Часть первая

1.

Проснулся я от жуткого шума. У соседей опять гудел водопроводный кран. Шумел он уже два года, с тех пор, как заселился дом, но сегодня это было особенно невыносимо. После вчерашнего перепоя даже малейший шум раскалывал голову на мелкие части.

Я встал и, пошатываясь, опираясь одной рукой на стену, а второй поддерживая голову, доплелся до ванны, открыл воду, сунул голову под холодную струю. Немного полегчало. Видимо из-за воды не услышал телефонного звонка. Этот звонок дробил кости черепа, выворачивал барабанные перепонки. И какого черта, спрашивается, я вчера перепил?

— Да, — еле сумел я выдавить из себя, сухое горло перехватывало.

— Это Алексей Михайлович? — раздался в трубке голос с небольшим акцентом.

— Ну, — голова трещала, во рту пересохло.

— Мы могли бы с вами встретиться?

— Зачем? — боже, как мне плохо!

— Есть интересная тема, надо поговорить. Так когда?

— После обеда… — я не успел закончить.

— Хорошо, я буду у вас в три часа, — трубку положили.

Я побрел на кухню, нажал кнопку на электрочайнике, потом стал жадно пить прямо из-под крана. Легче, еще легче. Можно и закурить.

Гостей, конечно, не стоило принимать у себя. Мебели почти никакой, бардак полнейший.

Когда в 95-м вернулся из «чеченской» командировки, в квартире были только старый продавленный диван и пара шкафов на кухне. Жена забрала дочь, все вещи (мои были свалены в углу, прямо на полу) и укатила к маме в Челябинск. А ведь перед отъездом моим в Чечню все было хорошо. В аэропорту, как положено жене, она убивалась, я курил. С войны писал письма, передавал с оказией. Все, кроме первого, обнаружил в своем почтовом ящике. Сжег.

Когда я прилетел разбираться, дверь открыла теща, которая сказала фразу — не забуду до гробовой доски:

— Почему тебя в Чечне не убили, ирод!

Что дальше было — помню плохо. Отшвырнул я немолодую женщину в сторону, рванулся в комнату, там дочь спала. Я ее схватил. И все. Как вырубило. Переключатель повернули в положение «выключено».

Очухался от холодной воды. Сидел в наручниках. Кулаки разбиты в кровь, вокруг полный погром. Мебель кто-то поломал, одежда вся порвана и в крови. Милиция стоит, автомат в рожу тычет. Не Рэмбо я, конечно, но можно было выкрутится. Вот только голова тяжелая.

Потом отвезли в местное РОВД. Повезло, что однокашник там работал замначальником уголовного розыска. Дежурил, как у них говорят, «на сутках». Поговорили. Чаю попили, водки. Отпустил он меня, спасибо ему.

Оказывается, теща меня ударила по затылку сковородой. Тут ее новый зять выскочил на шум, жена бывшая тоже вышла. Ничего не помню. Ну, и как рассказывали, понеслось… Самое страшное в этой истории — глаза дочери. Она смотрела на меня с ужасом. Теперь я для нее — чудовище. Время уже много прошло, а как будто вчера все было.

Жена — красавица, за это время уже успела развестись со мной и выйти замуж за мужика с деньгами. Я со своей оперской получкой, пардон, денежным довольствием, не мог удовлетворить ее запросы. Хоть у нас в военной контрразведке и получали больше, чем в ментовке или в армии, но все равно, еле хватало, чтобы не протянуть ноги и не ходить с голым задом.

Вернулся я обратно в пустой дом и накатал рапорт на новую командировку в Чечню, съездил… По результатам двух поездок — два ранения, «майор» досрочно, Орден «Мужества». В итоге пять дырок. Одна в голове, одна в ноге, две на погонах и одна на кителе.

На командировочные потихоньку купил себе кресло, о котором давно мечтал, телевизор, видеоплеер, кровать, кое-что из посуды. Холостяку много не надо.

Да вот служба не заладилась у меня после Чечни. Начальник отдела Омелин заставлял меня, чтобы я «прессовал» начальника продовольственного склада. Там мой начальник еженедельно затаривал полный багажник служебной «Волги» провизией. Семья у полковника большая, вот и «обсасывал» он бойцов. А меня заставлял «работать в данном направлении», чтобы, наверное, еще и салон автомобиля забивать жрачкой.

Дальше — больше. Скандалы были жуткие. Закончилось все банально: во время сверки документов коллега украл у меня секретную бумагу. После этого замначальника Карлов предложил мне написать рапорт по собственному желанию. В Чечню меня в третий раз уже не пустили, а через два месяца подписали Хасавьюртовскую капитуляцию и вывели войска. Так что дырки мои ни к чему путному не привели. Разве что сидеть в пивнушке и, потрясая Орденом «Мужества», клянчить на выпивку. Эх, как башка трещит-то.

Последние две недели я пил, попутно искал работу. Те друзья-товарищи, которым я помогал в этой жизни, внезапно стали очень занятыми, и вакансий у них не было.

Деньги мои таяли, и был мне один путь — либо в службу безопасности какой-нибудь фирмы, а безопасность мне уже надоела хуже горькой редьки, либо в криминал. Был и еще один, совсем экзотический, — звали меня в наемники в Африку. Два моих друга по Чечне там уже больше года кантовались. Не люблю жару и негров. Это не мое. Глядишь, из-за поганых денег придется по своим стрелять, а к этому я не готов.

А тут еще этот звонок… Голова трещит. Убираться не буду, решил я, пустые бутылки выгребу, постель застелю. Вроде, вчера никому морду не бил. Вел себя в рамках нормального пьяного русского мужика.

Чайник вскипел, щелкнула кнопка. Терпеть не могу горячий чай, но надо приходить в чувство. Есть у меня один адский рецепт, как выходить из глубокого похмелья, слабонервных прошу отвернуться. На стакан горячего чая — столовая ложка сахара, две таблетки аспирина быстрорастворимого, столовая ложка коньяка или водки, одна гвоздичка и пара горошинок перца. После этого пот льется ручьем. Муть в голове проходит, зрение улучшается значительно, мозги, хоть со скрипом, но начинают работать.

Черт бы побрал этот кран у соседей! Он периодически начинал шуметь, вызывая новый приступ похмельной мигрени. Но вот пришло время обеда, я заварил несколько кубиков куриного бульона, покрошил туда черствого хлеба, зубок чеснока, все выхлебал, потом чай, — ну, вот я и готов к встрече визитера.

В 15.01 раздался звонок в дверь. Открыл дверь.

— Здравствуйте, — мужчина был высок, черные вьющиеся волосы были зачесаны назад и собраны в «хвостик». Костюм дорогой, на мой взгляд, очень дорогой, одеколон тоже был из той серии, что никогда мне не видать. Ботинки были лаковые. М-да, дядя «упакован» будь здоров.

Я всегда спокойно относился к одежде, с восемнадцати лет носил форму, но цену вещам знал. Да и прежняя работа научила многому.

— Вы Салтымаков Алексей Михайлович? — акцент, еле уловимый акцент, где-то я его уже слышал.

— Да, — я посторонился, — заходите.

Мужик зашел, разулся. Туфли лаковые на кожаной подошве, значит, в машине постоянно катается. Об асфальт наш городской сразу бы стер ее в порошок.

Носки черные, свежие, натянуты так, что нет ни одной морщинки. От обуви пахнет дезодорантом.

Прошли в зал. Я предложил незнакомцу присесть в кресло. Он бесцеремонно, молча рассматривал меня, локти на подлокотниках кресла, пальцы соприкасаются, касаются губ, «поза молящегося». Дурной знак, значит, хочет меня обмануть. Посмотрим, дядя, посмотрим. Пауза явно затягивалась. Думаешь из состояния равновесия вывести? Если бы не тупая головная боль, да соседский кран, я бы показал тебе пилотаж языка тела.

Я откинулся в кресле, закурил. Дым окутал мое лицо. Ну, давай, дядя, снимай информацию по невербальным признакам! Он не выдержал и начал первым:

— Алексей Михайлович, скажите, вы еврей?

Я поперхнулся дымом и закашлялся. Я не ожидал этого вопроса, был не готов! Ничего себе, поворот событий! Восстановил дыхание. Из-за кашля подскочило давление, и головная боль вернулась вновь с новой силой.

— Нет. Вы для этого ко мне пришли?

— А как вы относитесь к евреям?

— Судя по вашей манере отвечать вопросом на вопрос, вы сам еврей. Я угадал?

— Да, я еврей, — говорит без пафоса, спокойно, с достоинством. — Так как вы относитесь к евреям.

— Никак. А позвольте узнать, любезный, зачем вам эти сведения, и с кем я имею дело?

— Лазарь Моисеевич Коган — раввин.

— Вы собираетесь меня агитировать в свою веру? — я был в недоумении. Мне нужна работа, а не еврейская вера.

— Нет. Я не пришел сюда вести беседы на религиозные темы, — Лазарь (ну и имечко, не повезло мужику с именем) усмехнулся. — Так все-таки. Как вы, Алексей Михайлович, относитесь к евреям?

— Никак не отношусь, — меня раздражал этот разговор ни о чем.

— Если можно, то поподробнее.

— Все просто. Ни я, ни мои предки с евреями не воевали. В военном училище у нас был начальник кафедры военной техники радиосвязи полковник Файбирович. Грамотнейший специалист, прекрасный офицер, многому научил, тому, чего не было ни в одном учебнике. Потом пригодилось, особенно, когда я в горах воевал. Есть у меня знакомый опер в милиции — Файбисович. Тоже ничего плохого сказать не могу. Есть у меня много знакомых евреев. Мужики как мужики. Ну, плюс ко всему Израиль воюет с арабами, те меньше посылают наемников или фанатиков в Чечню, меньше наших мужиков в «цинке» приходит. Вам этого достаточно? — длинная тирада меня утомила, я откинулся в кресле, вытер холодный со лба, закурил еще одну сигарету.

— Вполне, — Моисеевич кивнул. — А вам знакома фамилия Рабинович?

— Я знаю массу анекдотов про Рабиновичей, вы желаете их послушать?

— Нет, я имею в виду конкретных людей.

— Знавал я одного. Андрея Рабиновича. В Кишиневе служили. Он на пару лет младше меня, в Приднестровье вместе потели от страха под обстрелами. Хороший мужик, из потомственных военных. Вот тоже пример. Командир взвода телеграфной и ЗАС связи. И работал как зверь, и помимо службы был нормальным мужиком.

— Он в плену.

— Не понял.

— Он в чеченском плену. В сентябре привез гуманитарную помощь в Чечню. Их было пять человек: немец, англичанин, голландец, француз и Рабинович Андрей Иванович — еврей. Их захватили в плен. Двоих убили сразу, двое умерли от болезней и пыток, остался он один.

— Не повезло Андрюхе! — я присвистнул. Действительно жалко Андрея. Закурил. А не много ли я курю?

— Они требуют миллион долларов, — продолжил Коган.

— А чего вы еще хотели от чеченов, еще и гуманитарку им таскаете. Лучше бы здесь помогли, нашим старикам, что с немцами сражались, а то чеченам помощь возите. Но говорю сразу — миллиона у меня нет, и вряд ли в ближайшее время появится. Пусть та контора, которая его посылала, и выкатывает «лимон» баксов — зеленых американских рублей.

— Эта контора, как вы выражаетесь, и выкатывает, — Коган, соглашаясь со мной, кивнул головой.

— Так чего вы от меня хотите? Я могу лишь посочувствовать Андрею, не более.

— Есть предложение для вас. Вы же сейчас пока не у дел? Работы постоянной нет, будущее призрачно и неясно?

— Дальше.

— Чтобы вы осуществили обмен.

— Почему я? Есть масса организаций, газет, которые с радостью это сделают. Плюс себе рекламу сделают. В герои запишутся.

— Нам не нужны здесь герои, нам нужно вытащить Рабиновича без шума и треска. Работа для профессионала.

— Вы мне льстите. У вас что, во всем Израиле нет специалистов по «пыльным» делам?

