26 августа 2004 года. Четверг

Утром нас будит грохот въезжающей в поселок брони. Внутренние войска чистят прилегающую к участку «зеленку».

Я сваливаюсь с парты, втискиваю в руку автомат и выхожу на улицу. Вдоль дороги высятся недвижимые пыльные БТРы. Подхожу к троим отдельно стоящим офицерам. Ни у одного на погонах нет звезд, но выправка и манера поведения выдают их полностью. Говорю, что участковый, и коротко обрисовываю командиру роты обстановку на участке, сообщаю последние новости об увиденном и услышанном за прошедшие дни. Те с интересом слушают и, как и многие другие до них, не перестают удивляться, как мы, двое русских, живем здесь среди чеченцев. Для них это дико и не вмещается ни в какое представление о войне, которой живут они, беспросветно таскающиеся по горным рейдам, засадам и зачисткам.

В это время охраняющие с нами участок двое сотрудников чеченской вневедомственной охраны, высыпавшие из школы, уже садятся с оружием у обочины, невдалеке от войск. Один даже держит в руках легкий гранатомет «Муха».

Ты смотри-ка!

Наслышанные про «произвол армии», героические заступники пускают сейчас пыль в глаза столпившимся вдоль дороги жителям 20-го участка. Еще вчера эти двое, опасаясь прихода боевиков, переодевались в гражданское тряпье. Сегодня они собрались воевать с армией. С той самой армией, которая уже не раз доказала здесь свою силу и мужество.

Кстати сказать, собственных бородатых сородичей, что промышляют разбоем в высоких горах, долах и на равнине, чеченцы бояться гораздо больше, чем любое наше спецподразделение. Это объясняется более чем просто — отсутствием у нас, русских, звериной, неоправданной жестокости, которая присуща воюющим соплеменникам из местного населения.

Я показываю на «защитников» ротному командиру и спрашиваю:

— Сотрем?

Тот, щурясь в сторону обоих, не без презрения кивает:

— Легко! Даже мокрых штанов не останется.

— Это вряд ли, — смеюсь я, — они еще до разворота стволов деру дадут.

— Догоним! — уверенно говорит другой офицер.

Мне более чем отвратительно и неприятно смотреть на эту выходку охраны. Вот уж чья бы корова!..

Зачистив окраину поселка и никого не обнаружив, вояки уезжают к своим горам, где сейчас так прохладно. Втайне я хочу уехать с нами. Эти-то в школах не просиживают, с ними, глядишь, и заварушка какая перепадет…

Днем солдаты разбивают ломами торчащие зубцы стен, стаскивают битый кирпич к своему БРДМу и заносят обломки на ровное плато крыши. За день работы внизу у брони возникает выложенная со стороны «зеленки», кособокая, хилая и непрочная красно-рыжая стена прикрытия. Такие же вырастают и по периметру срезанной во многих местах крыши. Бойцы, обосновавшие свое жилье именно на крыше, выстраивают там нечто наподобие кирпичных домиков с дырявыми стенами для стрельбы. Уродливые в своей причудливой форме, эти амбразуры еле скрывают от палящего солнца своих обитателей. Вместо крыши некоторые солдаты натягивают днем свои выцветшие, застиранных до дыр камуфляжи.

Худые, загоревшие до черноты тела лезут в узкие щели укрытий, пытаясь спрятаться среди дырявых, продуваемых ветром нищих своих жилищ. Бетонная крошка и, накопившаяся за многие годы здесь песочная пыль окутывает саваном мокрые людские спины, пристает несмываемой грязью к лицу.

Маленькие, грязные и злые, как черти, солдаты, громко матерятся и покрикивают друг на друга. Работу надо закончить к закату. Потому что завтра уже будет другая. Это быт. Он всегда сложнее самой войны.

Я сплю или читаю литературу убогой, в три-четыре десятка книг, школьной библиотеки. Чеченцы принесли компьютерную приставку и весь день играют у телевизора в «стрелялки-догонялки» и «гонки-обгонки».

Чтобы избавиться от мягкой, утомительной лени, я строчу в черновике рифмы на разные темы, но в основном матерные, и в основном про Рэгса и Рамзеса Безобразного. До поры до времени я мудро обхожу в стихах приметную фигуру Тайда. Больше из уважения к его боевому прошлому: августу 1996 года. Тогда он, начальник Ленинского РОВДа, до последнего руководил обороной единственного не сдавшегося боевикам городского отдела. До последнего — до тех пор, пока не был подписан позор Хасавюрта.

Местные жители всерьез обеспокоены предстоящими выборами, они приходят к нам, спрашивают, пройдут ли выборы вообще. Многие боятся. Боевики запугивают их смертью за участие в голосовании.