Осипенко Владимир Васильевич
Доза войны

День неуклонно катился к закату. Вырвавшись в долину, автомобили заметно прибавили скорости. Хвост колонны, накрытый стеною рыжей пыли, стремительно уходил. С ней ушли и две машины моего взвода. Засадив на прощание длинную очередь по гряде, из-за которой духи обстреляли «ленточку» мы бросились вдогонку за своими. Кто ходил колонной, тот знает, что голова ползёт сороковник, а у хвоста скорость зашкаливает за сотню. Сотня не сотня, но под горку Греку, молодому, вечно перемазанному в солярке тонкошеему механику-водителю, удалось раскочегарить бээмдэшку километров до восьмидесяти. Две ямки, видать от старых воронок, изобразили нечто похожее на трамплин и некоторое расстояние мы пролетели по воздуху. Внутри похолодело, но было здорово и от удалой езды, и от ветра, свистящего в ушах, и от успешной проводки колонны через самое опасное место. Поплохело всем в следующую секунду, после приземления, когда поняли, что правый борт «разулся».

— А-а-а-а!!!

— Бля!!!

— Cука!!!!

— Держиииись…

Каждому было, что сказать, ибо перспектива улететь с обрыва в каменистое сухое русло реки была более чем реальна, и она никого не грела. Перепугались мы по-взрослому и ухватились за всё, что только можно. Грек только бросил газ и рефлекторно взял бортовые на себя, машина крутанулась влево, попыталась взлететь по крутому откосу и врубилась в огромный камень и затихла. На наше счастье небольшая полоска рыжей земли, в которую перед камнем зарылась носом наша боевая машина, сыграла роль амортизатора. Я думал, моё торчащее из люка туловище порвёт пополам. Дрозд слетел с брони, просвистел в сантиметрах от скалы и воткнулся головой и четырьмя костями в откос. Летел, как настоящая птица, но приземление не отработано. Чего не скажешь про Сидоренко. Он слетел с правого борта ещё до встречи со скалой в момент, когда машина только крутанулась вокруг своей оси, пару раз перевернулся через голову, но тут же вскочил и, похоже, даже не поцарапался. Сейчас вскинет руки вверх и крикнет, как в цирке акробат «Оп-ля!!!» Не крикнул… Наводчик Прохоров, сидевший в башне и ничего не видевший, а поэтому не сообразивший сгруппироваться, расквасил лицо об прицел так, что на нем моментально образовался громадный кровоподтёк. Сам же Грек отметился ударом фейсом об броню, расквасил нос, его кровавые сопли текли ручьём. Чудо, что не сорвало башню и ему стволом орудия не снесло скальп вместе с черепом. Он, конечно, молодец, могло быть гораздо хуже, но сейчас каждому срочно захотелось сказать ефрейтору Грекову что-то сугубо личное, приятное и незабываемое.

— У-у-у-у…ссссука, — мычал на месте пулемётчика рядовой Павлов.

— Кто тебя, вошь тифозная, учил так тормозить? Чуть не убил, придурок! — подал голос Сидоренко.

— Вот это остановочка по требованию… Кондуктор, иди я тебя расцелую, — отплёвываясь, подступил к машине Дроздов.

— Ну, Грек, вешайся. Придём на базу, я твою морду в такое же состояние приведу, салага грёбанная, — проворчал «дед» Проша, выползая из башни и аккуратно трогая пальцами своё разбитое лицо. Ему через неделю домой, форма, берет, сапоги отпидорены по высшему баллу дембельской моды и все это благолепие должно было подчёркивать мужественное и загорелое лицо настоящего десанта, но никак не синюшняя разбитая рожа. Положение могли не спасти даже полный комплект десантных значков и медаль «За отвагу».

— Алё, мир-дружба!!! Все живы? — спросил я, когда убедился, что самого не разорвало пополам. — Хватить кряхтеть, колонна уходит! Бегом тащите гуську!!!

Счастье Грека, что у сержанта Прохорова не было зеркала, иначе экзекуция свершилась бы немедленно. Но к своему несчастью механ совершил ещё одну рАковую ошибку, не закрепил, как следует аккумулятор, тот от удара слетел со своего гнезда, грохнулся об броню и лопнул. Электролит, стекая по днищу, дымился и красноречиво свидетельствовал, что АКБ наступил скоропостижный пипец. Да и хрен бы с ним, если бы не маленькая деталь — мы для полноты счастья заглохли.

— Заводи воздухом, мля, чего телишься? — бодро спустил я ещё одну команду, с удовлетворением отмечая, что все катки на месте.

Однако никакой реакции на мою мудрую указивку не последовало.

После довольно продолжительной паузы, наконец, я удосужился заглянуть под броню и понял, что весь горизонт нашей весёлой и безоблачной поездки закрыт огромной жо. ой с тремя буквами Пэ. Воздуха в баллонах системы воздухопуска не было! Ни много, ни мало, а вООще! Двигатель молчал, и запустить его становилось, мягко говоря, проблематично. Вечер резко перестал быть томным. Бойцы топтались рядом с правым бортом, к которому они подтащили гусеницу и, потирая ушибленные места, вопросительно смотрели на меня. Можно подумать, я эту хрень придумал. Солнечный диск коснулся горизонта. Связь с колонной умерла вместе с АКБ. Сигнальную ракету заметит ли колонна, ещё не факт, но то, что духи отреагируют железа твёрже!!! Во, блин, встряли!!! Пешком два десятка километров мимо враждебных кишлаков — дело гиблое. Минус машина с полным вооружением. За неё меня зампотех с говном съест и не поперхнётся. Оставаться здесь — за ночь нас разделают, как Бог черепаху. От места засады мы отъехали не больше километра. Если духи что-то заметили, через десять минут будут здесь. В мозгах одни матюки и вместо гениального озарения всплыли строчки из песни»… но не редеют шеренги бойцов, где сыновья заменяют отцов»… К чему это? Я обычно их вспоминал перед очень серьёзным пропиз…ном.

— Так, мужики, мы встряли. Наши, если заметят отсутствие, то скоро вернутся. Как скоро, не знаю, но духи могут быть минут через десять. Пока надо прикрыться. Прохоров с Сидоренко перехватите дорогу со стороны Ше…ки. Дроздов, забирай, как тебя…Павлова и вон к тому камню. Сами выберите позиции, сектор на сто восемьдесят. А башкой — на триста шестьдесят!!! Если что, шумнёте. Я пока с Греком помаракую. Вперёд!!!

Бойцы без особого энтузиазма подхватили оружие, снаряжение и утрусили в указанных направлениях. Прохоров задержался, хотел что-то сказать, странно посмотрел на меня, потом махнул рукой и поспешил следом.

— Ну, что, уёба, будем делать, — ласково задал я наводящий вопрос механику-водителю, когда мы остались у боевой машины десанта вдвоём.

— Может с толкача? — прикрывая нос какой-то замасленной ветошью, прогнусавил боец.

