5 сентября 2004 года. Воскресенье
В ОМОН этой ночью я не иду. Непонятная лень и еще большая глупость оставляют меня на блоке одного. Усиление из приданных, неизвестных мне сил какого-то неизвестного отдела так и не приезжает.
Всю ночь сыплется с неба неслышный дождь. Пересекая его падающие капли, до утра огрызаются автоматы армейцев на Минутке.
Я до зари ворочаюсь в источившемся камуфляже, стыну от сырости и ругаю себя за то, что остался здесь ночевать. Позавтракав утром в ОМОНе, возвращаюсь на блок.
Неожиданно прохладный, хмурый от набежавших облаков день я провожу в тесноте отсыревшей «кукушки», где с угрюмым молчанием наблюдаю за притихшим на день городом. Мое сознание, как в омуте, тонет в пустоте. Даже мысли, всегда такие болезненные в эти проходящие в одиночестве часы, сегодня не преследуют меня хороводом. Не толкутся в голове сотнями вопросов, на которые нет ответов. Я просто сижу и смотрю, как небо меняет свои цвета, как неслышно протекают по дороге маленькие машины, как проходят редкие люди, как, спускаясь с диких гор, торжественно шагает по земле ненастная осень.
Неужели ничего нельзя вернуть назад? Для чего была в моей жизни эта война? Для чего оно было, это время в моей жизни? Разве только для того, чтобы увидеть ее ломовую, грошовую цену, которой здесь были прикрыты слова о долге, чести и патриотизме? Но ведь им не нужно было слов, они были здесь и без этого. Были подвиги, была слава. Они и сейчас остались такими же чистыми и бескорыстными, как и раньше, в день их свершения. Мы сами, на своих плечах, под перекрестным огнем пулеметов и под меткими пулями снайперов, вносили их сюда. Все это было сделано именно нами, сделано не ради громких слов. Они были нам не нужны тогда. Сама жизнь была тогда не ради громких слов, а именно ради самой жизни. А когда закончилась походная эта жизнь и мы вернулись домой к другой, спокойной и тихой жизни, то только тогда и поняли, в какой именно были по-настоящему счастливы. Так смертны, но так счастливы в своем мужестве и честности. Вот и возвращались обратно. Вот и верили, что еще можно вернуть это, оставленное вчера, одно на всех героическое прошлое. И все не могли поверить, что ничего никогда не повторяется…
А что слова?.. Они были грязны и лживы изначально, но мы, еще не потрепанные жизнью, тогда не видели этого. В феврале 2000 года перед строем нашего полка выступал один генерал. Убеленный сединами, высокий и сильный, он долго говорил не про честь и славу русского оружия, а про деньги, что каждый получит за свое пребывание здесь. И нам, слушавшим его, уже крещенным войною, вдруг стало больно, и сразу забралась в сердце глубокая обида на целую страну. Так вот зачем мы здесь!..
Да, может быть, попался просто не тот генерал, не тот человек, что должен был сказать свое слово внимающим ему людям. Может быть, он просто и сам не знал, зачем мы здесь. Не разглядел в наших глазах, в нашем дыхании участие в судьбах Родины и Отечества. Но именно его, именно эти слова о деньгах, каждый положил в свою душу. Продажная, денежная, договорная война, где нет и не было ни Родины, ни Отечества. Позже мы сами увидели все это.
В какой жестокий обман поверили мы тогда! И как дорого заплатили за него и павшие, и те, кто остался жить! Заплатили своими жизнями. Одни ее потеряли, а вторые искалечили и состарили, и много раз потом позавидовали первым.
Все лечит время… А я не верю этому. И никогда не верил. Наоборот, с каждым годом все сильнее болит и болит душа. Болит оттого, что устала жить. Болит, потому что осталась негодной и ненужной там, куда так спешила когда-то. Потому что была много раз обманута своими надеждами на будущее. Я не вижу отсюда будущего. Оно здесь уже сегодня, такое непоправимое и мертвое. Это то будущее, которого никогда не будет, как бы ни было велико время. Разве можно теперь забыть этот растерзанный Грозный, те горные зимы Дагестана и Чечни? Это невыносимое, затянутое дымом пожарищ прошлое?..
Будущее, каким я представлял его когда-то, было лишь светлой сказкой солнечного мира и нежной любви. Будущее, которое должно было прийти из прошлого. А что я могу взять с собой туда, в это будущее, кроме скорбных маршей походных оркестров, загнивших кровяных тряпок на растрепанных телах, да необъемлемого страха, что лезет в ночных кошмарах. Неужели теперь все будущее станет лишь продолжением прошлого, из которого оно пришло когда-то. А я не хочу такой жизни! И поэтому не знаю, что делать с настоящим.
Как бы я хотел, сколько бы я отдал, чтобы прямо сейчас остановилась колесница времени…
Ближе к вечеру приезжает уже ненужное усиление из двух пэпээсников. Я отправляю их домой, а сам ухожу к землякам, где после холода блокпоста долго отогреваюсь на полке перекалившейся бани. Пыль и грязь стекают по мне коричневыми ручьями. Загнившие, шаткие доски пола выгибаются от жара, источают прелый, будто болезненный запах.
Часть курганского и красноярского ОМОНа убыла вчера на зачистку в Осетию.
В комнате командира я лежу на свободной кровати. Палитра красок резво прыгает на экране трофейного телевизора. С тугим гудением мечется в железной печи пламя горящего газа. Сошел в пропасть безвестия еще один день…
