Бес

Воздушный лайнер заходил на посадку, вычерчивая над аэропортом традиционный круг почета. По глазам резанула бирюзовая морская гладь, затопившая половину зрительного поля иллюминатора, и Бес инстинктивно зажмурился, прикрывая веками обожженную сетчатку глаз от радужных бликов, кипевших на бескрайнем водном пространстве. Химический ожог сетчатки остался на память о годах проведенных в военном училище и неудачно вырванном из противогаза клапане. Конечно, это была не единственная памятная «отметина». Интенсивный курс физической и боевой подготовки в свое время наградил Беса многочисленными переломами, вывихами, растяжениями и просто ушибами. На большинство этих «боевых ран» он просто не обращал внимания и даже не помнил где, и при каких обстоятельствах их заполучил. Теперь же они все громче заявляли о себе неожиданными болями в суставах и разорванных связках при перемене погоды, тупой ноющей тяжестью в многократно нокаутированной голове и повышенным внутричерепным давлением. Пока с бунтующим организмом удавалось договариваться по-хорошему, пачками глуша анальгетики и устраивая себе периодические «чистки от шлаков» — временные периоды отказа от алкоголя и сигарет, сопровождавшиеся попытками вести здоровый образ жизни. Честно говоря, надолго его никогда не хватало — слишком скучным получался этот самый здоровый образ, как говорится: пить и курить вредно, а помирать здоровым обидно.

Вот и сейчас видимо сказался многочасовой перелет со сменой временных и климатических поясов, только в висках уже потихоньку начинало пульсировать маленькое надоедливое сверло — предвестник очередного жестокого приступа головной боли. Он знал, что не пройдет и получаса, как голову будет пронзать раскаленный вертел, наполняющий все тело жгучей ломающей и гнущей тяжестью, не дающей сосредоточиться на реальности, заставляющий сознание полностью тонуть в этом мутно-багровом сверкающем яркими парящими в пустоте за закрытыми веками мушками океане. Никуда не денешься — неизлечимые последствия тяжелой контузии, врач предупреждал. Предотвратить надвигающийся приступ можно было только горстью очень сильных анальгетиков, бывших сами по себе ядом и сжигавших организм изнутри. В последнее время головные боли участились, и не проходило недели, чтобы он не глотал эти чертовы таблетки, причем в дозах раз в пять превышающих предельные, указанные в инструкции приложенной к упаковке. Эти гиппократы полные кретины — ну не действуют на него две положенных таблетки, хоть ты тресни, а надо выпить по крайней мере шесть, меньшую дозу можно даже не употреблять — что пил, что не пил. Вот только уж очень неприятные побочные последствия у этих препаратов. Знакомый доктор как-то застав его во время приема таблеток, выразительно покрутил пальцем у виска: «Ты же сжигаешь себе желудок, придурок! Через пару лет станешь инвалидом…» «Эти пару лет еще надо прожить!» — отшутился тогда Бес.

Так же с показной бравадой он в свое время отвечал Вике: «При моей профессии вся та ерунда, которая медленно вредит здоровью, но не убивает сразу, не имеет значения! Один черт, до старости мне не дотянуть!» «Дурачок! — она нежно шлепала его по губам. — Не смей так говорить, еще сбудется! А мне ты нужен живой и здоровый на долгие-долгие годы! Ведь я люблю тебя, глупыш!» Мысли легким прихотливым извивом перескочившие с головной боли на Вику отозвались где-то внутри потревоженной саднящей раной, все никак не желающей заживать, несмотря на прошедшее время.

Быстрые чуткие пальцы пробежали по свежему еще бугрящемуся синими прожилками неумелых швов шраму.

— Что это? Откуда?

— Оттуда. Привез с собой подарок на память, — губы разъезжаются в ухмылке, отчаянно хочется верить, что мужественной.

— Ты знаешь, что у тебя улыбка кривая? — серые глаза внимательно заглядывают в лицо в них растерянность и беспокойное ожидание, предчувствие боли, боли которую принесет он.

Улыбка кривая? Еще бы не знать, контузия, паралич какого-то лицевого нерва, местный коновал так толком и не смог объяснить, путая русский мат с латынью и отчаянно воняя постоянным въевшимся в глотку сивушным перегаром. Не хотел сразу пугать, просто забылся, еще не привык.

— Знаю… Извини, — тяжелый вздох и взгляд под ноги, в землю, по сторонам, но не дай Бог не выше пояса.

Любимые глаза, без которых так скучал, которые так мечтал увидеть, темнеют, отдаляются, бледно-розовые без помады губы начинают мелко вздрагивать.

— Ты понимаешь, что однажды тебя могут убить?

— Знаю, мама писала, — он отчаянно ерничает, пытаясь хоть как-то спасти положение, видя как из уголка ее глаза скатывается чертя по щеке мокрый след первая прозрачная жемчужина.

Время лечит… Как же, держи карман шире! Просто боль перестает быть такой острой и уже не пронзает сердце кинжалом, а как бы кроется в глубине, дожидаясь лишь подходящего момента, чтобы вспыхнуть с новой силой. «Я люблю тебя, глупыш!» — так говорила она и легко, как дуновенье теплого майского ветерка касалась рукой его волос, а он замирал под этой короткой небрежной лаской и, забывая обо всем тянулся за ее рукой, пытаясь продлить эти мгновенья, растянуть их в вечность, но она, смеясь отдергивала ладонь. Господи, как давно это было! Девяносто три дня… Три месяца… Всего три месяца… Целых девяносто три дня!

Он прикрыл глаза, пытаясь вызвать перед собой ее образ, но почему-то не выходило. Такое бывало и раньше, скверные шутки с ним играла память — порой не получалось восстановить перед мысленным взором черты дорогих ему людей, хотя помнил до мельчайших подробностей их самих, и все что с ними было связано, и мог при желании составить довольно точный словесный портрет. Он напрягся в напрасной и заранее обреченной на неудачу попытке, но добился лишь того, что перед глазами заиграли темно-бордовые похожие на отсветы близкого пожара сполохи, а мозг пронзила тупая раскаленная игла — первая предвестница надвигающегося приступа. В темноте за закрытыми веками колыхнулись черные зловещие тени, складываясь в нереальное сюрреалистическое изображение пылающих домов, а в воздухе вдруг явственно поплыла густая вонь горелого мяса, возвращая его в маленькую деревушку, которую столько лет он стремился забыть, выкинуть из памяти, намертво вычеркнуть из жизни… Хотя, стоп! Вот это последнее: намертво вычеркнуть из жизни — удалось. Еще тогда… Отличная работа, парень, никто не ушел живым, и вряд ли в ближайшие десятилетия кто-то попытается вновь строиться на пепелище, которое ты там оставил. Люди пусть неосознанно, но очень чутко ощущают ауру человеческих мук, бешенного гнева и звериной жестокости, а уж этого добра в том месте хватало. Поздравляю, ты им отомстил! Так почему же ты хочешь об этом забыть, почему до сих пор кричишь по ночам, просыпаясь от огненных сполохов и воплей заживо горящих людей? Чувствуя, как к горлу подкатывает тугой комок надвигающейся рвоты, Бес потянул из внутреннего кармана куртки пластиковый тюбик с таблетками и, не считая, сыпанул в пересохший рот щедрую горсть. Усиленно задвигал челюстями, разжевывая горько-кислую массу, противный аптечный запах мгновенно перебил воображаемую гарь, а багровые вспышки под веками уже ничем не напоминали мятущийся огонь пожара. Через несколько минут пришло долгожданное облегчение, боль еще не покинула его совсем, но будто осторожный зверь в засаде, затаилась где-то на окраинах головы и выжидала удобного момента, чтобы вновь броситься в атаку.

Бес оглянулся на соседний ряд кресел. Вся его команда была в сборе: Самурай читал какую-то книгу, Маэстро развлекал Кекса карточными фокусами, привлекая немалое внимание остальных пассажиров, а Студент, бесцеремонно перегнувшись через сухощавого старика сидевшего ближе к окну, буквально прилип к иллюминатору, рассматривая открывающиеся внизу пейзажи. Действительно, посмотреть было на что: безбрежная океанская синь плавно перетекала в такой же яркий и насыщенный зеленым цветом океан экваториальных джунглей, а где-то на размытой, неявной границе этих двух стихий снежно белыми иглами многоэтажек врезался в жаркое южное небо тонущий в садах город. С высоты он казался ослепительно красивым и чистым, почти игрушечным, в таком впору обитать мультяшным персонажам, всяким там Белоснежкам и прекрасным принцам, односторонне положительным, всегда чистым, опрятным и безусловно добрым и хорошим девочкам и мальчикам. Высота скрадывала и скрывала многое — липкую вонь давно неубранных улиц, похожие на старые полуобвалившиеся скворечники дома кварталов городской бедноты, умирающих от голода нищих и малярийные испарения окружающих город болот. Как и положено туристам, с борта самолета они видели лишь глянцевую этикетку столицы, ее же они будут видеть и из окон гостиничного номера и на экскурсионной программе, словом везде, где им только порекомендуют побывать настойчивые гиды местных туристических бюро все поголовно состоящие на службе в Управлении Внутренней Безопасности. Что ж на то и само понятие туризма, люди платят деньги совсем не за то, чтобы видеть неприглядную изнанку посещаемых стран.

Впрочем такие тонкости сейчас мало волновали Беса, он отнюдь не был туристом, не смотря на то, что в его бумажнике лежал сертификат купленного в Москве туристического тура, а в анкете, заполненной в посольстве при получении визы, он ни мало не смущаясь в графе «Цель поездки» нарочито корявым почерком нацарапал слово «туризм». Бес со своей командой ехал на работу, и то, что для него это был первый африканский контракт, ничуть не меняло того факта, что к окружающей местности и ее красотам во время подобных поездок он привык относиться чисто утилитарно, рассматривая всю ее экзотичность лишь как особенность очередного ТВД, усложняющую или облегчающую выполнение задачи. Надо заметить, что вообще среди «вольных стрелков» получивших первый боевой опыт на просторах бывшего нерушимого Союза в одночасье вдруг полыхнувшего по периметру чередой горячих точек, африканский континент стал в последнее время столь же популярным и знаковым регионом, как в свое время Кипр для «новых русских» первой волны. Сюда ехали все кому ни лень, от летчиков не получивших летных вакансий в родных Вооруженных Силах, до вообще не нюхавших портянок романтиков-студентов. И работа находилась практически для всех, хотя цены на контракты катастрофически падали, вернее падала оплата для пушечного мяса, профи как были в цене, так и остались, но это вопрос из серии вечных, профессионал в любом деле будет зарабатывать много больше, чем любитель не смотря ни на какие понты.

Молодые африканские государства с увлеченностью достойной лучшего применения воевали между собой и со своими собственными гражданами. Практически вся территория центральной Африки была своеобразной линией фронта, правда, понять кто с кем и за что сражается бывало не просто. Естественно все стороны этих многочисленных конфликтов нуждались в современном оружии, а как следствие, в людях, способных это оружие грамотно применить, а уж денег на оплату того и другого обычно не жалели, благо доставались эти деньги без особого труда продажей природных ресурсов, торговлей наркотиками и воровством кредитов и гуманитарной помощи регулярно получаемых от сердобольных западных стран.

Только весьма наивный и далекий от реальности человек мог назвать все эти войны, как международные, так и гражданские, войнами политическими. До серьезной политики недавно спустившиеся с пальмы дикари просто не доросли. Они не очень понимали разницу между к примеру капиталистическим и социалистическим путями развития, между демократией и тоталитаризмом и тому подобными глупостями. Зато с природной крестьянской хитрецой и сметкой они сразу определяли за провозглашение какой из идей им больше заплатят эти чокнутые белые из-за океана, которые имеют столько денег, что раздают их кому ни попадя. Так что все вялотекущие перманентные конфликты, острые противостояния и долгие партизанские боевые действия на черном континенте имели скорее экономическую подоплеку и были в прямом смысле заказаны и оплачены людьми из цивилизованных стран, носящими дорогие костюмы, питающимися в престижных ресторанах и если бывавших в Африке, то только в благополучной и безопасной южной ее части на сафари. Они не видели ужасающих последствий своих деловых комбинаций, точнее видели, но для них эти последствия выражались в аккуратных листах подписанных документов, в которых новое правительство очередной банановой республики передавало именно их корпорации эксклюзивное право на разработку недр своей залитой кровью земли. Каких людских жертв стоило воцарение этого правительства «дорогие костюмы» не знали, да и не желали знать. Им вполне хватало информации о том, какой величины денежные потоки пришлось перевести на счета этих черномазых, для того, чтобы они победили в своей борьбе, и за какой срок выкачанная из страны нефть, бокситы или алмазы покроют эти убытки, а вложения начнут приносить реальную прибыль. Аккуратные листы с убористым отпечатанным на лазерных принтерах текстом, с печатями и подписями, сделанными респектабельными паркерами не пахли выпущенными из человеческого живота кишками и пороховой гарью, не были заляпаны кровью и потом. Они ничуть не смущали финансовых тузов, для всего, что крылось за по всем правилам деловой этики составленным документом существовали другие люди, исполнители. Другой уровень, предусмотренный обычно не слишком большой цифрой в колонке финансового отчета с названием «Дополнительные расходы» или «Оплата привлеченных сторонних специалистов», тех самых специалистов, что браво заявляли на очередной игрушечной африканской таможне: «Да, специалист по комбайнам, рис у вас убирать буду! Что? Не растет? Херня, значит будет теперь расти! Да что ты привязался, прыщ? Вишь, вон мужики в форме стоят? У них спроси, они подтвердят!»

