Каргатов

Я пришел к себе и начал внимательно, наверное, уже в тридцатый раз изучать карту. По памяти делал на ней пометки. Здесь обрушен дом, он перегородил обзор. Но секрет выставить можно. Я закрывал глаза и шел вокруг дома. Здесь и здесь надо поставить людей! Надо сделать все очень и очень негромко. Тихо не получится. Тридцать человек ночью вряд ли в деревне смогут тихо войти в дом. А надо! У террористов есть оружие, и если не удастся без шума и пыли войти в тайник, то неизбежен бой. Чем он закончится? Трупами. Мы, конечно, отчитаемся, что ликвидированы два боевика, найдено столько-то оружия, радиостанция и прочая дребедень. Но никакой информации не будет. Ни по Старым Атагам, ни по Новым.

Около двадцати двух часов ко мне пришел командир разведчиков. Калина был собран, скуп на слова, внешне спокоен.

Позвали Ступникова. Еще раз обсудили детали. Их было слишком много. Можно было и понаблюдать за домом, но мы были в цейтноте. Нет времени. Сроки поджимали. Не будет командование Ставки переносить сроки зачистки Старых Атагов. Время, время, время! Оно спрессовалось для нас.

Час мы положили на то, чтобы скрытно разместить разведчиков. Размещал Калина, по радиостанции он лишь докладывал, что «позиция такая-то занята». Мы делали с Сашей отметку на карте. Постепенно все намеченные позиции были заняты.

Калина принес для меня маскхалат зимней расцветки. Не новый, местами порванный и прихваченный большими стежками. Грязные разводы, и разводы, нанесенные на заводе: штатный окрас перемешался с окрасом приобретенным. И поэтому маскхалат выглядел довольно потрепанно. Все правильно — это рабочая одежда разведчиков, а не киногероев.

Наш наблюдательный пункт расположился в подвале дома напротив изучаемого объекта. Все тихо. Курить нельзя. Андрей Калина тихо уселся на пустой ящик из-под бутылок. Жестом предложил сделать мне то же самое. Я уселся на неудобный ребристый ящик. Через пять минут все тело затекло. Ребра ящика впились в зад, казалось, до самых костей. Я начал шевелится. Ящик скрипнул. В темноте и тишине подвала скрип прозвучал оглушительно громко.

Андрей приложил палец к губам. Сам он сидел неподвижно, как идол с острова Пасхи. Тело стало уже тяжелым и занемело. Если бы сейчас надо было резко вскакивать и куда-то бежать, то я, наверное, рухнул бы как деревянная колода.

Периодически кто-то выходил из дома во двор. Андрей вдруг взял из-под груды мусора какую-то палку. Я не сразу понял, что это СВД. Она вся была обмотана какими-то тряпками, очень похожими на мох, что растет на деревьях. Он внимательно посмотрел в оптический прицел, потом молча передал винтовку мне.

В зеленом свете ночного прицела было видно, что вышла женщина, она набирала дрова, потом пошла в дом. Ничего подозрительного. И, что хорошо — собак не было.

Как только женщина вошла в дом, радиостанция у Андрея что-то прошуршала — на нем были наушники, под горло выведен микрофон.

Я посмотрел на окна дома. Окна занавешены плотными шторами. На кухне нижняя часть окна заклеена темной тканью или бумагой.

Я посмотрел на часы. Прошел всего час, а кажется полночи. Нелегкий хлеб у разведчиков.

Периодически радиостанция что-то шуршала, Калина отвечал. Я смотрел на него. Он лишь отрицательно качал головой.

Прошел еще час. Напряжение сменилось усталостью, хотелось спать. Я из всех сил пялился в темноту. Тихо. Андрей сидел в прежней позе.

И вот около трех часов открылась дверь и вышла женщина. Она обошла двор. Просто обошла, ничего не брала, ничего не делала. Подозрительно. Все граждане спят в это время. Только мы — контрразведчики и разведчики не спим. И террористы.

Через минуты три вышел хозяин дома — старейшина. Он тоже медленно обошел двор, подергал ворота, надежно ли закрыты. Вернулся и открыл дверь.

Из дома вышли двое. Радиостанция у Калины зашуршала громко. Он поднял руку, прижал гарнитуру к горлу и сказал просто:

— Штурм! Живьем брать! — обернулся ко мне: — Смотри. Я пошел, потом тебя позову.

— Живым, Андрей! Живьем!

— Знаю, — он кивнул.

Встал и легко вышел.

После этого я попытался вскочить. И тут же сел на ящик. Ноги стали как ватными от долгого сидения. Я начал растирать икры, бедра. Кровь побежала. Ноги закололо. Я смотрел в темноту. Ничего не происходило.

Взял винтовку, стал смотреть. Трое мужчин отошли в самый темный угол и беседовали. Двое из них при этом махали руками и приседали. Один, кажется, бывший милиционер стал отжиматься.

Какая-то тень мелькнула в углу. Я смотрел. Двое разведчиков спрыгнули с забора и, присев на одно колено, ощерились стволами автоматов в сторону физкультурников.

Бандиты продолжали заниматься своими делами. Не заметили наших. Это хорошо.

За спинами двух разведчиков, что были во дворе, спрыгнули еще двое. К воротам на полусогнутых пробиралось человек семь. Они замерли в ожидании команды.

Ближе к бандитам за забором сконцентрировалось человек десять-двенадцать. Они тихо строили лестницу из своих тел. Один встал к каменному забору, второй — ему руки на плечи, правую ногу назад, чуть присел. И таких «лестниц» было три. Там же я заметил и громадную фигуру Андрея Калинченко.

Где были остальные бойцы, я не видел.

Вот медведеподобный Калина поднял руку вверх, вторую приложил к горлу. Секунда и он резко опускает руку. Вперед!

И разведчики рванули! Четверо, кто были во дворе, рванули вперед, при этом стреляли!!! Они стреляли, сукины дети!!! Они же поубивают всех! Будут трупы! А на хрена мне, нам — трупы?! Тут же рванули и разведчики, что прятались за забором. Они перемахнули через двухметровый забор.

Те, кто прыгали, тоже стреляли!!! От пуль летели в стороны щепки от дверей, пули рикошетили и, оставив на мгновение искру, уходили вверх.

Во дворе был ад!

С третьей стороны забора во двор также перепрыгивали разведчики. Они не стреляли. Они перемещались к первым двум группам. Все происходило мгновенно.

Чеченцы сначала опешили, но потом упали на землю и ползком попытались пробраться в дом. Старейшина тоже. Но они были живы! Они живы!!! Бойцы стреляли поверх голов!

Вот один из бандитов достал пистолет и начал отстреливаться. Кто-то из солдат споткнулся и покатился по земле, зажав ногу. Козел! Урод! Он начал стрелять! Он ранил нашего!

Разведчики подоспели вовремя. Пресекли попытку уползти в дом. Вот их стреножили… Били они их? Били. Но бандиты были живы. И это главное — мне была нужна информация.

Срочно оказали первую помощь раненому солдату. Я уже спешил во двор. Часть бойцов ворвались в дом. Первую сигарету выкурил за три затяжки. Вторую сигарету в зубы, прикурил от окурка.

В доме женские крики, визг.

В конце улицы — шум моторов — БТРы рвутся на помощь своим. Во дворе стоит дым от выстрелов. Несколько карманных фонарей освещают раненого солдата. Нога забинтована, он бледен, по лицу крупными градинами катится пот. Мне страшно.

Подошел к Калине, он был рядом со своим раненым товарищем. Тронул его за плечо. Он резко повернулся. Я протянул ему винтовку.

— Как он? — я кивнул на раненого.

— Дерьмо! Пуля перебила кость и задела артерию. Крови много потерял. Через минуту будут наши — эвакуируют. — Он был мрачен, зол, потом неожиданно резко и громко произнес: — Все будет хорошо, все будет хорошо.

Как заговор, как молитву.

А потом уже мне:

— Они мои! Вы мне обещали! — Андрей в ярости.

— Хорошо, Андрей. Позже, потом. Идем, у нас с тобой много работы!

Мы подошли к пленным. Они стояли на коленях, руки за спиной связаны. Ноги связаны. На головах — подшлемники.

— Забирай! У! Суки! — Андрей ударил прикладом винтовки по почкам «милиционера», тот согнулся и упал на бок. — Мразь. Скажи «спасибо» ему — прибил бы. — Он кивнул на меня.

Пленные были связаны, с повязками на глазах, поэтому кто их «спаситель» они не видели. Ничего, еще посмотрят.

— Андрей, сейчас приедет Ступников — заберет этих, — я кивнул на трех преступников. — Дай ему людей, пусть перебросят их к нам. И с ними останутся. Мало ли какая помощь понадобится.

— Понял. — Калина был угрюм.

Он смотрел, как грузят в подоспевший БТР раненого.

— И еще. Возможно, сегодня ночью придется кое-кого арестовать, — смотря, что эти скажут, ты своих людей держи наготове, чтобы по первому свистку начать. Да, и посты усилить надо, чтобы мышь не проскочила. — Я помолчал. — Ни за какие деньги не проскочила.

— Сомну, сотру в порошок, если хоть одна сука уйдет из этой гребанной деревни. Давай, Серега, работай, — душу вытряхни из этих крыс. Надо кого арестовать — зови, хоть всю деревню повяжу.

Тут БТР с ревом отъехал от забора, и на его место встала «шестерка», за ней другой БТР. В сравнении с бронетехникой, «Жигули» выглядели как елочная игрушка.

Из машины вышел Ступников с Мячиковым. Подошли. Им вкратце объяснили ситуацию. Калина распорядился, чтобы пленных загрузили в БТР и отвезли к нам в отдел. Восемь разведчиков сопровождали «груз».

Мы с Калиной пошли в дом. Всюду погром. В зале на диване сидели три женщины. У одной из них на скуле зрел хороший синяк. Они не кричали, лишь что-то причитали на своем языке. Рядом стояли двое разведчиков.

— Вот, — один из них протянул своему командиру огромный нож. — За дверью караулила, хотела мне горло перерезать. Я ее успокоил.

Он кивнул на даму с подбитым глазом.

— Эй, есть что-нибудь? — перекрывая шум обыска, крикнул Калина.

— Есть!

— У меня тоже!

— И я нашел!

— Сюда несите! В зал! Света побольше сюда!

Послышался топот солдатских сапог и ботинок. Стали приносить то, что обнаружили в доме и во дворе.

Девять автоматов, штук пятнадцать пистолетов. Патронов было много. Часть в цинках, часть в пачках, часть просто россыпью. Гранат около двадцати штук. Запалы ввернуты. М-да, если бы не взяли этих «чижей» во время прогулки, то дорого бы нам дался этот домик!

Бойцы все приносили трофеи. Вот и старая радиостанция.

— Настройку не сбили? — спросил я.

— Нет, как было, так и стоит. Понимаем, — раздался басовитый голос разведчика.

— А это лично вам. — Из темноты вынырнул разведчик, он нес стопку фотографий.

Я взял пачку, мне подсветили фонариком. Калина тоже склонился над снимками.

— Смотри-ка, Сережа, а ведь это ты!

На фотографии хорошо было видно, как я куда-то иду по какому-то коридору. Здесь же были Ступников, Мячиков и Разин.

— Где это нас так засняли? — я смотрел.

— Не знаю, но похожи. — Андрей хохотнул: — Так кто за кем охотится?

— Это РОВД! — я узнал коридор.

Все снимки были сделаны с одного места. В РОВД была своя фотолаборатория. Отпечатать там снимки не представляло никакого труда. Фотографий Ступникова и моих было больше всех, хотя вместе мы были в РОВД только один раз.

— Ребята, вас «заказали»! — Калину это явно развлекало.

Бойцы притащили еще две мины направленного действия — МОН-90 и МОН-100. Это уже из области тяжелого вооружения. Серьезные ребята. Приволокли две большие картонные коробки. В них на русском и арабских языках была литература про ваххабизм. Картинки яркие, все на тему того, как посланники Аллаха уничтожают неверных и их пособников. Неверные были изображены в виде свиней, но в русской военной форме. Приспешники были тощие, трусоватого вида, по карманам рассовывали российские рубли и американские доллары. Воины ислама вооружены как Рэмбо, с просветленными лицами. Бумага хорошего качества. Странно, Коран запрещает изображать человека. Видимо из пропагандистских целей сделали исключение. Потом почитаю.

Принесли карту Чечен-Аула. Вот это ценное приобретение. Я посмотрел на края карты. Все номера тщательно срезаны. Но карта военная. Склеена как положено. Обстановка нанесена по всем законам военной топографии. Позиции наших войск — синим цветом, как противника, тщательно прорисованы детали. Условные обозначения нанесены также правильно. Было видно, что обстановка уточнялась. Так одна из рот недавно перебазировалась на скотный двор, поближе к окраине, чтобы прикрыть село в случае неожиданной атаки со стороны глубокого оврага. Только минные поля обозначены схематически.

Некоторые дома обозначены красным цветом. В том числе и тот, в котором мы сейчас находились. РОВД тоже было обозначено как «свое».

— А «красных» домов-то много. Как считаешь, контрразведка? — Калина тоже внимательно изучал карту.

— Если идти по аналогии, то можно и предположить, что эти «красные» домики являются опорными базами духов. Или, по крайней мере, сочувствующими. Что тебе эта подробная карта напоминает, а, разведка?

— Дай сигарету, а то мои закончились.

Закурили.

— Такие подробнейшие карты составляются, когда готовится наступление. Смотри, тут даже указана тропа — проход в минных полях. Там наш патруль ходит. Сам недавно ходил по этому маршруту. Значит, наблюдали. А по нему можно близко подобраться к «блоку», и прямо в тыл. Режь сонных бойцов и иди в деревню. Хитро задумано. Рота незаметно в деревню просочится, и никто не заметит!

— Я тоже так думаю, — кивнул я. — В деревне, судя по домам с красными отметинами, можно еще человек с полсотни собрать…

— Плюс с собой можно тяжелое вооружение не брать, в деревне свое есть, — продолжил мою мысль командир разведчиков.

— Есть что еще интересное? — крикнул Калина.

— Есть! — голос со двора.

Пыхтя от натуги, бойцы вкатили в дом пулемет «Максим», весь в смазке. Рядом же грохнули огромные ящики со снаряженными лентами.

— В коровнике был спрятан, насилу откопали. Если бы не миноискатель, ни за что не нашли бы.

— Откуда такое богатство? — мы с уважением смотрели на это грозное оружие.

— Ему лет с полсотни, а смотри, как за ним ухаживали! — с любовью в голосе произнес Калина.

Подошел, погладил его.

— Я его себе забираю! — он обернулся ко мне.

— Забирай, но в остальном поможешь нам, — согласился я. — А «Максимка», скорее всего, деду принадлежит. С войны, может, и с гражданской прячет его.

— Точно. Ты «колони» его, может, где и пара рев-наганов заныкано. Я его у себя на блок-посту поставлю, а потом к себе в часть, в музей отправлю. Ну и сам тоже постреляю, — он снова любовно погладил по бронещитку пулемета. — Красавец! Все! Бойцы! Собрать все это барахло, и в БТР! «Максима» и все, что к нему относится, — ко мне, а остальное — контрразведчикам. Баб куда? — обратился он ко мне. — На «фильтр»?

— Давай туда, сейчас некогда с ними.

— Баб на «фильтр».

Мы вышли во двор, чтобы не мешать бойцам грузить изъятое оружие. Во дворе уже стояло трое местных милиционеров, солдаты ощерились стволами автоматов, не пропуская их внутрь дома.

Милиционеры были из рядового состава. Ни начальника, ни его заместителя. Агентов среди них тоже не было. Из их сбивчивой длинной тирады получалось, что мы не имели права проводить обыск в доме без их согласия и участия.

Калина обвел их тяжелым презрительным взглядом.

— Пшли вон! Пока я вас как пособников на «фильтр» не отправил!

Милиционеры продолжали возмущаться. Но умокли, когда увидели как бойцы вытаскивают из дома оружие, боеприпасы, мины, пулемет «Максим». И очень их заинтересовали коробки с литературой. Одна из коробок развалилась. Макулатура посыпалась в грязь.

Разведчики кое-как собрали ее и стали небрежно скидывать весь этот полиграфический хлам в коробку. Я подошел, взял одну из ваххабистких брошюр, протягул ближайшему милиционеру:

— На. Почитай.

Он молча взял ее и оттер от грязи. Уж больно это он любовно делал.

Калина оставил в доме своих людей. С наступлением светового дня они должны были еще раз просмотреть дом.

Когда выводили женщин, милиционеры снова заволновались. Что-то кричали обнадеживающее на чеченском языке.

— Андрей, иди-ка, усиль посты. Думаю, что кто-нибудь попытается покинуть деревню.

— Ага. Тот самый случай!

Он подозвал одного из разведчиков. Офицер это был или сержант я не знал, все в одинаковых маскхалатах.

— Значит так! Падай на технику и объедь все посты! Действуешь от моего имени! Никого не выпускать! Кто не подчинится — пусть валят «на глушняк». Если узнаю, что кто-то вышел «за бобы» — место в «цинке» этому доброму бойцу я обеспечу. После этого прибудешь к начальнику штаба и доложишь, что сделано. Вперед!

Мы загрузились на БТР и поехали.