— Здесь территория России. Плюс, вы лично знаете Андрея Ивановича, можете уточнить его личность парой вопросов, ответы на которые знаете только вы и он. Потому что он сейчас выглядит не лучшим образом.

— Гонорар?

— Тысяча долларов, — голос его был спокоен.

— Милейший, ищите дурака за четыре сольдо!

— Сколько вы хотите?

— Двадцать тысяч долларов.

— Десять.

— Сразу, авансом.

— Годится.

— Командировочные тоже десять тысяч долларов. Предстоят расходы, плюс лечение Рабиновича, кто знает, как вы сами говорите, в каком он состоянии.

— Хорошо.

Я заерзал в кресле. Лазарь заметил это.

— Вас что-то смущает?

— Знаете, Лазарь Моисеевич, мой седалищный нерв очень тонко чувствует надвигающиеся приключения.

— Для вас, Алексей Михайлович, я думаю, это не очень сложная работа. Мы наводили о вас справки, вы очень мужественный человек.

— Грань между храбростью и идиотизмом очень зыбкая.

— Мы готовы компенсировать ваши потери, в том числе и моральные.

— Подумаю насчет потерь, — я усмехнулся. Надо выдоить как можно больше денег.

Потом мы договорились о деталях и сроках. До Моздока меня будут сопровождать двое доверенных Когана, они же несут ответственность за «лимон». Потом я звоню по телефону, сообщаю условную фразу, и делаю все остальное на свой страх и риск.

Я выдавил из Когана, что мне выдадут ксиву (член общества «Мемориал»), командировочку от правозащитной газеты, пару удостоверений от различных печатных изданий. Профессиональный фотоаппарат, диктофон. Он попросил неделю. Меня это устраивало. Мои заветные десять тысяч обещал занести завтра.

Оказывается, в качестве посредника для обмена меня предложил сам Андрей. Когда к нему приехали врачи, он вспомнил обо мне. Забавно, а я он нем и забыл совсем.

Закрыв дверь за раввином, я вытащил початую бутылку сухого красного вина из холодильника, налил полстакана. Выпил.

Есть такая подлая штука, интуицией называется, она на войнах меня не подводила, потому что я к ней прислушивался. А в мирной жизни сколько раз она мне подсказывала, но я не обращал внимания, авось, пронесет. Иногда получалось, а иногда получал по голове из-за своей самонадеянности.

Вот и сейчас интуиция напомнила о себе. Но жадность — движущая сила человечества — понесла меня вперед.

Десять килобаксов — и в Африке десять килобаксов.

В дверь позвонили. У меня сегодня день визитов, а может, раввин что-нибудь забыл, или условие новое хочет выдвинуть.

На пороге стоял, улыбаясь в тридцать два зуба, сотрудник Управления ФСБ РФ по нашему региону старший опер капитан Толстых Сергей. Кличка у него была «Толстый» и «внук великого писателя». Пару раз участвовали в совместных мероприятиях, друзьям не стали. Ходили слухи, что он постукивал в отдел собственной безопасности.

Рост метр восемьдесят пять. Вес — сто десять-сто двадцать килограммов, широк в плечах, но заплыл жиром. Волосы белые, блондин, глаза карие, нос прямой, крылья носа расширены. Такое ощущение, что он постоянно принюхивается к чему-то. Губы полные. Толстый знал об этом и постоянно закусывал нижнею губу. Но это его портило. Подбородок немного скошен назад. Для его крупного лица это был серьезный недостаток. Этот подбородок придавал его физиономии немного бабский, безвольный вид, что постоянно бесило Серегу, и он пытался всем своим видом доказать обратное. Занялся боксом, появились маленькие шрамы, но после серьезной травмы доктора ему запретили этот вид спорта. Тем не менее он постоянно прижимал подбородок к груди, смотрел исподлобья, как бы постоянно был готов к бою. В разговоре любил подчеркнуть, что он занимался спортом, в том числе и боксом, но врачи запретили. Ходил враскачку, руки были оттопырены. На незнакомых людей это производило впечатление, особенно на слабонервных дамочек. А когда Серега по «большому секрету» рассказывал им шепотом, что он сотрудник «конторы», они падали к его ногам целыми отделениями и взводами.

Забыл добавить, что в кабинете у него на стенке висели боксерские перчатки, но не большие, пухлые, а импортные, маленькие, для профессионального бокса.

Большое впечатление производили его кисти рук. Большие от природы они были ухожены и взлелеяны. При разговоре или на больших совещаниях Серега очень любил доставать маникюрную пилочку и подпиливать ногти, потом растопыривал пальцы. Отводил руку, и смотрел на нее с явным удовольствием. На совместных пьянках он очень любил выпить на дармовщинку, при этом оттопыривал мизинец и запрокидывал голову, когда выливал водку в свое большое горло. Еще у него был один любимый прием произвести впечатление на слабонервных. Он ставил рюмку водки на оттопыренный локоть и сказав: «За дам-с!» пил стоя, под оглушительные аплодисменты присутствующем публики.

Но когда брали группу азербайджанцев, которые покупали оружие у военных и засели частном доме, у Сереги внезапно случился приступ острого радикулита и он не смог пойти с нами.

Вечером мы пили водку и, вновь переживая захват, рассказывали друг другу — как оно было, и кто что видел, Серега потирал спину, охая, громче всех орал: «Если б не радикулит, я бы…» Подвыпившая публика, состоявшая из оперов военной контрразведки и территориалов, просто послала его на три русские буквы, на что он обиделся.

Зато потом во время «собеседования» Серега бил задержанных, предварительно надев боксерские перчатки. Был скандал, его хотели привлечь к уголовной ответственности, но Серегу «отмазали», скорее всего, именно тогда и завербовала его служба собственной безопасности. И после этого многие его «шалости» сходили ему с рук.

И вот этот «продукт» стоял у меня на пороге.

— Леха, привет! — прямо плакат «Как мы рады вас видеть в нашем заведении!»

— Привет — заходи. По делу, али как?

— Ну вот, прямо так, с места и в карьер?!

— Проходи. Говори, какой черт принес? Меня что-то потряхивает от моей прежней работы.

По-прежнему держит голову низко, взгляд тяжелый, пытается взять «на арапа». Не выйдет, знаю я тебя, слишком хорошо знаю. А вот то, что ты поминутно смахиваешь пот со лба — хороший знак. Потеешь, значит, мил человек, волнуешься. Да еще — как пить дать — под «техникой» ко мне пришел. Слабак ты, Серега, зелен еще. Ну, коль тебя прислали, значит, остальным мужикам не доверяют, а ты, стало быть, поверил, что я предатель, или выслужиться захотел?

Прошли на кухню, от вина он отказался. Провел пальцем по столу, не стал ставить локти. Брезглив. Не работал ты в военной контрразведке, одно слово — «театрал»!

— Ну?

— Ты чего окрысился?

— Знаешь, последнее время я перестал испытывать любовь к своему прежнему месту службы и коллегам, которые приходят внезапно, без звонка. Говори. У меня дел по горло. Плюс ко всему у меня жуткое похмелье, не усугубляй мою болезнь.

— У тебя был сегодня гость?

— Сережа, у меня много гостей бывает, вот и ты пришел нежданно-негаданно. Если про тебя будут спрашивать, то мне как отвечать?

— От тебя сейчас вышел раввин Коган. Так что рассказывай.

— Что рассказывать?

— Как что? О чем говорили, чего он от тебя хотел?

— Сережа, это официальная беседа, или так, треп ни о чем? Если официально — повестку, а приду с адвокатом, вот тогда и поговорим, а если треп, то давай лучше о бабах. Черт! Как болит башка, и ты еще со своими раввинами на мою шею свалился!

— Ну, он был у тебя, Алексей? — Толстый сбавил обороты.

— Дальше.

— Когда вытащишь Рабиновича — отдашь его нам.

— Сережа, мил ты мой человек, у тебя жидомассонские заговоры в глазах стоят. Ты бы к доктору сходил, или путевочку в санаторий взял, нарзанчику попил, по горам кавказским побродил, а то у тебя то Коганы, то Рабиновичи замутили твой светлый разум. Не знаю никакого Рабиновича.

— А это как? — Серега вытащил диктофон и включил его. Послушали еще раз мой разговор с раввином.

— Что скажешь?

— Скажу одно, Сережа, что закон «Об оперативно-розыскной деятельности» я внимательно читал. Подам на твою организацию в суд. Для начала ознакомлюсь с теми фекалиями, которые вы на меня наскребли, а потом потребую возмещения морального ущерба. Мне сейчас деньги, ой, как нужны!

— Будешь торговаться?

— А что ты можешь мне предложить?

— Возьмешь Рабиновича — отдашь нам.

— Здрасьте! С какой стати?

— Потому что он шпион.

— Знаешь, Серый, я за пять лет в контрразведке кроме признаков шпионажа ни одного шпиона не видел. А ты?

— Я тоже. Но этот — точно.

— Бери сам деньги и шпарь по ту сторону границы Чечни и вытаскивай шпиона. Хватит, натаскался каштанов из огня для начальников. Я теперь свободный художник.

— Нет, Алексей, — Толстых нагнулся и зашипел мне в лицо: — ты передашь нам его, а то…

— Что ты мне сделаешь, «зеленка»? — я усмехнулся. — Когда Омелин меня «жрал», я пришел к вам — «территориалам», и попросил должность. Что мне сказали ваши кадры? Мест нет. Приходите вчера. Поэтому, Серега, катись отсюда, и передай своим «вождям», что я их гробу видел. Во сне они мне приснились. Хотите грамотный разговор — восстановите меня на службе, у вас есть три дня, — я прекрасно знал, что не было еще прецедентов, чтобы вот так, запросто, восстанавливали на службе.

— Отдашь Рабиновича — посмотрим.

— Восстановите на службе, а потом я посмотрю. А пока — адью, мой мальчик, адью.

— Смотри, — шипел Толстых.

— Куда смотреть-то? Пока я в двух командировках был в Чечне, ты здесь штаны протирал и строчил реляции о своих победах по принципу трех «П» — палец, пол, потолок! Так что условия мои знаешь, или гони монету. Ровно в два раза больше того, что они мне предложили.

Капитан поднялся и молча, не прощаясь, вышел. Руки не подал. Понятно. Я теперь в его глазах Иуда-предатель.

А кто я на самом деле? Не знаю, не знаю.

Я прошел на кухню, вылил остатки вина в стакан. Выпил, закурил. Захотелось послать всех на три русские буквы далеко-далеко. И евреев с их манией богоизбранности, и коллег с моей бывшей работы.

Меня втягивали в какую-то опасную игру. Ни правил, ни конечной цели я не знал. Чеченские командировки еще не выветрились из памяти, а тут такая афера! Возьми тысячи гринов, оттащи их неведомо куда, передай незнакомцу, возьми больного, раненного человека, если тебе еще его отдадут. Да еще живого! Кому нужны свидетели?! Проще грохнуть этих двух граждан, взять «лимон», и ищи ветра в поле! Нет человека, нет проблемы.

За многолетнюю практику оперативной работы я научился ставить себя на место противника. Я бы сделал бы именно так. Шанс из сотни, что я выберусь. Надо подготовиться, подстраховаться. Деньги будут завтра. Вот и начнем готовиться завтра. Господи, как башка болит, и этот кран достал уже до печени!

2.

Записей вести нельзя, общаться с близкими тоже нельзя, нельзя, нельзя, с учетом того, что бывшие коллеги сейчас плотно сядут мне на «хвост», нужно вспомнить конспирацию. Жаль, машины нет, но ничего — они тоже помучаются.

Судя по заходу Толстых, намерения у них серьезные, будут «обкладывать» по полной схеме, то есть на мое обеспечение бросят шесть-семь бригад. Боль стала уходить, во мне проснулся азарт, появился шанс отомстить «конторе», которая вытерла об меня ноги.

Я — человек системы. Если бы был в системе и мне сообщили, что кто-то из моих бывших коллег стал работать на Израиль, что бы я чувствовал?

Во-первых, что он негодяй, подонок, предатель.

Второе — попытался бы в ходе операции прикарманить немного денежек предателя.