— МолодЭс, мля! Без одной гусеницы! Пока будем качать гидросистему ручкой дружбы, наступит второе пришествие. Даже если набросим вторую, ты, значит, за рычаги, а я на пердячем пару тебя раскочегарю, так, что ли? Да нам всем экипажем её отсюда не вырвать, видишь, как ты её удачно зарыл?

— Я ж не нарочно…

— Если б нарочно, тебя бы уже отпевали… Ключи-то с собой возишь, или в ящике чужие дембельские причиндалы прячешь?

— Не, есть ключи и трос…

— Вот трос сейчас самое то!!! Иди, лови попутку!

Боец вопросительно уставился на меня: шучу или крышу сорвало?

— Бери лопату и начинай откапывать…

Я беззлобно пикировался с восемнадцатилетним пацаном, хотя на самом деле должен был его целовать в филейные части, только за то, что минутой назад он нас всех не опрокинул с обрыва. В том, что разулись, его вины нет. Ходовая да и сами гуськи ухайдоханы за два года войны по самое не могу, достаточно было беглого взгляда, чтобы убедиться в этом… Но делать что-то надо! Кто из нас инженер по эксплуатации, он или я. Думай, скотина, вспоминай, что тебе подполковник Польский на курсе боевых машин рассказывал. Залез на место механа, увидел, что кроме пробоины у АКБ ещё и клемма отлетела. Убедился рукой, открыт ли кран системы воздухопуска. Попробовал открутить гайку на баллоне. Не идёт…

— Грек, у тебя ключ на 32 есть?

— Есть.

— Бери ключ и скучивай ему «башку», только рысью…

В это время кто-то забарабанил по броне. Сидоренко, запыхавшись, выпалил скороговоркой:

— Таищ стыант… сеант Прохоров псил передать… духи!!!

— Сколько?

— Тикы двое с автоматами…

— Дывысь, Сыдор, нэ забарылысь, так у вас в Боярке говорят? Чего взбледнул? Забирай Дроздова с Павловым, не дайте им обойти нас сверху. Не спешите с огнём, этих двоих положите, когда вам на башку наступят. Всем передай: услышите три одиночных — пулей к броне. Понял? Вперёд!!!

Мне бы, конечно, самому туда пробежаться, но время пошло на секунды. Я разрядил курсовой пулемёт и стал лихорадочно выдавливать из ленты патроны. Грек, кряхтевший над своей гайкой, удивлённо косился на меня. Когда я свернул «башку» первому патрону и стал высыпать порох, одновременно грохнули два автомата. Положили дозорных… пока духи сообразят и соберутся минут пять пройдёт… сука… одна гильза не поддавалась и, перестаравшись, я упёрся со всей дури, рука сорвалась я сильно расквасил кисть об какую-то железку. Вспомнил первенство ВДВ по боевой подготовке в Рязани, когда мне на технической подготовке достался норматив по установке ночного курсового прицела. Тогда я тоже сорвал кожу, раскровянил руку и в голос проклинал училищных прапоров, которые, болея за своих, так для меня, чужака, закрутили всё до упора, что удалось сорвать только после пятой попытки. Хорошие соревнования, но тот стимул за победу в виде досрочного присвоения очередного звания, был мелкой картошкой по сравнению с сегодняшним. Сейчас на кону пять жизней пацанов, не считая машины и моей…

— У меня всё, — подал голос Грека.

— Бумага есть? Собирай порох и засыпай в баллон.

— ????

— Делай, что говорю, братан, и аккуратно не рассыпь!

В это время заговорили опять два автомата, но гораздо выше. Со стороны духов забубнел ПКМ. Значит, духи всё-таки попытались обойти… Шустряки, блин.

— Грек, слушай. Весь порох в баллон. Гайку — на место. Под баллоном разводи костёр, жги бумагу, потом всё, что горит. Только не перестарайся и не сожги машину. Без неё не уйти. Педаль газа я установил. Рукой открой этот клапан и жди. Что смотришь на меня как баран на новые ворота? Делай, что говорю, потом объясню. Только не отпускай кран, второго шанса не будет. Я побежал к мужикам, заведёшься, мы услышим… Сразу цепляй гуську и салютуй тремя одиночными. Ты понял меня, родной?

— Так точно!

— Не подведи, Грека, очень прошу, — совсем не по военному попросил я и побежал на встречу всё интенсивней нарастающей стрельбе. Теперь таиться было бесполезно, и я дал вверх две красные ракеты. Запоздало, безнадёжно, но чем чёрт не шутит. С первого взгляда стало понятно, что духи не горят желанием без доразведки бросаться на амбразуру и по дороге не пойдут. Они мягко щупали и считали наши силы. Я по ходу дал две короткие очереди с двух точек, показал бойцам, что рядом, а духам, что не один.

— Много? — это было единственное, что спросил у Прохора, подвалившись к нему за толково выложенный бруствер из камней. Когда только успел!?

— Видел человек двадцать. Трое с гранатомётами. Шли по дороге. Сейчас вон в той расщелине, похоже, имеют пару ПКМ. Не обошли бы…

— Слушай меня. Услышишь заведённый двигатель, пошлёшь Сидора к Грекову, пусть поможет гуську набросить. Здесь до темноты духи не пойдут, слишком открытое место. Смотри, чтобы тебя по руслу не обошли. Случай чего — дашь две длинные очереди, подсобим… Хорошо понял?

— А как он заведёт?

— Я ему про Фому!!! Ты, мля, понял, что делать?

— Так точно!

— Не ссы, я ему напердел полные баллоны, сейчас прослезится и заведёт, — сказал на прощание и метанулся по склону наверх.

Проскочив мимо залегших рядышком бойцов, поднялся ещё метров сорок. Моя перебежка совпала с духовской. Они вдвоём, пригнувшись перебегали по склону, пытаясь всё-таки охватить нас сверху. Я успел высадить по ним длинную очередь и плюхнуться за небольшой камень. Рукой показал вниз, чтобы один из бойцов бежал ко мне. Пока спотыкаясь об РД, Павлов, как мне показалось, очень медленно семенил в мою сторону, я дал ещё очередь, чтобы никто из духов не вздумал проверить свои навыки в стрельбе по двигающейся мишени.

— Нахера ты РД сюда попёр? Небось, испугался, что Дрозд твой сухпай сожрёт?