Вот и отдел. На крыльце оживленно. В том числе и милиционеры толпятся. Часть гражданского населения стоит рядом. Ждут рассвета, будут устраивать митинг по поводу того, что федеральные войска совсем распоясались, хватают бандитов, житья от них совсем не стало!

Милиционеры подтягиваются. Вот и начальник РОВД подтянулся, и заместитель — агент Ступникова. А вот и «Демон» стоит в тенечке. Остальных милиционеров я видел, но не знал.

— А вот и пособники приехали, — Калина был в хорошем настроении.

— Наносят упреждающий удар, — я скептически посмотрел на нашу охрану. — Андрей, может быть попытка прорыва и отбития задержанных. Сначала женщин, стариков и детей пустят. Ты бы поставил своих гоблинов, а? Главное — рассеять толпу.

— Сделаем! — кивнул он.

Потом крикнул своим. Те спешились с БТРа, окружили своего командира, тот поставил задачу. Разведчики выстроили коридор, по которому в наш отдел перетащили все, что изъяли в доме у старейшины.

Я стоял на крыльце и смотрел. Чеченцы подумали, что привезли кого-то из захваченных, и ломанулись к этой цепочке, но отхлынули, когда увидели ящики, коробки, оружие.

Из толпы тут же понеслись крики:

— Подкинули!

— Их подставили!

Ну а брани было в наш адрес!

Я смотрел на всю эту картину в свете электрических фонарей. Конечно не картина Верещагина «Апофеоз войны», но уж больно похоже на пролог к ней. А может, я просто устал и хочу спать?

— Ну что, Серега! Пошли посмотрим, что «поют» наши подопечные.

— Пошли! — я бросил сигарету в урну.

В коридоре были бойцы отделения охраны и разведчики. Среди них выделялся Зерщиков. Он развлекал окружающих тем, что крошил пальцами обломки кирпича, превращая их в труху, в пыль.

— А вот и особисты — ваши коллеги здесь, — Андрей показал на Зерщикова огоньком сигареты.

— С чего взял?

— А они Зерщикова с собой такают для акций устрашения. На психику давит. Впечатляет, конечно. Полные штаны со страху. Ты еще не видел, как он зубами вырывает из столешницы кусок дерева или перегрызает ножку стула?

— Нет.

— Посмотри. Первый раз, когда видишь, появляется желание этому бойцу кол осиновый в сердце загнать, — Калина хохотнул.

— Ты чего его к себе не берешь? — толкнул я Андрея в бок.

— Неповоротлив и ленив. Это ближе к вам — «заплечных дел мастерам», — хмыкнул он.

— Кто бы говорил. Если бы не наша информация, хрен бы ты нашел этих козлов. Деревню разнес бы.

— Разнес бы, но нашел! — он был в хорошем настроении.

Я увидел бойца из нашей охраны.

— Вас к начальнику. Срочно! — голос солдата был взволнован.

— Что случилось?

— Ханкала звонит, Москва звонит, прокуроры звонят, — дневальный покачал головой, мол, как все хреново.

— Отдай их мне. Я их «при попытке к бегству», — Калина был озадачен.

— Да, пошел ты… Иди лучше послушай, может, чего полезного услышишь. Я сейчас к начальнику, потом будем вместе разговаривать с этими уродами.

Я прошел к начальнику. Тот положил трубку телефона и жадно пил воду.

— Прибыл, — я закрыл за собой дверь.

— Ну, ты и кашу заварил! — он отер пот со лба.

— Ничего я не заваривал. Взял трех преступников, трех пособниц, и помойку всякого барахла. Я даже не допрашивал, времени нет. Они хоть колются?

— «Плывут», — шеф махнул рукой. — Каждому в отдельности показали это страшилище — Зверщикова…

— Зерщикова, — поправил я его.

— Я бы ему фамилию заменил. Зверюга! Ты видел его фокус с табуретом?

— Нет.

— Погрыз его в труху. Потом кирпичи в руках растер в порошок. Силища невероятная. Особисты притащили. Посмотри — тебе понравится. Ну, да ладно. Не успели привезти задержанных, как начались звонки. Сначала из местного РОВД. Потом глава администрации прибежал. Потом Ханкала. Потом из местного правительства. Прокурор района, прокурор Чечни, надзирающий прокурор, какие-то авторитетные чеченцы звонили. Короче — все требуют отпустить под подписку.

— Всех троих? — я налил воды, в горле пересохло.

— Ага, — шеф кивнул.

— Ну, и что, командир, будешь делать? — я напрягся в ожидании худшего.

— А вот им всем! — он согнул левую руку в локте, правую положил возле сгиба.

— Слава богу. Я думал, что отпускать будем с извинениями и компенсацией морального вреда. — Я закурил.

— Крупную рыбу взяли. Сейчас их дожать и дальше идти. Я вызвал тебя, чтобы сказать, что времени у нас мало, очень мало. Это сейчас звонки начались, а завтра уже делегации пожалуют, ходоки. Поэтому работать быстро. Разрешаю не отдыхать, — он усмехнулся.

— Спасибо, барин, спасибо. Век мы вашу доброту не забудем, — я шутливо наклонил голову.

— А вот откуда они так быстро узнали в Ханкале про задержание? — начальник потер красные глаза.

— «Дальняя» связь у милиции стоит?

— Стоит, — шеф уже понял, куда я клоню.

— Ну, вот и ответ. — Я встал и пошел к себе.

В моей комнате полным ходом шел допрос беглого милиционера — Артура Хамзатова. Кандидата в покойники. Разведчики, да и не только они, а все военные хотели смерти этого убийцы. Мне его жалко? Нет.

Допрос вел Гаушкин Володя. Рука на перевязи. Правой пишет. Когда делает неловкое движение — морщится от боли.

Хамзатов уже сломлен. Голова опущена. Руки и ноги связаны одной веревкой, которая пропущена через табурет. Не убежать, только короткими прыжками с табуретом вместе.

Когда я вошел, он поднял голову. В глазах страх. Это хорошо. Меньше возни будет с ним.

— А, Серега! — Володя, поднялся. — Заходи. Молодец! Матерого взял.

— А я, Вова, мелочью не занимаюсь, — я усмехнулся. — Давай, продолжай, а я попозже вклинюсь.

Володя, начал:

— Итак, Артур, продолжим. Ты сказал, что в милицию внедрился по поручению Шейха. Так?

— Да. — Тот не поднимал головы.

— Кто еще в местном РОВД пришел из банды по указанию главарей? Фамилии, адреса, чем они занимались. Чем ты сам занимался в милиции?

И Хамзатов начал рассказывать. Получалось, что из РОВД только человек десять пришли не из банды. Но бандит бандиту рознь, как бы это парадоксально ни звучало.

Так. Например, даже со слов этого бандита, «Махмуд» — агент Ступникова, он же по совместительству и заместитель начальника РОВД Магомед Асаев, не принимал участия в активных действиях против федеральных войск. Так, мелкая помощь, например, зарядить батареи для радиостанции.

Мой агент «Демон», он же Иса Гадуев, вообще сторонится всех. Угрюмый. Но пользуется авторитетом. Его боятся. Пришел не из банды Шейха, о себе мало что рассказывает, но слухи ходят, что занимался большими делами, крови на нем много. Что, по слухам, был в одной банде кем-то типа исполнителя. Карал отступников. И не просто в Чечне, а по всей территории бывшего СССР и заграницей тоже. Уничтожал в одиночку не просто отступников, но и всех их ближайших родственников. Мзду не берет, молится истово, но не ваххабит, презирает тех, кто пришел воевать в Чечню за деньги. Говорит, что Чечню надо спасать от всех не чеченцев, и вера здесь ни при чем. Вот тебе и «Демон».

Про начальника РОВД Артур пояснил, что его держат за «болванчика». Человек пришлый. Никто его не слушает. Теневым лидером является Алим.

— Что за Алим-Налим такой? — Гаушкин потер раненую руку, поморщился.

— Алим Саралиев. Формально он сержант. На самом деле является одним из офицеров Шейха. Тот ему доверяет. Слово Алима — закон. Только Гадуев может поступать как хочет. Алим думает, что Иса приставлен Шейхом или арабами наблюдать за ним, и в случае непослушания устранить его. — Артур по-прежнему сидел, опустив голову вниз, и говорил глухо.

— Понятно. Где живет этот Алим?

— Алим неместный. Живет прямо в РОВД.

— Кто фотографировал нас в РОВД? И по чьей команде? — встрял я.

— Фотографировал Умар Ханбиев. После того как вы, — он поднял голову, — опознали Ислама Исмаилова, Шейх приказал сделать фотографии тех, кто опознал, и передать ему. Сказал, что вы теперь его личные враги.

— Деньги обещаны? — поинтересовался я.

— Да, — задержанный кивнул головой. — За тебя — полторы тысячи долларов, за Ступникова — тысяча.

— Не густо, — мне было смешно.

— А меня и Молодцова заказали? — Гаушкин был заинтересован.

— Нет. — Артур покачал головой. — Вы пока не успели нанести ущерб Шейху и его людям.

— Не подмазывайся к нашей славе. Лучше работай — и тебя «закажут», — я ехидно выпустил струю сигаретного дыма в сторону Гаушкина.

— Серега, у тебя талант врагов наживать, — Гаушкин сначала рассмеялся, потом гримаса боли исказила его лицо, и он погладил свою раненую руку.

— Это Бог тебя карает, нельзя смеяться над врагами самого шейха, — я усмехнулся, потом обратился к Артуру: — Фотографии передали в банду?

— Да, — он сглотнул слюну.

— Зачем себе копии оставили и как переправили в банду?

— Алим принес и сказал, чтобы мы опознали, кто именно узнал Исмаилова. Мы указали на тебя. На своем экземпляре он обвел лица, а потом передал.

— Как передал? Способ передачи? Сам ездил в Старые Атаги?

— Нет. Ездить запрещено, чтобы не вызывать подозрений у военных. Тайник. У Алима есть тайник где-то и не один. Он спрятал там. Потом по радиостанции вышел на связь и сказал, что оставил фотографии.

— Понятно. Давай фамилии тех, кто поддерживает отношения с бандой.

Я закрыл глаза, вспоминая карту, где были нанесены «красные дома». А вот сейчас и проверим его. Под веками горело и жгло. Хотелось спать. Не уснуть бы. Опер уснул на допросе. Это уже смешно. Интересно, а что процитировал бы сейчас Ступников.

Я вспомнил карту. В цветах, в красках, со всеми условными обозначениями. Это было не так сложно. Я видел карту Чечен-Аула много раз. Сделать наложение из бандитской карты не так сложно. Но как хочется спать! Как я устал!

Хамзатов начал перечислять. Фамилия, имя, отчество.

— Э, нет, мужик, адреса давай! — уточнил Гаушкин.

И бандит начал говорить.

Гаушкин записывал, а я сравнивал с картой. Все адреса милиционеров, которые он перечислил, совпадали с «красными домами». Но были и еще такие дома.

— Скажи, Артур, а вот такие адреса, они тоже с бандитами?

И я перечислил несколько адресов, взятых с карты.

Хамзатов поднял голову и долго смотрел на меня. Взгляд был долгий, тяжелый, гуляли желваки. Он хотел меня уничтожить.

Я выдержал взгляд. Ничего сложного.

— Вы нашли карту. Вы нашли карту! Вы ее прочитали?!

— И что дальше? Да, нашли, да, прочитали, и мы ее еще качественно изучим. Исходя из карты, и нанесенной на нее обстановки, я полагаю, что Шейх с арабами готовился нас атаковать. Так?

— Да, — бандит кивнул головой.

— Кто рисовал карту?

— Исмаилов. Приходили люди и говорили, что и где, он рисовал.

— Когда планировалось наступление?

— Через десять дней. В Старые Атаги должны еще подойти люди.

— Откуда люди?

— От Гелаева. Он обещал прислать на подмогу.

— Это та самая «большая бяка», которую они нам готовили? — Гаушкин присвистнул от удивления.

— Чую, Володя, что это еще не все. — Я потер виски.

Голова разламывалась.

— Расскажи нам про Старые Атаги.

— Я буду жить? — он впервые оживился.

Есть информация, можно и поторговаться. Ставка большая — жизнь. За жизнь можно и выдвинуть условия.

— Жить будешь, — кивнул я. — У нас мораторий на смертную казнь. Дадут пожизненное, или лет двадцать. Потом амнистия, срок скостят до половины, потом выходишь на условно-досрочное, то есть, лет через семь-восемь — свобода. Устраивает? Со своей стороны я напишу, что ты оказывал помощь следствию. Так как?

Он думал. На лице это читалось. Лоб то морщился, то разглаживался, губы то опускались вниз, то легкая усмешка скользила по ним. Ерзал на табурете. Были бы свободны руки — обязательно делал бы ими что-нибудь. Кисти у него и так под табуретом ходят.

А может, этот кадр развязывается? Я подвинулся немного ближе, чтобы свалить его с ног если что.

— Ручками-то особо не шебурши, — понял меня Володя. — Разведчики вязали узлы, которые только сильнее затягиваются. Веревку потом резать.

— Я думаю. Мне нужно время, — он снова поднял голову.

— Думать надо было раньше, — я был суров. — Ты солдату горло перерезал. Второго ранил, когда задерживали. Так что лимит времени исчерпан. Цейтнот.

— Либо ты с нами, либо с Аллахом. Выбирай. — Гаушкин тоже «напирал».

— Хорошо, я согласен.

Тут забежал дневальный.

— Товарищи офицеры, вас к начальнику. Обоих.

— Зови кого-нибудь из разведчиков, пусть караулят. — Я встал.

— Вспоминай, Артур, крепко вспоминай. — Володя тоже поднялся со стула.

Вошли трое разведчиков. По-прежнему в зимних маскхалатах. Только капюшоны с головы скинули.

— Кто старший? — спросил я.

— Я, — один выдвинулся вперед, — сержант Коцага.

— Значит так, сержант. Слушай меня внимательно. Вот этот гражданин — ценный свидетель. Если на нем хоть один синяк появится во время моего отсутствия, я с тебя лычки сорву и вместе с твоими яйцами приколочу у себя над рабочим столом. Ты меня понял? Я не шучу. Ты — отвечаешь за все, — я был зол. Надо же было начальнику в самый кульминационный момент собрать совещание!

Сержант смотрел на меня как на бешенного. Сглотнул слюну.

— Я понял.

— Все, располагайтесь. Что найдете — можете съесть и выпить. Спиртного нет, не старайтесь.

Пошли в кабинет к шефу. Там уже сидел командир сводного полка, незнакомые мне офицеры, наши только подтягивались. Последним ворвался командир разведчиков:

— На «блоке», что в сторону Старых Атагов, расстреляли «Жигули». В ней было двое милиционеров и трое гражданских. Попытались подкупить часовых, чтобы выпустили. Когда наши отказались, то открыли огонь. У нас легко раненный, в машине — все жмурики.

— Бля! Началось. — Командир грохнул раскрытой ладонью по столу.

— Людей на усиление я уже отправил, — доложил Калинченко.

— Садись. Говорить будем. — Мячиков указал место Андрею.

— Предлагаю пригласить с улицы начальника местного РОВД, думаю, что ему тоже будет интересно, — предложил я.

— Хорошо, — начальник согласился.

Позвали начальника РОВД. Он вошел, переполненный праведного гнева. Его прямо распирало. Как бы не лопнул.

— Мы вас потом выслушаем, а сейчас сядьте и слушайте молча. Мы дадим слово, — пресекая все его попытки заговорить, суровым тоном сказал начальник. — Можно курить.

— Значит, так, — начал наш начальник. — Ситуация такая. Телефонные звонки меня уже достали. Завтра, вернее уже сегодня, часов в десять, думаю так, прибудет сюда много проверяющих. Начиная от наших начальников, заканчивая прокурорскими и милицейскими начальниками. Из местного правительства и всяких еще. Все они почему-то уверены, что мы здесь бесчинствуем. До девяти утра нужен результат. Понадобится помощь военных. Поможете? Вас тоже будут трясти, как яблоню, — это он обратился к военным.

— Что надо делать? — командиру очень не хотелось подставляться в этих грязных политических играх.

— Сейчас и решим. У кого какие предложения?

— У меня, — я поднял руку.

— Говори, Каргатов, — шеф кивнул.

— У меня есть список милиционеров, которые поддерживают духов. Надо их задержать. И привлечь для этого тех, кто лоялен нам.

— Хорошо, согласен.

— А я не согласен! — встрял милицейский чин. — Вы проводите все операции, не согласовывая со мной.

— Сядьте! Вы ничего не знаете, или не хотите знать! — шеф был резок.

Калинченко и командир тоже покивали одобрительно.

— Также, исходя из захваченной карты, мы знаем, где проживают люди, которые готовы поддержать бандитов, у них хранится оружие дома. В случае атаки бандитов, они выступят «пятой колонной». Их тоже надо брать.

— Согласен, — сказал Мячиков.

Остальные тоже покивали головами.

— Что удалось выяснить? Ступников, начинай.

— Я допрашивал Исмаилова. Вкратце — на Чечен-Аул готовилось нападение. Когда удался побег с «фильтра», то Исмаилову Шейх-Хачукаев приказал не форсировать переход в Старые Атаги, а организовать сбор разведданных на месте. В случае штурма многие милиционеры, а также местное подполье, по словам задержанного, выступят по команде организованно, всего до двухсот человек. Со своим оружием.