Вот по такому делу и летели в жаркую экваториальную страну пять парней из далекой холодной России. Бесу не нравился заключенный контракт. Не смотря на щедрую оплату, на то, что наниматель позволил самому подобрать команду, воткнув к нему в группу лишь одного незнакомца — сопляка Студента, Бес чувствовал, что дело, чем дальше, тем больше пахнет жаренным. Он успокаивал себя, внушая, что просто ему не привычно работать в операциях такого уровня, да еще не на первых ролях, что все дело в том, что ему известен лишь маленький, касающийся только его команды кусок большого глобального плана и потому, кажется, что все делается не так, как должно с множеством грубых просчетов и откровенно по-дилетантски. Однако неясная тревога и мучительные дурные предчувствия не проходили. За годы работы на грани жизни и смерти Бес привык безоговорочно доверять своей интуиции, и потому все последнее время находился в угрюмом состоянии, каждый момент ожидая какой-нибудь пакости от ее Величества Полной Непредсказуемости, или по-простому неверной солдатской судьбы. Он никогда бы не взялся за подобное дело, а если бы и взялся, то после полученного от подсознания предупреждения немедленно «соскочил» бы, если бы не Вика…

Черт, опять Вика! Чертова память, ну неужели нельзя успокоиться за эти девяносто три дня и просто не вспоминать, не возвращать ежеминутно в исстрадавшийся мозг этот образ? Пушистое золото волос слегка колышется запутавшимся в них теплым, несущим сладкие цветочные запахи ветерком, внимательные серые глаза и нежный овал лица с бледной матовой кожей… Все хватит, прекрати этого не было на самом деле, нет сейчас и не будет больше никогда! Это был всего лишь обман! Сладкий, обворожительный, но обман! Причем одна из самых его гнусных и обезоруживающих разновидностей — самообман, когда жертва, сама напяливает на глаза розовые очки и всеми силами цепляется за них, отчаянно отбиваясь от всех попыток ее от этих цветных стекол освободить. Все, было и прошло! На самом деле такого в жизни не бывает, она просто лгала тебе с самого начала, иначе это невозможно объяснить. Иначе не захочется жить, если хоть на мгновенье допустить, что все было правдой, потому что тогда окажется, что ты потерял все, вообще все, что только есть в этой жизни, и сама жизнь станет пустой и ненужной. Поэтому соберись и скажи себе еще раз — ЭТО БЫЛ ВСЕГО ЛИШЬ ОБМАН, и радуйся, что ты вовремя соскочил, и забудь про разметавшиеся по простыне золотые волосы, про блестящие звездами в полумраке глаза и покорные нежные губы, шепчущие бессвязные ласковые слова. ЭТО БЫЛ ВСЕГО ЛИШЬ ОБМАН!!! Поэтому радуйся, что подвернулся этот контракт, радуйся, что работать выпало на другом конце земного шара и выкинь из головы все глупые предчувствия! Вспомни размалеванную дуру из хохляцкой селухи — Королеву, и пропой про себя вместе с ней прилипчивую спасительную мантру:

Вот так, и сразу полегчало. Выкинь из памяти ее слова и последнюю встречу, выкинь из памяти ее саму. Ты же выкован из железа, у тебя нет и не может быть этих дурацких чувств, ты всегда был, есть и останешься образцом мужества, парнем из стали, волком, бегущим ночным лесом. Тебя невозможно зацепить такой ерундой, как очередная юбка, пусть даже она была совсем не такая как все перебывавшие у тебя до нее, пусть даже само слово «юбка» в применении к ней кажется нестерпимым оскорблением, заставляющим до хруста сжиматься и так зло сведенные челюсти. Все равно, просто очередная юбка! Юбка! Юбка! Каких было до черта, и столько же еще будет впереди! Ну же, соберись, парень, что-то ты совсем расклеился, ничего скоро приземлимся, займемся делом, развеемся. Все лишнее, наносное само из головы повылетает. А когда закончим работу, можно будет устроить грандиозный загул с омарами, настоящим французским шампанским и дорогими проститутками. Самое главное с проститутками! Как там в песне: «лучше баб могут быть только бабы?» Вот-вот, самое лучшее лекарство от душевной тоски и сердечных ран. Какая еще к хренам любовь?! Нет ее! Не бывает! А бывает только вот это, та же проституция, открытая или в более завуалированных формах. Сам по себе ты никому не нужен. Нужны только деньги, материальные блага, положение в обществе, комфорт и устроенность жизни. За это женщины готовы на многое, практически на все. Только выражается это по-разному, с проститутками на прямую — дашь на дашь, а с теми, кто именует себя порядочными и правильными в более щадящих психику завуалированных формах: «Я так люблю тебя, милый, а вот в этой норковой шубке я любила бы тебя еще сильнее». А то что ищешь ты: бескорыстная любовь ради тебя самого, с милым рай в шалаше и все такое прочее, бывает только в глупых женских романах, которые в большинстве пишут такие же продажные бабы, для самих себя, чтобы хотя бы на бумажных страницах показать какие они на самом деле тонко чувствующие и романтичные особы. Как она сказала при последней встрече: «Я не могу больше быть с тобой, потому что ты ненадежен, с твоим образом жизни тебя в любой момент могут убить. Мне уже скоро тридцать, а я все еще одинока. Жизнь проходит мимо. Мне нужна семья, любящий муж и стабильное будущее. А что можешь дать мне ты? Ничего!», ее слова стегали ударами кнута, жгли пощечинами, а тебе нечего было ответить, и ты лишь глубже втягивал в плечи голову, надеясь, что это лишь сон, что от этого можно спрятаться, укрыться. Ты боялся поднять глаза, чтобы не увидеть в ее взгляде холодной решимости, а потом громко хлопнула входная дверь и тонкие высокие каблучки так знакомо процокали по лестнице подъезда. В последний раз… Больше она не пришла и не позвонила. Так что наплюй, все что было, тебе просто показалось, точнее это тебе показали, развели, как последнего лоха. Классическая «медовая ловушка»! Поэтому выкинь все это из головы, парень! Как там писали: «Найти воображаемую точку, впиться в нее глазами и вперед марш!»

Чтобы как-то отвлечься, Бес еще раз прокрутил в голове детали предстоящей работы. Задание поражало одновременно грандиозностью замысла и абсолютной нереальностью подходов намеченных для его претворения в жизнь. Тем не менее он с радостью ухватился за него, лишь бы сбежать подальше, лишь бы дать наконец выход сжигавшим сердце и душу эмоциям, лишь бы забыть… Заказчик — маленький суетливый человечек с пробивающейся на затылке лысиной и неприятными потными ладошками. Александр Сергеевич… Хорошо, что не Пушкин, а то был бы полный набор идиотизма. Александр Сергеевич вышел на него абсолютно по-дурацки: в баре «Легионер» по наводке бармена Жоржика. Когда-то это действительно был реальный канал, для вербовки бойцов в частные армии, но с тех пор уж очень много воды утекло, и если бы не настойчивая просьба Жоржика Бес ни за что не стал бы даже разговаривать с тезкой великого русского поэта. Тем более у него уже был весьма печальный опыт заключения здесь контрактов.

Очень давно, на самой туманной заре становления в обновленной России общества дикого капитализма, на задворках большого города в одном из спальных районов возник бар «Легионер». Возник он не просто так, а с далеко идущими целями. Открыли его в складчину несколько бывших бойцов Карабахского фронта. История умалчивает, на чьей стороне дрались устроители в Карабахе, сколько скальпов висело у них на поясах и как много бумажек с невозмутимыми рожами заокеанских президентов они на этом деле заработали. О первоначальных хозяевах известно лишь, что было их трое и, по крайней мере внешне, они походили на славян со Среднерусской возвышенности. А дальний прицел состоял в том, что бар был задуман для того, чтобы в нем собиралась и отдыхала, прогуливая заработанное, публика подобная хозяевам. Там же заключались новые контракты, сколачивались команды для различных рискованных операций, просто происходили встречи профессиональных вояк, порой боевых друзей, а порой и бывших противников. На этот случай здоровенные гориллоподобные вышибалы бдительно присматривали за тем, чтобы выяснение былых противоречий не привело к разборкам на территории бара. Бес в то время был одним из завсегдатаев «Легионера» — именно оттуда он уезжал в Боснию, там его пытались подписать на заведомо проигрышную авантюру с попыткой переворота в девяносто третьем. Именно в баре «Легионер» спустя год состоялся достопамятный вечерний разговор, ставший прологом к тем событиям, которые до сих пор не отпускают его память, заставляя кричать по ночам, мучиться дикими приступами головной боли и блевать от одного запаха жарящегося мяса.

Залихватская мелодия гремела, отражаясь от низко нависающего над головой потолка подвала. Раскачивались в такт, разбегаясь тенями по стенам тонкие женские силуэты, танцующие посреди зала. Причудливая цветомузыка выхватывала яркими разноцветными бликами то одно, то другое лицо. Бес, неспешно потягивая джин с тоником — единственный коктейль, который умел готовить бармен Жоржик, демонстрируя полнейшее равнодушие и скучающую лень, из-под полуприкрытых век оглядывал зал. Он сидел за дальним столиком лицом ко входу и спиной к стене, хоть и не ждал от предстоящей встречи ничего опасного но с недавних пор въевшаяся в плоть и кровь привычка сработала с неотвратимостью хорошо отлаженного ударно-спускового механизма. В зале ничего подозрительного заметить не удалось — все как обычно, весьма специфическая публика, широкоплечие коротко стриженные под американских сержантов мужики, женщины в основном яркие ненатуральные блондинки с видом типичных блядей, громкая бьющая по барабанным перепонкам музыка и сюрреалистическое мигание разноцветных ламп, мельтешащие между расставленными вдоль стен столиками официантки, тоже вполне типичного вида, Бес точно знал, что все они охотно подрабатывают проституцией и с любой вполне можно договориться на пару часов сомнительных удовольствий после окончания смены, двое мускулистых вышибал за угловым столиком угрюмо исподлобья зыркают по сторонам, и наконец величественно возвышающийся за стойкой бармен Жоржик облаченный в кожаную жилетку и бабочку. Бес глянул на часы, до назначенной ему здесь встречи оставалось десять минут. Джин, не смотря на все уверения бармена, был явно паленный и нестерпимо вонял отдающим химией хвойным запахом, так что перед каждым очередным глотком Бес кривился, с отвращением представляя себе ожидаемое послевкусие. Видимо в один из таких моментов в зал и просочился Кот, потому что Бес не усек, как он появился за столиком, просто поднял глаза и уткнулся в невесть как материализовавшуюся напротив фигуру.

— Салам! — на восточный манер поздоровался Котяра, настороженно оббегая взглядом зал.

— Здравствуй и ты, коль не шутишь, — неспешно выговорил Бес. — Да не пяль зря зенки, один я здесь, один. Все как договаривались. Рассказывай, зачем звал?

Они никогда не были дружны между собой, но пару раз пересекались в различных местах бывшей Югославии, хотя вместе не работали. Кот был известен, как непревзойденный стрелок, жестокий и холодный профессионал, абсолютно лишенный моральных принципов, работающий лишь за деньги и не гнушающийся мародерства. Кроме того, он отличался практически полным отсутствием образования, даже писал с ошибками, но при этом был сметлив и по-крестьянски хитер. Собственно приглашение к разговору Беса весьма удивило, не настолько они были с Котом близки, чтобы вести какие-то общие дела, тем не менее на стрелку Бес пришел, влекомый скорее любопытством, чем реальной готовностью участвовать в каком-либо совместном проекте. Надо признаться, Кота он недолюбливал за примитивность, неуемную алчность и излишнюю на его взгляд жестокость, а потому никаких общих дел иметь с ним не собирался.

Кот хитро улыбнулся и, ловко поймав под локоток пробегавшую мимо официантку, притянул ее к себе, жарко выдыхая в маленькое розовое ушко:

— Двести водки, прелесть, и соленый огурчик.

Девушка дежурно ойкнула и умчалась выполнять заказ, а довольный Котяра развалился в кресле и насмешливо глянул на Беса:

— Что, не терпится узнать, зачем звал? А ты не спеши, допивай вон свою шипучку, расслабляйся, пока… Глядишь, не скоро еще удастся так спокойно покайфовать. Вобщем сиди на жопе ровно…

Бес пожал плечами и демонстративно глянул на часы:

— Я тебе не сват, не брат и не гомосексуальный партнер. Удовольствия от твоего общества не испытываю совершенно, поэтому у тебя есть три минуты на то, чтобы изложить свое дело. Потом я встаю и ухожу.

— Гладко говоришь, по-ученому… — нехорошо осклабился Кот. — Вот только больно гонорной ты… Моя бы воля, так и не говорил бы с тобой… Ну да ладно, дело тут такое…

Он перегнулся через стол и понизил голос.

— Короче надо с надежными ребятами сходить в один город. Там местные будут президентский дворец штурмом брать. Но местные — лохи, потому надо с ребятами подстраховать, чтобы наверняка президенту тамошнему звиздец приснился. Охраны там практически нет, а те, кто есть, стрелять толком не умеют, короче — прогулка, и за все штука гринов.

Рассказ прервала подошедшая официантка. Кот выхватил прямо у нее из рук стакан с водкой, махнул залпом и не забыв ущипнуть за задницу обреченно ойкнувшую девушку смачно захрустел огурцом, щедро разбрызгивая вокруг мутный рассол и презрительно отвергая принесенные официанткой вилку и нож.

Бес, откинувшись назад в своем кресле, следил за ним насмешливым взглядом и лишь после того, как весь огурец исчез в увлеченно чавкающем рту, пользуясь перерывом в грохочущей музыке, негромко произнес:

— Я так понимаю, ты меня в Грозный зовешь на прогулку.

— Как узнал?! — выкатил глаза, поперхнувшись недожеванным огурцом, Кот.

— Видишь, выходит угадал. Только не пойдет… Там сейчас вовсю резьба по дереву идет — чурки чурок режут… Вот пусть сами и разбираются, а славянам туда лезть резона никакого, и те, и другие с удовольствием нам кишки выпустят… Нет, извини, но эта затея без меня, я за одни только бабки не работаю.

— Вот как? Я тебе значит, все рассказал, а ты теперь в отказ и соскочить решил? Ни хрена! Так не пойдет!

— Не пойдет, так поедет. А что ты там мне рассказал или не рассказал, дурашка, это только твои проблемы, — меланхолично откликнулся Бес, обманчиво спокойно разваливаясь в кресле.

На самом деле в этот момент он усиленно просчитывал, как половчее толкнуть ногой стол, чтобы завалить его на Кота, если пойдет заваруха. Маленькие, близко посаженные глазки его визави опасно сверкнули, и Бес, углядев этот отблеск, невольно потянулся правой рукой к левому запястью, где в наручных ножнах в ожидании своего часа чутко дремал любовно заточенный финский нож. Однако Кот титаническим усилием воли, это явственно читалось по его лицу, совладал со своим раздражением и внешне миролюбиво, но вздрагивающим от скрытой ярости голосом, предложил:

— Ладно, давай не горячиться… В конце концов нам пока делить нечего, да и публики много, чтобы отношения выяснять… Я заказчику говорил, что ты откажешься, я ж тебя чистоплюя знаю. Так вот, он сказал, что в этом случае хочет сам с тобой поговорить.

— Пусть говорит, я всегда без проблем готов послушать.

— Ну тогда пошли. Этот парень в тачке сидит на стоянке. Здесь в баре ему не с руки рисоваться. Ну чего тормозишь? Или испугался? — поднявшийся из-за стола Кот недоуменно глянул на сидящего с задумчивым видом Беса.

— Ага, испугался, — безмятежно согласился тот. — Интерес ко мне у твоего парня, а не у меня к нему. Мне здесь вполне нравится, или вы меня за шестерку держите по первому свистку туда-сюда бегать? Иди, зови, хочет говорить — пусть приходит.

