Грозный
Собрята приехали с переговоров. Конечно, переговоры не они вели. Они второй день переговорщиков охраняют. И наших, и чеченских, то есть дудаевских.
Вчера злые, как черти, в комендатуру вернулись. Говорят, что таких унижений натерпелись! Боевики, которые свою делегацию охраняют, ведут себя нагло, беспредельно, задираются. Чуть что — затворами лязгают и лезут буром в драчку. Собрята тоже разъярились и готовы были хоть в рукопашную схлестнуться, показать, что в России тоже дерзких бойцов хватает. Но наши переговорщики бегают вокруг и только кудахчут: «Проявляйте выдержку, не поддавайтесь на провокации!» Как будто не мы боевиков в горах плющим, а они нас. И будто нам эти переговоры нужней, чем раздолбленным и сдающим позицию за
позицией дудаевцам.
И сегодня снова братишки мрачные, не в духе. Змей к ним на минутку по пути заглянул.
— Ну что, Серёга? Как поработали? Какие новости?
— Говно — новости!
— А что такое?
— Новое перемирие объявили. До окончания переговоров — мораторий на ведение огня.
— Ну что тут удивительного? Значит, опять у духов дух кончается. Им теперь перекурить надо, перегруппироваться…
— Смешного мало. Ну, о чем они там, наверху, думают, а? Неужели, действительно, верят, что Дудаев будет честные переговоры вести, о чем-то серьезном договариваться? Неужели в Кремле одни идиоты сидят?
— Боюсь, Серёга, что дело тут не в глупости…
— А может быть, в самом деле, о чем-нибудь договорятся? Ну, сколько можно кровь лить? Им ведь тоже будь здоров достается? — один из собровцев, который сегодня оставался в комендатуре, в разговор встрял.
Посмотрел на него командир тяжело.
— Ты Масхадова знаешь? Который чеченскую делегацию возглавляет? Худощавый такой, ушастый.
— Ну, видел вчера… Он у Дудаева навроде начальника Генерального штаба.
— Не «навроде», а и есть начальник Главного штаба. Его охранники говорят: «Наш Аслан в Советской Армии полковником был, но мозгов у него больше, чем у вашего маршала Грачёва вместе со всеми его полководцами. Ваши умеют только своих депутатов из танков расстреливать да Ельцину жопу лизать. А сунулись в Грозный — за один день целую бригаду положили».
— Ну, так что Масхадов?… — вернул Серёгу к главной теме Змей.
— А он с переговоров в хорошем таком настроении выходил. Меня по плечу похлопал и говорит: «Ну что, ребятки, теперь для вас все только начинается!»…
Змей
А хороший был денек, ах, хороший! И ребята из комендатуры хороши… Сколько раз говорили им, балбесам: «Не место это для отдыха, для трепотни». На виду у «зеленки», за метровой стеночкой!..
На мораторий понадеялись. На душманскую сознательность. Покрепче бы вас матом обложить, да другие теперь слова нужны.
— Терпи, Витёк, терпи. Терпи, брат, сейчас укольчик заработает, полегче будет.
— Ничего, Сашок, ничего, сейчас мы эту хреновинку выдернем. Ты не смотри только, там ничего страшного, ничего там нету-у-у… оба-на, готово! Держи на память.
— Да цела кость, цела, смотри: обе дырки сбоку…
— Куда его, куда?
— В бочину, ах, б…, ты терпи, брат, терпи…
— Где машина… вашу мать?!
— Чего орешь?! Стоит машина! Куда она выскочит, если из «Шмелей» долбят, спалят в первом переулке!
— Терпи, Витёк, терпи, брат!
Не умеют плакать мужики, не умеют. И жалеть не умеют.
Но сколько тепла и силы в словах простых: терпи, брат, терпи!
Валерка-дознаватель весь кровяными дорожками поверху дубленой шкуры расчерчен. Кончиком финки из-под кожи кусочек металла выковырнул, морщится. Ранка небольшая, но как бы с металлоломом заразу гангренозную не занесло:
— А ну-ка, друже, одеколончику тебе в дырочку! А ругайся, ори…
Не орет, зубы хрустят, сейчас посыпятся осколками белыми, но не орет, казачище кубанский, бугай здоровый.