Это до Чечни я был идейно укрепленный и устойчивый. А вот после того как насмотрелся, как по указке Москвы тырят все что можно, то как-то немного видоизменил взгляд и подход к жизни и службе.

Теперь я вне системы, и как-то не очень уютно себя чувствую. Никто уже не козырнет при виде моей маленькой красной корочки, и не задрожит голос в трубке, когда я приглашу его к себе на беседу. И несмотря на интриги и прочие «минусы» службы, я проникся системой, ее духом. Мне ее не хватает сейчас в жизни, очень не хватает. Эх, если бы они мне сказали: «Достань Рабиновича, и ты снова НАШ!» И все. Не пожалел бы старого друга для этого, лишь бы снова оказаться в СИСТЕМЕ.

Подлость? Низость? Да, согласен. Но я человек системы, и как бы я сейчас не пыжился сам перед собой, что я герой-одиночка, и ушел из Конторы, потому что не согласен с ней — чушь! Меня переработали и выбросили.

Да, система страшная. Она перемалывает, но она подобно наркотику. Без нее сложно. Теперь мне хочется думать, что я вышел из Конторы белым и чистым. А ТАМ остались лишь одни подонки и негодяи. Но этого не может быть. Я точно такой же как и они. И они знают глубину моих познаний о методах и способах работы. Сейчас изучают мои дела, моё личное дело. Опрашивают коллег, на что я способен, рисуют мой психологический портрет. Делают прогнозы. Дают рекомендации как меня «раскачать», вывести из равновесия, где удобнее устроить подлость, провокацию.

Я бы сам бы сейчас, если бы участвовал в операции, то почувствовал вкус охоты, сочинял бы массу бумаг, как лучше меня загнать и поймать. За особое рвение начальство погладило бы меня по голове и сказало: «Вот. Салтымаков — молодец! Как творчески подошел к решению поставленной задачи! Учитесь!» И молодые опера раскрыв рот смотрели бы на меня.

Старые похлопывали бы по плечу и требовали пива за то, что я отличился. Эх, все это было, все было. Теперь все в прошлом.

Первым признаком того, что и контора ошибается при выборе объекта, было то, что старый мудрый опер Серега Александров был уволен по дискредитации. Была спланирована и проведена на высшем пилотаже провокация. Серега даже не просек ситуации и купился на нее.

Незабвенный Омелин попросил Серегу получить на складе вооружения патроны — якобы для стрельбы, и передать их Омелину для охоты.

Серега часть патронов оставил себе, плюс прикарманил несколько взрыв-пакетов, осветительных ракет. Новый Год был на носу. Обычное дело — устроить фейерверк.

Тут же устроили осмотр места происшествия у него в кабинете, в присутствии понятых, естественно, и на Серегу возбудили уголовное дело «за не законное приобретение и хранение боеприпасов и взрывчатых веществ». Омелин патроны принес сам, сказал, что Александров предлагал ему взятку в виде этих патронов.

Вот тут-то моя вера в непогрешимость моей службы дала первую глубокую трещину.

А теперь я — дичь, на меня уже завели корочки дела. На них написано условное наименование. Мне присвоен псевдоним, что-нибудь типа «Грифа» или «Стервятника», или «Иуды».

И от этих мыслей в горле сохнет, но не потому что мучает похмелье, а еще потому, что просто страшно, элементарно страшно. Когда работаешь в системе, то понимаешь, что не дай бог попасть тебе в жернова ее. Медленно, сантиметр за сантиметром перемелет и выплюнет. Страшно. Я — дичь. И всегда должен об этом помнить. Моя задача — уцелеть.

Тут у соседей снова завопил кран. У, подлюка! Надо вызвать слесаря, оплатить его услуги. Чтобы он им заменил кран! У меня же есть деньги — десять тысяч американских долларов. Я богат! Хотя будет дешевле просто набить морду соседу-алкоголику, пусть чинит кран сам. Мысли то принимали стройность, то снова начинали пьяно путаться.

Надеюсь, что моя бывшая жена о деньгах не узнает и не потребует алиментов на содержание ее новой семьи. А «конторские», чтобы напакостить, могут в налоговую стукануть. А пусть стучат! Нет документов? Нет. Значит и разговоров, ребята, не будет.

Остаток дня я провел в раздумьях. И Андрея вспоминал как мы служили вместе и воевали вместе. Нельзя сдавать своих нигде и никогда!

На следующий день пришел Лазарь Моисеевич, принес двадцать тысяч долларов.

Я понюхал их. Дураки говорят, что деньги не пахнут. Придурки! Самый прекрасный запах — запах денег и нового автомобиля! Я богат. Я втянул ноздрями запах заморских денег. У-у-у-у! Деньги! Голова кружится от мыслей, от предполагаемых возможностей. Ладони быстро потеют. Запах.

Я не очень хорошо в долларах разбираюсь. Да и евреям особо тоже не доверяю.

Сходили вместе до ближайшего обменного пункта валюты, там я разменял две бумажки по сто, вытащенные наугад из обеих пачек. Все пока было без обмана. Про вчерашний разговор с бывшим коллегой я священнику ничего говорить не стал. Когда он мне деньги передал, — очень даже симпатичным, порядочным мужиком показался. Главное, чтобы еще миллион долларов был настоящий. А то чечены меня на органы распродадут, чтобы хоть какую-то выгоду поиметь. Так даже и не поймешь, кто они больше — купцы или воины? Одним словом — бандиты.

Интересно, а как пахнет миллион? Устоять бы.

Первым делом я отправился в фирму, торгующую снаряжением для охранных фирм. Мужики знакомые, за деньги черта лысого достанут. Поэтому ничего криминального у них покупать не стал. Так, предметы двойного назначения. Теперь все, что у меня будет в карманах или в багаже — все предметы двойного назначения.

Первым делом — одежду для скрытого ношения денег, прошитую металлической сеткой. Плюс от ножа защита. Пулю не остановит, но осколки от подствольника смягчит. Тяжеловато, но надо терпеть. Главное, что одежда по внешнему виду самая обычная, неприметная. Пройдешь мимо, никто и не подумает, что перед тобой контейнер с деньгами.

Таскать на себе миллион долларов — это все равно, думаю и предполагаю, что набить под подкладку десяток толстых журналов типа «Нового мира». Это мое субъективное ощущение.

Загружу — узнаю поточнее, а пока только предполагаю, исходил именно из этого. Чтобы скоротать длинные холостяцкие вечера — много читал. В том числе подписался и на «Новый мир».

Теперь я запихивал принесенные журналы в отсеки для денег. Тяжело, неудобно, стесняет движения. Размер побольше. Свободнее, удобнее, но смотрится, как балахон на чучеле, зато можно что-то руками делать, а то как оловянный солдатик — могу либо руки по швам держать, либо как снежная баба — руки растопырив держу.

Обувь. Тоже, вроде, обычные ботинки, самые обычные, гражданские, но в них можно лазать по горам, ходить по снегу, по болоту — аналог военных ботинок с высоким берцем. Есть в них еще одна маленькая «хитрушка» — в каждом установлен нож — маленький, без рукоятки, спрятанный в подошве. Он не вылетает при нажатии, — просто вытаскивается из носка ботинка рукой.

Ремень тоже хорош. Кожаный, двойной. Внутри него спрятан набор ножовочных полотен по металлу с алмазным напылением. Пряжка разъемная, внутри заточенная пластина, ее можно использовать как метательное оружие. Снаружи узором в виде змеи уложен трехметровый шнур, он выдерживает нагрузку в триста килограмм, на одном конце ремня голова змеи легко трансформируется в петлю — готовая удавка.

Я раньше скептически относился ко всем этим ковбойско-киношным штучкам, но теперь нужно рассчитывать только на себя. Кто знает, что ждет меня через неделю?

И все предметы двойного назначения. Доказать что-либо непросто. И простой карандаш можно использовать как пишущее средство, а можно и как смертельное орудие. Им можно пробив глаз, добраться до мозга. Быстро и безболезненно, относительно конечно. Можно пробить трахею, сонную артерию, брюшину. Можно использовать как предмет для получения информация при пытке. Возьми карандашик. А еще лучше — несколько, положи их между пальцев, поперек, естественно, а потом пальчики сжимай. Медленно — просто боль, резко — переломы пальцев. Не боец уже. Не сможет на спусковой крючок автомата или пистолета нажимать, и нос уже не почистит, ширинку не застегнет.

Можно карандашик в ухо забить. И пытка и казнь одновременно, то же самое в нос, но здесь карандаш подлиннее надо. Можно и между ребер заколотить. Эх, были времена! Многое было можно!

Сразу переоделся в новую одежду, поверх старую куртку. Смотрится несколько уродливо, но ничего, это не надолго!

Брюки по цвету я подбирал под новый костюм. Со стороны почти незаметно. Надо привыкать к новой одежде, времени и так в обрез. Буду ходить с журналами в подкладе-жилете. Тяжело, неудобно. Зато сам привыкну, да и наблюдатели тоже пообвыкнут к моему новому имиджу.

Маленький бинокль с осветленной оптикой лежал на полке, рядом такой же, но ценой в два раза меньше. Наружные линзы окрашены в красный цвет. Хозяин пояснил, что первый японский, а второй китайский. Быстро заменили шиндики, и я стал владельцем японского бинокля с маркировкой «Сделано в Китае». Меньше будет завистников.

Часы, которые показывают время, дают обратный отсчет, измеряют уровень радиации, не тонут-не мокнут, светятся в темноте, но самое главное, что с виду — обычная китайская штамповка, но вот в застежку вставлен миниатюрный нож. Снимаешь или вырываешь браслет — и отверстия от его крепления в корпусе можно использовать как клеммы для взрывного устройства, а сами часы — как взрыватель. Ценное приобретение.

Все как в третьесортном боевике. Как началась эта история, так и продолжается. Предметы двойного назначения.

Две УКВ радиостанции, работают на пятьсот метров — на прямой видимости. Пара комплектов запасных батарей. Станции закамуфлированы под обычный радиоприемник. Китайская штамповка. Имеется возможность их соединения и получится неплохой сканер радиоэфира. Пяток радиозакладок закамуфлирован под авторучки и зажигалки. Где надо пишут, где надо загораются. Станции принимают от них сигнал.

— Леха, ты хоть ствол возьми какой-нибудь, — посоветовал хозяин магазина Андрей Локтеонов.

— Ага, ты мне еще безоткатное орудие предложи, или «Большую Берту» в качестве нагрузки, или пару «Стингеров».

— А что, надо? — рядом стоял Федор Якоби — друг хозяина. — Ты только шепни, мы через две недели из Германии доставим.

— Как будете через границу перетаскивать? Как гуманитарную помощь?

— Нет, это подозрительно. Как обычно — зеленый горошек. Так что, надо?

— Да, пошел ты…

— Ты хоть скажи, куда едешь? И зачем? — Андрей не унимался.

— Отстань. Любопытство сгубило кошку.

— Хочешь, завтра достану тебе суперплоскую «Беретту». Тридцать восьмой калибр, на дно чемодана положишь — не найдут. «Чистая», без «хвостов». Недавно в России, прямо с завода.

— Нет! — я критически осмотрел себя в стекле витрины — Пока!

Рассчитался за покупки и вышел.

После этого зашел и заплатил за квартиру. Не знаю, когда вернусь. Жизнь меня научила, что когда уходишь из дома, то надо быть готовым ко всему. Деньги были, поэтому заплатил за год вперед, потом самому будет легче. Отправил немного денег родителям. Все это, естественно, из командировочных. Отчета никто требовать не будет, а потом и прибавку потребую «за особые условия службы».

Ну, а теперь можно и поиграть в казаков-разбойников. «Хвоста» я не видел, но наружку ощущал кожей. Спасибо Омелину — моему бывшему начальнику, раз в полгода меня и слушали и проверяли, и топали за мной, и устраивали провокации. Так что своих коллег я чувствовал мочками ушей.

Быстро зашел в проходной двор и встал за углом, послышались шаги. Я вышел из своего укрытия и пошел навстречу. Дешевый трюк, мало кто на него мог купиться. Ба, знакомые все лица!