— Кстати, — встрял я, — боевикам уже известны проходы в минных полях.

— О, ё-тать! — командир схватился за голову. — Что еще?

— Если немедленно не предпринять меры превентивного характера, то завтра эти самые двести человек могут устроить кровавую баню всем приезжим. Взять их в заложники, а мы будем лишь…

— Хлопать себя ушами по щекам, — не выдержал Ступников.

— Примерно так, — согласился Мячиков.

— Вот список милиционеров и подпольщиков из Чечен-Аула, которые готовили вооруженный мятеж, — я подал листок. — Самые активные обведены. Их надо брать немедленно. Обыски само собой.

— И куда их потом? — спросил командир.

— На «фильтр».

— Там и так все забито! На головы друг другу?

— Шелупонь отпустить. Остальных колонной в Чернокозово. Самых интересных — на Ханкалу, после того как сами их отработаем.

Милиционер читал список своих подчиненных, замешанных в подготовке штурма, и вытирал пот. Ступников решил «додавить» его.

— Что будете делать завтра, уважаемый? Приедут начальники, в том числе и милицейские, и что ответить-то? Под самым носом заговор. РОВД — рассадник боевиков. За такие вещи по голове не гладят.

— Так я не знал! — тот был испуган и вытирал лицо большим клетчатым платком.

— Никто не знал, но почему-то ФСБ и армия узнали это раньше, чем начальник милиции. Бардак.

— Что делать? — он испуганно смотрел на окружающих его офицеров.

— Трясти надо! — наш начальник был предельно жесток. — Принимать активное участие в задержании и нейтрализации пособников. Вы согласны? Или поддерживаете пособников?

— У нас длинные руки! — Ступников опять вставил цитату из своей любимой книги.

— Я понял, — милицейский начальник был снова настроен решительно, точно так же, как когда он вошел в кабинет. Чувствует обстановку. Интересно, а он не из бывших партработников? Уж больно у него хорошо это получается.

— Кто у вас сейчас во дворе? — Это Вадим Молодцов.

— Почти все.

— Через пять минут заводите их в здание. Всех! — Это уже командир военных. — Калинченко!

— Я! — Андрей встал.

— Вязать всех. Тихо вязать! И морды не бить! Потом разберемся! По списку! Понятно?

— Так точно!

— Товарищи офицеры, вопросы еще есть? — командир все понял, и принял решение.

Командир на нашей стороне. Все хотят к победе подмазаться. Ну, мы не жадные — нам не жалко. Тем более что без помощи военных у нас ничего не получится.

Вопросов ни у кого не было. Калинченко убежал в коридор, оттуда доносились команды. В выражениях никто не стеснялся.

Через пять минут он зашел в кабинет:

— Товарищ полковник! Готовы, можно заводить.

— Ну что, теперь ваш выход, — начальник обратился к милиционеру, — справитесь?

— Справлюсь.

— Периметр закрыт? — Гаушкин к разведчику.

— Мышь не проскочит.

— Посмотрим.

Все напряглись.

— Давай! Ну, пошли? — командир встал.

Все вышли в коридор. Я снял автомат с предохранителя. Хотя в тесном от разведчиков коридоре вести огнь было безумием. Своих зацепишь.

Милиционер вышел на крыльцо и начал что-то говорить. Никто из нас ни слова не понимал по-чеченски. Мы лишь вслушивались в интонации. Толпа отвечала то глухим ропотом, то взрывом возмущения. Время шло, а толку не было.

Но вот он что-то прокричал раза три. Одна фраза, повторенная три раза. И толпа поддержала его. И он вошел в коридор.

— Сейчас будут заходить, — он снял шапку и опять вытер пот.

Лампу в коридоре погасили. Лишь из открытого кабинета начальника падала полоска света.

И действительно, первым зашел заместитель — агент Ступникова. Он вошел и остановился, со света, что горел на улице. В коридоре ничего не видно.

Его быстро и молча стреножили, и тихо оттащили брыкающее тело в кабинет к Разину.

Потом стали заходить другие милиционеры. Кто-то даже пытался оказать сопротивление, но их быстро «гасили».

— Все. — это произнес милицейский начальник.

Включили свет в коридоре.

— Отбирать! Своих от чужих! Начали! — шеф первым вошел в кабинет Разина.

Там вповалку лежало человек десять. Рты и глаза завязаны. Руки и ноги тоже. Все задержанные дергали конечностями, пытаясь освободится. Какой там! Каждое подергивание лишь затягивало узлы.

Я передал список милиционеру:

— Показывай, которых освобождать.

И он начал. Первым указал на своего заместителя. Разведчики рывком подняли его и разрезали веревки. Тот потирал руки и ошалело оглядывался.

— Выходи и жди в коридоре, — это приказывал командир.

Ступников хлопнул своего агента по плечу.

Потом подняли еще трех человек, среди них был и «Демон». Я злорадно смотрел, как с него сошла маска невозмутимости и высокомерия. Он был также ошарашен. Это полезно. Спесь слетела.

Начальник РОВД построил всех освобожденных милиционеров. Сначала он принес извинения, потом вышел Мячиков и вкратце обрисовал ситуацию.

Те стояли ошарашенные. Сначала их связали, а теперь предлагают участвовать в задержании бывших своих сослуживцев, провести обыски. Они начали что-то ворчать на чеченском языке.

Вышел командир:

— Значит, так, товарищи чеченские милиционеры. У вас два пути. Первый — вы помогаете нам. Второй — как пособники — добро пожаловать «на фильтр». Итак! Становись! Равняйсь! Смирно!

Что-что, а командовать он умел! Когда он заорал как на плацу перед многотысячным строем, то я и сам подтянулся. Огромной мощной волей обладал этот мужик!

Он выдержал паузу в пару секунд. И снова гаркнул:

— Добровольцы в пособники бандитов — шаг вперед!

Никто не вышел.

— Сейчас вам поставят задачу, которую вы выполните. Вопросы?

Мы улыбались. Чеченцы смотрели исподлобья.

Ничего, ребята, привыкайте!

Мячиков снова собрал совещание. Разведчиков и чеченских милиционеров оставили в коридоре. Отчего-то мы не стали называть при начальнике РОВД все адреса, которые запланированы для зачистки. Гражданин мент как-то не особо внушал доверия. Сам не знаю почему. Но, если начальник не видит того, что творится у него под носом, то зачем такой вообще нужен?

Гаушкин продолжал «потрошить» Исмаилова. Никто не забывал, что информация по Старым Атагам — это самое главное.

Тем временем на улице раздавался рев подъезжающей техники. Техники становилось больше, ропот толпы на улице утихал

Калина, начальник штаба и незнакомые мне офицеры на улице формировали группы захвата. Руководили группами опера.

Вот только оперов было мало, а объектов много.

Я пошел в группе, которую возглавил Калина.

— Значит, так, разведчик, — я закурил на крыльце, — нам трупы не нужны. Нужна информация. Объясни своим гоблинам.

— За гоблинов ответишь. — Калина пошел к своему БТРу, я за ним.

Возле бронемашины уже стояло восемь разведчиков, механик-водитель перегазовывал двигатель.

— Значит так, чудовища, — начал Калина — голос суровый, не терпящий возражений, — сейчас прем по адресам. Работаем. Как обычно, парами. Минус — Враг, Вражий сын — Крот, Аллигатор — Сом, Могила — Петрович.

— Я не буду с Могилой в паре работать! — подал голос Петрович. — Могила как дурак на ужин гороховой каши натрескался…

Строй одобрительно хмыкнул.

— Разговоры отставить! Зубы потеют? — Калина был суров.

— Слышь, урод, я пойду первым, а ты за мной, не хочу твое дерьмо нюхать, — пробубнил Петрович Могиле.

Быстро все забрались на броню. Мне выделили сиденье от иномарки — удобно, мягко, не холодно. Вот и первый адрес. Заглушили двигатель.

Метров за сто до адреса остановились. Ничего особенного. Дом как дом, что этот, что у соседей. Оказывается, в башне БТРа кто-то сидел, она развернулась в сторону дома: ствол пулемета качнулся и уставился на него.

Калина послал двух разведчиков в обход.

— Сейчас начнем брать дом, если кто дернет оттуда, тихо укладывать мордой лица в навоз, не бить по голове. Понятно?

Вражий сын и Крот лишь покачали плечами, мол, понятно, но как там получится уже, так и получится.

— Как, Серега, будем брать — тихо или громко?

— Знаешь, я работаю в конторе, которая не терпит шума и суеты. Поэтому тихо-мирно, может в доме чего найдем, а то сейчас разворотим все, и кроме руин ничего не будет.

— Понял. К машине, — тихо скомандовал разведчик своим подчиненным.

Удивительно бесшумно они спрыгнули с брони. Только сейчас я обратил внимание, что обычное стрелковое оружие у них обмотано тряпками, также были обмотаны и карабины у ремней — антабки, чтобы не гремели.

Андрей ставил задачу, поводя руками в сторону дома. Я, стараясь не шуметь, спустился с брони.

— Ну, молись, контрразведка, чтобы нас не заметили! — Андрей перекрестился и сплюнул перед собой: — Держись за мной, если что — прикрывай, вперед не дергайся, твоя работа впереди, — и уже обращаясь к солдатам: — Живыми брать гадов! Живыми! Штурм!

Разведчики рассыпались парами и, полусогнувшись, двинулись вперед.

Один впереди. Второй чуть в стороне, сзади, прикрывает спину товарища. Вот первая пара подбежала к забору, один встал к нему спиной, руки в замок держит на уровне живота, второй с разбегу ставит ногу в этот «замок» и подпрыгивает вверх.

Тут же раздается громкий звук, в ночной тиши казалось, что он подобен автоматной очереди — это у Могилы из желудка вышли газы перебродившей гороховой каши.

— Сука! — процедил идущий впереди меня Калина. — Клизму сделаю с пластидом!

У меня от напряжения спина была мокрая, но я не мог не оценить комизм ситуации. Петрович резко развернулся и поддал кулаком в зад Могиле, который в этот момент переваливался через забор.

— Свинтус гребанный! — пробормотал Петрович!

В тот же момент залаяла собака во дворе.

Было слышно, как распахнулась дверь, и послышался топот бегущих ног. Могила дал очередь.

— Могила, грохнешь их — самого убью! — заорал во всю мощь своих легких Калина.

Во дворе солдаты уже что-то ломали. Стрельбы не было. Это уже хорошо.

Как только подумал это, тут же раздалась очередь, но не во дворе, а в саду.

— Они что у тебя совсем опупели, Андрюха? — я рванул вперед.

— Назад! — Калина схватил меня за рукав. — Успеем. Сначала дом проверим, сейчас доложат.

— Да в доме ничего нет. Главное — люди! — я оттолкнул Калину и первым вошел во двор.

— Грохнут же дурака! — Калина обогнал меня.

— Если б они захотели оборонять дом или прикрывать отход тех или того, что рванули огородами, то огонь открыли бы уже минут пять назад, — я закурил.

— Огонь увидят! — Калина попытался отобрать у меня сигарету.

— Да пошел ты на хрен! — я сплюнул в темноту. — Сейчас подняли шум, а толку-то? Твои гамадрилы только и могут, что «мочить», на большее не способны. Мне люди нужны, а не трупы! «Языки», понимаешь?! А что устраивают? Сначала твой пердун извещает, что мы прибыли, потом стреляет им спину в темноте, потом те гоблины, что в засаде, и должны были тихо стреножить, стреляют. Это о чем говорит? О профессиональной непригодности. Врубаешься, командир гоблинов?

Тут раздалась еще одна очередь, но уже на другом конце деревни.

— Ну, все! Звиздец всей операции! Сейчас только мертвые не знают, что мы начали ходить по адресам. — Я был в бешенстве.

— Ладно! Идем! — Калина тоже был взбешен.

Не знаю уж, то ли тем, что я ему высказал, то ли тем, что я оказался прав. В темноте со стороны сада послышался треск.

— Твою душу мать! В Христа, в душу, в кружку, в компот! Чмыри, гондоны, педерасты, суки завшивленные, бляди морозоустойчивые! Сгною! В нарядах сдохнете! — много чего еще орал Калина в темноту.

— Мы взяли одного! — раздался голос одного из разведчиков, Второй мог уйти, ну, я его… ну, это… Короче — на глушняк. Целил в ногу, попал в затылок. Сам не знаю как получилось. — Голос говорившего был смущенным.

Мне это напомнило рассказ провинившегося сына о том, как он попал мячом в окно. Те же самые интонации. Детский сад, право, подготовительная группа! Гоблины! Ими только детей пугать! Не профессионалы, а солдатики, мальчишки! Эмоции и реакция вперед мозгов работает! Эх, нет с нами мужиков из нашего РОСНа! Те умеют все делать тихо, без шума и пыли, не привлекая внимания. Вот они — профессионалы. Но… За неимением гербовой — пишем на обычной!

Тем временем в доме продолжался досмотр. Лучи фонарей шарили по дому, кто-то нашел керосиновую лампу, зажег ее. Стало светлее.

Разведчики из сада, а это были Вражий сын и Крот, подошли поближе. На плече у Крота висел пленный, он трепыхался, стараясь балансировать на плече разведчика. И лицо у Крота было виноватое. Хоть и слабый свет падал из распахнутой двери дома, но было видно, что это именно он убил беглеца.

Командир разведчиков попытался сгладить ситуацию.

— Видишь, один живой, Серега! Тебе хватит! — Калина был доволен.

— Знаешь, Андрей, он может нам много лапши на уши навешать. Второго нет, чтобы проверить. Давай его сюда!

Крот подошел и скинул небрежно пленного к моим ногам. Тот рухнул и лежал, не поднимался. Неужто убился?

Вражий сын ткнул лежащего стволом автомата.

— Вставай, сука.

Тот пошевелился и попытался встать. Ноги-руки были связаны солдатскими ремнями. Не мог он встать, снова повалился в чеченскую грязь.

— Ты кто? — спросил я его. — Лежи.

— Аджамаль Бакаев, — донеслось снизу.

— Хорошо, Аджамаль. Почему бежал? — я продолжал курить, лица Бакаева не видно, но вслушиваюсь в интонации.

Страх. Пытается скрыть страх. Естественная реакция — это страх. А то, что скрывает страх… Отчего? От гордости? От того, что боится, что есть за ним, и он боится показать это. Честному человеку нечего бояться. А он хочет казаться честным человеком. А быть честным и казаться им — большая разница. Хотя, с другой стороны, что такое честный человек сейчас? Все относительно. Тот, кто на чужом горе и крови построил свое состояние, сейчас по телевизору выступает и учит всех уму-разуму. А эти чеченские бандиты — кто они? Для своей совести — они честные люди. Но то, что они делают — противозаконно и богопротивно. Вот и получается, что если совесть у тебя спокойна, значит ты — честный человек. Убил несколько сот человек, а совесть спит, или она покинула твой разум. Те, кто захватывал больницу и убивал здесь русских, делали все во имя своей тупой идеи, и были честными людьми.

Я помотал головой. Усталость, философия в голову лезет. И все по Гамлету. Время другое, а люди, страсти, психология прежняя.

— Чего бежал? — наклоняюсь ближе.

Тот попытался отодвинуться. Боится. Нормальная реакция. Если бы продолжал корчить из себя героя, это было бы уже ненормально. Молчит. Сопит.

— Говори. — Крот тоже склоняется.

— Тихо, Кротяра! Ты уже сегодня порезвился, — это Калина, и, обращаясь уже к задержанному: — Говори, не тяни кота за хвост.

— В гостях я тут был. У хозяина, которого вы убили. Мы думали, что бандиты пришли, за продналогом, вот мы и бежали, — голос дрожит.

— Кто еще в доме?

— Никого. Жена хозяина с детьми уехала к родственникам. Не знаю куда.

— Ясно, молчит. Потом будем говорить. Долго и упорно, — я сделал упор на последнем слове.

Мы пошли в дом. Крот снова взвалил ношу на плечо.

— Э, нет, землеройка! — Калина остановил его, — Иди, тащи труп сюда, мы посмотрим. Один. Вражий сын, а этого, — он качнул стволом автомата в сторону лежащего на плече Крота, — в дом, там поглядим.

— Тьфу! — Крот скинул с размаху Бакаева на землю.

Тот охнул. В стороны полетела жидкая грязь.

Вражий сын, примерился, поднял, поставил на ноги задержанного, посмотрел, где у того почище бок, и взвалил его к себе на плечо.

Крот, бормоча под нос маты в адрес покойного, поплелся в сторону сада.

— Не опасно? Один в ночь? — я поинтересовался у Калины.

— Знаешь, почему его Кротом кличут? — спросил тот с усмешкой.

— Откуда же я знаю ваши загадки? — я снова прикурил.

— Он в темноте все видит. Надевали на него темные очки, один черт видит. Он сам не знает, как так получается, может кожей, может ушами.

— Кроты слепы. Может лучше котом? — подсказал я.

— Он в темных очках как крот из мультика «Дюймовочка», а когда в бронежилете — вообще одна морда. Ладно, пойдем в доме пошарим. Ну что, мирный чеченец, чего в доме интересного зарыто? А?

— Не знаю. Не мой дом. Хозяина вы убили, — донеслось с плеча Вражьего сына.

