Тихий, навевающий неясную полудремотную тоску шорох, легкого ветерка игравшего где-то высоко в пушистых кронах вековых стволов кряжистого дубняка, ласкал слух. Солнце узкими копьями приятно-теплых нежно гладящих задубевшую кожу лучей пронзало заросли, рассыпаясь во все стороны рикошетящими от капель прохладной утренней росы, потом выступившей на траве, игривыми зайчиками. Салех поправил крепко прихваченный для большей устойчивости ременной петлей к древесному стволу автомат, придирчиво проверил специально выверенный так, чтобы находился в пределах назначенного сектора обстрела, свободный ход оружия. Огляделся по сторонам, внимательно оценив, как себя чувствуют соседи справа и слева. Хоть и обстрелянные и проверенные в деле бойцы, а все же не профессионалы, местные чеченцы-добровольцы, бывшие крестьяне, несмотря на воинственный нрав имеющие весьма посредственное понятие о, лишь на первый неискушенный взгляд простой, грамматике военного дела. Была бы его, Салеха, воля, он не стал бы принимать в отряд добровольцев, как говорят русские, лучше меньше, да лучше. Надежная, спаянная совместными операциями и общими целями боевая группа, составленная из таких же, как и он сам, профессиональных солдат удачи, на его взгляд могла нанести федералам гораздо более ощутимый урон, чем пусть многочисленное, но морально не устойчивое, на скорую руку обученное, состоящее из бывших чабанов войско. Однако здесь его мнения никто не спрашивал. Братьям-мусульманам было жизненно необходимо показать мировому сообществу, что успешное сопротивление якобы бестолковой и в конец морально разложившейся российской армии, оказывают вовсе случайные на войне люди, вынужденные взяться за оружие лишь силой обстоятельств. Потому всем наемникам было настрого запрещено как-либо афишировать свое присутствие, давать интервью вездесущим корреспондентам, попадать в поле зрения объективов их операторов, да и просто слишком выделяться в общей массе борцов за свободу и независимость Ичкерии. Впрочем, коллеги Салеха никогда и не заботились о лишней славе, в первую очередь их интересовали деньги, во вторую, обычно, они же… Это неукоснительное правило касалось даже арабов, якобы прибывших сюда бескорыстно нести идеи ваххабизма. Бескорыстно? Нет, брат, шалишь! За бесплатно проповедовать гораздо приятнее дома, лежа на удобном диване, а нести слова пророка в далекие чужие страны, держа в одной руке Коран, а в другой автомат, намного сподручнее, когда за это с тобой расплачиваются наличными долларами. Это всем здравомыслящим людям было известно и понятно. Однако верхушка полевых командиров и сам президент независимой Ичкерии упорно силились показать, что в первую очередь против хлынувших через границу русских оккупантов воюет чеченский народ. "Грязные, тупые, ублюдки! — с неожиданно прорвавшейся неприязнью подумал вдруг о чеченцах Салех. — Много бы вы тут без нашей поддержки навоевали!" Чеченцы как таковые вызывали у него тщательно маскируемое чувство брезгливого отторжения. Ему претили откровенное бескультурье и неприкрытая необразованность большинства из них, не нравилась их, перехлестывающая через край, грубая, гипертрофированная самость. Будь его воля, он гораздо охотнее дрался бы против них, чем вместе с ними. Однако деньги не пахнут. Конечно, намного приятнее зарабатывать их в какой-нибудь европейской стране, или на худой конец на Балканах, но там промысел солдата удачи стал в последнее время уж слишком опасен, хуже, пожалуй, могло быть только в Ираке. Здесь все намного проще, а деньги те же.

Отвлекаясь от грустных мыслей, Салех еще раз абсолютно без всякой нужды осмотрел автомат. Чего там смотреть? Обычный, знакомый как свои пять пальцев «калаш» калибра семь шестьдесят два. Новомодным АК-74, Салех откровенно не доверял, лишь пренебрежительно улыбаясь, когда ему рассказывали про специально разбалансированную пулю этого оружия, наносящую, за счет кувырков при встрече с препятствием, значительно более чувствительные повреждения при попадании в человеческое тело. "Да эти ваши пули от кустов рикошетят! Нет уж, увольте, мне такой автомат не нужен! То ли дело мой АКМ! Рельс навылет прошибает!" — решительно рубил он ладонью воздух. Определенный резон в словах йеменца был и на этом споры, обычно, заканчивались.

Ветер донес издалека гул моторов. Салех мгновенно подобрался, сделавшись в этот момент вдруг неуловимо похожим на готовящуюся к прыжку хищную кошку. Он внимательно глянул еще раз на выгибающуюся в сотне метров под ним крутым поворотом раздолбанную шоссейку, проверил правильность выставления прицела, затем припал к прикладу, водя мушкой от одного края обнажающего дорожное полотно просвета до другого. Вроде все было в порядке. Не довольствуясь проделанными манипуляциями, араб, отсоединив и вновь тщательно примкнув магазин, снял предохранитель, мягко переставив его на автоматический огонь, после чего передернул затвор, досылая патрон в патронник. Пальцы йеменца ощутимо подрагивали. Так всегда бывало перед боем, скручивающиеся в тугие узлы нервы давали о себе знать. И ничего поделать с этим Салех не мог. Несмотря на всю его многолетнюю военную карьеру в разных частях света, перед очередной схваткой он все равно волновался, как зеленый новобранец. Видимо нельзя привыкнуть к войне, даже если именно ей ты зарабатываешь себе на жизнь.

Место для засады было выбрано грамотно. На крутом изломе вьющейся в лесных зарослях дороги, водитель неминуемо сбросит скорость при прохождении поворота. И это даст затаившимся на склоне стрелкам так необходимые секунды, прежде чем автомобиль сможет вновь рвануть полным ходом. К тому же по этому заштатному глухому ответвлению узенькой бетонки от знаменитой трассы «Кавказ» не ездил практически никто, кроме жителей лежащего неподалеку села, да еще небольшой, всего из двух «Уралов» и водовозки, зато регулярной как часы армейской колонны, доставлявшей еженедельно продукты на выносной пост за селом. Район был тихий, мирный, местные жители предпочитали постепенно налаживать подорванный войной быт, а не партизанить под знаменем пророка. И это давало сразу два положительных для воинов Аллаха момента. Во-первых, играющая засадникам на руку неосознанная расслабленность, не ожидающих на привычно-безопасной дороге никаких пакостей, федералов. А во-вторых, нет более действенной наглядной агитации для привлечения на свою сторону инертного населения, чем неминуемо обрушающиеся на его голову после расстрела колонны жесткая зачистка и другие карательные акции русских. Подобными методами испокон веков пользовались все партизаны. Еще в Великую Отечественную, специально заброшенные в немецкий тыл отряды бойцов войск НКВД, взорвав железнодорожный мост, или устроив такую же засаду на дороге, вызывали приход в близлежащую деревушку, разгневанных подобным бесчинством, немецких карателей. А уж потом парни из мирно жившей до этого деревни, озлобленные творимой оккупантами расправой, толпой валили в формируемый партизанский отряд, чтобы мстить захватчикам, только записывать успевай. Сегодня русские сами оказались в роли карателей, и что особенно интересно, создается такое впечатление, будто Великой Отечественной и ее партизанского опыта в их истории и не было вовсе. Право слово, умный учится на чужих ошибках, дурак — на своих. Но как назвать того, которому по барабану, как свои ошибки, так и чужие? Того, кто с маниакальным упорством дебила, раз за разом продолжает наступать на одни и те же грабли? Ну бог с ним, опыт Великой Отечественной забылся, порос мхом небывальщины, покрылся патиной легендарности и редко кем изучается всерьез, хотя стоило бы многим военачальникам заглянуть в наверняка сохранившиеся секретные архивы НКВД повествующие о способах и методах позволивших в рекордные сроки провести ликвидацию литовских "лесных братьев", всевозможных бандеровцев, да власовцев… Бог с ним, давно это было, где уж генеральским мозгам такое вспомнить… Но ведь недавно совсем вели антипартизанскую войну во Вьетнаме американцы, вот вам достаточные для умного, чужие шишки. А раз в генералы отродясь умные не выходили, то чего же вам Афганской войны не хватает? Или отболела уже своя собственная, крепко набитая тогда морда? Салех, три курса честно отучившийся в университете Дружбы Народов в Москве, хорошо знакомый с русскими людьми и их историей, буквально благоговел перед мужеством и стойкостью русского народа, восхищался его способностью творить чудеса, как в науке и технике, так и на бранном поле. Но одновременно он презирал и ненавидел русских за их рабскую покорность, неумение жить своим умом, безоглядное служение дуракам, испокон веков оказывавшимся почему-то в этой удивительной стране на руководящих постах.

