Глава 6. Цхинвали. Бой

Пробуждение было внезапным и крайне неприятным.

Что-то острое, со звоном лопнувшей струны, щелкнуло над самым ухом и густо просыпалось на голову.

Ещё толком не проснувшись, Сан Саныч ухватился руками за спинку кровати и резко подался в проход. По-собачьи встряхнув головой и плечами, он избавился от густо усыпавших лицо осколков оконного стекла, и лишь потом, пробудившимся звериным чутьем, отметил близкие звуки автоматных очередей и сопровождавшие их сочные шлепки и рикошеты залетавших в окна соседней комнаты пуль.

"7,62, два автомата, – машинально отметил Сан Саныч по характерной звуковой какофонии калибр и количество оружия, и подосадовал: – А тут всё, чем есть ответить, кукиш в кармане…" – из восемнадцати находившихся в гостинице офицеров – оружия не имел никто.

Мысли разбегались, но тело уже действовало само, без участия сознания.

Майор сноровисто столкнул с кровати укрывавшее его одеяло, перевернул, придержав в полёте за край и, убедившись, что его полотнище достаточно развернулось и накрывает большинство рассыпанных по полу осколков, скатился прямо на него. На четвереньках, по-крабьи, метнулся к двери. Привстав, нащупал дверную ручку, рванул её на себя и, вспомнив о своих соседях по комнате, обернулся:

– Не высовывайтесь, мужики! Я за автоматом!

Вспышки света за дверью ослепили Сан Саныча, и он непроизвольно замер, приучая глаза к яркому освещению. Судя по всему, одна из шальных пуль попала в проводку или в дроссель, и коридорные лампы дневного света мигали в ритме сбесившегося дискотечного стробоскопа.

Очередная вспышка обозначила застывшую в открытом дверном проёме фигуру офицера, и невидимые стрелки, не мешкая, перенесли огонь на неё...

Дверной косяк слева от Сан Саныча сухо треснул, и вместе с этим звуком он ощутил как что-то хищное, неумолимо-твёрдое и острое впилось ему в шею. Голова, плечо, а затем и вся левая сторона тела быстро отяжелели, и майор, с ужасом ощутив наступающую одеревенелость и частую, разбегающуюся от раны, волну иголочных уколов, завалился вперёд.

"Вот и всё! – подумал он отстранённо. – Убили! Господи, как всё отвратительно, как глупо!"

Упав, Сан Саныч продолжил прислушиваться к собственным ощущениям. К его удивлению, в голове продолжали мелькать тени каких-то обрывочных, изрядно сдобренных матом мыслей. Присутствия ангелов или чертей не ощущалось.

Правым, прижатым к полу, глазом майор ничего не видел. Но левым, в очередной вспышке света, он вдруг в мельчайших деталях разглядел удивительно чёткую картинку – ровный стык половых досок. С тремя огромными рифлеными гвоздевыми шляпками, окрашенными той же, почти стёршейся, тёмно-коричневой матовой эмалью, что и весь остальной пол.

"Наверное, когда полы стелили, плотникам гвоздей не подвезли, – отметил он про себя, – вот и бульбенили пол, чем придётся, даже до шиферных гвоздей добрались".

И тут же опомнился: "Умираю, а в голову всякая срань лезет!"

Нахлынувшая злость придала сил. Преодолевая слабость, Сан Саныч выпростал из-под себя левую руку и нащупал толстый хвост глубоко засевшей в шее щепки. Шальная пуля выбила из дверного косяка довольно приличный деревянный сколок, и теперь он надёжно заткнул дыру в шее майора, которую сам же и проделал.

"Как есть срань, и действительно – в голове!" – Сан Саныч ухватился за торчащий из тела конец щепки и, пачкая пальцы обильно хлынувшей кровью, медленно потянул её прочь… из себя…

В шее, по мере вытягивания щепки, что-то противно хрустело и поскрипывало.