А Витёк тяжелый, очень тяжелый. На боку несколько пятнышек кровяных запеклись. И возле пупка дырочка небольшая. Но только страшноватая она, дырочка эта. Кровь из нее толчками, черными сгустками. Нехорошо это, ох, нехорошо. Но ведь жилистый, чертила, может, выкарабкается.
У брата-бамовца из руки, над локтем, донышко от гранаты подствольника торчит. Хорош пятачок! Белый братан, белый весь, глаза блестят безумно. Но нельзя пока трогать эту блямбу, нельзя. Может, она сейчас зубом рваным за нерв зацепилась, а может, боком своим блестящим разорванную артерию пережала.
Два тюбика промедола, два пакета перевязочных поверх натюрморта этого: мясо с металлом.
— Терпи, брат, терпи.
Да, попали салажата! Только вчера в комендатуру прибыли. Содатики-срочники — пацаны зеленые, необученные. И офицеры их почти все — такой же молодняк бестолковый. Еще разместиться толком не успели. И — огребли, не отходя от кассы!
А в соседней комнате ржачка: собровец на руках свой камуфляж вертит. Штаны на заднице — решето, муку сеять можно. Но счастье хозяина: отсутствовал он в штанах — сушились после стирки. Перекур у «сябров»: глаза блестят, языки работают, а руки ловко цинки порют, магазины набивают, запалы в гранаты вкручивают. Эта смена весь боекомплект отработала. Смоленские. Через них испокон веку российского ни один супостат без хорошей плюхи не проходил. Сейчас вторая смена бьется, только треск с бабахами стоит, да комендатура подпрыгивает и раскачивается, как старая баржа в шторм.
Шлеп-шлеп-шлеп… Это пули мешки оконные целуют.
Дум-дум-дум… А это подствольники прилетели, как грачи, черной стайкой. Когда сам стреляешь, видишь их. А когда в тебя — видишь только вспышку смертную, да фонтанчики от осколков, да брызги крови.
Бум-ба-бах! Это гранатомет. Или «Шмелем» впарили наши из-за заборчика. А заборчик метрах в пятнадцати от комендатуры. И лупит реактивная струя в стенку так, что все прыгает и мешки с окон валятся. Впрочем, когда чужой подарок прилетает, эффект тот же. Но веселей думать, что свои бьют.
Комендант в коридорчике стоит. Злой, как тигр-людоед, и расстроен до смерти. Это его ребят покосили. Он не трус, наш Николаич. Умница-мужик и строг разумно, даром что молод и майор всего. Сумел, сумел комендатуру нашу разбушлаченную в разум вернуть. Но только времени у него было маловато, чтобы дело до конца довести. И всех до ума довести. Обманул его мужиков денек ласковый… Так что тяжело ему сейчас, ох, тяжело. Может быть, чуть проще Николаичу, чем нам. Сборная у него команда. Со всей России. Не живет он рядом с семьями боевых друзей своих. Не повезет «груз 200» в родной город. Не проходить ему на похоронах сквозь строй глаз скорбных, безответным вопросом измученных.
Да только совестливый он мужик. И до конца своих дней сам себя казнить будет. Но это потом. А сейчас Николаич делом занят.
— Змей, своих выводи! Сколько в бой пустишь?
Мои все готовы. Но не нужны они здесь все.
А гранатометчики нужны. И стоят у выбитых окон, за стеночкой, Профессор с Полковником со своими «шайтан-трубами» в обнимочку. Фанаты органной музыки, снайперы-громовержцы. Из РПГ ночью за триста метров мухе яйца отшибут.
А рядом четырнадцать чертей с подствольниками. Веселая бригада. У всех зубы наружу, шуточки, как из мешка дырявого, сыпятся. Смешно на них смотреть: языки на автопилоте работают, а глаза от улицы не отрываются. «Давай, Фриц, давай», — орут, и тут же — грохот пулемета крупнокалиберного. Это наш БТР молотит. По окнам профтехучилища, что за мутной и шустрой Сунжей стоит. Речушка эта проклятая да триста метров бугров зеленых — вот и все, что нас разделяет. И каждую ночь мы с этим ПТУ долбимся, любят его снайперы чеченские да автоматчики.