Близкий рык мотора перешедшего на пониженную передачу грузовика заставил его выбросить из головы, не относящиеся к предстоящему бою мысли и судорожно сжавшись припасть к прицелу. Сразу за поворотом головная машина должна была наткнуться на только что приготовленный из трех поваленных деревьев завал. Тратить дорогостоящие и дефицитные гранатометные выстрелы, или взрывчатку на заурядную снабженческую колонну боевики посчитали лишним. Достаточно просто остановить грузовики, расстрелять их потом, будет детской забавой, заодно примут первый бой, попробуют вкус крови гяуров те восемь новичков, что недавно набрали в окрестных селах. Покажут себя, свою готовность для более серьезных дел. Удивленно взвыв мотором, зеленая туша «Урала» уперлась мордой капота в завал. Со слышным даже засевшему на склоне Салеху скрежетом водитель переключился на пониженную передачу, выкашляв из выхлопной трубы облако сизого дыма. "Неужели хочет попробовать махнуть напрямую? Во дурак! Правду говорят, что прежде чем покарать кого-нибудь, Аллах лишает человека разума, тем самым предавая его в руки врага, — подумал Салех, ловя на мушку бритую голову старшего машины, по пояс высунувшегося из окна и что-то орущего водителю. — Ясно же, что три дерева поперек дороги упали не сами собой! Тут уж если не засада и сейчас убивать начнут, то сам завал заминирован однозначно. Не зря же трудились, деревья валили! Так какого же рожна ты с ходу через него прешься? Совсем баран, или жить не хочешь?" Офицер меж тем все более ожесточенно размахивал руками. Салех мерно стравил сквозь плотно сжатые зубы воздух из легких, глубоко полной грудью вдохнул, плавно выбрал свободный ход спускового крючка. Лопоухая голова гяура уже плотно сидела на мушке. Бах! Приклад ласково, по-дружески ткнулся в плечо, а затылок старшего головной машины будто расцвел диковинным красным цветком. Офицер широко, по-бабьи всплеснул руками, будто пытаясь ухватиться ими за воздух, и так и застыл, наполовину свесившись из окна кабины.

— Огонь! Огонь! — уже не скрываясь, в голос заорал Салех. — Аллах акбар!

Крик его потонул в длинных заполошных очередях огненными росчерками трассеров пронзивших воздух, градом свинца хлестнувших по «Уралу». С другой невидной из-за поворота стороны дороги, где должны были находиться еще один грузовик и водовозка, тоже звонко ударили выстрелы, забасил, перекрывая автоматную трескотню, пулемет. "Аллах акбар! Аллах акбар!" — гулким эхом звенел лес. «Урал» натужно взревев газом, подпрыгнул, пытаясь взобраться на препятствие, но, завывая от напряжения как раненый зверь, откатился назад. И тут же смолк пробитый пулями двигатель. "Аллах акбар!" Водитель тяжелым кулем вывалился на дорогу, нырнул под скаты колес. Из кузова метнулись еще двое. Пули взбивали фонтанчики бетонной крошки вокруг машины, будто дождевые капли лупят по уже потекшим по асфальту лужам во время сильного ливня. Салех лишь осуждающе покачал головой. Стреляли чеченцы отвратительно, даром расходуя боеприпасы, неприцельно выпуская за раз по полмагазина. Русские тоже впрочем, не блистали умением. Забившиеся под колеса солдаты, словно сговорившись как можно быстрее и бесполезнее расстрелять имеющиеся патроны, стригли заросли длинными очередями гораздо ниже по склону, чем место засады. Лишь один, сидевший под правым задним колесом, подозрительно молчал, то ли ранен был, то ли, что гораздо хуже, выцеливал кого-то из нападающих. Это было не здорово. Появление в мобильном легком на подъем партизанском отряде даже одного раненого бойца создает целую кучу проблем. Салех занервничал и вогнал несколько очередей, рядом с укрытием неправильного солдата, окатывая его острой каменной крошкой, сбивая прицел, заставляя вернуться в заполошно-испуганное состояние, которое, судя по всему, русский смог преодолеть. Из-под колеса дважды экономно татакнул в ответ автомат, злые короткие очереди, нащупывающе легли в нескольких метрах от йеменца. Тот удивленно покачал головой и, отстегнув прихватывающий к дереву автомат ремень, сместился чуть правее, надеясь оттуда лучше разглядеть засевшего под скатами колес солдата. Водитель и второй федерал продолжали не глядя выпускать пули в сторону леса. Попасть они ни в кого не могли и чеченцы, постепенно успокоившись, прекратили бестолковый ураганный огонь и теперь лишь изредка постреливали, напоминая, засевшим под машиной, что они здесь и никуда не ушли.

Салех с новой позиции действительно увидел напряженно всматривающегося в переплетение ветвей стрелка. Пятнистая куртка солдата была расстегнута, под ней синела полосками тельняшка. "Десантник? — удивленно подумал Салех, колонна принадлежала обычной пехотной части. — Вряд ли. Откуда? Скорее всего, просто не в меру форсистый контрабас. Потому и стрелять более-менее умеет". Аккуратно прицелившись в выглядывающую из-за колеса голову контрактника, он дал короткую прицельную очередь, но в этот раз не повезло, пули легли чуть ниже, ударив солдата в плечо. Тот как ужаленный выронил из рук автомат и откатился назад, прикрываясь колесами. Салех разочарованно цокнул языком и выжидающе припал к прицелу. Однако контрактник больше не показывался, автомат его так и остался валяться в дорожной пыли. Двое других стреляли все реже, видимо полностью израсходовав боекомплект, за поворотом стрельба тоже почти стихла, лишь изредка хлопали одиночные выстрелы. Судьба солдат была решена. Салех ничуть не сомневался в подобном исходе, зная уровень подготовки срочников российской армии, рукам которых куда как привычнее держать метлы и лопаты, а не виденные лишь раз в жизни при выходе на стрельбище перед присягой автоматы. Конечно, если бы на месте этих бестолковых тыловиков оказались натасканные на кровь спецназовцы, матерые бойцы какого-нибудь СОБРа, или даже просто чуть лучше обученные десантники, ход короткого боя мог бы быть вовсе другим.

Салех попробовал представить, как действовал бы он сам на месте федералов. Конечно, ни в коем случае он не позволил бы своим людям забиваться под машины. Это тупиковый путь. Рано или поздно нападающие, сумеют выковырять их оттуда, не огнем стрелкового оружия, так гранатометами. Такая тактика имеет смысл только в том случае, если есть шансы на быстрое получение помощи от расположенных рядом своих войск. Но помогать гибнущей колонне сейчас было некому. Так что же делать? Коротким рывком уйти в лес на противоположной стороне дороги, сравняв тем самым шансы, сделавшись также невидимым для атакующих? Тогда можно и потягаться на равных… Тоже нет. Салех улыбнулся, его начала забавлять предложенная задачка. Туда нельзя, сам же руководил моджахедами, ставившими в кустах на той стороне дороги МОНки именно на такой случай. Попробуй, сунься туда, враз кишки на деревьях развесит. Значит, остается только одно средство, попытаться пробиться сквозь нападающих. Сбить все силы в кулак и рывком вперед, прорваться вплотную к противнику, гранатами прорубить в его рядах брешь и уходить, отсекая преследователей огнем. Да и не будет никто преследовать. Кому нужен десяток ожесточенно отстреливающихся русских. Груз вот он, подходи, бери. Зачем лишняя кровь? Пожалуй, вот так. Конечно, многие при таком варианте действий все равно погибнут. Но ведь кто-нибудь прорвется обязательно, значит это лучше, чем тупо лежать под колесами в ужасе от неминуемой смерти. Вот только эти гаски вряд ли способны на такое. Чтобы действовать смело и решительно надо быть воином, а не насильно поставленным в строй, взятым в армию прямо со школьной скамьи, сопляком.