Жирную физиономию Кота аж перекосило от злости, с минуту он мерил тяжелым взглядом развалившегося в кресле наглеца, потом, демонстративно сплюнув на пол, круто развернулся на каблуках и двинулся к выходу прямо через танцующую в центре зала толпу, совсем неделикатно расталкивая неуспевших уступить дорогу. Бес злорадно улыбался ему вслед. Он уже точно решил для себя, что ни под каким соусом не желает иметь с предлагаемой работой ничего общего, поэтому вполне мог позволить себе слегка поиздеваться над неудачливым работодателем. Коктейль все так же жутко вонял химической хвоей, но повод был налицо, и Бес, сделав добрый глоток, браво отсалютовал квадратным стаканом быстро удаляющейся спине Кота. Он был на сто процентов уверен, что на этом странное дело и закончится, и, разумеется, никакой гипотетический заказчик в баре не появится. Хотел бы, так пришел сразу, не засылая вперед дебила Кота, способного лишь завалить столь деликатную задачу как набор боевой команды. Если этот самый заказчик вообще существует в природе, а не выдуман затеявшим очередную авантюру Котом. Так рассуждал сам с собой Бес, допивая джин, но, как оказалось, он ошибался.

— Разрешите?

Молодой человек лет тридцати в элегантном сером костюме-тройке, дико смотрящемся в эпоху разноцветных кашемировых пиджаков и дубленых затылков, очки в тонкой позолоченной оправе с слегка затемненными стеклами не позволяющие различить выражение глаз и аккуратный пробор. Очень странный тип для этого места, абсолютно не вписывающийся в окружающую среду. Бес даже уловил несколько быстрых удивленно-оценивающих взглядов брошенных завсегдатаями заведения в сторону их столика. Неужели это и есть заказчик собственной персоной? Ну дела!

— Можно подумать если я не разрешу, Вы уйдете! Ну садитесь уже, не мозольте глаза народу, и так разговоров теперь будет на весь остаток вечера.

— Но Вы же сами настояли на встрече именно здесь и сейчас, — тонко улыбнулся Заказчик.

— Вы же, я же, жопа, короче, — недовольно пробурчал Бес, признавая правоту собеседника. — Откуда же я знал, что Вы так выряжены…

— Извините, рабочая одежда, так сказать дресс-код конторы.

— ФСК, я полагаю?

— А Вы догадливы. Удостоверение предъявить?

— Чего уж там, и без ксивы видно. Рассказывайте, с чем пожаловали.

— А Ваш коллега разве не осветил суть вопроса?

— Начнем с того, что он мне не коллега… А по сути вопроса, я так его понял, что меня зовут в штурмовую группу для захвата и уничтожения президента Дудаева, так как местная оппозиция, Автурханов, Гантамиров и Лобазанов, если не ошибаюсь, не располагает достаточно серьезно подготовленными боевиками. Единственное, что меня удивляет, что группу для незаконных действий на территории России, оказывается, набирает Ваша контора, и даже не пытается этого скрыть. Или Вы меня планируете потом, независимо от результата, в расход вывести? А штука баксов, это как раз на мои похороны?

— Да нет, что Вы! В общих чертах все примерно так и обстоит. Но, операция санкционирована на самом верху, просто для ее проведения нельзя задействовать кадровых военнослужащих. Оппозиция уже предпринимала попытки захвата Грозного, неудачные правда, так что очередная никого не удивит. Разве что тем, что благодаря поддержке профессионалов вроде Вас она увенчается успехом. А насчет сохранения тайны, никаких проблем, после операции болтайте все, что душе угодно. Во-первых, победителей не судят, во-вторых, вся известная Вам информация вряд ли потянет на что-то серьезнее уровня разоблачений бульварной газетенки. Или Вы думаете, что действительно имеющие значения СМИ никем не контролируются? Святая наивность! Там с Вами просто не станут разговаривать! Так что отправлять Вас после работы на заслуженный отдых, нерентабельно, вдруг еще когда пригодитесь! Шучу, конечно. Ну а насчет оплаты, Вас несколько дезинформировали, по тысяче долларов получат рядовые участники акции, так сказать мясо, а Вам лично я гарантирую как минимум две, плюс, конечно, дополнительные выплаты в случае ранения или увечья. Аванс — тысячу долларов можете получить прямо сейчас.

Бес слушал, задумчиво подперев рукой щеку, внимательно оглядывал безупречный пробор Заказчика, его тщательно подогнанный по фигуре, явно шитый на заказ костюм и думал, о том, что даже если удачно завалить на него стол, успеть пластануть финкой по горлу и рвануть через черный ход, все равно ничего хорошего из этого не выйдет. Это не Кот, это совсем другой уровень, с которого не соскочить, а все его заверения очень не дорого стоят. На хрена платить деньги и оставлять в живых опасных свидетелей?! Бред какой-то! Патрон стоит доллар. Пуля в затылок гораздо надежнее и дешевле, чем две тысячи баксов за работу и молчание. Но как соскочить? На кой я пошел на эту стрелку?! Сказаться больным, срочно уехать, просто залечь на дно и не отсвечивать, бросить все и начать новую жизнь где-нибудь в Усть-Зажопинске, где меня никто не знает и никто не найдет, честно работать грузчиком в каком-нибудь вонючем овощном магазине… Масса вариантов, столь же заманчивых, сколь и не реальных проносятся в голове. А поверх всего тяжелым бетонным прессом давит осознание того что уже поздно, что начиная с момента когда он ответил «Да» на хриплое сопение Кота в телефонной трубке, этих вариантов уже не стало, а остался лишь один, тот который неторопливо разматывает сейчас парень в затемненных очках.

— А могу я, к примеру, отказаться, — внимательно глядя в лицо напротив, медленно выговорил Бес. — Скажем по этическим соображениям. Не хочу вмешиваться в судьбу чужого мне народа и свергать законно избранного президента.

Заказчик склонил голову набок, изучающе рассматривая Беса.

— Ну, дорогой мой, Вы, видимо, плохо осведомлены о ситуации, сложившейся в республике на сегодняшний день. Для начала, скажу Вам, что Дудаева вряд ли можно назвать законно избранным президентом. Выборы в свое время проводились с массой нарушений и подтасовок. К тому же сам народ не поддерживает его режим, слишком много крови и притеснений от него приходится терпеть. Фактически за Дудаевым только Грозный и прилегающая территория, а на всей остальной земле республики стоят за оппозицию. Кроме того, дудаевский режим известен притеснениями русскоязычного населения, сейчас там происходит самый настоящий геноцид. Вы как русский по крови не можете оставаться к этому равнодушным.

— А на территории, которую контролирует оппозиция, русских не притесняют… — меланхолично вставил Бес, глядя куда-то в сторону.

— Лидеры оппозиции… — запальчиво начал Заказчик.

— Лидеры оппозиции, — тут же подхватил Бес. — Автурханов — милиционер — взяточник из Сухуми, Гантамиров — бывший мэр Грозного и верный соратник Дудаева, разосравшийся с ним из-за дележа власти и Лобазанов — выпущенный из тюрьмы уголовник. По сути своей ничем не отличаются от Дудаева. И будут вести ту же полууголовную политику с притеснениями более слабых, а слабее русских, не защищенных кланами и тейпами в республике не найти. Так что не вижу никакого смысла менять шило на мыло и подставлять при этом свою задницу под пули!

— Видимо я был не прав, и в ситуации Вы ориентируетесь отменно, — криво ухмыльнулся Заказчик, подождав, пока откинувшийся в кресле Бес восстановит дыхание после столь жаркого монолога.

— Вот именно. А посему разрешите откланяться, к сожалению, я должен отказаться от участия в предлагаемом деле. Рад был знакомству. А сейчас, спешу, извините — свои проблемы.

— Вы можете не торопиться. Вас довезут, — холодно произнес в спину уже уходящему Бесу так и оставшийся неподвижно сидеть за столом Заказчик.

— Не понял, — круто развернулся к нему Бес.

— А что тут понимать? Вариантов всего два: либо Вы работаете с нами, либо нет. А если нет, то «кто не с нами, тот против нас», а гражданин Оверченко Сергей Владимирович, известный под прозвищем Бес изрядно намозолил глаза нашей конторе, чтобы и дальше оставлять его на свободе. Участие в качестве наемника в грузино-абхазской войне и боевых действиях на территории бывшей республики Югославия, организация незаконных вооруженных отрядов, убийства и грабежи, умышленное уничтожение имущества и так далее, и тому подобное. Да, чуть не забыл, еще гражданина Оверченко весьма увлеченно разыскивают несколько очень влиятельных ингушских семейств? Не в курсе для чего бы это? Что-то связанное с кровной местью, если я не ошибаюсь, даже награда объявлена… И когда это Вы только успеваете?

Бес тяжело опустился обратно в кресло, и вяло махнул рукой, подзывая официантку.

— А вот это правильно, — одобрил Заказчик. — Разговор у нас долгий, так чего ж на сухую сидеть. Не по-русски как-то получается.

— Какой ты русский, гнида?! — обреченно выдохнул Бес, в ответ на что получил лишь полную скрытого превосходства улыбку.

Промозглый осенний ветер рвал с плеч пятнистую куртку, противно-липкая осенняя сырость без особого труда забиралась под синтепон, заставляя мерзко вздрагивать стосковавшиеся по теплу мышцы. Примостившийся за бетонным парапетом крыши Бес, в который раз за сегодняшний день поднес к глазам бинокль и осторожно, чтобы не дай Бог не светануться нечаянным бликом от вдруг проглянувшего солнца, обозрел окрестности. Панорама с крыши нефтеинститута открывалась впечатляющая — практически весь центр Грозного как на ладони. Для непосвященного наблюдателя город этим утром жил своей обычной жизнью: спешили по своим делам пешеходы, фыркали машины, шуршала под ногами и шинами давно не убиравшаяся листва. Однако острый тренированный взгляд Беса ловил за суетливым ритмом городского центра и совсем другие движения, не имеющие никакого отношения к нормальной жизни, да и к жизни вообще. Скорее уж к смерти. Город под маской повседневных хлопот усиленно готовился к бою. Вот натужно рыгнув дымным облаком сгоревшей соляры, заворочались на перекрестке Орджоникидзе и Победы три массивных одетых в броню силуэта. Танки! Вот в парке, практически под ногами, неспешной, но целеустремленной походкой протопали по аллее с десяток бородачей в камуфляже, за спинами топорщатся гранатометы. Вот со стороны «Бароновки» подкатил к мосту ГАЗ-66 и из кузова горохом посыплись мужики в полувоенной форме с оружием, сноровисто перебежали мост и рассыпались, исчезли в подъездах и подвальных окнах, затаились, будто пропали.

Да чего уж там, чтобы понять, что в городе ждут штурма, не нужно никакого бинокля, достаточно заглянуть на противоположном конце крыши за вентиляционную трубу. Там с ночи «отдыхают» четыре попятнаных засохшей кровью тела, на головах зеленые повязки с вышитыми изречениями из Корана — бойцы абхазского полка Шамиля Басаева, расположившиеся здесь с двумя граниками и пулеметом. Что ж выгодная огневая точка нужна всем и наступающим и обороняющимся, а этим просто не повезло. Так бывает, монетка выпала решкой, и нет в том их вины или заслуги нападавших, просто так вышло. Мутный увидел их «фишку» — молодого чернявого парня, раньше чем тот его, поэтому Мутный сейчас усердно перемалывает крепкими челюстями галету из принадлежащего чернявому армейского сухпая, а тот лежит за трубой вентиляции. Вполне могло быть и наоборот. Спящих чичей дорезали ножами, без шума и проблем, вряд ли они успели понять, что с ними происходит, умерли легко, во сне. Разбудили лишь одного, для допроса, правда ничего толкового он все равно не сказал, лишь то, что все они из полка Басаева, и то, что на крыше им приказали засесть вчера вечером. Для чего им здесь сидеть пленный не знал, но жратвы им выдали с собой на сутки. Еще была малогабаритная рация, но посеревший от страха чеченец клялся, что никаких контрольных докладов не предусмотрено, а рация лишь для получения приказов от старшего командира. Воевавший в свое время в Абхазии Бес со смешанным чувством слушал, как пленный сам подписывает себе смертный приговор — раз контрольных докладов нет, то и докладчик не нужен, только лишняя возня с ним. Панцирь, бывший десантник, хлебнувший срочной службы во время осетинской резни, делая характерный жест ребром ладони по горлу и вопросительно взглянув на Беса, пробасил:

— Я по ихнему нормально понимаю, если что и ответить смогу. А по голосу вряд ли они всех своих знают.

Бес глянул в черные распахнутые в смертельном ужасе зрачки чеченца, показалось даже, что видел его там… Одно время бригада Шамиля стояла рядом с Первой добровольческой… Может и правда видел… Тогда у них был общий враг, а значит этот чеченец вполне мог быть его другом… Или не мог? Потому что их разделяет вера, раса, культура… Бред! Первая добровольческая сцепилась с шамилевцами за веру! Стреляй мусульман! Режь христианских свиней! Чушь! Идиотизм! Но ведь сейчас выходит так… Ведь с тех пор прошло меньше двух лет. Меньше двух лет назад мы могли бы сидеть в одном окопе и прикрывать друг друга, идя в атаку. Сюрреализм!

Мучительно сглотнув вставший в горле ком, Бес коротко кивнул Панцирю и отвернулся. За его спиной раздался хриплый клокочущий звук, а потом глухо стукнулось о покрывавший крышу рубероид упавшее тело.

Группа заняла заранее выбранную позицию. Именно отсюда с крыши нефтеинститута они должны были наблюдать за ходом штурма президентского дворца, чтобы в нужный момент оказаться на острие атаки, возглавить ополченцев в тот момент, когда площадь перед дворцом уже в достаточной мере будет устлана их расчищающими дорогу трупами. А потом уже все просто — ворваться внутрь и не дать уйти Дудаеву и его ближайшим приближенным, гарантированно убить всех, кто имеет в республике достаточное влияние, чтобы сплотить вокруг себя людей. Кавказский менталитет штука сложная, здесь в одночасье бывшие враги могут стать лучшими друзьями, может быть и наоборот, а порция смертельного яда, или летящий в спину кинжал традиционно сопровождаются открытой дружеской улыбкой. Так что задачу нейтрализации мятежного генерала следует решить максимально просто и основательно, по известному Сталинскому принципу — «нет человека, нет проблемы». Штурм должен начаться рано утром. С двух сторон в город войдут танковые колонны при поддержке пехоты, локальные задачи захват телецентра и блокирование президентского дворца, затем под прикрытием танковых пушек пехота оппозиции пойдет на штурм. Основная ставка на неожиданность и мощь удара, а также отсутствие возможности серьезного сопротивления со стороны верных Дудаеву войск. За рычагами и прицелами танков славяне — офицеры Таманской и Кантемировской дивизий, завербованные ФСК также, как Бес и его группа. Нездорово конечно в условиях национальной республики, но среди аборигенов достаточного количества танкистов найти не удалось. Зато вся пехота оппозиции на сто процентов чеченцы, тут без обмана и военспецов. Вроде как есть еще вертолетчики, и шесть штурмовых вертолетов, не даром вся бронетехника оппозиции украшена широкими белыми полосами, для четкого распознания своих с воздуха.