А сегодня средь бела дня «поздравили». С четырех сторон «приветы» летят.
— Дум-дум-дум… — это в наш дворик подствольники прилетели. Закипел дворик султанами черными. Да такая же серия за школой легла.
— У вас сколько?
— С десяток.
— И у нас семь-восемь.
Да еще три-четыре со стороны жилого сектора.
Два десятка подствольников одних, нехило духи за нас взялись!
А за спиной, у КПП центрального, ручные гранаты хлопают. Там братишки наши приморские. Через этих не пройдешь. Злые они сейчас. У них половина отряда на блокпосту, мост через Сунжу держат. И без рации слышно, и по рации слышно: бой идет на мосту.
А не выскочить, не помочь своим. Переулочки извилистые, узкие. Смерть сейчас в них гуляет, в переулочках. Вот и дерутся братишки, только зубами скрипят от ярости.
— Сматывай, Фриц! Драпай, немчура!
Правильно, ребятки, правильно: пора им с Блондином позицию менять. Пристреляются духи, прилетит подарочек, что я потом подругам их драгоценным объяснять буду?
Только не слышат они нас, грохот в БТРе да и связь наша родная… мать ее и ее создателей…
Удар, еще удар! Неужели?!
Успел, Фриц, успел, бес азартный, «штрафник» амнистированный, до боя дорвавшийся! Ревут мои орлы от восторга. Только дал наш БТР по коробке, только рванул назад, и прямо перед мордой его две «Мухи» долбанули.
А теперь наш черед.
Ну, телепаты, ну психологи! Подумал только, рот еще не открыл, а четырнадцать лиц возбужденных разом развернулись, в упор смотрят: «Ну, что, командир?»
Что-что, работать будем!
Легко сказать. Да только там, где работать будем, опять черные кучери вздыбились, опять ошметки железные во все стороны летят. А что бывает, если под это дело попасть, уже посмотрели орлы мои. Внимательно посмотрели.
Но идти надо. Иначе беда будет. Из «зеленки» на посты собрам уже ручные гранаты летят. Плохое место. Изрыто все, бугры вплотную, подползай и бей в упор. Трудно братишкам. А если прорвутся духи на территорию, вовсе нехорошо будет. Полдесятка смертников такого шороху наведут, столько ребятишек положат, что потом хоть в клочья их порви, а горя не поправишь.
Духи — бойцы серьезные. Хорошо бьются, дьяволы, ничего не скажешь. Да наши черти не хуже.
— Змей — третьему.
— На связи.
— Прикрой, нас в упор лупят.
— Понял. Укройся. Сейчас подствольниками по вашему краю работать будем.
— Давай, ждем.
— Ну, ребята, пошли!
И застыли лица. У кого улыбка залихватская к физиономии прикипела, у кого решимость мрачная. А кто орет непонятно что, сам себя криком азартным подстегивает. Ни один не тормознулся. Красиво пошли, как на учениях, в цепочку. Вот первая семерка стволы задрала.
— Третий, укройся!
— Укрылись.
— Огонь!
И пошла черная стайка. Через крышу пошла. Прямо на головы. Чужим и своим. Секунд пять она лететь будет. Много это — пять секунд. Очень много.
Уже первая семерка назад в коридор нырнула, уже вторая на смену ей выскочила. И пошла новая стайка, прямо в небо синее, прямо в тучки белые.
Дум… дум-дум… — а вот и прилетели.
— Третий, как легло?
— Хорошо легло, Змей, хорошо!
— Не высовывайся, еще будет.
— Давай!
А теперь, наоборот: на максимальную дистанцию бить будем, чтобы духам на задницу ответные гостинцы наши легли, чтобы волна разрывов их прямо на наши пулеметы поджала, под огонь АГСа безжалостного.
А хорошо ребятки работают. Умницы! Уже и командир им не нужен. Сами собой старшие в сменах определились — Чебан с Соломой и, как часики швейцарские, тик-так, тик-так.
Прыгающими ВОГами бьют.