— Эй, русские! — донесся до Салеха голос командира отряда, одноглазого Абу. — Бросайте оружие и выходите на дорогу! Мы вас не тронем! Обещаем!

— Врешь, гад! Знаем, что вы с пленными делаете! — долетел в ответ звонкий мальчишеский голос.

Следом ударили несколько разрозненных выстрелов.

— Стреляй, стреляй в меня, рус! — издевательски захохотал Абу. — Трать свои патроны! Потом застрелиться нечем будет!

Больше со стороны дороги не стреляли.

— Обещаю, кто сам сдастся, того не трону и отпущу на все четыре стороны! — вновь завел свое Абу. — Даю минуту думать. Потом всех из гранатомета положим.

— Чего же сразу не положил?! — вновь выкрикнул тот же голос.

— Гранаты дорогие, — с подкупающей искренностью ответил Абу. — Не хотел на вас тратить, жалко. Но сейчас время мне дороже, так что если не хотите добром, придется вас из граника сжечь. Так что думай, время идет. Двадцать секунд прошло пока болтали. Хасан, готовь пока шайтан-трубу!

Салех напряженно следил за засевшими под «Уралом» гасками. Поведутся или нет? Что никого из пленных не отпустят и ежу понятно было. Кто же врагов живьем отпускает? Тех, кто покрепче заберут с собой носильщиками, они еще поживут, пока не растеряют силы от недоедания, постоянных издевательств и навьюченного непосильного груза. Остальных кончат прямо здесь, быстро и деловито. Самое интересное, что и те, кто сейчас лежит, вздрагивая от страха за колесами грузовиков, тоже это все прекрасно понимают, как и то, что в дальнейшем бою шансов выжить у них нет, разве что умереть быстро, от честной пули. Однако всегда в человеке теплится слабенький огонек надежды, а вдруг и не убьют? Вдруг именно в этот раз повезет? Вдруг попадутся какие-нибудь сумасшедшие добрые духи, ведь слышали рассказы о таком, когда пленных просто отпускали. Правда было это всего пару-тройку раз и то в первую войну, когда еще не ожесточились взаимно два сошедшихся в смертельной схватке народа. Но вдруг и сейчас повезет, вдруг… Ох уж это безумное «вдруг»! Сколько страданий оно доставляет человеку.

— Десять секунд осталось, — выкрикнул Абу. — Хасан, готовься! Сейчас шашлык жарить будем!

— Не надо, не стреляйте! — донесся дрожащий голос из-под грузовика.

Показалась согнутая в три погибели почему-то держащаяся обеими руками за живот фигура солдата в перемазанной дорожной пылью форме. Солдат с виду показался Салеху каким-то уж очень невзрачным, не по росту подобранная куртка топорщилась на нем острыми складками, сапоги болтались на ногах, закрывая колени. Вот ведь еще, горе-вояка! Похоже, совсем недавно призвали…

— Не стреляйте, мы выходим! — повторил он, поднимая вверх руки, показывая, что не прячет в них оружия.

Следом за ним выбрался еще один, тоже безоружный. Отошел в сторону, встал, независимо заложив руки за спину, искоса поглядывая в сторону зарослей. Контрактник, раненый Салехом, не показывался. Подождав немного, араб громко крикнул, обращаясь к стоящим на дороге солдатам:

— Эй! А где еще один ваш товарищ? Он что выходить к нам не хочет?

— Матрос, гад! Выходи! Из-за тебя всех перебьют! — гневно заверещал вылезший первым боец.

— Заткни хайло, сопля, — с достоинством отозвались из-под машины. — А ты козоеб черножопый, если не ссышь, сам спустись сюда и возьми меня!

Салех громко издевательски рассмеялся.

— Зачем мне к тебе спускаться?! Я сначала пристрелю этих двух мальчишек, чтобы они умерли на твоих глазах, потом выстрелю по машине из гранатомета. Вот тогда спущусь и буду ссать на твой труп!

— Матрос! — взвизгнул со слезами в голосе невзрачный солдатик. — Матрос! Выходи, гад!

Контрактник молчал, видимо, обдумывая сказанное Салехом. Солдат уже бился в откровенной истерике.

— Не убивайте меня! Не убивайте! Это все он! Он, гад! Я сразу не хотел в вас стрелять! Это он меня заставил! Он!

— Ладно, — хрипло выкрикнул контрактник. — Не стреляй, выхожу я…

Матрос оказался коренастым светловолосым парнем лет двадцати пяти, он страдальчески кривился, держась за кое-как перевязанное набухшими уже кровью бинтами, плечо. Смотрел дерзко, презрительно, непокорно. "Сразу в расход! А то как бы не выкинул чего…" — моментально решил для себя Салех.

— Эй, Абу! — позвал он. — У меня все вышли!

— Хорошо! Иди на дорогу, — долетел из-за поворота ответ.

Моджахеды, пересмеиваясь и подшучивая друг над другом, поздравляя и ободряюще хлопая по плечам тех, для кого этот бой был первым, в радостном возбуждении спускались к дороге. Живых гасков набралось с десяток, их сразу согнали в небольшую угрюмо молчащую кучку, в стороне от машин, наскоро проверяя, не припрятал ли кто из пленных какой-нибудь сюрприз вроде лишенной кольца оборонительной гранаты. Солдаты, покорно опустив плечи, глядя в землю, тупо стояли там, где велели. Вид у них был до нельзя жалкий. Сейчас никто не поверил бы, что это и есть те самые жестокие завоеватели и оккупанты, угрожающие уничтожением чеченскому народу, лишь раненый Матрос дерзко глядел на деловито сновавших туда-сюда моджахедов, ненавидяще скаля желтые прокуренные зубы. Среди пленных выделялся еще один, кряжистый, матерый мужик лет тридцати пяти, заросший бородой до самых глаз, которые то и дело испуганно косились по сторонам, этот пытался протиснуться как можно дальше в середку, скорчиться, стать незаметнее.

Абу, гортанно покрикивая на нерадивых и отчаянно жестикулируя, отдавал распоряжения, ему пока было не до обезоруженных и неопасных больше русских. Дел у командира отряда и без них хватало. Нужно было срочно перебрать захваченное оружие и груз, упаковать по вьюкам, прикинуть необходимое количество носильщиков, требовалось быстро и аккуратно снять и привести в походное состояние, установленные у дороги МОНки. Кроме того следовало выслать в обе стороны наблюдательные посты, чтобы моджахедов не застала врасплох, какая-нибудь вне графика появившаяся федеральная колонна. Чеченцы, понукаемые командиром, работали не покладая рук. Пятерка наемников арабов, бывших в отряде на привилегированном положении, с усмешками наблюдала за их стараниями. Наконец суета как-то сама собой улеглась, все было готово к отходу, осталось лишь решить, что делать с пленными.

По приказу Абу гасков нещадно пиная ногами и пихая прикладами, выстроили перед ним в одну шеренгу. Командир неспешно двинулся вдоль строя, вглядываясь единственным глазом в испуганные мальчишеские лица, изредка с усмешкой щупая жидкие вялые мышцы на груди и руках пленников. Второй глаз Абу прятался под широкой черной лентой с вытканным серебром изречением из Корана: "Сила и мощь только у Аллаха", гласила надпись. "Она напоминает мне, кто хозяин моей судьбы. Иншалла!" — говаривал, бывало о надписи Абу. Где и при каких обстоятельствах он лишился глаза, в отряде не знал никто, а спрашивать побаивались, всем известен был крутой командирский норов. Наконец Абу добрался до бородача, остановился, удивленно вглядываясь в заросшее лицо.

— Офицер? Прапорщик?

— Нет-нет! — испуганно замотал головой тот. — Солдат…

— Как солдат? — удивился араб. — Ты же старый? Контрактник?