— А почему Вражий сын? — поинтересовался я.

— Он кашеварил, когда мы в горах стояли. Группа ушла, его оставили пожрать сварганить, он тогда ногу подвернул сильно, а он, гад, Вражий сын, взял, и полпачки соли в котел бухнул. Вот так и стал Вражьим сыном.

— Я не виноват, что пакет с солью намок и у меня в руках разорвался, — отозвался Вражий сын.

— Думать надо, предвидеть, просчитывать. Вон, Крот тоже не предвидел и затылок чеху снес. А теперь вот этот нохча, что у тебя на плече как полотенце болтается, будет нам втирать, что он ничего не знает, и если что найдем в доме — он без понятия. А мы тебе, нохча, не поверим. И вот этот добрый, — он кивнул на меня, хотя в темноте не было видно, — будет тебя допрашивать с упорством, а мы тебя — с пристрастием, с особым цинизмом и в извращенной форме. Понятно, Абубакыр? — Андрей начал «раскачивать» пленного.

— Он — Аджамаль! — поправил я его.

— Один хрен — нохча, — пренебрежительно махнул рукой Калина. И уже обращаясь к Аджамалю:

— Ну что, нохча, будешь говорить? Шахидом сейчас станешь или погодишь несколько лет? Говори! — он задрал тому голову.

— Не знаю, — задержанный говорил жестко.

Значит, оклемался. Значит, будем работать с этим кадром в отделе. Значит, юноша чего-то знает.

Вошли в дом.

— Ну что, мужик, говори, чего и где в этом доме спрятано. Ведь все равно найдем. — Андрей, помахал автоматом перед носом Аджамаля.

— Не знаю. Ищите! — был ответ.

Бойцы ходили, переворачивали мебель, но ничего не было. Они лишь разводили руками. Вот так. Грохнули хозяина, а в доме-то ничего. Это уже смахивало не на спецоперацию, а на убийство. Крота могли посадить надолго и всерьез. По-взрослому… Надо думать.

Я прошелся по дому. Свет фонарей и керосиновой лампы давал плохое представление, нет четкости в линиях, теряется перспектива.

Мыслим как опер. Где бы ты спрятал? Устроил тайник. И на виду и не видно. Посторонний не найдет. Думай, думай, анализируй.

Зал. Около пятидесяти квадратных метров. Дискотеку можно проводить. Богато никто не запрещает жить. Это не порок, если все нажито честно. Если… Так, что имеем в зале. Четыре стены, две двери. Одна — на кухню, вторая в спальню. Обычная стенка с посудой, диван дорогой, телевизор тоже не из дешевых. Насколько я разбираюсь в аппаратуре, все класса хай-фай, экстра-класс. Хорошо живут крестьяне в Чечне! В Сибири бы так жили!

Я прошел в спальню. Тоже ничего. Потом снова в зал и на кухню. Там тоже пусто. Так, назад.

Что-то мне не понравилось. Не могу сформулировать. Но что-то, что-то… А что? Зал-кухня, назад. Света мало. Непонятно.

— Эй, все сюда, у кого фонари! Сюда! — крикнул я.

Раздался топот ботинок. Все сгрудились в кухне.

— Чего?

— Нашел чего-то?

— Где?

— Спокойно. Светите на эту стену! — я показал на стену между залом и кухней. — С обеих сторон светите, и со стороны зала и со стороны кухни.

Бойцы начали освещать указанное пространство.

Я снова сходил на кухню, в зал. Так и есть. Стена сделана на конус. Мебельная стенка в зале и кухонный гарнитур скрашивают, скрадывают эту строительную хитрость. Просто как художнику видна перспектива, отсутствие параллельных линий, да и оперское чутье не подвело.

В зале почти вплотную к стенке стоит диван. Его не пододвинешь. Следов, что мебель двигали, тоже нет. На кухне мебель стоит на месте, царапин на полу тоже нет. Где же, где же!

Одежду из шкафа вынули и положили на диван. Внутри чисто. Точно чисто? Я потрогал заднюю сторону мебельной стенки. Фанера лишь прогибалась. Но прогибалась чересчур хорошо с трех сторон. А с одной стороны сидела наглухо.

Взял фонарь, осветил. Ба! Скрытая рояльная петля. Есть! Двадцать одно! Очко! Тройка, семерка, туз на одних руках!

— Ну-ка, вышиби эту фанерку, только не упади внутрь — там должен быть лаз, — я был доволен.

— А ну, отойди! — отодвинул всех Калина — все вышли на кухню, — там, может, растяжка стоит! — он снял автомат, откинул пристегнутый приклад.

Дождавшись, когда все выйдут из зала, двинул по фанерке прикладом. Та скрипнула под прикладом и с треском лопнула.

— Эй, все сюда! — Андрей орал, автомат смотрел в темный лаз. Он был наготове открыть огонь.

— Эй, Минус. Хватай этого Казбека, и как за щитом спускайся вниз, я — за тобой, остальные — наверху. Если от меня или Минуса нет команд — зашвыривайте этот подвал гранатами! Эй! Кто в подвале! — он орал уже в темноту. — Две секунды и вам звиздец! Выходи — лапы в гору! Не трону!

— А в ответ — тишина! — Минус взял нож, приставил его левой рукой к горлу Аджамаля, под правой рукой задержанного просунул ствол автомата и повел его ко входу в лаз. — Дернешься, сука, башка полетит тебе же под ноги! Понял? И башкой не крути — сам отпилишь. Споткнешься — звиздец. Понял?

— Там ступенька обломана! — прохрипел Аджамаль. — Я упаду.

— Кто там? — я спросил его.

— Никого там нет. Я был, — с пленного лил пот.

— Проверим. — Калина махнул рукой: — Минус, убери режик, на ПМ. — Он передал ему пистолет. — Просто сними с предохранителя.

Ствол пистолета уперся в голову чеченца.

— Чуть что, садись за этого урода! Я — прикрою. Вперед! — скомандовал Калина.

Разведчики встали по сторонам. Места мало, мешали другу. Все затаили дыхание. Тяжело ждать. Твои товарищи идут в подвал. Могут погибнуть.

Разведчик, что стоял возле лаза на колене — Петрович, положил автомат, достал две гранаты, разогнул усики на запалах, указательные пальцы вставил в кольца. Готов. Готов, если понадобится — сорвать кольца и кинуть гранаты в лаз. Гранаты, которые могут убить твоего командира и друга. Двоих твоих товарищей. Страшно! От ответственности и ожидания страшно.

Легко говорить, что они могут погибнуть. Проще закидать подвал гранатами, но это можно было в первую чеченскую кампанию, а сейчас время не то. Все через прокурора и суд.

Шаг в темноту сделал чеченец, за ним, приседая, Минус. За ними — Калина, в полуприсяде — автомат чуть выше плеча, ремень перекинут через шею, натянут.

— Андрей! Говори, что видишь! — крикнул я, не выдержав напряжения.

— Потом! Не мешай! — прошипел как змей Калина, через секунду добавил: — тут глубина, как у нас на заглубленном командном пункте! Метростроевцы хулевы!

Фонари все дальше уходили вниз.

— Метров семь! — прошептал Враг.

— Тихо, придурок! — Аллигатор смахнул пот со лба.

Напряжение достигло предела. Казалось, что просто кто-то чихнет и начнется…

— Сом, Аллигатор — ко мне! — раздался голос Андрея, — тут второй этаж, вернее — подвал!

— Ни хрена они тут накопали! — Сом полез вниз.

— Эй, Петрович! — вспомнил Аллигатор. — Ты усы-то у гранат загни назад. Одно дело — Врага замочишь, а тут я иду.

— Ничего, всем за компанию достанется. На всех хватит! — хмуро пошутил Петрович. Он вообще отличался немногословностью.

Двое разведчиков спустились вниз. Вновь потянулось ожидание. Наконец раздался топот ног. Поднимаются.

— Чисто? — спросил у темноты Могила.

— Чисто, чисто, — голос Минуса, — клиента примите, а то грохнется, тут ступеньки нет.

— Эй, Петрович, усы загни назад! Свои.

— Ладно. Проверка! — Петрович бесшумно встал, по очереди загнул усики у гранат и спрятал их в карман.

— Товарищ капитан, вас товарищ капитан ждет внизу, говорит, что это интересно. А всем ждать здесь наверху. — Минус вытолкнул пленного из подвала, тот пролетел метр и упал лицом вниз — руки по-прежнему завязаны за спиной.

— Эй! Пацаны, не шалите. Морды бить не буду, просто, как положено чекисту, без суда и следствия шлепну тут же. Спишем на боевые. Поняли? — я посмотрел на них.

— Разберемся. Живой будет, — хмуро пообещали они.

— Петрович, ты здесь самый угрюмый, поэтому за этого кадра, — я кивнул на пленного, — головенкой своей отвечать будешь.

— Да не тронут они его, Сережа, спускайся уже! — крикнул снизу Калина.

— Иду, — ответил я и начал спускаться.

В подвале высота была около двух метров, там лежали матрацы, одеяла, какая-то одежда, много книг, листовки бачок с водой. Я наугад подцепил одну из них. Брошюра. Что-то типа «Чеченские партизаны». Понятно, пропаганда. Значит, идейные обосновались тут. Аджамаль все будет валить на убитого хозяина.

На нижний этаж подвала вела узенькая лестница. Спуститься можно лишь боком.

Небольшое помещение. Два на три метра. Вмурованные в стену кандалы. Охапки соломы. Это уже не убежище — это узилище для рабов. Хорошо видны отметки на беленой стене — шесть вертикальных черточек, перечеркнутых одной горизонтальной. И таких отметок много. Долго здесь люди томились. М-да. Не знаю, как у бойцов, а у меня самого руки зачесались удушить этого Аджамаля, или как его на самом деле. Правы были, кто воевал в Чечне в первую кампанию: «Мертвый дух — лучший дух!»

С трудом подавил в себе этот порыв. Мы здесь не для того, чтобы мстить за тех несчастных, что томились здесь. Задача — спасти тех, кто живой еще. В том числе и этих мальчишек.

— Смотри, Сережа, как тебе это нравится? — Калина отодвинул солому.

Там лежали видеокассеты, запакованные в полиэтилен, чтобы не промокли. Видать ценные кассеты.

— Чего там? — спросил я у Андрея.

— Судя по названиям, тебе это понравится. «Штурм Грозного русскими собаками в Новый Год 1995», «освобождение г. Джохара от русских собак в августе 1996», «Допрос пленного», «Мусафар становится мужчиной — убил первого русского», тут много, что еще. Будет чем скоротать длинные вечера.

— Ага, ты только своим зверям не показывай эти кассеты — деревню раскатают к едрене фене.

— А вот еще, — он откинул солому, там лежал ПК, в смазке, рядом несколько снаряженных лент, все это прикрыто и укутано полиэтиленом, — ну, и еще пара ящиков с гранатами. Хватит?

— До кое-какой матери и даже больше, — вздохнул я.

— Чего вздыхаешь? — Калина уставился на меня.

— Хозяина жалко.

— Ты чего? — удивился разведчик.

— Они бы валили друг на друга, — я пошарил по стенам фонарем. — Смотри, видишь, рабы здесь отмечали дни своего заточения.

— Вижу. А вот здесь они записку оставили, — он подошел к углу и откинул сено, на стене было нацарапано «Дементьев Александр Евгеньевич, 1975, г. Петрозаводск, в/ч XXXXХ». Где он теперь…

— Запомни, потом передадим в Москву, пусть оформят, что парень погиб. Родителям пенсию пусть платят, — я запомнил все, что там было написано.

— И еще, — я потер лоб, пришла мысль: — Эй, наверху!

— На месте! — был ответ сверху.

— Посмотрите внимательно — нет ли где видеокамеры.

— Есть! — ответ последовал немедленно.

— Аккумуляторы заряжены? — я снова прокричал вверх.

— Заряжены, пленка новая вставлена, сама камера потерта, — доложил кто-то из разведчиков.

— А теперь, командир разведчиков, давай, прояви свои аналитические способности. Все данные имеются.

— Не понял! — Калина был озадачен.

— Есть любитель видеосъемок. Когда мы просмотрим эти пленки, — я кивнул, — то мы увидим, что там много авторских, хозяин или его гости снимали. Так?

— Ну, — разведчик кивнул головой.

— Наверху камера, затертая до дыр, заряженная до упора. Где можно зарядить аккумуляторы? В деревне нет света.

— У ментов.

— Правильно.

— Значит, хозяин дома или его гости связаны с ментами. Они же и дали этот адресок.

— Браво, Андрей, браво, но какой можно сделать вывод? — я настаивал.

— Ну, не знаю.

— Заряженная видеокамера, ПК, БК. Что это значит? Это значит, что скоро должен был начаться штурм деревни. Аккумулятор имеет свойство разряжаться. Значит, максимум через пять-семь дней должен начаться штурм. Соображаешь, мужик?

Пауза. Думает Калина, думает, мыслит.

— Пулемет и все патроны я забираю с собой, — он произнес это тоном, не терпящим возражения

— А камеру и все видеопленки мы забираем, — я тоже кивнул головой.

— Годится. Поехали по другим адресам? — Калина отогнул рукав и посмотрел на часы.

— Поехали.

— Наверху стрельба! — доложили бойцы.

— Рядом?

— Нет, на другом конце деревни. КПВТ и автоматы. Взрыв. Глухой, как внутри помещения.

— Связаться с базой, запросить, нужна помощь или нет? — Калина начал быстро подниматься наверх.

— Сделано. Ответ отрицательный. Выполнять первоначальное задание, — доложил кто-то из солдат.

— Понятно! Грузимся. Не забыть кассеты, камеру и этого клоуна — абрека. У меня с ним будет долгий разговор, если у него здоровья хватит. Тьфу. — Калина плюнул на пол.

Через десять минут мы погрузились в БТР.

Было еще два адреса, но там не было ничего. Заслышав стрельбу, хозяева покинули дома. И все, что могло их скомпрометировать, унесли с собой.

Все устали, валились с ног. Но один вопрос меня все еще интересовал.

— Слушай, Калина, объясни, отчего ты назвал Крота «морозоустойчивой блядью»? Просто интересное идиоматическое выражение.

— Значит, ты не знаешь загадки, хоть и из Сибири. — Калина самодовольно улыбнулся и любовно погладил ствол конфискованного ПК.

— Я не собираю фольклор, — парировал я.

— Ну, тогда слушай. Что будет если скрестить сибирскую лайку и блондинку? — Калина улыбался.

— Не знаю. Догадываюсь, но толком не знаю.

— Либо тупая сука, либо морозоустойчивая блядь.

— Ну, тогда понятно, — я усмехнулся.

— Сейчас работать? — Андрей сочувственно посмотрел на меня.

— Работать, работать, — я устало махнул рукой.

— Так давай поможем, выпотрошим этого черта — Аджамаля. Не бойся, пальцем не трону, так — психику поломаю.

— Спасибо. Понадобится — обращусь, а сейчас — домой, в отдел. — Я забрался на броню.

Спать охота. Теперь с этим клоуном возиться еще.

Ступников

Ночка выдалась еще та! У меня на руках было три адреса. Это просто звучит: «три адреса», все равно, что посетить за вечер три пивных бара. Ничего сложного, лишь бы мочевой пузырь выдержал. А вот здесь все несколько иначе. Эх, поработаем!

Я протер глаза. Спать хочется! Ночь скоро кончится, а работы еще непочатый край. Через несколько часов приедет много-много народу. Все важные, надутые. В зависимости от обстановки они примут решение.

Я вышел на воздух. Толпы аборигенов не было. А я уж думал, что будут нас штурмовать. Не стали.

А воздух-то на улице хорош! Если бы он не был пропитан вонью сгоревшей соляры, то идиллия была бы полной.

Закурил. Сигарета выкурилась что-то быстро. А спать-то как хочется! Увидел главного «шпиона» — Калину.

— Эй, Андрей! Где мои хлопцы? — окликнул я его.

— Майор Иванов! — проорал в темноту Андрей.

— Тут я. Чего надо?

Из темноты вышел мой знакомый майор, тот самый, что вез меня из Толстого Юрта. У Иванова было помято лицо. Было видно, что человек спал, а тут внезапно сдернули, да еще под руководство какого гэбешника, или, как нас называли военные, «чека».

Не скажу, что военные питали к органам госбезопасности особую привязанность. Просто считали, что таскали для нас каштаны из огня. Зачастую так оно и было, только они не понимали до конца, что мы делаем одно дело — боремся с духами.

— А, тезка! — я протянул руку Иванову.

— Привет! — буркнул он. — И зачем я тебя сюда привез? — Он сокрушенно помотал головой. — Сидел бы ты в Толстом Юрте, и все бы здесь тихо было. — Теперь он широко улыбнулся.

Когда у человека есть чувство юмора, это радует.

— Кого чистить будем? До утра потерпеть не может?

— Не может, Саша, не может. Утром приедут всякие белоручки, будут нас учить жизни, мол, мы здесь бесчинствуем и прочее. Мальчик уже большой, все видел, все знаешь!

Майор зло и длинно плюнул в темноту, показывая свое отношение ко всяким комиссиям «сверху».

— Бля, мы так много не навоюем. Все может кончиться как в первую войну. Подпишем акт о капитуляции. — Он махнул рукой.