— Не, тут патроны…

— Я Сталинградскую битву устраивать не собираюсь. Вон там, пара душков, не давай высунуться. С одного места два раза не стреляй. Я поднимусь, гляну, что наверху. Услышишь три одиночныё мухой к броне. Рюкзак на спину, будешь телепаться, как дурень с торбой, брошу к едреней бабушке…

Ещё через двадцать метров передо мной открылась лощина, по которой, пригнувшись, шестеро духов обходили нашу позицию. Я не стал сразу обозначать своё присутствие, а изготовился, затаил дыхание и дал очередь в два патрона по головному душку. Потом, как будто это происходило не со мной стал ловить разбегающихся в разные стороны фигурки. Как на тренировке по троеборью отсекал ровно по два патрона, ловил контур, делал упреждение и жал на курок на полном автомате. После трёх очередей, откатился в сторону и расстегнул клапан на лифчике и подвынул свежий рожок. Боковым зрением видел, что первый бандит некрасиво ткнулся носом в тропу и больше не поднимался. Ещё одному штанишки попортил в районе колена. Видел, как он споткнулся, а потом волок ногу. Значит, минус два активных штыка. Если раненного не бросят, то ещё минус два… «Но не редеют шеренги…» По камню зашлёпали духовские пули. Высмотрели… ну-ну…Откатился в сторону, поднялся на колено и дал две очереди в район, где неподвижно лежал головной, там уже копошились два душка. Один неестественно опрокинулся на спину… «где сыновья заменяют отцов»… Кажется, работы целым прибавилось. Интересно, выше никто не проскочил? Если хотя бы пара сумела и зайдут нам с тыла, тогда… Ёп, это что за звуки?! Господи, лучшая на свете музыка — завёлся Грека!!! Ура, молодец, голова, приедем домой — шапку тебе куплю!!! Теперь минуты три будут возиться с гусеницей. Наши шансы катастрофически растут. Оказывается, вечер не так уж плох! Я высунулся из своего укрытия и полоснул очередью по всему фронту. На тропе уже лежало двое. Остальные забились под камни и теперь не скоро рванут вперёд. Снизу донеслась ещё одна длинная очередь. Кажется, Прошу поджимают. У каждого из наших по шесть снаряженных рожков. Только бы не запсиховали. Куда ты, Павлов, такими длинными садишь? Тоже мне Анка-пулемётчица! Или он, придурок, так свой РД облегчает? В какофонии стрельбы нашей и духовской я чётко расслышал три одиночных выстрела со стороны брони. Ну, теперь посмотрим, кто из нас быстрее бегает. Я встал на колено и выпустил веером целый рожок. Откатился и припустил вниз, на ходу доставая новый магазин с патронами и, вопя благим матом:

— Отхооооод!!! К бронеееее!!!

«Не редеют шеренги бойцов…» Добежал до Прохорова.

— Проша, ну у тебя и рожа… — понесло меня в рифму. — Дуй на своё рабочее место… Всех посадишь внутрь… Башню назад… Отрубишь хвост, если что… По готовности — три одиночных… Бегооом!!!

— А вы?!

— Отдышусь, шумну и догоню… Бегом, давай!!!

Я кожей ощущал, что островок безопасности вокруг нас сокращался, как та самая знаменитая шагреневая кожа. Хронометр в голове отбивал сразу два времени: за себя и духов. Они заметили наше перемещение…догадались, что уходим, поднялись…пошли…побежали, сейчас выскочат на гребень и отрежут отход. Мои уже должны добежать…сели. Где, бога-душу, сигнал? Наконец-то, есть три одиночных!!! Я высунулся и увидел поднимающихся двух душков, навскидку засадил по ним очередь, заставил залечь и бросился к машине. Москва-Воронеж… Да я ещё в сопливом детстве, не успев на троллейбус, бежал целую остановку и запрыгивал на следующей. Употеете догонять… Вылетаю к машине, башня развёрнута назад, оббегаю слева, запрыгиваю на броню и замечаю фонтанчики на дороге впереди, а на самом гребне два силуэта и два мигающих огонька. Потом догнал звук очередей. Грек отпускает бортовые. Подсев, с пробуксовкой гусениц машина срывается с места, а там, где секунду назад стояла БМДешка, рвётся, поднимая клубы черного дыма, граната от РПГ. Слышу два удара как молотком по броне и получаю кувалдой по руке чуть выше локтя. Хватаюсь за руку и проваливаюсь вниз. Больно-то как, зараза!

Слышу, как Проша орёт механику-водителю:

— У-у-у-у-у-у!!!!! Ну, Грека, ты красавец, уважаю… Думал, хер доживу до «дембеля»!!!

— Прохор, слева на гребне!!! — ору я и пытаюсь рукой зажать рану.

Вижу, как он разворачивает башню и запускает длинную очередь из спаренного пулемёта. Отдышавшись, одеваю шлем, и пытаюсь реанимировать связь:

— «Казбек», я «Токарь», приём!!! Я «Токарь» приём!!!

— «Токарь», почему не отвечал, я «Казбек»! Вы где?

— Догоняем, заминка вышла, сейчас всё нормально, приём!!!

Павлов косится на меня и замечает перекошенную, бледную физиономию и кровь, проступающую между пальцами. Слышу, кричит:

— Проша, командира зацепило!!!

Прохоров поворачивает башню и склоняется ко мне:

— Товарищ старший лейтенант, дайте, жгут намотаю… больно?

— Не, мля, щекотно… осторожней, коновал…

Самое противное, что подступила какая-то тошнота, и я боялся из-за этой царапины грохнуться без сознания. С детства боялся крови… Не хотелось бы перед бойцами… Мы уже отъехали порядочно от злополучного места и я снова высунулся из люка. Жадно дохнул вечернего воздуха и заметил, что Проша с Павловым тоже высунулись из своих люков и смотрят на меня. Я не стал ничего говорить, а только рукой показал, чтобы убрались в люки и следили за своими секторами. Только бы кость не зацепило и какую-то заразу не занесло… На карачках, разрывая индивидуальный перевязочный пакет, ко мне приполз Сидоренко. Деловая колбасятина, взял нож и распустил рукав хебчика выше локтя.

— Аккуратней, Сидор, где я другой возьму?

— Отпустите пальцы… ничего… вернёмся — новый справим… правда Проша?

— Говно вопрос, товарищ старший лейтенант! Кость цела? — откликнулся Прохоров.

— Вроде не зацепило… Так болит? — спросил боец, нажимая снизу на локоть.

— Нет…

— Тогда порядок. Док канал обработает и будет как новая.

Он опустил рукав и даже застегнул пуговицу, но жгут оставил на месте. На максимальной скорости мы пролетали кишлаки, вызывая удивлённые взгляды у аборигенов и распугивая редкую живность. Вскоре показалась родная до боли застава артиллерийского дивизиона, а под ней в клубах пыли огромным стадом собиралась и выстраивалась для ночлега дивизионная колонна. Я просто физически ощутил себя у бога за пазухой.

Еще на подъезде заметил строй командиров подразделений и вышагивающего перед ними замкомдива. Он что-то выговаривал нашему комбату и не нужно иметь семь пятен на лбу, чтобы догадаться, кто явился причиной столь пристального внимания высокого начальства к нашему батальону. Ротный бежал мне навстречу и ещё издали махал руками, мол, зовут и ждут. Я спрыгнул с брони и невольно поморщился от неожиданно острой боли.

— Где вас носило, — начал ротный, потом глянул на меня внимательней, — что с рукой?

— Разулись и разбили аккумулятор, поэтому задержались…

— Чего не доложил?

— Заглохли, голосом не доораться, а станция без АКБ — груда железа.

— У тебя руки в крови, зацепило? Где?