— Нет-нет! — лепетал бородач. — Срочник… У меня отсрочка была… Меня насильно призвали… Я сам не хотел воевать… Честно… Поверьте, мне… Я не хотел…

Скучающим взглядом окинув всю крупную непроизвольно вздрагивающую от страха фигуру этого тертого с виду битого жизнью мужика, Абу вдруг коротко и резко ударил его кулаком в лицо.

— Врать мне хочешь! Обманывать меня хочешь! Почему на ногах берцы?! Думаешь, я дурак! Почему форма новая и чистая?!

— Купил! — надрывался дурниной, размазывая текущую из носа кровь, бородач. — Купил, случайно! Не вру! Солдат я, солдат!

Неожиданно он бухнулся на колени и попытался вцепиться руками в ноги араба.

— Прошу, не убивайте! Не надо! Прошу!

— Мразь! — брезгливо оттолкнул его ногой Абу. — Вонючее свинячье сало! Эй, кто там?! Хасан! Зарежь эту свинью, пока у меня не заложило уши от ее визга!

Ловкий поджарый Хасан резво подскочил к бородачу, привычно схватил его левой рукой за волосы, задирая голову вверх, в правой тускло сверкнул заточенной сталью кинжал. Пленный все еще пытался что-то сказать, булькал и хлюпал горлом, моляще тянул к Абу руки. Но командир моджахедов уже не смотрел на него, его внимание привлек белобрысый парень в тельняшке, презрительно плюнувший себе под ноги и демонстративно отвернувшийся от рыдающего бородача. Хасан меж тем одним точно выверенным движением провел кромкой кинжала по натянутому горлу пленника, разрезав его почти до позвонков. Струей брызнула алая кровь, араб торжествующе крикнул, взмахнув в воздухе кинжалом, вокруг разлетелись густые красные капли. Удерживаемое за волосы тело бородача все еще стояло на коленях, заливая дорожную пыль кровью, в огромную разверстую рану вывалился посиневший язык. Солдаты в ужасе отворачивались. Крайний слева, мучительно переломившись в поясе, выблевывал на дорогу содержимое желудка. Чеченцы от души веселились, смеясь устроенному представлению и одобрительно цокая языками, поздравляли так умело зарезавшего русскую свинью араба.

Абу подошел к спокойно и прямо глянувшему ему в лицо контрактнику.

— Десантник? — кивнул на торчащую из распахнутого ворота куртки тельняшку.

— Был раньше, — склонив голову набок и дерзко глядя в лицо арабу, выговорил пленник. — В первую компанию…

— А сейчас как же?

— Когда в военкомат пришел, в десантуру набора не было. Пришлось сюда идти, к мазуте.

— Наших убивал? — миролюбиво поинтересовался Абу, ему чем-то нравился этот с настоящим мужским достоинством, держащийся перед лицом неминуемой смерти парень.

— На то и война, — рассудительно произнес контрактник.

— А вот мы тебе сейчас за это глотку перережем, как барану. Это как? — не выдержал стоящий рядом с командиром Салех, с искренним интересом вглядываясь в лицо пленного, ища на нем признаки страха.

— Это само собой, — легко и безмятежно согласился русский. — Что вы контрактников в плен не берете, еще с первой войны наслышан…

— Чего же тогда сдавался? — удивился Абу.

— Их вон, пожалел… — контрактник кивнул на замерших рядом бойцов. — Салажня ведь еще… Жить хотят… Так, глядишь, может и повезет кому…

Говорил он спокойно и ровно, стоял вольно, заложив руки за спину и отставив в сторону правую ногу, смотрел спокойно и прямо. Если бы не мелкое едва заметное взгляду подрагивание этой самой пижонски отставленной в сторону ноги, то можно было подумать, что парень непробиваемо спокоен и абсолютно уверен, что ничего плохого с ним не случится. Салех уважительно мотнул головой, невольно этот русак вызывал его восхищение.

— Солдаты тебя Матросом звали. Почему? — спросил он.

— Потому что я матрос и есть. Мореходку закончил. Мотористом на траулере ходил…

— Ну и ходил бы себе на траулере, — прищелкнул языком Абу. — Сюда, зачем приехал? Чего искал?

— Людей русских защищать приехал, — просто, ничуть не рисуясь громкими фразами, без свойственных для них истерики и надрыва, произнес Матрос. — Землю русскую…

Окружившие их, ловившие каждое слово из этого странного диалога чеченцы, возмущенно загалдели.

— Слышишь? Какая же это русская земля? — улыбнулся Абу. — Здесь всегда чеченцы жили. Их это земля… И они всего и хотят, что жить на ней мирно, так как самим нравится. И чтобы никто их не трогал.

— Давали вам уже жить, как нравится, — покачал головой контрактник. — А вы в Дагестан поперлись… Теперь хватит, побаловались…

— Ладно, хорошо с тобой говорить. Только времени у нас мало, — вздохнул Абу. — Сам знаешь, отпустить тебя не могу. Кровь наших братьев на тебе.

Контрактник спокойно кивнул, понимаю, мол.

— Но ты мне понравился. Как мужчина держал себя, как воин. Потому резать тебе горло не хочу. Не подобает так мужчине умирать. Убью тебя пулей.

— Вот спасибо, удружил, — криво ухмыльнулся, облизывая пересохшие губы контрактник.

Чеченцы вокруг недовольно зароптали, им хотелось еще одного кровавого спектакля и решение командира, вызвало глухое недовольство. Абу вскинул руку, грозно поведя вокруг злым прищуренным взглядом, и ропот мгновенно смолк, перейдя в еле слышное глухое ворчание.

— Ты готов? — обратился араб к пленнику. — Может, желаешь помолиться, или попросить о чем-нибудь?

— Не о чем мне тебя просить, — забывшись, привычным жестом двинул плечами контрактник, сморщившись от пронзившей рану острой боли. — Молиться тоже с детства не приучен, так что теперь вроде и не в масть выходит. Эх-ма! Двум смертям не бывать, а одна все равно будет! Готов! Стреляй уже!

Абу, щелкнув предохранителем, поднял к его голове бережно хранимый невесть как попавший к нему в руки старинный маузер. Матрос зажмурил глаза и весь сжался в ожидании выстрела. И выстрел грохнул. Неестественно громкий в наступившей вокруг выжидательной тишине. Пуля ударила контрактника точно в переносицу, проделав в ней маленькую аккуратную дырочку, и щедро выплеснула фонтан крови и мозгов из затылка, вырвав солидный кусок кости. Голова солдата дернулась, запрокидываясь назад. Еще секунду тело продолжало стоять прямо, потом поддерживающие его ноги безвольно подломились, и оно грузно осело в дорожную пыль. Последняя судорога болезненным рывком передернула разбросанные в стороны ноги, и контрактник затих.

— Смотрите, братья, — патетически произнес Абу, пряча обратно в кобуру пистолет. — Смотрите и учитесь, как должен умирать мужчина и воин.

Резко бросив правую ладонь к виску, он отдал убитому честь. Чеченцы смотрели на него, криво и зло усмехаясь, пленные солдаты забито и тупо, непонимающе, лишь Салех в полной мере оценил красоту командирского жеста, но про себя тоже решил, что метать бисер перед свиньями, не просто глупо, а, пожалуй, что и не осторожно.

Через несколько минут, сторожкой волчьей цепочкой, ступая след в след, отряд уходил от места засады, втягиваясь в прохладный полумрак густого дубового леса. В середине нагруженные вьюками с захваченным имуществом тяжело топали, поминутно оступаясь и скользя в неудобных сапогах пленные солдаты. Шедший за последним из них молодой белозубый улыбчивый чеченец, то и дело отвешивал унизительный пинок тому по заднице.

— Какой большой жопа! Как у русский баба! Такой жопа трахать хорошо! Вот на привал встанем, попробуем! Ладна? Я первый буду! Тибе понрависся, увидишь! — весело издевался боевик над сопящим и испуганно вздрагивающим пареньком.

