Подмосковье. Зелень садов и лесов, синь неба, ласковые, а не обжигающие лучи солнца, чистый воздух, которым не надышаться, — все это по сравнению со знойными песками Кызыл-Буруна казалось раем. И сама академия, с ее просторными, светлыми аудиториями, оборудованными стендами с красочными плакатами, с компьютерами и тренажерами, с умными, знающими свое дело преподавателями, нравилась Николаю. Учеба захватила его, отодвинула в неведомое все другие проблемы. Даже тесная комнатенка, в которой пришлось поначалу ютиться им втроем, не мешала писать конспекты, готовиться к занятиям. И Наталья делала все, чтобы создать ему условия: уводила Аленку на улицу или к подругам… возвращались лишь к ужину. А если Николай засиживался и ночью, пораньше укладывала ее спать.

В курсантские годы Николай не очень-то любил лекции, какие бы важные и интересные они ни были, предпочитал летать или даже ремонтировать, драить самолеты; теперь же обнаружил в себе поразительную усидчивость — аварийные ситуации на испытательном полигоне не прошли даром, приучили его к скрупулезности, требовательности.

Особенно нравились ему занятия по тактике. Преподаватель тактики полковник Иванцов, в недавнем прошлом военный летчик-истребитель, командир авиационного полка, затем военный советник в Сирии, умел рассказывать поучительные примеры из боевого опыта авиации и завоевывать внимание слушателей.

Его влюбленность в авиацию была настолько велика, что он нередко переоценивал ее значение в тех или иных сражениях. Николай однажды возразил:

— Анатолий Владимирович, а не кажется вам, что в современной войне приоритет переходит к ракетным войскам, они являются основной ударной силой?

— А разве авиация не стала ракетоносной? — парировал Иванцов. — Ударная мощь ее возросла в десятки, сотни раз.

— Но ракеты менее уязвимы, их труднее обнаружить. — И он рассказал об испытаниях на полигоне, о случае, когда чудом остался жив.

— Любопытные факты. Но давайте спор наш завершим после занятий…

Они остались в классе, и Иванцов, не мудрствуя лукаво, признался, что работает над книгой о тактическом мастерстве летчиков, воевавших в Корее и на Ближнем Востоке.

— А вы разрабатывали тактику на полигоне, и у вас немало интересных примеров, потому буду рад иметь такого соавтора, — предложил Иванцов.

— Спасибо, — поблагодарил Николай, — но я — пилот, или, как у нас говорят, пилотяга до мозга костей, теоретика из меня не получится. Если в чем-то могу помочь — с удовольствием.

Беседы о действиях авиации в Корее, Египте, Сирии стали их излюбленной темой, преподаватель и слушатель подружились, стали бывать друг у друга на квартирах.

Жена Иванцова, Тамара Николаевна, врач-терапевт, преподавала в медицинском училище и уговорила Наталью поступить на годичные курсы медсестер. У женщин появились общие интересы, и они, уединившись в другой комнате или на кухне, не мешали мужчинам.

Иванцов дал Николаю прочитать рукопись, и тот проглотил ее за ночь; полковник собрал уникальный материал, открывающий много нового, поучительного.

— Рукопись надо быстрее издать. Эти боевые примеры явятся хорошим подспорьем нашим летчикам в Афганистане, — горячо заговорил Николай, не предполагая еще, что он будет одним из первых, кто воспользуется ими.

— Надо, — согласился Иванцов. — Но что скажут еще издатели? Полгода жду ответа.

— Долгое молчание — хорошее предзнаменование, — решил успокоить товарища Николай, видя, как он переживает, и понимая, что в жизни и службе Иванцова рукопись играет немаловажную роль.

