Хуже, кажется, некуда. Мы сброшены с верхних этажей вниз и вынуждены полностью оставить частный сектор напротив кинотеатра. Мулячья «Шилка» продолжает обрабатывать наши пятиэтажки. Особенно достается торцу угловой общаги. Методично шлют мины на крыши и во дворы молдавские минометы. А наши молчат. По причине нехватки боеприпасов, которых с армейских складов за последние месяцы прорву вынесли, но, куда надо, почему-то не довезли. Орудие из «Дружбы» несколькими выстрелами разнесло частный дом напротив, и теперь помалкивает. От того, что оно не может напрямую стрелять по нам, никому не легче. Вторая пушка обнаружила себя в углу парка, за перекрестком с улицей Кавриаго. Третья — на улице Некрасова. По-взрослому румыны за нас взялись…

Потерян большой участок Коммунистической. Кварталы на ее западной стороне утрачены надолго, если не навсегда. Фронт теперь на улице Калинина, и можно рассчитывать только на себя и на слабую помощь огнем от соседних отрядов, в то время как противник может скрытно накопиться и быстро атаковать. Да какое там, к черту, взаимодействие! У ТСО и бендерских гвардейцев огневых средств и боеприпасов не больше нашего. Мысли упорно возвращаются к тому, как мы будем отбивать атаку, которая должна начаться после этого непрерывного обстрела, истощающего силы и нервы. К вечеру, когда солнце окажется на стороне противника, а мули напьются, станет еще хуже. Добавится густой беспорядочный огонь из стрелкового оружия и гранатометов. Это уже вычислено нами за правило. За ГОПом застряли на путях несколько вагонов с производимым в Бендерах коньячным напитком «Тигина». Они придадут националам бравого духа.

Слабым утешением служит лишь заявление президента Снегура о неприменении Молдовой танков. Он сделал его после трехдневных наскоков приднестровской и российской прессы. Смущение домнула президента можно понять. Среди переданных Россией в Молдову вооружений танков не было, а значит, они появились из Румынии. Вот он и торопится опровергнуть вовлечение Румынии в приднестровский конфликт. Факт применения боевой авиации националы тоже отрицают. Но от танкобоязни мы уже излечились. И не заметно, чтобы наши враги страдали ею. У них и без танков силы хватает…

Наш полуразбитый батальон уже совсем не похож на тот сводный отряд, что пересек реку вечером двадцатого июня. Тяжкая ночь на двадцать третье перетасовала его, и тираспольчан у нас теперь едва наберется четыре десятка. Из переправившихся обратно на восточный берег и ополченцев, отпущенных за семьями по домам, половина не вернулась назад. И все большую роль начинают играть группы бойцов из вспомогательных отрядов Бендерского батальона, вышедших к нам с оружием в руках с окраин города, из-под Гыски и Протягайловки. Надежные, бывалые люди. Это они вопреки всему вывели из окружения КАМАЗ, старенькую пушку ЗИС и два миномета… Но как же всех вместе нас мало! И по-прежнему нет оружия, чтобы дать его ополченцам новой, второй волны. Оружие можно только отбить у врага…

Плохим положением дел озабочен и городской центр обороны. Под утро пошли мимо нас разведгруппы Бендерского батальона. Как изваяния замерли у своего трофейного БТРа знаменитый бендерский комбат и его верная охрана. Любой ценой надо узнать намерения националов. Нужны пленные. Через час после прохода групп послышались перестрелки и взрывы. По ничейной полосе и нашим позициям начался минометный обстрел. Видно, нелучшая это была минута для меня и ребят из вспомогательных отрядов, чтобы проситься обратно в Бендерский батальон. Посуровел лицом и отказал комбат. По мнению Костенко, мы здесь нужнее. Охрана же, уловив былую связь между нами и комбатом, наоборот, смягчилась.

Не без потерь, но выполнили костенковцы свою задачу, вышли обратно через детсад на улице Горького. А нам — ждать распоряжений и теряться в догадках. И лишь поздно ночью узнаем, что в этой разведке погиб один из лучших бойцов Бендерского батальона Коля Белан.

Мрачно наблюдаем за вчера еще безопасной улицей. И вдруг, ужас, автобус с людьми мчится по Коммунистической прямо к «Дружбе»! Ему машут, кричат. Кто-то, рискуя собой, выскакивает к обочине, крест-накрест поднимая руки. Перед автобусом ложатся предупредительные очереди. Остановить, остановить это безумие! Водитель начинает тормозить, но уже поздно. Он на линии огня. Чтобы избежать непоправимого, надо не останавливаться, а поворачивать на скорости в первый попавшийся проулок. Но водитель этого не понимает. Рявкает в кинотеатре пушка. Гулкий взрыв. Белым градом вылетают из окон автобуса стекла, вспыхивает огненный шар.

Автобус горит, и в нем горят люди. По асфальту вокруг разлился горящий бензин, и в него под облаками чадного дыма выпрыгивают из окон пылающие фигуры. Нечеловеческие, дикие крики сразу же глушит густой пулеметный и автоматный огонь мулей. Фигуры крутятся волчками, падают на дорогу и остаются догорать. И ничего нельзя сделать. Али-Паша, Серж и еще несколько бойцов сверху пытаются стрелять по кинотеатру. Против них сразу же подключается зенитка. Только бы не убило еще кого-нибудь напрасно!!!