Далекий гул автомобильных моторов, щедро сдобренный взрыкивающим ревом бронетехники заставил Салеха стремглав метнуться к окаймляющему разбитую шоссейку чахлому подлеску. Конечно, верхом безрассудства в его положении было топать напрямик по дороге практически не скрываясь, но за последние дни Салех настолько вымотался как морально, так и физически, что решил плюнуть на скрытность передвижения, поручить свою жизнь Аллаху, в руке которого она и так постоянно находится и идти в быстро набегающих сумерках по относительно ровной и удобной дороге, а не продираться параллельно ей в лесных зарослях. Сейчас возможно придется заплатить за это удобство. Заплатить собственной жизнью. За все ошибки плата здесь одинакова — жизнь, не больше, не меньше. Первые тонкие и гибкие ветви с размаху больно хлестнули его по лицу, заставляя сгибаться в три погибели, нырять под них, обрывая лицом паутину, путаясь в пропыленной выгоревшей листве. Дальше, дальше, туда, где переплетение кустарников и корявых молодых деревцев надежно скроет его от глаз тех, кто с минуты на минуту появится на дороге. Наконец ему показалось, что ушел он достаточно далеко, тогда йеменец осторожно опустился на землю, жадно глядя в прореху густой листвы на выщербленный асфальт, тянущийся в какой-нибудь сотне метров. Автомат привычно ткнулся в плечо, поймав прорезью прицела широкий участок дороги, если придется, Салех дорого продаст свою жизнь.

Совсем рядом взревели движки, и вот в поле зрения затаившегося в кустах араба неспешно и важно вплыл размалеванный камуфляжными пятнами БТР. Башня, развернутая в сторону окружающих дорогу зарослей хищно вглядывалась в копящуюся за завесой ветвей предвечернюю темноту, будто принюхиваясь, поводя стволом КПВТ. На броне сидели серые с ног до головы укутанные пылью солдаты, тоже настороженно поглядывали по сторонам, оружие обманчиво спокойно лежало на коленях, готовое мгновенно прыгнуть в руки хозяев изрыгая лавину свинца, сметая все на своем пути. Салех невольно поежился, показалось на какое-то мгновение, что встретился глазами с рослым белобрысым парнем привалившимся спиной к башне. Нет, пронесло, не заметили! Он еще сильнее вжался всем телом в землю, стараясь как можно плотнее приникнуть к ней, распластаться, сливаясь с побуревшей под солнцем травой. Следом за первым БТРом деловито пропыхтел второй, на этот раз башня была развернута в другую сторону. "Все правильно, обе стороны дороги отслеживают, — зло подумал Салех. — Если сейчас открыть огонь, хоть справа, хоть слева, один из пулеметов ответит почти мгновенно, разнося в клочья незадачливых засадников". На секунду Салех даже представил себе, как с ревом изрыгает свинец КПВТ, огненной плетью хлеща по зарослям, гигантской косой сбривая верхушки деревьев подлеска, фонтанами взрыхляя землю. За свою не такую уж и долгую, но под завязку насыщенную приключениями жизнь, он многое успел повидать, в том числе и огонь крупнокалиберных пулеметов, к которым с тех пор относился с опаской, очень уж яркие остались впечатления.

За проскочившими дальше по дороге БТРами последовала вереница крытых тентами Уралов, и Салех ощутимо расслабился. На этот раз, кажется, повезло — не заметили. Грузовики опасности не представляют, водители слишком сосредоточены на таящей массу сюрпризов дороге, чтобы глядеть по сторонам высматривая возможную засаду, на то охрана имеется. Вскоре мелькнул в просвете листвы замыкающий колонну БТР, и звук моторов начал постепенно глохнуть, теряясь и пропадая вдали. Салех чуть привстал в своем укрытии, проводив взглядом последние машины. Отплевываясь сизым облаком сгоревшего топлива, колонна повернула направо, миновав проржавевший, в нескольких местах простреленный, покосившийся, но все же уцелевший дорожный указатель с надписью Майртуп 5 км. Салех выбрался из зарослей кустарника и присел на покрытом травой бугорке. С силой провел ладонями по лицу, помассировал веки, надавливая на них подушечками пальцами, воспаленные от недосыпа глаза отозвались жгучей болью. Решив воспользоваться вынужденным привалом, для того, чтобы поужинать, долго шарил рукой в подсумке, удивленно ощупывая круглые бока последней банки с тушенкой. То, что банка осталась всего одна, стало неприятным сюрпризом, он почему-то думал, что их как минимум три. И магазинов к автомату всего два, да десяток патронов россыпью по карману, некстати вспомнил он. Настроение окончательно испортилось, надо было срочно что-то решать, что-то предпринимать. Дальше скитаться по лесам нельзя. Рано или поздно наткнешься на русских, а с таким боезапасом даже продать свою жизнь за соответствующую ей цену не получится. Сколько он уже бредет в одиночку, шарахаясь от каждого куста? Салех начал считать и сбился, в горячке последних событий дни и ночи сменяя друг друга беспорядочным калейдоскопом, слились, образовав причудливую временную смесь, из которой никак не удавалось вычленить сутки.

Когда они расстреляли машины тыловиков? Три дня назад? Пять? На той неделе? Ведь все случилось как раз после этого… На засаду федералов их отряд напоролся в утренних сумерках, когда уже расслабленные воины Аллаха, заканчивая ночной переход, готовились к дневке, предвкушая долгожданный отдых от изнурительного выматывающего силы бега по предгорьям. То вверх, то вниз, по покрытому редким лесом и кустарником бездорожью. Дозорные не то проморгали, не то сняли их без звука, так что ни выстрелить, ни крикнуть не успели. Вобщем-то, что так, что эдак, итог один. Пулеметы ударили с трех сторон, почти в упор прямо по сгрудившейся перед очередным подъемом основной группе, расшвыривая в разные стороны разодранные пулями тела, сшибая с ног, вбивая в землю. Они, конечно, огрызнулись автоматным огнем, толком не видя, откуда стреляют, пытаясь на ощупь достать позиции врага. Рассыпались, залегли, посылая пулю за пулей, прикрывая друг друга и осторожно отползая назад, на противоположный склон. Одноглазый Абу, грязно матерясь по-русски и размахивая маузером с наградной серебряной нашлепкой, пытался собрать вокруг себя оставшихся в живых и не потерявших головы моджахедов, чтобы идти на прорыв. Салех притворившись убитым, в общей суете, осторожно отполз за очень удобно торчащий на склоне валун и замер там, оценивая обстановку. Абу тем временем сколотив группу с десяток человек, не скрываясь, бегом рванулся назад, на гребень высотки, с которой только что спустились. Отход прикрывали двое пулеметчиков-смертников, длинными очередями поливая вершину холма, с которой вели огонь гаски. Прикрытие было, как отметил опытным глазом Салех, чисто психологическое, уж больно неудобен оказался угол, и огненные струи пулеметного огня безобидно уходили в сереющее утреннее небо. Зато ответные выстрелы русских то и дело находили цели, им-то стрелять было удобнее некуда, сверху вниз, как в тире. Зашипев рассерженными котами, в воздухе над седловиной повисли осветительные ракеты, заливая все вокруг мертвенным нереально белым светом. Салех, прошедший неплохую школу разбросанных по всему миру горячих точек от Афганистана, до британского Ольстера, в успех задуманного одноглазым Абу прорыва не поверил, потому и лежал сейчас надежно укрытый каменным телом валуна, а не карабкался, то и дело оскальзываясь, и ломая ногти, цепляясь пальцами за пучки травы по склону. Судя по тщательности и умелости, с которыми была подготовлена засада гребень холма, на который упорно взбирались моджахеды, уже перекрыт и из ловушки их не выпустят. Только полный профан в военном деле мог предполагать, что если с той стороны не стреляют, то там противник оставил не перекрытую щель, через которую удастся ускользнуть. Скорее уж наоборот, там и ждут основные силы врага, скрытно отрезавшие за прошедшим отрядом, дорогу к спасению, именно туда и гонят бестолковых джигитов огненные росчерки пулеметного огня, именно там и захлопнется дверца мышеловки. Салех понимал это совершенно отчетливо и, когда по почти взобравшимся на вожделенный холм чеченцам в упор ударили несколько десятков стволов, расстреливая их беззащитных, распластанных на крутом склоне, он ничуть не удивился. Все правильно, так и должно было быть. Потому он и не пошел с одноглазым. А не остановил бестолкового барана, нахрапом першего навстречу собственной гибели, потому что звериным чутьем не раз травленного загонщиками волка осознал, что из этой переделки есть шанс выскользнуть лишь в одиночку. Незаметной бесшумной змеей скользнуть между огневыми точками гасков, бесплотной тенью миновать засады и посты и бежать, сбивая погоню со следа. Все это бывший боевик движения Талибан, бывший инструктор палестинских партизан, выученик ирландских террористов и, как ни странно, студент московского университета Дружбы Народов, умел делать мастерски. Так что шансы уйти были не малыми.