— Духам не понравилось, что не дали колонну потрепать, решили на нас отыграться. Царапина…

— Остальные целы?

— Вроде да…

— Пойду, доложу комбату, а то с него замкомдив шкуру из-за вас спускает.

Бойцы почувствовали, что мне готовится ведёрная клизма с патефонными иголками, мышками сидели под бронёй и переваривали услышанное.

— К машине, — скомандовал я, — оружие к осмотру!!!

— Товарищ старший лейтенант, — обратился ко мне сержант Прохоров, — сходите, пусть перевяжут… Я сам всё проверю…

Рука под жгутом посинела, боль сильно давила на психику и я счёл предложение Проши не лишённым смысла. Тем более, что до заставы было не больше трёх сотен метров.

Когда через пятнадцать минут перевязанный и с дозой промидола в крови я бодрячком вернулся ко взводу, картина была непонятная и малоприятная. Бойцы стояли перед чужим майором ободранные, грязные, потерянные и без головных уборов, перед ними лежали распотрошённые десантные рюкзаки, все карманы на обмундировании были вывернуты наизнанку. Бледный Прохоров играл желваками и, казалось, с трудом сдерживал слёзы. Волна стыда и бешенства ударила мне в голову.

— Товарищ майор, что здесь происходит?

— Вы кто, командир этого взвода? Становитесь в строй!

— Может, мне и карманы прикажите вывернуть? Что вы делаете? Эти бойцы чудом от смерти ушли, а вы их вместо спасибо…

— Спокойней, старлей…

— Вы, товарищ майор, слова выбирайте. Я гвардии старший лейтенант и попрошу ко мне обращаться в соответствии с уставом.

В это время из десантного люка выпрыгнул незнакомый капитан и сказал майору одну фразу:

— Ничего…

— А что вы искали, товарищ капитан? Бакшиши? Так они вот! Наши главные бакшиши — это целые дублёнки. Хотя вам этого не понять… Мы можем быть свободны, товарищ, майор?

— Я доложу, товарищ старший лейтенант, о вашем поведении.

— А что вы ещё(!) можете, товарищ майор?

Я демонстративно встал между экипажем и майором и, словно забыв о его существовании, скомандовал:

— Заправиться! Имущество в РД. Ефрейтор Греков, найдите зампотеха и доложите про аккумулятор. Сержант Прохоров, людей во взвод. Оружие залить смазкой и готовиться к ужину. Разойдись!

Сам, не глядя на застывшего майора, пошёл искать ротного.

Ночь властно входила в свои права и накрывала место ночёвки плотным одеялом…

— Ну, что с крещением тебя боевым, Игорь Борисович, — сказал комбат после того, как меня повторно перестал мучить доктор, дипломированный живодёр с красным крестом на сумке и холодными глазами убийцы. Лезет, зараза, какой-то хренью прямо в рану. Легче от духов ещё одну дырку получить, чем ещё раз на такую перевязку. — Ты как себя чувствуешь, бледный какой-то.

— Я читал, товарищ майор, что когда делают операцию без наркоза, так хотя бы спирту дают глотнуть…

— …или колотушкой по темени, чтобы пока без сознания, болевой шок не схватил. Раскатал губищу, на каждую царапину спирт зря переводить, — вставил своё слово капитан медицинской службы Кисленко.

— Добрый ты наш, главное милосердный и экономный. Доставай, мля, сэкономленный спирт и глюкозу. Дивов прав…

В это время в штаб вошли замполит батальона и командир роты. Взгляд замполита был такой, словно он видел меня в первый раз. Что на этот раз не так?

Однако он обратился к комбату:

— Иван Геннадьевич, даже не знаю, как доложить. ЧП не ЧП, но неуставщина — факт. Прохоров отхерачил сержанта Барашкина…

— Когда успел?

— Сразу по приходу в палатку.

— Так они одного призыва и вроде корешились.

Волна стыда, огорчения и злости одновременно захлестнула меня:

— Товарищ майор, разрешите я…

— Вы не спешите, товарищ гвардии(!) старший лейтенант, я ещё не закончил.

Меня резануло его ударение на гвардии, и с этой секунды я уже ничего хорошего не ждал. И снова этот изучающий взгляд.

— Разрешите, я доложу, товарищ майор, — попросил ротный. Я случайно рядом с палаткой был, и разговор весь слышал.

— Давай, Юрий Дмитриевич.

— Так вот, перед сегодняшней проводкой Барашкин сослался на живот и остался на базе. Понятно, «дед на сохранении». Когда вошёл Прохор, тот съязвил на тему, мол, как, успешно прокатился за орденом. Прохор промолчал. Потом проехался, что-то про его рожу. В ответ ни звука. Тогда тот спросил, как вёл себя этот «шакаленок Мудилов», — при этих словах ротный покосился в мою сторону. — Дальше я слышал только удары и вопль Барашкина. Когда оттащили Прохорова, он почти в истерике кричал: «Запомни, сука, он гвардии старший лейтенант! Он нам жизнь сегодня спас, ты понял, тварь!?»

В штабе воцарилось гробовое молчание. Дело в том, что не позже, чем вчера именно от Прохора я слышал в спину злобное шипение «Дивов — Мудилов», после того, как на глазах всего гарнизона заставил вернуться и нормально поприветствовать старшего по воинскому званию. Знаю, как это западло — заслуженным ветеранам саурской революции, пролившим не один мешок крови, за неделю до дому, отдавать честь, да ещё не кому-нибудь, а не нюхавшим пороху новичку. Сделал вид, что не слышал. Но было…

Теперь на меня взглядом замполита уставился ещё и комбат с доком.

— Ещё Прохор пообещал порвать любого, кто тронет Грекова или Павлова, — нарушил тишину замполит. — Про Грекова вообще без приставки «красавчик» не говорит. Там в вашу палатку, — снова взгляд в мою сторону, — полроты набилось послушать.

— Слушай, комиссар, а мне такая неуставщина нравится, — сказал комбат.

— Мне, честно говоря, тоже. Держи пять, гвардии старший лейтенант! — замполит улыбнулся и протянул руку.

— Так вы меня перебили, я хотел Игоря Борисовича поздравить с боевым крещением. Поужинаешь сегодня с нами, заодно расскажешь, как было дело.

Мне стало неуютно от такого внимания, и я попросил комбата:

— Можно я пока во взвод схожу?

— Это как раз лишнее. Там без тебя сегодня сержанты такую работу проведут, что нам и не снилось. Расслабься. И про оператора, что взвод потрошил, забудь. Известная гнида… Пока с вами связи не было всё в уши замкомдиву дул, мол, знает причину задержки. Что нужно, я ему уже сказал…

Когда часа через два я вышел из штаба и перед тем, как направиться в свой кубрик, натолкнулся в темноте на солдата.

— Ты кто?

— Сержант Прохоров.

— Тебе чего?