Со стороны проспекта Победы дворец должна атаковать еще одна спец. группа, с той стороны пойдет второй танковый клин. Первый идет через Бароновский мост. Сейчас штурмовые подразделения уже движутся сюда рассекая город с севера по улице Маяковского и с северо-востока через «Бароновку» по Бутырина и Базарозаречной. Танки размалеваны белыми полосами, на рукавах камуфляжных курток бойцов белые повязки, на головах коричневые и серые вязаные шапочки, все это должно помочь отличить своих от чужих. Хотя при обсуждении плана штурма наличие этих самых чужих хоть и предполагалось, но всерьез не рассматривалось. «У нас же танки — сила! Да эти крысы от одного их вида разбегутся!» По наблюдениям Беса пока разбегаться не собираются, хуже того — готовы и ждут. Произошла явная утечка информации, на предполагаемых маршрутах колонн готовятся огневые засады. Классическая схема — бронетехника в городе уязвима и неповоротлива как слон в посудной лавке, гранатометчик, занявший выгодную позицию, может практически безнаказанно ее расстреливать в упор. Обездвижить головную и замыкающие машины, лишить экипажи малейшей возможности маневра и все, дальше стреляй как в тире. Вот такой сценарий и подготавливается для беспечно, как на параде вступающих в город, и не ждущих серьезного сопротивления атакующих. Беспрепятственно пропущенные в центр, они окажутся зажатыми на узких улочках, стиснутыми с боков жилыми домами. А из каждого подвального окошка, из каждого подъезда, с каждой крыши полетит в них раскаленная хвостатая смерть гранатометных выстрелов. В бессильной ярости Бес скрежетал зубами, наблюдая за дудаевцами занимающими позиции в парке под его ногами. Как верх идиотизма, и нарушение всего и вся, его группа не имела радиосвязи ни со штабом, ни с наступающими колоннами. Объяснялось это соображениями секретности, мол, ваша задача в нужный момент возглавить атаку и нечего рисковать, выходя в эфир, еще запеленгуют. Теперь благодаря этой перестраховке, а может быть и осознанному предательству, мелькнула шалая мысль, он мог лишь наблюдать, как отряды оппозиции неотвратимо и уверенно шли навстречу бесславной гибели.

Началось уже после полудня. Со стороны «Бароновки» донеслось звонкое тявканье танковых пушек и беспорядочная стрельба, перемежаемая зычным ревом гранатометных выстрелов. Над крышами домов на той стороне Сунжи поплыли жирные кольца черного маслянистого дыма. Будто по команде загрохотало и со стороны проспекта Победы, похоже шедшие по нему тоже угодили в ловушку.

— Так, парни, по местам и к бою. Без команды не стрелять и стараться себя не обнаруживать. Что-то чую я, опиздюлят сегодня этих черножопых оппозиционеров по полной программе. А нам, думаю, за своей долей звездюлей спешить не стоит.

Десяток парней в камуфляже с белыми повязками на рукавах мигом разбежался по заранее оборудованным огневым позициям, ощетинился стволами, зорко оглядывая каждый свой сектор огня. Грохот боя на городских улочках все нарастал, подкатывался ближе и ближе, плотным звуковым валом бился в барабанные перепонки, наступающие не смотря на засаду и ожесточенное сопротивление защитников города, все-таки неотвратимо проламывались к центру.

Бес до рези в глазах всматривался в затянутую дымной пеленой улицу, ведущую к Бароновскому мосту и вот, наконец, долгое ожидание было вознаграждено. Тяжело пыхтя, лязгая звенящим металлом, царапая асфальт и разбрызгивая его траками в разные стороны, из серой туманной мглы показалась закопченная с обвисшими лохмами активной брони «семьдесят двойка», на мгновенье приостановилась, и чутко поведя хоботом ствола, будто принюхиваясь, вползла на мост. Следом за ней из дымного облака вывалилась еще одна машина так же покрытая густыми черными подпалинами и ободранная, двигавшаяся непонятными рыскающими из стороны в сторону рывками, будто бегущий под обстрелом зигзагами боец. Вот при очередном броске левая гусеница, легко, мимолетным поцелуем кокетки, задела серую каменную глыбу бордюра, и тот послушно вывернулся из земли гигантской многокилограммовой кувалдой, ударив об тротуар. Бес непроизвольно сглотнул тягучую вязкую слюну и недоверчиво уставился на проступающие из под жирной черной копоти разводы белой краски на броне. Уж больно разительно отличались эти две искалеченные, едва живые машины от грозных новеньких «семьдесят двоек» которые чумазые улыбчивые танкисты увлеченно готовили к походу на базе оппозиции в Знаменском. Но нет, это они, никакой ошибки быть не могло.

— Это что и все? — удивленно протянул рядом Мутный. — А остальные где же? Не могли ведь всех…

Он замолчал, вглядываясь в напряженные сосредоточенные лица товарищей, надеясь, что вот сейчас они опровергнут страшную догадку. Может даже поднимут его на смех. Все что угодно, лишь бы пришедшая в голову мысль, которую он так и не решился озвучить, оказалась глупой чушью и заведомой неправдой.

— Значит, могли, — жестко отрезал Бес.

И в наступившей тишине обвинительным приговором прозвучал риторический вопрос Кота:

— А где пехота? Где прикрытие? Бросили бляди?!

Тем временем обе уцелевшие машины, рыча движками и лязгая железом траков, преодолели мост и замерли, будто в нерешительности выбирая, куда же двинуться дальше: напрямик по заваленным яркой осенней листвой парковым аллеям, или в обход по уходящей вправо улице. Однако долго мучиться проблемой выбора танкистам не пришлось. Утробно взвыли, выплевывая огненную смерть сразу несколько гранатометов. Били со всех сторон: из парка, прячась за еще не облетевшей листвой деревьев и кустарника, с крыши библиотеки, из просторного ухоженного дворика двухэтажного дома рядом с мостом. Взревев мотором, танк рванулся вперед по парковой аллее. Огненные клубки разящими стрелами проносились по воздуху, вспухая рвущими барабанные перепонки разрывами в самых неожиданных местах. В головной влепили дважды, взвыв на немыслимой жалобной ноте, затих рычавший мотор, клюнув землю, обвис грозный хобот пушки, откуда-то из бронированного нутра машины начал сочиться черный дымок.

Второй танк, не дожидаясь пока его постигнет судьба лидера, послав осколочный снаряд на удачу в глубину расцвеченного пылающей осенними красками листвой парка, закряхтел мотором, откатываясь назад на мост, в слепую молотя пространство перед собой из пулемета. Далеко уйти однако танкистам не удалось — огненный клубок, вылетевший откуда-то сбоку из подворотни ударил прямо в ведущую звездочку. Танк дернулся всем бронированным телом, вильнув задом влево и разматывая перед собой цепочку стальных траков, замер, коротко отхаркнувшись пулеметной очередью в сторону подворотни, противно взыкнули по стенам домов пули. Затем разом откинулись башенные люки, и черные фигурки в танковых шлемах с обезьяньей ловкостью слетели с брони, со всех ног бросившись в сторону моста. На бегу, то один танкист, то другой разворачивался назад, огрызаясь веером неприцельных автоматных очередей. Вслед беглецам нестройными пачками зачастили выстрелы, но все три черные фигурки благополучно достигли моста. В этот момент выпущенная со стороны парка граната очень удачно ударила прямо в сочленение башни с корпусом. «На кой они стреляют по брошенному танку? Идиоты!» — успел подумать Бес, за секунду до того, как из открытых башенных люков ярко-алыми столбами взметнулось пламя. Страшный грохот рванувшего боекомплекта заложил уши, многотонная махина резиновым мячиком подпрыгнула вверх и с протяжным стоном и скрежетом осела назад на землю, вырванную с корнем башню откинуло в сторону. Торжествующий вопль дудаевцев был слышен даже в забитых звоном стрельбы и взрывов ушах.

Но восторженные крики мгновенно сменились яростным ревом. Бес перегнулся через парапет крыши, пытаясь углядеть причину такой смены настроения. Оказывается, пока защитники города были заняты вторым танком и его экипажем и не обращали внимания на первый, казалось бы надежно выведенный из строя, сочащийся смрадным черным дымом стальной колосс ожил. Сперва неуверенно, короткими спазматическими рывками поднялась пушка, дернулась вправо-влево, выверяя наводку и, кашлянув пороховой гарью, послала прицельный осколочный снаряд в глубину парка за сплошную завесу невысоких кустов. Разрыв, истошно взвизгнули, разлетаясь по сторонам осколки. В кустах кто-то пронзительно закричал, долго, протяжно, на одной ноте. Чуть правее места разрыва в воздух взлетела прелая труха и ворох желтых листьев, опаленные обратным пламенем гранатометного выстрела. Огненный шар врезался в асфальт перед неподвижно замершим танком — перепуганный гранатометчик поспешил и взял слишком низкий прицел. Вновь отплюнулась огнем танковая пушка и на том месте, откуда несколько секунд назад вылетела граната, взметнулся фонтан огня и земли, Бесу показалось, что в нем мелькнули очертания изломанного человеческого тела. Но исход этого короткого боя, конечно, был предрешен. Оправившиеся от неожиданности дудаевцы буквально задавили внезапно оживший танк огнем. Из объятой пламенем машины с трудом выбрался чумазый русоволосый парень и, шатаясь, обхватив голову руками, оглушено побрел по улице, не разбирая дороги.

От здания библиотеки к нему уже огромными прыжками неслись три одетые в камуфляж фигуры, на бегу грозно потрясая автоматами и оглашая округу гневными криками. Танкист же так и брел себе, глядя в никуда и будто не видя грозящей ему опасности, возможно, и правда не видел. Вот чеченцы уже в нескольких шагах от него, вот бегущий чуть впереди остальных молодой парень, поняв, что сопротивления не будет, на ходу закидывает за спину автомат и тянет из ножен на поясе широкий нож. Вот все еще продолжая по инерции бежать, он подпрыгивает, резко подается вперед, и из его распяленного в крике рта вылетает густой фонтан ярко-алой крови. Вот спотыкается и падает на колени, схватившись за живот, бегущий следом за ним верзила. Третий валится ничком на асфальт уже остановившись и начав недоуменно осматриваться, пытаясь понять откуда пришла смерть. Все происходит едва ли не за пару секунд.

— Мутный! Какого хрена?! — в голос, уже не скрываясь, орет Бес.

— Пошли вы все! — так же истерично отзывается снайпер, не отрываясь от оптики, продолжая выцеливать перебегающие фигурки врагов.

Несколько дудаевцев выскакивают на аллею, как чертики из табакерки, настороженные стволы смотрят вверх, ищут затаившегося врага. Чернявый пулеметчик с добрым позывным Хаттабыч (как иронично он будет звучать всего через несколько лет) меланхолично жевавший обломок спички, выплевывает его далеко в сторону и, перекрестившись, припадает к пулемету. «Господи, помоги! Господи, утверди душу мою и укрепи руку мою!» Короткая очередь выбивает каменную крошку из-под ног бегущих дудаевцев. «Господи дай мне силу пройти через это испытание достойно, не позволь страху ослабить душу мою!» — тихо шепчет пулеметчик, плавно ведя стволом за летящими со всех ног пятнистыми фигурами. Длинная, плетью хлещущая очередь, двое кувыркнувшись на бегу через голову, валятся на асфальт. Следующая очередь достает еще троих, один с вываливающимися из живота сизыми лохмами кишок, монотонно воет, волчком крутясь посреди аллеи. Остальные лежат молча — качественные «минуса».

— Вы что ж творите, волки?! — надрывает связки Бес. — Ходу, отсюда, ходу! Быстрее, пока не опомнились и не зажали!

Из здания выскочили за минуту, горохом ссыпаясь по лестницам, налетая друг на друга, путаясь в ногах и цепляясь оружием. Сломя голову понеслись толпой по парку, оскальзываясь на мокрой листве, падая в мягкие прелые кучи, гулко топоча по податливой сырой земле. Периодически то там, то тут мелькали группки людей в камуфляже, гремели направленные в их сторону выстрелы. Они, не останавливаясь, огрызались огнем и вновь летели вперед, оставляя противника позади. На дальней глухой аллейке человек десять бородачей неожиданно выскочили им наперерез. Схватились в рукопашную. Бес абсолютно на автомате, нырнул под летящую ему в горло руку с ножом и распрямившись четко ударил врага прикладом в висок, показалось, что физически ощутил, как проминается под пластиком приклада кость. Пинком отшвырнув в сторону обмякшее тело, он вновь ринулся вперед, задыхаясь и поминутно сплевывая густую и вязкую слюну из пересохшего рта. Вскоре парковая земля под выбивающими дробь каблуками сменилась асфальтом лабиринта кривых тесных улочек и дворов. В какой-то момент Бес осознал, что русоволосый танкист, невольно ставший причиной обнаружения группы, тоже бежит рядом. Натужно хрипящий Мутный в прямом смысле слова волок его за шиворот, заставляя держать заданный темп. «Ну, хоть не зря!» — шевельнулась в голове вялая мысль. В очередном дворе они нарвались на подготовленную огневую точку. Хорошо, что с той стороны не ждали никого, кроме своих. Несколько длинных неприцельных очередей пущенных с наскока расшвыряли, размели бородатых нохчей куривших сидя кружком около врытого в землю «Утеса». И снова бег вперед не разбирая дороги. В следующем дворе их обстрелял с крыши одинокий и бестолковый снайпер, так ни в кого и не попал, хотя и очень старался, пули злобно визжали, высекая искры из асфальта под ногами и уходя в сереющее к вечеру небо.

Уже к концу дня группе повезло. На какой-то глухой, застроенной старыми двухэтажными домами улице, им попался армейский грузовик с кузовом закрытым тентом. Водитель и охранник — молодые чеченцы лет по двадцать, вооруженные калашами 7,62, с плохо скрытым страхом наблюдали за вынырнувшими из сумерек вооруженными до зубов гасками. Бес сразу заметил чистенькие белые повязки на рукавах обоих — свои, «братья-оппозиционеры». Он сразу пожалел, о том, что такую же повязочку без особого сожаления оставил висеть где-то на парковых кустах. Докажи теперь, что ты не верблюд.

— Груши кюгал дал мнла ву дещь? (Кто командует группой?) — решив сразу взять быка за рога, по-чеченски гаркнул Бес, начальственно оглядывая притихших нохчей.

— Со! — глухим голосом отозвался охранник, опуская автомат, но все еще недоверчиво зыркая на спутников Беса.

— Со хога вист хила веза (Мне надо с тобой поговорить), — Бес мотнул головой в сторону предлагая охраннику следовать за собой и, подавая пример, тяжело затопал в сторону.

— Хума ешн шун? (Вам что-нибудь нужно?) — робко пискнул ему в спину охранник, пораженный тем, что славянин владеет его речью, но Бес вместо ответа лишь вновь мотнул головой, иди мол.

