4 июня 2004 года. Пятница
Рамзес пытается организовать раскрытие хоть одного преступления. Он назначает меня, Ахиллеса и Толстого Бармалея в особую группу, специализирующуюся только на этом. Безобразный ставит нам сразу сто задач одновременно: поймать наркомана, боевика, главаря боевиков, вора, грабителя и так далее…
В 09.00 мы втроем выходим за ворота. Бармалей втискивает непомерно большое свое тело в малюсенькие «Жигули» пятой модели, садит рядом нас и, споря между собой, кого именно будем сегодня задерживать, мы катимся на 30-й участок, развозить залежавшиеся у Толстого повестки.
В 10.00 ледяные горы нераскрытых преступлений уже растаяли и сошли на нет. Бармалей высаживает нас у кафе, а сам торопится на шашлык к своему родственнику. С пользой для желудка я и Ахиллес проводим в кафе еще целый час. Такие же, как и мы, аховые работнички, чеченцы, за соседним столом неторопливо цедят кофейный напиток, пристально следя за своими товарищами, что с азартом с самого утра режутся здесь в бильярд. Все эти Ахметы, Магометы, Ибрагимы и Вахи, яростные приверженцы бильярда, круглыми днями скрашивают досуг своей нелегкой милицейской службы в этих стенах, упрямо стараясь однажды переиграть друг друга. Нам с Ахиллесом становится скучно, и мы уходим в отдел, где до конца обеда переигрываем друг друга в сон.
Что-то там упорно, прямо-таки злостно не срабатывает и не получается с раскрытиями преступлений, а потому после обеда всю службу, кого удалось собрать, Тамерлан с Безобразным строят на плацу под окнами Тайда.
Мы, около двадцати участковых, во главе с Рамзесом Безобразным едем на проспект Ленина, где по прочным слухам вновь разбирают дома.
Грязная, замазанная пылью банда с ломами и кирками ковыряется во внутренностях рваных двухэтажек, пилит, из своей любви к разрушениям, покосившиеся уступы стен.
За грудой развалин маячат автоматные стволы, выгоревшие на солнце, потасканные горными рейдами камуфляжи. Кадыровцы. Бывшие боевики, сложившие оружие и перешедшие на нашу сторону. Из них, нескольких тысяч сдавшихся в плен, сегодня сколочено одно из самых мобильных подразделений республики, Служба безопасности, подчинявшаяся поначалу погибшему президенту Ахмату Кадырову, а затем перешедшая к его сыну Рамзану. Своеобразная национальная гвардия.
Чеченцы во главе с Рамзесом что-то выясняют на своем языке у кадыровцев. Рабочие, пользуясь моментом, медленно, как тараканы с хлебного стола, расползаются подальше от нас и от сваленного рядом кирпича. Один из них, симулянт, держась за сердце и напустив на себя мученический вид, пытается также проскочить за наши спины. Я поворачиваюсь к нему лицом, замираю и молча смотрю в глаза. Чеченец со вздохом усталого каторжника выдавливает из себя:
— Поди, сердечника-то не будете в милицию забирать?..
Не шевельнув ни одной мышцей, спрашиваю его:
— А дома разбирать — сердце не болит?
Еще сильнее сжимая у груди руку, мужик начинает оправдываться:
— Так я ведь только кирпичи перекидываю.
— И ничего? Не болит?
— А что тут такого? Я сам слышал, как Путин по телевизору сказал, что все здания разрушенные сносить надо. Взамен их новые строить будут.
— И что, Путин сюда тебя назначил, проинструктировал?
— Нет. Ну он же сказал… Я сам слышал…
— Не ври. Он не так сказал.
— Ну а что такого-то? Мы, которые не надо разбирать, не трогаем. Только списанные.
Я устаю спорить:
— Тебе-то откуда знать, списанный этот дом или нет? Вам волю дай — весь Грозный по кирпичикам разнесете, всю Чечню. Уйди от меня.
Но мужик не уходит, говорит про то, что семью кормить нечем, что самому одеться не во что, что никак не может выбраться из нужды. И здесь, как бы то ни было, он прав.
Кадыровцы, еще несколько минут переговорив с Рамзесом Безобразным, увозят нескольких рабочих с собой.
Тамерлан в отделе спрашивает, почему никто не доставлен. Чеченцы вкратце обрисовывают ситуацию, объясняют встречу с кадыровцами и неизвестные темные переговоры их с Рамзесом.
Начальник участковых темнеет лицом и, сложив бессильно руки, устало смотрит в пол:
— Задолбал уже этот Безобразный со своими мирными договорами. То с тем договорится, то с этим. На меня уже косятся. На меня уже думают, что я вместе с ним там поборами занимаюсь.
Даже могучий, сильный Тамерлан не может противопоставить себя рыхлому, трусливому Безобразному. Тот есть приближенное к Тайду лицо, ходит у него под крылом, обо всем докладывает и, более того, уже прочит себя на место начальника участковых. Конец тогда службе.
Неудавшийся поход на кирпичных королей перерастает в поход на бензиновых. Вдоль того же проспекта Ленина мы собираем огромные двенадцатилитровые бутыли с самоварным бензином. Целые ряды их с табличками «Россия. 9 рублей» тянутся по обочинам сухой дороги. Как правило, хозяева их при виде милиции прячутся в доме, а бензин отставляют на произвол судьбы, по приговору которой мы и складываем в «уазик» все эти бутыли и канистры. Однако есть и такие, обычно женщины, что яростно защищают свое имущество, кричат, машут перед нами руками, пускают слезы. Во время одного из таких скандалов Усама Бен Ладен разбивает три бутыля об асфальт. Резкий запах конденсата, усиливаясь на жаре, заставляет нас торопливо уйти от этого двора, где еще что-то кричит по-чеченски женщина и свирепо рычит всегда спокойный Бен Ладен.
После вечернего построения мы по привычке тянемся за Тамерланом в кабинет участковых на совещание. Но тот зло отрезает:
— Не буду у вас совещание проводить! Все равно ничего не сделали!
