Глава 12. СЛАВКА

В стремительной атаке остановить солдата – значит вызвать на себя всю ярость, накопившуюся в нем в ожидании этой самой атаки. Рота летит вперед, поливая все вокруг из автоматов и подствольников: стрекотанье АК, рев гранатометов, хлопки разорвавшихся гранат, вскрики раненых, мат спотыкающихся – все горячит, раззадоривает бойцов. Духи за стенами дувалов почувствовали это единение роты шурави, увидели бесполезность своего сопротивления, потихонечку стали отступать, но все же стреляли еще густо. Командир роты знает, когда можно залегать, а когда развивать атаку. На собственном опыте научился. Когда-то, в одном из первых боев, увидел, что рота идет навстречу огненному шквалу, крикнул: «Ложись!», а в ответ увидел только спины. И не посмел он больше кричать, а ринулся впереди роты, мгновенно влившись в ее яростный атакующий порыв. Вместе с первыми прорвался командир через стену огня, вместе с ними кинулся на растерявшихся духов и крошил их из своего ствола вместе с первыми прорвавшимися. Только теперь заработал себе прощение командир, только сейчас увидели в нем солдаты не просто офицера, но командира, своего командира. Почувствовал тогда Славка-лейтенант момент, остро почувствовал, что, ошибись он, все могло обернуться иначе. Мог бы лежать где-нибудь сзади роты Славка с развороченной грудью под искрошенным бронежилетом. Не выдерживает бронежилет выстрелов в упор.

В этой атаке Славка снова впереди. Знают солдаты место командира, прикрывают его с флангов, готовы за своего старлея глотку любому перегрызть. Ворвались через дувалы в кишлак. Духи уже запетляли, зашмыгали по кишлаку, по его запутанным узким улочкам. Солдату не в первый раз в кишлаке. Архитектура знакомая, ясно, что к чему. Ориентируются солдаты по главному кишлачному арыку, перебегают от одной стены дувала к другой. Командир Славка хотел, было, заскочить в один из дувалов, да опередил его сержант Мишка Тарасов. Вышиб ногой ветхую калитку и обомлел на месте. Славка чуть не сшиб сержанта и тоже остолбенел. Стоит перед ними дед в широченных голубых штанах, в такой же рубахе, в чалме замызганной, с веревкой, вокруг головы намотанной, грязной и старой. Борода редкая, клочьями белеет. Лицо, цвета вяленой дыни, ничего не выражает, глаза прозрачно-белые сквозь шурави смотрят. Обеими руками дед саблю за рукоять держит, клинком в землю оперся. Сержант обошел деда, посоветовал ему «до обеда не рассыпаться» и побежал к дому. Славка пошел было за ним, но почувствовал за спиной хищное движение. Удивился командир: неужели это старик шевелится? Хорошо, что успел обернуться. Сабля сверкнула клинком, уже падающим на голову Славки. Выбросил вверх над головой руку Славка, отбил жало сабли вскользь, но кончик лезвия с легкостью отсек фалангу мизинца на левой руке. Дед уже взметнул шашку еще раз, а Славка на курок давит. Молчит автомат – нет патронов. Рвет с плеча оружие командир, хрястнуть в лоб старика, да не успел, пристрелил духа Мишка. Дед с задранной вверх саблей, широко расставив босые ноги, шагнул к Славке и рухнул к его ногам, с предсмертной силой рассек воздух перед шурави, в надежде достать, спалить ненавистного. Сержант уже был у дома. Славка одновременно с ним упал в пыль, когда тот швырнул в оконце гранату. Взрыв сорвал с петель дряхлую дверь и разнес ее в щепки о землю. Клубы пыли и дыма рванулись из домишки. Старлей и сержант подскочили к нему и разом влетели внутрь, простреливая перед собой пыльную темноту комнаты. Зря пуляли. Никого и ничего внутри не было. Два топчана-развалюхи с рваными лохмотьями одеял, несколько помятых медных кувшинов на жалком подобии стола, взрывом брошенном к стене. Вышли из домика. Мишка сменил магазин, протянул командиру еще один, полный.

Духи опять ушли, оставив после себя несколько трупов. Оружие унесли с собой. Потерь в роте не было. Несколько легкораненых да мизинец командира – вот и все потери. Прочесали кишлак. Нашли несколько стариков и старух. Ни детей, ни взрослых – все ушли в горы, все сбежали. То ли от шурави, что скорее всего, то ли от духов, в чем убеждала официальная пропаганда. Надоела до чертиков эта война. Всем. Нашим солдатам от неясности своего нахождения здесь. Афганским воякам – от бесконечности сидения в горах.

Тихо ночью. Затаился пустой кишлак, насыщенный по горло кровью и ненавистью. Дневные защитники ушли в горы, далеко залегли где-то в мрачных узких пещерах, выжидая своего часа. А дождутся, ударят по шурави острыми уколами партизанских атак. Отставших и раненых изрежут на куски, уведут в плен крепких и здоровых – обращать неверных в мусульман.

Не спит рота. Бродят солдатские головы от крепкого хмеля сегодняшнего боя. Лихой был бой, даже красивый, в своей атакующей стремительности. Знает Славка, что солдат надо успокоить, но не расслабить. Сейчас все возможно. Бывало такое, что после боя еще не наступит обратная реакция, все возбуждены, вздернуты, и вдруг блеснет крохотная искорка раздора между что-то не поделившими солдатами. Взрыв эмоций страшен. Драки не миновать. А драка вооруженных, окропленных кровью людей страшна вдесятеро.