— Здорово, Николай! — это был старый разведчик наружного наблюдения, мы с ним работали и по американцам, и по чеченам, которые торговали оружием.

— Здорово, Алексей! — тот отводил глаза.

— И тебя, старого, выволокли на меня, людей не хватает?

— Да, нет, Михалыч, что ты, я просто иду к знакомой! — он не поднимал глаз.

— Бывает. Мужикам привет передавай, — я пошел на улицу.

— Осторожнее, Алексей. Осторожнее! — донесся мне шепот в спину.

Я поднял ладонь, мол, понял. Видать, заинструктировали мужиков, что я агент всех империалистических разведок и вдобавок опасный террорист. А на самом деле — кто я?

Я тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли. Ну-ну, бывшие товарищи по оружию, поглядим.

Конечно, одному против системы тяжело бороться, но дуракам и пьяницам везет! Дураком я был, что ввязался в эту авантюру, все мои кишки тряслись от страха и кричали мне, чтобы я вышел из этой безумной игры, ну и плюс ко всему — я был выпить не дурак. Но положение — в основном материальное — нашептывало: вперед, только вперед!

Мое подсознание мне орало мне, что я — дичь!

Пока добирался до дома, вспомнил про старую традицию в Управлении. Когда кто-то из разведчиков «наружки» уходил на пенсию, то в актовом зале собирался весь личный состав. А пенсионера выкатывали в кресле-каталке, мол, ноги стер. Эх, были времена, сам веселился с ними, а теперь они охотятся на меня. Хорошо, что хоть не все думают, что предатель. По крайней мере, хоть один так думает. Он просто делает свою работу, без энтузиазма, без пионерских костров в заду. Работа есть работа и ничего лишнего. Не надо в работу вкладывать душу. Просто работай.

Я пришел домой, прежде чем все новые вещи снять и бросить в стиральную машинку, еще раз примерил их. Ничто так ни привлекает внимание, как новая одежда, я же не к девочкам иду, чтобы произвести хорошее впечатление.

Вот он я в зеркале. Обычный мужик. Таких много. Рост 180–181. Телосложение крепкое. Стрижка короткая, волосы светло-русые, у висков появилась проседь. Девчонки молодые уже не будут смотреть, если только сильно напоить. Глаза — серые, нос прямой, на кончике слегка раздвоенный.

А это, Алексей Михайлович, как известно, уже относится к категории особых примет, подбородок тоже раздвоенный. И вообще, Леха, у тебя рожа разделена на две части. По лбу тоже идет идеальная вертикальная полоса. Это тоже можно отнести к отличительным признакам. Череп массивный. Зато у меня есть на этом массивном черепе два шрама.

Была бы черепушка хлипкая — то раскололась бы еще в Баку, когда по затылку прилетело арматуриной. Слава богу, потерял сознание сразу, а то добили бы непременно. Правильно, не надо отрываться от коллектива и играть в героя. Захотел боевика взять в одиночку! А он просто заманил меня в ловушку. Ладно, за мертвого приняли. Шрам на затылке с левой стороне, сквозь короткие волосы видно. Просвечивает.

На лбу, с правой стороны, виден шрам длиной около двух сантиметров. Раньше был больше, сейчас зарос. Спасибо доктору — резал по морщине.

Хоть и говорят, что шрамы украшают мужчин, но это для кабака, чтобы девочек было легче кадрить. А оперу и преступнику, а также переходной модели из одной ипостаси в другую, как мне сейчас — особы приметы только вредят. Я должен уметь сливаться с толпой.

А на меня сейчас погляди — красавец. Мечта всех разведенных женщин. Взгляд оперской — «мазучий», липкий. От этого, видимо быстро не избавиться.

После Чечни появилась складка на переносице между бровей. Тоже можно рассматривать как примету. И еще эта носогубная складка появилась, уголки губ опустились вниз.

Эх, Леха, Леха, надо тебе чаще улыбаться, хотя бы своему отражению в зеркале.

Попробовал улыбнуться. Но получается как-то коряво. В основном какая-то пошлая ухмылка правой стороной лица. А если развести уголки губ в стороны, то получается, что не улыбка, а какой-то оскал. Почти звериный. Детей пугать.

Надо поработать над улыбкой и мимикой вплотную. Мне работать с людьми, я ведь теперь — репортер. Как его? Язык сломаешь, пока выговоришь. Ну еще, чует мое сердце и седалищный нерв, что с коллегами буду общаться плотненько и не один раз. Кол им осиновый в сердце!

Уши. Правильной формы, слегка оттопыренные, у какого мужчины они прижаты к черепу? Чепуха! Мужчина должен хорошо слышать, а для этого надо, чтобы ушки были высоко посажены, большие раковины и слегка оттопырены, но при этом не быть лопоухим. Правда, форма немного деформирована, в юности занимался борьбой.

Руки обычные, руки не трудового человека. Чеченские мозоли сошли. На запястье левой руки большой коллоидный шрам. Браслет часов частично закрывает его.

Одним слово, Леха, не получится из тебя разведчика-нелегала. Ты — одна сплошная примета, может в обычной, нормальной жизни, все это было бы нормально, а здесь и сейчас, и впереди — все это плохо, очень ненормально.

Покрутился перед зеркалом. Как сидит одежда, обувь. Не топорщится ли где, не задирается. Вроде нет, но новая одежда — новая одежда, она даже не пахнет тобой, а несет от нее магазином, заводом, заморскими странами, где никогда не бывал и не бывать.

Страх то всплывает, то проходит.

Обувь тоже вызывающе новая. Но все устранимо. Легко устранимо.

Пока одежда стиралась, я принялся за обувь. Взял молоток и разбил задники ботинок, с одной стороны, уже видно, что не новая обувь, а с другой — никогда не натрет ноги. Потом мелкой наждачной бумагой потер носки ботинок и наружную часть. Почистил кремом. Пойдет.

Так, теперь начнем тренироваться в вытаскивании ножей. Тренировался, пока не сумел это делать с закрытыми глазами, наощупь и почти мгновенно. С балкона принес широкую доску, попробовал метать ножи. Раньше у меня это получалось неплохо. Во второй командировке был вместе с бригадой спецназа ГРУ из Бердска. Мужики научили нескольким своим премудростям. Умение стрелять мне сейчас ни к чему, а вот метать ножи, глядишь, и пригодится.

Потом дошла очередь до пряжки ремня. Я научился вынимать остро заточенную пластину и метать ее. С пластиной получалось почему-то гораздо лучше.

Потом сел в свое любимое кресло, закурил. М-да. Все мои выкрутасы ничего не стоят, если против меня будет хоть один ствол. Я все это прекрасно осознавал. С одной стороны ФСБ, с другой — чеченские бандиты, а между ними с миллионом долларов — я. Забыл еще про евреев с их спецслужбами.

В идеале, конечно, хотелось и Андрюху вытащить, и миллион себе припрятать. И если будет такая возможность, уж я-то ею воспользуюсь!

Но это бывает в боевиках. Герой убил пару десятков плохих парней, на шее автомат, в руке чемодан долларов — эта сумма действует на психику обывателя. Рядом с героем — блондинка, и они летят на Багамы или на Гавайи. На психику действует безотказно. Обыватель писает паром от такой концовки, и ощущает себя и ассоциирует вместе с этим чудо-героем-мачо, без страха и упрека.

Поставил пепельницу на подлокотник. Откинулся, дым пускаю в потолок. Вечно бы так сидел! Жена никогда не согласилась бы купить такое кресло, уж больно непрезентабельный был вид у него, но оно было удобным, можно было откинуть голову, можно было в нем и спать, при этом тело не затекало. Есть некоторые преимущества в холостяцкой жизни. Вот купил кресло, которое мне нравится. Могу курить в комнате. Все имеет две стороны. Все абсолютно.

Начал вспоминать Рабиновича.

С самого начала он выделялся из толпы только что отштампованных лейтенантов. Рост метр семьдесят, шапка кучерявых волос выбивалась из-под фуражки. Лицо несло на себе отпечатки спортивной карьеры. Поломанные уши, смещенные надбровные дуги, нос смещен, лицо покрыто мелкими шрамами, бровь зашита. У Андрея был один пунктик. Он отращивал и тщательно ухаживал за ногтем левого мизинца. При этом еще умудрялся работать по второму классу на аппаратуре.

Его быстро прозвали Рабиндратом Тагором. Как раз тогда был популярен анекдот: «Организовали колхоз, всех согнали в клуб и решают, как назваться. Перебрали все благозвучные названия, оказалось, что соседние колхозы так уже назвали. Тут дедок поднимается: «А давайте назовем именем Рабиндраната Тагора!» Все хлопают. В честь индийского поэта — лауреата Нобелевской премии! «А почему именно так, дедушка?» «Да, уж больно на итит твою мать смахивает!»

Так и прилипла к нему эта кличка. В 1992 году мы с ним попали в Приднестровье. Потом быстро ретировались из Молдавии. Я в Россию, а он на Украину, в славный город Одессу. А оттуда уже, видимо, в Израиль. Только за каким бесом его в Чечню понесло? Я же помню, что у него в роте были чечены — солдаты. Самые хреновые солдаты в части. Потом они сбежали. М-да! Андрей немало с ними горя хлебнул. Хотя до этого отчаянно защищал их перед другими офицерами.

У Андрея была еще одна маленькая особенность. Он легко обучался языкам. Через год он уже бегло разговаривал по-молдавски. Мы же ничего не знали кроме матов и вывесок на магазинах. Полиглот хренов! Какого черта его принесло в Россию, сидел бы в своем Израиле и не высовывался, гуманист-заложник!

Теперь давай анализировать ситуацию. Я затушил сигарету в пепельнице и тут же прикурил вторую. Итак, начали. Что мы имеем. Группа иностранцев прибыла в Чечню с гуманитарной миссией. Раз.

Прибыла в тот момент, когда российских войск на территории Чечни уже не было. Это два.

В-третьих, их «благодарное» чеченское население захватило в плен.

Четверых убили. Это в-четвертых, извините за каламбур.

Цели прибытия? Цели захвата в плен? В Чечне много «диких» полевых командиров, которым глубоко наплевать на руководство республики, они остались без куска трубы, не допущенными к распределению бюджетных и пенсионных денег, вот и промышляют «бедолаги» работорговлей. Но, по идее, Чечня сейчас заинтересована в красивой глянцевой обложке, но никак не в киднеппинге. Непонятно.

Уравнение со многими неизвестными. Много факторов не известно. М-да, в жизни всегда не хватает патронов, денег, времени и информации.

И все-таки, какой черт дернул Андрея Рабиновича ехать в Чечню? На гуманиста он никогда не был похож, воевал отчаянно, да, и в Израиле, думаю, тоже воевал. Возраст подходящий, опыт, образование соответствует. И чтобы вот так поехать с грузом и сомнительной миссией. Стоп, Алексей, стоп, машины. Ты же опер, пусть и бывший, но опер.

Возьмем морально-деловые качества Андрея. Он не любит чеченов, он не любит националистов. Не исключено, что Рабинович прибыл с разведывательной миссией, под видом гуманитария. Хм! Значит, мои бывшие коллеги правы, и Андрей либо агент, либо сотрудник спецслужб. А также мог быть охранником или другим узким специалистом при них.

Миллион долларов и шпион. Все как в дешевом детективе. Это звучит безумно, но может и сработать. А может и не сработать. Итак, карты легли таким образом: чечены, ФСБ, Моссад, шпион и миллион долларов, и каждый из этой «теплой» компании желает меня использовать по-своему. А я? Чего хочу я?

Первое — выжить.

Второе — остаться на свободе.

Третье — сохранить миллион.

Четвертое — вытащить Андрея.

И пятое. Не попасть в руки ни чеченцев, ни Моссада.

Шансы? Тают на глазах. Если раньше был один из ста, то теперь один из двухсот, если не меньше… Скажем так — один из двухсот миллионов…

М-да. Шпион и миллион. Миллион и шпион. Друг и шпион. Моссад и чечены. Коллеги бывшие и ФСБ — Контора…

Какого черта потянуло Андрея в шпионы? Хотя, сам такой же. Какого черта сам пошел в шпионоловы? Прошло чуть более шести лет, а смотри, какие фортеля жизнь выкинула! А как будто вчера все это было. Дела чудны твои, Господи!

