имя своего отца и деда. Привыкли мы — если грудь в орденах, стало быть, дедуля в атаки ходил, в разведке неслышно торил тропы, партизанскими стежками по тылам врага ковал победу и паровозы под откос пускал. А здесь как облако ядовитое — яд. Извлеченный быстрым, незаметным движением из-под резинки семейных трусов. Осматриваясь, сторожась, и — вот его в кастрюльку… Для гостей, хозяина и детворы. И героизма нет — одно презренье к деду. Незадача…

Но имя это Велоят называл — действительно так, — и в воспоминаниях полковника Кукушкина оно встречается: «Повар Амина, некий Муладжан, подсыпал в пищу зелье». Не думаю, что совпадение, но и крепко сомневаюсь, не имея документального подтверждения или свидетельского показания. Вот что интересное я обнаружил. Фамилии Героев Советского Союза, получивших это звание за участие в афганских событиях, КГБ тоже надежно упрятал в своих архивах и только четверть века спустя предал огласке. Я имею в виду здесь больше не саму фамилию, а за какие ратные дела награжден чекист. Таких шесть человек: Белюженко, Бояринов, Карпухин, Козлов, Соколов и Магометов. Перечисляю тех, кто причастен к событиям афганской войны. О первых пяти кое-что известно, а вот о последнем…

Али Дебировичу Магометову, подполковнику 8-го отдела управления «С» ПГУ КГБ, указом президента СССР Михаила Горбачева присвоено звание Героя Советского Союза. Что здесь привлекает внимание? Во-первых, год выхода указа — 1991-й. Второе — посмертно. Третье, сама формулировка — «по совокупности результатов служебно-боевой деятельности в период службы в ДРА». Четвертое — ни даты, ни месяца подписания указа, ни его номера. Пятое — указ «глухо» закрытый, его так просто не найти. Шестое — я только один раз читал ту формулировку, которую привел выше. В дальнейшем в доступную информацию внесли добавление в три ничтожных слова: «…в составе отряда „Каскад“». И теперь Али Дебировичу — а мы должны это воспринимать так, и никак не иначе — присвоено звание Героя Советского Союза «по совокупности результатов служебно-боевой деятельности в период службы в ДРА в составе отряда „Каскад“». То есть отвели подполковника подальше от декабрьских событий. «Каскад» ведь был создан в восьмидесятом.

Представление на столь высокую награду подписывал, безусловно, председатель Комитета. На то время — Крючков. И определялся Владимир Александрович с Героем в первой половине девяносто первого, и никак не позже. Ибо с 5 по 17 августа он организовывал встречи будущих членов самопровозглашенного Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП). Ясно дело, не до подполковника ему было. Даже до самого что ни на есть мужественного, поклавшего давнехонько голову на алтарь Отечества. В ночь на 19 августа был подписан документ об отстранении Михаила Горбачева от власти и введении в стране чрезвычайного положения. 22 августа Крючкова самого арестовали, и он 17 месяцев пребывал в тюрьме «Матросская Тишина».

Кого приветил и кого обласкал генерал армии Крючков? В Афганистане действовало пять подразделений группы «Каскад» — с июля 1980 года по апрель 1984-го. Крючков судьбой этих сотен бойцов вовсе не озадачивался, если только на уровне еженедельных докладов начальников управлений. Понятия «отеческая забота» в системе КГБ не существовало. Это — по определению. Поэтому Владимир Александрович задним числом проявил светлую память не о «единице из плотной массы», а о том, своем, парне, к судьбе которого был причастен. А может статься, что и судьбу которого предрешил.

Уж больно тайный он Герой. Не смею указать перстом на подполковника Магометова, но, учитывая все приведенные доводы, имею право подумать. Не нарекаю, упорствуя, если и ошибаюсь, простите. Умиляюсь хорошему ответу Сергея Климова на мое любопытство, неизменно повторяемое в переписке с каждым, на кого у меня был выход.

И еще один «дурной» вопрос, уж извините. Вы можете назвать фамилию человека, который «травил» Амина во дворце? Каждый по— своему реагировал, а Климов, тот достоинство вложил в свое слово, и проявил снисхождение, и несколько скептически, с долей назидания молвил, ставя меня на место человека как будто наивного и непосвященного: «У агентов нет фамилий». Так ответствовал Сергей Климов, агентурная кличка «Карась», нисколько не пролив света на темную фигуру лазутчика по кличке «Муладжан». Не исключено, что и Героя Советского Союза…