Вылезаю обратно во двор и натыкаюсь на Достоевского, который тоже места себе не находит. За неимением лучшего компаньона он останавливает на мне свой ищущий взгляд.

— Может, на Первомайскую, к «дому Павлова» сходим?

— Давай, сходим, — соглашаюсь я.

Гляжу, где солнце, и прикидываю, что примерно через час, если мули все же начнут палить, с ними можно будет на прощание сыграть в «получите дубль два». Так эта «игра» обозвана активно участвующим в ней Сержем. Когда о таких проделках узнает Али-Паша, он дико ругается. Батя тоже не обрадуется. Заглушая в себе голос благоразумия, повторяю:

— Пошли прямо сейчас!

Собираемся. Помимо автоматов и касок, Серж прихватывает свою винтовку-эсвэдэшку и пулеметную ленту. Рулим в одно из разбитых общежитий текстильного комбината. В то самое, которое выходит торцом в сторону кинотеатра и вдрызг разбитого углового квартала. Вообще-то эти дома имеют адреса по улице Калинина, но узенькая, сельского вида улочка, упирающаяся в Первомайскую, теряется среди разгромленных частных домов, разметанных минами дворов и непригодна как ориентир. Уже несколько дней эта разруха — владения Большого Джона.

Удостоверившись, что впереди нет никого, кто может помешать нашим не вполне безопасным и благонадежным намерениям, под стеночкой переходим общажный двор и черным ходом забираемся внутрь. Не успеваем пошарить глазами и открыть рты, как перед нами возникают Джон и его «второе я» Серый. Поскольку джонова заместителя вполне устраивает это простое прозвище, то погоняло, получше отличающее его от Сержа и ряда других Серых и Серег, в обиход так и не ввели. В общем-то эта скрытность оправданна, и в данном случае — особенно, поскольку он до недавнего времени учился не где-нибудь, а прямо в Кишиневском университете, да еще на самом дрянном в плане национализма факультете. Его в маленькой Молдавии по фамилии прорва народу вычислить может.

Как они так молниеносно выходят на гостей?! Это меня всегда поражало. Дисциплина — будь здоров, и этот отряд у бати на очень хорошем счету. Теплой встречи ждать не приходится. Какой бы отряд ни занимал «дом Павлова», визитеров тут не любят. Всем давно надоели бестолковые бега через Первомайскую и экскурсанты по маршруту «Эй, вы! Где тут у вас ГОП?!». Поэтому ко всем отношение одно: или давайте боеприпасы, или проваливайте на три веселые буквы. Ох и стыдоба будет, если придется валить…

Джон решителен и тверд:

— Пришли борзеть — вертайте оглобли! Своих дураков хватает!

Серж, не втягиваясь в конфликт, молча протягивает ему, затем Серому руку. Серый, поздоровавшись, кивает на винтовку и, обращаясь к Джону, насмешливо произносит:

— Тартарен и Экскурбаньес! «Йо-хо-хо! Давайте шумэть!»

— Чего?! — не успев сказать ни слова, начинает злиться Достоевский. Он сравнения с литературными героями опасается. Сразу становится на дыбы, как подумает. Что над ним может хихикать какой-то интеллигент. Поэтому с начитанным Серым наш комод-два в сложных отношениях.

— Книга такая есть — «Тартарен из Тараскона». Альфонс Доде написал. И там персонажи такие, положительные даже, — объясняю ему я.

Пока они не цапнули друг друга за уши еще раз, быстро перехожу к улаживанию ситуации:

— Вовсе мы не собираемся шуметь! Посидим с вами, боевыми друзьями! Ну а если мули сами начнут, разве вы не разрешите разок в ответ пальнуть?

— Батя на этот счет — категорически! — решительно заявляет в ответ Джон. Из исполкома — такие же пожелания.

О черт! Выпрут нас несолоно хлебавши, как пить дать! Очевидно, наши морды так скисли, что он неожиданно смягчается:

— Ладно уж, заходите. Но чтоб тихо, как мыши! Если румыны начнут — по ситуации. Несколько очередей уже было — мы не отвечали. Серый, проводи их к одноглазому, если что, за его пулемет Эдик сядет.

Отлегло от души. Физиономия Сержа сразу теряет несколько выступов.

— А что, — спрашиваю, — Дима ранен?!

Серый, улыбаясь, отвечает:

— Не ранен. Скорее, подбит! Ему вчера пуля плашмя в лицо прилетела. Глаз живой, но бланш — ого-го… Так он обвязался платком и беспрерывно матюкается! С его небритой рожей — ни дать ни взять Синяя Борода!

— Брехать надо было меньше, как он клал румын штабелями! — вымещает наконец свое раздражение от нелицеприятного начала встречи Серж.