Так и вышло. Кольцо оказалось вовсе не монолитным, и Салех сравнительно легко обойдя засады федералов, сумел выбраться из оцепленной зоны. Он злорадно прислушивался к далекому лаю собак за спиной, рычанью моторов брони и редко рвавшим прохладный воздух предгорий одиночным выстрелам. Где то там, уже достаточно далеко добивали остатки отряда одноглазого Абу. Но его, Салеха, это теперь не касалось, он вырвался, спасся. "Ждали! Они нас ждали! Знали, что мы здесь пойдем! — билась в голове тревожная мысль, но, перекрывая ее, не давая до конца оформиться, в мозг врывалась другая лихая и веселая: — Ушел ведь, мать вашу! Опять ушел! Не по зубам вам Салех! Не по зубам!" В душе нарастала сумасшедшая радость, дикая первобытная восторженность, человека, в очередной раз обманувшего смерть, оказавшегося хитрее, сильнее, умелее. Хотелось хохотать и в восторге хлопать себя по ляжкам, кричать в голос что-нибудь удалое восторженное, но он лишь кривил губы в ухмылке и прибавлял ходу, стараясь дышать через нос, чтобы раньше времени не запалить легкие, не обжечь горло разряженным горным воздухом. Праздновать победу было пока рано. Из кольца выбраться удалось, но надо было еще уйти из района, где проводится операция, мало ли как тщательно федералы будут проверять окрестности. Пару раз над ним, рубя лопастями воздух, проносились вертушки. Издалека заслышав гул летающей смерти, он замирал в зарослях погуще, прикрывая от встающего солнца глаза ладонью, следил за плывущими в небе пятнистыми тушами, пока они не пропадали за горизонтом. Салех знал о существовании в природе специальных вертолетных детекторов обнаружения движения. Пришлось как-то столкнуться в Афганистане, еле ноги унес… У русских такие тоже были, и хотя дорогостоящие это слишком штуки, для того чтобы пихать их на каждую вертушку, а гаски не американцы, у них лишних денег на армию нет, но чем шайтан не шутит, лучше лишний раз перестраховаться.

На двоих солдат он нарвался уже под вечер, в тот момент, когда окончательно решил, что ему повезло, и удалось выйти сухим из воды. Вот вам наглядное доказательство, того что не стоит радоваться раньше времени, продажная девка Судьба, не дремлет, подбрасывая каждому щедрой рукой все новые испытания и неприятности. Они неожиданно столкнулись нос к носу на узкой ведущей к неприметному роднику тропке. Солдаты были какие-то замызганные, подчеркнуто неловкие, вовсе не казавшиеся опасными. Шедший впереди щуплый веснушчатый парень в обеих руках держал тяжелые зеленые канистры, автомат безобидно закинут за спину. "За водой ходили, — догадался Салех. — Вот невезуха, не надо было идти по тропе!" Второй солдат был с виду покрепче и держался поувереннее, сразу видно старослужащий. Автомат его висел на плече стволом вниз и, увидев неожиданно появившегося из-за поворота Салеха, солдат в противоположность своему товарищу, просто замершему с открытым ртом, сразу дернул оружие, неумело разворачиваясь в сторону опасности. Салех просто перечеркнул обоих одной короткой очередью. Пули с густым чмоканьем впились в мальчишески стройные еще не набравшие мужской матерости и солидности тела, разрывая их, разбрасывая в стороны. На таком расстоянии при стрельбе почти в упор надетые на солдат тяжелые и неуклюжие армейские бронежилеты помочь не могли и из средства защиты наоборот превращались в лишнюю помеху. Тяжелая автоматная пуля без труда прошибала сталь брони и впивалась в вязкое тормозящее полет, гасящее ее энергию человеческое тело. В результате пробить заднюю стенку броника она уже не могла и рикошетила от нее обратно, беспорядочно кувыркаясь внутри разрывая и наматывая на себя внутренности. Уже падая с двумя пулями в груди, второй солдат несколько раз нажал на спуск своего автомата, длинная в десяток патронов очередь бестолково и зло взыкнула где-то над плечом Салеха. Тот по-звериному ощерившись, коротко повел стволом из стороны в сторону, вгоняя еще несколько покрытых мягкой никелевой оболочкой кусочков свинца, в валящиеся друг на друга тела. Вся перестрелка длилась едва пару секунд, но уже звенела тревожными криками небольшая рощица по правую руку, уже слышался треск веток поломанных продирающимися к роднику солдатами, бухали об каменистую почву подкованные каблуки кирзовых сапог.

— А-а, шайтан! — в голос взвыл Салех. — Вот принесло вас на мою бедную голову! Не могли за водой после сходить!

Ответом ему прозвучал натужный хрип пускающего изо рта пузыри кровавой пены водоноса, его товарищ был убит наповал, а этот все боролся, цеплялся за жизнь. Салех потянулся было, стволом, чтобы добить, но потом передумал, сплюнул зло в сторону и бегом метнулся в тянущийся слева кустарник. Долго бежал не скрываясь, просто ломился напрямки через молодую поросль, оставляя за спиной четкий и всем желающим видимый след, надеялся, что как стемнеет, погоню прекратят, побояться преследовать в ночном лесу, а пока отличная физическая подготовка, умение бежать долго и быстро должны были помочь оторваться от преследователей, не дать им подойти на расстояние выстрела и навязать ему заведомо проигрышный бой.

Аллах в тот день явил милость к своему воину, Салеху действительно удалось продержаться до того времени, когда на предгорья резко, будто повернули невидимый выключатель упала тьма. Тогда он сделал несколько хитрых петель, в трех местах протоптав ложные ответвления, по которым пробежался несколько раз, специально для собак, чтобы след пах сильнее, для них же щедро посыпал землю за собой всегда лежащей в прихваченном резинкой пакете в кармане разгрузки кайенской смесью. Затем Салех круто развернулся, изменив направление движения почти на противоположное и, при тусклом свете догорающей ущербной луны, протопал еще с десяток километров. Уже в полном изнеможении он нашел подходящую яму под широкими вывороченными корнями векового дерева, набитую терпко пахнущей перепрелой прошлогодней листвой зарылся в нее с головой и забылся тяжелым горячечным сном без сновидений, будто провалился в темную бездонную пропасть, закончив этот нежданно ставший таким долгим и трудным день.

Проснулся под утро, серый предрассветный туман уже окутал крутой склон, на котором он нашел свое убежище, застилая серой мутью обзор. Салех настороженно прислушался, боясь уловить далекий собачий лай, выдающий идущую по пятам погоню, но горы хранили мертвое молчание. Это было хорошим знаком, и йеменец несколько повеселел, вскрыл банку тушенки и жадно глотал вязкое слежавшееся мясо вперемешку с безвкусными слоями белого неприятно рассыпчатого жира. После еды следовало определиться с планом дальнейших действий. Яснее ясного было, что одному ему в горах не выжить, значит необходимо срочно добраться до своих, вот только где искать этих самых своих он не знал. Партизаны редко подолгу стоят лагерем в одном и том же месте, никто не станет искушать судьбу, ведь федералы не дремлют, а как только расположение даже скрытой в самых недоступных горах базы станет им известно, дни ее будут сочтены. Найдут способ добраться, не раздолбят артиллерией, так накроют налетом с воздуха, или ударят ракетами. Потому все партизанские отряды постоянно живут в кочевом движении и заранее предсказать, где и в какое время появятся моджахеды дело невозможное. У Салеха все же была одна верная зацепка, если использовать которую все получится. Со слов Абу, упокой Аллах его душу, он точно знал, что сам эмир Хаттаб на следующей неделе должен появиться в сопровождении ближней охраны на отдаленном прилепившемся к склонам непроходимых гор хуторе Шуани-Беной. Там эмир планировал встретиться с руководством местных разрозненных отрядов моджахедов, чтобы взять их под свою руку, объединив усилия в борьбе. Если успеть добраться до хутора к моменту встречи — он спасен! Салех с лихорадочной поспешностью достал из кармана разгрузки аккуратно сложенную и упакованную в непромокаемый целлофан карту-склейку. Карта была не слишком хорошая, обычная сотка российского генштаба, созданная по материалам съемки 53-го года и перепроверенная и уточненная в 83-м. Салех не раз искренне желал мучительной смерти и низвержения всех кар небесных на головы нерадивых съемщиков, когда вместо обозначенного на карте ручья дорогу ему вдруг перегораживал ревущий водяной поток, а на месте густого непроходимого лесного массива где он планировал остановиться на дневку обнаруживалось лишь скопление давних, потемневших от времени пеньков. Однако ничего лучшего ему пока не попадалось, а мечты о нормальной сделанной в Англии на основе штатовской спутниковой съемки прошлого года, карте, оставались лишь мечтами. Как говорится, за неимением гербовой, пишем на простой…