Хорошая игрушка — граната-попрыгушка. Лежит себе боевик в ямке или в колечке бетонном, пульки омоновские да собровские над головой посвистывают. А он лежит себе да из подствольника по «русским братьям» постреливает. Постреливает и посмеивается. А тут те нате! Гадость черно-серебристая рядом плюхнулась да на два метра вверх подпрыгнула. Да по темечку железным веером, да по телу живому! И только вспышка смертная в глазах, только фонтанчики от осколков, да брызги крови. Все — как у тех, кого ты сам недавно убивал. Только и разницы, что они в тебя тогда не стреляли. Они смеялись, курили, о доме мечтали.
— Змей, выстрелы нужны!
Правильно, ребятки, правильно. Пора и АГСом заняться. Расчет дежурный эта бойня на посту застала, на крыше сарая кирпичного. Трое их всего, и туговато пришлось им. Наводчик почти в открытую работает — мишень живая. В серьезном бою АГС постоянно перемещаться должен. А куда ты с крыши денешься, когда все вокруг кипит и рвется. Только и радости, что еще недавно по жаре влажной на хребтах взмокших сами на сарайчик этот мешки с песком таскали. Да, зато теперь в два слоя мешками обложены, и доски с жестью над головой настелены. Не Брестская крепость, но жить можно, и биться можно. И просто отсидеться.
Да только неймется гранатометчикам. Бой идет. А АГС молчит.
Дружная команда — расчет АГС. Те, что своим на подмогу должны идти, уже за спиной моей землю копытами роют.
Умру с Волчары! Он и в самом деле на волка похож. Из мультика. Роста небольшого, сухощавый, но голос хриплый, бас почти. В бою азарта и злости на троих хватит, а в жизни домашней — добряк и трудяга рукастый.
Сколько ж на него навесили! На неделю боев хватит! По спокойному делу он бы половину добра этого от земли не оторвал. А сейчас галопом прискакал. Рад, что из резерва вырвался.
— Ну что, пошли?
Немного бежать, метров семьдесят. Половина из них из «зеленки» простреливается. Коридорчик такой, как в тире. И по коридорчику этому трассеры рехнувшимися светлячками летают да гранаты от подствольников порхают. А прямо посередке лужа громадная. По колено жижи глинистой, БТРами перемешанной.
Ничего, прорвемся.
— Третий, четвертый, пятый, чесаните «зеленку», прикройте нас.
— Сделаем, брат.
— Подствольники, огонь!
Четырнадцать щелчков сухих за спиной, четырнадцать разрывов над «зеленкой» зависло. Сотни осколков листву стригут, траву ровняют, живые тела вовсе не бесплотных духов в землю вжимают. Два десятка собровцев и бамовцев из автоматов да пулеметов молотят. Только конченый смертник сможет сейчас голову поднять, нас на мушку выловить. Да и он не сумеет: дымно, дружок, огненно!
Кто видел это: по воде, аки посуху? А мы не видели, мы сделали. Интересно, хоть подошвы замочили? Замочили, оказывается. Это спереди все чистые, а сзади до макушек уляпались. И хохочем радостно. Хорошо смеяться за кирпичным сарайчиком.
А теперь — наверх.
— Привет, орлы! Все живы?
— Все, командир, что нам сделается!
И сам вижу, что все. А только вопрос хороший, и отвечать на него весело. Любят на него отвечать. Когда действительно все живы.
Подмогу разгружают, жестянки щелкают.
— А что там в комендатуре, Змей? Мы видели: кого-то понесли?
— Посекло ребят. У них да у бамовцев девятерых выбило, четверо тяжелые.
— А наши?
— Бог миловал. Давай показывай, что тут у тебя.
— Из-за трубы они бьют, слева от столба. Сначала из кустов справа работали, причесали мы их. А труба толстая, из-за нее трудно достать.
— Так ты смотри: у них прямо за спиной деревья да кусты высокие. Чесани по веткам, накрой их сверху осколками.
— Понял, сделаем!
Страшная штука — АГС. Двадцать девять гранат легли шахматкой. Тысячи осколков сплошной полосой сеются. Не зря за этой машинкой адской и охота настоящая идет.