"Только бы заноз и отслоившейся краски в ране не осталось", – мелькнула мысль, и майор с удовлетворением ощутил, что противная одеревенелость начала уходить из тела вместе с ритмичными толчками струящейся из раны крови.

"Вот и не верь потом знакам судьбы, – иронично подумал Сан Саныч, – Комары как чувствовали! Весь день именно в это место долбали. Или они с грузинскими ментами заодно?"

В том, что обстрел гостиницы ведёт именно грузинская милиция, майор даже не сомневался.

Осмотрев в очередной вспышке света вытащенную щепку, он с отвращением отбросил её в сторону и перекатился по полу вправо – прочь от дверного проема.

"Та-а-ак, сраные ёжики… Руки-ноги слушаются", – бодрясь, отметил он и только потом заметил в конце коридора лежащего на спине солдата.

В ярких световых вспышках лицо молодого десантника казалось таким же белым, как и стена, возле которой он лежал. Вместе с десантником обнаружился и искомый автомат. Ствол зажатого подмышкой короткого десантного АКС-74 упирался в стену никчемным сухим сучком.

"Дышит", – присмотревшись к десантнику, отметил про себя Сан Саныч и, обратив внимание на расплывающееся по доскам тёмное пятно, понял, что тот ранен. Отметив неровный поверхностный характер дыхания молодого солдата, решил, что тот, судя по всему, уже не боец, а, если не остановить кровотечение, то и не жилец тоже.

Свет в коридоре вспыхнул в последний раз и погас окончательно.

В наступившей темноте контур лежащего солдата едва угадывался.

Майор на четвереньках переместился в конец коридора и склонился над ним.

– Куда тебя, парень? Рану рукой зажать можешь?

Десантник захрипел, замычал и неопределённо шевельнул кистью левой руки. Однако попытавшемуся взять автомат майору воспротивился с неожиданной в его положении силой.

– Куда тебе попало? – повторил свой вопрос офицер и попробовал на ощупь найти место, через которое из солдата вместе с кровью выходит и его жизнь.

Левая рука попала в растекавшуюся под солдатом лужу. Обостренное восприятие сразу же подсказало некую неправильность, неестественность момента. Сан Саныч мысленно сравнил ещё свежие тактильные ощущения от собственной крови и крови солдата.

Ощущения не совпали.

Тогда он поднёс мокрую руку к носу, принюхался, брезгливо встряхнул её и вытер об "афганку" молодого десантника.

С солдатом всё было в порядке – всего-навсего не выдержал стресса мочевой пузырь…

Бывает. Особенно с необстрелянными новобранцами.

Сан Саныч снова схватился за оружие.

– Отдай автомат, сынок! Ты всё равно сейчас не боец… Отдай!!!

– Нельзя!

– Почему, ишак тебя задери, нельзя?

– Ротный узнает – убьёт!

– Не убьёт! Мы ему не скажем!

Майор опять потянул автомат на себя. Без результата.

– Нельзя! – продолжал стоять на своём солдат.

– Да ты совсем охренел, воин? – не выдержал Сан Саныч. – Сейчас они настреляются и придут живых добивать! А тебе твою глупую башку тупым кухонным ножом отпилят! Трупы осетин в соседних дворах помнишь? Или тебя на экскурсию сводить? Прямо сейчас? Дай автомат, кому сказал!!!

– На! – солдат разом разжал руки.

– Вот и молодец! Я быстро – ты по нему и соскучиться не успеешь…

Перехватив оружие, майор, пригибаясь, вернулся к открытой двери. В неверном свете любопытствующей через разбитое окно луны он уложил автомат на выставленное вперёд колено и откинул в боевое положение косой треугольник металлического приклада. Нащупал флажок предохранителя и перевел в режим автоматического огня. Резко передёрнув затвор, дослал патрон в патронник, выждал паузу в ведущемся по гостинице обстреле и глубоко, как перед прыжком в воду, вдохнув – метнулся к окну.

Под ногами хрустнули укрытые одеялом осколки стекла, но майор уже стоял на чистом участке пола, тесно прижавшись спиной к неширокому простенку.