Наталья верила и не верила своему счастью. Все складывалось так, как она и не мечтала: Николай стал спокойный, внимательный, ласковый, и к ним будто в третий раз вернулся медовый месяц; и работа медицинской сестры увлекла ее, прогнала прежние страхи; благодарности больных, к которым она относилась с душой и делала все, чтобы облегчить их страдания, поднимали настроение. Выходные дни тоже проходили, как праздники: они втроем или с Иванцовыми ездили на выставки, на концерты либо вечерами собирались на квартире и за чашкой чая обсуждали житейские вопросы. Временами счастье пугало Наталью — так в жизни не бывает, чтобы все шло без сучка и задоринки, и она боялась за жизнь Николая. Правда, летал он теперь мало и редко, когда уезжал на стажировку, но и эти короткие дни доставляли немало тревог. А еще, чем ближе подходил выпуск, тем сильнее беспокоил ее вопрос, куда пошлют мужа.

Как-то в госпиталь привезли группу раненых из Афганистана. В одну из палат, где дежурила Наталья, положили летчика, раненного в живот. Как он мучился, как страдал! У Натальи горло сжимали спазмы, когда она видела его конвульсии, обезумевшие от боли глаза. Что только врачи не делали, чтобы спасти его — оперировали не раз, вводили обезболивающие средства, часто меняли холодные компрессы, — боль отпускала на минуты.

На вторую неделю, как раз во время дежурства Натальи, летчик умер, и она рыдала по нему, как по родному.

«А если и Николая пошлют в Афганистан?»

Своими опасениями она поделилась с Тамарой Николаевной. Та только посочувствовала:

— Когда моего назначили в Сирию, я тоже места не находила. А что поделаешь, такова наша женская доля, сами выбрали военных.

А вот врач, Эстера Михайловна, с которой дежурила Наталья, отнеслась к опасениям сестры даже с улыбкой:

— Если хочешь, голубушка, сохранить мужа, надо действовать, а не сидеть сложа руки. Это Москва, здесь все решается — в Афганистан твоего мужа послать, или в другую, не менее «радостную» тмутаракань, или в столице оставить. А как Николай твой думает о перспективе?

— Не знаю. Мы на эту тему не говорили: он щепетильный, на компромисс не пойдет.

— То-то и оно. А у моего есть знакомые в Главном штабе ВВС…

Долго Наталья искала повод, чтобы поговорить с мужем, и наконец он подвернулся. Они в выходной приехали в парк Горького, гуляли по аллеям, катались на качелях. День был по-весеннему солнечный, теплый; почки лопались на глазах, обнажая яркую зелень лепестков; пахло тополем и липой, отчего чувствовался сладковато-горький привкус во рту и кружилась голова; ветерок не шелохнулся, от земли струились теплые потоки. Аленка сорвала на обочине несколько одуванчиков и нюхала их.

— Папочка, а давайте никогда не уезжать отсюда, — вдруг выдала она отцу заветное Натальино желание.

Николай пропустил просьбу дочери мимо ушей — то ли был погружен в свои мысли, то ли посчитал ее несерьезной.

— Слышишь, отец, какую заявочку сделала дочь? — осторожно подключилась к дочери Наталья.

— Слышу, — ответил Николай.

— А вдруг тебе в самом деле предложат остаться в Москве?

Николай помолчал.

— «Вдруг» у нас, летчиков, случается только в небе.

Да, Николай на сделку с совестью не пойдет, просить за себя не станет, и говорить с ним на эту тему бесполезно.

— Ничего, Аленушка, мы поедем в такие места, где еще красивее, — успокоила Наталья дочь.

— Не в пустыню?

— Нет, не в пустыню. — А сама подумала: «Лучше уж в Кызыл-Бурун, чем в Афганистан».

Три года позади. Нелегкими они были для Николая. А какие были легкими?.. В учебе тоже свои трудности. И тем приятнее оказалось окончание — экзамены сданы успешно. Ему дали право выбора места дальнейшей службы. Представитель отдела кадров, начальник академии, два генерала и два полковника, члены аттестационной комиссии, с интересом ожидали, на каком округе он остановит свой выбор; одно место (к пророчеству Натальи — в Москве) — инспектор службы безопасности полетов штаба ВВС. Чем не должность? После испытания новой боевой техники в пустыне, тех перипетий, в которых довелось ему побывать, самая подходящая работа. И тут же вспомнился упрек Пшенкина: «А вы слетайте туда… Поучать легче, чем воевать». И Николай сделал выбор:

— Чтобы учить боевому мастерству и воспитывать мужество, считаю необходимым самому пройти боевую школу; прошу направить меня в Афганистан.