— У тебя есть мысли на этот счет? — этот майор мне определенно нравился своей прямотой.

— Навалом. Мысль первая. Собрать всех чеченцев, что в Москве живут, и сюда их. Начать с того, который «Лото» организовал. Сам чабан чабаном, он здесь баранов гонял, а в Москве — князем сидит, по телевизору выступает, учит всех, как надо в Чечне себя вести. По его выходит, что мы должны здесь на пузе ползать и дерьмо за духами убирать. Вот сюда их, на вечное поселение. Через неделю войны не будет.

— А как же правозащитники? — я «заводил» майора.

— А сюда же. Их тут быстро рабами сделают. Одним махом многие проблемы решим. Ладно, хватит лясы точить, какой адрес?

— У нас их несколько. Пойдем по порядку.

— Давай список. — Он протянул руку — Пока мы будем первых шерстить, шорох по деревне пройдет, и с остальных уже сдернут, или перепрячут оружие. Я наблюдателей по другим адресам тихо поставлю. Пусть поглядят, а там и нам доложат.

Майор смотрел, читал адреса.

— Значит, так, тезка! Предлагаю двинутся к самому последнему адресу, по пути бойцы будут выходить на исходные. Годится?

— Без вопросов. Командуй! — я сделал широкий жест, как бы уступая дорогу.

— Эх, нравится мне гэбэшники! — он усмехнулся. — Сейчас добрые, а пойдет что-нибудь не так, сразу все на военных свалят.

— Не бойся, по кустам сидеть не буду.

— Надеюсь. Моя группа ко мне! — гаркнул он в темноту.

Когда бойцы окружили Иванова, он тихо, кратко и толково поставил задачу. В основном это был мат. Для связки он употреблял союзы «и», «или». Но то, что для иностранца было бы непереводимо, все понимали, и кивали головами. Так же он прошелся и насчет «крысятников-мародеров». При этом он покачал кулаком. Все без слов поняли, что мародеры останутся без части собственных зубов — самое малое.

На трех БТРах мы выдвинулись по указанным адресам. Последний периодически притормаживал, с него спрыгивали двое солдат и исчезали в темноте.

Вот и адрес, самый последний в списке. Начали!

Все стандартно. Вошли во двор, но тут же из дома раздались выстрелы из автомата. Бойцы залегли кто где смог, используя любые выпуклости, ответили ответным огнем.

Тут с БТРа ударил КПВТ. Мощный пулемет. Знаю, видел его в работе! Калибр 14.5 мм. Вес каждой пули 65 граммов, кладку в кирпич прошивает насквозь.

Пулеметчик стрелял очень аккуратно, ведь мог зацепить и своих. Но по ушам грохот от пулемета стегал нестерпимо. Казалось, что коробка черепа расколется от этого звука, тем более что лежал я как раз под самым этим пулеметом.

От штукатурки отлетали ошметки.

Тут пулеметчик прекратил огонь, и пехота пошла вперед. Перебежками, прикрывая своих. На мой взгляд, работали они не хуже прославленной «Альфы», в темноте, постоянно стреляя поверх голов своих товарищей, метр за метром продвигались в сторону дома.

Когда первые оказались у окон, бросили в дом гранаты. Через несколько секунд раздались разрывы. Входную дверь вынесло взрывной волной. Из окон повалил густой дым. В воздухе появился новый запах — запах сгоревшей взрывчатки.

Понятно, что кроме трупов мы вряд ли что-нибудь здесь возьмем. А в этом адресе проживал никто иной, как Алим Саралиев. Теневой лидер — прямая связь с Хачукаевым.

Из дома раздались одиночные выстрелы. Понятно, «контроль» — в голову.

Кто-то из штурмовой группы вышел и позвал меня. Это был майор Иванов. Он махал перед носом рукой, разгоняя дым.

— Там готовы. Все! Три мужика и одна баба.

— Они раненые были? — я вошел в дом.

— Какой там! — он махнул рукой. — Так, по привычке. Сам посмотри.

Действительно: дама была убита пулей из пулемета, двое других разорваны гранатами, у одного была оторвана рука.

— Слышь, Александр! — я обратился к нему. — Тут уже шухер на всю деревню, поэтому оставь здесь пару человек, пусть они прошарят все. Начиная от трупов, все, понимаешь — все! А мы поедем в другие адреса. Годится? Документы посмотрели?

— Какие-то паспорта, но может и лажа. — Из темноты мне протянули коробку.

Документов на Алима не было. Может, он среди убитых?

— И еще. Не отдавайте трупы местным, надо опознать. Тут жила крупная рыба — Алим-Налим, зверюга знатный, может и ушел, а может, и грохнули мы его. Понятно?

— Понятно!

Майор оставил трех человек, остальные погрузились на БТРы, а те, когда разворачивались, случайно или специально завалили весь забор дома, откуда мы вышли.

Военная операция. Она, как правило, приносит трупы, а не информацию.

Подъехали к очередному дому. Из темноты помахали фонариком. Свои.

Боец четко доложил, что, как только началась стрельба, вышел человек, и направился к заброшенному неподалеку дому. Бойцы собственными силами задержали и стреножили неизвестного. Задержанный попытался оказать сопротивление. Попытки сопротивления были пресечены. Также задержанный пытался подать сигнал, но и это было пресечено. Допросов не вели. При задержанном был обнаружен пистолет Стечкина, который они в темноте обронили, две гранаты Ф-1.

Я похлопал бойца по оттопыренному бронежилету. Там явно что-то лежало. Майор запустил руку и вытащил «пропавший» «Стечкина».

— У! — он замахнулся на бойца. Тот вжал голову в плечи.

— На, тебе это надо? — майор протянул мне пистолет.

— Пусть номер на бумажку и будет под рукой. А сам ствол — его трофей. Не имею привычку отбирать плоды чужого труда.

Стоящие рядом удивленно и с уважением посмотрели на меня.

Да, ребята, слухи про ЧК сильно преувеличены.

— Мне нужна информация, документы, живые свидетели. Понятно? Есть оружие — хорошо. Нет — нужны бумаги. Поэтому выслуживаться и подбрасывать свои патроны, гранаты — не стоит. Всем все понятно?

— Понятно, — кивнул майор. — Тащите этого чижа сюда, отдайте товарищу подполковнику. Ты и ты, — он ткнул пальцем в бойцов, которые задержали неизвестного, — остаетесь с товарищем подполковником. Поможете. А остальные — за мной. Брать живьем! «Контроль» — отставить! Пальцы прикладом поломаю, чтобы неповадно было!

— Время! Время! — я постучал пальцем по циферблату.

— Все! Работаем! — он махнул рукой.

На этот раз обошлось без стрельбы.

Ко мне привели задержанного. Чеченец. Лет тридцати. Одет в пуховик, на голове вязаная спортивная шапочка.

— Ты кто? — я пытался рассматривал его в темноте.

Молчание.

— Ладно, мужики, — обратился я к солдатам, которые его задержали, — пойду посмотрю, что в доме. Буду через пять минут. И чтобы никаких «попыток к бегству». Понятно? Я не майор Иванов, миндальничать не буду. Понятно?

— Так точно, — почти хором ответили бойцы.

За спиной я услышал «беседу» бойцов с задержанным.

— Ну, что, сука, в «молчанку» играем?

— Твое счастье, что подполковник сказал, чтоб ты жил. Говорить будешь?

Я ушел, посмотрим, как удастся разговорить чеченца. У меня не было времени его убеждать.

А в доме полным ходом шел досмотр. Я вошел во двор. Иванов стоял на крыльце, курил и покрикивал на подчиненных.

— Живее, время! Нам еще в несколько адресов ехать! Работать, ногами шевелить. Думай, где чего может быть спрятано!

— Есть что? — я подошел майору.

— Несколько гранат. Миноискатель что-то в коровнике показывает. Сейчас копают.

— Глядишь, клад с золотыми червонцами окопают, — я смотрел на часы.

— Тоннель выкопают.

— Времени нет.

— Знаю. В прошлую командировку зачистили мы деревню. Ничего. Тихо. Даже ни одного патрона. Представляешь? А нападения продолжаются. Поставили засаду на тропе. Бой был. Наши все целы. А чехи нас достали! Ну, мы их в «капусту» из миномета. Один выжил, правда, ненадолго. Негр. — Иванов показал руками размеры негра.

По его получалось, что негр был больших размеров.

— Да ну? Негр? — я усмехнулся.

— Натуральный дух! Бородища, зеленая повязка, «разгрузка», стрелял, пока патроны не кончились, взяли его раненным. Здоровый был. Знал всего две фразы по-русски. Не угадаешь!

— Ну, и? — мне уже интересно.

— «Все карашо!» и «Я — местный!»

— «Местный»? — я засмеялся.

— Местный!

— И чего с ним?

— Да, ничего — помер он.

— Спасти пытались?

— А зачем? — удивился Иванов. — Он приехал умирать за веру, так кто же ему будет мешать! Не успели дотащить до медроты. — Он последнюю фразу придумал на ходу, это было видно, интонация голоса изменилась.

— А сами не хотели оказать помощь?

— У него на шее пять наших жетонов было, — он плюнул далеко в сторону.

— Понятно. Время, Саша, время, — я снова постучал по циферблату.

— Сейчас узнаю, что у них там! — он пошел в коровник и оттуда раздался трехэтажный мат, призывающий ускорить поиски оружия.

Жетоны, которые упомянул Иванов, представляют собой металлическую пластину овальной формы, на ней выбит личный номер военнослужащего. По этому номеру можно опознать погибшего. Здесь, на войне, их носят, как правило, на шее. Снять их можно лишь с погибшего или пленного. А этот негр, значит, был любитель сувениров. Ну что же, такого гада и не жалко. Полагаю, что когда у него обнаружили жетоны, то ни у кого не проснулось милосердие.

В темноте раздался крик Иванова:

— Ну, подполковник, везучий ты!

— Чего нашли?

— Пять «граников» и гранаты к ним, автоматов с десяток. И мины направленного действия. Тут темно, кажется — «сотки», сейчас вынесу.

Он вынес одну мину.

— Точно, МОН-100. Хорошо мы зашли, удачно. Такой арсенал под самым носом. Точно гады что-то замышляли. Вовремя мы их накрыли.

— Превентивный удар. На опережение. Поехали?

— А этот черт? — он кивнул в сторону, где оставили задержанного.

— С собой. Побеседуем. Надеюсь, что твои бойцы его не грохнут.

— Я их сам… Грохну, — он снова помахал в воздухе кулаком, — так и будем таскать за собой все это дерьмо, что откопали, и этого?

— Отправь к нам в отдел один БТР, пусть там разгрузятся, и сами подъезжают.

— Тихо! Слышишь, перестрелка началась? — он поднял палец и прислушался.

— Может, помощь нужна? — предположил я.

— Сейчас запросим. Радист! Ко мне!

— Я! — подбежал боец с огромной радиостанцией за плечами.

Р-159, вспомнилось мне. Масса более 10 килограмм. Боец не хрупкий. Тощий бы сломался под весом.

— Запроси, может, помощь кому-то нужна, бой идет. Быстро! — майор нервничает. Бой идет, а он не видит и не знает, что там.

— Все нормально. Духи пытаются из деревни вырваться. Наткнулись на засаду на тропе среди минных полей. Наши говорят, сами справятся. Подмога уже подошла, сзади подперли, — радист докладывал без эмоций.

— Понятно. Главное, чтобы наши в темноте не начали бить по своим. А эти гады и ускользнут под шумок. Ладно, время!

Через пять минут закинули все найденное оружие и боеприпасы в брюхо БТРа, туда же и задержанного. По словам бойцов, он начал говорить. Я посмотрел на него. Крови не видно, левое ухо опухло. Кости целы. Поговорим.

Пока грузились, я спросил у Иванова:

— А что у тебя радист как робот, без эмоций?

— Он контрактник. Воевал в первую. Из отделения остался один. Дали медаль «За отвагу». Духов ненавидит печенью. Спокоен внешне как индеец, а внутри — огонь. Я его в бою видел — ртуть. Не смотри, что он такой, он сейчас кипит весь, ему в бой хочется.

— Понятно.

Один БТР уехал к нам в отдел. Мы двинулись по двум оставшимся адресам.

Но там уже никого не было. Теплые печи, теплые постели. На одном из чердаков много окровавленных бинтов. И место, где было устроено лежбище. Нельзя было понять, сколько было там человек, но похоже, что двое. А ведь это дом одного из местных милиционеров. Нормально, поговорим, он, кажется, у нас сидит. Оружия, кроме охотничьих ружей, мы не нашли. Брать их не стали.

Иванов протянул фляжку.

— На, хлебни немного. Мы-то спать пойдем, а тебе чую, брат, придется еще ой как долго «кувыркаться».

Я понюхал. Спирт? Водка? Непонятно. Аккуратно сделал глоток. Спирт! Рот, глотку обожгло, дыхание перебило. Медленно, стараясь не обжечься парами еще сильнее, выдохнул.

— Ну, как военный штатный напиток? — Иванов хохотнул.

— Нормально, — я оттер рот, усы, — ты ко мне приезжай, я тебя таким «стеклорезом» угощу — волосы дыбом встанут. Подбрось до дома, до хаты.

Мы снова вытянулись в колонну. Рядом с нами сидел радист, он приложил руку к головному телефону.

— Все, сделали духов, — доложил он.

— Как?

— На «глушняк», консервы можно делать, фарш уже готов. У нас потерь нет. Все целы, — радист по-прежнему говорил без эмоций.

Ни малейшей радости. Мол, работа есть работа.

— Ну и хорошо! — от переизбытка чувств майор хлопнул по броне.

Я сокрушенно покачал головой.

— А ты что, жалеешь их? — он подозрительно покосился на меня.

— Мне они на хрен, Саня, не нужны, а вот та информация, которой они обладают — это важно, эти сведения, которые уже в фарше, могли многие жизни спасти. Понятно?

— Разумею. Ничего, мы тебе еще много духов наловим! Деревенька-то мятежная! Ничего, разберемся.

— Крови бы лишней в этих разборках не пустить, — я протер глаза.

— Устал? — Иванов сочувственно взглянул в глаза.

— Если бы был шанс сдохнуть, а потом воскреснуть — непременно воспользовался этой возможностью, — в голове вертелась пара фраз из «12 стульев», но они были не к месту.

Действительно устал. «Гибен зи мир битте цвай марк».

— Может, еще хлебнешь? — майор сочувственно протянул мне фляжку со спиртом.

— Спасибо, Саша. Не надо. Я кофе попью и начну работать.

Посмотрел на часы.

— Ёлы-палы! Семь тридцать! Все! Я пошел! Часов в одиннадцать проверяющие навалятся. Успеть бы!

Мы попрощались. Я уже пошел в здание, когда Иванов окликнул меня:

— Слышь, Саня, давай я тебе своих бойцов человек пять оставлю? Помогут…

— Спасибо, у нас разведчики есть, да и свое отделение охраны…

— Удачи!

— Счастливо! — я помахал.

Вот так бывает, второй раз вижу человека, а кажется, что знакомы всю жизнь.

Я зашел к начальнику. Там уже сидели командир, начальник РОВД, Гаушкин, Молодцов, Разин, Калина. Ну, вроде все в сборе.

Я доложил о том, что сделали.

Начальник довел, что удалось сделать остальным группам. Всего, вместе с моим, было задержано восемь, в перестрелках уничтожено тринадцать человек. С нашей стороны убитых нет. Двое легко ранены, от эвакуации отказались.

Среди убитых опознали Алима-Налима. Жаль, большая рыбина ушла.

Лояльные милиционеры взяли одного бывшего коллегу. При нем была обнаружена карта с проходом в минных полях, это нам было уже известно, и автоматический гранатомет АГС-17. Серьезный аппарат.

Милиционер сиял. Он принимал участие в обезвреживании мощной банды. Он реабилитирован. Эх, мужик, если бы ты работал как чеченский ОМОН — цены бы тебе не было, и не было «пятой колонны» здесь — в Чечен Ауле, и в Старых Атагах не командовал бы Хизир Хачукаев, по прозвищу «Шейх», и арабы не устраивали бы свои пропагандистские акции, и спал бы я сном младенца в Толстом Юрте! Эх, мужик, мужик! Пузо у тебя большое, а вот с мозгами туго. Хотя ученые говорят, что мозг — это просто видоизмененный жир. А у тебя ни совести, ни этого измененного жира.

Я смотрел на него, на всех. Только этот милиционер выглядел живчиком. Все же пили кофе. Кто добавлял водку, кто нет. Командир жевал кофейные зерна. Полученную массу сплевывал в кулек, и запивал все это кофе же. Угробит он себя так.

Через несколько часов приедет комиссия, показать есть что. Сейчас все это надо закрепить информацией по местному селу и Старым Атагам.

Предварительно с помощью «наших» милиционеров допросили моего задержанного. Оказался племянником того старейшины, которого мы первым задержали. Он состоял в банде, в Чечен Ауле находился на отдыхе, сил набирался, ничего, теперь у него будет время набраться. Самый гуманный суд в мире даст срок набраться и сил, и опыта и знаний при заготовке леса.

Он начал давать сведения по Атагам. Наблюдатели на блок-посту сообщили, что при начале стрельбы в Чечен Ауле в нашу сторону было движение. Группа пехоты около пятнадцати человек не дошла около километра до блок-поста и слушала перестрелку.