Все кончено. Наш огонь подавлен. Какой омерзительный день! Хуже, чем двадцать второго! Это из Тирасполя на двух автобусах подбросили подкрепление. Сопровождения не было, а ошалевшие от обстрела на мосту водители плохо знали город. Вот он теперь перед нами, иссиня-черный «дуршлаг смерти», полный сгоревших тел. На это нельзя долго смотреть. Вернувшись в кое-как обжитый Тятей и Федей закуток общежития, спрашиваю у них водки. Они, потрясенные, извиняются, что всю только что выпили сами.

— Так найдите еще! — рявкаю я.

Скоро подводят итог. Больше двадцати погибших и только семеро спасены. С ранами и ожогами их срочно отправляют обратно, в госпиталь. К вечеру получаем скудное пополнение людьми. Разделили между отрядами тех, кто ехал во втором, вовремя остановившемся автобусе. Новички в подавленном состоянии, и есть отчего. Пополнение не возмещает потерь, Али-Паша ликвидирует третье отделение.

Будущее не сулит ничего хорошего. Поэтому надо шевелиться. Вечером пытаемся обстрелом из пулеметов и подствольников заставить мулей попятиться из парка. Ни черта не выходит. Их ответный огонь сильнее нашего. Дать бы по ним хоть несколько мин, но мин нет. В сумерках обнаглевшие от безответной стрельбы мули высылают разведку на стадион. Вот этого-то мы им как раз не можем позволить! Один из румыноидов валится на асфальт, второй виснет кверху задницей на заборе, и вновь начинается дичайшая стрельба, такая густая, что мы не в силах помешать мулям уволочь своих покойников и подранков.

Чуть позже, надеясь, что враг не будет повторять неудачную вылазку, снимаем со стадиона часть людей. Глубокой ночью делаем еще одну попытку разделаться с румынами в кинотеатре. На Первомайскую улицу, за угол стоящего в глубине дома, перекатываем нашу единственную пушку. Командир орудия Колос и его артиллеристы ругают позицию. Кинотеатр почти полностью закрыт стоящими к нему вплотную домами. Али-Паша с Горбатовым остаются командовать внизу, а я вместе с Сержем и Жоржем лезу наверх — корректировать и наблюдать. Серж фыркает и ругается, продолжая держать меня за сопляка, но в шуме боя дальше, чем метров на десять, не крикнешь, в темноте жестами не покажешь, нужна цепочка и нужны стволы, чтобы в случае чего артиллеристов прикрывать. Поэтому за нами лезут еще Семзенис, Крава и Сырбу.

Корректировать, собственно говоря, нечего. Прямая, хотя и захламленная до крайности, наводка. Сверху вниз сигналы передаются совсем просто. Один вертикально сброшенный камень — «так держать». Кинули левее — «дайте левее», а вправо — «правее». Голь на выдумки хитра. В два часа ночи грохает орудийный выстрел.

— Так держать! — вопит с края крыши Серж. Вниз сваливается кирпич. Не дожидаясь наших примитивных сигналов, Колос снова стреляет. Мули открывают осатанелый огонь. Зенитка перед нами захлебывается очередями. Хорошо, мы сейчас не в передовой, а в следующей за ней пятиэтажке! Когда наша пушка замолкает, галопируем вниз. Все ли в порядке? Но зенитка противника оказалась в состоянии достать и сюда.

Деревья бессильно бросили вниз сломанные ветви, из стволов торчит щепа. В верхнем углу орудийного щита свежие вмятины. Кому-то перематывают бинтом покорябанную щепой и мелкими осколками голову. Буквально метра «мертвой зоны» мулям не хватило. Сматываться надо. Наваливаемся с разных сторон на пушку. Надо откатывать, сейчас врежут минометы.

— Раз-два, взяли!

— А ну давай, пехота!

— Налегли, долбическая сила! — начальственно прикрикивает заряжающий.

Обругать его, что ли? Нет, он и сам навалился изо всех сил. Парнишка не хилый! Катится, родимая! Быстрее, еще быстрее! Ага, вот уже и врезали! Поздновато спохватились, домнуле, поздновато! В несколько приемов, пару раз приседая за лафет и разбегаясь от мин, перекатываем орудие дальше в тыл.

Рано утром вместе с колосовским наводчиком смотрим результаты. Серж сплевывает. Попасть-то попали, но снаряд прошел через ближнюю часть зала, впритирку к фасадной стене. Глубина не затронута. Противник там целехонек, и нашими стараниями просто обзавелся нелишней по жаркому времени года вентиляцией. Примитивная проверка, проведенная спустя десять минут, подтверждает, что дела обстоят именно так. Кроме того, озабоченные нашей авантюрой мули теперь гораздо больше внимания уделяют обстрелу улицы Первомайской. Вскоре отмечается, что они проковыряли второе «технологическое отверстие» в стене кинотеатра и подтянули еще одну, ранее не замеченную нами зенитку, установив ее в недоступном месте, за углом одного из своих домов. Поднеся по долгу гостеприимства чарку наводчику, которого кличут смешным прозвищем Ешкин Свет, разбредаемся восвояси.