Поднимаемся на третий этаж и сразу идем на безопасную сторону. Это правило. На стороне, обращенной к противнику, никто, кроме наблюдателей, не сидит. Огневая мощь националистов, если они захотят и сумеют ее внезапно применить, несопоставима с нашей. Поэтому остальным находиться там нужно только в бою, когда несколько бойцов прикрывают друг друга огнем.

При попадании малокалиберных снарядов снаружи дома остаются маленькие дырки, а изнутри — часто огромные выбоины, вмещающие пару ведер кирпича. Можно быть раненным или убитым даже не пулей, а камнем из конуса выброса. До сих пор тактика мулей как раз была основана на том, чтобы спровоцировать нас на ответную стрельбу, засечь и дать неожиданную пушечную очередь. Или ударить из гранатомета. Наша же задача — не попасться на этот понт и в ответ хотя бы одного подстрелить.

При этом с десяток бойцов отчаянно потеют, чтобы сделать это самым правильным образом и можно было надеяться, что хотя бы один муль в результате ранен. Утешает лишь опирающаяся на опыт и запоздалую информацию со стороны противника «статистика». В результате каждой третьей перестрелки у них кто-то убит или ранен. За сутки перестрелок бывает от одной-двух до пяти и больше. Зная это, а также ход каждого столкновения, прикинуть потери врага несложно. У нас люди тоже не заговоренные, и потому хорошо, если подразделение снимается с дежурства на передовой без убыли в людях. У Джона сегодня третий день без потерь, и это очень хорошо. Но под разговоры о мире оживились одиночные стрелки, и вчера была бы потеря, если бы пуля, тюкнувшая Диму в глаз, попала выше или сделала бы на один рикошет меньше.

Вот мы и прибыли. На грязнющих ватниках сидят Дима, его второй номер Сашка и еще два обормота. Ради нашего прихода они прерывают игру в карты. Дима и впрямь живописен. До такого колорита удавалось подниматься разве что Гуменяре в худшие времена. Зыркнув на нас левым глазом, он собирает колоду и отбрасывает ее на лежащие рядом бронежилеты.

Броники, которых поначалу не хватало, теперь есть у каждого из нас. Частью подвезли, а частью собрали брошенные румынские. Но их редко носят. Жилеты эти, с металлическими пластинами, распиханными по множеству карманов, слишком тяжелы. Движения они сковывают основательно. Предоставляемая ими защита наоборот — относительна. Очередь из АКСУ или АК-74, они, конечно, выдерживают. Но от контузии не защищают совсем. Кроме того, упавшие рядом мины и гранаты сыплют осколками так густо, что обязательно поймаешь пяток руками и ногами, да между пластинами хоть один пролетит. На быстроту реакции рассчитывать надежнее, чем на панцирь жилета. Другое дело — постовые и наблюдатели. Там, где бегать не надо, можно и в полной выкладке посидеть. Вот и лежат они на полу сиротливо, ждут, когда придет очередь их хозяев идти на западную сторону зырить в окна и пробоины стен на мулей.

— Димыч, привет! Салют, Сашуня!

— Привет, если не шутите!

Делаю Сержу знак, чтобы не вмешивался, и вкрадчиво спрашиваю:

— Димуля, солнышко, ты не против, если мы поможем тебе с пулеметом?

— Хрена вам лысого!

— Дима, но мы же чуть-чуть! И мы не будем тратить твои патроны! — Достаю из сумки нашу ленту. — Бессердечно с твоей стороны не дать нам возможности попрощаться… с бывшими согражданами!

— Дима, брось, нашел из-за чего цапаться! От бати сказано ясно — огонь только для самозащиты, на хаотический обстрел и одиночные не отвечать! Может, и не случится ничего. А начнут мули фестивалить, Эдику и Сержу сейчас легче их стрелка достать. На этот случай у тебя пару очередей и просят! — не выдержав, разъясняет Серый.

Отличная поддержка! Согласие Джона — это, конечно, дело. Но ни Джон, ни Серый не заставят Диму хоть на минуту отдать пулемет, если он упрется рогом.

— Ну и черт с вами! — морально обваливается Дима. Ему лень спорить с нами дальше. Понимает, что после слов Серого мы до вечера будем нудить.

— Правильное решение! — открывает свой фонтан Серж. — Твой глаз будет отмщен! А ты пока возьми у Эдика автомат! В отличие от твоей «болгарки» один муль из него привален точно! Подержись за приклад, наш Кацап говорит, так меткость передается!

— Ах ты сволочь!

Дима кидает в Достоевского кусок кирпича. Тот, пригнувшись и весело хрюкая, бежит в коридор.