Израиль не работал против нас. Для них территория СССР, а затем и России — табу. И это был непреложный закон! По крайней мере, к военным не лезли. У них работы хватает со своими арабскими террористами. Стоп, стоп. Может здесь и зарыта собака? Чечня полна террористическими бандерлогами различных мастей. Скорее всего, и Андрюха прибыл в поисках информации о «своих» террористах. Не исключено, что кто-нибудь, кого ищут евреи прячутся у нас — в Чечне. Ликвидировать, а затем просто выйти: вряд ли. Захватить и эвакуировать — тоже из очередной серии Рэмбо, только на еврейский манер. Информация, видимо, информация. Интересно, а как по-еврейски звучит Рэмбо?

Так, здесь более-менее понятно. Группа «гуманитариев» попала в руки духов. Те по очереди четверых пустил в распыл. Тоже понятно.

Что делают евреи? Они сами не подставляются, и так уже упаковали четверых, Андрей под «колпаком», а может и в живых его нет уже. Отправлять еще одного своего сотрудника — возможная гибель. А евреи своих не бросают. У них даже в Уставе записано, что при попадании в плен разрешается сообщить все сведения, которые тебе известны, в целях сохранения своей жизни.

А можно дать миллион долларов. Зато вернется подготовленный сотрудник, вернется со знаниями, с информацией.

Своего подставлять не хочется. Поэтому подставим лучше «лопушка» — то есть меня. Сгинет — невелика потеря! Парень опытный. Опыт боевой и оперативной работы. Тщеславен, обижен на «контору». Браво, браво, все просчитали. И платить ему много не надо. Он ведь «лопушок», плюс к работе относится ответственно. Душу вкладывает в работу.

Я вытер пот со лба. Влип, очкарик!

Есть еще время выйти из игры. Время еще есть. Хотя… Хотя и деньги очень нужны, и с другой стороны уж больно хочется бывшим коллегам нос утереть! Ребята, заберите меня к себе! Я больше не буду! Я — хороший! Я отдам вам Рабиновича! Я курю уже фильтр сигареты. Резкий запах режет ноздри. Тушу тлеющий фильтр, закуриваю еще одну сигарету.

Тут есть еще форс-мажорные обстоятельства — чечены. Они теперь, вроде, снова получили независимость. Снова получили возможность заняться своим любимым делом — бандитизмом.

К чеченской народности не имею ни малейших симпатий. Звучит, конечно, отвратительно, но ничего не могу с собой поделать. Слишком лютую смерть принимали от чеченских бандитов мои товарищи. Пытки, изуверства. Наверное, есть среди них хорошие, порядочные люди, но что-то они мне не попадались. Значит, просто не везло…

На душе стало тоскливо. Расклад стал более-менее понятен, но лучше мне от этого не стало. Может позвонить мужикам и заказать эту суперплоскую «Беретту»? Заманчиво, ой, как заманчиво, но лучше не искушать судьбу. Все предметы лишь двойного назначения. Твержу я себе как заклинание. А «Беретта»? Можно, конечно, использовать как молоток, но не поверят. Ни духи не поверят, ни бывшие друзья-коллеги. Сам бы тоже не поверил.

Буду мирным журналистом. Как их там называют? «Стингерами»? Нет это штатовский переносной зенитно-ракетный комплекс. «Стрингер»? Вроде бы. Хотя суть вроде одна — «торпеда» одноразового действия. Презерватив. Ладно буду этим… Военным журналистом по найму.

Остальное время я посвятил подготовке. Как физической, так и морально-психологической. Должен быть готов к вопросам.

Прорабатывал сам с собой «легенду». Пару десятков вопросов зазубрил, какие, на мой взгляд, надо задавать «мирным» чеченским жителям, если меня все-таки занесет на территорию независимой Ичкерии. И много чего еще.

Теперь я журналист, который интересуется поведением федеральных войск на чеченской территории в годы первой военной кампании.

3.

Раньше приходилось готовить и внедрять агентов в различные организации, маршрутировать их, но все равно, одно дело готовить агента, другое — самому влезать в его шкуру.

И главное, что посоветоваться не с кем, никто не послушает легенду, не укажет на ее слабые стороны. Поэтому я садился перед зеркалом в ванной, другого зеркала дома не было, и сам себе задавал шепотом вопросы, потом сам на них отвечал. Смотрел при этом в зеркало, вырабатывал мимику, тембр голоса, положение тела, рук. Тяжело это. Общаться со вчерашним противником и улыбаться ему. Тяжело. И убить же нельзя!

Во время ответа ни в коем случае, пусть даже нос, глаза чешутся, нельзя трогать их! Это закон! Руки не прятать, не скрещивать, ничего не теребить. Смотреть в глаза и уметь сочувствовать! Я должен научится сочувствовать собеседнику.

И так много раз. Перерыв на кофе и снова к зеркалу! Чтобы на заданный вопрос отвечать не задумываясь.

Ключи решил отдать своему соседу капитану Никольскому. Он частенько брал у меня ключи — приводил дам сердца, а у него было их много.

Жил тот на площадку выше, нарушал заповедь, что нельзя гулять там, где живешь, но, видимо, ему это доставляло удовольствие. У него было два своих комплекта постельного белья, они лежали в моей прикроватной тумбочке.

Сказал ему, что нашел работу и уезжаю в командировку, и чтобы он присмотрел за квартирой. У Димки Никольского глаза вспыхнули безумной радостью. Я тут же предупредил его, чтобы диван не разломал, и мое белье не смел трогать. Тот лишь промычал что-то невразумительное, очень смахивающее на брачное хрюканье бабуина, долго тряс мою руку и заверял меня, что все будет тип-топ.

Интересно, а мои бывшие коллеги снимут аппаратуру, или так и будут развлекаться слушая и просматривая оргии Никольского?

Была мысль предупредить Диму, но передумал. Просто представил, как на стол начальника ложатся сводки с расшифровкой аудио — и видеозаписей похождений соседа сверху в моей квартире.

Эх, жаль, буду лишен этого удовольствия лицезреть подобную картину!

Но, зная неуемный пыл Никольского, даже предупрежденный Дима старался бы показать всю технику и свою энергию в полную силу, и вот тогда он точно бы разломал бы мой старенький диванчик.

И снова к зеркалу, мимика, легенда. Пишу на бумаге легенду, откладываю в сторону. Курю, думаю. Потом перечитываю, правлю, запоминаю. В ванной сжигаю, пепел смываю в раковину. Попрыгайте, ребята. Понервничайте, что я же там пишу! Подергайтесь! Все как в боевиках. И курю, курю много, сигарету не выпускаю изо рта. И думаю. И боюсь. Потею от страха. Заглушаю страх отжиманием от пола. И гантелями до третьего пота, до изнеможения. Все, устал.

И вот он настал. День «Х» и час «Ч».

Я собрался. Сел, закурил. На дорожку полагается посидеть. Сердце защемило. Страх перед неизвестностью. Перекрестился, трижды сплюнул через левое плечо. Снизу просигналила машина. Пора.

У подъезда меня ждал микроавтобус. Коган передал мне удостоверения пары редакций газет, все они были крайне либерального толка, командировочное удостоверение, диктофон, фотоаппарат. Точно такие же удостоверения, только на Рабиновича и Коэна лежали в отдельном конверте. Пригодится, тут лишнего ничего не бывает… Номер телефона, по которому я должен был позвонить по прибытию. Также Лазарь Моисеевич познакомил меня с двумя здоровыми мужиками — моя охрана.

Ее же можно рассматривать и как конвой и как палачей — при моей попытке увести у них из-под носа миллион долларов. Будем надеяться, что они не захотят присвоить его себе, отправив меня к праотцам. Когда ставки в игре так велики, то ничего нельзя исключать и скидывать со счетов.

Ребята были лет двадцати пяти-тридцати. Лица спортсменов, только повадки не спортивные, взгляд, выправка, внешне расслабленные, но собранные как пружина. Очень уж они мне напоминали спецназовцев из Бердской бригады. С одной лишь разницей — у наших не было легкого акцента. Но с учетом того, что они почти молчали, то это и не было заметно и не бросалось в глаза.

Они представились. Тот, что постарше, был Борис, второй — Иван. Ага, я тогда Фрэнк Синатра, если они Борис и Иван. Но это меня мало интересовало. Важнее — где был миллион. Такую сумму я видел только в кино.

У обоих «спортсменов» были спортивные сумки, одеты были тоже по-спортивному, кожаные куртки. Обычный прикид «торпед» а ля начала 90-х. Бритые затылки дополняли имидж. Только не было на них ни золотых цепей, ни колец, ни перстней. А то менты на хвост сядут сами по себе, из голого энтузиазма.

— Лазарь Моисеевич, — обратился я к раввину, — я с ними не поеду.

— Почему? — удивился Лазарь, а парни набычились.

— В Моздоке их первый же мент «заметет». Морды бандитские, — парни, не обижайтесь, — одеты как спортсмены-боевики. Все полетит к черту. Документы проверят, в сумочки заглянут.

— Не переживайте, Алексей Михайлович! Их задача проста. Довезти вас в целости и сохранности, а там вы уж сами разберетесь. Деньги передадут перед высадкой, — объяснял он по дороге на вокзал.

— А где гарантия, что деньги настоящие? — любопытствовал я.

— Проверено. Мин нет! — раввин лишь усмехнулся. — Кстати, вчера был контрольный звонок. Мы сказали, что выезжаем, они от нас ждут через неделю перезвон… Мы за это время навели о вас множество справок. Только положительные отзывы. Надеюсь, что вы не попытаетесь скрыться с деньгами?

— Зачем, чтобы всю оставшуюся жизнь прятаться от «Моссада»? Разве это жизнь? У вас же длинные руки. Евреи живут по всему миру.

— Я верил, что вы разумный человек.

Чем ближе мы подъезжали к вокзалу, тем сильнее мне хотелось выпрыгнуть из машины и рвануть куда глаза глядят. Сердце колотилось, по спине тек пот. Я закурил и уставился в окно.

Спортсмены брезгливо махали руками, стараясь разогнать клубы сигаретного дыма. Ничего, парни, ничего, должны же быть у меня недостатки!

Вот и приехали. На поезде до Краснодара, потом пересадка. Итого пять дней в дороге. Не страдаю клаустрофобией, но не люблю поездов. Хотя миллион самолетом не потащишь.

Я попрощался с Лазарем. Отошел в сторону, закурил. Лазарь что-то говорил охранникам, они периодически смотрели на меня. Мальчишество, но меня так и подмывало показать им средний палец, нервы сдают, нервы.

Спокойнее, Алексей, спокойнее. Бизнес есть бизнес, кроме денег никакой заинтересованности. Затянись поглубже, задержи дым и спокойненько выпусти через ноздри. Потом посмотри на девочек, ух, какие ножки пошли! Морду поворачивай, и хоть тебе сейчас не до этой старлетки, но все должны видеть, что ты нормальный мужик, и у тебя нормальна реакция, положительная эрекция. И нервы. Нервы у тебя не ходят ходуном, а ты железобетонный. Спокойный и равнодушный как сарай.

Эх, жаль, в соседний вагон! Странно, а в наш вагон мало кто садится. Ба, так это спальный вагон! Двухместные купе. Надеюсь, что без подселения.

Ну, вроде инструктаж закончился. Я затянулся, и щелчком швырнул окурок под вагон, — рассыпался сноп искр, когда он ударился о колесо.

В горле все пересохло, я облизал губы. Надо попить водички. С пьянкой я завязал до конца «командировки». Вперед!

— Алексей Михайлович, — начал раввин, — вы поедете один в купе, в соседнем поедут ваши ангелы-хранители. Так же поедете и после пересадки в Краснодаре. Если что надо — они помогут. Не будете скучать?

— Я отосплюсь, — горло пересохло, и поэтому говорил я невнятно.