— Поговорить…

— Слушай Проша, я тут маленько… Ну и рожа у тебя… Я не хочу в таком виде…

— Товарищ старший лейтенант, Игорь Борисович, вас завтра могут в госпиталь отправить, а я через неделю в Союз. Другого случая может не быть. Я не долго. Не хочу, чтобы вы на меня зло держали. Простите за вчерашнее. А за сегодняшнее от всех пацанов, они многие так и не поняли, что произошло, — спасибо. Вы не думайте, я не потому…

— Стой Проша… Прости, я ещё не выучил ваши имена… Тебя как?

— Сергей…

— Серёга, я ничего не думаю. Я видел тебя в бою. Уважаю…. Честно, скажу, жалею, что уходишь… но рад за тебя. Держи краба…

— Вы ж не знаете, чего я в ваш экипаж напросился… Я ж хотел… я думал… А сегодня, когда один остался и духов считал, первый раз Богу помолился… до последнего не верил, что вырвемся… Простите меня.

— Всё нормально, Проша…

Я споткнулся в темноте об гильзу артиллерийского снаряда, забитую в землю и обозначающую дорожку, но крепкие руки бойца подхватили меня и деликатно вернули на серёдку…

— Спасибо… отойди…. я сам…

Я ввалился в свой кубрик и, не раздеваясь, упал на кровать. «Но не редеют шеренги бойцов, где сыновья…» Всё-таки запасы спирта у дока были большие, у мужиков — закалка, а мой опыт на этом поприще не выдерживал никакой критики.

— Старшина, вот деньги, поедешь за водой, купи кишмишовки. Только нормальной, хочу проставиться.

— На это не разгуляешься…

— У меня больше нет.

— Ладно, я добавлю, потом разберёмся.

— Андрей Петрович, раз такое дело, возьми зелени-мелени и фруктов. Гулять, так гулять. А я рыбкой обеспечу.

Этот разговор состоялся у меня со старшиной роты через две недели, когда комбат вывел перед строем и зачитал приказ комдива о моём новом назначении. Рука почти зажила, но я опять вспомнил о ней, когда стали подходить офицеры, обнимать и хлопать по плечу. Каждый считал своим долгом напомнить: «С тебя причитается». Как будто я первый день замужем…

Пока я валял дурака, типа раненный, меня освободили от выходов, занятий и дежурства. Что бы не свихнуться от скуки пристрастился к рыбалке. И преуспел. Каждый день притаскивал на кухню по три-четыре килограмма маринки, это единственное, что водилось в нашей речушке под названием Тар. кут. Способ ловли пришёл методом проб и ошибок. Удочки и червяки отмёл по причине их полного отсутствия. Сапёрных удочек, в смысле гранат, было завались, но уж больно не эстетично. Много малька гибнет зря. Опять же после взрыва поднимается муть со дна, пока она рассосётся половина рыбы с ней по течению уходит. Совсем другое дело рыбалка с автоматом. Один берег нашей речушки был крутой и обрывистый. Воды — едва выше колена, поэтому с обрыва рыбёшка в прозрачной воде была видна, как на ладони. Нужно было только положить пулю в сантиметрах двадцати от головы. Пока она брюхом к верху, боец её цап и нанизывает на стропу. Пара-тройка магазинов и на ужин каждому бойцу роты по доброму куску, а то и по целой рыбине доставалось. Кто-то сначала заикнулся, мол, несъедобная, но бойцы так не считали, трескали, только дай. Правда, уже через пару дней каким-то непостижимым для меня способом рыба стала догадываться, что появление над обрывом силуэта человека ей ничего хорошего не сулит, и стала метаться как бешенная, уходить в заводь или под покров зелёнки у противоположного берега. Приходилось проявлять и резкость, и точность, чтобы не остаться с носом. В общем, всё как на охоте и нехилая практика в стрельбе по движущейся цели.

Сегодня за мной напросился Сидор. Простой и надёжный боец, постоянно почему-то оказывался рядом, когда мне что-то требовалось. Невысокого роста, но ловкий и крепкий, он имел славу хозяйственного и хитрого хохла. При этом и язык не распускал. Я взял заныканный с последней засады египетский калаш и подсумок с четырьмя магазинами. Рыбачили мы по границе района ответственности батальона, в зоне досягаемости огня застав, поэтому никаких особых мер предосторожности не предпринимали. Настроение, лучше не бывает. Приятно, когда тебя ценят. Первая самостоятельная ступенька в карьере, это вам не чохом по выпуску всех на взвода! Обычно в новой части минимум полгода смотрят, кто ты да что ты, а потом, может быть, рассматривают как кандидата на что-то. А тут за две недели… Это, конечно, комбат. Молодой, но всегда спокойный и рассудительный, он прямо сказал: «Наградной на тебя писать не буду, всё равно похерят, но попробую другое»… Что конкретно тогда не сказал, а сегодня очень приятно удивил. Так лучше, чем меня два года в Союзе выдвигали, то одну роту, иди, принимай, то другую. Заслушают, утвердят, даже заинструктируют, а потом бац… и из Москвы присылают другого, более родовитого, а значит и достойного. Ну и правильно, не надо жениться на кухарках, если хочешь военную карьеру делать, — это не я сказал.

— Ну, что, Сидор, готов? Тогда поехали…

Выхожу на обрыв и делаю серию одиночных выстрелов по брызнувшей в разные стороны рыбёшке. Вижу, три штуки плывут по течению брюхом кверху. Сидор споро выхватывает две, а третью не видит.

— Слева, смотри, слева, — навожу на цель своего подручного…

— О, какая здоровая…

— А ты чуть не упустил, Зоркий Сокол, блин…

Сегодня мне много надо, сегодня я проставляюсь…

Бах-бах-бах — очередная серия.

— О, какая хорошая! Иди, иди сюда, тебя сестрички на стропе ждут, — разговаривает сам с собой Сидор.

После каждой серии поднимаемся вверх по течению метров на пятьдесят — сто. Бах-бах-бах…

— Товарищ старший лейтенант, опять пополам, за что я её нанизывать буду, — теперь ноет боец гнусавым голосом.

— Сейчас спущусь и найду дырку… Где твоя смекалка, родной?

Бах-бах-бах…

Смотрю за Сидором по течению уже болтается достаточно длинная стропа с нанизанной рыбой. Солнце уже высоко. Не заметил, как сегодня довольно далеко ушёл от застав. Сейчас добью крайний магазин, и пойдём назад. Думаю, уже хватит…

Вдруг кожей ощутил какой-то дискомфорт. Не поворачивая головы, присел перевязать шнурок на кроссовке и скосил взгляд назад в сторону. Твою медь, неужели духи… Откуда??? Только без паники, спокойно… Метров сто… Похоже, двое…Если бы хотели, давно бы сняли… Таятся… Отрезают от гарнизона… Низ живота пронзил холод, ладони вспотели, а коленки предательски задрожали… Почему не стреляют? А зачем? Иду от гарнизона в сторону их кишлака, добью патроны и бери меня голыми руками… Сидор!!! Он же, зараза, даже без оружия… Ну, что, придурок, сейчас обоих рыбкой накормят… «Но не редеют шеренги бойцов, где сыновья заменяют отцов». Знакомое ощущение перед стартом, процесс снятия организма с предохранителя.