Связисты с узла связи сумели сделать перехват — бандиты вызывали своих товарищей в Чечен Ауле. Милиционеры перевели. Группа духов простояла около часа, а потом снялась и двинулась в сторону Старых Атагов.

Одну интересную подробность рассказал задержанный разведчиками, тот, который со мной отказывался разговаривать. После общения с разведчиками почему-то стал более сговорчивым. Так вот, он поведал, что руководил сбором дани, средств для «чехов». На территории Чечни, что находится под контролем боевиков, это обычное дело. Духи облагают население «шариатским» налогом. Под этим понимается, что все жители обязаны платить духам за то, что они воюют с федералами. Почти военный коммунизм, мать их так! Деньги, ценности и продукты — все идет в ход.

Так вот и наш пленник тоже занимался сбором дани здесь — в Чечен Ауле, в интересах бандитов, что сидели в Старых Атагах. Можно не сомневаться, что Новые Атаги также вовсю платят рэкетирам.

Собеседник рассказал, что он собирал «оброк» и все передавал Алиму.

— Ой ли? Все отдавал? — я посмотрел на него.

Честно говоря, мне было все равно, все ли он передавал на прокорм бандитов, или оставлял себе «комиссионные». Просто любопытно. Хотя какое к черту любопытство! Через несколько часов приедут «проверяльщики», а меня интересует моральный облик пойманного бандита. Пусть адвокат в суде доказывает, что он воровал лишь с целью подрыва боеспособности бандитов, чтобы те недоедали, и не могли оказывать нам существенного сопротивления.

В глаза как песку насыпали. Поспать бы!

— Я оставлял себе немного. Надо же было на что-то жить. — Он был смущен.

Мы начали его расспрашивать. По Старым Атагам он пояснил, что Шейх дал команду искать радиоактивные материалы. Не доставать, а лишь узнать, где они хранятся. При этом было непонятно — хотел Шейх использовать их на месте, вывезти и устроить теракт, либо продать их.

Хизир был далеко не дурак, не хотел к себе в логово приносить источники радиоактивного заражения, он мог запросто их продать более мелкой банде, страждущей войти в историю как Басаев, Радуев, Гелаев и других бандитов, чьи имена упоминаются в новостийных выпусках. Сначала ты работаешь на бандитское имя, потом имя — на тебя. В итоге арабские шейхы, мусульманские экстремистские центры прямо-таки жаждут найти тебя и всучить пачки долларов, лишь только ты вел эффективную войну с неверными.

Кажется, что только на секунду закрыл глаза, а успел присниться сон, вернее даже не сон, а просто вспомнился мой дед-сосед по даче. Он рассказывал, как после освобождения Норвегии познакомился с местной девушкой. И надо же так было случиться, что завязались между ними отношения. Случилась любовь. И хотел уже мой сосед женится на ней, как порядочный человек. Но не дали ему сотрудники СмерШа сочетаться браком с иностранной гражданкой. Негоже, мол, советскому солдату женится на иностранке, и отправили его в Союз. А она уже была тот момент беременная. И срок приличный. Вот так бывает. Хотел он, как честный мужчина узаконить свои отношения, но спецслужба — предок организации, в которой я служу, приняла решение и отправила на Родину. Еще хорошо, что не зачислили его в шпионы и не расстреляли. Видимо, опер попался толковый. Совестливый. Ну, и хорошо это.

Сам себя поймал на мысли, отчего это я постоянно вспоминаю своего соседа? Зачем? И главное, его рассказы сами приходят на ум. Почему? Может, я сам подсознательно сравниваю ТУ и ЭТУ войну?

Не знаю. Войны — они разные. Нельзя сравнивать Великую Отечественную войну и антитеррористическую кампанию. Господи, как спать-то охота! Сколько я уже на ногах? Двое суток? Трое? Не помню. Кажется, что уже год не спал. Я трясу головой. Надо продолжать допрос. Сравнительный анализ сходства и различия между войной и антитеррористичекой операцией продолжу позже.

Я с ненавистью посмотрел на задержанного. Отоспится в тюрьме! А из-за таких вот уродов нам еще долго придется не спать, очень долго. Все! Хватит жевать сопли и хлопать себя ушами по щекам, он думает, что можно вешать нам хлебобулочные изделия на уши? Хрен! Время!

— Слышь, гаденыш! — начал я. — Довольно я послушал твоих россказней по поводу продразверстки и о том, как ты грабил бандитов, не корчи тут Робин Гуда! Адрес Шейха. Адрес! Где он сидит?! — грохнул раскрытой ладонью по столу.

От неожиданности Гаушкин подскочил и тут же схватился за плечо.

— Я не знаю! — задержанный опустил голову.

— Ты кому в плен сдался? Милиции? — я подошел ближе.

— Не понимаю, — голова опустилась ниже.

— Понимаешь, сученок, понимаешь. Когда в начале второй кампании вас начали долбить во все щели, то вы в горы побежали. Можно было и дожать вас. Масхадов издал приказ: просачиваясь сквозь боевые порядки сдаваться в плен. Ни в коем случае не сдаваться ни военным, ни внутренним войскам. Они несли большие потери, и поэтому порвали бы вас в клочья. А вот менты и гэбэшники — те добрые, им информация нужна, вот им и следует сдаваться. А потом — в том же приказе сказано — проходить «фильтры», кричать, что ты раскаявшийся боевик, в банду вовлечен обманом. На допросах спокойно рассказывать все, что известно…

— Прямо как в армии Израиля, — вставил слово Гаушкин. — При попадании в плен военнослужащий обязан рассказать все, что ему известно.

— А вот потом уже «оседать» с чистыми документами, по возможности поступать в местные органы власти, в первую очередь — в милицию. Так?! И вот ты по всей этой схеме и натурализовался. И по всему выходит, мужик, что ты — вражина. И если тебе удалось просочиться сквозь боевые порядки наступающих войск, то сейчас ты попал по самые уши. И вояки, которые помнят те бои, сидят за этой дверью и мечтают, чтобы мило поговорить с тобой. И вот тогда уже не будет рядом с тобой ни меня, ни особиста, ни милиционера, ни адвоката. Тебя от смерти отделяет лишь дверь и мы. Расскажешь все нам — будешь жить, нет — тоже будешь жить, но недолго и больно. Говори.

Задержанный с тоской посмотрел на дверь, потом обвел комнату взглядом, вздохнул, и начал говорить.

— Дайте карту Старых Атагов, — попросил он.

Мы принесли и расстелили на столе подробную карту села. Карты он читать умел. Без труда сориентировался и начал уверенно отмечать, где, по его данным, находятся окопы, замаскированные позиции. Где расположен штаб, в каких домах базируются основные силы противника. Штаб по старой военной традиции располагался в школе. Где жили арабы, тоже было обозначено. Указана была минометная батарея. Это уже серьезно. А вот где жил «Шейх», он не знал. Показал дом, где тот поначалу базировался, но честно сказал, что потом он оттуда съехал, а новое место неизвестно. Сам был в Сатрых Атагах две недели назад. Обстановка тогда была воинственная, население поддерживало боевиков. Арабы активно и успешно вербовали в свои ряды новобранцев. Старейшины и местный мулла благословили их на войну с неверными. Готовился штурм Чечен аула, но мы опередили их.

Не густо, конечно, но лучше чем ничего. Особенно нам не понравилась минометная батарея. Так как у Гаушкина было военное образование, он начал выспрашивать, какие минометы, в каком количестве, какой калибр.

Минометов шесть штук, калибр он не знал, но сказал, что средние. Хрен его знает, какие это средние минометы в понятии задержанного.

Минометная батарея, спрятанная за холмом, с помощью корректировщика может много бед наделать. А этого уже нельзя допустить. Тем паче, что минометы можно установить на грузовиках — и катайся по рокадам, долби наши боевые порядки, а коль с дороги никуда не свернешь, то можно очень даже успешно колонну расхерачить, плюс фланговый кинжальный огонь, радиоуправляемые фугасы и мины. Весело как в аду.

А боевиков в банде уже, по словам задержанного, человек двести, все вооружены стрелковым оружием, ну, и минные поля управляемые есть. Полным ходом ведутся работы по строительству фортификационных сооружений, наподобие тех, что были в Комсомольском. Спасибо, обрадовал.

— Еще пару месяцев потопчемся на месте, они такие силы подтянут, что только тяжелая авиация поможет. — Володя Гаушкин мрачно выпустил струю дыма в потолок. Помню, месяц назад получили информацию, что у духов в горах бункер славный имеется. Все есть — точные координаты. Кинули батальон, прочесали вдоль и поперек — нет ничего. Лес, трава, деревья, кустарник. Топтались три дня. На нас с Молодцовым командование батальона уже как на врагов смотрит, Ханкала материт. Уже собирались сниматься, да у бойца нога в щель смотровую угодила случайно. Ну, тут мы их и прищучили… Около полусотни духов потом нашли.

— Живых? — уточнил задержанный.

— Нет, конечно, — усмехнулся Володя.

— Я буду жить? — с надеждой в голосе спросил задержаный.

— Наверное, будешь! — я пожал плечами. — При условии, что ты рассказал правду, а не нарисовал нам тут свои эротические фантазии.

— Я честно сказал, — он был готов рвать рубаху на груди, но руки были связаны.

— Вот мы и будем проверять. Что твои товарищи скажут, дополнят. Если все совпадет — добро пожаловать в российскую тюрьму, живым. Если нет — извини, условия игры мы тебе подробно обсказали.

— Все? — спросил у меня Володя.

— Все! — я махнул рукой, сгреб карту Старых Атагов. — Отправь его, только чтобы не тронули, я пойду немного посплю.

— Хорошо, я тоже посплю, да повязку поменяю, а то что-то она намокла. — Володя потрогал раненую руку.

— Вали в госпиталь, — посоветовал я уже на выходе.

— Ага, и пропущу самое интересное. Нет уж, дудки, — кисло улыбнулся Володя.

Мне хотелось провести анализ карты, расстановки сил и средств противника, по крайне мере, тех, что удалось узнать от этого «сборщика податей».

Но сил не было. Я лишь скинул бушлат и просто рухнул на свою кровать лицом вниз. Спать!

Упал и уснул. Прошло минут двадцать, а дежурный уже тряс меня за плечо.

— Вставайте! Комиссия приехала.

— Сколько времени? — не открывая глаз спросил я.

— Одиннадцать пятнадцать.

Каргатов

Дежурный поднял меня и сообщил, что «прибыла группа «товарищей» с Ханкалы. Надо идти. Я лежал и тупо смотрел в потолок. Смертельно хотелось спать.

Хорошо бы сейчас заболеть. Заболеть так, чтобы положили тебя в больничную палату, и поспать неделю, просто спать и есть. Маршал Жуков, когда его сняли с поста министра обороны, придя домой, две недели ел снотворное, спал, просыпался, ел снова снотворное, и снова спать.

Две недели сна! Я и без снотворного смог бы столько проспать. Не заметил сам, как уснул, что-то успело присниться. Открыл глаза, глянул на часы. Две минуты прошло, а сон узрел. Бывает же такое.

Встал, быстро умылся. Бриться не стал. Пусть растет борода. Нет времени на нее, потом, когда появится время — побреюсь. Сначала отосплюсь. А потом побреюсь.

Никогда не думал, что сон — это величайшее благо. Дома, на белых простынях, с любимой женой под боком и то, бывало, ворочался. Эх, белые простыни, эх, жена, да, и вообще женщины! Это так далеко и малореально! Было ли это вообще в моей жизни или это вымысел, принятый за реальность?!

А ведь кто-то здесь останется на постоянную службу. Такими темпами можно и свихнуться, элементарно сойти с ума. От недосыпа.

Новые Атаги, Старые Атаги, Чечен Аул, чеченцы, боевики! Как все это достало! Миндальничаем с ними, чего проще — проведи войсковую операцию под названием «Кто не спрятался — я не виноват!» И все. Оставшиеся — восстанавливают деревню.

В кабинете начальника сидели незнакомые мне офицеры. Новый, необмятый камуфляж. Было видно, что его надели вчера-сегодня, сохранились еще складки, как он был уложен. Ни одного я не знал, хотя на Ханкалу мотался регулярно, и проверяющие приезжали к нам часто.

Четверо подполковников и один полковник. У самого молодого, подполковника, был открыт ноутбук, рядом лежал диктофон. Цивилизация! Лучше бы у него был спутниковый телефон, я б домой позвонил.

Лица у всех «городские» — необветренные, свежевыбритые, в спертом воздухе кабинета начальника витал запах отменного французского парфюма. Хорошо пахнут мужики. Лица внимательные. Это хорошо, если они приехали помочь, разобраться, а не крушить нам головы.

Не знаю как, но верхним чутьем, по «мазучим» оценивающим взглядам я понял, что мужики все «конторские». Это уже добрый знак.

Ну, будем знакомиться, а может, и поработаем.

— Это капитан Каргатов, — представил меня Мячиков присутствующим. — Благодаря его способностям был изобличен бандит, находящийся в федеральном розыске, а также он принимал активное участие в ночном рейде. Сейчас Ступников подойдет с особистами, и начнем совещание.

Он представил мне офицеров, но из-за того, что не выспался, я не запомнил их имен. Лишь поинтересовался:

— А где прежние кураторы?

— Мы их сменщики, а они убыли домой, — пояснил мне полковник.

— Понятно. Из Сибири кто-нибудь есть?

— Нет. Мы все из Москвы, — ответил самый молодой, что был с ноутбуком, и после секундной паузы добавил: — Из центрального аппарата.

— Понятно, — я без эмоций кивнул головой. — Добро пожаловать. — Очень хотелось добавить «Добро пожаловать в ад!», но сдержался.

В коридоре раздался зычный голос Ступникова:

— Дежурный! Дежурный, собака серая! Хватит спать! Сделай кофе мне и Каргатову и занеси в кабинет к патрону, — он открыл дверь и с порога, обращаясь к проверяющим: — Кто кофе будет? Здрасьте!

Они опешили немного от такого напора, переглянулись и покачали головами.

— Дежурный! Два кофе. Когда особисты придут, у них спроси, нуждаются ли они в кофеине. И побыстрее, а то спать хочу! — Ступников зашел в кабинет, уселся рядом со мной. — Подполковник Ступников на оперативное совещание прибыл.

Все молчали. Саша был зол, это было видно.

— Где такой камуфляж выдают, а то мой поизносился. — Он демонстративно оттопырил кусок рукава, там грубыми стежками была прихвачена заплатка.

— В Москве выдают, — спокойно ответил прибывший полковник.

— Это далеко, не поеду. — Саша пару раз резко склонил шею вправо, влево, раздался хруст шейных позвонков.

В коридоре раздались шаги. Судя голосам, было ясно, что прибыли Молодцов, Гаушкин, Разин — видимо, его посылали за ними.

Голос дежурного:

— Кофе будете?

— Давай, тащи, если водки нет, — это Молодцов.

— А водки точно нет? — Гаушкин Вова.

— У москвичей спросите, может, они с собой привезли. — Это Разин.

— Они кроме звиздюлей ничего не привезли. — Молодцов.

— Тихо — услышат. — Разин.

— А чего я сказал? Выгребут сейчас за все. — Молодцов.

Дверь открылась.

— Группа военной контрразведки прибыла! — Молодцов вошел первым.

Затем Гаушкин. Рука на перевязи. Рукав они оторвали. Форма с оторванным рукавом смотрелась необычно. Интересно, он не мерзнет? Бушлат наброшен на плечи. Повязка сверкает белизной.

— Проходите. — Шеф махнул рукой.

Молодцов сел рядом со мной. Пока рассаживались остальные, шепнул:

— Толпа военных приехала, ментов — наших и «чеховских», прокуроров штук пять, и два придурка правозащитника, эти кроме как «фашистами» никого не называют. Пес у саперов взбесился, ни с того, ни с сего покусал одного, когда тот его хотел погладить. Его тоже обозвал «фашистской собакой», побежал к прокурорским, требует, чтобы пса пристрелили.

— Гуманист, — ответил я ему шепотом.

— Во-во, и я говорю — педераст. Не лезь к собакам — не покусают, — Вадим усмехнулся, но тут же стер ухмылку.

Совещание с незнакомыми москвичами не предвещало ничего хорошего, но и мы не зря работали.

— Все? — спросил полковник у нашего шефа Мячикова.

— Все.

— Значит начнем. Прежде всего, мы прибыли, чтобы на месте разобраться с обстановкой, а также узнать, что у вас тут творилось сегодняшней ночью…

— Нормальная работа… — не выдержал Саша и подал реплику с места.

— Я предоставлю вам слово, Ступников… — ответил полковник, но был прерван на полуслове.

Отворилась дверь, и вошел дежурный, в руках он держал пять армейских алюминиевых кружек с дымящимся кофе, было видно, что руки ему жгло, поэтому он поставил кружки на край стола и потер обожженные руки.

— Это обязательно? — полковник обвел нас взглядом, мы расхватали кружки, и, дуя, начали прихлебывать черный напиток.

Не знаю, как удалось дежурному раздобыть водки, но он влил по паре ложек в кофе. Молодец!

— Иначе уснем! — Саша Ступников хватанул большой глоток и с наслаждением поставил кружку на стол, он тоже почувствовал живительную влагу в бездонной черноте кофе.