Я прошел в свое купе. Хорошо! Без соседей, новый вагон. Потрогал простыни — сухие. Бывает же такое! На столике в пакете свежие газеты, журналы, печенье, сахар, минеральная вода! Живем!

Я быстро переоделся, спортивный костюм, кроссовки. Постучался в соседнее купе, где разместились «гоблины».

— Кто там? — раздалось из-за двери.

— Я.

— Чего надо?

— Просто. Узнать как устроились, — я опешил.

Тон был грубый. Даже вызывающий.

— Не ходи к нам. Если что понадобится — мы сами придем.

— Ну, ясно.

С обиженным видом я пошел курить. От злости меня подбрасывало. Ладно, ребята, ладно. Там будет видно. Тоже мне. Корчат из себя «красных дипкурьеров». Таким поведением они привлекают к себе внимание. Ежу понятно, что в поезде, а может и в вагоне едут мои бывшие коллеги-чекисты.

В лучшем случае примут за двух гомосексуалов, которые так любят друг друга, что времени в туалет сходить нет. Я улыбнулся, представив, как эти два слоноподобных перекачанных субъекта целуются в засос. Тьфу, гадость. Таких у нас называли «членоголовыми».

Ладно, пойдем к себе. В купе я первым делом обратил внимание на то, что туфли сдвинуты в сторону. Немного, самую малость, постель немного смещена. Так. Гости были. Коллеги или охранники? Ни тем ни другим я не доверял.

Ну, что же, за дело.

Достал сканер. Настроил, начал свистеть. Просто насвистывать. Включил сканер. Хорошо, что в вагоне стены металлические. Внешние радиоволны не могут проникнуть внутрь.

Шкала на сканере показывала, как скачут цифры. Пару раз гонка цифр прекращалась. Я слышал в гарнитуре-наушнике треск, шум, устойчивые помехи.

Едем дальше. Губы уже устали свистеть. Цифры вновь начали свою гонку. Но вот они остановились, в наушнике послышался мой собственный свист. Значит, у меня завелись насекомые — «жучки». Теперь вынимаем вещи. Их не так много. Куртка. Остальные вещи в железном рундуке под лежаком. Радиоволны там не проходят. Благо, что первое образование — связист.

Смотрим. Идиотский свист. Горло пересохло. Открываю бутылку с минералкой. Глоток. Свист. В наушнике тишина.

Куртку — в рундук, с вешалки достаю костюмчик для ношения денежек. Даже не верится, что скоро я буду стоить один миллион долларов. Как звучит-то! Я стою один миллион долларов! Миллион!

Мой фальшивый свист костюмчик улавливает сразу. Теперь детально, шов за швом осматриваю его. Все банально, хотя я тоже разместил бы радиозакладку в воротнике. Но также я бы разместил контрольную закладку.

Вторую закладку я обнаружил на левом рукаве, в районе плеча. Проверил остальные вещи. Не обнаружил больше ничего. Хотя, в принципе, это ни о чем еще не говорит. Есть масса «хитрушек», которые находятся в «спящем» режиме и включаются по радиосигналу. Так что обольщаться особо не стоит.

Закладки были стандартными. Наша промышленность их выпускала в большом количестве, и на вооружении они стояли как в ФСБ, так и МВД. А также этих «игрушек» было много и в частных фирмах. Поэтому, как и перевозчики денег, сидящие за стенкой, так и граждане-начальники, находящиеся, по-видимому, недалеко от меня, находятся под моим подозрением. И тем и другим интересно мое поведение, мои шаги, мои действия.

Я покрутил в пальцах оба «клопа». А, ладно! Плевать!

Я снова вышел покурить, и выбросил одну радиозакладку на пути, в переходе между вагонами. Пусть ищут. Если это мои бывшие товарищи по «оружию» устанавливали, то им придется попотеть, чтобы списать государственное имущество. А если они напишут, что я обнаружил закладки, то по голове их не погладят. Расшифровка! ЧП! Объяснения, проверки, взыскания, лишение премии, могут и затормозить в продвижении по службе. Я докурил и со злобой отправил окурок вслед за шпионскими штучками. Вот так бы спустить под колеса поезда тех, кто произвел закладку! Твари!

Сволочи! Я же всего месяц был с ними в одних окопах, а потом вот так… Мордой об стену! Свиньи! Я снова закурил сигарету. Свиньи! Свиньи! Я делал большие затяжки. Сначала они меня выбрасывают на свалку, а потом начинают за мной слежку. Им плевать на все! Что было бы проще — примите меня снова на службу. Так нет, они захотели войну. Желаете — получите! Окурок исчез под колесами поезда. Подобно этому окурку меня вышибли из органов.

Придет время — вышибут и тех, кто сейчас рвет себе внутренние органы, пытаясь меня поймать. И будут они подобно мне сейчас обижаться на весь белый свет и своих бывших коллег. Но это будет у вас потом, ребята, потом. А сейчас не выйдет, ребята. Не выйдет! Я так этого хочу!

Остальные дни я провел отсыпаясь, читая и размышляя. Братьев-гоблинов я не видел и не слышал.

Самое главное — мне ни за что нельзя заходить на чеченскую территорию, пусть и нет на мне большой крови, но с другой стороны, у них сейчас там шариатские законы. Могут голову как барану отрезать, запросто, с них станется.

Хотя осталась у меня в Чечне агентурная сеть. Только где гарантия, что когда я появлюсь, они тут же не сдадут меня? Гарантии нет никакой. Чеченам верить — себя не уважать. Даже во время боевой работы я прекрасно понимал, что когда мне дух давал ценную информацию, он тут же мог помчаться к соплеменникам и сообщить им о планах федералов.

Мне везло, для реализации информации я не заводил людей на минные поля, а также в засады. Может быть потому что всегда был честен с источниками и выполнял свою часть договоренности? Кто знает, а может просто улыбалась оперская удача.

В мире есть несколько систем разведок.

Первая — английская. Ничего не фиксируется, Джентльмену верят на слово. Вместе с уходом или гибелью разведчика теряется вся агентурная сеть.

Вторая — немецкая. Фиксируется все. Агентурная сеть — проверяется и перепроверяется.

Третья — японская. Там все построено на клановости, семейственности, на самурайских традициях.

Но есть четвертая — русская, которая впитывает в себя черты трех предыдущих.

Забавно, но тем не менее русская разведка признана самой лучшей в мире. Чтобы там не говорили про технические разработки американцев, но вся эта техника не идет ни в какое сравнение с агентурной разведкой. Техника хорошо, а человек — лучше! Все совсем как в песне про чукчу: «Самолет — хорошо, а олени — лучше»!

Только вот теперь мои коллеги, пардон бывшие коллеги, пишут по мне планы разработки моей персоны, планируют комплекс оперативных, оперативно-технических мероприятий. Активно идет опрос моих знакомых, сослуживцев, источников. Стоп, а ведь всех своих источников я забрал с собой, всю документацию на них успел уничтожить. Свои люди мне всегда пригодятся.

В Чечне мне удалось переиграть чеченскую разведку и контрразведку. Были и «игры», когда проталкивал «дезу» духам. А они шли к нам в руки или на минные поля, в засады, под артналеты. Эх, были времена, были. Вот именно, что были!

Но тогда за мной была мощь армии, и все мне помогали или не мешали. А сейчас мне необходимо было переиграть и свою контрразведку, а может и разведку, Моссад и чеченцев. Да при этом было бы неплохо еще и остаться в живых.

Главное в Чечню не попасть! Это самое главное. Не думаю, что духи не знают про мои спецоперации, в результате которых удалось накрыть артналетом банду, а во время второй почти без боя и с минимальными потерями с нашей стороны мы взяли один из хорошо укрепленных пунктов Ичкерии. Когда уходил, то никто не знал мою агентуру. В отчетах я указывал несуществующих или погибших граждан. Тут я действовал как англичане — не отдавал сеть никому.

4.

Теперь, когда я выходил покурить, выкладывал оставшуюся радиозакладку, а сканер брал с собой. Слушал якобы музыку, на самом деле — звуки в купе. Но пока провокаций не было. Периодически, по возвращению, устраивал концерт художественного свиста. Дилетантство, конечно, с моей стороны, но хоть как-то страховался. Пытался страховаться.

Был еще один важный пункт, как обменять Андрея на деньги. Духи знали, что курьер с деньгами уже выехал — это я. Значит, если они намерены произвести обмен, то должны привезти Рабиновича на сопредельную с Чечней территорию. Это в идеале. Мой звонок. Они называют, где передать деньги, я забираю бывшего сослуживца.

Если мне не отдают Андрея или предлагают ехать в Чечню, то здесь возможен вариант, когда я разворачиваюсь, и еду в обговоренный с Коганом населенный пункт, там сдаю валюту и убываю назад.

Можно и сообщить, что доллары я передал, а сам отбываю куда-нибудь в район Канарских островов. Там вместе с мулатками занимаюсь отловом канареек и поставляю их в Россию. Если Рабинович мертв, что тоже возможно, деньги на карман — и тоже ходу.

Короче, решил я для себя, не будет Андрея — израильтяне деньги не получат, равно как и чечены.

Я закрывал глаза, и под мерный стук колес погружался в полудрему и медитировал, представлял, что именно я буду делать с целым миллионом американских зеленных рублей!

Тук-тук, стучат колеса. Тук-тук — миллион, тук-тук — долларов, тук-тук — я богат, тук-тук — я сказочно богат!

Вот только анализ событий и развивающейся ситуации показывает, что как только я сойду с поезда, за мной будут следить, толкаясь тощими задами, — как российские контрразведчики, так и израильские агенты, а может — и чеченские.

Всем нужен и Рабинович и миллион. Рабинович и миллион. Миллион и Рабинович. Говорим Ленин — подразумеваем Партия, говорим Рабинович, подразумеваем Миллион, и наоборот.

Вот только вопрос еще осложняется тем, что не хотят они, чтобы я вытащил Рабиновича в Москву и передал в посольство Израиля. Они также не хотят приехать сюда с дипломатическим паспортом и забрать Андрея. Не хотят, не желают. Кинули Андрея, кинули — как меня кинули, так и его. Вроде как — братья по несчастью. Ему только сильнее досталось.

Думай, Алексей, думай, анализируй. Почему же. Почему? Отчего они не хотят вполне легально спасти гражданина своей страны, и при этом с помпой заявить на весь мир, что чеченские боевики — козлы конченые? Почему? А все потому, что Рабинович — шпион, или знает что-то о шпионских делах. И они знают, что российские контрразведчики в курсе его похождений.

А поэтому, Алексей Михайлович, шансов уцелеть у тебя с каждым часом меньше. И контрразведка наша не сомневается, что возьмет нас. Может, поэтому они не хотят меня восстанавливать на службе. Возьмут обоих. Мне припишут сотрудничество с иностранной разведкой: прощай, свобода, на восемь-десять-пятнадцать лет. Клеймо на всю жизнь, на моих родителей. Жена бывшая будет кричать, что постоянно меня подозревала, и поэтому ушла от меня.

Рабиновича выпотрошат и обменяют на пару наших разведчиков. Все довольны и смеются, за исключением меня. Контрразведка махом получает сведения, которыми располагает израильский шпион Рабинович, попутно разоблачает этого же шпиона, я — его пособник.

За такую операцию награждают званиями и именным оружием, а может быть и государственной наградой, затем обменивают на кого-нибудь. Возвращают на Родину двух провалившихся героев. За это тоже награды положены.

Израильтяне, будь они неладны, получают Рабиновича, нафаршированного сведениями о чеченах и контрразведке России. Почести, награды, типа «Почетного моссадовца» или «Борца с терроризмом». А меня под славный город Пермь в колонию строго режима. Бр-р-р-р!

Холодный пот течет ручьем. Не здорово все это, очень не здорово. Шансы мои таят с каждым стуком колес, приближающим меня к конечному пункту. Я лежу поверх одеяла и вытираю об него мокрые от пота ладони. Жаль, что в купе курить нельзя.