– Как они там? – зачем-то спросил он капитанов, успевших переместиться под панцирные сетки своих кроватей.

– Не пиз***и! – ответил один из них.

Только сейчас, ощутив подошвами босых ног выстудившийся за ночь пол, ещё не протрезвевший Сан Саныч осознал, что всё вокруг ему не снится, а происходит НА САМОМ ДЕЛЕ.

"А ведь могут и убить!" – подумалось ему.

От этой мысли, от своего неуместного вопроса, от матерной реплики лежащего под кроватью капитана, от всего сразу – ему вдруг стало легко и смешно. Подумалось, что перемещаясь к окну, он невольно скопировал манеру двигаться и прятаться от шальной пули героев многих набивших оскомину кинобоевиков. Собственно, всё происходящее и в самом деле напоминало дешёвый, рассчитанный на невзыскательного зрителя боевик. Белки глаз пребывавшего в глубоком стрессе майора отливали в рассеянном лунном свете неестественной флуоресцирующей белизной. Плотно стиснутые зубы обнажились в хищном оскале. Представив себя со стороны, с автоматом, но в одних плавках, Сан Саныч, не удержавшись, рассмеялся, перемежая смех хриплым каркающим кашлем. Впрочем, подавленная, не нашедшая выхода истерика делает с человеком и на такое…

Лежавшим под кроватями капитанам показалось, что их сосед начал превращаться в чёрную остроносую птицу, с каркающим клёкотом расправляющую свои огромные, черные, как ночь, крылья. То ли в ворона, то ли в чёрного орла.

– Не дури, Сан Саныч! Пальни по гадам, чтобы разбежались! Поубивают же ни за хрен!

Майор затих, кивнул, соглашаясь, и вдруг понял, что при такой кровопотере вот-вот подступит предательская слабость. Слабость, которая не даст ему сделать что-то важное. То, что в сложившихся обстоятельствах может сделать только он, и никто другой. К чему он не просто готов, а УЖЕ ВСТУПИЛ в предопределённое свыше течение событий. Уже готов влить в них волю, ненависть, отчаяние и сокрушающую это отчаяние неистовую веру во власть над собой и над разыгравшейся вокруг драмой. В победу.

Сконцентрировавшись, он представил сочащееся отверстие в своей шее. Напрягся. Собрался, стиснул зубы и взвыл:

– Стоять!.. Стояяяять! СТОЯТЬ!!!

Организм мобилизовался, вздувшиеся на шее жилы выдавили края раны навстречу друг другу, сблизили, слепили их вместе, и кровотечение прекратилось.

Краем глаз Сан Саныч заметил испуганные лица капитанов, но тут же о них забыл.

Дождавшись паузы в обстреле, он спокойно, как на занятиях в тире, встал посередине оконного проема. Ствол автомата так и остался лежать на правом, не запачканном кровью, плече.

Собравшись, мысленно представил виденные накануне вечером тела убитых жителей. Послушная память жёсткой кинолентой прогнала впечатавшиеся в неё образы невинно убиенных: и молодых, и старых… Сосредоточившись, майор выбрал самый страшный кадр из замелькавшего перед внутренним взором кровавого калейдоскопа: грудного младенца в испачканной бурыми пятнами светло-голубой распашонке. Светло-русый пушок на почти напрочь отрезанной головёнке и сбившийся набок великоватый для неё чепчик… Стервенея, прогнал этот кадр несколько раз. Остановил. Приблизил. Рассмотрел колышимый дворовым сквозняком светлый завиток возле неестественно бледного ушка, возбуждённо копошащихся на губах и в уголках открытых глаз неряшливых откормленных мух… Вспомнил пряный запах начавшегося тления…

Ненависть, помноженная на холодную ярость, яркой вспышкой пронзила сознание, разлилась в каждой клетке тела. Сделала его ловким и послушным.

Сан Саныч отчётливо понял, что виденного им осетинского ребёнка убил высокий курчавый капитан. Грузинский милиционер. Это он сейчас стоит в темноте напротив его окна и, не торопясь, меняет рожок автоматного магазина.