На ходу он лихорадочно размышлял, что бы такого навешать на уши этому юному лопуху, чтобы заставить его вместе с ними выбираться из города, не дожидаясь возвращения тех, кому транспорт принадлежал. В том, что они вообще смогут вернуться Бес глубоко сомневался, однако поди объясни эту очевидную вещь юному вайнаху для которого чувство долга перед соплеменниками превыше всего, даже собственной жизни. Издержки родоплеменного воспитания, что поделать, вот бы просвещенной русской нации такой рожденный дикостью и отсутствием цивилизованности недостаток! Требовалось что-то срочно придумать, а в голову, как назло ничего подходящего не лезло, и Бес все напрягал, и напрягал извилины, перебирая различные варианты спасительной лжи. Видимо поэтому первого выстрела он не услышал, и развернулся, лишь почувствовав резкое движение идущего следом чеченца. И вот тут до него уже долетел и хриплый выдох ПБ и металлический лязг затвора. Влажные теплые капли крови и мозга ударили по лицу, обжигая обветренную на холодном ветру кожу. Охранник медленно оседал прямо в глубокую лужу под ногами, темные миндалевидные глаза еще осмысленно, удивленно и жалобно смотрели на Беса, а вот лба над ними уже не было, вся верхняя часть черепа была сорвана тупоносой пистолетной пулей. Водитель, получивший свою порцию в живот, сучил ногами и скреб руками асфальт недалеко от машины.

— Адикел (До свидания), обезьяны. Встретимся в аду! — мрачно произнес Кот, опуская пистолет, и смачно харкнул зеленой соплей в искаженное смертельной мукой лицо водителя. — Такси свободен! Прошу садиться!

Примолкшие разведчики, стараясь не глядеть на Кота, обходя его массивную фигуру, как можно дальше, полезли в кузов.

Остановиться их заставило странное, непонятное зрелище, впечатление было такое, что у дороги стоит какая-то кособокая гротескная статуя. Лишь покинув машину и подойдя поближе, они разобрались, что к чему. Танкиста вывернуло, Мутный не переставая матерился, изобретая все новые и новые эпитеты применительно к Дудаеву лично и ко всему чеченскому народу в целом, Бес молчал до скрежета и боли в содранной эмали, стиснув зубы. На грубо сколоченном из бревен и врытом в землю у дороги кресте был распят человек. Молодой парень лет двадцати пяти. Лицо, распухшее и посиневшее от побоев с уже выклеванными воронами глазами, отрезанные сморщенные половые органы комком запихнуты в рот, на груди широкими размашистыми разрезами выведена неровная пятиконечная звезда, отрезаны уши и не хватает указательных пальцев на руках. Вот такая картина. Цвет кожи и светлые пшеничные волосы определенно говорили о том, что распятый принадлежит к славянской национальности.

Кое-какой инструмент нашелся в машине. Работали молча, не говоря ни слова, хмуро и быстро, лишь изредка натужно кряхтели и тяжело и громко дышали. Наконец импровизированный крест был повален, а ржавые гвозди-сотки пробившие руки и ноги несчастного с мясом вырваны из разбухшего мокрого дерева. Тело аккуратно положили на предусмотрительно расстеленную на земле плащ-палатку. Кот, брезгливо сплюнув, освободил рот распятого, и еще долго потом ожесточенно тер руки о штаны, сам того не замечая.

— Похоронить бы его надо, парни, — нерешительно начал Хаттабыч. — Страшную смерть мужчина принял. Надо, похоронить, как положено, молитву прочесть, чтобы душа успокоилась. И так ей досталось.

— Стойте, — справившийся с приступом тошноты танкист, протолкался вперед. Его пропустили, окидывая недоуменными взглядами. Опустившись перед мертвым телом на колени, танкист, отвел в сторону посиневшую, сжатую трупным окоченением руку, и пристально вглядевшись в открывшуюся под мышкой татуировку с группой крови, покачнулся громко застонав.

— Это же Юрка! Юрка Бартенев из второго батальона! Я сразу не узнал, потому что у него лицо изуродовано. Как же это, братцы? Это же Юрка! Как же так, братцы? Что же вы молчите?

Разведчики молча опускали головы, отводя глаза под его полубезумным взглядом.

— Понимаете, мы, когда еще только сюда из Моздока шли, то около Братского на заслон нарвались. Ну там пока суть да дело, даже пострелять пришлось для острастки, а Юрка, он с ополченцами сначала ехал, а потом пропал куда-то. Потом говорили, мол испугался, сбежал… А оно вон как, обернулось…

Мутный искоса глянул на замызганный указатель, стоящий на обочине ответвлявшейся от шоссе по которому они ехали разбитой грунтовки. Хутор Осиновский один километр. Задумчиво пожевав губами, он снял с плеча неразлучную эсвэдэху, любовно погладил, стирая потом выступивший конденсат, резко дернул затвором загоняя патрон в патронник, и молча широкими размашистыми шагами, пошел по грунтовке.

— Эй, ты куда? — окликнул его Бес.

— Хутор навестить, с местными пообщаться про гуманизм и человечность, — не замедляя шага, через плечо бросил Мутный.

— Да, стой ты, чума! С чего ты взял, что они виноваты?! Да и на хрена нам это? — выкрикнул Кот.

Снайпер остановился и долгим внимательным взглядом окинул своих товарищей. Не понравились Бесу его глаза, могильным холодом от них веяло, сырой кладбищенской жутью, не горячим яростным гневом, требующим утоленья местью, а стылой расчетливой ненавистью, той, что успокоится лишь со смертью последнего врага.

— А мне плевать, — тихо с расстановкой произнес Мутный. — Мне плевать, виновны ли они конкретно в этом. Не в этом, так в другом. Они все ублюдки и жить не должны. Если кто идет со мной, буду рад. Если нет, пойду один.

— Подожди, ведь там, на хуторе, женщины, дети, старики, с ними то как?

— Мне плевать, — так же тихо повторил снайпер.

— Но парня-то, этого похоронить надо сначала, — нерешительно начал Хаттабыч.

— Не надо, — встрял танкист. — Не дам Юрку на чужой земле хоронить. С собой заберем, будет нужно, на руках понесу.

— Что ж, как скажите, — пожал плечами, загоняя патрон в патронник Кот. — Ну что, пошли что ли, славяне, натянем глаз на черную жопу? Плохо не во Франции воюем, у этих бабы больно уж страшные, не повеселишься!

— «А деревни поджигать лучше ротой, или целым батальоном!» — фальшиво пропел Панцирь, прищелкивая к автомату пулеметный магазин.

Машину загнали в чахлую тянущуюся вдоль шоссе посадку, замаскировали довольно небрежно, рассчитывая вскоре вернуться. Тело распятого танкиста бережно уложили в кузове. Все сноровисто за несколько минут, не глядя друг на друга и будто куда-то отчаянно спеша, исходя нетерпеливой нервной дрожью. До хутора добрались быстро, минут за пятнадцать размеренного походного шага. Никакого плана никто не разрабатывал, вообще по дороге не разговаривали и не глядели ни друг на друга, ни по сторонам. Шагали сосредоточенно и целеустремленно, как заведенные автоматы. Хутор оказался небольшим, дворов на десять, окруженный лесопосадками, притаившийся в неглубокой ложбине, он мирно дремал, затворившись в теплых домах от промозглой осенней сырости, над печными трубами курился дымок. Не доходя метров пятьдесят до крайнего дома, все также молча, шедший впереди Панцирь потянул из-за спины притороченный ремнями «Шмель».

Цель настолько близка, что он даже не заботится о том, чтобы поднять прицельную планку, просто приседает на одно колено и жмет спуск. Яркий сноп обратного пламени, бьющийся в истерзанные барабанные перепонки грохот и темная, начиненная огнем, капсула влетает прямо в окно дома. Через мгновенье дом будто вспухает изнутри, увеличиваясь в объеме и отплевываясь во все стороны осколками оконных стекол и черепицы, потом так же поспешно складывается, с тихим всхлипом оседает, из исковерканных окон фонтаном плещет пламя. Против обыкновения никто не комментирует удачный выстрел, просто обходят стрелка и движутся дальше к единственной улочке между домами. На крыльцо соседнего с расстрелянным дома выбегает женщина средних лет в глухом черном платье и черном же платке на голове. Секунду стоит замерев, и расширенными от страха глазами смотрит на идущих по улице бойцов. Потом короткая очередь, пущенная Котом от бедра, не целясь, зашвыривает ее обратно в дом, следом в дверной проем летит граната.

Бес потом не мог воспроизвести все детали происшедшего в тот день на хуторе. После выстрела Панциря из огнемета, все перемешалось в памяти, слилось в круговерть отдельных смутных эпизодов. Милосердная психика постаралась, вовремя успела отключить мозг, не дала сойти с ума. Из воспоминаний в основном остались ощущения: жар от горящих домов, опаляющий лицо, обожженные покрывшиеся пузырями губы и веки, мечущиеся в отсветах пожара черные тени, пронзительный женский визг алмазным сверлом буравящий мозг, методичные короткие очереди, звучащие из облаков густого воняющего горелым мясом дыма, не бой — расстрел. Те из жителей, что имели оружие, толком оказать сопротивления не смогли, несколько выстрелов из охотничьих ружей, мелкая дробина, засевшая в ноге у Мутного не в счет. За считанные минуты маленький уютный хутор превратился в пылающее огнем адское пекло.

Они уже уходили, когда на разные голоса на дороге завыли автомобильные моторы и из остановившихся неподалеку грузовиков начали выпрыгивать вооруженные люди. Огрызнувшись пулеметным огнем, группа рванулась назад. Короткий сумасшедший бег по единственной улочке, прикрытые от нестерпимого жара полами курток лица, загорающаяся прямо на теле одежда, и вот они уже выскочили к противоположной окраине. Дальше чернела жирной грязью пашня, а за ней чахлый по-осеннему насквозь просматриваемый с облетевшими кронами лесок.

— К лесу! Быстрее! Ходу! Ходу!

Ноги вязнут в грязной земляной жиже, опаленная кожа на лице и руках пронзительно саднит, стокилограммовые комья жирной глины липнут к ботинкам, каждый шаг нечеловеческое испытание.

— Быстрее! Быстрее!

Бес присел на колено у остатков забора окружавшего крайний дом, то, что от него осталось до сих пор весело полыхало, громко потрескивая и гудя рыжим пламенем, настороженно водя автоматным стволом по сторонам, он ждал появления преследователей. Кто-то должен задержать здесь не вовремя свалившихся невесть откуда нохчей, иначе остальным не успеть добраться до спасительного леса — перестреляют на пашне. Рядом остановился Кот, молча встал за спиной, тяжело переводя дыхание. Остальные бойцы к тому времени были уже на середине поля.

— Ты чего застрял? Давай за остальными, я потом догоню!

— Не догонишь…

— Чего? — Бес непонимающе обернулся.

В лицо ему смотрело дуло пистолета, черное, бездонное как Марианская впадина, на втором плане за магнетически приковывающим взгляд отверстием злорадно скалился Кот.

— Того! Значит, говоришь, Кот полное говно, урод без чести и совести, тупой убийца? А ты значит у нас ангел с крыльями, борец за справедливость? Образованный и культурный, фу ты ну ты, куда уж нам сиволапым!

— Ты что, сдурел? Убери ствол! Нашел время обиды выяснять, придурок!

— Да нет, придурок, это ты. Надоел ты мне, прощай!

Бес еще успел услышать, как пухнул пороховым выдохом ПБ, а потом что-то тупое и тяжелое ударило в грудь, разворачивая на месте, бросая лицом в жирную, чавкающую под ногами грязь.

Очнулся он в темноте, рядом смрадно дышало, воняло тяжелым запахом и ворочалось что-то живое. Что именно понять не удавалось, залепленные засохшей грязью глаза отказывались открываться, он потянулся было рукой протереть их, и с удивлением понял, что левой руки у него нет. По крайней мере в привычном смысле этого слова, может она и была на месте, вот только он ее абсолютно не чувствовал и не мог приказать пошевелиться даже пальцу. Попробовал подвигать правой рукой и, о радость, получилось, правда с трудом, будто под водой, преодолевая сопротивление окружающей среды. Подвигал ногами, ноги на месте — только онемели от неподвижности, замерзли и затекли. Наконец с большими усилиями разлепил веки и тут же чуть не зажмурился вновь, прямо перед глазами, в каком-нибудь метре виднелась оскаленная собачья пасть, внушающего уважение размера. Мощные отливающие желтизной клыки перепачканы кровью, почерневший, вываливающийся язык не помещается между ними, а над всем этим желтые, горящие лютой злобой глаза здоровенной кавказской овчарки. Сам пес изо всех сил пытается подползти ближе, достать клыками. Тянет грузное обвисшее, сочащееся кровью из располосованного пулями живота тело. Упирается передними лапами в землю и подтягивается, ползет вперед, волоча по земле бурые ленты кишок и бессильно обвисшие задние лапы. Увидев, что Бес очнулся, псина разразилась угрожающим рычанием и отчаянными усилиями сдвинулась еще на десяток сантиметров, клыки щелкнули в бессильной ярости, от невозможности дотянуться до вожделенного горла врага. Бес огляделся. Кровавый след тянулся за собакой, уходя к пепелищу с обгорелым остовом дома. Издалека же приполз к нему этот мститель.

Бес пристально уставился в полные ненависти собачьи глаза. Когда-то в далеком детстве он мечтал завести собаку и прочел много литературы о наших четвероногих друзьях. Так вот почти все авторы сходились в одном, собака не может выдержать пристального взгляда человека. Однако фокус не удался, этот пес, голову не опустил, а, наоборот, взрыкнув от нестерпимой боли неимоверным усилием придвинулся еще чуть ближе.

— Ну что ж, видно миром нам с тобой не разойтись. Я правильно понял? — произнес Бес и удивился собственному голосу, обычно глубокий и звучный сейчас он звучал хриплым карканьем. — Ну, давай подползай, я жду!