Так-то оно так, а если вот так, а если так. Варианты, варианты, анализ, разбор этих вариантов, моделирование ситуаций, моделирование причинно-следственных связей. Многие отбрасываю в сторону. Думай, Леша, думай, а то будет больно, очень больно, если не сказать больше.

Но вот, на мой взгляд, забрезжил свет в конце тоннеля. Новый вариант. Неожиданный, дерзкий. Наступательный, и поэтому неожиданный. Исход, который никто не ждет. Пожалуй, единственный вариант, который дает мне шанс выбраться из переделки. Он дает шанс и Андрею. Я несколько раз бегал курить. Потом в туалет, обмывал лицо холодной водой и подмигивал своему отображению в зеркале. Прорвемся, прорвемся, Андрюха! Я умный, хотя и самонадеянный болван, потому что влез в эту каку, но я умный!

Я передаю эти деньги, жаль, но посмотрим, а вдруг Рабинович попадает ко мне мертвым? Я получаю труп, который не обвинишь в том, что он шпион. Денег нет, я передал их. На руках зловонный труп, который можно отправить в Израиль, и с воинскими почестями закопать в землю обетованную…

Тогда все, кроме меня, в проигрыше. Меня наши потрошат пару месяцев, но я чист. Я передал деньги, живого Рабиновича хотел отдать в руки сурового, но справедливого российского правосудия. Не получилось. Миль пардон. Хотели как лучше, но не вышло, вернее получилось как всегда.

Думай, Леша, думай. Анализируй. Работай. Работай. Ты всегда гордился своими мозгами. Думай, работай. Без импровизации здесь не обойтись. Но нужно подготовиться. Желательно найти труп. Где же его взять.

Вариант первый — стащить в морге.

Вариант второй — организовать труп, то есть кого-нибудь прибить. М-да, ситуация. Во время войны в Чечне от трупного запаха некуда было деваться, казалось, что кожа, одежда пропитывались этим запахом, и ты сам был живым трупом. Помню, как в бане отчаянно шоркал себя мочалкой, чтобы смыть этот тлен. Трупов было много, даже чересчур. А вот когда нужен подходящий труп, его нет. Не убивать же Рабиновича или случайного прохожего. Хотя — можно, но это не выход.

И третий вариант. Можно показать всем и вся смерть Рабиновича. Чтобы все видели, как погиб Рабинович. Геройской смертью пал от подлых бандитов, или же от тех же самых контрразведчиков. Но так, чтобы трупа не было. Думай, Леша, думай. Работай! Видишь, когда не пьешь и выспался — какие умные мысли тебе в голову приходят. Умница, да и только.

Обычно, когда я рассуждаю, я черчу графические схемы, но нет гарантии, что мне не засунули в купе оптического «жука», и поэтому, как бы мне ни хотелось порисовать квадратики и кружочки со стрелочками, придется потерпеть. Это может дорогого стоить. Тоже мне, Шишкин нашелся! Потерпим.

План понемногу складывался в голове, но было много неизвестного, очень много. Много «если»…

Город для меня чужой. Никого я не знаю. Ни из правоохранительных органов, ни из криминальных структур. Можно рассчитывать лишь на собственные силы. Сорвется — в тюрьму не пойду! Лучше руки на себя наложить. Что же дальше? Что дальше?

Попутно обдумывал и положение Рабиновича. Не был Андрей никаким «гуманитарием». И миссия у него одна — Чечня. Слава богу, что хоть в другой регион России он не сунулся. Как бы мне ни нравилась моя бывшая контора, но страну свою я любил.

Сопоставляя полученную информацию с собственными выводами, я пришел к мысли, что скорее всего Тагор и его бригада собирались работать по своим арабам — террористам. По информации, много этих «посланцев Бога» осело в Чечне. По официальным каналам их бы никто не пропустил для проведения спецоперации.

Есть хорошая старая поговорка: «Есть разведки дружественных стран, но нет двух дружественных разведок». Это аксиома, принятая во всем мире. Но, видать, игра стоила свеч, если Моссад пошел ва-банк. И сейчас они пытаются достойно закончить эту игру. Моими руками закончить.

Когда на Мюнхенской Олимпиаде арабами была убита практически вся делегация Израиля, Моссад почти всех отловил и прикончил всю террористическую группировку. При этом не считались особо, в какой стране это происходит. Здесь события повторялись. Государство посылает свою группу под хилым прикрытием за головой какого-нибудь знаменитого террориста. Вывести его из России практически невозможно. Значит — акция возмездия, устрашения, попутно разведсбор, разведдопрос. И самое забавное, что Израиль не входит в Международную организацию «Красный Крест».

Если бы я, не дай бог, конечно, попал к духам в руки, то сомневаюсь, что за меня заплатили бы миллион долларов.

Зачисли бы в списки пропавших без вести, после подтверждения моей смерти — прощальный залп над могилой. Коллеги, смахивая слезы, пили бы водку и клялись отомстить за меня.

Потом, вопреки приказу, разгромили бы какую-нибудь банду. Сейчас они сами устроили на меня охоту. И банду из-за меня они громить уже не будут. Могут с большой радостью засадить на много лет в тюрьму. Или могут всадить несколько пуль «при попытке к бегству».

Рабиновичу повезло с коллегами. Но опять же, до конца они не искренни. Могли бы организовать миссию спасения. Выходил же на Красный Крест, связывался с ним, хотя и не входит Израиль в эту организацию. А был ли Красный Крест? Может очередная «миссия Моссада»? Только без права вмешиваться. Лишь фиксация и связь с узником? От этих всего можно ждать.

М-да! Андрея мне тоже стало жаль. Он такой же заложник ситуации. У меня есть возможность рвануть в сторону с миллионом долларов в чемодане, Израиль найдет еще миллион для выкупа своего ценного сотрудника.

Но вот будет ли запас времени и возможности у Андрея? Вот в чем вопрос. Значит, у Андрея я единственная возможность на спасение. И при этом спасти его нужно так, чтобы не он попал в руки моих коллег по бывшей конторе.

Оставшуюся дорогу я ломал голову, но ничего нового не придумал. Незнание и неопределенность меня бесили, пугали. Я — дичь, я — дичь! Не хочу быть дичью! Хочу быть хищником!

За три часа до прибытия поезда в купе постучали — вошли гориллы-охранники. Вид у них был помятый, уставший. Приложили палец к губам и поманили пальцем. Мы зашли в их купе.

— У тебя «жучки», — шепотом и хором сказали они.

— Удивили. Я знаю, и пару обнаружил и уничтожил. Могли бы раньше предупредить, умники, — я фыркнул.

— У нас задача одна — доставить деньги до Моздока, а остальное — не наша забота, — пробормотали они.

— Охраннички, мать вашу! Давайте деньги. Мне их еще пристроить надо.

Они передали спортивную сумку. Я прикинул в руке. Нехило. Тяжелая. Спортсмены, глядя на мои упражнения, сообщили:

— Около пятнадцати килограмм. Почти пуд денег. Будешь проверять?

— Конечно!

Я расстегнул сумку. Там ровными рядами были уложены пачки денег. Тут же вспомнился детский анекдот. Так вот ты какой, северный олень! Так вот ты какой, миллион долларов! Красив, нечего сказать! Из-за жары в вагоне от сумки сразу пошел запах новых денег. Самый приятный запах. Запах новых денег и новой машины. Так пахнет миллион. По сравнению с десятью-двадцатью тысячами долларов — так, пшик. А густой запах миллиона кружил голову. К нему не надо принюхиваться. Он сам шибал в нос, уносил далеко-далеко, за синие моря и все океаны. Поднимал над Землей, а я смотрел сверху вниз. И все снизу вверх на меня — и у них капала слюна от зависти! И плевать мне на весь мир с высоты в один миллион долларов.

Протяни руку — и весь мир у твоих ног. Это безбедная жизнь до конца жизни. Не надо думать о том, как прожить от получки до получки! Это миллион долларов, который, как известно, и в Африке является миллионом долларов. Я поглубже втянул ноздрями этот запах, и начал выкладывать деньги на стол. А голова-то кружится!

Сейчас самое время, как в дешевых боевиках, вломиться сотрудникам спецслужб и правоохранительных органов, заорать: «Всем стоять!» Автоматы, наручники, маски на лицах. Шум, гам, весь вагон на ушах, понятые, описание, фотографирование, видеосъемка.

От представленной картины ладони вспотели. А может они вспотели от того, что я вот так, спокойно выкладываю миллион долларов на стол купейного вагона Он, наверное, кроме водки, пива, жаренной курицы, голого женского зада — больше ничего не видел в своей жизни.

Выкладывал и считал. В каждой пачке было по десять тысяч долларов. Так: миллион, а это шесть нулей, делим на десять тысяч, а это четыре нуля. Получается сто пачек. Сначала считаем количество пачек. Сто.

Теперь беру две пачки, тру пальцами бумагу, там, где должны быть выпуклости, они присутствуют. Нюхаю пальцы. Пахнут деньгами. Пахнут властью, почетом, богатством, пахнут мечтой. Сытой жизнью.

В обеих пачках, не разрывая их, считаю деньги. Американскую банковскую упаковку сдвигаю на один конец, пересчитываю. Сто купюр, во второй тоже. Вроде, все в порядке.

Все это время охрана с тревогой наблюдала за моими действиями.

— Расписку напиши, — выдавил из себя один из гоблинов.

— А может, тебе бабу сюда заказать? — съехидничал я.

— Тогда мы не отдадим тебе деньги! — они уже не говорили, а рычали.

В замкнутом пространстве шансов уцелеть у меня не было.

— Мы должны привезти расписку! — они надвигались на меня.

— Хорошо. — Я сел. — Сейчас мы возвращаемся назад, и я рассказываю, как все было, Когану, что все мероприятие было сорвано из-за двух тупорылых баранов — это его проблемы.

— Да я тебя… — они сделали еще четверть шага. Больше нельзя. А то упрутся в меня.

— Вам команда была брать с меня расписку?

— Вроде бы нет, — они почесали головы.

— Так вот — выполняйте ту работу, за которую вы отвечаете, и которую вам оплачивают. Инициатива наказуема, пора бы знать. Вы же не местные? — последний вопрос я задал, не меняя интонации, позы, выражения лица.

— Да, — ответ последовал машинально. — То есть мы местные, но здесь, на Кавказе, не живем.

Поправка тоже выглядела смущенно. Поняли, что попались.

— Так ты хочешь сказать, что вот так, возьмешь миллион и просто уйдешь от нас? — ребята нормальные, любят деньги, как все смертные.

— Именно! — я также неспешно начал укладывать деньги назад в сумку.

— Э, ты хоть сумку-то оставь!

— Сейчас, разбежался! Коган вам компенсирует все потери. У вас на Родине этих сумок полно, а здесь нет, и она мне нравится. — Я застегнул сумку. — Привет семье! — взялся за ручку двери.

— Ну, ты это…

— Чего? — я повернулся.

— Удачи! И Андрею привет передавай.

— Спасибо, передам, — я улыбнулся.

Не такими уж они и сволочами оказались. Мелочь, но приятно.

В купе я переложил деньги в свою одежду-контейнер. Журналы «Новый мир перечитал за поездку, самые любимые места перечитал. Жаль, но придется их оставить в рундуке. После моего ухода бригада экспертов осмотрит очень тщательно все купе, задокументирует. Журналы подвергнут всем мыслимым анализам, в том числе и на тайнопись, и не использовал ли я их для шифрования или дешифрования. И все это ляжет в толстое дело под условным наименованием. А также эксперты-психологи изучат те места, которые я особенно много читал, и сделают пару штрихов к моему психологическому портрету.

Покрутился перед зеркалом, помахал руками. Застегнулся, расстегнулся. Вроде обычная куртка. Немного толстовата для погоды. Но осень — даже на Северном Кавказе — осень. Сойдет. Снаружи и внутри обычная, как много тысяч, куртка. А между тканью слой из тонкой, прочной проволоки, из непромокаемого материала сшит жилет с большими карманами. Вот в них я и уложил весь этот миллион долларов. Пытался как-то отрешится и воспринимать эти деньги просто как неодушевленный предмет, ну, например, как кирпичи или журналы, которые только что выложил. Кстати, в банках пачки долларов по десять тысяч так и называют «кирпич».