Склеена карта была в строгом соответствии с правилами военной топографии, не зря Салех проходил подготовку в учебных лагерях по всему миру. Бережно разложив склейку на колене, араб пристально всмотрелся в интересующий его район. Картина вырисовывалась вовсе не утешительная. Свое местоположение он определил лишь примерно, как говорят русские, плюс-минус лапоть, впрочем, принципиального значения это не имело. А имело значение то, что как ни крути, а до Шуани-Беной топать ему километров сорок по горам, это если по прямой. Но по прямой в горах никто не ходит, не получается там такой фокус. А значит, сорок километров превращаются почти в шестьдесят. И каждый из этих километров придется пройти без дорог, по диким лесам, от малейшей тени шарахаясь, любое селение, любой блок на дороге широким кругом обходя, постоянно опасаясь курсирующих в небе туда-сюда вертолетов и рыщущих по лесам разведгрупп федералов. Затея чем дальше, тем больше представлялась ему малореальной, и даже вовсе невыполнимой. Требовалось срочно что-то придумать, нужен был транспорт и какое-никакое прикрытие, для того, чтобы передвигаться на нем по дорогам. Но как все это раздобыть?

И тут Салеха осенило! Конечно! Как же он не подумал сразу! Ведь есть человек, у которого все это можно получить, больше того, находится он совсем рядом, в Курчалое! Как он сразу не подумал, что проще всего использовать машину, принадлежащую не так давно до полусмерти запуганному им и без вести пропавшим, так и не вернувшимся в срок в отряд Апти, торговцу паленым бензином. Он же послужит и отличным прикрытием. Наверняка его знают на блокпостах, привыкли постоянно получать от него мзду за проезд, а значит, его машина не привлечет должного внимания и любая проверка будет формальной и поверхностной. А сам торговец, как же его звали, кажется, Хамзат, да, точно Хамзат! Так вот, сам торговец, напуганный их прошлым приходом так, что даже заплатил по требованию Апти астрономическую для него сумму в двадцать тысяч долларов, разумеется, не посмеет отказать Салеху в совершенно невинной просьбе отвезти его на машине в Шуани-Беной. Салех радостно улыбнулся, похоже, решение проблемы было найдено, оставалось лишь воплотить его в жизнь. А за этим дело не станет, пусть Курчалой и находится на подконтрольной федералам территории, но их контроль развеивается как дым с наступлением ночи. Ночь — время воинов Аллаха, а федералы до рассвета носу не высунут из-за стен охраняемых ощетинившихся пулеметными стволами укрепленных лагерей и блокпостов. Ночью Салех бесшумной змеей проскользнет куда угодно, хоть в Курчалой, хоть в сам Грозный. К тому же и идти не так уж далеко, и не назад в дикие горы, а на более менее легкую для похода равнинную местность.

К забору нужного дома он подошел уже в полной темноте, остановился на минуту, прислушиваясь, ничего подозрительного не услышал и, легко подтянувшись, махнул на ту сторону. Зашлась злобным лаем, туго натягивая цепь, выскочившая из будки собака. Салех невольно улыбнулся, вспоминая, как этот же пес встретил их, умильно виляя хвостом, стоило Апти посвистеть ему особым тихим прерывистым посвистом. В этот раз добросовестный страж, яростно истекая слюной непритворного бешенства, грозил перебудить грозным лаем весь дом. Салех, убедившись, что длина и прочность цепи никоим образом не позволят собаке до него добраться, спокойно стоял у забора. Прятаться от хозяев в его планы не входило. Наконец в доме мелькнул зажегшийся огонек керосинки, хлопнула, протяжно скрипнув несмазанными петлями входная дверь, выпуская на улицу темную плотную фигуру с ружьем в одной руке и неярко тлеющим фонарем в другой.

— Эй, кто там? — окликнул громкий уверенный голос. — Покажись!

— Свои, — придушенно ответил Салех. — Не стреляй! Это друг твоего друга Апти. Я по делу пришел.

Против ожидания слова эти возымели на человека странное действие, вздрогнув всем телом и торопливо поставив на землю фонарь, мужчина вскинул ружье к плечу:

— Что тебе надо здесь? Зачем ты пришел? Уходи, или буду стрелять!

— Зачем стрелять? — удивился араб. — Я пришел, как друг. Мне нужна помощь…

— Правда? — задумчиво произнес, все еще не опуская ружья торговец. — А что случилось?

— Наш отряд попал в засаду, все моджахеды погибли, — заторопился Салех. — Мне нужно укрыться на время. А еще мне нужна помощь, чтобы добраться до своих. Пусти меня в дом, здесь нас могут увидеть.

С минуту подумав, хозяин, неохотно цыкнул на собаку и, прислонив ружье к стене, посторонился, открывая гостю проход, пробурчал сердито:

— Ладно, входи.

Вскоре они сидели за наспех накрытым столом. Салех жадно ел, наверстывая все не съеденное за время вынужденного поста. Хамзат мрачно глядел на незваного гостя, выспрашивая подробности разгрома отряда. Вначале он не на шутку испугался, что араб, каким-то образом проведав об его предательстве, явился сюда отомстить за Апти, но вскоре понял, что о судьбе товарища Салех не подозревает и сильно не волнуется. А привел его к Хамзату действительно лишь случай. Хотя, как сказать, случай ли. В том, что отряд моджахедов попал в засаду, наверняка косвенно виновен был он, Хамзат. Скорее всего, взяли их по полученной от плененного Апти информации, а теперь вот Аллах передает в его руки и этого араба. Не значит ли все это, что Аллаху угодно наказать с его помощью своих зарвавшихся, посмевших грозить единоверцу, моджахедов? Одолеваемый этими мыслями, Хамзат все же не забывал внимательно слушать, осоловевшего от вкусной еды и ощущения безопасности араба. Чутко вылавливая из потока слов, что он вываливал на его голову крупицы полезной информации. Услышав, что Салех должен попасть в Шуани-Беной, куда на следующей недели прибудет сам эмир Хаттаб, Хамзат весь подобрался, масляно сверкнул глазами, представив, сколько денег отвалит ему русский разведчик за такую ценную информацию, но тут же испугавшись, что араб все поймет по его раскрасневшемуся лицу, спрятал взгляд, напустив на себя озабоченный вид.

— Рад бы помочь тебе, брат. Мусульмане должны помогать друг другу, — расстроено качал он головой. — Но тут случилась маленькая проблема…

— Что такое? — насторожился Салех, машинально опуская руку на рукоять висящего на поясе в открытой кобуре пистолета.

— Да нет, ничего страшного! — замахал успокаивающе, уловивший его движение Хамзат. — Просто машина последнее время барахлит. С зажиганием что-то… Боюсь не доедем. Надо мне к мастерам съездить, отремонтироваться… Время нужно. Так что прямо завтра не поедем. Починиться надо, а пока будь гостем в моем доме.

— А-а, машина… — облегченно протянул араб. — Серьезное что-нибудь?