Пес ответил рычаньем и вновь чуть подтянулся вперед. Автомата нигде в зоне видимости не наблюдалось, да Бес и не решился бы стрелять, мало ли чье внимание мог привлечь выстрел в данной ситуации. Правая рука лихорадочно зашарила в районе пояса, пытаясь нащупать нож. Пес, заворчав, преодолел еще несколько сантиметров, вновь щелкнули окровавленные клыки. Наконец пальцы сжались на прохладной, чуть шершавой рукояти финки, теперь необходимо было извлечь ее из ножен, что, учитывая замерзшие негнущиеся пальцы и непривычную однорукость тоже было не простой задачей. Зловонное собачье дыхание уже обдувает лицо, тяжелый запах крови перемешанный с вонью мокрой шерсти забивает нос, в желтых глазах псины торжество, до вожделенного горла сантиметры, один рывок и можно будет наконец вцепиться в эту податливую тонкую кожу, оборвать бьющиеся под ней жилы, захлебнуться сладкой вражеской кровью. В этот момент застежка на ножнах все-таки поддается. Нож удобно ложиться в руку, но вместо привычного молниеносно-смертоносного росчерка со свистом рвущей воздух стали, получается только вялый тычок. Острие врезается в собачью морду рядом с глазом, скользит по кости сдирая кожу и бессильно падает на землю. Пес даже не взвизгивает, у него нет на это сил, он лишь досадливо мотает оцарапанной мордой и вновь тянется вперед. Бес тщательно целится, время есть лишь на одну попытку, если не нанести смертельную рану сейчас, собачьи клыки вонзятся в шею, разрывая артерию. И вот удар! На этот раз удачно, лезвие, почти не встречая сопротивления, на всю длину входит собаке в глаз, та машет головой, пытаясь избавиться от стальной занозы, и тихонько подвывая от боли, но только помогает глубже воткнуть нож. Несколько секунд собачье тело сотрясают отчаянные конвульсии, потом оно судорожно вытягивается и замирает.

Бес долго смотрит на поверженного врага, потом, собравшись с силами, выдергивает из собачьей глазницы перепачканный темной кровью нож и, вытерев о куртку, возвращает его в ножны. Теперь, когда угроза миновала можно заняться собой. Провести так сказать инвентаризацию, разбираясь, какие потери понес, и что же теперь делать. Левое плечо начинает наливаться горячей пульсирующей болью. Пуля Кота прошла навылет намного выше сердца, разорвав грудную мышцу и скользнув по лопатке, вышла из спины. Почему он не сделал контрольного выстрела, отчего понадеялся, что рана смертельная, оставалось только гадать. Вроде ничего жизненно важного не задето, а значит возможно еще поживем. Кое-как сумев приподняться и сесть, немилосердно кружилась голова и подташнивало, видимо, от потери крови, Бес пропитанными спиртом гигиеническими салфетками протер рану и с горем пополам перевязался. Из оружия при нем остался лишь всунутый в карман разгрузки пистолет, две обоймы к нему и тяжелая ребристая граната Ф-1. Левая рука не слушалась абсолютно и висела безжизненной плетью. Зато попробовав встать на ноги он осознал, что не смотря на слабость идти вполне способен. Вот только куда идти? Обратно в Знаменское, на базу оппозиции, после того, что они сотворили на этом хуторе — форменное самоубийство, махом окажешься на таком же кресте, что и невезучий танкист Юрка. Пробираться к границе республики, а дальше? Дома представители завербовавшей его конторы наверняка не особо обрадуются возвращению нежелательного свидетеля их грязных делишек. В дороге они слушали радио и уже знали о пленных танкистах, которыми теперь вовсю козырял Дудаев. Да, дела… Бес опустился обратно на пашню и достал из кармана пистолет. Задумчиво глянул ему в дуло, подмигнул невесело, затем, передернув затвор, вставил ствол себе в рот.

Страшен был вид январских улиц города Грозного, искалеченных, растерзанных и смятых, провонявших мертвечиной, пороховой гарью и серым пеплом пожаров. Но даже на них, этих казалось бы мертвых улицах, продолжалась жизнь: быстрыми тенями шныряли между грудами мусора разжиревшие собаки-людоеды, такими же сторожкими перебежками изредка перемещались оборванные грязные бородачи с оружием на изготовку, иногда поднимались из подвалов прячущиеся от войны мирные жители, растрепанные опустившиеся от выпавших на их долю лишений. Порой проносились завывая движками на бешенной скорости бронетранспортеры с хмурыми ощетинившимися стволами мальчишками на броне. Победители чувствовали себя в городе едва ли не менее уверенно, чем побежденные.

Темным январским вечером Асланбек был занят важным делом. Он боролся с русскими оккупантами. Не смотря на то, что ему всего пятнадцать лет и то совсем недавно исполнилось, он уже успел многое сделать в этой священной для каждого вайнаха борьбе. Во время активных боев за город, он корректировал огонь минометов по позициям федералов. Потом вместе со старшим братом по ночам ставил мины на улицах по которым днем перемещались солдаты. А самое главное, он смог заманить на позиции боевиков, отбившегося от своих и заблудившегося в незнакомом городе морского пехотинца. Поверивший Асланбеку лопоухий морпех, выряженный в бушлат не по размеру и широченные сапоги до колен, покорно, как теленок на привязи, притащился за ним к девятиэтажке, в подвале которой держал оборону отряд старшего брата Асланбека. Окруженный смеющимися чеченцами морпех глупо моргал пронзительно-голубыми глазами, и губы его забавно дрожали от обиды, а по щекам текли злые слезы. Асланбека все хвалили за находчивость и в награду позволили самому перерезать горло приведенному русаку, а потом отрезать у него правое ухо — талисман на счастье. С тех пор Асланбек гордо носил это ухо на шее на специальном зеленом шнурке.

Сегодня вечером задание у Асланбека простое, нужно в указанных местах города, там, где они наверняка попадутся на глаза солдатам оставить издевательские надписи: «Смерть русским свиньям!», «Свободу волкам!», «Добро пожаловать в ад!» и так далее. Сначала Асланбек возмутился, что ему поручают такое малозначительное дело, и хотел даже отказаться на отрез. Но помощник брата, хромоногий Ислам, хитро поглядывая на него, пояснил, что такие надписи порой пострашней поставленной мины, потому что отнимают у врага самое главное — мужество. Подумав, Асланбек с ним согласился и теперь не жалея сил и времени старательно разрисовывал уцелевший после попадания авиабомбы обломок стены дома. Поставив точку под восклицательным знаком, юноша отступил чуть в сторону, любуясь результатами своего труда. Получилось просто замечательно, выполненная ярко-красными буквами надпись, казалась сделанной кровью, мелкие потеки по краям букв только усиливали это впечатление. Ислам будет доволен.

— Добро пожаловать в ад! — смакуя текст, с выражением прочел Асланбек.

— Был там, — откликнулся за его спиной глухой мужской голос.

Асланбек подпрыгнул как ужаленный и стремительно развернулся. Чуть ниже его под кучей камней и мусора стоял мужчина в добротном турецком камуфляже, мертвенно неподвижные голубые глаза пристально изучали Асланбека, пробивавшаяся на подбородке щетина была светло-русого цвета, да и весь склад лица свидетельствовал о том, что перед ним русский. Однако в противоположность перепуганным и затравленным солдатам, вид человек имел независимый и дерзкий, направленный на Асланбека автомат держал с небрежностью однозначно свидетельствующей о долгой привычке. Вобщем не похож он был на типичного федерала, совсем не похож…

— Дяденька, простите, я больше не буду… Мне старшие мальчишки велели это написать… Честное слово, — плаксиво заныл Асланбек, внимательно следя за реакцией странного русака.

Однако так ничего и не углядел, все тот же холодный, ощупывающий взгляд, почему-то слишком долго задержавшийся на его груди. Что он там нашел? И тут юношу прошиб нешуточный озноб, он понял. Окончательно сломавшаяся вчера застежка-молния на куртке! Куртка не застегнута, распахнута на груди! А значит, незнакомец прекрасно видит болтающееся на зеленом шнурке ухо! Будь проклят тот день, когда он вообще отрезал его! Дурацкий мальчишеский форс, заставивший носить отрезанное ухо врага, теперь может дорого обойтись. Убить его, конечно этот русский не убьет, кишка тонка у них стрелять в детей. Ха, это он-то ребенок! Не убьет, но неприятности быть могут.

— А ухо тебе тоже старшие мальчишки подарили?

— Ухо? Ухо я на дороге нашел. Таких ушей сейчас много по городу валяется! — дерзко вскинул голову Асланбек, главное не показать врагу свой страх, пусть видит, что имеет дело не с перепуганным сопляком, а с настоящим джигитом. Что это идет в противоречие с его самоуспокоительными мыслями о том, что русский не должен тронуть подростка, Асланбек в тот момент как-то не заметил.

— Не любишь нас? — вроде как даже с интересом спросил русский.

— А за что мне вас любить? Подожди, придет время, мы с вас спросим и за погибших братьев и за город разрушенный, — спокойствие собеседника подействовало на Асланбека возбуждающе, раз так миролюбиво разговаривает, значит сам боится, значит слабый. — Резать вас будем как свиней! Женщин ваших трахать будем, а потом тоже резать! Да мой брат, таким как ты яйца отрезал, и еще резать будет…

— О как, — качнул головой русский. — Видно вас, волков, всех перебить нужно. Сами не успокоитесь.

— Да я…, - взвился было Асланбек, но автомат в руках русского дважды придушенно хлопнул, чуть дергая украшенный ПББСом ствол и отказавшие ноги подломились, а ставший вдруг непослушным язык не смог вытолкнуть изо рта окончание фразы.

Он был еще жив, когда неправильный русский подошел и склонился над ним. Перед затуманенным взором Асланбека мелькнула сталь ножа и крепкая с красными разбитыми костяшками кисть украшенная синими корявыми буквами «БЕС». Дернул за шею натянувшийся под лезвием шнурок.

— Это я у тебя заберу, — все так же ровно сказал русский, пряча в карман срезанное ухо. — А вот тебе взамен!

Асланбек почувствовал, как чужие жесткие пальцы роются у него в волосах, потом откуда-то издалека докатилась вспышка пронзительной боли, и что-то теплое и мягкое шлепнулось ему на лицо.

— Ну вот и все! До встречи в аду, гаденыш!

Чужие руки откинули в сторону полу кожаной куртки, быстро ощупали грудь, а потом точно под пятое ребро, легко, как в масло вошел финский нож. Асланбек остатками отлетающего сознания еще почувствовал как трепыхнулось, останавливая свой вечный стук сердце, а потом его накрыла темная пелена. «Хорошо, что с кровью, и от руки неверного, впереди рай и гурии!» — угасала последняя мысль.

Бес присел рядом, задумчиво глядя на разгладившееся и успокоившееся перед смертью детское лицо, на еще кровоточащее ухо и непокорную прядь темных вьющихся волос. «Видишь, как оно вышло, парень… Ни хрена это не детские игры, и смерть здесь всамомделишная, не понарошку. А отпусти я тебя сейчас, ты бы еще кого-нибудь убил. И плакала бы чья-то мать, над сыном, которого загнали сюда выполнять приказ оскорбленного невесть чем президента. Вот и выходит так, что не было у меня другого решения. И у любого, кто имеет мужество честно глянуть на эту проблему, другого решения не будет. Теперь или мы вас под корень, или вы нас. По-другому уже не выйдет». Он обтер перепачканное кровью лезвие о подкладку куртки убитого и только сейчас обратил внимание на плотно набитый чем-то и застегнутый на специальную пуговицу внутренний карман. «А ну, что у тебя тут за богатства?» В кармане оказались документы — паспорта, водительские права, трудовые книжки, все на русские фамилии, многие истрепанные, некоторые с пятнами крови. Асланбек с самого начала штурма по заданию брата где только мог добывал и приносил ему документы живших в Грозном русских, дальновидный командир боевиков вполне справедливо считал, что эти корочки рано или поздно пригодятся для легализации его бойцов.

Бес перебирал эти свидетельства жизни совершенно незнакомых ему людей. Где Вы сейчас, Ермишина Светлана Васильевна, 1974 года рождения? Изнасилованы и убиты? А Вы, Потапов Федор Кузьмич, 1927? До сих пор прячетесь где-то в подвалах? Или такая жизнь на старости лет уже убила Вас? Кузьмина Лариса Сергеевна… Антонов Игорь Владимирович… Мазин Дмитрий Иванович… Сергеев Андрей Николаевич… Сергеев Андрей Николаевич, 1971 года рождения, проспект Ленина 34… Бес смутно припомнил разнесенную артиллерийским огнем пятиэтажку, вроде бы на ней болталась табличка с этими цифрами, хотя уверенности нет, за время многодневных странствий по городу-призраку каким был январский Грозный, он видел слишком многое, чтобы все удержалось в больной истерзанной памяти. Но год рождения это в цвет, а с мутной порченной водой фотки с расплывшейся печатью глянуло столь неопределенное лицо, что в нем можно было узнать кого угодно… Пожалуй, это был шанс!

Воздушный лайнер заходил на посадку, вычерчивая над аэропортом традиционный круг почета. Бес в последний раз перед таможней проверил документы, все в порядке, все на месте. Он раскрыл загранпаспорт, глянул на свою фотографию, потом на ровные черные строчки бегущие по странице: Сергеев Андрей Николаевич…

Казалось, ночь будет тянуться бесконечно. Желанная после дневного пекла прохлада вскоре сменилась мерзким пробирающим до костей холодным ветром. Взмокшая за время бега по джунглям потом одежда, насквозь пропитавшаяся сырыми испарениями тропического леса, не могла сохранить столь необходимое тепло. Лишь противно липла к телу вытягивая из него способность двигаться, замораживая бег крови, сводя мышцы знобкими колотящими дрожью судорогами. Развести костер Бес не разрешил, пояснив, что преследователи все еще висят у них на хвосте, и то, что они уже перемахнули пограничную линию, еще не говорит о том, что погоня будет немедленно прекращена. Строго говоря, никакой границы, кроме условно проведенной на карте черты в тропическом лесу не существовало. На редких дорогах еще можно было встретить малочисленные, одичавшие от бесконтрольности, погрязшие в пьянстве и взяточничестве блокпосты пограничников. Многокилометровая пограничная зона, проходящая по джунглям, не охранялась никем. Разве что совершенно дикими племенами одной из младших ветвей семейства буби, вот они действительно были здесь безраздельными хозяевами, подлинными владельцами влажных просторов тропического леса, куда без крайней необходимости не отваживались соваться не только белые, но и более цивилизованные чернокожие собратья дикарей. То, что они вступили на территорию какого-то из этих племен, беглецы знали, незадолго до заката солнца, в быстротечных экваториальных сумерках они наткнулись на что-то вроде пограничного столба. Врытый в землю недалеко от тропинки кол венчал выбеленный временем и беспощадным солнцем лошадиный череп. Пожелтевшие зубы коняки были густо перемазаны чем-то бурым, весьма похожим на засохшую кровь. Бес удостоил этот изыск дикарского творчества лишь беглым косым взглядом и уверенно затопал вперед, до предела вымотанный Студент, тоже не обратил на черепушку особого внимания. Зато их равнодушие с лихвой компенсировала Ирина, шарахнувшись в сторону, от скалящейся морды, она что-то пискнув мелко перекрестилась, и даже отважилась несколько минут спустя, обратиться к мрачному и злому Бесу с вопросом о злобных дикарях, якобы питающихся забредшими на их территорию путешественниками. Бес объяснениями ее не удостоил, лишь молча поднял и покрутил перед самым носом автомат. Впрочем это и было вполне однозначным и недвусмысленным ответом. Какие-то полуголые дикари страха и опасений у наемника не вызывали, другое дело шедшие по пятам жандармы.