На самом деле результаты Диминой стрельбы будут лучше моих. Пулемет — не игрушка. Два-три дохлых нацика за ним точно водятся, хоть и подтверждения тому нет. Где его найти, это подтверждение, если в городе редко приходится видеть врага в лицо? Стреляют из окон, из-за стен и заборов. Что за противник и сколько его там, приходится судить по его огню. Заткнулась точка, после того как ты обстрелял её — хорошо. Началась там какая-то возня — значит попал! А Серж на правах лучшего стрелка задирается, дразнит. На его винтаре вчера появилась шестая зарубка. «Подавили», «получили сведения о потерях противника» — это, по его мнению, не канает. Личный счет — только тот, что видел своими глазами! Один из пунктов, которым он постоянно достает то одного, то другого защитника.

— А ну, заткнитесь! Не бегайте, слоны проклятые! Сейчас мули отсыплют вам на возню досрочно! — рявкает Серый.

Развоевавшиеся стороны утихают. Дима бросает на пол снова подобранный им камень. Достоевский, с посерьезневшей физиономией, заходит обратно. Говорю ему, чтобы обсудил с ребятами план действий, и отхожу, чтобы присесть в углу. Серж поворачивается к Серому и Диме.

— Что у румын перед вами? Откуда ведут огонь?

Следует краткое описание перестрелок и передвижений противника за последние дни. Получается, что в минувшую ночь противник из пулеметов и гранатометов огня не вел. Зато вновь замечена активность из общежития на улице Кавриаго, которое раньше занимала отдельная рота ОПОН. Кто там сейчас — неизвестно. Предполагается, что обстрел может последовать именно оттуда.

Достоевский снисходит до того, чтобы спросить мое мнение:

— Может, попробуем отсюда, с торца?

Мысль очевидная. Имея вероятного противника на верхних этажах пятиэтажки по Кавриаго, с других точек его не достанешь. С другой стороны, наш изгрызенный пулями и снарядами торец сам на виду. Надо взвешивать за и против.

— Можно… Но начинать по-другому. Вы отсюда давно не стреляли? Вот пусть и думают, что тут уже никого нет. Пусть сначала ответят из соседнего дома справа, подвигаются там. Привлекут внимание на себя — вот тогда и врежем отсюда!

Серый и Серж думают о том же. Они быстро договариваются, как достичь взаимодействия со взводом ТСО в пятиэтажке справа. Она стоит к мулям боком, что облегчает маневр по зданию. Определяемся, что стрелять будем из оконных проемов на четвертом этаже. На пятом мало укрытий, все разбито и слишком много света через проваленную крышу, а ниже — мы даем врагу преимущество в высоте.

Теперь остается ждать. Скоро солнце поднимется в зенит и начнет уходить на запад, ярко освещая источенные пулями стены наших общаг. Но при этом какое-то время будет оставаться темной глубина. Националисты будут вынуждены стрелять не по вспышкам наших выстрелов, которые скроет свет, не по силуэтам, которые будут ещё невидимы в глубине, а стандартно, целясь в правую часть оконных проемов, куда и будут попадать прямо по контрастной линии. Тогда у меня появится преимущество. В обращении с оружием я — левша и поэтому стреляю из-за других простенков. То, что для Димы было бы сейчас затруднительно, для меня, наоборот, привычно.

Наши временные выгоды быстро растают, но не нарушать же самым наглым образом приказ. Обычно мули ожиданий не обманывают. Они начинают интенсивно стрелять как раз в это время, отоспавшись за утро, пока солнце освещает глубину их окон. Им бы выждать чуть-чуть, но они никогда не ждут. Потому что думают не о нас, а о самих себе, о том, какие они козырные и как метко стреляют. Каждая новая их смена попадается на эту удочку, начиная перестрелку в невыгодных для себя условиях освещения, которых они никак не могут понять. Им все кажется, что, как солнце перестало светить в глаза, сразу наступила малина! Ан нет, домнулы незваные, есть еще контраст, который продолжает прятать нас и наши вспышки!

Ждать надо так, чтобы не засорять голову мыслями о том, где появится враг. Лучше действовать по обстановке, чем по надуманному представлению о противнике. Оно с действительностью не совпадет. Накрутив себя, будешь глядеть в пустое место, рискуя получить плюху с другой стороны.

Дима и его напарник снова тянутся за картами, приглашают к игре. Садимся. Почти бездумная игра не мешает остро воспринимать окружающее. Пробитые стены с обвалившейся штукатуркой. Стойкий, не выветривающийся запах гари. Кто не вынужден чувствовать его постоянно, не представляет, как он противен. Россыпи углей и гильз. Тут же валяются сплющенные от рикошетов стреляные пули, обрывки ветоши и грязных бинтов. Словом, обстановка, свидетельствующая об успешном переходе от развитого социализма к коммунизму.