Подхожу к обрыву. Бах-бах-бах… неожиданно для самого себя запел: «Тооорреодор смелее в боооой! Сидор, домоооой! Сидор, домоооой!» Боец, вопросительно уставился на меня. Во-первых, я засадил три выстрела мимо, а, во-вторых, чего это я там горланю? «Тореодооор, смелее в бооой!! Сказал, мля, домооой, пулей домоооой!!!» После этого я продублировал команду одними губами с самым зверским выражением лица. Наконец-то, он понял, сначала медленно, потом быстрее выскочил на противоположный берег и, сверкая голыми пятками, припустил вниз по течению. Только бы они не оставили никого по руслу. Я весь напрягся и ждал выстрела. Выстрела не последовало.

— Вот это молодец, — продолжил я диалог теперь сам с собой. — Смотри, смотри, вон ещё одна, не упусти!! Дойдём вон до той промоины, — я рукой показал, до какой, — и потом потихоньку назад.

Я сам обозначил место духам, где за меня можно не беспокоиться и где можно брать. Ещё раз сделал серию и увидел, что именно в этот момент духи перебегают. Опытные. Интересно, будут стреножить или постараются взять целым? Не хотят меня нести, надеются, что сам подойду поближе к кишлаку. Говорил начальник разведки, что гнилой у них старейшина, что духи там, как дома… Продолжаю диалог с Сидором, а сам лихорадочно ищу выход. Я шел по кромке обрыва, душки уступом в метрах пятидесяти от берега. Если прыгнуть вниз, можно переломаться, даже если нет, пока поднимусь, пока переправлюсь, они с бережка расстреляют, как я маринку. Только не спеши… До промоины двадцать шагов. «Но не редеют шеренги»… десять… пять… прыгаю в промоину и бросаюсь в сторону… кишлака. Согнувшись в три погибели, несусь метров шестьдесят. Падаю и изготавливаюсь фронтом к реке. Наблюдаю через куст верблюжьей колючки, как душки задрали голову, потом один устремился к берегу, а другой к месту, где я прыгнул в промоину. Смотрит внимательно… Следопыт, что ли? Тем хуже для тебя. Поворачивает голову в мою сторону, взглядом упирается в меня, поднимает автомат и…я плавно жму на спуск. Два выстрела звучат одновременно и его дурацкий берет слетает с головы вместе с частью черепа. Второй душок от неожиданности столбом замер на берегу вертит головой и не знает, что делать. Прыгать вниз, убьёшься, никакой аллах не поможет, бежать в кишлак или вдоль берега. Наконец, и он замечает меня и начинает поднимать ствол. Бью серию из трёх выстрелов в корпус, и дух исчезает. Растворился, блин. На всякий случай, отбегаю в сторону и обращаюсь в слух. Ровно на минуту. Тишина… По промоине добегаю до душка, срываю автомат, закидываю за спину… Спускаюсь по промоине к реке и рысью вдоль крутого берега. А вот и второй… «Почему люди не летают, как птицы»? Ещё один автомат брякает за спиной. У этого замечаю паковский лифчик. Новее, чем мой, подаренный сменщиком. Развязываю и сдираю вместе с двумя гранатами и тремя магазинами. Теперь ноги!! Перебегая через реку, замечаю запутавшуюся в прибрежных кустах стропу, а на ней весь наш с Сидором улов. Я, со страху, честно говоря, совсем забыл про проставу. Но и задерживаться здесь счёл не очень благоразумным. Привязав стропу к коряге, приметил место и рванул «до дому до хаты». Добежал до зоны, простреливаемой первой из наших застав, и перешёл на шаг. Сердце колотилось где-то в горле, а пульс отдавался в темени. А форма-то у тебя, брат, полное говно, обратился я к себе во втором лице. На каком-то километре сдох, как последний салага. Мало того — подташнивало, и кружилась голова. Тоже мне Мастер спорта по офицерскому троеборью! Скорее «застуженный мастер спирта!» Я отошёл в сторону, присел в тенёчке и постарался угомонить бешено колотящееся сердце.

Сначала я услышал брякание, как у каравана верблюдов, топот, а потом увидел ротного с группой бойцов. Возглавлял процессию всё ещё разутый, но уже с автоматом Сидор.

— Куда поспешаем, военные? — похоже, мой вопрос группу быстрого реагирования застал врасплох.

— Товарищ, старший лейтенант… — начал было Сидор, оскалившись в радостной улыбке, но я его прервал и обратился к ротному.

— Юрий Дмитриевич…виноват…каюсь…готов понести заслуженное наказание…

— Фу, мля, живой!!! Тут Сидор такую истерику закатил… Думал, только труп отбить удасться…

— Да я, точно, под этим кустом чуть не сдох. Всё, завтра в строй! Достала меня эта реабилитация. Прикинь, я значит, рыбку, а эти два придурка с автоматами за мной… не я больше не рыбак!!! Кстати, бойцы, забирайте это железо, я и не ишак.

Сидоренко подскочил первым и забрал оба автомата.

— Сидор, автоматы отдай. Напротив большой промоины я привязал стропу с рыбой, не пропадать же добру. Сгоняйте, заберите, только осторожно. Разрешите, товарищ старший лейтенант.

— Я сам с ними схожу… Петров, — обратился ротный к радисту, — передай комбату «три пятёрки»!!!

Посмотрел на меня и добавил:

— Комбат на броне полетел блокировать кишлак… Вернётся, вывернет тебе матку…

— Ну, тогда я лучше с вами схожу, чего под горячую руку…

Вечером в офицерском кругу я держал стакан кишмишовки и представлялся в качестве заместителя командира роты. Поздравительная речь комбата была лаконична:

— Игорь Борисович, хороший ты офицер и мужик неплохой, но есть у тебя в жопе магнит, притягивающий приключения. Давай за то, чтобы ты его побыстрее выс…, не за столом будет сказано, ну, чтобы не было его…

Я, честно говоря, опасался менее дипломатичных выражений, поэтому выразил полную солидарность с комбатом. Сдалась мне такая рыбалка, а потом скачки с препятствиями…

Целых три месяца я честно надеялся, что магнит у меня выпал. Ничего примечательного, обычная рутина. Правда, без риска, практически смертельного не обошлось. Но пронесло. А дело было так.

Комвзвода раз, старшой Саня Молодцов имел одну очень неприятную привычку. Вечером перед сном он доставал толстую пачку фотографий и начинал изводить остальных обитателей камеры. Изувер и инквизитор в одном лице, он рассматривал фото своих подружек и вслух предавался воспоминаниям об их прелестях. Этот собака помнил, не то, что биографию и характер, но и каждую родинку, характерный запах и любой изгиб фигуры своей пассии и так красочно это всё живописал, что мы несколько раз пытались его тупо убить на месте. У всех ярко выраженный спермотоксикоз, по полгода постимся, какие женщины? Даже доярки и передовицы производства на невинных фотографиях из недельной давности центральных газет и журналов для нас были необыкновенно сексуальны, и терпеть всё это на сон грядущий было сущей пыткой. Самое обидное, что не врал, зараза. Невысокий, непропорционально головастый и волосатый, как обезьяна, он не пропускал ни одной юбки. Да и чёрт бы с ним, но дело в том, что ни одна юбка не пропускала его!!! Мы все, как на подбор, двухметровые голубоглазые блондины с вьющимися волосами, лезем из кожи вон, а с каждого вечера, посиделок или танцев самая красивая девушка уходила с ним!