Возможно он бы изменил свое мнение о сложившейся ситуации, если бы мог видеть, как резко будто наткнувшись на невидимую стену остановились час спустя у лошадиного черепа их преследователи. Возбужденно переговариваясь, крутя во все стороны головами, всматриваясь в быстро погружающиеся во мрак джунгли, они, ощетинившись стволами и стараясь держаться плотной группой, резво двинулись назад. А один из проводников с посеревшим от страха лицом и беспокойно бегающими глазами пояснил капитану, что белые по недомыслию зашли на территорию, контролируемую племенем бухеба — агрессивными каннибалами, а значит, их можно больше не преследовать, они сами выбрали себе мучительную смерть.

Однако Бес ничего этого не знал, а от попыток наслушавшейся за время пребывания в стране разных историй о дикарях Ирины просветить его лишь отмахнулся. В самом деле, сейчас было не до того, чтобы выслушивать страшные сказки для маленьких детей, мало того, что перед ним стояли вполне реальные и грозящие обернуться не шуточными опасностями проблемы, так еще и о явно выдуманных предлагали заботиться. Нет уж, увольте! Бес гнал Студента и Ирину до изнеможения, даже в сумерках, даже в обрушившейся мгновенно, будто опустили на сцене занавес, тьме тропической ночи. До тех пор, пока они не начали заплетать отказывающимися слушаться ногами уж совсем хитрые петли и поминутно валиться на землю. Лишь тогда, приглядев подходящий холм с лысой верхушкой, он объявил, что здесь они остаются на ночлег. Обессилевший Студент тут же осел на землю и больше даже не пытался пошевелиться, пришлось его выпутывать из ремней снаряжения, заставлять разуться и промассировать побелевшие, покрытые с непривычки волдырями, сморщенные от постоянного пребывания в сырости ступни. Ирина держалась слегка получше, но тоже явно была на пределе.

Ночь навалилась на них внезапно, обдав лавиной звуков — истошных криков незнакомых птиц, рычанием хищников, шорохами и треском, всего в нескольких метрах от них шла незнакомая им, но весьма бурная жизнь джунглей.

— Надо бы костер развести, а то так страшно, — прошептала Ирина, невольно прижимаясь поближе к Бесу, инстинктивно ища у мужчины помощи и защиты.

— Нет уж, мадемуазель, сегодня придется обойтись. Зверье далеко не самое опасное с чем мы можем столкнуться этой ночью. Любой местный хищник издалека почует запах человека и ружейной смазки, а значит, оббежит наш холм десятой дорогой. А вот те, кто идет за нами, сейчас тоже вынуждены сделать привал. Ночью по следу идти невозможно, но если мы им сами зажжем маячок, мол, милости просим, гости дорогие, то могут и наведаться. Не так уж далеко мы от них оторвались.

— А как Вы… Ты… — Ирина так и не определилась, как обращаться к Бесу, на «ты», или на «вы», предпочитая обходиться вообще без этого местоимения. — Интересно, что там с Самураем и Маэстро, да и Кекс может выкарабкается?

Вопрос резанул по больному, всю дорогу сюда Бес старательно гнал от себя мысли об оставшихся позади друзьях. Он, в отличие от наивной верящей в сказки и голливудские фильмы дурочки Ирины, прекрасно все понимал, просто запрещал себе думать об этом. Старательно загонял поднимающуюся из глубины души боль обратно. Время для скорби еще не пришло, сначала надо выбраться отсюда и по возможности вывести оставшихся у него людей, все остальное потом. Потом будет многодневная одинокая пьянка и в пьяном бреду разговоры с погибшими, потом ляжет на сердце еще один глубокий рубец, тот что не заживет никогда, просто он к нему со временем привыкнет, научится с ним жить, так уже было, и наверное так еще будет. А боль, что ж, она тоже не всегда будет такой острой, пройдут дни и она станет тупой привычно покалывающей где-то внутри, лишь иногда взрывающейся ослепительной вспышкой, при виде похожего лица мелькнувшего в толпе, от случайно донесенного легким ветерком запаха знакомого табака, от неудачно брошенного кем-то из друзей слова.

А еще у них никогда не будет уютных аккуратно засаженных травой и ухоженных могил на кладбище. Бес ненавидел кладбища, ему там мгновенно делалось странно не по себе, пробегал по позвоночнику озноб. Не из какого-то мистического страха, он давно привык к мертвецам и перестал их бояться. Его угнетали живые. Те люди, что молча стояли перед ажурными оградками, под которыми было зарыто то, во что превратились их близкие. Изъеденные жирными трупными червями зловонные костяки, вот к кому, вернее к чему приходили они, несли цветы, разговаривали с гниющей плотью. Это было настолько отвратительно, что Беса тянуло блевать. Нет, если уж так необходимо иметь место последнего пристанища, то он предпочитает крематорий. У Маэстро, Кекса и Самурая могил не будет, по крайней мере, таких на которые можно прийти, и это правильно. Память о человеке не должна жить на кладбище, она не нуждается в искусственных цветах венков и мраморных досках. Если лишь этот жалкий посмертный фарс заставляет помнить о тебе, то значит, и такой памяти ты не заслужил…

— Так что? — Ирина прервала его раздумья, совсем неделикатно саданув кулачком под ребра.

— Ничего, — стараясь, чтобы голос прозвучал спокойно и ровно произнес он. — Говори уже мне ты, замучила заикаться. А они… Возможно, они догонят нас завтра…

— Ты, правда, так думаешь?

— Почему бы и нет…

Она прижалась к нему еще теснее, и он обнял ее за плечи левой рукой, поудобнее устраивая девичью головку у себя на груди. Если в этом движении и была какая-то доля эротики, то лишь самая незначительная и невинная. Температура стремительно понижалась и по контрасту с дневным зноем становилось весьма прохладно, а прижавшись друг к другу, можно было лучше сохранять тепло. Хотя Студент движимый видимо какими-то своими «пацанскими» комплексами наотрез отказался ложиться рядом и демонстративно отполз подальше, мол, делайте что хотите, меня это не касается. «Ну и дурак», — решил про себя Бес, но настаивать не стал, смутно понимая, что здесь видно замешана еще и ревность к с готовностью примостившейся рядом с командиром Ирине.

— Ты не болтай, а старайся заснуть. Завтра день вряд ли будет легче сегодняшнего. Силы тебе понадобятся.

— А ты?

— А я буду слушать лес. Должен же кто-то быть настороже. В такой темноте все равно ничего не увидишь, а послушать надо, на всякий случай. Мало ли…

— И ты совсем-совсем не будешь спать?

— Совсем-совсем. Я привычный, к тому же здоровее вас обоих вместе взятых.

— Я пока вовсе не хочу спать, я так вымоталась, что мне даже заснуть тяжело…

— Так бывает, ты просто перевозбудилась, нервы гудят, не дают расслабиться. Постарайся успокоиться, думай о чем-нибудь приятном…

— Говоришь перевозбудилась? — она тихонько хихикнула. — О чем-нибудь приятном? А можно я буду думать о сексе с крутым воякой посреди тропического леса?

Он удивлено промолчал, чувствуя как чуткие быстрые пальцы, будто узнавая на ощупь, пробежали по его лицу и груди, ловко нырнули между пуговицами куртки.

— Ну так что же, герой?

Он чуть приподнялся на локте, нависая над ней, заглянул в расплывающийся в непроглядном мраке бледный овал лица. Он хотел сказать ей, что это всего лишь требующие разрядки напряженные нервы, что наутро она пожалеет об этом, что всего в паре десятков метров храпит в любой момент могущий проснуться влюбленный в нее Студент, что никому не нужны эти проблемы… Он многое хотел ей сказать, но вдруг наткнулся на горящие знакомыми звездными огоньками глаза, ощутил под рукой покорно подавшееся навстречу гибкое тело, почувствовал, как внезапно стали тесными широкие камуфляжные брюки, и с усилием проглотил такие правильные, такие своевременные слова. Поцелуй горячей волной обжег его губы, ловкий умелый язычок шаловливо завращался во рту, он закрыл глаза, отдаваясь давно забытому наслаждению, в голове зашумело, завертелись яркими россыпями вращающиеся галактики, а жесткая, умеющая в пыль крушить кирпичи ладонь, сильно и нежно сжала упругие девичьи ягодицы, прижимая ее все ближе и ближе, туда, к низу живота. «Вика… Любимая…» — забывшись, нежно выдохнул он, покрывая поцелуями ее лицо. Чужое, незнакомое лицо…

И схлынуло. И не кружился больше в голове бушующий космос, и не сверкали таинственными манящими звездами глаза, и враз опал вздыбившийся было в штанах бугор… Это была не она… Зародившееся было волшебство развеялось без следа, а в его объятиях осталась вздрагивающая от холода, перемазанная грязью, промокшая усталая девчонка. Сказка кончилась, и принцесса превратилась в жабу.

Она мгновенно почувствовала происшедшую в нем перемену, и замерла, вопросительно и тревожно глядя на него. А он чувствовал себя полным идиотом и даже отдаленно не представлял, как же теперь поступить, как спасать положение. Он согласен был сделать для нее все, что угодно, но отчетливо понимал, что это уже невозможно.

— Извини, — с трудом произнес он, наконец. — Наверное, ничего не получится.

— Почему? Я не нравлюсь тебе? Ты считаешь, что я уродина? — в ее голосе уже звенели злые слезы смертельной обиды.

И тогда он решился:

— Нет, ты не понимаешь… Ты очень хорошая и очень красивая… Просто я люблю другую девушку, и не могу вот так вот с тобой… Ну ты понимаешь… Это было бы нехорошо по отношению к ней, нечестно…

С минуту, показавшуюся ему вечностью, она внимательно слушала его сбивчивые объяснения, а потом, видимо, все же сочтя причину достаточно убедительной, сменила гнев на милость и принялась его усиленно расспрашивать о Вике. Он отвечал сначала скупо и односложно, потом все более пространно и развернуто. А потом и сам не заметил, как разговорился, слова полились неудержимым потоком. Это был первый раз, когда он решился откровенно поговорить с кем-то об их отношениях, поделиться своими проблемами, и будто жидкость из наконец прорвавшегося давно зревшего гнойника из него хлынули слова. Разные: горькие и злые, влюбленные и восторженные, всякие, какие только возможно, не было лишь равнодушных. И по мере того, как он их выговаривал, он чувствовал, как уходит с сердца привычно лежавшая на нем тяжесть, и был благодарен этой едва знакомой девчонке за то, что она слушает весь этот бред и даже задает какие-то уточняющие вопросы. Затем как-то незаметно разговор перешел на него самого и его жизнь и работу. Увлекшись, он яростно скрипел зубами, выхаркивая обвинения в адрес власти и страны, сломавшей жизни его друзей и его собственную, утирал выступившие на глазах злые слезы и хрипло кричал ярким тропическим звездам:

— За что? За что они нас так?!

Звезды молчали, им было все равно. Зато Ирина как могла утешала его, обнимала, шепча что-то ласковое, прижимала его голову к груди, баюкала, с мудрой материнской печалью гладя по голове. Видно в каждой женщине изначально, со времен сотворения мира заложена эта скорбная материнская мудрость, умеющая прощать и утешать, потому даже тертые битые жизнью мужики время от времени нуждаются вот в таком женском участии, пусть даже проявляет его всего лишь сопливая девчонка, это ничего не меняет.

Уже под утро, когда окружающий мрак начал сереть, превращая очертания предметов вокруг в неясные зыбкие тени, она все же заснула, прижавшись к нему всем телом и засунув лицо куда-то под мышку, уже в полусне невнятно пробубнив: «Завидую я твоей Вике. Вот бы мне так…». А он так и встретил рассвет, погруженный в воспоминания, которые теперь отчего-то уже не были так болезненны, а просто будто пронизаны светлыми печальными струнами.

Студент попался в ловушку около полудня. Произошло это как-то буднично, просто в какой-то момент раздался треск, и Студент присел на колено, провалившись правой ногой в специально выкопанную на тропе и замаскированную хитрую ямку. Нога ушла в нее до середины икры и обратно вылезать, зажатая специальными деревянными кольями, отказывалась, хоть ты тресни. В горячке первых секунд после поимки Студент попытался было выдернуть ее силой, но продавленная весом его тела щель в зарытом под землей деревянном настиле, от отчаянных рывков лишь сужалась плотнее обжимая ногу неудачника. Наконец чуть не стянув с ноги ботинок и в кровь изодрав щиколотку, Студент прекратил бесполезные метания и, вытянув свободную ногу сел посреди тропы, тупо глядя перед собой. Ирина буквально заходилась от смеха, наблюдая за его неуклюжими попытками освободиться, действительно выглядел в этот момент Студент довольно комично. Бес отнесся к «забавной» шутке местных охотников гораздо серьезнее. Настороженно оглядев притихший лес и сняв автомат с предохранителя, он, не спуская внимательных глаз с окружающих тропу зарослей, медленно подошел к Студенту и опустился рядом на колени.

— Всем внимание. Оружие к бою, — хрипло прокаркал он, одним строгим взглядом пресекая неуместное веселье Ирины. — Студент, следи за левой стороной, Ирина — за правой. Увидите какое-нибудь движение — стреляйте не раздумывая!

Глядя на его серьезное напряженное лицо, Ирина подавилась внезапно ставшим поперек горла смехом и присела на корточки, вглядываясь в переплетение лиан, ветвей и плоских широких листьев. Однако джунгли хранили молчание и неподвижность, даже птицы безумолку голосившие все утро и то вдруг стихли, будто боясь привлечь внимание насторожившихся белых. Бес, тем временем отложив в сторону автомат, внимательно осмотрел ловушку, в которую угодил беспечный Студент. Конструкция ее была проста и оригинальна: посреди дороги выкопана примерно полуметровой глубины яма, перекрытая вкопанными в землю длинными жердями так, чтобы оставались щели, в которые может под весом тела провалиться нога человека, вытащить же пойманную конечность можно было лишь подрыв и расшатав одну из жердей. Быстро определив, направление в котором уходила под землю одна из жердин, Бес извлек из ножен кинжал и принялся сноровисто и ловко ковырять утоптанную землю, одновременно успокаивая Студента:

— Нормально все. Сейчас эту доску подроем, раздвинем и все дела! Повезло, что ногу не сломал, считай, в рубашке родился, могло быть гораздо хуже…

Студент, однако, на болтовню командира внимания не обращал, с напряженным лицом он замер, будто прислушиваясь к чему-то недоступному остальным. Бес, обратив внимание на его странное поведение уже хотел было поинтересоваться, что там такое интересное происходит, что Студент так увлекся, но не успел.

— Там что-то есть! — во весь голос завопил Студент, отчаянно дрыгая ногой. — Там что-то меня трогает! Оно ползет мне в штанину! А-а-а!

— Змея! — в тон ему взвыл Бес. — Не дергай ногой, придурок! Не двигайся! Я сейчас тебя вытащу!