Не получается. Этот проклятый миллион завораживал, притягивал, оттягивал плечи. Надо привыкать ходить по улицам с миллионом. Все нормальные люди носят в карманах и кошельках ровно столько чтобы купить продуктов на сутки-двое, а я вот — целый миллион. Ну, не доверяю я банкам, не доверяю.

Показался город. Я посмотрелся в зеркало. Ну что, миллионер Салтымаков, пошли. Твой выход. Начали работать! Работаем. Работаем. Пот по спине. Руки вытираю об одеяло. Напоследок.

Все эмоции — по боку. Я снова на войне. В груди как бы повернулся выключатель. Душа умерла, уснула. Я сжался как пружина. Клич «Работаем» мы кричали, когда шли в бой, на спецоперацию.

Ничего личного, только работа. Работаем! Работаем! Поезд остановился. Пестрая толпа встречающих бежит вдоль вагонов, машет руками. Меня тоже встречают мужики из «наружки». Будут фиксировать каждый мой шаг, отслеживать все мои контакты, проверять их. Значит, побольше контактов. Прямых и косвенных, подозрительных и не очень. Пусть побегают, попотеют.

Я вышел из вагона. Вперед, вперед, работаем, Алексей Михайлович, работаем! Вперед! Фас! Ату!

Вот и небольшой город Моздок. Во время первой войны этот город стал опорной базой для Ставки группировки. Здесь же располагалась крупная авиабаза.

Раньше, в годы «холодной войны», здесь базировались стратегические бомбардировщики. Сейчас они могли бы нанести удар по любой точке, расположенной в южной части Земного шара.

Милиция здесь выдрессирована на запах оружия, боеприпасов, денег. Поэтому я должен быть обычным гражданином. Приезжий корреспондент. Такого добра здесь всегда было много. Сейчас чуть поменьше, но тоже болтаются без дела, выспрашивая о делах минувших.

Здесь же отирается масса криминального люда. Мошенники, бандиты. Все тут. Здесь можно купить и продать все что угодно. Начиная от ведра патронов, и заканчивая танком, рабом, рабыней.

Не исключено, что этот преступный телеграф уже донес, что в город прибывает гонец с миллионом долларов. Уж им-то точно плевать на эмоции. Сумма как меня завораживала, а этих маргиналов и подавно. Новый фактор, который я раньше не брал в расчет. Внимание и еще раз внимание. Ушки на макушке!

Новая одежда, отягощенная грузом денег, мешала спокойному и свободному перемещению. Походка изменилась. Это плохо. Надо попривыкнуть. К журналам привык, надо побыстрее и к деньгам адаптироваться.

Первым делом пошел в привокзальное кафе, пообедал. Сел у окна. Привокзальная площадь. Много народа. Кто-то ждал поезд, кто-то таксовал, много народу, много. Это хорошо. Столбы обклеены объявлениями. А там написано, что сдается комната, дом, в гостиницу нельзя.

Я вышел. Сытой, размеренной походкой, сигарета в зубах. Солнышко в лицо — очки на глаза. Заодно и не очень видно, куда я смотрю. Спина расслаблена. Так, турист, знакомится с местным бытом. Сумка болтается за спиной. Фраерок, пижон, лох.

Подхожу к столбу, читаю внимательно. Зная повадки бывшей конторы, можно рассчитывать, что за ночь они могли обклеить все эти столбы своими объявлениями. Чтобы, куда я не пошел, а все равно пришел к ним. Все возможно. Но надо рисковать.

Демонстративно срываю несколько отрывных листочков. Там указаны телефоны. Несколько телефонов запоминаю. Повторяю про себя. И только когда убеждаюсь, что запомнил, перехожу к другому столбу, там ситуация повторяется.

Здесь же на площади несколько таксофонов, покупаю жетоны и звоню. Смотрю в оторванные бумажки и звоню по объявлениям. Подробненько выспрашиваю про удобства, здесь большой процент частного сектора, какой этаж, стоимость и прочее. Некоторые бумажки рву и нагло мусорю, некоторые демонстративно складываю в карман. Один адрес находится недалеко от вокзала. С него и начнем.

Пятиэтажка — «хрущевка». Третий этаж. Трехкомнатная квартира. Готовы сдать всю. Беру. Годится.

Ванная, горячая вода, чай, телевизор. Что там нового в мире? Не началась новая война в Чечне? Телефон стоит в квартире, но звонить отсюда по поводу обмена бессмысленно и крайне неразумно. Думаю, что через час «участковый» опросил владельцев квартиры, и телефон уже поставлен на контроль.

Засыпаю, мне ночью предстоит еще работа. Жетонов для таксофона я набрал достаточно. В зале оставляю работающий телевизор. Входная дверь открывается внутрь, подпираю ее табуретом. От штурмующего спецназа не спасет, но зато загремит и будет помехой при проникновении. Куртка с деньгами лежит рядом, нож-тесак с хозяйской кухни тоже рядышком.

Проснулся уже часов в семь вечера. Поужинал, поотжимался, взбодрился, душ, сигарета. Кофе, еще кофе. Очень хочется коньячку рюмашку, но пока воздержимся. Главное — дело. Работаем, Леха, работаем. Вперед.

Вытягиваю руки, кисти предательски дрожат, нервы ни к черту. А ведь еще ничего не началось. Это только так, прелюдия. Пролог!

Включаю сканер, прохожу всю квартиру, включая и туалет с ванной. Вроде чисто, но успокаиваться рано.

В двадцать три ноль-ноль выключаю свет во всей квартире, выключаю телевизор, сижу в кресле и курю. Напротив нет домов, поэтому следить в окно не будут. Думаю. Нет информации, нет выводов, так — одни предположения. Этого мало.

В час тридцать осторожно смотрю в щель между шторами. Война приучила народ не блудить по ночным улицам. Риск есть, но делать нечего. С миллионом не пойдешь гулять по ночному городу. Скручиваю куртку с деньгами, в пакет ее — и под ванну. Спереди старые банки с краской. Оставляю каплю краски на полу в ванной, она маленькая, вот только форму я ей придал экзотическую.

Аккуратно выхожу из подъезда. Тихо. Наружка, по своему опыту знаю, сидит и сторожит часов до двенадцати ночи, потом по домам или по знакомым женщинам. Часов с полседьмого — на боевом посту. Но бывали и твердолобые, особенно среди новичков, те сидели сутками. Со мной работали или очень опытные профессионалы, либо просто уже уехали. Никого я не увидел ни возле подъезда, ни на улице. Стоят машины, но без людей. Не заглядывать же в темные окна машин!

Когда шел сюда, приметил на соседней улице пару таксофонов. Так и тянуло меня к ним. Нет, прогуляемся пару кварталов. Заслышав шум подъезжающего автомобиля, я становился в тень деревьев. Реклама и встречи мне ни к чему. Сегодня и последующие дни я работаю соло и только соло. Работаем, работаем.

Через два квартала натыкаюсь на телефонную будку.

В память врезался телефон, который мне показал Коган. Набираю номер. Фраза, конечно, дурацкая (видимо, кто-то из боевиков ее придумал), но была не лишена чувства юмора.

Гудок, один, второй, третий, четвертый, понятно, люди спят, но в ожидании миллиона долларов могли бы и бессонницей помаяться. Взяли трубку. Сонный мужской голос с сильным акцентом:

— Алло!

— Это посольства Израиля? — идиотская условная фраза-пароль.

— Нэт! Это консульство Кытая.

Обмен паролями состоялся.

— Вы привезли?

— Привез. У вас товар, у нас купец.

— Оставите дэнги… — начал он.

— Э, нет, любезный! Сначала я должен убедиться, что клиент живой и в порядке, а то боюсь, что вы мне подсунете уши дохлого осла, — я перебил его на полуслове.

— Мнэ нужно посовещаться, — голос был недоволен. — Позвоны завтра, но пораньше.

— Спокойно ночи, — я был сама любезность.

Точно так же, со всеми предосторожностями я пробирался в свою квартиру. Меня бил озноб, зубы лязгали. Спина мокрая, по животу пот струился, стекая в трусы.

Капля краски на месте. Включаю сканер. Вроде ничего. Спать. Работы завтра много. Проспали меня, или работали асы? Все возможно, все возможно.

А теперь спать, спать. Не могу уснуть, нервы расшалились, но надо спать! Надо спать! Спать, Лёха, сокровища в размере одного миллиона долларов. Сокровища республики спать!

Наутро я пошел знакомиться с городом. В руках сумка, в которой в поезде были деньги. Там же фотоаппарат. Пусть все видят сумку, с которой спортсмены сели в поезд, потом вышли без нее, и вот теперь она оказалась у меня. Путем несложных умозаключений можно предположить, что там и спрятаны израильские деньги.

Мне необходимо подальше держаться от военных и милиции. А также посмотрим, как местные комитетчики работают. Хоть и знаю я местных особистов.

Взять хотя бы Виктора — старшего опера на этой базе ВВС, знаю, что может помочь, мужик отчаянный, вопреки всем существующим инструкциям и приказам, но зачем его подставлять?

Недалеко от подъезда стояла машина «Жигули» шестой модели. Там сидело трое. Двое мужчин и одна женщина. Обычное дело. Машина забрызгана грязью, все-таки осень, а вот номер сияет первозданной чистотой. Может быть, хозяин законопослушный гражданин и следит за чистотой государственного номера. Кто знает. Кто знает. Смотрим дальше.

Город небольшой, большую часть пути будем гулять пешком, заодно и посмотрим на здоровье и физическую подготовку местных «топтунов». Работаем, работаем, Алексей! Вперед!

Первый визит на рынок. Тут нужно прикупить чего-нибудь покушать и кое-что из хозяйственных мелочей.

План уже начал сформироваться в голове. Есть общие перспективы и много неясностей. Импровизируем. Импровизируем. Думаем, модулируем.

Ходим спокойно, прицениваемся, пробуем на вкус. А также смотрим на лица, вернее, на глаза. Одежду, головные уборы можно изменить, а вот глаза, как бы тебя не учили, не изменишь, очки тоже лишь искажают глаза, но не могут их полностью заменить.

С годами у опера взгляд становится как бы осязаемым, его называют «липким». С этим ничего поделать нельзя, недостатки профессии.

Наблюдателей должно быть минимум трое, и снаружи трое-четверо. Это по минимуму. Ничего страшного, ты знал, Алексей, что все именно так и будет. Работаем, работаем. Работаем. Спина предательски потеет. Нельзя горбиться. Ведь ты же турист, корреспондент без совести, тебя интересует лишь материал и гонорар за него. И все. Ничего личного, лишь работа. И эти аборигены для меня лишь средство для заработка.

Взял немного фруктов, колбасы, вяленого мяса, зелени, литровую бутылку домашнего подсолнечного масла, хлеба домашнего, соуса. Масло мне надо было для освобождения Рабиновича. Все покупки двойного назначения нельзя делать сразу и в одном месте. Составил список и держу его в голове. Только в голове. Работаем.

С той же целью купил два метра медного провода, две пачки сухой краски «серебрянки». Можно было бы здесь же на базаре купить пару гранат, но нельзя рисковать, нельзя. Местные комитетчики только и ждут, чтобы я совершил ошибку. Только предметы двойного назначения.

А вот теперь надо рисковать, — купил пакет натриевой селитры. Для освобождения Рабиновича почти все готово, надо лишь поговорить с ним самим. Может, это удастся сегодня ночью, а может и нет. Все зыбко и призрачно в этом мире спецслужб и больших денег. Рахат-лукум с порцией цианида.

Даже если какой-нибудь болван и остановит меня для досмотра, то найдет лишь продукты, селитру, — скажу, что это для проявки пленки, придает особый оттенок фотографиям. Краска «серебрянка» тоже для этих же целей. Чушь, конечно, но попробуй докажи обратное.

А теперь пообедаем дома. Все на скорую руку, для холостяка не привыкать.

Назад: Вячеслав Миронов Капище

Дальше: Часть вторая