— Больше недели без сна на ногах, — пояснил Юрий Петрович Мячиков — он носом потянул воздух, учуял запах алкоголя и с завистью смотрел на нас.

«Ничего, Петрович, надо было раньше заказывать кофе, сейчас будет уже некрасиво. Сиди и завидуй, как нам повезло!» — подумал я, потягивая кофе. Эх, сейчас бы еще сигаретку выкурить!

— Продолжим. Итак, товарищи офицеры! Попрошу доложить по оперативной обстановке, и о проделанной работе. Не знаю, что и как вы тут работали, мы прибыли только вчера, но уже были звонки из Центрального аппарата, Генеральной прокуратуры и Администрации Президента. В зарубежных средствах массовой информации снова появились статьи о бесчинствах федеральных войск. Мы прибыли сюда не одни. И прокурорские работники, и военные и двое правозащитников. В Ханкале аккредитованные журналисты, как наши, так и зарубежные, просто атаковали пресс-центр, рвутся сюда приехать. Так что неожиданно это дело приобрело политическую окраску и получило международную огласку. Теперь давайте разбираться.

Это уже хорошо, добрый знак, что идет разговор о том, что есть желание разобраться в ситуации, а не махать мечом, снося головы направо и налево.

Первым начал докладывать Мячиков, он заметно волновался. Еще хорошо, что напротив сидят коллеги, а не прокуратура.

Докладывал толково, изредка заглядывая в бумажку, когда шла речь о цифрах. Отметил заслуги мои и Ступникова. С одной стороны — это хорошо, а с другой, если начнут «рубить лес», то нас первыми и «завалят».

Диктофон был включен, красный огонек помаргивал. Диктофон цифровой, на много часов работы рассчитан. Не было у нас с Сашей такой техники на встрече с агентами, а то просто сейчас отдали бы, чтобы они послушали, и не делали умные лица.

Потом пошли по старшинству. Ступников, потом Гаушкин, Молодцов, я и Разин.

В целом получалось очень даже перспективная картина. Каждый из нас знал свой кусок информации, лишь начальник владел всей полнотой, а тут мозаика сложилась воедино, и все стало на свои места.

Информация находила свое подтверждение во всех узловых местах, а это уже дорогого стоило.

Полковник посмотрел на часы.

— Пятнадцать минут перерыв! И попросите, чтобы мне тоже кофе принесли. Такой же, что и вам приносили, с водкой, — он усмехнулся.

Подполковники заулыбались и тоже попросили кофе.

Интересно, а если бы он зарычал на нас, то они бы уже рвали нас на части?

Вышли покурить на крыльцо. В кабинете у начальника остался и подполковник с ноутбуком.

— Как рука, Володя? А на фига рукав у куртки рванул? — я кивнул в сторону рукава.

— Да вот, попросил своих медиков повязку поменять, а им рукав мешал — рванули, но рукав обратно отдали, варвары! — Гаушкин притворно вздохнул.

— Ехал бы домой. — Я потянулся, хотелось спать, закурил.

— Чтобы я перед всеми родственниками появился в таком обличии? Они и так меня как в последний путь провожали. На перроне выли с причитаниями. Только не хватало «И на кого ты меня покинул-то!» А так, все остальное присутствовало. Заламывание рук, охи-вздохи.

— Обмороки были? — деловито осведомился Молодцов.

— Нет, до них дело не дошло! — Гаушкин потер раненую руку.

— Ну вот, а говоришь, что было как на похоронах. Обмороков не было, причитаний в полном объеме не было, — подвел итог незнакомый подполковник.

— А кстати, знакомиться будем? — деловито осведомился Молодцов. — А то мы вроде как припоздали, и не услышали, как зовут проверяющих.

— Гаврилов Сергей Александрович, — представился который постарше.

— Артюхов Максим Николаевич, — второй, тот, что пониже.

— Багров Никита Ильич, — средний по росту, чувствуется, что мужик тёртый, не первый раз на войне.

— А тот, что остался? — я кивнул в сторону распахнутой двери.

— А это Мухин Александр Петрович, — ответил Багров. — Аналитик! — Он поднял палец вверх. — Награжден Орденом «Мужества».

— Вторая командировка? А что он сделал? Вроде я не первый раз, но про такого не слышал. — Ступников пожал плечами.

— Он — аналитик! И анализировал ситуацию на Ханкале. — Багров усмехнулся.

— Можно по-разному анализировать, можно из крупинок информации собрать полную картину: например, где сидит душарская банда, и накрыть артобстрелом. — Я следил за реакцией приезжих. Провокационный вопрос я задал не случайно.

— Можно. — кивнул Багров — А можно стол умело накрывать и составлять победные отчеты. Умело составлять. Это, мужики, тоже искусство! За это дают не только ордена, но и звание досрочно. И не абы какое, «подполковник»! Въезжаете? — Багров снова поднял указательный палец вверх.

Было видно, что он издевается над наградой аналитика.

Остальные приезжие тоже усмехнулись. Недолюбливают они этого молодого «дикорастущего» подполковника. «Дикорастущий» — имеется в виду дикий карьерный рост. Иногда таких называли еще «акселератами». Чтобы получить «подполковника» досрочно, надо было совершить что-то очень героическое, минимум Масхадова или Басаева поймать. Я уже не говорю про Орден «Мужества». Среди тех, кто в погонах, эта награда ценилась высоко, точно так же, как и медаль «За Отвагу».

— А чего он с нами не пошел? — Ступников выбросил окурок и прикурил вторую сигарету.

— У него очень хорошая скоропись на компьютере. Он задокументировал все выступления, сейчас сопоставит с той информацией, что у него сидит в компьютере, и в зависимости от команды полковника Ивушкина будет либо вас хвалить, либо раздолбит к чертовой матери. — Гаврилов усмехнулся. — Не боись, мужики, вы сделали большую работу.

— А установка какая-нибудь была? — я посмотрел на проверяющих.

— Установка? Смотря от кого. Из Генеральной прокуратуры — чтобы прекратить этот чекистский беспредел, мол, сейчас не тридцать седьмой год. Из нашей Конторы — чтобы никто не порол горячку, если есть зерно истины — помогать, а если нет — то строго наказать. Правозащитники и местные, я имею в виду всех местных, кто звонил, выходил на Ханкалу — арестовать всех и отдать под суд.

— Ну, что? Каков вердикт? — Молодцов подался вперед.

— Вердикт? — Багров посмотрел на Вадима, потом обвел всех нас взглядом. — Вердикт один — какого черта вы все это не сделали неделю-две назад? Ведь если бы еще неделю «просохатили», то была бы такая бойня! А сейчас в спешке упустили многих «тузов». — Багров замолчал.

— И все-таки. Какой будет вердикт? — настаивал Молодцов.

— Молодцы — хорошо сработали. Сейчас можно всерьез говорить про Старые Атаги. Только нельзя тянуть кота за хвост, а то перегруппируются духи. И грош цена будет вашей информации. — Артюхов спокойно смотрел вдаль и будто сам с собой вслух размышлял.

— С прокуратурой что делать будете? — Гаврилов уже обращался к нам.

— Покажите, что мы нарушили, и военные принесут свои извинения. Все в рамках закона. — Володя Гаушкин смотрел на них чистым ясным взором.

— Военные принесут? — Багров усмехнулся.

— Принесут, — кивнул головой Володя.

— А какую реальную помощь вы нам можете оказать, кроме, конечно, того, что давать ценные указания и рассылать циркуляры? — Ступников спокойно посмотрел на приезжих, цедя дым сквозь зубы.

При этом дым окутывал нижнюю часть лица, путался в усах, стекал по ним тонкими нитями.

— А разве этого мало? — Гаврилов хитро, снизу вверх посмотрел на Сашу.

— Хотелось бы больше. Коль наказывать не собираетесь, то помощи бы реальной, — поддержал я Ступникова.

— Какой конкретно? То, что вы писали и передавали нашим предшественникам — нереально. Слишком со многими придется согласовывать. — Багров смотрел на нас открыто, говорил просто.

— Ежу понятно, что мы пойдем чистить Старые Атаги в ближайшее время. Так? — Ступников не мигая смотрел на Гаврилова.

— Так. И что? — Гаврилов кивнул.

— Духи будут уходить. В Новые Атаги через мост, да и просто из деревни. У нас мало сил и средств, да и на своем уровне не прокачаем вопрос, чтобы перекрыть пути отступления бандюков. А на вашем — возможно устроить вертолетный десант и высадить по взводу «махры» на предполагаемых путях отхода, плюс огневая поддержка с воздуха, и они будут в «котле».

Ступников наклонился и подобранной с земли обгорелой спичкой начертил простейшую схему. — Понятно? — потом стер ее подошвой ботинка.

— Понятно. — Гаврилов кивнул. — Только вот, зная, как все это происходит, согласование продлится не менее двух недель, и об этом станет известно всему миру. Не думаю, что это реально.

— Боитесь выйти с инициативой? — я смотрел на Гаврилова устало.

Я уже понял, что никакой помощи не будет, просто мужикам не хотелось напрягаться, они же приехали проверять нас, а не совместно разрабатывать операцию и проводить ее. Вся ответственность ложится на нас — на нашу оперативную группу. У победы — много родителей, лишь поражение — сирота. В случае провала нас порвут на мелкие кусочки.

Невыспавшийся мозг тут же нарисовал картинку, как с пятого этажа «хрущевки» Багров выбрасывает клочки бумаги, они летят, кружатся, и при рассмотрении оказывается, что это разорванные фотографии — Ступникова и моя.

Мотнул головой, отгоняя наваждение. Сплю на ходу. И при чем здесь «хрущевка»?

— Инициатива у нас наказуема. — Багров снова отрицательно покачал головой.

— Есть такая притча, — я снова закурил, — ученик пришел к мудрецу, и спрашивает: «Мудрец! Скажи, отчего бедные помогают бедным, а богатые не помогают никому? У них есть деньги, власть, положение. Если они пожертвуют малой толикой, то спасут многих!» На что Мудрец подвел ученика к окну: «Что ты видишь за окном?» «Люди ходят, машины ездят, дети играют в песочнице, мамаши рядом с ними судачат о своем» — ученик еще раз внимательно посмотрел за окно, он надеялся там найти ответ. «А вот теперь посмотрись в зеркало!» — Мудрец подвел ученика к зеркалу: «Что сейчас видишь?» «Себя!» — ответил ученик. «Вот видишь. Там стекло и там стекло, но добавь немного серебра, и кроме себя ты уже никого и ничего не видишь!» — ответил Мудрец на вопрос ученика. Так что, товарищи офицеры, считаю, что и вы, заняв какое-то положение в жизни, кроме своих проблем ничего и никого уже не видите, — я бросил окурок под ноги и растер его.

— Притча хороша, но в реальной боевой обстановке не применима. Вы не знаете и не понимаете механизма согласования. Все не так просто. — Гаврилов покраснел.

Видимо, притча все-таки его проняла. Это хорошо. А может и плохо. Кто знает, что у них на уме. Хоть и не первый раз они в командировке, но у них из Ханкалы свой взгляд на происходящее, у нас, тех, кто работает «на земле» — свой. Каждый пожинает свой хлеб, у каждого свой путь! Как говорят в армии: «Сначала покурим твои сигареты, а потом — каждый свои!»

Пришел дежурный:

— Товарищи офицеры, вас приглашают! — он церемонно провел рукой в сторону кабинета начальника.

— Прямо как мажордом, — усмехнулся Гаврилов, проходя первым.

— Для вас стараемся, показываем, что у нас цивилизация. — Гаушкин пошел вслед за Гавриловым.

— Хорошо, к месту ты ввернул притчу, — шепнул мне Молодцов.

— Может, совесть проснется? — ответил я также шепотом Вадиму, пока шли по коридору.

— Ну, это вряд ли! Скорее Шейх придет к нам с повинной, — скептически усмехнулся тот.

Расселись по своим местам в кабинете начальника.

Было забавно наблюдать, как молодой «дикорастущий» аналитик ловит каждый вздох, каждое слово, интонацию, взгляд своего начальника, готовый по первой же команде броситься на нас и разорвать. Интересно, а как его наградят за операцию по Атагам?

Я посмотрел на сидевших за столом. Наши, за исключением шефа, были спокойны, все устали, да и разговоры на крыльце показали, что наказывать нас не будут, что уже само по себе хорошо.

Багров что-то чертит, рисует на бумаге, Гаврилов как покраснел после притчи, так и не отошел до сих пор.

Артюхов все больше молчал, заглядывал через плечо к Мухину — аналитику и что-то читал, рассматривал на экране ноутбука.

Встал начальник проверяющих — полковник Ивушкин.

— Хорошо поработали, товарищи офицеры, — начал он.

После его слов Мухин быстро защелкал по клавишам ноутбука, вытаскивая новый документ. Это, как я понимаю, уже была хвалебная ода нашей работе, а первый документ — «представление к расстрелу». Теперь Мухин с любовью обвел нас взглядом. Прямо молочный брат, не меньше.

— Я не буду останавливаться на ваших промахах и ошибках, допущенных в ходе работы. — Мухин напрягся, готовый немедленно вернуть тот документ, что он уже подготовил. — Не об этом речь. Сейчас давайте вместе проработаем в общих чертах план операции по зачистке Старых Атагов. — Мухин расслабился.

Мячиков достал карту Старых и Новых Атагов.

Еще больше часа мы высказывали свое видение проблемы. Заглядывая в свои блокноты, уточняли оперативную обстановку на карте. Наносили те сведения, что нам стали известны. Я рисовал.

Рядом со мной пристроился Мухин. Карта у него была введена в ноутбук. Он водил по экрану монитора какой-то палочкой, по типу стилоса, и после нескольких его манипуляций нарисованное отражалось на карте. Здорово. Умная штука, и судя по всему, Мухин хорошо знал свое дело.

Когда мы уже почти закончили, пришел начальник штаба, через дежурного попросил нас всех прибыть на совещание в штаб. Все эти совещания у нас стояли поперек горла, но с начальством не поспоришь. Все мы и прибывшие поехали в школу.

По двору расхаживали офицеры, на погонах у них красовались прокурорские эмблемы, рядом с ними прогуливались гражданские лица. Эти размахивали руками и что-то пытались объяснить прокурорским. Те лениво и молча кивали головами, думая о своем.

Вся группа лиц была чеченцами. Эти не были заинтересованы в эффективности нашей работы.

Когда мы прибыли, гражданские полезли в свои портфели и достали какие-то бумаги, начали их рассматривать, посматривая на нас.

— Слышь, Саня, сдается мне, что они опознают нас по тем фоткам, что духи заполучили от ментов местных, — я посмотрел на гражданских.

— Да ну. — Саша внимательно и с сомнением посмотрел на чеченцев. — Сережа, у тебя, наверное, от усталости развился маниакальный синдром преследования.

Тут один из гражданских радостно ткнул пальцем в фото и заорал на весь двор:

— Это они, это они! Вот смотрите! Это они — фашисты! — и протянул бумаги прокурорскому работнику.

Тот взял, внимательно посмотрел, сличая с оригиналом, потом лениво, барским жестом помахал нам:

— Товарищи офицеры, подойдите сюда.

— Это нам? — Ступников ткнул себя пальцем.

— Вам, вам, — прокурорский снова лениво махнул.

На погонах у него было видно по три маленьких звездочки — старший лейтенант.

— Товарищ старший лейтенант! — Ступников сделал самую свирепую рожу, лицо налилось краской. — Как вы обращаетесь к старшим по званию?! И что за барские жесты вы себе позволяете. Если у вас есть какие-нибудь вопросы — обратитесь установленным порядком. А сейчас — мы заняты. Пока будем на совещании — почитайте «Устав внутренней службы»! Идемте, товарищ капитан! — это он бросил мне, как будто у меня была мысль бежать на полусогнутых к этому наглому старлею.

Вслед раздалось какое-то возмущенное хрюканье прокурора и его спутника. Остальные прокурорские и гражданские остолбенели от такой наглости.

На входе нес службу часовым Зерщиков, он выразительно показал «группе товарищей» средний палец, а когда они двинулись в нашу сторону, заорал:

— На совещание вас не звали, ждите, когда пригласят!

Когда он показывал средний палец, тот по своим размерам походил на большой палец на моей ноге.

Я остановился и закурил:

— Слышь, зверюга, а почему ты просто не мог показать им фигу? Это менее оскорбительно, — я протянул ему сигарету.

— А не могу сложить, — простодушно ответил он, взял сигарету и показал, что не может сложить фигуру из трех пальцев.

Действительно, пальцы были непомерно огромны и толсты, и большой никак не хотел пролезать между указательным и средним. Просто поднять палец для него было легче.

Следом за мной шел Ивушкин:

— Зря вы так с ними. Жрать сейчас начнут, — он укоризненно покачал головой.

— Будет забавно узнать, по каким каналам к ним попали наши фоторожи, — Ступников усмехнулся. — Вот и выявим канал поставки информации, а также выявим пособников, да и вообще, было бы неплохо пробить по учетам что прокуроров, что их пособников — правозащитников. Уверен, что столько вылезет — мало не покажется.

— Да кто же вам позволит-то! Немыслимое дело — прокуроров проверять! И не мечтайте! Генеральная прокуратура сожрет нас вместе с сапогами.