Он с удвоенной силой заработал ножом, вспомнив, что когда-то давно слыхал рассказы о таких ловушках с сюрпризом в виде смертельно ядовитой змеи внутри. Иногда, если жертва сохраняла самообладание, и не тревожило своими трепыханиями пресмыкающееся, обходилось без укуса. Еще он подумал, что прихваченная на блокпосту противозмеиная сыворотка так и осталась у Маэстро. Студент лишь услышав про змею, забился еще сильнее истерично вопя и выкатывая глаза. Бес, на секунду отложив нож, потянулся за автоматом, решив долбануть его прикладом по башке, если Студент на протяжении спасательной операции будет в отключке, появится хоть какой-то шанс. Но в этот момент несчастный завопил, что было сил:

— Она меня ужалила! Сделайте же что-нибудь! Она меня жалит!!!

Бес с хриплым рыком налег на нож, лезвие выгнулось в дугу, но все же не сломалось и потащило зацепленную жердину в сторону. Еще один судорожный рывок и Студент кубарем покатился к ближайшим кустам, продолжая голосить и зажимая руками изодранную голень освобожденной ноги. Ирина бросилась к нему. Бес же осторожно заглянул в неглубокую яму, там в самом дальнем углу свернулась клубком и угрожающе шипела, болтая из стороны в сторону треугольной головой, болотная гадюка. Бес плохо разбирался в змеях и ядах, но про болотную гадюку знал, и что яд ее смертелен тоже.

— Звездец котенку! Больше срать не будет! — прошептал он, поднимая автомат.

Три пули разнесли змею на несколько все еще извивающихся рванных кусков. И только после этого Бес поспешил туда, где Ирина беспомощно обнимала, пытаясь успокоить заходящегося в рыданиях Студентах. С силой разведя сжатые на щиколотке руки парня, Бес внимательно вгляделся в ободранную, иссеченную царапинами кожу и почти сразу же увидел их — две маленькие красные точки, след укуса, а рядом еще две. «Контрольный выстрел», — совершенно не к месту пронеслось в голове, вызвав истеричный смешок, мгновенно осекшийся под укоризненным взглядом Ирины.

— Сейчас, сейчас, — быстро забормотал он, наскоро вытирая об штаны перепачканный в земле нож. — Потерпи, сынок, сейчас будет слегка больно, потерпи…

Всем телом навалившись на левую ногу Студента и просипев Ирине: «Руки ему придержи!», Бес, намертво зажав в ладони укушенную щиколотку, сделал несколько глубоких точных разрезов, расширяя места укуса, заставляя кровь вымывать яд. Он знал, что уже слишком поздно, понимал, что это бесполезно, но сдаться без борьбы не мог, просто не умел сдаваться. Студент тихо стонал, стиснув зубы, его правая нога дрожала крупной дрожью, однако вырваться из рук мучителей он не пытался, понимая, что боль, которую приходится терпеть его единственная надежда на спасение.

— Молодец, сынок, молодец! — бормотал Бес, стараясь выжать из ранок как можно больше крови. — Все нормально будет! Ты не бойся! Все нормально! Выкарабкаешься! Мы тебя не бросим! Ты только чуть-чуть потерпи!

— Я где-то читала, надо из ранок от укуса яд отсосать! — не к месту встряла Ирина.

— Заткнись, дура! — злобно зашипел Бес. — Я потом тебе скажу, что ты будешь отсасывать! Да если у тебя во рту хоть один не леченый зуб, хоть мельчайшая ранка, с тобой тоже самое будет! И его не спасешь, и себя погубишь!

Ирина обиженно отвернулась, а он взглянул в лицо Студенту, чтобы проверить, какое действие на него произвела нежданная оговорка, и заметил первые признаки действия яда. Юноша был смертельно бледен, по щекам катились крупные капли пота, зрачки превратились в маленькие черные точки, тяжелое дыхание с присвистом вырывалось сквозь приоткрытые губы. Бес схватил его за руку, пытаясь нащупать пульс, вскоре это удалось, сердце билось слабо, но очень быстро, по руке Студента то и дело пробегали волны крупной дрожи, а когда Бес выпустил кисть, она безвольно упала на землю.

— Маме… маме моей скажите…. - неожиданно выдохнул Студент. — Маме… что я не хотел… Так само вышло… Не хотел я… И что люблю ее… Только обязательно…

На губах его выступила кровавая пена, перемешанная с густой бурой слизью, глаза закатились, а тело затряслось в судорогах.

— Да, сынок, обязательно… Да… Я передам, не забуду… — в бессильной ярости сжимая и разжимая кулаки, шептал Бес. Рядом, закрыв лицо руками, в голос рыдала Ирина.

С мерзким бульканьем опорожнился кишечник, распространяя вокруг невыносимое зловоние, тело сотрясла особенно сильная конвульсия и из распяленного в крике рта хлынула кровавая рвота, глаза умирающего были уже бессмысленными и ничего не выражали. Еще минута и Студент, в последний раз мучительно выгнувшись, застыл. Бес до конца держал его за руку. Таково было им самим себе назначенное наказание. За пренебрежительное отношение к мальчишке, за откровенную злость на него, потому что он выжил, а гораздо более достойные люди остались в этих джунглях навсегда, за пинки и зуботычины, которыми щедро награждал его по дороге… И вот теперь этот мальчик мертв, мертв целый мир, целая вселенная, наполненная его по-детски несбыточными мечтами, его будущими детьми, его любовью… Всего этого теперь не будет, оно умерло в дерьме и блевотине в далеких африканских джунглях. Почему? За что? Бес не знал ответа на этот вопрос, да если честно и не хотел знать…

Тихо свистнув в воздухе тонкая, будто игрушечная стрелка, с древком сделанным из тростника и зеленым опереньем из листьев, зарылась в землю около его колена. На секунду он замер рассматривая эту несерьезную, будто дети играют в индейцев, совсем не страшную посланницу джунглей. Следующая стрела ударила в разгрузку лежащего поперек тропы Студента и отскочила, не сумев пробить набитый невесть чем брезентовый карман, показала хищный железный наконечник, покрытый кривыми зазубринами, сразу утратив сходство с безобидной детской игрушкой. Неровные, местами проржавевшие, зубцы наконечника были густо смазаны вязкой коричневой массой. «Яд!» — молнией мелькнуло в мозгу Беса.

Он с лихорадочной поспешностью вскинул автомат, наугад посылая длинную очередь в глубину джунглей примерно в том направлении, откуда прилетели стрелы. Вскочив на ноги и рывком за шиворот подняв ничего не понимающую Ирину, Бес пихнул ее себе за спину, прикрывая с той стороны, откуда пришла смерть. Заросли кустарника вдоль дороги отозвались негодующим воем и внезапно выпустили целую тучу стрел, осыпая ими застывших посреди дороги белых. Основная масса этих грубо сделанных и плохо оперенных снарядов бесполезно воткнулась в землю у их ног, несколько штук больно ткнулись железными носами в разгрузку Беса. Он ответил парой автоматных очередей, затем выдернул из кармана гранату и наугад метнул ее в заросли, одновременно пихая назад перепуганную Ирину, заставляя ее отступать дальше по тропе. Грохот разрыва слился с воплями боли, в кого-то видно попал. Вновь засвистели стрелы. В ответ, нашпиговывая мясистую лесную зелень свинцом, застучал автомат.

— Внимание! — проорал Бес, изогнувшись к Ирине. — Не зевай! Сейчас будем прорываться!

Несколько гранат одна за другой по разным направлениям улетели в джунгли. Вместе с первым разрывом, Бес, развернувшись и подхватив перепуганную девушку за локоть, бросился бегом по тропе, почти силой волоча за собой не могущую держать такой темп Ирину. За их спинами продолжали греметь взрывы, визжа осколками и сея смерть. В какой-то момент на тропу перед ними из кустов выпрыгнули трое дикарей. На секунду время остановилось и Ирина обостренным сознанием, как на четком цифровом снимке зафиксировала эту картину. Жилистые верткие чернокожие тела, украшенные прихотливыми извивами татуировки, из одежды лишь пестрые набедренные повязки. Низкие обезьяньи лбы и сплюснутые носы, на лицах выражение торжества. В руках изогнутые сверкающие на солнце панги из плохо обработанного железа. В следующее мгновение всех троих длинной строчкой перечеркнула автоматная очередь, разбросав в разные стороны, расчищая проход. А потом был выматывающий, на пределе сил бег по джунглям, с колотьем в боку, болью в натруженных ногах и нестерпимым жжением в легких.

И неожиданно все кончилось, она рухнула на колени, с трудом дыша, жадно хватая ртом, насыщенный пьянящими запахами тропического леса воздух. Наконец удалось разогнуться и глянуть в сторону Беса. Тот сидел рядом на корточках и сосредоточенно изучал, палочку торчащую из предплечья левой руки. Рука чуть заметно дрожала, и палочка покачивалась в такт из стороны в сторону. Только заметив на конце палочки зеленоватое оперенье, она поняла, в чем дело.

— Ты ранен? — вопрос дался тяжело и заставил закашляться, она еще не полностью отошла после бега.

— Хуже. Убит! — не глядя на нее, спокойно произнес Бес, вытягивая из ножен свой штурмовой нож. — Но какое-то время еще продержусь. Помоги мне. Подержи руку, чтобы не дрожала.

Зло оскалившись он несколькими точными ударами ножа вырезал из мякоти предплечья застрявший наконечник. После каждого касания острой стали, рука рефлекторно вздрагивала и Бес, шипя, как рассерженный кот, косился на нее, ну что ты там, держи крепче. Из раны медленными крупными каплями сочилась мутная коричневая жидкость.

— Яд, — кивнув на нее, пояснил Бес.

— Яд? — до Ирины лишь сейчас дошел весь ужас создавшегося положения. — Но надо же что-то делать?!

— Ага! — подтвердил Бес. — Сваливать отсюда и как можно быстрее. Не знаю, как скоро убьет меня эта дрянь. Не исключено, что у нас всего несколько минут. Поэтому слушай и не перебивай. Вот тебе компас. Пользоваться умеешь? Ну-ну! Тогда пойдешь по азимуту семнадцать, это как раз совпадает с тропой. Через три-четыре часа, по моим расчетам, выйдешь к шоссе, по нему пойдешь вправо. Не перепутай, а то притопаешь обратно в Дагонию, если удастся встретить какой-нибудь транспорт, попросишь отвезти тебя в Кальдену, это ближайший город. Дыра дырой, но телефон там есть. Запомнила? Все, тогда пошли. Да! Когда я упаду, не смей дожидаться пока окончательно сдохну! Дикари вполне способны организовать погоню! Хотя, надеюсь, они будут слишком заняты пострадавшими соплеменниками.

Они шли уже минут десять, Бес все так же широко и уверенно отсчитывал шаги, а она то и дело исподтишка поглядывала на него, ожидая вот-вот заметить признаки действия разрушающего этот крепкий организм яда. Однако время шло, а Бес продолжал выглядеть вполне здоровым и полным сил. Ирина уже начала робко надеяться на то, что произошла какая-то ошибка, и тягучая коричневая жидкость вовсе не была ядом. Мало ли чем могли мазать свои стрелы дикари, вдруг это всего лишь какой-нибудь предохраняющий наконечник от ржавчины состав.

— Слушай, тебе не кажется, что у этих больших красных цветов определенно наркотический запах! Гадом буду, они пахнут анашой! — ни с того, ни с сего весело проорал Бес.

— У каких цветов? — удивилась Ирина.

Вокруг насколько хватало глаз, тянулись заросли остролистого кустарника унылого темно-зеленого оттенка, никаких красных цветов, и даже чего-то похожего на них не наблюдалось.

— Ну как же! Ты что не видишь? Вот же они! Да их тут тысячи!

— Да, — испуганно подтвердила Ирина. — Действительно, как это я раньше не обратила внимания?

— По-моему они чем-то похожи на те розы, что я подарил тебе на первом свидании, не находишь? Такие же растрепанные! Смешно, правда?

Она как загипнотизированная мелко закивала в ответ, встретившись с его горящим безумием взглядом.

— Такие вот дела, Виктош, говоришь я ненадежный, мотаюсь по контрактам, в любой момент меня убить могут? — тут Бес хитро прищурился, подмигивая ей. — А сама-то ты, что здесь делаешь? Тоже решила попробовать? Так кто из нас теперь надежнее?

— Да, я… Как-то и не знаю… Я как-то… — запинаясь произнесла девушка не в силах ничего придумать.

— Да, ладно Вам, Виктория, все путем! Все я понимаю! Ведь я люблю тебя, малыш! У нас все должно быть хорошо. Мы же с тобой любим друг друга, правда?

— Правда… — обреченно выдохнула Ирина.

— Я рад, — неожиданно серьезно произнес Бес. — Знаешь мне снился какой-то дурацкий сон, о том, будто ты меня бросила. Я рад, что это не правда.

— Это не правда, милый. У нас с тобой все хорошо, — решительно тряхнув головой, подтвердила Ирина.

Так они и шли, непринужденно болтая о всякой ерунде, Бес был весел, много шутил и заразительно смеялся. Это продолжалось долго, почти целую вечность. Одиннадцать минут. А затем, смеясь очередной шутке, он просто не смог вдохнуть воздух, растекшийся по всему организму яд, вызвал паралич дыхательной системы. Он умер быстро, и почти не мучаясь, так и не узнав, что рядом с ним, до конца крепко держа за руку, сидела вовсе не его Вика.

А за тысячи километров от экваториальной Африки, в далекой Москве, схватилась вдруг за будто пронзенное раскаленной иглой сердце красивая молодая женщина. Боль была короткой и быстро отпустила, но неожиданно испортившееся настроение, навалившаяся невесть откуда смертная тоска не позволили продолжать давно запланированный, должный принести в будущем солидные дивиденды ленч с весьма перспективным знакомым.

— Прости, но мне надо уехать, — поднялась она из-за столика в отдельном кабинете модного ресторана. — Я позвоню тебе завтра. Извини.

— Но, позволь я хотя бы тебя провожу… — молодой человек, в немыслимо дорогом костюме растеряно разводя руками, тоже привстал, отодвигая стул.

— Не стоит, я сама, — отрезала девушка.

— Но, Вика, я сегодня хотел… — начал было он, доставая из кармана маленькую обтянутую красным бархатом коробочку.

«Предложить мне руку, сердце, квартиру, машину, счет в банке и положение в обществе, — про себя закончила девушка, искоса глянув на коробочку, явно содержавшую обручальное кольцо. — Видно не судьба, дорогой, видно не судьба».

— Все завтра, дорогой, все завтра… Извини!

Сидя на заднем сиденье летящего по залитому солнцем, расцвеченному яркими пятнами рекламы, просторному проспекту такси, она раскрыв кожаный бумажник долго смотрела на потрепанную фотографию, с которой открыто и счастливо улыбался Бес.