Члены комиссии переглянулись.

— Что ж, — первым оживился представитель отдела кадров. — Правильная постановка вопроса, и мы с удовольствием удовлетворим вашу просьбу. Но вначале надо овладеть полетами над горной местностью, потому поедете пока в Таджикистан на должность командира эскадрильи. Не возражаете?

— Нет.

То, чего она так боялась, случилось. Афганистан. Ему — каждый день игра со смертью, ей — тревоги и мучения, ожидания неизвестного. Правда, Николай уверяет — Таджикистан, но она не Аленка, знает, где находятся Афганистан и Таджикистан, и ее не обманешь. Завтра он уедет, оставит их одних в чужой квартире. Правда, семья офицера, сдавшая им свои комнаты, пока возвращаться из-за границы не собирается, но чужое не свое, в любое время могут попросить. Николай обещает скоро их забрать, но как он там устроится, когда дадут ему квартиру и что это за городок такой Тарбоган, о котором она слыхать не слыхала и ни на одной карте отыскать не смогла? И надолго ли задержится в нем Николай?

Наталья умоляла забрать их сразу — потерпят, поютятся в какой-нибудь халупе, — Николай не согласился: нельзя Аленку подвергать лишениям и неудобствам, когда есть возможность пожить здесь.

— А там сейчас самая жара, не надоело вам пекло в Кызыл-Буруне?

Кызыл-Бурун, конечно, не рай, но лучше быть там всем вместе, чем здесь в неведении, что с мужем. И Аленку жаль, весной она сильно переболела ангиной, надо было бы дать организму окрепнуть…

А Николай, кажется, доволен назначением: необычно возбужден, весел, разговорчив. Предложил сегодня поехать в Москву, еще раз сходить в Третьяковку, на Красную площадь, в Кремль. Аленка обрадовалась, собирается вместе с ним, а у Натальи все валится из рук, слезы непрошено катятся из глаз.

— Мамочка, мы уже готовы, — поторапливает дочь, не понимает, какое горе нависло над ними.

Ей не хотелось ехать: какое уж тут развлечение, когда в дверь беда стучится, но и оставить их одних в этот, может, последний их день она не могла.

Погода, как и в прошлый раз, выдалась на редкость теплая — солнечная, тихая и нежаркая, хотя на небе появились необычно круглые белые облака.

— Предвестники холодного фронта, — объяснил Николай. — Во второй половине дня следует ожидать дождь с грозой. Потому экскурсию нашу начнем с Кремля и Красной площади.

Аленка зачарованными глазенками смотрела на росписи соборов, на Царь-пушку и Царь-колокол, расспрашивала отца, кто их сделал и зачем. У нее столько вопросов, что Николай не на все находил ответ, обращался за помощью к жене (хотел и ее настроить на веселый лад), но Наталья, как ни старалась, не могла разогнать печаль. Лишь после Третьяковской галереи, когда дождь загнал их в ресторан и она выпила, чтобы не простудиться, рюмку коньяку, мрачные краски, созданные воображением, стали распадаться и светлеть, она поверила Николаю, что все идет, как он хотел, впереди их ожидает прекрасное будущее, и настроение ее улучшилось.

Домой они вернулись поздним вечером. Уставшая Аленка мгновенно уснула крепким, безмятежным сном, каким способны спать только дети. А Наталья и Николай долго еще лежали в постели с открытыми глазами, слушая щемяще-грустную музыку, передаваемую будто для них по радио, и думая, что ждет их впереди. Ни он, ни она не знали еще, сколько продлится разлука, какие суровые испытания готовит им судьба, но предчувствовали это.