— Дум, дум! — Это ерунда, это подствольники. Один прямо на верхнее перекрытие плюхнулся, песком через щели на головы сыпанул.
— Бумм-ба-бах! — А вот это уже серьезно. «Муха», однако. И врезали с того бережка. А до бережка ста пятидесяти метров не будет. А если по амбразуре да из «Шмеля»? Только брызги бурые да шкварки черные от нас останутся.
— Бумм-ба-бах! — Совсем близко. Наружный слой мешков рвануло, посыпало.
— Все, орлы, пристреляли нас. Берем аппарат, драпаем…
— Все внизу?
— Все.
Только один наверху остался. Яцек-пулеметчик. Мы через коридорчик веселый назад пойдем, а он нас сверху прикрывать будет.
— Пошли!
Ай, нехорошо получилось, нехорошо! На секунду тормознулся посмотреть: все ли пошли дружно, не цапнуло ли кого. Вот теперь сиди на корточках, загорай на краешке этого коридорчика долбаного. В двадцати шагах от угла спасительного, за пеньком от старого тополя, да за железякой какой-то, благослови ее Господи! Лихо они меня подловили. Пульки щелкают — это ерунда, а вот гранатка сзади бахнула — это не есть хорошо. Вторая еще ближе легла — совсем плохо получается. Спинным мозгом чувствую: третью прямо на темечко положат.
— А-а-а!
Волчара, черт отчаянный, вылетел из-за угла, орет что-то, из автомата по кустам полощет. Обалдели духи, отвлеклись. На долю секунды отвлеклись. Ноги, Змей, ноги! Рви, лети! Вот она — стеночка родненькая, вот он — коридорчик уютненький!
А теперь — разворот. Теперь Волчка надо доставать. Это он, зверь серый, специально от стаи отбился, чтобы командир последним не шел, без прикрытия. А сейчас торчит за сарайчиком, и Яцек с ним. Долбят духи туда из подствольников. Обиделись, наверное: так купили их красиво.
Держитесь, братишки! Сейчас наш черед, сейчас мы вас так прикроем, что небу жарко станет!
— Третий, четвертый! Подствольники!
Кипит «зеленка». Небольшой пятачок: метров пятьсот на восемьсот. А мы в него больше сотни ВОГов из подствольников, да две сотни из АГСа, да «Шмелей» и «Мух» десятка три. А уж всякого свинца — немеряно.
Ах, братишки-морпехи, спасители вы наши! Подполковник молодой, да прапор сверхстойкий, неупиенный! Сколько жить буду, столько буду вас теплым словом вспоминать. И за себя, и за своих товарищей. А жить я долго собираюсь. И вам долгой жизни желаю. Такой, чтобы успели вы народить да воспитать себе на смену и сыновей, и внуков, и правнуков. Чтобы не ушла в песок кровь ваша, чтобы не оскудела настоящими мужиками земля русская.
Плохо сейчас в «зеленке». Так плохо, что хохол-наемник выскочить из нее не смог. Проще оказалось сдаться, на посты наши выйти. И приятеля своего раненого к нам вытащить.
Сука подлая! Скажи спасибо, что руки марать не хочется о тварей, что за «гро́ши» братьев своих единокровных убивают.
А чешутся руки, ох чешутся! И собры орут: «Уберите этих б…й от греха подальше!»
Раненого на носилки, второго — пинками в машину. На фильтрационном пункте разберутся. Там народ ласковый.
Хотя падаль такую не сажать надо. Их живьем надо закапывать.
А вот к духам нет у нас настоящей злобы. У них своя правда, у нас — своя. Если на центр Грозного посмотреть да на траншеи кладбищенские, где тысячи женщин и детей вперемешку с мужиками лежат, то можно духов понять.
Всякое в этой войне было. Еще два месяца назад здесь резня беспощадная кипела. Россияне друг друга убивали. Бред какой-то: ДРУГ ДРУГА убивал. Кое-кто и до сих пор крови не напился.
А что до нас, то не бились мы в этих развалинах горящих. Не отправляли домой тела друзей, мерзкими надругательствами истерзанных. Свеженькие мы еще. Гуманные. Но многое знаем уже. И людей русских, из своих домов повыброшенных, да девчонок наших, грязным насилием униженных, понаслушались. И траншеи старые, задолго до декабря трупами забитые, да мэрию городскую, из дудаевских самоходок расстрелянную, видели.
