Чуден Адлер в бархатный сезон. Когда успокоится неистовый жар щедрого летнего солнца, застынет, принимая новую форму, расплавленный им асфальт, потянутся потихоньку обратно к до смерти надоевшей повседневной рутине косяки вырвавшихся на недельку на волю отдыхающих, освобождая плотно забитые галечные пляжи от своих рыхлых обгорающих с непривычки тел. Когда по-прежнему теплое море начнет на закате дышать прохладным бризом, когда смолкнут и поредеют многочисленные живые оркестры перекрикивающие друг друга на вечерней набережной. Тогда в город приезжают истинные ценители морского отдыха, знатоки и завсегдатаи. Они редко селятся в санаториях и наспех отстроенных предприимчивыми жителями частных пансионатах, не бросаются прямо с вокзала, не успев даже переодеться к шуршащим мелкой галькой пляжам, лишь скептически улыбаются на зазывные крики продавцов фруктов с Казачьего рынка. Эти люди всегда спокойны и обстоятельны, они не спешат урвать от жизни как можно больше, твердо зная, что будет и следующий сезон, а поспешать всегда хорошо медленно.

Люд неспешно шел по проспекту все еще носящему имя Ленина, глазел на развесистые пальмовые листья, улыбался встречным курортницам и глубоко полной грудью вдыхал налетающий с моря пропитанный солью ветер. Он любил этот город и приезжал сюда всякий раз, когда отпуск выпадал на купальный сезон. В этом году подобное счастье ему вовсе не светило, но напуганный арестом Моргенштейна и пристальным вниманием прокурорских к личному составу отряда, Черномор, поспешил сплавить невоздержанного на язык и строптивого подчиненного от греха подальше отдыхать на два месяца раньше, чем было запланировано. Так Люд оказался в Адлере. Отдых уже подходил к концу, и это добавляло к постепенно окутавшему его будто в далеком детстве в материнских объятиях чувству покоя и довольства жизнью светлые нотки предотъездной грусти. Но даже эта грусть была тихой и приятной. Он шел по проспекту, наслаждаясь кипевшей вокруг иной непривычной и праздничной жизнью: ярко одетыми полуобнаженными девушками, колоритными зазывалами-армянами, гудящим потоком машин устремившихся по проспекту к золотым пляжам Абхазии… Сегодня ему предстояла важная покупка, необходимая и как бы венчавшая все его пребывание в этом городе. Ему нужна была сувенирная кружка с надписью «Адлер» и годом пребывания, таких полно было в палатках и на лотках шумного бестолкового рынка, но все они оказывались на поверку довольно небрежно сляпанными самоделками. Люду же необходим был настоящий шедевр. Дело было в давно устоявшейся привычке обязательно привозить из городов, где побывал сувенирные кружки с названием города и местной символикой. На специально выделенной для этой цели кухонной полке его холостяцкой квартиры уже выстроилась целая рота разнокалиберных произведений кружечной промышленности. Среди них порой попадались довольно экзотические экземпляры, например, смастряченная армейскими умельцами из снарядной гильзы кружка с гравировкой «Грозный», или костяной рог на подставке, привезенный в свое время на память из Цхинвали.

Мечтательно улыбаясь, Люд толкнул дверцу маленького уставленного раковинами, поделками из бамбука и прочими приморскими сувенирами стеклянного павильончика. Мелодично тренькнул подвешенный над дверью колокольчик. И сразу же все внутреннее умиротворение, так бережно копившееся в глубине души все проведенные на курорте недели, сдуло, будто порывом налетевшего внезапно с гор холодного ветра, инстинктивно заставив напружинить мышцы и сгорбить спину, готовясь к прыжку, рука сама собой лапнула ищущими пальцами бедро, то место, где должна была висеть кобура.

— Кто там еще?! — ударила громом в уши произнесенная на ненавистно-гыркающем чеченском языке фраза.

— Да лох какой-то! Не обращай внимания, — отозвался другой голос.

Не сразу привыкнув после яркого солнца к царящему здесь полумраку, Люд прищурившись, окинул помещение быстрым взглядом. Здоровенный заросший щетиной джигит возле прилавка в углу ничуть не стесняясь, лапал тоненькую светловолосую продавщицу, уже по-хозяйски запустив густо поросшую волосами пятерню ей за вырез блузки. Девушка вяло отпихивалась, страдальчески возводя вверх глаза и вымученно улыбаясь.

— Иса, что ты делаешь? Люди же смотрят… — шепотом уговаривала она чересчур горячего кавалера.

— Пусть смотрят! Путь завидуют! — рычал, не смущаясь, чеченец. — А я тибэ дэнег дам! Правда! Многа дам! Пайдем в падсобку, ну! Пайдем, да!