— А как военные настроены на Ханкале? — Гаушкин шел впереди нас, показывал дорогу.

— Точно также как и мы — надо брать! — Мухин вынырнул неизвестно откуда и, оттирая нас от Ивушкина, шел за ним.

— Смотри, аналитик-то даже сменил шаг, чтобы идти в ногу со своим шефом, — Ступников говорил не шепотом, чтобы Мухин слышал.

Даже в полумраке было видно, как у того напряглась спина. Но он ничего не ответил, даже не обернулся.

Совещание проходило в спортзале школы.

Несколько столов были составлены, расстелена карта Атагов. Карта более подробная, чем та, на которую я наносил обстановку. А обстановка по Старым Атагам более подробная у нас! Это я отметил про себя, и меня порадовал сей факт.

Вокруг стола сидело много незнакомых офицеров. Я их раньше не видел. И форма на них тоже свежая. На некоторых был застиранный добела камуфляж, но было видно, что они только что с «Большой земли».

Все «наши» офицеры имели уставший, невыспавшийся вид. Круги под глазами, землистый цвет кожи, ввалившиеся от недосыпа глаза, в отличие от прибывших.

Во главе стола сидел незнакомый полковник. Хоть и роста он был небольшого, но чувствовалась власть в его каждом взгляде, жесте, дубленная без морщин кожа обтягивала обритый череп. Этого я уже видел на Ханкале — начальник разведки Ставки. Он, насколько я знаю, не сидит на месте, не протирает штаны, имеет ершистый неуживчивый характер, сам принимает участие в разработке операций. Не связывает руки командирам, требует инициативных и нестандартных действий. Говорят, что приехал сюда, чтобы получить «генерала», но из-за нежелания лизать начальствующий зад не получит он генерала и уедет снова в свой Приволжско-Уральский военный округ. Жаль, судя по всему, хороший мужик. Калина про него рассказывал чуть ли не с придыханием, молится на него как на икону. Этого медведя сложно чем-то удивить и пронять. Калина рассказывал, что этот полковник был Афгане два срока в спецназе. Потом ему предлагали возглавить личную охрану Президента Узбекистана. Отказался. Так ему за это, якобы, не дали вывезти ни одной сумки с личными вещами. Он лично на таможне без единого слова, под плач жены и дочери, резал на мелкие полосы все вещи, включая нижнее белье, потом так же сосредоточено распорол чемодан и сумки. Затем загнал нож между плит в стене и одним резким ударом переломил лезвие. И пошел на посадку в самолет под недоуменные взгляды таможенников и пограничников. Такого они не видели и больше никогда не увидят.

Мячиков достал карту и подошел к начальнику разведки Ставки. Поздоровались, стали сверять обстановку. Я стоял рядом, чтобы внести изменения на нашу карту. Но это не потребовалось. Совещание отложили на пятнадцать минут, чтобы штабные офицеры перенесли их на свою карту с нашей на свою.

Главный разведчик внимательно смотрел за работой. Потом, проанализировав ситуацию, резко сказал:

— Хорошо поработали, мужики! Если бы во всей группировке так же бы работали комитетчики, разведчики и командование, то давно бы навели порядок. А то зачастую получается лебедь раком щуку!

Чувствовалось, что он знает себе цену, не будет ни под кого «прогибаться». Ассоциативно я искал, на кого же он похож, потом понял. Читал сборник «афганских» рассказов. И был в нем рассказ Павла Андреева, там вот такой же был несгибаемый офицер-десантник, у которого на изнанке берета было написано: «Я Rex ВДВ, а не кусок гудрона!». «Rex» в переводе с латинского — царь, повелитель, великий воин.

И этот полковник тоже был из породы Rex'ов.

Он внимательно посмотрел на меня, потом обвел всю нашу группу взглядом.

— А вот вас-то я видел на фотографиях этих, — он кивнул головой в сторону выхода. — Скоро будут терзать, обвинять в геноциде чеченского народа. Они пытались местного начальника разведки капитана Калинченко загрызть. Вот им! — он согнул руку в локте, вторую положил на сгиб локтя. — Замучаются пыль глотать! Я им сказал, чтобы представили все доказательства вины Калинченко мне лично. И не мешали капитану работать. Они же отказались с нами на «броне» ехать, на «Волгах» телепались сзади. Ладно, все тихо обошлось, а то ехали как лезвие по коже. Больно и медленно!

Он все это говорил очень убедительно. Понятно, что он знает как это — лезвием по коже. Больно и медленно.

— Мне Калинченко доложил, как вы работали. Очень хорошо, — он протянул руку и жестко пожал.

Через несколько минут офицеры штаба закончили наносить обстановку на карту, и все расселись по местам.

Три тусклые лампочки, висевшие над столом, освещали карту. Все присутствующие внимательно изучали изменения.

Потом началось совещание. Начали офицеры, прибывшие с Ханкалы. Было приятно, что все отметили совместный труд военных и наш. Стали разрабатывать детали операции.

На улице раздался выстрелы. Автоматная очередь и крики. Начальник штаба и Калинченко выскочили за дверь, все остальные напряглись. У каждого офицера было оружие, у кого автомат, у приезжих — пистолеты.

Через полминуты появился начальник штаба.

— Все в порядке. Стрелял часовой — предупредительная очередь вверх. Прокуроры и правозащитники возжелали присутствовать на нашем совещании. Боец их не пропустил, — он пояснил.

— М-да, этим дай волю, так они всех бандитов объявят ангелами, — начальник разведки резко рубанул воздух. — Продолжим!

Воздух он не просто рубанул, а как будто ударил кого-то сзади по шее, сверху вниз.

Просто удивительно как наглядно, убедительно и визуально ярко ему удается все это показать.

Совещание продолжилось, минут через пять к нему присоединился Калина. Он был красный и вытирал пот со лба рукавом. Форма на груди была помята. Пуговица на левом манжете рукава куртки — оторвана, вырвана «с мясом». Было видно, что он рвался в бой. Нельзя бить прокурора и правозащитника, но можно отыграться, сорвать злость на бандите.

В ходе нашего совещания Ступников поднял вопрос о вертолетном десанте. Главный разведчик пообещал помочь, но при этом лицо было задумчивым. Неужели правы наши кураторы, что не так все просто? Тогда печально это.

Единственное в чем нас заверили прибывшие — что перебросят дополнительно человек двести, чтобы мы могли максимально блокировать село своими силами. И это уже неплохо.

Точную дату проведения операции называть не стали. Не потому, что боялись утечки информации, а просто надо было доложить руководству Ставки. На этой войне все надо согласовывать со Ставкой. Ладно, хоть в туалет можно сходить без спросу.

Военные возлагали на нас — группу ФСБ большие надежды по добыванию информации. Мало того, они полностью хотели делегировать нам эту часть работы.

Оно и понятно, в случае срыва операции, есть на кого спихнуть вину в неудаче.

Особенно в этом упорствовал начальник разведки Ставки.

Но Ивушкин не позволил. Не так наглядно и убедительно, как разведчик, он сообщил, что получение информации также есть первейшая и важнейшая задача и армейской разведки.

Решили, что информацию добываем совместными усилиями. Руководить операцией будут военные. Мы — пристяжные, они — коренные.

Я посмотрел на часы. Без малого два часа прошло, а ничего нового я не узнал.

Совещание объявили закрытым. Ступников поймал нашего шефа — Мячикова:

— Петрович, мы пойдем поедим и спать. Время обеда, да и устали мы, в голову ничего путного после всех этих совещаний не лезет. Голова отдохнет, подсознание надо освободить, пусть оно переварит всю информацию, все наставления, а проснемся — и на тебе, готовый ответ! А, Петрович?

— Сейчас я вас протащу через прокурорских, а потом даю выходной до утра, — Мячиков устало кивнул.

— Ой. Ё! — Ступников забыл про поджидающую нас делегацию, и прошелся по ней и ее ближайшей родне, особый упор был сделан на матушек.

Особенно Саша сокрушался по поводу отсутствия противозачаточных средств в момент зачатия ожидающих. Вообще-то Ступников редко ругался матом, предпочитая вворачивать цитаты из «12 стульев», но тут его проняло.

Я помнил о них, и во время совещания готовился дать достойный отпор обвинителям.

Когда выходили из дверей школы, Зерщиков уже не стоял у дверей, а находился в яме, обложенной мешками с песком, и стволом автомата следил за перемещениями «группы ожидающих товарищей». Видать сильно он разозлился на них. А они, соответственно, на него.

Завидев нас со Ступниковым, вся группа плотной толпой двинулась к нам. Но не слишком резво, опасливо поглядывая в сторону огневой точки Зерщикова. Автомат в его руках смотрелся детской игрушкой. Казалось, что указательный палец его с трудом помещается в предохранительную скобу автомата.

— Ну что, Сережа, эти граждане сейчас готовы нас потянуть на Голгофу, — философски заметил Ступников.

— Не равняй себя с Христом, а их с римлянами, — ответил я.

— Ты прав. На римлян они не тянут. А уж Пилата среди них нет, это точно! Начали! — уже весело, с подъемом закончил Ступников. — Ну, что, старлей, — обращение у него получилось уничижительным, — изучил Устав?

— Мы вас давно ждем, чтобы разобраться в ваших методах работы! — Этот «старлей» кипел от негодования.

— Все вопросы вы можете задать моим сотрудникам, после того, как представите убедительные доказательства их вины. Лично мне представите. — Мячиков выпятил грудь колесом, голос его звенел как струна, потом добавил опять же унизительным тоном: — Товарищ старший лейтенант!

Тем временем на школьном крыльце собрались все офицеры, наблюдая за этой ценой, готовые прийти к нам на помощь.

— Кто ваш начальник? Я буду жаловаться, вплоть до самого верха! Вам сейчас не девяносто пятый год! — старший лейтенант «завелся».

— Я их начальник! — вперед вышел полковник Ивушкин. — Вам, товарищ старший лейтенант объяснили алгоритм ваших действий. Генеральному прокурору чеченской республики будет доложено о вашем поведении, а также о том, как вы на чеченском языке пытались договориться с задержанными об их линии поведения. Нам об этом тоже известно. — Голос Ивушкина был сух, строг.

Старший лейтенант «сдулся». Поник. Хорошо, когда в мятежной республике у тебя есть хлебное, доходное место. Кого хочу милую, кого хочу — наказываю. Перед тобой все ходят на цыпочках. А вот лишишься этого места. И что? Те, кого ты обидел — разорвут. Те, кто пресмыкался перед тобой — не заметят тебя. И этот парень с эмблемами прокуратуры все прекрасно понимал.

Судя по глазам, которые сверкали, по сжатым кулакам, ему хотелось нас расстрелять, боковым зрением я видел, что ствол автомата Зерщикова смотрит на пылающего праведным гневом чеченца. И слетела с него барская спесь. Он проиграл этот бой, и от бессилия, и от того, что все произошло на глазах соплеменников, своих «подельщиков», его душила ярость.

Чеченцы — темнокожие по своей природе, а этот стал красным.

— Еще пять секунд — и хватит инсульт, — спокойно, с философским налетом заметил Ступников.

Не сказав ни слова, старший лейтенант развернулся на каблуках. Его свита так же молча пошла за ним.

Мы еще минут пять пообсуждали инцидент. Все сошлись во мнении, что вся эта группа — пособники бандитов. И жаль, что у нас нет такой власти, чтобы их «хорошо потрясти».

Я растер лицо, разгладил усы и снова закурил. По привычке и чтобы не уснуть. Рядом проходил боец. Я обратил внимание, что по годам ему под тридцать лет. Он выделялся на фоне остальных солдат своим возрастом и обстоятельной, кряжистой походкой. Взгляд у него был хозяйский, словно шел мужик по своему двору и присматривал, что не так сделано, что можно улучшить.

— Вова, кто это? — я спросил у Гаушкина.

— Этот? — «Гаух» кивнул головой в сторону обстоятельного солдата.

— Ну. Контрактник?

— Нет. Это солдат, обычный «срочник», после института призван на год.

— А чего такой старый? Он, по-моему, ровесник мамонтов, — я еще пытался шутить.

— Да не такой он и старый. Хотя клички у него «Старый» и «Председатель». — Гаух снова начал тереть раненую руку. — Зудит, зараза.

— Значит, заживает, поэтому и чешется, ты не усердствуй, а то инфекцию затащишь в рану. Герой доморощенный! Так, что с солдатом-то? — напомнил я Володе.

— Все просто. Закончил парень институт, вернулся в свою деревню, где-то под Волгоградом, начал работать агрономом. Потом выбрали председателем колхоза. Или как они там сейчас называются?

— Глава Администрации села.

— Во, я и говорю — председателем колхоза. Стал использовать чего-то там новое, короче — начал свою деревню из дерьма вытаскивать. Тут у него срок председательства подошел к концу, выборы на носу. Он подал заявку, что хочет остаться на второй срок. А мужик из соседней деревни, знаешь же такую породу, что принимают участие в любых выборах? В Госдуму, в районные депутаты, он бы и Президенты пошел, кабы деньги были…

— Городские сумасшедшие, — подсказал Молодцов Вадим, он подошел.

— Во-во, только деревенский дурачок. По типу этого. Он то за «красных» при Советской власти, то за «белых» при демократах. Он и за фашистов будет, если немцы придут…

— Сплюнь, дурак! — Молодцов постучал себя по лбу, дерева рядом не было.

— Это я так, к слову, чтобы понятно было. — Гаух потянулся ко лбу Вадима, чтобы постучать по нему.

— По своему стучи, собака серая! — Молодцов оттолкнул руку Володи.

— По своему успею, мне звук нравится, который ты из собственного черепа извлекаешь. — Вова улыбнулся.

— Пес смердячий. — Вадим тоже улыбнулся.

— Ну так вот: этот «вечно участвующий в выборах», прознав, что в соседней деревне формально требуется председатель, пошел агитировать народ. Но люди-то знали, что это за фрукт, и посылали его на три могучих русских буквы. Но дурак оказался не совсем дурак. Изучив внимательно автобиографию своего соперника — этого старого бойца, предпринял гениальнейший ход. Районный военком оказался его родственником, он к нему, мол, непорядок, бардак, уклонисты, дезертиры у тебя под носом ходят. Того под микитки и в военкомат.

— Он, что от военкома откупиться не мог что ли? — я впервые слышал подобную историю.

— Не мог. — Володя вздохнул.

— Отдал бы баранов, свиней, пару коров.

— Родственные узы с дураком оказались сильнее. Наверное, военком прикинул, что, имея родственника на посту председателя колхоза, он получит гораздо больше, нежели сейчас, когда получит жалкую подачку на ужин. Скандал был! Глава района выходил с ходатайством. Ни фига! Военком сочинил депешу о сговоре главы района и этого «Председателя». А копию отправил в Генеральный штаб — так, на всякий случай. Забрали нашего председателя и отправили на год укреплять обороноспособность нашей Родины. Военком за такие «подвиги» получил именные часы от командующего округом.

— И колхоз в придачу, — прокомментировал я.

— И колхоз тоже. Этот деревенский дурачок стал председателем и за полгода его развалил.

— Ну, для этого и дураком не надо быть, — заметил Молодцов.

— Глава района окрысился на этого идиота, и все. Ни тебе семян, ни топлива. Ничего. И через полгода было заявлено, что деревня признана бесперспективной и подлежит вливанию в другой колхоз. Но и, естественно, новый председатель порезвился, нахапал по самые закрома. Видимо, готовится к другим выборам. И военком в стороне не остался. Наш боец регулярно получает письма из дома. Переживает сильно.

— Запереживаешь, всю деревню два идиота угрохали. — Вадим сплюнул под ноги.

— А что, не могли бойца дома оставить? Какой из него боевик? — я был удивлен.

— Предлагали отцы-командиры. Я спрашивал. Отказался, мол, чего я за спинами молодых отсиживаться буду? Сам старшина, и воюет наравне со всеми. И ночью тоже «чистил» духов. В бригаде Вадима работал.

— Работал. — Вадим кивнул. — Нормально. Молодежь за собой вел, вперед не пускал.

— Резюме. Армия обзавелась на год хорошим солдатом, а за это время пришел звиздец хорошему колхозу, — подвел я итог рассказу Гауха.

— Трагедия. Шекспир и племянники. — Вадим снова плюнул. — По этой фигне надо сериал снимать. Пособием для политиков будет. Как добиваться политических целей с минимальными затратами сил и средств.

— Это такие страсти на уровне деревни, а что творится в высоких кабинетах! — Гаух важно поднял указательный палец.

— Этого нам лучше не знать. А то в людях и жизни разочаруемся. — Я выбросил окурок.

Пролетев дугой, он попал точно в урну. Молодец я!

— В людях не разочаруемся, а в политиках — точно. — Гаух снова потер руку.

— А ты посмотри на Чечню, думаю, что энтузиазма тебе это не добавит. — Вадим махнул рукой. — Пошли спать. Пусть московские гости решают. Работу оценили удовлетворительно. Уже не накажут, что само по себе хорошо. А дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут! — старая армейская поговорка сейчас звучала актуально.

Спать! Мы доехали со Ступниковым до отдела и разбрелись по своим комнатам-кабинетам. Спать! Дежурному я наказал будить только в особо крайних случаях. Скинул ботинки, снял поясной ремень и уснул, едва голова коснулась подушки.

Назад: Ступников

Дальше: Ступников