Так что не все просто здесь. И хоть нет у нас ни на кого злобы лютой, настоящей, не надо нас убивать. Опасно это. ОМОН — фирма зубастая. Кусаемся мы. И крови тоже не боимся. Кровь за кровь мы обычно с процентами берем.
Вот и темно уже. Мои отработали. Боеприпасов мало осталось. Надо на будущее приберечь. Сидят в комендатуре (мало ли что духи удумают) и ржут опять, как жеребцы стоялые. Обсуждают, как под «Шмеля» попали. Очень весело! Хорошо, что на открытом пространстве. Оглоушило троих, контузии схлопотали, ожоги мелкие. Мамочка, санинструктор наш, метра три кувырком летел. Но ничего, встал на четвереньки, башкой помотал — и пополз другим помощь оказывать. У Удава от удара нога, как бревно. Сидит, штанину задрал, бухтит что-то сам себе. А дай команду — рванет в бой, как здоровый.
Комендант с оставшимися офицерами да энтузиасты из СОБРа группу сколотили, «Шмелями» да «Мухами» пообвешались. Профессор с Полковником к ним пристроились.
— Пошли!
Закат красивый был. Последний кусочек золота на краешке неба завис. Черные тени по нему скользят.
Плохо духам-автоматчикам. Они в общагу ПТУ забрались, думали: нас сверху бить ловчее будет.
А Николаич поставил своих в «хоровод», и долбят они эту общагу, как дятел осину. Только грохот непрерывный, только вспышки бешено сверкают. Выстрелил — отскочил — следующий выстрел готовь. А чуть в стороне другой уже в прицел впился, орет:
— Уши береги!
Вот Профессор со своим РПГ за кирпичной стеной примостился. Тяжко ухнула «шайтан-труба». Небо над общагой раскололось. Двойной удар землю потряс.
— Профессор, ты что, ядерную боеголовку пристроил?
— Сдетонировало что-то у них. Да не по мелочи сдетонировало!
…Вяло огрызается «зеленка». Замолкла общага.
Да пора уже. Четвертый час. Утро скоро. Духам еще работы полно: убитых спрятать, раненых по пунктам Красного Креста разбросать, следы замести.
Сползаемся в комендатуру. Спина под броником мокрая. Липкие струйки по позвоночнику ползут.
— Ну что, Николаич, все?
— Все. Пошли в столовую, там мясо дожарили.
— Спасибо, я со своими.
— Это вам спасибо. Золотые у тебя парни.
— Мамочка — Змею.
— Слушаю.
— Ужин готов?
— И завтрак тоже… Командир, тут ребята случайно в рюкзаке два пузыря нашли. Может, сегодня можно? В порядке исключения. Тут граммов по пятьдесят на брата и то не выйдет.
— Ну, раз нашли, не выбрасывать же. В порядке исключения…
Не знаешь ты, Николаич, этих золотых парней… Жулье одно, ухорезы.
* * *
АГС-17 «ПЛАМЯ» — автоматический гранатомет станковый, ведет автоматический огонь 30-мм осколочными выстрелами (гранатами) на дистанцию до 1700 метров.
БАМ — батальон армейской милиции. Устаревшее разговорное название частей внутренних войск МВД, в которых военнослужащие выполняют функции патрульно-постовой службы милиции. Соответственно, «бамовцы» — военнослужащие этих частей.
БИАТЛОНКА — так в Чечне называли используемые снайперами боевиков малокалиберные и другие винтовки в спортивном исполнении.
БМП — боевая машина пехоты. Отличается от колесных БТР тем, что БМП — на гусеничном ходу. Разные модификации имеют различное вооружение.
БТР — бронетранспортер. В Чечне в основном применялись БТР-70 и БТР-80. Восьмиколесные бронированные машины с башнями. Вооружены двумя пулеметами: КПВТ — очень мощный (14,5 мм) крупнокалиберный пулемет Владимирова танковый и ПКТ — 7,62 мм пулемет Калашникова танковый.