Сан Саныч ощутил направленный прямо на него взгляд, почувствовал возбуждение своего противника, его опьянение безграничной властью над находящимися в гостинице безоружными людьми.

Майор расширил ноздри и вдохнул в себя ночь за окном.

Ночь пахла застарелым потом его врага.

Глупо стрелять наобум, лишь затем, чтобы спугнуть распоясавшихся "борцов за свободу". Надо было дождаться, когда противник снова откроет огонь и тем самым обозначит себя.

Сан Саныч снял автомат с плеча, направил ствол в темноту перед собой и, изготовившись к стрельбе, стал ждать. Прямо в створе прицельной планки разыгравшееся воображение нарисовало одутловатое лоснящееся лицо с чёрными, закрученными на краях губ усами. Подброшенная фантазией картинка была настолько убедительной, что когда, прямо в перекрестии мушки и прицельной планки, возникла частая морзянка трассеров – Сан Саныч не удивился.

Он задержал дыхание, сместил прицел чуть выше пульсирующего огонька и плавно нажал на спусковой крючок. Три выстрела сравнительно малокалиберного АКС-74 на фоне сдвоенного лая милицейских АКМов прозвучали несерьёзным дискантом.

Сквозь канал разряженного воздуха, продавленный автоматной очередью между участниками огневого контакта, по характерному сопровождающему отдачу хрустящему эху, майор понял, что попал своему противнику в лобную кость. Воображение дорисовало два пулевых отверстия, словно в замедленной съёмке возникшие у переносицы грузинского капитана.

Майор ещё пару секунд постоял неподвижно, фиксируя в памяти подробности привидевшейся ему картинки, затем выдохнул оставшийся в лёгких воздух и опустил автомат.

– Ты что, Сан Саныч? – раздалось из-под одной из кроватей. – Шмальни ещё пару раз!

– Да, Саныч, добавь там огоньку, чтобы конкретно обделались!

– Всё, ребята. Завалил я его…

– Кого? – изумилась показавшаяся из-под левой кровати голова.

– Кого-кого?.. Капитана грузинского! Прямо в лоб попал…

Оба соседа вылезли из-под своих "укрытий" и, осторожно ступая по укрытому одеялом битому стеклу, приблизились к зиявшему пустыми глазницами оконному проему.

– Какому капитану, Сан Саныч? Ни хрена ж не видно…

– Действительно… Только макушки кустов, да кусок дороги виднеются… Темно, как у негра… Откуда стреляли-то?

Сан Саныч перехватил автомат в левую руку и жестом правой показал направление: там и там…

– М-да… – отозвался один из капитанов, безошибочно угадав точку, по которой только что отстрелялся их сосед. – Может, всё-таки пальнёшь? Пару раз? По второму?

В ответ майор только устало махнул рукой.

– Куда? Его и след-то простыл… Да и, не дай бог, по какому осетину попаду…

Развернувшись от окна, он прошёл между посторонившимися капитанами вглубь комнаты и уселся на свою кровать.

– Первого точно завалил, Саныч? – снова поинтересовался один из капитанов и предложил: – Может свет включить?

Он, было, двинулся к выключателю, но, чертыхнувшись, остановился. Наклонился и поднял что-то с пола. Прямо из-под ноги.

– Вот чёрт! Гильза – ещё горячая!.. А по ощущениям уже с полчаса прошло… Так как насчёт света-то? Опять же сходим, посмотрим, – что там и как…

– Сидите уж… Скоро рассветёт, тогда и сходим. А пока давайте лучше оденемся. До рассвета, один чёрт, уже не уснём…

В соседних комнатах зашевелились и стали перекликаться любители азартных игр. Судя по их относительно спокойным голосам, потерь среди постояльцев гостиницы не было.

В проеме так и оставшейся открытой двери появилась фигура пришедшего в себя молодого десантника.