Стоящий чуть поодаль еще один джигит весело ухмылялся, кося глазами на вторую продавщицу, некрасивую полную брюнетку. Та явно завидуя пользующейся большим успехом подруге, высоко задрав подбородок, глядела на горцев с немым осуждением.

— Эй, мужик, магазын закрыт пока! Видышь мы тут заняты! Пади пагуляй, патом придешь, — развернулся к замершему в дверях Люду скучавший у прилавка чеченец. — Быстрее веди эту свинью в подсобку, Иса! — добавил он по-чеченски, обращаясь к напарнику. — Я тоже хочу ее трахнуть!

— Интересно, — чувствуя, как голову начинает охватывать знакомый пульсирующий болью обруч, на чеченском же проговорил Люд. — Как бы вам понравилось, если бы ваших сестер оттрахали русские парни?

Чеченцы, вздрогнув от удивления, уставились на него. Иса даже выпустил от неожиданности свою жертву.

— Откуда ты знаешь наш язык? Ты же не вайнах?

— На войне выучил, — коротко ответил Люд. — Я там, таких как вы в жопу трахал автоматным стволом. Они громко орали, так язык и изучил.

— Что ты сказал? — развернувшись и угрожающе разводя руки в борцовской стойке, пошел на него огромный Иса. — А ну повтори!

— Я сказал, что трахал таких же как вы нохчей, а также их жен, сестер и матерей. Если ты совсем глухой, могу сказать громче, — процедил сквозь зубы Люд, чувствуя, как в голове бешеным ритмом крови начинает колотить дикая яростная музыка, а перед глазами опускается насыщенная бордовым пелена.

Он специально провоцировал сейчас уверенного в своей силе чеченца, прекрасно зная, что даже малейший намек на гомосексуальный контакт является смертельным смываемым лишь кровью обидчика оскорблением для гипертрофированного мужского самолюбия кавказцев.

— Аргх! Я тебя сейчас сам трахну! — взвыл оскорбленный до глубины души наглым русаком чеченец. — Иди сюда!

Он будто скала навис над заметно проигрывающим ему в суровости комплекции Людом, казалось, что волосатый гигант сейчас просто пополам переломит посмевшего ему дерзить недомерка. Испуганно вскрикнула в предвкушении ужасной сцены брюнетка.

— А у меня для тебя сюрприз! — замороженным голосом произнес Люд, одним рывком раздергивая молнию висящей на поясе сумки-кенгуру.

Нереально широкое пистолетное дуло голодным оскалом смерти глянуло в лицо замершего, будто наткнувшись на стену чеченца. Как то сразу по холодно-хищному блеск вороненой стали, по грозным обводам корпуса становилось понятно, что это не безобидный пугач, или газовик, а реальное боевое оружие. А пустые, будто залитые расплавленным оловом глаза, смотрящие на чеченца поверх пистолетного ствола, не оставляли ни малейших сомнений насчет дальнейших намерений его обладателя. Подавившаяся своим картинным вскриком брюнетка, сосредоточенно раз за разом наступала на спрятанную под прилавком тревожную кнопку сигнализации. На пульте дежурного местного ОВД неприятно звякнул сигнал, подтверждая, что это вовсе не случайный сбой запульсировала красным одна из лампочек охранного пульта.

— Брат, мы тебя не трогали, брат… Убери пистолет, договоримся, — придушенно выдохнул разом побелевший, так что щетина на фоне лица смотрелась иссиня-черной, чеченец.

— Ишак, тебе брат, — автоматически ответил Люд, слышавший в этот момент лишь с грохотом рвущиеся в голове болевые импульсы.

В следующую секунду он нажал спуск. Тяжелая пуля так и не сданного, невесть какими правдами и неправдами протащенного с собой из Чечни трофейного кольта, клюнула Ису в лоб и, вырвав солидный кусок черепной кости из затылка, щедрым разноцветным мазком, бросила кашу из крови и мозгов в стеклянную витрину, заляпав высушенного краба и склеенные из ракушек кораблики. Отчаянно вскрикнула, широко распахивая в смертельном ужасе глаза и некрасиво кривя полные губы светловолосая продавщица. Оцепеневшая за прилавком брюнетка раз за разом продолжала давить каблуком на кнопку, сама не сознавая, что она делает.