«ВИНТОРЕЗ» — 9-мм специальная снайперская винтовка с приспособлением для бесшумной и беспламенной стрельбы. Состоит на вооружении в спецподразделениях силовых структур.
ВОГ — выстрел осколочный к гранатомету. ВОГ-25 — для подствольного гранатомета (ВОГ-25П — «прыгающий»), ВОГ-17 — для автоматического (АГС).
«Груз-200» — со времен войны в Афганистане — кодовое обозначение убитого, «Груз-300» — раненого. В силу общеизвестности эти слова утратили свое кодовое значение, но прочно вошли в военный лексикон.
«Град» — БМ-21 — сорокаствольная, 122-мм реактивная система залпового огня, мощная наследница знаменитой «Катюши».
ГРУ — Главное разведывательное управление Генерального штаба Министерства обороны РФ. Спецназ ГРУ пользуется заслуженным уважением среди коллег из других силовых структур.
ДГБ — Департамент государственной безопасности «Республики Ичкерия»
«Зеленка» — этот термин также появился еще в Афганистане и обозначает кусты, заросли, лесополосы — все, что может служить укрытием для засад противника.
«Модуль» — бронежилет.
«МУХА» — РПГ-18 — реактивная противотанковая граната одноразового использования. Бойцы зачастую употребляют это название для всех представителей группы подобных РПГ, хотя каждая модификация имеет свое собственное имя.
НЗ — неприкосновенный запас
Нохчи — от «нохчо» — самоназвание чеченцев
ОМОН — отряд милиции особого назначения. Основные задачи — охрана общественного порядка и обеспечение общественной безопасности в период обострения оперативной обстановки. В описываемый период ОМОНы выполняли в Чечне не только эти задачи, но и зачастую принимали непосредственное участие в боевых действиях: в «зачистках», рейдах, штурмах населенных пунктов и укрепленных районов и т. п.
Подствольник — разговорное название подствольного гранатомета ГП-25 «Костер» или выстрелов к нему. Сам ГП-25 крепится снизу к стволу автомата Калашникова, стреляет 40-мм осколочными выстрелами (гранатами) на расстояние до 400 м.
ППС — патрульно-постовая служба (милиции).
Промедол — противошоковое наркотическое средство. Выдается участникам боевых действий в специальных шприц-тюбиках в комплекте полевых аптечек.
РПГ-7 — ручной противотанковый гранатомет.
Разгрузка — разгрузочный жилет с карманами для боеприпасов, специального снаряжения и легкого оружия (пистолеты).
РУБОП (УБОП) — региональные управления (управления) МВД РФ по борьбе с организованной преступностью.
САУшка (от САУ), Самоходка — самоходная артиллерийская установка, в частности, 152-мм гаубица «Мста», установленная на танковом шасси и защищенная бронированным корпусом.
СВД — 7,62-мм снайперская винтовка Драгунова, основная снайперская винтовка, состоящая на вооружении Российской армии, МВД, ФСБ и других силовых структур.
СИЗО — следственный изолятор.
СОБР — специальный отдел быстрого реагирования управления по борьбе с организованной преступностью. Отсюда — «собровцы», «собры», «собрята», шутливое «сябры». В описываемый период СОБРы комплектовались в основном офицерским составом, проходили очень серьезную специальную подготовку и представляли собой высокопрофессиональные подразделения для проведения наиболее сложных и опасных операций, например, по задержанию вооруженных преступников, освобождению заложников и т. п.
«Сфера» — титановый защитный шлем.
Тейп — род (чеченск.)
ФСК — Федеральная служба контрразведки, одно из названий сегодняшней ФСБ в период перманентного реформирования и переименования органов государственной безопасности.
Фугас — здесь — мощное взрывное устройство, которое может быть собрано из разных составляющих и подрываться с помощью электрических детонаторов, радиовзрывателей и другими способами.
Цинк — металлическая оцинкованная запаянная коробка для упаковки боеприпасов.
«Шмель» — РПО — ручной пехотный огнемет, стреляет капсулами с воспламеняющей смесью, прицельная дальность — 600 м.
Назад: Ростов
На главную: Предисловие