– Товарищ майор, автомат отдайте… Ротный убьёт…

Усевшиеся на одну из коек капитаны, толкнули один другого локтями и деликатно прыснули в кулак.

– Ты там обут, воин? А я – нет!!! – отозвался майор. – А посему заходи сам и бери! Да, и ещё… Найди-ка где в кладовке веничек или щётку – стекла на полу, как грязи…

Он поставил автомат на предохранитель и протянул его солдату.

– Оружие боевое, заряженное. Поставлено на предохранитель. Майор Шевчук выполнял упражнение номер три по ростовой мишени. Цель поражена. При выполнении упражнения израсходовано три патрона…

У присутствующих реакция на вполне стандартный для занятий по огневой подготовке доклад была различной. Солдат хмыкнул, а перенервничавшие капитаны заржали в полный голос…

Один из них, перестав смеяться, принюхался:

– По-моему террористы канализацию пробили…

Сан Саныч спохватился, нащупал стоявшие у кровати кроссовки, тщательно вытряхнул из них осколки стекла и обулся.

– Я сейчас…

Вяло бредущего десантника он догнал уже в самом конце коридора.

– Ты вот что, воин… Простирни свою "хэбэшку" в умывальнике. И исподнее тоже. Просто возьми и раза три прополощи. Отожмешь покрепче – к утру будет сухое. А ротному и всем другим, если что, скажешь, что ночью в коридоре пол мыл, а когда стрелять начали, наступил на ведро и упал. Нечаянно. Понял?

Солдат смутился, но кивнул с признательностью:

– Спасибо, товарищ майор! А с патронами как? Ротный у меня – зверь…

– Видел я твоего зверя… Разберёмся! И не таким мозги вправляли! Давай-давай, пошевеливайся! – майор подтолкнул солдата к туалетной комнате. – Да, воин … У тебя патрон в патроннике остался. Не забудь рожок отсоединить и затвор передёрнуть. Прямо сейчас сделай, а то или сам, или твой ротный сдуру кого ненароком продырявите…

– Не волнуйтесь, товарищ майор! Всё как надо сделаю. Вы уж простите… Там… Даже не знаю, что на меня нашло. Мозги совсем отключились. Показалось, что убили.

– Не тушуйся. Я и сам чуть не обделался.

Десантник улыбнулся и недоверчиво покачал головой…

Дорогу возвращавшемуся в свою комнату майору преградила открывшаяся дверь.

– Саня! Живой! – обрадовался протрезвевший сосед-интендант. – Э-э-э… Да ты, брат, ранен!

– Где? – не сразу понял тот.

– Где-где! В Караганде! У тебя вся спина кровью залита! – интендант ухватил майора за руку, развернул и присвистнул. – И дырка пулевая в шее! Тебе в госпиталь надо!

– То не пуля, Дмитрич… Щепкой зацепило.

– А-а-а… – разом потерял интерес интендант. – Но ты всё равно сходи, помойся, дырку обработай, да пластырем залепи. Не ровен час, заразу занесёшь.

Пять минут спустя молодые капитаны, соседи майора, закончили отмывать его испачканную кровью спину. Они извели на эту процедуру все три отыскавшихся в их комнате полотенца, справедливо полагая, что, на фоне уже нанесённого гостинице ущерба, за испачканные в крови мокрые тряпки с них никто не спросит. Майор стоял голый, изредка кося взглядом на стоявшее в углу ведро. Брошенные поверх пустых водочных и коньячных бутылок окровавленные плавки выглядели как отторгнутая роженицей плацента.

Плавок было жаль.

– Сильно болит-то? – спросил один из капитанов, почему-то отводя глаза в сторону.

– Терпимо! Только голова кружится. И слабость, будто всю кровь выпили…

Туалетные процедуры прервал телефонный звонок. В отворившуюся дверь заглянул неугомонный интендант.

– Саня, тебя твой земляк к трубе просит…

С нескольких фраз уяснивший ситуацию командир десантников пообещал быть перед рассветом и обеспечить, как он выразился "зачистку местности"…