— Ты заглохнешь, зараза? — беззлобно обращался кто-нибудь из обитателей кубрика.

— Вам, женатикам, хорошо, — обычно отвечал Молоток, — вы уже определились, а я холостой. Я нахожусь в непрерывном, творческом, можно сказать, поиске. Себя не жалею. Вы, как настоящие друзья, помогли бы мне, уберегли бы от неверного шага. Вот, Марина из Волгограда…

— Саня, не заткнешься, тебя никто не убережёт…

— Ой-ё ёй, какие мы щепетильные. А, чья это фотка на тумбочке стоит?

— Ты попробуй что-нибудь гавкнуть про жену…

— Боже упаси… Вы никак не поймёте, что я тоже их всех люблю и боюсь ошибиться: одна хозяйственная, другая просто богиня, а вот, Лена из Москвы, ты знаешь, что она вытворяет в постели…

— Всё, мужики, я его сейчас пристрелю…

И так почти каждый вечер. Но однажды что-то не срослось с караваном, на перехват которого вылетел со своим взводом Молодцов, они там застряли, и на пару дней в кубрике образовалась пауза в сексе по фотографии. Нам даже, чего-то не стало хватать перед сном.

— Как там наш половой гигант, — ни к кому не обращаясь, обронил командир второго взвода Костя Куршинов.

— Ждут, — ответил я, проходя мимо койки Молотцова.

Непроизвольно поправил подушку и из-под неё выглянул уголок фотографии. Поднял и понял, что Саня перед убытием не успел спрятать свой архив. Все фото были под подушкой. Это он опрометчиво поступил! И тут я предпринял самый рискованный шаг в своей жизни.

— А, что, мужики, поможем товарищу???

— ????

— Ну, в смысле выбора невесты.

— А как???

— Есть одна мысль. Костя найди лист ватмана или какой-нибудь плакат. У кого есть фломастеры? Тащите…

На следующий день взвод Молодцова на броне вернули на базу. Безрезультатное недельное бдение на тропе вероятного каравана кого угодно выведет из терпения. Обгоревший на солнце, но и намёрзшийся по ночам первый взводный был зол, как чёрт. Его из батальонных начальников никто не стал трогать, ведь не сам же полез, а «стопудово верная информация»!!! И такой — пшик! Двое взводных благоразумно выскользнули из кубрика, когда Молодец появился на пороге. Я не мог пропустить исторического события и, рискуя жизнью, остался на месте.

— Грёбанные уроды… Появится ещё раз этот активист лично пристрелю… ЗдорОво!

Сан Саныч вошёл в кубрик, ругаясь почём зря на весь белый свет и на ходу снимая лифчик и бронежилет. Я обрадовался, что автомат он уже бросил в пирамиду, усиленно делал вид, что занимаюсь какими-то важными бумагами, ответил вскользь:

— Привет, с благополучным тебя…

Далее вырисовывалась картина, достойная пера Репина, Сурикова и Айвазовского вместе взятых. Молодцов увидел наше творение. Оно весело прямо над его кроватью и не заметить его было очень трудно. Расстегивая пуговицы на комбинезоне, он словно в детстве услышал команду «Замри!!!» Открыл рот и уставился в лист ватмана, озаглавленный «Любимые женщины старшего лейтенанта Молодцова» Под заглавием было наклеено полтора десятка фотографий необыкновенно красивых девушек с лаконичными подписями: «шалунья», «мастерица», «богиня», «художница», «папа зам министра», «певунья», «колдунья», «волшебница» и даже «мама, зав военторга». Всё было в точку, поскольку заочно мы о его пассиях знали всё. Только одна фотография, приклеенная в самом центре, удостоилась более подробной подписи. Сразу признаюсь, что она была взята не из коллекции Сани, а из случайно оказавшегося под рукой журнала «В мире животных». На фото была самка шимпанзе во всей её красе. Она была прекрасна, как может только быть прекрасна обезьяна. Она сидела в фривольной позе, её тощие с трудом различимые за шерстью груди лепесточками лежали на сытиньком брюшке и морда, пардон, лицо изображало высшую степень блаженства. Подпись гласила: «Самая любимая женщина, старшего лейтенанта Молодцова».

Я приготовился перехватить любимца женщин в момент, когда он бросится за автоматом, но он меня удивил:

— Вот, сволочи! Хорошо фотки не приклеили, а на уголки одели. Нет, разве не сволочи…

Он повернулся в мою сторону. Я сделал вид, что с трудом оторвался от бумаг.

— Что? Ты о чём, Сан Саныч?

— Я что-то не наблюдаю списка редколлегии…

Ага, сейчас, только штаны подтяну, — подумал я про себя, а вслух озвучил:

— О, смотри, кто это? Я сам первый раз вижу. Какие прелестные лица!!! А это кто, ты про неё не рассказывал?

— Ладно, суки, живите, но я вам припомню…

Ха, пронесло, жить буду, а кто, что запомнит, ещё посмотрим.

Через неделю нас всех дёрнули на войну и вот пятый день по горам Кунара носимся с горки на горку. Каждую ночь одно и то же — «к утру овладеть господствующей высотой». Самое неприятное, что ещё в ходе первого подъёма намочил ноги и, как последнее чмо, сорвал мозоли. Они за днёвку чуть затягивались, а в следующую ночь всё по-новому, но гораздо глубже. Понимаю, что комбат верит, и не могу подвести, но каждый день сапоги одеваю со слезами на глазах.

— С такими ногами в госпиталь надо, товарищ старший лейтенант, — накладывая очередную повязку, бормочет нештатный взводный медбрат Сидоренко.

— Я согласен, а ты сам поведёшь взвод. На худой конец объявим с духами перерыв. Причина, сам видишь, уважительная, дальше некуда.

— Хлопцы со мной не пойдут, — серьёзно ответил обстоятельный Сидор. — Это за вами они, ничего не спрашивая, лезут к чёрту на рога. А меня в усмерть задерут советами…

— Тогда мотай, и свои советы оставь при себе.

— А, правда, завтра к вечеру конец войне?

— Так я тебе и сказал…

А про себя подумал, хорошо бы. Не знаю, какие там результаты внизу, но мы на горках наелись досыта. Солдатский телеграф редко ошибается. Да и горка завтрашняя мне не очень нравилась. По уму надо было и соседнюю прихватить, но не хотелось дробить разведвзвод. Между вершинами километра не будет и разницы в высоте практически никакой. Но меня давно отучили проявлять инициативу и старшим в задницу заглядывать, понимают, надо думать, что делают. С такими мыслями я лёг немного вздремнуть. До выхода ещё час.