К своему немалому стыду Салех абсолютно ничего не понимал в автомобилях, даже водить машину не умел. Как-то с детства не сложилось. Не было в бедной йеменской семье автомобиля, да и у таких же нищих, как мыши соседей, такого чуда техники тоже появиться не могло. Позже, когда Салех стал сам зарабатывать себе на жизнь автоматом, денег у него было достаточно, но учиться автомобильному делу взрослому мужчине наравне с сопливыми мальчишками он считал для себя унизительным. Потому, втихомолку страдая и мучаясь, всегда гордо делал вид, что машины его попросту не интересуют. Слова Хамзата для него прозвучали китайской грамотой, он понятия не имел, где в машине находится это самое зажигание, и что именно оно там делает. Но раз хозяин «УАЗика» сказал, что это зажигание надо чинить, значит, так оно и есть, не доверять чеченцу никаких оснований не было. К тому же по его словам выходило, что починка займет не больше пары дней, а потом торговец паленым бензином легко доставит Салеха куда нужно. На вопрос о проверках на федеральных блокпостах, Хамзат лишь пренебрежительно улыбнулся:

— Деньги все любят. А русские особенно. Я тебя в собачьем отсеке на пол положу и брезентом прикрою, никто смотреть не полезет.

Наутро Хамзат без промедления отправился к мастерам чинить машину. На взгляд Салеха, ни в какой починке она вовсе не нуждалась, со двора выехала легко, без всяких проблем, но араб успокоил себя мыслью, что он просто не разбирается в технике, и столько лет ездящему за рулем чеченцу, конечно виднее.

Хамзат меж тем, поколесив для вида по сельским улицам, поехал к комендатуре. Прямо напротив украшенных красными звездами ворот мотор «УАЗика» вдруг зачихал, забился с перебоями, подбрасывая машину и наконец, сипло кашлянув напоследок, окончательно заглох. Хамзат, осыпая свой запыленный потрепанный транспорт полным набором чеченских ругательств, вставляя в речь попеременно и русские крепкие словечки, вылез из кабины, зло пнул переднее колесо ногой и, открыв крышку капота, с головой нырнул в еще горячее нутро машины. Возился он там, долго, наверное, с полчаса, до тех пор, пока белобрысый, пухлощекий часовой в напяленной по самые уши каске не подошел к нему вперевалку, ткнув автоматным стволом в согнутую спину.

— Эй, чурка долбанный, отогнал отсюда тачку. Быстро! Ну!

— Зачем ругаешься? — миролюбиво спросил Хамзат, щуря на солдата хитро блеснувшие глаза. — Не видишь, совсем мотор сдох… Как я тебе ее отгоню?

— Да меня не гребет! — грубо оборвал его солдат. — Ты че, урюк? Не врубаешься? Сам помощник коменданта приказал твою машину убрать, понял? Так что хоть на горбу волоки, но через минуту, чтоб и духу твоего здесь не было.

— Эй, да не заводится она! — плеснул руками Хамзат.

— Я тебе, бля, щас заведу! — теряя терпение, всерьез озлился боец. — Я тебе так заведу, не унесешь! Вот вгоню маслину в пузо, будешь знать!

— Эй-эй! Не надо! Зачем злишься?! Сейчас все сделаю! Сейчас уберу! — затараторил, изображая предельный испуг Хамзат.

Впрочем, и изображать особо не пришлось. Договоренность с помощником коменданта дело одно, а разгневанный не имеющей о ней никакого понятия часовой, совершенно другое… Того и гляди и правда наделает в нем дырок и честно будет ждать медали, не зная, что застрелил неудачливого агента, подававшего условный знак, что у него есть ценная информация.

Повестку с вызовом назавтра в комендатуру доставили уже к вечеру. Салех насторожился было, но Хамзат легко успокоил его привычным рассказом о подлежащей военному учету машине и глупых, придуманных федеральной властью формальностях с этим связанных. Мысленно он уже пересчитывал деньги, которые отвалит ему угрюмый разведчик за сообщение об арабском наемнике и предположительном местонахождении Хаттаба.

Из Курчлоя выезжали ранним утром, починенная и отрегулированная мастерами машина шла мягко и ровно. Салех сжавшись в комок, потея от волнения, лежал в заднем отсеке «УАЗа» на заботливо постеленных Хамзатом мягких подушках, с головой укрытый куском линялого брезента.

— Все нормально будет, брат, не волнуйся, — улыбаясь, пропел Хамзат, укутывая его в брезент. — Через два часа в Шуани-Беной тебя высажу.

Салех лишь напряженно кивнул, и незаметно достал из кармана разгрузки тяжелую рубчатую гранату. Тиская в руке быстро нагревшийся металлический корпус, он почувствовал себя куда увереннее. Машину мерно качало и, несмотря на охватившее араба волнение, он вдруг почувствовал, что почти засыпает, видимо сказывалось огромное напряжение, совершенно измотавшее за последние дни нервную систему. "Ничего, — подумал Салех. — Лишь бы благополучно добраться до хутора. Дождаться там эмира. И тогда все опять будет хорошо. Очень хорошо".

Скрипнув тормозами «уазик» остановился. Загомонили говорящие по-русски голоса, Хамзат что-то отвечал, слышны были раскатистые взрывы хохота. "Блокпост на выезде из села", — догадался Салех. Судя по тому, что солдаты весело смеялись и не проявляли обычной для них настороженной агрессии, Хамзата здесь действительно хорошо знали. Йеменц уже мысленно поздравил себя с таким удачным выбором прикрытия, как вдруг до него донесся неясный подозрительный шорох прямо над головой. Салех напряженно прислушался, сжавшись от внезапно охватившего его дурного предчувствия в комок. Так и есть, кто-то осторожно, стараясь не шуметь, снимал натянутый вместо крыши над «УАЗиком» тент. При этом солдаты все так же продолжали, как заведенные весело хохотать над шутками Хамзата. Вот только смех этот теперь резал уши араба неестественно напряженными искусственными нотками, а журчащий голос чеченца чересчур громко звенел, от еле сдерживаемого волнения. "Продал, сука! Теперь не уйти!" — мелькнула спокойная и ясная мысль. Стараясь двигаться так, чтобы снимающий тент враг ничего не заподозрил, Салех осторожно, практически не дыша, разогнул податливый усики предохранительной чеки и, легко потянув указательным пальцем, освободил гранату от кольца. В тот момент, когда сорванный резким рывком, отлетел в сторону прикрывавший его брезент и в лицо арабу уставился пахнувший свежей смазкой автоматный ствол, Салех еще успел разглядеть глянувшие на него в упор беспощадно-пустые водянистые глаза гаска. Потом он просто разжал правую руку, привычно отфиксировал щелчок отскочившей скобы, и мысленно отсчитывая секунды, глянул в открывшуюся над ним прозрачную небесную синь, где-то там, за ней ждал черный провал вечного небытия, а может быть все же райские сады и обворожительно покорные гурии.

В уши ударил уверенно-резкий повелительный окрик русака:

— Лежать! Не дергаться!

Сменившийся заполошным воплем, когда он увидел и осознал:

— Блядь, граната! Назад, парни! Ходу! Ходу!

Взрыв грохнул, как и положено, через четыре секунды, рассыпая вокруг смертоносный веер раскаленных осколков, пронеслась над головами попадавших кто куда разведчиков, горячим ветром ударная волна.

Покореженные остатки машины еще жирно дымились, возле них глядя безумными глазами, зажимая руками оглохшие уши, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, сидел прямо на асфальте Хамзат. Люд неторопливо, выбрался из придорожного кювета, куда успел отпрыгнуть, спасаясь от взрыва. Подойдя к машине, он долго пристально рассматривал изуродованный труп арабского наемника, качал укоризненно головой.

— Обул ты меня, сука, обул… — тихо шептали запекшиеся губы. — Не ожидал от тебя…

К машине подходили поднимающиеся из-за случайных укрытий разведчики, с интересом рассматривали растерзанный труп. Жердяй, искоса глянув на командира, стянул с головы араба зеленую повязку, украшенную золотистой арабской вязью.

— Трофей на память. Законное дело, — неизвестно к кому обращаясь, пояснил он.