Товарищ убитого чеченца, как-то отчаянно по лошадиному всхрапнув, метнулся к двери в подсобку, но четко, будто выполняя упражнение на стрельбище, развернувшийся Люд почти в упор выстрелил ему в спину, целя под левую лопатку. Сила полутонного удара пули добавочным ускорением бросила уже мертвого джигита вперед, глухо шмякнула о деревянную дверь подсобки, после чего он медленно сполз на пол, сдирая с двери густым слоем лежащую коричневую краску, вцепившимися в агонии в дерево ногтями. Люд даже не взглянул в его сторону, полностью уверенный, что никакой опасности враг больше не представляет. Если уж совсем честно, даже вдвоем, даже если бы он был безоружен, у чеченцев все равно не было против него ни единого шанса. И убил он их, не защищаясь, а лишь потому, что так захотелось, так требовала глубоко засевшая внутри обида на неправильность всего происходящего. Почему они здесь ведут себя как хозяева? Ведь он, Люд, а вовсе не эти заросшие козоебы победили, ну или почти победили, в войне… Так в чем дело? Что случилось? Почему все неправильно?

— Что же вы так, девчонки? — с болью выдавил он, повернувшись к продавщицам. — Как вы можете с ними так?

Он не мог подобрать слов, не мог ясно выразить свою мысль, мешала запредельная пеной клокочущая в груди обида.

— Почему вы такие! — в отчаянии выкрикнул он, пытаясь заглянуть в затянутые серой пеленой смертельного ужаса лица, достучаться до спрятавшегося за ней разума. — Мы ведь так не победим! Понимаете? Если такое у нас в тылу, мы не победим на войне! Мы…

Слов опять не хватило. Горько, разочарованно махнув рукой, он развернулся к выходу.

— Что здесь такое? — навстречу ему шагнул вошедший в магазин затянутый в легкий серый бронежилет милиционер, за его спиной маячил еще один.

Как видно стражи порядка вовсе не ожидали столкновения с реальной опасностью, потому что тупорылые АКСу у обоих мирно болтались стволами вниз на плечах, а широко раскрывшиеся в удивлении глаза, только начали полниться пониманием. Использовать этот короткий миг растерянности, было единственным шансом уйти, и Люд воспользовался им в полной мере. Жесткий удар ногой в пах, согнул переднего милиционера пополам, а тут же последовавший за ним прямой в голову, бросил его под ноги напарнику. Тот, запнувшись, с грохотом растянулся на полу. Ловко перескочив через эту кучу малу Люд вылетел из ставшего ловушкой магазина. Нос к носу столкнулся на улице с третьим, видимо водителем, не спеша выбиравшимся из припаркованной прямо на тротуаре «канарейки». Мент был безоружен, а значит, не опасен, к тому же трогательно молод и розовощек, с едва пробивающимся над губой светлым пушком. Совсем пацан, похоже… Разведчик коротко ткнул ему в лицо пистолетом.

— Сиди тихо и не шали!

Тот мелко закивал в ответ, испуганно глядя на оружие. Быстро осмотревшись по сторонам, Люд метнулся в узкий переулок. Сейчас все решала скорость. Главное оторваться, затеряться в лабиринте дворов, добраться кружным путем до съемной квартиры и плотно залечь на дно, избавиться от оружия и постараться незаметно слинять из города. А там сам черт ему не брат. В горячке, Люд не заметил, как молоденький румяный милиционер, которого он так неосмотрительно пожалел, потянул с переднего сиденья «канарейки» автомат. Пули ударили его в спину, когда до заветного угла дома, за который нужно было нырнуть, оставалось всего несколько шагов. Нагретый ласковым солнцем асфальт с маху ткнулся в лицо, но боли он уже не чувствовал, одна из пуль задела позвоночник, напрочь парализуя нервные окончания. Дробный топот приближающихся шагов. Жесткая сильная рука рывком перевернула его на спину, в лицо глянули пронзительно серые, отражающие синь яркого тропического неба глаза. "Тот мент, что первым зашел в магазин", — сообразил Люд. А рядом мальчишка… Это ведь он стрелял, больше некому. Совсем молодой парень с девичьим румянцем во всю щеку и с пушистыми ресницами, удивленно моргающих глаз…

— Ты же русский, парень… Ты русский… — еле выдавил из себя Люд, глядя лишь на мальчишку. — За что же ты меня… Почему…

Он хотел сказать еще что-то, но мертвеющие губы уже не слушались, шевелились вхолостую.

— Скорую, скорую вызывай! — долетел откуда-то издалека до него крик.

Приехавший лишь через полчаса после вызова, замотанный к концу дежурства врач местной подстанции скорой помощи, выдыхая устойчивый винный перегар и шелестя наброшенным на плечи замызганным белым халатом, официально констатировал смерть. Чеченцы тоже были убиты наповал.

— Специалист валил, — будто в подтверждение своих слов доктор громко рыгнул и, нимало не смущаясь, продолжил: — Два выстрела, два трупа. Даже в упор трудно сделать, уметь надо.

Доктор знал, о чем говорил, до нынешнего места работы, он сполна хлебнул военной практики в одном из полевых госпиталей в Афганистане. Пулевых ранений, во всяком случае, навидался.