6 августа 2004 года. Пятница
Восемь лет назад в этот день боевики вошли в Грозный. В результате предательства, пропустившего их в город и стоившего нам непоправимых потерь, мы получили позорный, унизительный Хасавюртский мир и, как следствие, вторую чеченскую войну. То, что можно было закончить меньшей кровью, мы оплатили большой.
Сегодня разум наших отцов-командиров не знал, чем именно занять слоняющийся без дела личный состав. В очередную годовщину штурма города они с минуту на минуту ждали сообщения о боевиках, как минимум уже водружающих флаг над чеченской столицей. А потому решили, что за ворота сегодня никто не выйдет. После удачно прошедшего первого утреннего построения через час было назначено следующее.
В это время на 14-м блокпосту сотрудник чеченской милиции из спецполка ППС имени Ахмата Кадырова (этот специальный милицейский полк создан целиком из кадыровцев) застрелил двоих сотрудников ОМОНа города Липецка. Сам он был сразу же убит на месте.
Полетела эта весть по всем каналам связи. Тайд с Рэгсом, готовящиеся, наверно, к боям много дней, решили, что штурм Грозного уже начался, и объявили план «Крепость», заткнув по периметру все дыры никудышной нашей обороны.
В глубине заднего двора, собравшись компанией в десяток человек, мы около часа ковыряемся в собственных носах и рассказываем друг другу анекдоты. Кто-то бросает в толпу анекдот про собирающегося на войну солдата, которого мать спрашивает:
— Сынок, тебе куда на фронт писать-то?
— Пишите, мамко, сразу в плен!
Построение. Перед строем, сильно опухший после очередной пьянки, стоит Тайд:
— Слухи не подтвердились. Кого-то там убили, кого-то не убили, какая разница… Все. Можете не бояться. Не хрен водку жрать!
Эти слова звучат в адрес погибших бойцов липецкого ОМОНа.
Перетрусившие больше чем последние псы, трясущиеся за свою дрянную, никчемную шкуру, все эти тайды, рэгсы, хихикающие им из строя прихлебатели, открыто глумятся над нашими убитыми товарищами, павшими на боевом посту, сложившими свои светлые жизни за их продажную, раздираемую усобицами родину.
Тайд разбивает отдел на группы по пять человек и направляет по перекресткам и улицам района. Мне в который раз выпадает Минутка. Сегодня здесь прохладно, и пасмурное небо полностью скрывает белое, палящее солнце юга, так опостылевшее нам за эти полные тревог дни.
У края площади стоят машины гаишников, два армейских «восьмидесятых» БТРа. На самой площади у бетонного кольца маячат кадыровцы, какие-то люди в камуфляжах. Все обвешаны оружием с головы до самых пят. Гул бесконечного потока машин изредка пересекает свисток или окрик гаишника. Я сижу на башне БТРа и разговариваю с солдатами. Все они, как и я, контрактники на год, только с одной разницей, что им не платят таких денег, как мне. Наша Родина по-прежнему скупа для своих защитников.
На дорогу я почти не выхожу. Под тенью чудом уцелевшего дерева солдаты режут сладкий прохладный арбуз. Приятная усталость от безделья тянет меня на чистую зелень травы.
Обед на ПВД красноярского ОМОНа и возвращение на Минутку.
Пустая пасмурная площадь встречает меня. Кроме Киборга на ней никого нет. На его машине мы бесцельно колесим по городу, убивая свалившееся на нас свободное время. Подъезжаем к 26-му блокпосту, где, не меняясь уже третьи сутки, тащат свою невыносимую службу наши товарищи. Безобразный намеренно не присылает им замену. В выражении их лиц с сухими, потрескавшимися от дорожной пыли губами прячется плохо скрытая озлобленность.
На Минутке вновь людно. Снова мельтешит бесконечный маскарад камуфляжей и холодный блеск оружия. Раздаются очереди. Попытавшуюся проскочить машину останавливают. Слышится общая ругань с обеих сторон.
Распинав берцами уже обсиженные мухами арбузные корки, я сажусь под деревом разгадывать кроссворд.
Под Романовским мостом столкновение двух машин. Мы едем посмотреть, что случилось. Киборг вызывает по рации наш СОГ и возвращается на Минутку.
В машине Киборга я не могу справиться с навалившимся сном и дремлю. Чеченец смеется, глядя на меня, и потихоньку пытается вытащить из ослабевших рук автомат, ремень которого предусмотрительно намотан мною на кисть. От этих попыток я просыпаюсь.
Вечернее построение. Глупый, никчемный командир Рэгс. Отвратительный, гнусный его преемник Безобразный.
Первое указание о назначении троих участковых в ночной патруль. Надеясь, что кого-нибудь из двенадцати человек все же назначат вместо меня, я не двигаюсь с места. Второе указание о замене участковых на 26-м блокпосту. Это уже опасно. Можно заступить туда и на двое-трое суток забыть обо всем, кроме грязных матрацев, кишащих скопищем комаров бетонных блоков да пропыленной надоевшей дороги. Как пить дать, забудут сменить. Вместе с Ахиллесом и Киборгом мы делаем шаг вперед. Патруль.
Ахиллес на ногах не стоит. В огромном его желудке плещется не меньше литра водки. Отдельно от нас он назначается Рэгсом на ночной комендантский КПП.
Мы с Киборгом идем впереди группы. Из многочисленных дыр пущенного вдоль улиц газопровода вырываются громадные массы огня. Ночные, налитые духотой улицы горят красными факелами бездымного газа. Руки обнимают прохладный металл автомата, дуло которого, качаясь на ладонях, заглядывает в чернеющие вдоль дороги провалы тьмы, на прыгающие от отблесков огня тени. Легкие, невесомые ночные тени, они вырастают и съеживаются в переулках, крадутся у стен избитых домов, неотвратимо облачаясь в мрачные признаки наших детских страхов, давно расстрелянных ужасом бесконечной войны.
Короткие, испаханные траншеи улиц быстро приводят к своему финалу. Упершись в груды завалившихся на дорогу домов, мы сворачиваем в сторону первого перекрестка. В центре дорожного креста стоит бронетранспортер комендачей. Это ночной КПП. Свет проезжающих машин зависает в воздухе со взмахом руки солдата. Проверка документов. Ахиллес, неподъемный и непотребный, уже давно спит в утробе БТРа.
В отдел с Киборгом возвращаемся лишь мы вдвоем. Он уезжает на машине домой, а я под колючей проволокой бетонного ограждения пролезаю во двор и, не попавшись на глаза дежурному, отправляюсь спать.