И приснился мне сон. Уже не первый раз. Я — мальчишка, где-то напроказничал, а к отцу приходит человек и рассказывает. Сначала он был похож на школьного учителя физики, которому мы подсунули сломанный стул, потом на соседа, в чей сад с пацанами лазили за грецкими орехами, а сегодня он чем-то неуловимым был похож на комбата. Всегда гость укоризненно качал головой, а отец соглашался с ним и виновато кивал. Я стоял маленький за деревьями в нашем саду и боялся показаться отцу на глаза. Виноватый-виноватый, я потом подходил, отец клал руку на мою вихрастую голову и молчал… лучше бы он выпорол, не так стыдно было бы. Всегда гость был одинаково странно одет в черный хитон с капюшоном, так, что лица невозможно было рассмотреть. Hо раньше мне это снилось, после того, как попадал в переделку и вспоминал песню про «сыновей, заменяющих отцов». А сегодня ничего подобного не было, а снова этот сон. Только закончился по-другому: гость поднялся и стал удаляться, а отец что-то говорил ему вслед, как будто о чём-то просил… Я подорвался в холодном поту и почувствовал обруч на сердце. Или какой-то камень навалился и не даёт вздохнуть. Я присел, засунул руку под комбез и круговыми движениями постарался успокоить сердце. Что на этот раз я сделал не так, где напартачил? Может с моими что, давно уже не получал почту.

Однако бойцы не дали заниматься копанием в мыслях, они уже надевали рюкзаки, подпрыгивали и искоса посматривали на меня. Пора…

…Мы поднялись на горку с первыми лучами солнца. Я просто физически ощущал счастье от того, что выдержал, что через пару минут смогу снять сапоги и дать возможность ногам немного отдохнуть. А пока я снимал рюкзак и смотрел, как из утренней дымки вырастали очертания ближайших вершин. Красота, какая! Сюда бы в поход, на пикник с друзьями и в рюкзаке, чтобы только закуски и вино. Красное, молдавское «Негру де Пуркарь» или грузинское «Кинзмараури». Да с шашлычком!!! Да пусть без ничего, просто налегке, а потом посидеть, послушать тишину, полюбоваться. Я потянулся…

Вспышка выстрела с противоположной вершины совпала со вспышкой невероятной боли в груди. Неужели… в меня… нет!!!

Провал в сознании… и вдруг, я вновь увидел человека, который приходил к моему отцу. Он смотрел на меня из-под своего капюшона ясным открытым взглядом и что-то говорил. Где я видел это лицо? Я не разбирал слов, но всем своим существом потянулся, что бы разобрать, что он говорит. Незнакомец взял меня за руку, повлёк за собой и…мы воспарили. Не чувствовал ни тяжести, ни боли, только неукротимое желание следовать за ним. Беззвучно шевеля губами, он указал мне куда-то в сторону яркого света, а потом остановился и показал вниз. Я увидел наш сад, домик на дачном участке, отца с матерью, они держались за руки и звали меня. Так часто бывало в детстве, когда я увлекался и загуливался до темна. Только сейчас они, такие родные и близкие, были совсем маленькие и…седые. В следующее мгновение они растаяли в дымке, а когда она рассеялась я увидел солдат, тащивших своего товарища на руках. Потом они его положили, и один припал ухом к груди. Другой рвал перевязочный пакет и пытался снять лифчик и бронежилет. Ещё один достал шприц и сделал укол в бедро. Я стал приближаться и, вдруг, узнал Сидора. Он схватился руками за голову и по щекам его катились крупные горошины слёз. Мне захотелось его успокоить, и я высвободил руку…

Оглушительную тишину взорвал поток звуков — недалёкая стрельба, разрывы, голоса:

— Тихо! Кажется, бьётся!!!

— У кого есть палатка?

— Бронник пробило… Осторожно, придурок!

— Из «Бура», сука…

— Что ротный?

— Сказал спускать…

— Вы слышите меня, товарищ старший лейтенант? — узнаю голос Сидоренко.

Я слышал, открыл рот, но сил сказать у меня не было. Я только медленно закрыл глаза.

— Вы не волнуйтесь, мы тихонько, только не умирайте…

Господи, как больно. Никогда в жизни так больно не было. Я даже представить себе не мог, что бывает такая боль. Она разрывала на куски, она заполняла собой всю вселенную. Когда она своей чернотой закрывала последний атом моего сознания, я впадал в забытье и тогда только не чувствовал ничего… Мозг фиксировал какие-то обрывки.

— …Какая вертушка? Ты видишь, какой туман? Отнесите в дувал…

— …Кто знает, какая у него группа крови?

— …Возьмите у меня — первая, резус отрицательный!

— …Потерпи, браток, утром будет борт…

— …Чем мы можем помочь?

— …Молитесь…

— …В Кандагар, ребята, и побыстрее… второй день с пулей в сердце…

— … Мы врачи, а не боги…конечно, сделаем…пусть готовят борт на Ташкент…

— … Хорошо держится десантник…

— …Может не выдержать перелёт… сохрани и помилуй…

— … Ты слышишь меня? Игорь, не уходи, борись…

— …Ребята, где я?

— …Сколько боли и крови вокруг!!!

— …Откуда ты, мама…не плач… я живой…

— …Слава тебе, Господи!

Мы сидели в апартаментах одной из лучших саун города со стаканами разведённого виски в руках. Остальные, хозяева и гости, кто очередной раз в парилке, кто в бассейне охлаждается, а кто на бильярде тешится. Мой собеседник первый подошёл и уставился на рубец на груди. После некоторой паузы поднял на меня глаза и сказал:

— Моя работа… Позвольте представиться начальник кафедры военно-полевой хирургии ВМА полковник…

— Дивов… для вас — старший лейтенант.

— Ташкентский госпиталь 1982 года?

— Так точно…

— Молодец, что живой… Очень рад. Я про тебя уже лет десять молодым хирургам рассказываю.

— А я-то как рад! Готов ещё лет пятьдесят послужить вашим живым наглядным пособием. Спасибо. Пусть Господь воздаст вам за труды…

— Хватит выкать… Не беспокоит? Как нагрузки?

— Нормально. Не рву.

— Тебя куда после Ташкента?

— Со строевой списали. Пришлось дезертировать из Афгана. Дослуживал во внешней разведке. Полковник запаса. Друзья по батальону, кто погиб, кто стал героем, кто инвалидность, кто иконостас наград заработал. А я за дырку в сердце получил Красную Звезду и очень ею горжусь. И ещё я нашёл Бога. Искренне и до глубины души. Считаю, что это немало. А ты, как считаешь? — задал я вопрос совсем неслучайному знакомому.

— Это, брат, так много, что многим и не снилось…

— Вот и я так думаю. Хочу за тебя…

— Нет, давай, брат, не чокаясь за тех, кто остался за речкой…