Выставил Славка посты, назначил бодрствующую и отдыхающую смены и созвал к себе оставшихся солдат. Расселись вокруг костерка солдаты, слабенькие всполохи огня мерцают, едва освещая закопченные боем лица, сверкая на свежих белоснежных бинтах с небольшими кровавыми пятнами. Сидят солдаты, курят крепкие сигареты, ждут, что командир им скажет. И Славка ждет, когда внимание будет обращено на него. Знает Славка, что нарушит сейчас устав, и если есть в роте хоть одна гнида, то не сдобровать ему. Но верит Славка – нет таких в его роте.

– Вот что, мужики, – начинает Славка, обводя взглядом вмиг приблизившиеся к нему лица, ставшие родными и близкими за несколько месяцев. – Спасибо хочу сказать вам за сегодняшнюю «войну». Молодцы, хорошо воевали. Мишке, вот, Тарасову, – кивнул командир головой в сторону смутившегося сержанта, – большой «ташакур». Если бы не он, не мизинец я потерял бы, а голову. Крепким душманский дед оказался.

Рассказал Славка эпизод, случившийся сегодня. Посмеялись солдаты, нисколько не заискивая смеялись, от всего сердца.

Пошарил старший лейтенант в своем вещмешке и вынул на свет божий, а вернее, во тьму аллахову полную фляжку спирта, подбросил ее на широкой ладони, велел всем кружки приготовить. Передал флягу самому педантичному солдату-радисту Пискареву Женьке, точнее и справедливее которого найти в полку человека нельзя. Женька взвесил оценивающе сосуд и пошел быстро по тесному кругу, останавливаясь перед каждым на короткий миг, и плескал каждому ровно столько, сколько и предыдущему. Дошел до командира, плеснул вначале себе, а потом в командирскую кружку, слегка звякнув горлышком об алюминиевый край. Молчат солдаты. Командир опустил голову, задумался, что же сказать бойцам.

– Хочу выпить за ваши руки, – начал Славка, улавливая при этом удивленные, быстро брошенные к рукам взгляды солдат. – Нет, ребята, не за эти руки, а за те, что были у вас на гражданке, и за те, что будут потом, когда домой вернетесь. Пусть ваши руки никогда и никому не причинят горя, а только добро принесут, ласку и счастье! – помолчал немного командир, замечая оттаявшие лица бойцов.

– Ну, быть добру! – закончил Славка свой тост и опрокинул содержимое мятой походной кружки себе в рот.

Спирт вспыхнул обжигающей струей, ринулся в желудок. Замелькали вверх-вниз солдатские кружки, крякнули единодушно солдаты. Каждый задумался о словах командира. Да уж, за эти-то ручонки, страшные и обломанные, никто бы пить не стал – красоты маловато. Грубые, обожженные, закопченные, с корявыми ногтями, с кровавой грязью под ними. Сейчас эти руки способны только стрелять, рвать, резать, душить, уничтожать. Грустно, но неизбежно, если хочешь выжить в этом кошмаре чужой войны. Разбрелись солдаты, вытянулись в мягких постелях пыльной земли, примостившись головами на пышные подушки вещмешков, и, усталые, чутко уснули.

Славка проверил посты и сам подремал часа два, прислонившись спиной к теплому дувалу.

Вновь идет Славкина рота в атаку. Не ладится сегодняшний бой. Нет в роте единства. Теряет рота солдат. Духи крепкой стеной насмерть стоят, защищают свою родную горушку, за которой только скалы голые да пустыня мертвым саваном лежит, щетинится редкими колючками. Вот такая земля есть на свете! Какая – никакая, а для афганцев она своя, родная и защищать ее надо.

Спустилась рота в ложбинку, такую прекрасную. Пули над ней проносятся, никого не задевают. Благо, у душманов гранатомета нет. Не достать им роту. Славка видит, что нет смысла солдат под пули гнать, не зависит от этой сопки успех большой операции, скомандовал отбой атаки. Солдаты благодарно взглянули на командира: «Спасибо, батя!». Вот так в свои двадцать пять с небольшим лет стал «батей» для своих солдат Славка.

Ярятся духи: ну никак не достать шурави. Пуляют в белый свет, как в копеечку. С полковой стороны по рации щедро поливают матюками командира роты. Взять горушку – и точка! Капитана Русланова, командира другой роты, ставят ему в пример. Тот хоть и потерял больше половины роты, а сопку взял. Только на кой черт она нужна, коли духи на зимние квартиры расползаются, никто не говорит. Знаком Славка с капитаном Руслановым, знает, что «батей» того никто не называет, да и вряд ли кто-нибудь назовет. Губит солдат капитан. Есть боевая задача – сдохни, но выполни! Вот и гибнут солдаты, не успев разглядеть в Русланове своего «батю».

Настороже провела ночь рота. Духи простреляли всю темень, видимо, боялись атаки. Славка нарочно драконил их, не давал уйти с места. На контратаку духи не осмелились, маловато их было. Надеждой питались сыны Аллаха. Вот, мол, шурави побьем, оружием разживемся. Да не удалось. Чуть светать стало, по связи пригрозили старшему лейтенанту Петракову Вячеславу – командиру роты пехотного полка – сорвать с него погоны, да не посмотрели, что на связи солдат, велели слово в слово командиру передать.

Женька кинулся к солдатам, все рассказал им. Поняли солдаты, что судьба офицерская, судьба «бати», в их руках. Сержанты выстроили роту в цепь, бесшумно покарабкались из ложбинки, стараясь не разбудить задремавшего под утро старлея. Потом уже, когда вырвались на простор, грянули «ура!» и пошли ломить сопротивление духов.

Славка подскочил, еще не совсем проснувшись, рванул затвор автомата и вылетел из ложбинки, растерянно глядя вслед пыльной занавеске, поднятой сапожищами бегущей впереди роты, бегущей за спасением своего «бати».